Текст книги "Звездная пыль (СИ)"

Автор книги: Александра Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глава 9

Я даже не хотела знать, кому принадлежит и для каких целей используется особняк, куда привез меня Вит. Но прежде, чем успела пикнуть, спонсор схватил меня за локоть и выволок из машины. Я отбивалась отчаянно: пыталась достать и кулаками, и ногами, но он сжал меня в кольце рук, оторвал от земли и потащил по дорожке к дому. В тот момент я впервые пожалела, что вешу едва ли больше пушинки. В противном случае вырваться было бы куда проще.

– Я буду орать, – предупредила я зачем-то, когда Вит поставил меня на крылечке рядом с дверью. Впрочем, руки не убрал.

– Мы в Москве, ты сама села в мою машину. Все пройдут мимо. Здесь никому ни до кого нет дела.

– Да я уж вижу. Ты наглядно мне это демонстрируешь с самой первой встречи, – выплюнула я и пожалела, что не буквально.

Вместо ответа Вит навалился на меня всем телом, прижав к косяку. В спину врезался острый угол, что мешало вырываться, но спонсору это было только на руку. Я готовилась, ждала поцелуя и предвкушала, как рассеку зубами его губу до крови, но хитрец лишь хмыкнул, выпростал одну руку и вставил ключ в замок, не забывая крепко меня держать. Один раз мне показалось, что он отвлекся, и я попыталась ударить его коленом в пах (ну а что, с такой травмой девицу не поимеешь!), но Астафьев ловко отпрыгнул, выпустив меня. И так же играючи поймал, стоило попытаться просочиться мимо. А дальше все то же самое: новые попытки лягнуть, укусить, вырваться. Черт меня дери, я балерина! У меня сильное, тренированное тело! Откуда у него такие жесткие мышцы, что удерживают на месте, точно куклу?

Едва мы оказались в доме, я сменила тактику: рванула вперед и попыталась найти что-нибудь для самообороны. Удивительно, но вариантов не было вообще. Даже банальной рамки для фотографий! Диван, кресла, телевизор. На глаза попалась игровая приставка, но эту мысль я отмела, потому что Астафьев приближался именно с этой стороны.

– Не подходи! – заорала я, обегая журнальный столик. Ногой толкнула его в сторону спонсора, ударяя краем по коленям. Вит поморщился, а затем опрокинул мешающий предмет мебели. Почти без усилий!

Астафьев рванулся ко мне, а я попыталась сбежать прямо поверх кресла. Не вышло. Он перехватил меня в прыжке, но не удержал равновесие, и мы вместе полетели на диван. Вита придавило моим телом, и то ли от боли, то ли от неожиданности он на мгновение разжал руки. Этого хватило. Я стремглав помчалась к выходу, подергала в темноте запертую дверь. Огляделась, но ключей нигде не было видно. Раздались шаги, и я бросилась по коридору. Куда? Понятия не имела. А затем заметила стальной блеск висящих на рейлинге сковород. Кухня. Просто бинго!

В поисках ножей я распахивала ящики: один за другим. На мгновение замялась, не зная, который выбрать, но потом отругала себя и выхватила нож для мяса. Длинный и узкий. В этот момент в проеме появился Вит, и я отскочила, врезаясь в разделочный стол. Нож выставила по направлению к Астафьеву, да еще перехватила обеими руками для удобства.

Посмотрим, какой ты смелый теперь, герой-любовник. Сердце стучало в ушах, руки подрагивали от напряжения. Безумие, как есть.

– Не подходи.

Я не узнала собственный голос, настолько дико он прозвучал.

– Положи нож. – А вот в интонациях Вита не изменилось ровным счетом ничего.

Он не сомневался, что я не ударю.

– Не подходи, я сказала! – на этот раз голос прозвучал шипением. – Ты сам тоненько намекнул на мою болезнь. Кто знает, что я сделаю.

– Я прекрасно знаю, что ты сделаешь. Ничего, – почти скучающе проговорил он, подходя все ближе и ближе.

Я с ужасом смотрела, как сокращается расстояние между краем лезвия и животом Вита. И я действительно не знала, что сделаю. Я не доверяла себе с тех самых пор, как поняла, каковы мои родители. У одного в анамнезе секс, у другого – кровь. И я боялась и того, и другого. Меня пугала боль и все отношения, основанные на зависимости, даже физической. И вот я вляпалась по самые уши в отношения зависимости, которые причиняют боль. Абсолютное комбо.

А ведь казалось – миновало. По крайней мере в одном из двух. Секс… я отлично помнила свой первый раз. И второй, впрочем, тоже. Не будучи наивной дурочкой, знала, что впервые это будет просто до звездочек больно. И так и было. Но на второй раз я возлагала определенные надежды. Однако не запомнила ничего, кроме возни, незнакомого тепла, дискомфорта и недоумения. Целых две минуты парень надо мной совершал возвратно-поступательные движения (да, именно так скучно, что я вспомнила курс физики). Еще он странно дергался, обливаясь потом, закрыв глаза и благоговейно закусив губу. А потом внутри меня его отросток (уж простите, но по-другому не назову) напрягся, лицо некрасиво исказилось и изо рта начали вырываться совсем не мужественные звуки. Еще секунд двадцать, и он обмяк, придавив меня к матрасу. Весь липкий и потный, просто фу. Я не выдержала и спихнула его, брезгливо вытерев ладони о простынь. А он сказал: «прости, детка, я тяжелый. Но это было потрясающе». Его слова шокировали меня больше остального. Потрясающе? Что он нашел потрясающего? Или бывает еще хуже? Под его протестующие вопли я встала, оделась, вышла за порог и кинула номер бездарного любовника в черный список. Так я узнала, что нимфомания меня миновала.

Но что творилось со мной сейчас? Что? Я спуталась с почти женатым человеком, и ладно бы не знала о его скорой свадьбе, но ведь знаю и ничего не могу с собой поделать. Это же неуважение к самой себе. Совсем как… как с мамой! И все равно часть меня дрожала, желая поддаться, утонуть, раствориться в запретном. Шаг за грань, после которой ничего не будет как прежде. Не тронутая чувствами, я жила в своем полудетском мирке, боясь попасть в мир, где жили родители. В этот омут уничтожающих личность отношений, из которого не выбраться… Меня отделяло от этого мира лезвие ножа, упирающееся в живот Вита.

– Давай же, – сказал он без тени страха и сомнения.

Он чуть развернулся, не позволяя лезвию соскользнуть. Мы оба как завороженные следили за танцем кончика ножа, вычерчивавшего узоры по ткани. Пока тот не оказался прямо под одной из пуговиц сорочки. Многозначительно: стоило чуть дернуться, и… Вит медленно обхватил лезвие ладонью. Осознав, что все это было отвлекающим маневром, я инстинктивно дернула нож к себе и только потом поняла, что натворила. Ругань, грохот, окровавленный нож шмякнулся об пол, и Астафьев пнул его ногой, явно опасаясь, что я доберусь до оружия снова. От осознания, что причинила боль человеку, я почувствовала слабость в коленях и схватилась за сзади стоявший разделочный стол. Буквально повисла на нем. Все тело колотило от потрясения, от вида капель крови на светлой плитке. Боже… В голове пронеслись события пятилетней давности. Воющая мама, стекло, кровь отца, ковром устлавшая пол. Растревоженные болезненные воспоминания размыли реальность, и я перестала понимать, где нахожусь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Спокойно, – услышала я голос Вита. Теперь он разговаривал со мной, как с сумасшедшей. – Это просто порез. Неглубокий.

Я осоловело уставилась на него и моргнула. Что? Столько крови, по моей вине…

– Тихо, – раздался его голос снова, и я нервно дернула головой, в самом деле чувствуя себя ненормальной.

Вит осторожно приблизился и заключил меня в объятия. Я крепко вцепилась пальцами в его рубашку. Говорить не могла, думала бессвязно, напрочь забыла о том, что совсем недавно бежала от этого человека. Хотелось, напротив, доверчиво прильнуть щекой к крепкой груди. Руки и ноги были ватные, разум застлало дурманом. Все как-то странно отодвинулось, сместилось от мысли, что я чуть не причинила вред любимому человеку. Что я сделала? Зачем? Я хотела его напугать, а уж никак не ранить. Так начинается болезнь? Или нет?

– Тебе больно? – спросила зачем-то.

– Почти нет, – солгала жертва моего безумия, не моргнув глазом.

Мы оба знали, что больно. Но Вит уже тянул вверх мой подбородок, заставляя смотреть в глаза. Я отклонилась, попыталась отодвинуть его, но руки плохо слушались, а от мысли сделать ему еще больнее слабели колени. Утешение совсем не походило на таковое, потому что в бедро мне упиралась твердая выпуклость. Это было столь же горько, сколь упоительно. Вопреки всему меня дико заводила власть над этим человеком. Увлекшись борьбой с самой собой, я пропустила момент, когда проиграла настоящую войну.

– Я должен тебя оставить, но я не могу. Особенно зная, что ты меня хочешь не меньше.

Он обрушивается поцелуем на мои губы. Миг, и вот я уже сижу на обеденном столе, а пока понимаю, как так вышло, Вит поднимает с пола нож. Что?.. Попытка убежать заканчивается тем, что спонсор попросту опрокидывает меня на стол и, угнездив лезвие в самом верху разреза на платье, ведет им вверх, оставляя на ткани и коже кровавые полосы. Зачарованная зрелищем обнажающейся кожи, я не сразу понимаю, что это капитуляция, и с силой ударяюсь затылком о стол в надежде протрезветь, но как далеко я убегу без платья, да еще в крови?

– Я буду ненавидеть тебя за это всегда, ты ведь понимаешь? – спросила я тихо.

– Ненависть ничем не хуже других сильных чувств, Наташа. А теперь, – он дернул меня к себе, заставляя сесть и практически прижаться к нему обнаженной кожей, – молись оказаться на вкус не такой сладкой, как на вид. Иначе после этой ночи нам станет хуже.

Эти слова неожиданно кольнули: я практически не имела сексуального опыта. Разве могла я быть интересна Виту в постели? Но, с другой стороны: если уж все случится, то пусть запомнится! У меня одна ночь с любимым человеком, она просто обязана быть особенной! И пусть потом Астафьев мучается воспоминаниями и сожалениями из-за балеринки, пока трахает свою законную супругу. Я не собиралась упрощать ему задачу. Я его хотела с самого начала. Не так, конечно, но выбора у меня не осталось в тот миг, когда обрывки ткани оказались на полу.

Мы целовались, как сумасшедшие, языки сплетались, губы врезались друг в друга, причиняя боль. Сжатой в кулак покалеченной рукой Вит опирался о столешницу, и я скользила пальцами по выступившим венам на его предплечье. Запрокинула голову, заставляя спуститься губами по шее ниже, но прежде почувствовала царапающие подбородок зубы. Ноги сами собой обвились вокруг талии Вита, прижимая ближе.

Сладкие поцелуи щекотали плечи, пальцы сминали грудь под чашкой бюстгальтера, и я, закусив губу, наслаждалась ощущениями. Я знала о сексе столь мало хорошего. Больше – о боли, которая за ним следует. До этого дня секс у меня ассоциировался с ревностью матери, эгоизмом отца, неуклюжестью мальчика, не знавшего, что делать с женским телом, с манипуляциями Адама, который притаскивал едва одетых балерин на поклон спонсорам… Но я ничего не знала о том, из-за чего весь сыр-бор. А теперь запрокидывала голову, чтобы не дать выкатиться слезам от мысли, что это закончится. По телу прокатывалась предательская дрожь, разбуженная умелыми прикосновениями рук и губ, трением бедер друг о друга. Острые волны наслаждения накатывали, несмотря на инстинктивные попытки сопротивления, и из груди вырывались вздохи. Ведь эта ночь была не моей, не для меня. Я хотела совсем другого! Не ради сцены, партии или чего-то другого – нет, ради себя. И без трусливого прикрытия.

Пальцы спустились ниже, под белье. От первого же прикосновения тело выгнулось дугой. Сладкое трение заставило меня окончательно потерять все ориентиры. Когда в тишине щелкнула молния брюк и раздался шелест фольги, я уже неспособна была сопротивляться ничему вообще. В остатках дорогущего платья на полу запутались обломки моральных принципов и гордости. И ненавидела я вовсе не Вита. Себя. А его я просто хотела настолько, что застонала, несмотря на боль от непривычности вторжения.

Вит вошел в меня и остановился, прижавшись ко мне лбом. Мир застыл тоже. Меня раскололо напополам: единение наших тел казалось правильным, но от мыслей о краткосрочности момента внутри жгло огнем. А потом Вит задвигался, и последние ниточки, связывавшие меня с реальностью, оборвались. Я больше не думала – только чувствовала. Каждое прикосновение, каждый вздох, мельчайшую дрожь. И все это отдавалось внутри меня, резонируя, усиливая наслаждение. До того самого момента, пока тело не избавилось от этой пытки единственным известным ему способом, и я не закричала, слушая вторящий мне мужской голос.

«Постарайся закончить лучше, чем мой отец».

Так я сказала Виту перед уходом, а теперь эти идиотские слова буквально преследовали. Неужели не могла промолчать? Подло, мерзко и низко. А если действительно что-то случится? Я же буду себя ненавидеть!

«Постарайся закончить лучше, чем мой отец».

Дура!

После того, как мы закончили на кухне, я попросила на этот раз сделать по-моему, и Вит согласился. Хотел продолжения? Или планировал изначально? Неважно. Как бы то ни было, он позволил мне эту слабость. И тогда я впервые сняла с него сорочку и брюки и увидела тело, о котором грезила ночами. Коснулась его ладонями, отгоняя мысль, что не имею права этого делать, что лишь усложняю и без того паршивую ситуацию. Мы оказались в кровати, на простынях, я наконец трогала и целовала любимого человека, как только пожелаю. Второй раз вышел намного более чувственным. Сидеть сверху и чувствовать ладонями биение сердца – я не забуду никогда, как это было. А еще лицо, искаженное удовольствием. После такого сложно сожалеть о падении.

Только когда мы приходили в себя, я заметила, что Астафьев на меня не смотрит. Он лежал, упрямо глядя в потолок, а губы сжались в тонкую линию. Без лишних слов было понятно, что все закончилось. Я поднялась с кровати, принесла с кухни разорванное платье, подняла мужскую сорочку с застывшими на ней редкими капельками крови и набросила ее на себя. Оторванной полоской невозможно дорогого наряда, уничтоженного за один вечер, подпоясалась, влезла в туфли. А потом задалась вопросом: уйти молча или что-то сказать? Молчание означало возможное продолжение, а я этого не хотела и поставила точку единственным пришедшим в голову способом:

– Постарайся закончить лучше, чем мой отец.

Теперь я жалела, что не нашла в себе сил просто уйти.

Мысли о Вите роились в голове практически безостановочно. И даже танец не спасал. Когда Кристина заносила нож, намереваясь ударить Ганса, я сразу оказывалась на кухне в объятиях Вита. Когда прощала любимого – я уходила из спальни, сохранив себе на память одну лишь сорочку. Тело ныло в ожидании желанной близости. Объятий, прикосновений… вторжений. Боже, я не могла поверить, что это действительно так. Оно скучало едва ли не сильнее меня. Стоило чуть потерять контроль: заснуть, забыться в мелодии, увлечься танцем, оказаться наедине с собой в метро – все. Меня выкидывало в омут по имени Вит. Я прислушивалась к каждому слову Адама в попытке узнать хоть что-то об этом человеке, но преуспела всего раз – когда балетмейстер объявил, что составы меняются местами в связи с неудачным выступлением Дианы на вечере спонсоров. Мол, власть имущие недовольны. И мне бы порадоваться от того, как этой новостью придавило нашу приму, но… я знала, чему именно обязана назначением, и ненавидела всю ситуацию целиком. Незнание и разъедало, и придавало мне сил.

– Павленюк, – кричал Адам. – Твоя очередь.

Я вставала и чувствовала устремленные на меня взгляды, но мне было все равно. Все мое внимание было отдано внутренней катастрофе. В эту круговерть противоречивых чувств не могло пробиться ничто. Танцоры ждали, что я споткнусь, но я больше не спотыкалась. С полной самоотдачей падала в подставленные ладони Дэна, взлетала вверх, обходя все законы гравитации, а эмоции, от которых было невозможно избавиться иным способом, выплескивала со сцены на зрителей потоком. Все потому, что в этот момент жизни мы с Кристиной совпали, как близнецы. Я больше не боялась ее чувств… своих. Я вообще ничего не боялась.

К сожалению, радоваться не получалось тоже.

***

После объявления о провале на вечере спонсоров, Диана слетела с катушек. Мы едва оттанцевали «Рубины» и вернулись за кулисы, как вдруг послышался страшный грохот. Прима громила свою гримерную, даже не пытаясь скрыть шум. Лепестки подаренных зрителями цветов летели в коридор прямо из-под плотно закрытой двери. И девочки из труппы стояли, смотрели на это и перешептываясь между собой. Испуганно, заинтересованно. Это было из-за меня, но удовлетворения я не испытывала. Даже танцуй я на порядок лучше, чем сейчас, без ночи с Витом успеха мне не видать. И как таким гордиться?

Не став любоваться падением Ди, я села напротив своего зеркала в общей гримерной, стерла с лица краску, собрала вещи, подхватила букеты (в числе которых был тот, который мне доставляли от Вита) и собралась уйти. Но внезапно дверь примы распахнулась, и Ди вылетела в коридор с букетом в руках. Точнее, бывшим букетом – после нескольких ударов о мебель остались едва ли не одни стебли – и теперь он напоминал веник. А Ди тем временем зацепилась за меня взглядом и подошла ближе.

– Надеюсь, ты довольна? – прошипела она мне в лицо, даже не пытаясь скрыть подтеки грима вокруг глаз. Ревела, значит. Не слишком достойно для примы. – Ты можешь быть хорошей спонсорской подстилкой или даже хорошей Кристиной, но ничего легкого и веселого тебе не сыграть вовек. Если я уйду, и ты будешь вынуждена танцевать ведущую партию в «Рубинах», все поймут, насколько ты бездарна, Павленюк.

– Ты вообще себя слышишь? – вспылила я, не сдержавшись. – Себе противоречишь. Если все действительно так, нужно потерпеть меня всего в одной партии, а потом тебе с моей стороны ничего угрожать не будет. Или, погоди-ка, все дело в том, что в эту чушь не веришь даже ты!

После такого Ди психанула окончательно и занесла руку, явно собираясь ударить меня своим веником, но я бросила на пол вещи и цветы и перехватила шипованные стебли на подлете. Руку обожгло болью, но хоть лицо не пострадало. Я дернула «оружие» Дианы так, что она чуть не потеряла равновесие, заваливаясь на меня. В нос ударил запах алкоголя. Значит, успела не только разбомбить гримерку и порыдать, но и «утешиться» крепким. Отвратительно.

– Что здесь происходит? – услышала я рев Адама за спиной.

Диана отпустила веник, и я швырнула его под ноги. Среди прочих лепестков заметила те, что осыпались с лилии. Моей лилии, той, что подарил Вит. Почему я все еще носила его букеты домой после всего, что он сделал? Почему я все еще о нем думала?

– Я спросил…

– Адам, все в порядке, – сказала я первой, не имея ни малейшего желания обсуждать нападки Ди и подхватила сумку.

Мы же не в детсаде, в самом деле. Сидеть на скамейке рядом с примой, пока балетмейстер нас отчитывает, я не собиралась. Лучше домой – спать. Перешагнув через букет лилий и ландышей, я направилась к выходу.

Меня хватило ровно на неделю отсутствия Вита в моей жизни, а потом я сорвалась, набрала номер Эда и попросила со мной встретиться. Мне нужно было узнать хоть что-то, понять, разобраться, почему между нами со спонсором все это происходило. Бесполезно отрицать очевидный факт, что и Вита ко мне тянуло. Настолько, что он шантажировал меня. Дикость! Я не верила, что Вит Астафьев относится к категории мужчин, которые идут на подобное. Это значило, что я особенная? Или нет? Я должна была знать. Как и то, зачем он женится на невесте, которой не может сохранить верность даже до свадьбы. Ведь впереди целая жизнь искушений. Или он хочет и ее, и меня, и множество других женщин? Как Михаил.

– Слушай, Нат, я уверен, что тебе не стоит в этом ковыряться, – категорично взмахнул рукой фотограф, едва не опрокинув свой кофе.

Я едва успела разместиться на диванчике, когда он это сказал. Так нервно и трогательно, будто всерьез переживал. Этот забавный недоделанный Элвис искренне обо мне заботился, а ведь я уже давно забыла, что такое забота! Кажется, папа иногда делал что-то подобное: ласково клал руку мне на плечо и спрашивал, все ли в порядке, и если нет, то говорил всего несколько слов – и мне становилось лучше.

– Эд, мне необходимо знать, иначе я не отпущу ситуацию и так и буду ковыряться в причинах. Самая горькая правда лучше неведения.

Он смотрел на меня довольно долго и совсем не весело, поверх сцепленных в замок пальцев, будто на неразумную школьницу. Но все же неохотно уточнил:

– Что ты хочешь знать?

Подавив желание выпалить «все», я отругала себя за горячность и попыталась сформулировать вопрос так, чтобы он не выдал настоящей картины произошедшего, но в то же время полностью удовлетворил мое любопытство:

– Он бывает ко мне жесток, Эд. А он наш спонсор. Я хочу знать, почему, откуда в нем это… презрение?

– Презрение? – удивился Эдуард. – Слово удивительно точное. Пожалуй, да. Это в нем есть.

Эд опустил взгляд и замялся, смешавшись. Ему явно было нелегко говорить о Вите. Неужели откровения со мной он считал предательством?

– Слушай, это прозвучит отвратительно, но скажу, как есть. Я думаю, все дело в Михаиле. У отца Вита было столько баб, что не перечесть, и вряд ли нужно объяснять, как это повлияло на его сыновей. Мачеха за мачехой, почти все пустоголовые красотки, которым интересны одни лишь деньги. Мне кажется, из-за этого Вит начал делить женщин на достойных и нет. И он очень старается не походить на отца. Старые контры из разряда «ты козел, а я могу лучше». Жену он выбирал по тому же принципу. Он ее лет пять рассматривал под микроскопом, прежде чем сделать предложение, как корову на выставке, ей-богу. И если там какие-то чувства и были, то давно сдохли под прессом холодного расчета. Я очень обрадовался, когда увидел его живой интерес к тебе. Но потом понял, что это ведет в тупик. Разве такой упрямец отступится от своих принципов?

Я сглотнула ком в горле. Ну что ж, ничего удивительного. Я в глазах Вита определенно недостойная. Мало того, что танцовщица из семьи с криминальным прошлым, так еще позволила ему привезти меня домой и целовать до боли от желания чуть ли не в первый вечер знакомства. И то, что он имел наглость шантажировать меня карьерой, однозначно выражает отношение как к девушке второго сорта. Чудненько. Вот и встало все на свои места. Губы горько изогнулись, и я поспешила стереть с лица выражение обиды. Все в порядке, я чувствовала пренебрежение чуть ли не с первого дня. Когда он просто шел за мной, не желая говорить, зачем и почему. Сам все решил, сам пользовался.

– Значит, с мачехами отношения не складывались. А та, которая балерина, – решила я уточнить, уверенная, что и эта история будет неприятной. – Вит говорил, что одна из жен отца была в прошлом балериной.

– Лианка, что ли? – удивился фотограф, и я услышала в его голосе теплоту. – Самая порядочная из жен Михаила. Немножко недалекая, но добрая. Младший сын Астафьева от нее. Фактически, она заменила Виту мать. Его родная мамаша – сущий дьявол, – поморщился и замотал головой Эд. – Что за женщина оставит мужу ребенка и заведет новую семью?

Что ж, я прогадала. Но к балеринам слабость взялась не с потолка. Как он сказал? Мы созданы, чтобы искушать мужчин? Не думает же Вит в самом деле, что его отец не смог устоять перед Лианой и тем самым предал мать? В конце концов, и Лиана была заменена на другую. Что ж, ко мне это не имеет никакого отношения.

– Нат, ты в порядке? – спросил сочувственно фотограф, и я тут же ощетинилась.

– Не нужно меня жалеть!

– Да я…

– Что? Мне знаком этот типаж мужчин. Превратит свою «достойную» женщину в комок нервов, расшатает ей психику изменами с «недостойными», ведь именно такую роль нам отводят. Но это их проблемы, а не мои. Да, Вит мне понравился. Но он не единственный на планете и уж точно не заслуживает того, чтобы по нему убиваться.

А сердце чувствовало так, будто единственный, и убивалось. Отчаянно болело при мысли, что любимый человек собрался жениться на другой. Пусть даже этой другой светит всего лишь частичка его внимания. Ужасный самообман, что вкусить запретное можно лишь однажды. Потянет снова, а иллюзия, что ты сильнее соблазна, никуда не денется.

– Я уверен, что и ты ему понравилась, – мягко заметил Эд. Клянусь, я чуть не зашипела вслух. – Камера все видит.

Я улыбнулась, а про себя повторила, что это не имеет никакого значения. Совершенно.