Текст книги "Звездная пыль (СИ)"
Автор книги: Александра Гейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Глава 13
Сев в машину такси под присмотром Адама, я, разумеется, развернула водителя, велев ему ехать ко мне домой. Догадываясь о серьезности травмы, я не могла обратиться в больницу официально. Как минимум Адам начал бы узнавать, что именно со мной случилось, а там бы дошло дело и до Вита. Что, как вы думаете, сделает спонсор, когда узнает, что ведущая балерина труппы серьезно пострадала? Правильно: он не станет терять свои инвестиции. Вот если бы нас связывало нечто большее, нежели бизнес, я бы первым делом набрала его номер и попросила о помощи, но не было ни единой причины полагать, что Астафьев за меня вступится. Несмотря на то, что сердце отказывалось в это верить и упрашивало меня рискнуть и довериться. К счастью, разум был громче.
Забавно, всего день назад я чувствовала себя в безопасности, на вершине. Я строила планы, полагала, что под ногами целый мир… а теперь не осталось самих ног – того единственного, что было мне подвластно. Сучка Маргарита. Я знала, что она что-то замыслила, но подговорить друга, чтобы тот убрал конкурентку таким грязным способом – это слишком. И ведь если бы ублюдок сделал все не так топорно, даже Адам бы не придрался. Но партнер оказался достаточно глуп, чтобы действовать наверняка. А ведь стоило ему сделать вид, что я неправильно зашла на поддержку, что у него подвернулась нога, – в общем «уронить» меня вместо того, чтобы грохнуть об пол с силой – вина была бы недоказуема… От воспоминания о произошедшем меня затошнило.
«Наташ, ты не думала, что тебе очень не повезло остаться без последнего друга в труппе, да еще с задницей на развороте «Плейбой» и очередным скандалом с бойфрендом?»
И как после такого намека я не насторожилась? Это же практически прямым текстом: теперь, когда нет Дэна, тебя уберут. Неужели это действительно так? Неужели меня ненавидят настолько сильно?
Глаза обожгли слезы обиды. Она не получит того, о чем мечтает. Она хотела сделать так, чтобы я больше не могла танцевать в принципе. Я этого так не оставлю. Если понадобится – сдохну на сцене, потому что больше у меня нет ничего, потому что вся моя жизнь строится на карьере примы, потому что терять нечего. Кто-то жена, мать, сестра, дочь, любовница… я – нет. Я – темное пятно на репутации семей, счет на оплату психлечебницы, удобная подружка для талантливого скрипача и, вероятно, эротическая фантазия одного бездонного кошелька. Но все это можно взять и перечеркнуть, не жалея. Все, кроме того, что я – гарантия аншлага на выступлениях одной небольшой балетной труппы Москвы. Только это имеет значение.
– Нат, я не буду в этом участвовать! – взвыл Эд, едва я закончила свою речь. – Ты можешь делать со своим телом что угодно, хоть схватить в руки револьвер, сунуть его в рот и спустить курок, но я не стану человеком, который усаживает дорогого мне человека в инвалидное кресло.
Я выпила столько обезболивающих, что плохо соображала, и поминутно проверяла, шевелятся ли пальцы онемевшей из-за льда ноги. Я была практически уверена, что это перелом, а знание анатомии подсказывало, что если смещение костей перекроет кровоток, то можно лишиться всей стопы. Мне было необходимо попасть в больницу, но пока я не видела способа это сделать, не будучи узнанной.
– Эд, на дворе почти апрель, мне нужно продержаться два месяца. А когда сезон закроется, я пойду лечиться, – уговаривала я. – Поэтому я очень тебя прошу: достань мне обезболивающие через свои источники. Я не могу светиться в аптеках, и я в курсе, что у тебя есть друзья, которые этим промышляют.
– Дело не в этом, Ната! Ты не должна так обращаться со своим телом, это опасно. Ты можешь рискнуть сейчас и потерять возможность выступать навсегда.
– Я потеряю место примы. А без него мне балет не нужен! – заорала я не своим голосом.
Мы с Эдуардом застыли, оба потрясенные таким поворотом. Что я делаю? Зачем я накричала на своего любимого фотографа? Неужели от страха за карьеру я схожу с ума точно так же, как когда-то Диана?
– Эд, прости. Пойми, я в ужасе. Больная балерина не прима, больная балерина не нужна никому вообще. На мое место хочет каждая, и… У меня правда больше ничего нет. Я не нужна никому, кроме вас с Машкой и Дэном, к тому же, примерно в этом возрасте у матери начались проблемы с психикой. Может, у меня и времени-то не осталось. Мысли сводят меня с ума. Я всегда справлялась с проблемами с помощью танца, а если не останется даже его…
Он вздохнул и сел рядом на диван, тесня меня к подушкам. Притянул к своей теплой груди, и неожиданно стало легче. Только не плакать! Я не позволю себе превратиться в размазню!
– Ты не думала честно поговорить с Адамом?
– Адам расскажет спонсорам, а Вит уже один раз поменял приму, просто потому что она ему не нравилась. Как думаешь, что он сделает, узнав, что я травмировала ногу?
Кажется, мой дрожащий голос и отчаяние в глазах сделали свое, и фотограф сдался. Я знала, что так и будет. Как тонко чувствующий человек, Эдуард не мог отказать, но без условий, конечно не обошлось.
– Сначала ты поедешь в больницу и все узнаешь. Если травма окажется совместимой с твоими планами, я, так и быть, достану тебе препараты. В противном случае я сам привяжу тебя к больничной койке.
– Шутишь, что ли? – спросила я сухо. – Я же не беспечная идиотка и не хочу провести остаток жизни в инвалидном кресле. Я обязательно сначала проконсультируюсь у врача. Просто надо найти не болтливого.
И тогда меня осенило. Сестра Марии работала в больнице. Она могла провести меня на рентген, не сделав запись в карте. Если заплатить, конечно. А ведь врачебная тайна не позволяла рассказать подробности даже Дэну. К слову, от него серьезность ситуации следовало скрывать в первую очередь, так как он точно знал, чем грозит отсутствие лечения для артиста балета. Правда, пришлось позвонить Машке и спросить номер ее сестры, при этом честно рассказав о случившемся. Впрочем, они бы все равно рано или поздно узнали.
Уже через два часа я сидела в кабинете рентгенолога, который подтвердил факт перелома третьей и четвертой костей плюсны. Так называемый «маршевый» перелом, случившийся из-за систематических нагрузок на одни и те же кости стопы. Одно неудачное приземление с подворотом ноги, и они не выдержали. Впрочем, трещины едва просматривались на снимке, и ортопед сказал, что это очень хорошо – операция не потребуется. Если, конечно, не подвергать ногу физической нагрузке. Месяц гипса, шесть недель реабилитации, допустить окончание сезона с Маргаритой в роли примы… Тут я не выдержала и перебила врача, потребовав рассказать о возможных последствиях травмы без лечения.
Оказалось, что по мере расхождения осколков кости, боль обещала усиливаться, могли появиться осколки, смещение костей – и тогда операции не избежать. А время реабилитации вместо обещанных шести-восьми недель растягивалось и вовсе на бесконечность.
Но я не испугалась. Недолго думая, отказалась от лечения и попросила Эда раздобыть мне препараты: обезболивающее, хладагент, фиксаторы стопы и мазь для снятия отека. В обмен пришлось предоставить обеспокоенному фотографу полную медицинскую информацию по моему состоянию. К счастью, он согласился.
И тогда передо мной остался всего один вопрос: смогу ли я ради сохранения карьеры перенести травму на ногах и дотянуть до конца сезона? Два месяца на препаратах, а во главе угла ложь и осторожность.
Я ответила «да», прекрасно понимая, что впереди ждет ад. Но не уверена, что согласилась бы, зная заранее, каков он окажется на вкус.
***
Следующие несколько дней напоминали настоящий дурдом. Эд достал препараты в рекордные сроки, но мне потребовалось время, чтобы к ним приспособиться. Без обезболивающих я едва могла наступать на ногу и поначалу боялась, что распухшая стопа не влезет в пуанты. Но когда мази начали действовать, отек заметно спал, а под действием таблеток и хладагента я почти забывала о боли.
Это было кстати, поскольку ко мне домой приходили. Якобы сочувствовали, а на самом деле присматривались. Понимали, что я могу соврать, а потом расслабляться было нельзя. То Маша принесет супчик бедной инвалидке, то Адам заскочит узнать, не нужно ли чем помочь… Искренне радовалась я только визитам Эда. Хотя, нет, я вру. Самым приятным стал звонок Вита, несмотря на то, что и опасным тоже.
Он набрал мой номер в день пропущенного мною спектакля. Я как раз меланхолично валялась на диване, закинув перемотанную ногу на спинку, и смотрела на телефоне фотографии с зимнего катания на горных лыжах – так меня «лечили» Машка с Дэном от очередного фиаско в личной жизни. К слову, Юрка вернулся спустя неделю после нас и клялся-божился, что больше никогда. Ни единого раза! Даже с Мисс Мира! А по факту не выдержал и двух месяцев и попал на обложку с девчонкой с пирсингом по всему лицу и разноцветными прядями. Зачем? Почему? Нет ответа.
Именно об этом я думала, когда телефон вдруг ожил и высветил номер Вита. Неожиданно для себя я так разволновалась, что чуть не выронила мобильный. Врать Астафьеву у меня не получалось никогда, поэтому следовало стараться вдвойне. Да и теперь, когда за спиной не было мощнейшей поддержки в виде танца, я чувствовала себя маленькой, растерянной обманщицей. Будто напрочь лишилась своей хваленой уверенности в себе.
– Алло, – прохрипела я в трубку.
– Добрый вечер, Наталья, – услышала я и, не сдержавшись, прикрыла глаза.
– Добрый, – постаралась я избавиться от робости и вроде преуспела.
Впрочем, хватило меня ровно до следующих слов спонсора:
– Мне бы очень хотелось знать, как вышло, что я узнал о вашей травме только сегодня? Решил поприсутствовать на спектакле с участием нового премьера… и вдруг не обнаружил приму! – По его тону не составило труда догадаться: спонсор в ярости.
– Я не знала, что Адам не поставил вас в известность. И не в курсе, какие договоренности между вами по поводу зам…
– Я бы охотно выслушал всю эту ерунду, будь вы дурочкой или не окажись ситуация настолько серьезной. Вы прекрасно знаете, что наша с вами договоренность Адама не касается. Она скорее из разряда… личных отношений. А раз, по моему мнению, жаловаться вам не на что, я рассчитывал на большую откровенность.
– Господин спонсор, о каких личных отношениях вы говорите? У нас с вами их нет.
По крайней мере с тех пор, как четыре года назад вы женились, не побрезговав перед этим переспать со мной и мотивируя это взаимной выгодой!
Молчание в трубке означало, что мой ответ кое-кому сильно не понравился, но в словах была только правда! За прошедшие четыре года мы с Витом общались до обидного мало. А то, что порой я боролась с желанием подъехать к его офису, чтобы хотя бы увидеть издалека любимого человека, лишь доказывало разницу наших миров. Он был моими снами, фантазиями и стремлениями, но это же совсем другое. Как оказалось, чтобы привлечь внимание спонсора к скромной персоне примы-балерины, потребовалось ни больше ни меньше – исчезнуть! И это, простите, отношения? Чушь!
– То есть вы хотите сказать, что вам больше не нужна моя поддержка?
Поддержка… с одной из них меня пару дней назад сбросили с такой силой, что переломали кости. Но если так же поступит Вит, я переломаюсь вся – каждой костью. Выживу ли?
– Мне нужна ваша поддержка, господин Астафьев, но не из-за личных отношений, а потому что я этого заслуживаю. И мне жаль, если вас оскорбляет неосведомленность по поводу моей травмы, но я никак не ожидала такого пристального внимания к своей персоне.
– Пожалуй, это справедливо, но и я не ожидал, что приду в зал полюбоваться выступлением нового премьера и обнаружу на сцене трясущегося от страха паренька и незнакомую девицу, которая едва тянет свою партию. Было искренне жаль потраченного времени и даже появилось желание пройти по рядам и раздать людям потраченные на спектакль деньги. Ощущение, будто танцевали… любители.
– Простите, – опешила я. – Маргарита танцует во втором составе с сентября. Вы не видели ее ни разу?
Повисла неловкая пауза, и внезапно я поняла, что нечаянно раскусила Вита: он приходил только на мои выступления, второй состав его не интересовал. В этот миг в моей душе начали борьбу ревность и радость. Даже если он не видел Маргариту, то теперь увидел и заметил, пусть и посчитал небезупречной исполнительницей. И это при том, что Марго была достаточно хороша собой, чтобы носить это как визитную карточку. Да что там, иногда мне казалось, что она пыталась скопировать мои манеры. Практически во всем, за исключением, разве что, подлости. Впрочем, это в балете не зазорно, пока ты не травмируешь приму. Интересно, заметил ли Вит это сходство между мной и Маргаритой?
– Я буду в форме через неделю, – поспешила я сказать, не став акцентировать внимание спонсора на его очевидной промашке.
– Я хочу увидеть вашу медкарту, – огорошил меня, в свою очередь, спонсор.
Впрочем, чего-то подобного я ожидала, разве что надеялась на менее прямые методы дознания.
– В карте записей нет. Мне не нужны вопросы от журналистов, учитывая нынешнюю ситуацию с балеринами в прессе. Сами понимаете, к нам сейчас… многовато внимания.
В этом месте я прислушивалась очень старательно, поскольку хотела услышать хоть оценку… ну хоть что-нибудь! Но кроме молчания ничего не дождалась.
– Это легкое растяжение, господин Астафьев, ничего серьезного. Несколько дней покоя, потом – уменьшенные физически нагрузки. Пустяки. Просто если в газеты просочится информация о моем состоянии, на мое место будут метить все, кому не лень. А я бы не хотела отвоевывать его вместо того, чтобы пытаться залечить травму.
– Уверен, что так и есть, и вы нервно оправдываетесь после легкого прессинга именно поэтому, – хмыкнул в трубку Вит. А я закусила губу. – Приду и полюбуюсь вашим выступлением, как только вы выздоровеете, а пока займусь поисками приличного премьера. Кстати, сообщите, когда будете готовы показать мне балет. Я хочу, чтобы зрелище было… достойным. Иначе я могу заинтересоваться вашей несценической жизнью. Выздоравливайте, Наташа.
Отложив телефон, я взглянула на свои руки и поняла, что они дрожат. Выходит, Вит полностью на моей стороне, но только пока я танцую. Увы, я больше не могу это делать без препаратов и риска оказаться к концу сезона в инвалидном кресле.
Но спонсору ни в коем случае нельзя знать.
Я никогда не думала, что мой мир может настолько измениться в одночасье. Незыблемое вдруг обратилось прахом. Выполнять привычные вещи стало невыносимо сложно, а недавние планы по изменению жизни к лучшему стали казаться насмешкой. Но я вошла в раздевалку с гордо поднятой головой, дабы доказать всем, что я в полном порядке, хотя еще утром снимала масками красноту вокруг глаз.
В отличие от обалдевших коллег, Адам очень обрадовался моему возвращению. Он провел со мной много времени, расспрашивая о самочувствии, а потом разработал план реабилитации. Неделю мне было позволено танцевать не в полную силу. Это было пыткой. Мне приходилось делать перерывы и не по одному разу за день отсиживаться в туалете. Признаться, я с ужасом предвкушала день, когда мне придется начать танцевать как раньше.
Балетмейстер понимал, что дела у меня неважно, а потому на выступлении пришлось настаивать. Мне требовалось попробовать силы перед тем, как звать в зал Вита. С доказательствами своего чудесного исцеления следовало спешить, ведь если верить врачам – дальше перелом начнет расходиться, и боль усилится. Но это знала я, а остальные думали, что дело в соперничестве с Маргаритой, крутили пальцем у виска и шептались, почти не понижая голос. Мне было плевать. Я вздрагивала от ужаса, представляя, что ждет меня впереди, и не обращала ни на кого внимания. С собой бы совладать.
Я всегда боялась боли. Наверное, это по большей части врожденное, но, кроме того, после смерти отца я часто задавалась вопросом: сколько времени он умирал? Насколько ему было больно? Что человек испытывает, когда его тело насквозь прошивает стеклянным шипом? Я думала об этом так много и часто, что однажды боль стала не фобией, но слабостью. Я знала, что профессия балерины сама по себе пытка, что однажды я получу травму и повезет, если излечусь, но все же не была готова к полной апатии и нежеланию подниматься с кровати. Каждое утро я таращилась в потолок, не желая откидывать одеяло и возвращаться в реальность, которая состояла из мазей и таблеток, страха, сжатых до скрипа зубов и попыток хорошо при этом выглядеть – не тщеславия ради, а из страха, что догадаются.
Вит появился в театре спустя неделю после начала выступлений, когда Адама все еще «беспокоил» небольшой отек на моей ноге и не восстановившаяся выносливость. Каламбур, но приход спонсора явился переломным моментом во времена моего перелома. Последнее, что я отчетливо помню из того дня – как выходила на сцену. А затем, видно, боль стала настолько чудовищной, что мозг отказался сохранять воспоминания. Я чуть не плакала, вымучивая улыбки, и явно пугала этим совсем юного партнера. Астафьев не ошибся: мальчишка не был готов лидировать.
Едва вспыхнул свет перед поклоном, как я уставилась в сторону спонсорской ложи. До дрожи боялась, что Вит не пришел и мне придется танцевать для него снова, не позволяя себе поблажек. Но на этот раз фортуна была на моей стороне: мой мучитель сидел, опираясь обеими ладонями о бортик, и смотрел прямо на меня. Странно, что этот напряженный взгляд не почувствовался мною раньше.
После выступления я снова сидела в запертой кабинке туалета, пытаясь собраться с силами и не плакать. И все больше спрашивала себя, стоит ли моя никчемная жизнь таких мучений? Приходилось признать: я больше не могу танцевать. Под конец выступления я готова была растянуться на сцене и орать в голос, посылая все и вся к черту. Перед залом, перед Витом. Мечтала позвонить врачу, умолять забрать меня, сделать так, чтобы все попросту закончилось. Нога распухала, пуанты давили все сильнее. Удержала меня от необдуманных поступков только одна мысль: что я без балета? Дочь отвратительных родителей, внучка людей, которые не желали меня знать, и обманутая подружка, из гордости продемонстрировавшая всему свету голую задницу. К слову, пусть от этой самой задницы толку чуть, без балета и ее не останется. Превращусь в одну из тех дамочек, которые ходят летом по улицам в тонких обтягивающих штанах и даже не догадываются, как выглядят сзади.
Я сомневалась, что смогу не выдать хромоту, а потому собиралась сидеть в кабинке до тех пор, пока театр не опустеет. А потом я пойду домой и решу, что делать дальше. На календаре всего пятнадцатое апреля, до конца сезона полтора месяца, и я не смогу их вытянуть. Десять дней репетиций, два балета на сцене, и я сломалась. А мечтала-то, мечтала. Сплошная пустая бравада. Маргарита рассчитала очень правильно: она освободила себе место, лишив меня возможности танцевать. Спасибо еще не машиной переехала!
Дверь туалета скрипнула, послышались женские голоса, и я поспешила поднять ноги на крышку унитаза, чтобы не выдать свое присутствие.
– Спонсор что-то зачастил, опять сегодня в зале. Девочки сразу заприметили его, – услышала я голос одной из балерин.
– Это те, которые в сауне с ним отжигали? – рассмеялась вторая.
– Говорят, не было его, – блеснула осведомленностью первая.
– А ты знаешь, кто из девочек был? – тут же с жаром спросила третья.
Не будь я так обессилена, хмыкнула бы, поражаясь наивности приятельниц той первой. И правда, кто же там был?
– Да все знают… кроме Адама. Просто никто не хочет стучать.
Никто не хочет стучать, чтобы убрать соперницу? Может, будь я такой же дурой, как вторая и третья балерины, жизнь бы стала намного проще и приятнее?
– Кстати о спонсоре. Видели сегодня на поклоне Павленюк? – ехидно поинтересовалась третья, будто почуяв меня.
– Казалось, что она растянется прямо на сцене. Восстановилась она, как же. Сидит поди на наркоте, дабы место не терять.
– Ты думаешь, она на «звездной пыли»? – послышалось с придыханием.
Я обмерла. О да, «звездная пыль» – легенда последних лет. Прорыв в мире синтетических наркотиков. Доза – и ты свободен от боли. В смысле, совсем. Отсюда и название: звездная. Рассчитана на спортсменов и танцоров, которые не хотят уходить из-за травмы по тем или иным соображениям. Совсем для меня. Но только есть проблема: это не просто обезболивающее, это именно наркотик со всеми последствиями в виде привыкания и влияния на психику. Кроме того, поговаривают, если вколоть побольше, можно ногу себе отрезать – и не почувствуешь. В общем, опасная штука: переломаешь все кости – не заметишь.
– Да не может быть. На «пыли» так плохо быть не может. Хотя откуда мне знать? – раздраженно спросила самая осведомленная балерина, которую я никак не могла идентифицировать по голосу. Она из новеньких в кордебалете, видимо. – Но Павленюк ненормальная: ради партии пойдет на все. И с психикой у нее не все в порядке, в точности как у мамаши.
– Ну не знаю… – недоверчиво протянула третья. – Думаешь, никто бы не понял, если б у нее появились признаки шизофрении?
– Да неважно. При ней отца зарезали, слышали? Мать на ее глазах взяла нож, воткнула ему в спину и гоготала, как безумная, пока не приехала полиция. Думаешь, у Павленюк после такого все с головой нормально?
– Поправочка: ее мать не как безумная, она именно безумная.
Они вышли из туалета, хихикая, исключительно довольные собой, а я покачала головой на их домыслы и слезла с унитаза. Дьявол, все понимали, что со мной творится, просто никто не мог доказать.
Когда я все же доковыляла до гримерной, на телефоне маячил пропущенный звонок от Вита. Судя по всему, перезванивать он не стал, а ограничился сообщением:
«Благодарю, но это было более скованно, чем обычно».
«Это временно».
Отправив свое обещание в скором времени «восстановиться полностью», я вздохнула и набрала номер Эда. Мне нужна была прежняя Наталья Павленюк, причем срочно. И вернуть ее могла только «звездная пыль».
Эд был против. Как человек тактичный, он не угрожал сдать меня с поличным, но чувствовалось, что подумывал. Поэтому я была предельно тактична и деликатна. Едва он услышал о «пыли» – сорвался с места и явился прямо в театр. Отвез меня домой (что было очень кстати, учитывая мое состояние), а потом мы спорили до четырех часов ночи. Никогда не забуду, с каким пришибленным видом фотограф закрывал за собой дверь. Мне даже померещилось, что он готов расплакаться. Из-за меня! Из-за того, что я собиралась сделать с собственным телом. Но переспорить меня у Эдуарда не вышло. Мы сошлись на том, что «пыль» я буду принимать только перед выступлениями, а все остальное время продолжу гробить себя обычными таблетками.
Впрочем, ни на что иное я и не рассчитывала. Когда тебе со всех сторон говорят, что с такой наследственностью любой психотроп может довести до психушки, волей-неволей станешь осторожнее. И все это звучало предельно разумно и обоснованно, но… я не была готова к тому, что чертов наркотик внезапно станет долгожданным спасением от всего.
Игла вошла в стопу так глубоко, что пришлось закусить губу, дабы не застонать в голос. И пока я давила на поршень шприца, руки дрожали, в голове крутилась единственная мысль: что ты творишь, Павленюк? Остановись, пока не поздно! Это никакие не игрушки!
Я едва успела спрятать в сумке шприц, когда в дверь постучали, предупреждая, что до выхода на сцену десять минут. Я сначала испугалась, что наркотик не успеет подействовать, но все прошло как по маслу. Едва свет прожекторов ударил в лицо, я почувствовала себя одной из мириады пылинок, движущихся в его лучах. Зал рукоплескал прямо в ушах, приветствуя свою звезду. И вообще все чувства усилились многократно. Боль исчезла полностью, и тело было настолько легким, будто вообще не моим.
«Обещай колоть непосредственно перед выступлениями, по минимальной дозе».
Минимальной дозы оказалось достаточно, чтобы боль исчезла полностью, а мир стал не более, чем отголоском моих чувств. Я слышала бег крови в жилах и биение сердца – каждый его удар. Внезапно я стала лучшей Наташей, воспарила над собственным телом и всеми проблемами. А зрители показались далекими и неважными.
Даже Вит. Мне было плевать, пришел он или нет, и если нет – с кем он сейчас. Мой мир был прекрасен и без него, наконец-то. Если я и хотела, чтобы он был в зале, так только для того, что восхитился моей независимостью. Приняв «звездную пыль», я обрела свободу, о которой грезила годами. От прошлого, от истерзанного тренировками тела, от мужчины, который меня не заслуживал. Я задышала полной грудью. Впервые. Я могла танцевать. Я могла танцевать без боли.
«Пыль» сделала то, что не мог ни один человек в этом мире – она подарила мне счастье. Я кружилась под музыку, окутанная светом – всего лишь пылинка, прекрасная, естественная, невесомая, движущаяся в потоке других. Вместе с ними, а не против. Кто-то был рядом, помогал, кружил меня в объятиях, тело само знало, что делать, я же наслаждалась каждой минутой, забыв обо всех проблемах. Свободная.
Возвращаясь домой после этого выступления, я улыбалась и корила себя за трусость. Почему я не обратилась к наркотику сразу, почему сначала нужно было довести себя до состояния полного отчаяния и морального истощения? И Адам еще… впервые за все годы, что я прима, он выскочил на сцену из-за кулис и бросился целовать меня на глазах у зрителей. Получается, наркотик, название которого произносили исключительно шепотом и с придыханием, подарил мне то, чего не могла ни одна самая усердная работа. Невидимые крылья, которые раскрылись за спиной, ослепляя всех вокруг своим великолепием. Даже балетмейстер не устоял!
– Наташа! – услышала я голос Юры, стоило распахнуть дверь. Ну точно лбом о реальность. – Слава богу! Я так боялся, что ты ушла.
Я с трудом посчитала дни и чуть не застонала в голос. Из-за травмы я совсем забыла собрать вещи и уехать к себе, как собиралась.
Теперь именитый скрипач стоял посреди коридора с крайне раскаивающимся видом и собирался вымаливать у меня прощение. Снова. Я обвела взглядом этого симпатичного парня, такого растрепанного и домашнего, и поняла, что никак не могу совместить его образ с тем сердцеедом с обложки, лобызающим девчонок. Будто два разных человека! Впрочем, почему нет? После того, как я приняла «пыль», стало куда понятнее, по какой причине Юра не мог отказаться от любимого косячка. Вдруг он чувствовал себя таким же беспечным, как я? И, черт меня подери, если под наркотиком даже я сбросила с себя путы по имени «Вит», то далеко не такой влюбленный Юра должен был попросту забыть о моем существовании!
– Ты не прогадал. Я действительно ухожу, – проговорила я и направилась к лестнице.
Подумать только, еще вчера я спала на диване, чтобы не подниматься в спальню. Всю ночь проворочалась на диване, не в силах нормально уснуть из-за ноги.
– Нет, я не позволю. Не в этот раз!
Он бросился ко мне, и я шарахнулась в сторону. Не хватало еще, чтобы он меня толкнул или отдавил травмированную ногу. Наркотик наркотиком, но даже он не спасет, если я потеряю устойчивость!
– Я с ней не спал! Это просто поцелуй. Почти то же самое, что твоя обнаженка для «Плейбой»! – возмутился он.
– Что? Ты охренел? Сравниваешь съемку за деньги с тисканьем девиц?! И вообще, я это сделала из-за тебя. Чтобы все видели, какой ты на самом деле козел, раз не ценишь, – многозначительно провела рукой вдоль туловища, – это. Потому что больше не могла терпеть издевки, Юра. Надо мной все смеются. Из-за тебя. Больше я этого не допущу!
– Это не так! – отчаянно замотал он головой. – Я исправлюсь!
Юра потянулся, чтобы схватить меня за руки.
– Это мы проходили миллион раз. Может, скажешь что-нибудь новенькое?
– Да, скажу!
Он смешно выпятил челюсть, вдруг отошел от меня на шаг и плюхнулся на колени. Будто из ниоткуда достал коробочку с кольцом и распахнул прямо передо мной.
Я застыла столбом, уставившись на скрипача, но не потому что растерялась от нерешительности. Просто я была под «пылью» и понятия не имела, может ли она вызвать такую специфическую галлюцинацию. Интересно, если я возьму и ущипну Юру для проверки, как он это воспримет? Хотя, с чего бы мне мечтать о предложении скрипача? Это скорее из разряда ночных кошмаров! Я даже почти захотела, чтобы скрипач с его предложением оказался моей странной фантазией. Я сама была плодом совершенно безобразного брака и потому никогда не мечтала связать свою жизнь с мужчиной.
Всегда мечтала иметь возможность взять сумку и уйти без тяжб, скандалов и проволочек. И даже сомневалась, что рискну родить ребенка. В смысле, мысль о новом человечке мне приятна, но перед глазами отвратительный пример, а в ДНК бракованный код. Почто калечить еще одну жизнь ожиданием судного дня? Поискав информацию о случаях психических расстройств в семье, я обнаружила, что мама не была первой, просто ее больных предшественников качественно скрывали.
– Ну? – самодовольно пропел Юра, неверно истолковав мое молчание. – Что скажешь?
– Да ты же совсем меня не знаешь! – воскликнула я громко.
– Что? – Юра вскочил на ноги, захлопывая коробочку.
– Я никогда не мечтала о браке. А тем более о браке с парнем, который позорит меня на весь мир.
– Я же сказал: я больше не буду. И одно дело встречаться, а другое…
– Да хрен там! – не выдержав потока всей этой чуши, перебила я по-хамски. – Кобель всегда останется кобелем. И давай расставим все по местам. Мне не до тебя сейчас, ясно? Я получила травму, которая может поставить крест на моей карьере. Ну как? Прошло желание жениться?
– Ты это сейчас о чем? – нахмурился Юрка.
– Я о том, что я тебе неинтересна. Но спать с примой-балериной довольно… почетно. И изменять ей, доказывая всему миру, какой ты жеребец, – тоже. Так вот еще раз: я могу потерять место примы и остаться инвалидом, Юра. Иными словами, забирай свое колечко и вообще забудь обо мне.
– То есть ты считаешь, что я с тобой только из-за твоей карьеры? – взвился он.
– Я не считаю, – вздохнула я. – Я абсолютно в этом уверена.
На его лице проступила мальчишеская обида. И, глядя на его выпяченную челюсть, я с трудом удерживалась от того, чтобы сунуть палец в ямку на его подбородке и хорошенько так надавить, стирая это идиотское выражение с лица. Оно всегда меня раздражало. Странно, но перелом многое расставил по местам. Например, я была уверена, что не доверю человеку, который не может не совать язык в глотки малолеток, заботу о своем будущем. Да о чем я? Я вообще не хочу быть с Юрой.
– Значит так, да? – взорвался он, лишь подкрепляя мою уверенность, и подошел к окну. – Если это просто попытка набить себе цену, то довольно удачная. А если нет, я выкину в окошко бриллиант в десять карат.
