Текст книги "Звездная пыль (СИ)"
Автор книги: Александра Гейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
– Ты догадался, что она придет в день смерти отца, – усмехнулась я, захлопывая за собой дверцу машины Эда. – Какая же я дура, даже не подумала о таком простом варианте.
– Люди в принципе простые создания. Слишком сентиментальные. А я старый и видел многих, – пожал он плечами. – Ты в порядке?
– Я не знаю, – ответила я честно и вдруг призналась: – Но мне стыдно.
– За что?
– За наивность.
Он обхватил меня за плечи и сгреб в свои объятия, практически увалив боком на ручник. Сидя в неудобной позе, устроив голову на груди едва знакомого фотографа, я казалась себе ужасно смешной. Опять готова хвататься за соломинку, лишь бы увериться, что любима или была любима.
С каждой новой подробностью об отце я все больше убеждалась, что на всем белом свете не сыскала бы ему лучшего двойника, нежели Вит Астафьев. Этот тоже пытался все делать правильно, якобы кого-то защищая. И у него это получалось точно так же паршиво. Мне следовало распрощаться со всеми ними, чтобы двигаться дальше. И я собиралась это сделать.
– Поехали, Эд. Нечего нам тут делать, – решительно заявила я, поднимаясь с его груди.
– Действительно, тем более что мы приглашены на совершенно потрясающую вечеринку. Будешь моей спутницей?
Я кивнула с большей готовностью, чем можно было ожидать после таких потрясений.
***
Когда Юра деловито вышел на сцену и заиграл Вивальди, а потом посреди пассажа снял смычок со струн и сказал, что это шутка такая – мол, каждый скрипач ненавидит “Времена года” с ученичества – настроение сразу пошло вверх. Его концерт длился час, начиная с десяти сорока пяти. Как сказал наш скрипач, ему пришлось хорошо поторговаться, дабы обеспечить себе возможность встретить Новый год как следует: расслабившись и с полным бокалом шампанского, а не дрожа перед выходом на сцену. Я его прекрасно понимала: встречать праздник в ожидании своего рода экзамена никто не хочет.
– Спасибо, всем огромное спасибо, – говорил Юра, кланяясь овациям толпы после выступления. – И, пользуясь случаем, хочу похвастаться: со мной здесь сегодня провожают старый год совершенно удивительные новые знакомые, в числе которых прима и премьер театра N. Кстати, я еще не потерял надежду полюбоваться их выступлением в ответ.
Мы с Дэном чуть не подавились от такой новости и переглянулись без энтузиазма, чем заслужили веселый смех Марии – жены Дэна. К слову, она оказалась приятной женщиной и, по собственному признанию, мечтала со мной познакомиться, чтобы уж наверняка не ревновать мужа к новой партнерше. Мол, меня ему предстоит трогать даже чаще, чем ее. Такая искренность меня подкупила, тем более что я не заметила со стороны этой женщины ни малейшей враждебности.
– Но на самом деле я немножко слукавил, – продолжил Юра. – Одним из этих знакомств я дорожу чуть больше. И вы уж простите меня великодушно…
– Я не в твоем вкусе, я понял, – крикнул в ответ находчивый премьер, и все засмеялись. Все, кроме меня, потому что несложно было догадаться, к чему идет речь.
– Наташа. – Юра впился в меня взглядом. – Ты уж меня прости за этот спектакль, но мне издалека и позади микрофона как-то проще и привычнее, да и вообще вы – балерины – удивительно пугающие создания. В общем, вот так трусливо и издалека я решил спросить, вдруг ты согласишься стать моей подружкой в новом году?
Кто-то позади засвистел от предвкушения, а я нервно смяла платье.
– Соглашайся, – услышала я шепот Дэна у самого уха. – Это не замужество, и тебе не помешает отвлечься.
Своеобразная правда в этом имелась: следовало избавляться от Вита Астафьева всеми возможными способами, поэтому я решительно поднялась со стула и направилась к Юре на сцену.
– Мне тоже объявлять в микрофон или как? – придирчиво осмотрев явно нервничающего парня, спросила я.
– Зависит от того, насколько ты покалечишь мое эго, – тем не менее отшутился он.
Я улыбнулась и потянулась, чтобы его поцеловать, но внезапно пакостливый скрипач отпрянул.
– Я же сказал: в Новом году! У нас еще десять минут. – Оценив замешательство на моем лице, он тут же широко улыбнулся и добавил: – Да я шучу.
И поцеловал меня на глазах у всех гостей и персонала.
– Какой дурак откажется встречаться с примой балета? – добавил он самодовольно.
А я мысленно вздохнула. Знавала я одного такого дурака: того, который сделал меня примой и оставил в одиночестве. Но как бы то ни было, мне все удалось, я стала примой балета.
Свершилось.
Глава 12
Невыносима мысль, что ты с другой!
И это нарушает мой покой…
Там свыше мне написано Судьбой:
Ты мой от Бога! Только мой!
***
И отчуждение не приносит избавления
От данного мне Богом наваждения…
от Ольги Пейливановой
Спустя четыре года
– Даже и не знаю, с чего начать, – задумчиво протянула Маша, раскладывая передо мной три издания, которые увидели свет с разницей всего в несколько дней. – Хотя, нет, знаю. Начну с простого: глядя на твою задницу на развороте «Плейбоя», я впервые порадовалась, что мой муж оставляет театр.
После такого заявления я чудом не поперхнулась. Да, недавно в моей биографии появилась новая строчка: Наталья Павленюк снялась для мужского журнала, причем не гонорара ради, а поднятия самооценки для.
– Фотошоп, знаешь ли, страшная сила, – подметила я, причем совершенно искренне, но тут же сменила тему: – Слушай, Дэн действительно твердо намерен уйти? И чем он собирается заниматься?
– Нат, – укоризненно посмотрела на меня Маша. – Ты сама понимаешь, что после такого скотского отношения он не может остаться. Ты бы осталась?
Подумав, я отрицательно качнула головой. Дэн уходил прямо посреди сезона – в марте, в связи со скандалом. Он объявил о том, что собирается оставить труппу через сезон-другой, и Адам начал готовить ему замену. Но вместо того, чтобы продвинуть кого-то из наших, балетмейстер вздумал переманить перспективного солиста Мариинского театра, причем предложил ему гонорар выше, чем у нашего все еще действующего премьера! Эта информация каким-то образом просочилась, и Дэн громко хлопнул дверью, оставив нас без ведущей партии. С одной стороны, я его понимала, а с другой – злилась: с кем мне танцевать еще три месяца? Мой друг и партнер идеально сочетал в себе артистизм, техничность и надежность. Глупо было думать, что Адам легко найдет ему замену. В Мариинке отличная школа балета, но второго Дэна там точно не сыскать, а потому я уже высказала балетмейстеру свое «фи». Поссорились. Впрочем, мы бы с Адамом в любом случае нашли из-за чего потявкаться. Как кошка с собакой – в точности про нас.
– Вернемся к этому, – ткнула Маша пальцем в журнал. – Как получилось, что умная, красивая и талантливая балерина с безупречной задницей позволяет так с собой обращаться?
Поверх «Плейбоя» легло незнакомое мне издание, на обложке которого красовался Юра, засунувший язык в рот какой-то девицы. Я помрачнела. Это был не первый подобный случай, и именно поэтому несколько месяцев назад я ответила согласием на предложение от журнала на весьма откровенную съемку. Думала, что от этого почувствую себя лучше, но просчиталась. После выхода журнала мои соцсети разрывались от непристойных предложений особо впечатленных мужчин. И пусть моя отфотошопленная филейная часть была лучшей во всей Москве, ситуация в целом оставляла чувство гадливости.
– Тебе нужно уходить насовсем, а не как обычно, – тем временем наставляла меня деловитая Мария. – Да-да, помню сказочку о том, что после безобидного косячка твой звездный бойфренд себя не контролирует, но зачем тогда каждые гастроли он курит этот косячок?
– Маш, думаешь, я не понимаю? – устало спросила я и попыталась разобраться в том, что чувствую по поводу очередного рейда Юры. Кажется, ничего, кроме досады. – Но он мне нужен.
– Приплыли, – фыркнула она. – Совсем с катушек съехала?
– Да не в этом смысле, – отмахнулась я раздраженно. – Он известный скрипач, что по-своему ограждает меня от всяких… – Я сделала паузу, дабы сформулировать мысль. – Пойми, в жизни балерины хватает мужчин, которые не прочь застолбить свято место, если оно пусто. Пока мы с Юрой были порознь в прошлый раз, мне поступило несколько интересных предложений. Попытали счастья все: от директора театра и до его сальных друзей с туго набитыми кошельками. А когда рядом молодой и талантливый скрипач, у меня хоть есть причина для отказа. Отвечаю им, что мой друг «не подвинется», и разговор заканчивается.
С этими словами я сама ткнула пальцем в третью газету, но Маша подтянула ту к себе, показывая, что еще не закончила с прошлой.
– За четыре года вы с Юрой расходились трижды, причем по одной и той же причине. Он причиняет тебе боль раз за разом, он о тебе не заботится. Когда мы все вместе, действительно кажется, что вы созданы друг для друга, но кот из дома – мыши в пляс. Хотя нет, наоборот. Как только он выходит за порог вашей квартиры, то начинает вести себя как зазвездившаяся скотина. Курит травку, веселится в клубах, лапает фанаток… а потом приползает к тебе и рассказывает, что обязательно изменится. И ты его прощаешь!
– Ты права почти во всем, кроме одного: мне не больно, – поправила я, пока Мария не зашла в своих измышлениях совсем не в ту степь. – Мне обидно, что он не щадит мне самолюбие, но и только. Мы больше друзья, которым легко и комфортно вместе, да мы помимо прочего занимаемся сексом, и это весело, как и все, что мы делаем сообща, но страсть – нечто большее. Наверное, мы просто не жаждем друг друга, как это должно быть между подходящими людьми. Но он один, я одна, и есть масса причин, чтобы не расходиться. Таблоиды называют нас потрясающе красивой парой, выступая на гала вместе, мы получаем огромные гонорары за полные залы, мы вроде как ровня по социальному статусу… Это все очень приятно. Из неприятного только снимки и моя поломанная гордость.
– Ты оправдываешься этим не передо мной, не так ли? – Маша тяжело вздохнула и на этот раз протянула последнюю газету. Я не выдержала и опустила глаза. – А теперь о страсти. Ты там была? – напряженно спросила она. – Дэн сказал, что тебя как ведущую солистку обязали выступить.
– Да, была, но только на вечере. Едва догадалась, чем дело пахнет, вызвала такси и уехала сразу после выступления.
Заголовок газеты гласил: «Балерины составили эскорт своим спонсорам». Очередной юбилей толстосумов, очередное указание делать все, чтобы получить деньги, ибо театр разорился на внеплановый ремонт, и урезанное финансирование особенно больно щелкнуло по носу. Но все же я свято верю, что руководители имели в виду выступление и приятные разговоры, а не сопровождение в сауну, которым закончился вечер. К несчастью, так посчитали не все мои коллеги, а журналисты не дремали. Несколько омерзительных снимков едва прикрытых людей, громкое разбирательство. Теперь, судя по слухам, журналисты собирались трясти грязное белье балетных трупп, и меня колотило от мысли, что они докопаются до старой истории с Витом. Даже думала поговорить с ним, но сначала следовало выяснить, не был ли в сауне он сам. Всплыло пугающе много имен, а Астафьев кристальной репутацией не славился. Его постоянно подозревали в связях на стороне, но что из этого было правдой – знал лишь он один. Короче, то, что его не было на снимках и в текстах статей, не значило ровным счетом ничего.
– А Виктор? – озвучила Мария мои мысли.
– На празднике был, но больше я ничего не знаю. Надеюсь, что нет.
– И ты в это веришь? Слушай, я, конечно, не знаю Астафьева, но при его деньгах и возможностях, должно быть, к офису по обнаженным распластанным женским телам пробираться приходится. Чтобы хранить верность в таких условиях, нужно любить жену до умопомрачения, а у них явно брак по расчету. – Мария помолчала, будто раздумывая, продолжать ли. – Но я веду не к тому, – сказала она и опустила глаза. – Иногда он так на тебя смотрит, что даже у меня пылают щеки, а я вообще ни при чем. Я уверена, если существовал хоть шанс, что ты придешь, он там был.
О да, от этого щеки вспыхнули, но сладкое щемящее чувство в груди сменилось острым разочарованием. Ну и что, что смотрит? У него есть жена и, если верить слухам, другие женщины. Я оперлась о стол обоими локтями и закрыла лицо ладонями. Я ненавидела себя за то, что спустя столько лет все равно не могла избавиться от этого наваждения, что вообще реагировала на Астафьева. Нет, в моем отношении к Виту появилась порожденная отчуждением прохладца, но засевшая внутри мысль, что вот он – мой мужчина, наотрез отказывалась отпускать, несмотря на подчеркнутую холодность, с которой я держалась в обществе спонсора каждую нашу встречу.
И все же выдержка иногда сбоила. Например, на злосчастном юбилее, закончившемся сауной, я так хотела, чтобы Вит на меня взглянул, что намеренно уронила на пол бокал, в тот миг, когда не играла музыка. Чтобы он услышал, обернулся. Да, на меня посмотрели все, включая моего спонсора, но что толку от взгляда, если позволен только он? Все прошедшие годы, кланяясь зрителям, я смотрела в сторону спонсорской ложи. Помимо обязательных посещений он бывал в театре всего восемь раз. Восемь раз за четыре года он хотел увидеть мое выступление и появлялся в театре по доброй воле. Это по два раза в сезон. А я ждала его каждый чертов раз. И оттого выкладывалась по максимуму всегда. Вдруг он изволит посетить нас именно сегодня?
– Это никогда не закончится, – призналась я. – Я вечно буду его карманной собачкой при том, что ему и делать ничего для этого не придется. Я просто ничего не понимаю в мужчинах. Мой отец был козлом, который изменял матери и имел на стороне семью. Поэтому меня сводит с ума козел, который изменяет жене и, вероятно, покалечит психику своим будущим детям. А встречаюсь я с парнем, который сует недолеткам в глотку язык.
– Слушай, а тебе не приходило в голову, что ты сама себя на это настраиваешь? Ты без конца сравниваешь мужчин с отцом, но если про Вита я еще слабо понимаю, то Юрка вообще на него не похож. Он просто гедонист. Живет одним днем и ни о чем не думает. Мириться с этим – твой сознательный выбор. И это при том, что тебе пора думать о будущем.
– Только не начинай эти разговоры о замужестве, – простонала я. – Среди всех моих знакомых единственный нормальный брак только у вас с Дэном.
– Да? А когда ты уйдешь из театра сорокалетней и поломанной, чем займешься? Нат, я не говорю про белое платье, но хоть найди достойного мужика, который не будет тебя позорить с обложек изданий желтой прессы. Мое мнение такое: тебе пора собрать чемодан и выметаться из квартиры Юрки.
– Но она совсем рядом с театром, – пожаловалась я. – Не приходится садиться за руль и полчаса искать парковку.
– Да, Павленюк, это лучший из твоих аргументов в пользу сохранения отношений с мужиком, который ни во что тебя не ставит. Вы же друг другу как разношенные калоши, которые напялил и пошел. А знаешь, – она снова схватила «Плейбой» и сунула мне под нос, – такая девчонка ходить в калошах не имеет права. Или в тебе нет сочувствия к менее красивым девчонкам? Посмотри, – Машка проворно перелистала страницы и сунула мне под нос фото, от которого у меня мгновенно вспыхнули щеки. Меня заштукатурили, намазали маслом, отретушировали – иными словами превратили в оживший секс. Оставалось только толкнуть и раздвинуть ноги. Как я на это вообще подписалась? Ненормальная. – Если вот эта женщина себя ни во что не ставит, то что говорить о тех, кому повезло меньше?
Что-то в ее словах было, и, вернувшись в ультрасовременную двухуровневую квартиру Юры, я тоскливо осмотрелась, врубила музыку и в четвертый раз вытащила из шкафа чемодан. Нет, я не собиралась уезжать отсюда раньше, чем он вернется с гастролей, но Маша была права: нужно что-то менять. Разве не поэтому я так и не сдала свою новехонькую квартиру чуть за Садовым? Я знала, что с Юрой у меня нет будущего, что мой статус для него привлекательнее меня самой, что стоит захотеть – я обязательно найду мужчину, который будет относиться ко мне с уважением. Только хотела ли я этого? Хотела ли разбивать сердце порядочному человеку тем, что так и не смогла отрешиться от короткого и болезненного романа с Витом? Я все еще о нем мечтала. Даже слишком.
Со всем этим пора было кончать: Астафьев застрял в своем бесперспективном бездетном браке, Юрка отказывается взрослеть и строить нормальные, честные отношения. И пусть я тоже не была образцом для подражания, я, в отличие от мужчин, чувствовала в себе силы идти дальше. В конце концов, разве не открыты все дороги перед примой балета? Некоторые даже депутатами становятся. Я все смогу.
***
– Павленюк, – позвал меня Адам, стоило приблизиться к раздевалкам. – С завтрашнего дня начинаются смотры премьера. Ты должна присутствовать. Будешь сидеть в зале рядом со мной и оценивать. В конце концов, это и твое будущее тоже. Поняла?
Я поморщилась. Сидеть и пялиться на потуги впечатлить балетмейстера мне совсем не хотелось. Но по враждебности Адама было понятно, что спорить бесполезно. Ситуация с солистом Мариинки накалила отношения до предела, и каждый стоял на своем. Я согласилась, но не забыла напомнить о своем неодобрении:
– Конечно поняла. Мы ищем нового Дэна, который никогда не станет Дэном, потому что Дэну мы платить по совести не станем. Еще бы не поняла.
– Опять лезешь не в свои дела? – зло прищурился балетмейстер.
– С кем танцевать – мое дело. Я никогда не боялась, что Дэн слажает, а теперь мы вынуждены искать кого попало за пару дней и шлифовать номера, хотя ты недвусмысленно дал понять, что у нас достойных солистов нет.
– Вдвойне жаль, ведь найти его придется в любом случае. И в самое ближайшее время, – сладко пропел Адам, испепеляя меня взглядом.
Я хотела было толкнуть дверь и уйти, но он неожиданно помешал мне, дернув ручку к себе. И приблизился вплотную. Я с трудом подавила желание отступить на шаг. При всем том, что меня трогали в танце совершенно разные мужчины, именно прикосновение Адама было особенно неприятным.
– Есть еще что-то, что я должен знать? – почти шепотом спросил балетмейстер у самого моего уха.
Пару секунд я не могла понять, о чем речь. Вроде ничего криминального я не делала… А потом до меня дошло, что именно пытался спросить балетмейстер, и порадовалась, что сдержала свой характер. Столь скользкий момент требовал осторожности.
– Ты о сауне? Я ушла до того, как запахло керосином. – Но раз Адам спрашивал именно у меня, он точно опасался присутствия именно Вита. – Сколько Астафьевы заплатили, чтобы имя нашего спонсора не всплыло в этом скандале?
– Я знаю не больше твоего, – тут же осадил меня Адам. – Но если вдруг из-за секс-скандала мне придется заменить ведущую балерину, я должен быть к этому готов!
Я дьявольски разозлилась на него, вырвалась и зашипела:
– Хреново ты меня знаешь, Адам, если думаешь, что я рискну местом примы лишь потому, что коленки вместе не держатся.
В глазах балетмейстера мелькнула досада. Он вообще не любил такие деликатные темы, а тут еще моя не слишком дружелюбная реакция. И тогда я решила сыграть на этой слабости:
– Так мне можно идти на репетицию?
Последовала борьба взглядов, но балетмейстер никогда не был в ней достойным противником: он быстро отвел глаза и кивнул. Напоследок я не без злорадства осмотрела чисто выбритый подбородок Адама. С тех пор, как его козлиная бородка начала седеть, он ее сбрил и стало очевидно, что причиной ношения являлся по-девчачьи округлый подбородок. То, что называется «не волевой».
Балетмейстер отпустил дверь, и я вошла в раздевалку. Пока мы с Адамом привычно мерились причинными местами, почти все танцоры уже приступили к разминке, и в передней части раздевалки осталась одна лишь Маргарита. Новое дарование, чтоб ее. Всего на год младше меня, она в прошлом сезоне неожиданно пошла вверх и возглавила второй состав. При этом метила явно выше и пробивалась наверх, как правило, мощным облизыванием задниц. Надо ли говорить, что мы с ней не ладили.
– Все газеты пестрят голыми балетными задницами, – донеслось откуда-то из задней части раздевалки из-за шкафчиков. – Только одних девчонок оскандалили на всю страну, а нашей звезде заплатили баснословные деньги. И это при том, что все знают, как Павленюк пробилась в примы.
– Думаешь, это она слила информацию газетчикам, чтобы не быть единственной балериной с подмоченной репутацией?
Маргарита, единственная заметившая мой приход, пожала плечами. Мол, я ни при чем. Я пришиваю ленты к новым пуантам и даже не пытаюсь подслушивать. Золушка не виновата в том, что сплетни так и льются в уши!
– И зачем ей это? Про них ни слова в прессе. Знают только наши, но помалкивают, ибо никто не хочет лишиться денег Астафьева. Любому дураку понятно, что сделает стервозная женушка спонсора, если узнает, что ее благоверный пялит нашу приму.
За этим последовало мерзкое хихиканье. А Маргарита демонстративно закатила глаза и покачала головой, явно удивляясь тупости коллег. Вот уж в чем ее обвинить было нельзя, так это в недостатке осторожности.
Решив, что повеселились – и будет, я сложила руки рупором и крикнула:
– Всем доброе утро.
Смех, вопреки всему, стал громче, раздались друг за другом два хлопка шкафчиков, и наконец топот быстро убегающих девиц.
Я почувствовала себя учительницей, которая застукала школьниц-малолеток за распространением грязных сплетен. Впрочем, их слова наглядно демонстрировали паршивость ситуации. Я, оказывается, не только годами ублажаю спонсора, но еще информирую прессу, чтобы подставить коллег. Завидная репутация.
– Не обращай внимания, – якобы сочувствующе посоветовала мне Маргарита. Жаль, разыграть искренность ей не удалось.
– Так и ты бы не обращала, – фыркнула я и направилась к своему шкафчику.
Переодеваясь, я чувствовала на себе ее оценивающий взгляд и не без любопытства ждала продолжения словесного поединка.
– Наташ, ты не думала, что тебе очень не повезло остаться без последнего друга в труппе, да еще с задницей на развороте «Плейбой» и очередным скандалом с бойфрендом? Может, умеришь пыл в отношении других артистов, найдешь себе компанию?
Я лишь вопросительно подняла брови. Мол, себя предлагаешь? Правильно истолковав мое молчание, Марго вздохнула: «Ну, как знаешь». А я действительно знала. Например, то, что балетной дружбы не существует, только терпеливое ожидание ножа в спину. Ну разве что между партнерами. Хотя теперь, когда ведущую партию собирался танцевать один из ребят труппы, отчуждение могло выйти мне боком. Вряд ли будущий премьер будет меня любить. Впрочем, как и я его. Дэн умный и не подлый – это единственное, что примирило нас друг с другом. И наши приятельские отношения – исключительно его заслуга. Я бы первый шаг не сделала никогда.
В общем, надеялась я только на одно: балет – это матриархат. Звезда в нем прима, а не премьер, и если встанет выбор, Адам никогда не займет сторону моего противника. А есть еще Вит, который хочет видеть примой именно меня. В причины его настойчивости я вникать не хотела, но про себя надеялась, что дело в таланте. Мне было приятнее думать именно так. К тому же, за прошедшие годы я получила признание, которое выражалось в том числе и финансово, и мне было до фонаря, что там считает Вит. Ну, почти.
Проще говоря, я не восприняла слова Маргариты всерьез, и это стало одной из самых серьезных моих ошибок.
Во время смотра потенциальных премьеров я искренне сочувствовала Адаму. Какая скучная у него, оказывается, работа: сидеть, пялиться на танцоров и фильтровать их косяки на «прибить мало» и «ладно, сойдет». То ли школа мужского балета у нас в труппе была не на высоте, то ли никто не ожидал ухода Дэна, но выбирать было действительно не из кого. Да что там, я почти поняла, почему балетмейстеру так нужен был солист Мариинки!
В общем, некоторое время я крепилась, а потом начала откровенно зевать под неприязненным взглядом Адама. Разве это не тоска? Парни в трико выходили друг за другом на сцену и из рук вон плохо демонстрировали одни и те же движения. Повороты, арабески, быстро, медленно, с разным настроением (в смысле либо картонными улыбками, либо чрезмерно серьезными минами). Потом следующий этап – поддержки с партнершами. И заключительный – исполнить па-де-де из Жизели. На нем я почти уснула, и тогда бедный балетмейстер не выдержал:
– А ну на сцену, – потребовал он, вырывая меня из полудремы. – Живо, Павленюк. Не хочешь смотреть – будешь танцевать!
До этого дуэт парням составляли другие балерины – разные, а теперь я одна. То, что наказание суровое, стало понятно. Мне едва дали размяться, прежде чем велеть приступать к танцу. Но не это худшее: кружиться по сцене с незнакомыми партнерами, которым я не доверяла, оказалось сложно и физически, и психологически. Я тосковала по крепким и надежным рукам Дэна. С ним было вообще не страшно, а сейчас я каждый раз переживала и немножко дергалась. Одно неверное движение, и…
Разобраться, как так вышло, оказалось непросто, но то, что мой страх воплотился в жизнь с одним из «друзей» Маргариты, уже намекало на умысел. Высокая поддержка, после которой партнер отпустил меня то ли слишком резко, то ли слишком высоко, но я с силой врезалась в пол носком пуанта, да так, что нога ушла в сторону. До этого я ломала только пальцы – да еще давно, но этот звук и ощущения было не спутать. Нога зажглась огнем до самого колена, устоять в таких условиях невозможно. Не устояв, я по инерции полетела на пол и проехалась целый метр, собирая занозы ладонями. От боли из глаз брызнули слезы, а за ними пришло осознание: я не встану больше, не смогу танцевать. Не сдержавшись, я подняла голову и увидела за кулисами лица стервятников, уже почуявших запах крови. Если я не встану сейчас же, они начнут грызть глотки за место примы, а травму даже спонсор не оспорит. И единственное, что у меня есть – моя карьера – обратится в пыль. Тьфу, нет! Не позволю. Четыре года – не то, ради чего я безжалостно истязала свое тело.
– Павленюк, – услышала я сквозь грохот собственного сердца перепуганный голос Адама. Он взлетел на сцену и бросился ко мне. – Наташа, – плюхнулся коленями прямо на доски. – Насколько плохо?
– Плохо, – ответила я тихо, старательно контролируя голос.
Балетмейстер не должен был знать, насколько плохо, но притвориться, что не произошло ничего, я не могла. К счастью, отреагировал балетмейстер правильно: в бешенстве налетел на уже-точно-не-будущего-премьера и прошипел сквозь зубы:
– Можешь собирать свои вещи.
– Адам, это случайность, – возмутился партнер. Так искренне, что можно было бы поверить, если бы не его близость со второй по значимости балериной.
– Действительно, у меня ведь нет глаз, и я не видел, как ты швырнул партнершу с высоты. Если ты сделал это не специально, то, выходит, не умеешь выполнять поддержки. Мне такой балерон не нужен!
– Тебе стоит подумать о том, с чем ты останешься, учитывая, что каждый раз ратуешь всегда за одну и ту же девочку!
– Я собирался сделать тебя премьером, мальчик, – взревел Адам. – Но тебе важнее свести счеты с примой, которая мешает продвижению подружки. Что ж, пока Павленюк танцевать не сможет, подружка займет ее место, ну а ты пошел на хер. И будь уверен, в других труппах узнают, каким именно образом ты расчищаешь себе дорожку. Посмотрим, сколько девочек захотят довериться партнеру с такой репутацией.
Парнишка дернул плечом, взглянул на меня с некоторым раскаянием (и на том спасибо) и рванул со сцены, будто за ним гнались черти. Я же испытала облегчение. Это увольнение не меняло ситуацию, но недвусмысленная поддержка балетмейстера ясно давала понять: хоронить меня преждевременно. Судя по лицам девушек за кулисами, все подтягивавшихся к сцене, они испытали досаду. Одна лишь Марго стояла с видом сочувствующим и насквозь фальшивым.
– Встать можешь? – Адам вернулся ко мне.
Вообще-то, я не могла. Боль была просто чудовищной, будто ногу насквозь проткнули, но я обязана была это сделать, чтобы ни одна юная мечтательница не заподозрила, что мое состояние серьезно. Диана и без травмы была списана в утиль и, объективно, выпроваживали ее жестоко. Я никому не позволю поступить так со мной. Иррационально захотелось позвонить Виту и попросить не позволить Адаму сбросить меня со счетов, но ему нельзя было знать. Совсем.
– Да, могу, – ответила я.
Адам помог мне встать, но едва я наступила на ногу, как мир взорвался тысячей осколков, и каждый впился мне в ногу. Не знаю, как я сдержала рвущийся наружу крик.
– Мне нужно домой, – процедила я сквозь зубы.
– Тебе нужно к врачу. Я вызову такси и провожу до машины.
Он улыбнулся, и я попыталась улыбнуться в ответ. Беспокойство Адама было очень приятно, он будто признал мою важность. Вот только нужна ли я ему покалеченной? Он явно поверил, что все не так плохо. И это было правильно, но для меня – опасно. И все же никто не не должен был знать, уж я собиралась об этом позаботиться. Наглотаюсь обезболивающих, дотанцую сезон (два с половиной месяца, по два выступления в неделю и ежедневные репетиции, чтоб меня черти разодрали), а потом пройду лечение и реабилитацию, вернусь уже с новыми силами. Все будет хорошо, все просто обязано быть хорошо, иначе… иначе в моей жизни не остается ничего вообще.
