Текст книги "Любовный контракт"
Автор книги: Александра Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 7
Одно было ясно: она, Оливия Пенелопа Котсволд, осчастливила свою мать, когда решила узаконить бурные и скоротечные отношения со Стюартом Лайоном Маккензи, выйдя за него замуж на открытом воздухе среди пышной растительности Антибских островов.
– Я, Оливия Пенелопа, беру тебя, Стюарта Лайона, в законные мужья и обязуюсь, невзирая ни на что, любить, уважать, утешать и быть тебе верной женой, пока смерть не разлучит нас…
Вот это обязательство на всю жизнь! И надо дать в этом обет перед Богом и всей собравшейся компанией!
Бракосочетание, как она и хотела, состоялось в июле. Бэрди и Данкерс доставили на частном самолете, как пару редких медвежат-панд из Лондонского зоопарка.
– Мне еще никогда в жизни не было так тесно, Оливия! – пожаловалась Бэрди, выбираясь из маленькой «Сессны» в Каннах, куда Оливия приехала встретить их на новом отцовском «ситроене». Она одновременно пыталась разгладить помятые перышки Бэрди и отыскать куда-то запропастившийся в последнюю минуту паспорт Данкерса.
Винни Легран прибыла из Торонто, чтобы сыграть роль подружки невесты – странно, что это ее заинтересовало, подумала Оливия.
Леди Котсволд в присущей ей немного шутовской, но терпимой манере – прости ее, Господь, подумала Оливия – затеяла долгое объяснение на тему «почему голубое, Оливия? Девственницы всегда выходят в белом».
– Не тот случай, ма.
– Ты хочешь сказать, что вы со Стюартом тоже жили в грехе, да?
Мэгги выглядела потрясенной, а «тоже» относилось к Винни.
– При всем уважении к тебе, ма, Стюарт и мои постельные дела никого не касаются. Я уже совершеннолетняя. Однако черные сатиновые простыни и общая электрическая зубная щетка – это не моя декорация. Возможно, для вас с отцом будет сюрпризом, что Стюарт тоже достаточно старомодный джентльмен и уважает мое мнение насчет добрачных связей. Просто голубое мне больше идет. И – пожалуйста! – никаких маленьких «подружек» или долгих речей.
Офранцузившаяся на своей вилле недалеко от Лазурного берега, Мэгги обиженно надула губы.
– Вот уж действительно странная свадьба! Невесту всегда сопровождают маленькие девочки!
– Не в этот раз. Они еще, не дай Бог, свалятся за борт, а я не могу только и глядеть, что делается вокруг яхты, да и Винни тоже. Это дело – для взрослых, с минимумом шума и суеты, запомни, ма! Мы со Стюартом так хотим.
– Надеюсь, вы со Стюартом собираетесь хотя бы обменяться обручальными кольцами в знак взаимной верности, дорогая? – только и спросила леди Котсволд.
Винни, обуреваемая собственными страстями, была одета в черное и белое – белая пуританская шаль обернута вокруг черных бархатных плеч. Выглядело это, как обычно, похоже на картины прерафаэлитов.
«Дружок» Стюарта был его лучшим другом в фирме, юристом компании, звали его Эштон Доур Кливер. Оливия впервые увидела его в беседке под бугенвиллеями у Антибского «Отеля-де-Виль», где они со Стюартом обменялись брачными обетами и кольцами. Эштон Доур Кливер был почти так же красив, как сам новобрачный. Оливия заметила, что Винни мысленно раздела бойкого американского юриста и при первой возможности вручила ему свой букет.
– Ты выглядишь восхитительно, – прошептал ей на ухо Стюарт в беседке.
– Ты тоже, – ответила она, вскинув голову и сосредоточившись только на нем, не замечая ни «подружку», ни «дружка».
Приглашенные поднялись на борт «Пенелопы», яхты Котсволдов. Свадебный пир проходил в столовой, обшитой красным деревом с богатой медной «арматурой»; за огромным овальным столом уместились все пятьдесят гостей. В прежние времена сэр Гарольд часто принимал на яхте большие компании и сейчас, после отставки, старался поддерживать былой порядок.
Ее отец в своем спиче счастливо избежал рассказа о том, как семилетняя Оливия Пенелопа Котсволд оскандалилась в первый же день пребывания в интернате, намочив панталончики. Вместо этого он смертельно утомил всех древней историей «Лэмпхауза».
– Сегодня знаменательный день. Можно сказать, что сочетаются браком два издательства – одно очень старое, другое очень молодое. Я надеюсь, что Оливия и Стюарт будут гордиться своим наследством и развивать его. «Лэмпхауз» был основан моим предком, Сэмуэлем Котсволдом, который заложил семейные драгоценности, чтобы начать свой новый бизнес, и подобно этому я «заложил» свою семейную драгоценность, мою дочь, корпорации «Маккензи, Нью-Йорк, Торонто», нашим будущим банкирам…
Аналогия вызвала у слушателей смешки, и Оливия смутилась. Впервые он впадал в сентиментальность относительно нее, и ей оставалось только заключить, что отец очень рад передать ее с рук на руки Стюарту Лайону Маккензи.
– Год 1854-й – задолго до эпохи Маккензи. Фамильные ценности Котсволдов теперь заперты под сводами Лондонского банка. Я искренне надеюсь, что такая судьба не постигнет мою дочь от рук наших шотландских собратьев, которых англичане отправили к чужим берегам задолго до 1854 года!
Гости зааплодировали и засвистели. Оливия прошептала Стюарту на ухо:
– Прости его, он сегодня основательно поддал. Начал с виски еще за завтраком.
– Фамильная ценность Котсволдов, русский православный крест, усыпанный драгоценными камнями, – не для продажи! Ни один коллекционер не купит его на аукционе Сотби!
– Хватит, па! – простонала Оливия.
– В начале восемнадцатого века русский император Петр Великий изучал кораблестроение в местечке Дептфорд – это в Англии, под Лондоном, если наши американские и канадские гости не знают. В его окружении был православный священник, отец Лампион, который подхватил оспу в Лондоне – в те дни это было не очень-то здоровое место для проживания, а сейчас и того хуже – вот почему мы с Мэгги переехали на юг Франции!
Снова раздались аплодисменты и смех, гости успели набраться не меньше, чем ее отец. Оливия стиснула зубы и с трудом выносила эту историю, натянуто улыбаясь, в то время как ее жениху, похоже, нравилось смотреть, как тесть изображает из себя чудака.
– Священник был изолирован от остального русского двора. Один из моих и Оливии предков ухаживал за ним в своей хижине в Дептфорде. Пенелопа Котсволд умерла от болезни, так же как и отец Лампион. После нее остались муж и семеро детей. В благодарность Бенджамену Котсволду и его детям русский император отдал все имущество отца Лампиона – став, таким образом, как бы Робин Гудом из Санкт-Петербурга… Я шучу, конечно!
Отец вытер салфеткой лысую потную голову и распорядился включить кондиционеры.
– Среди имущества покойного священника был и этот драгоценный православный крест. Лампион – старинное слово, обозначающее фонарь или светильник – другими словами, это маяк, рассеивающий тьму. Вот почему наше издательство называется «Лэмпхауз».
– Фамильная ценность Котсволдов перешла от Бенджамена к старшему сыну Сэмуэлю, создателю издательской компании «Лэмпхауз», основанной на Патерностер-роу, Лондон, в 1854 году. Сэмуэль заложил знаменитый крест, чтобы добыть денег на новое дело, и вскоре заработал достаточно, чтобы выкупить его как раз в разгар Крымской войны.
Снова раздались аплодисменты и гости подняли бокалы.
– К сожалению, – продолжал сэр Гарольд, – вот уже сто тридцать пять лет крест Лампиона, хотя все еще очень ценный, представляет драгоценность только для нас, Котсволдов, кто ценит его в основном сентиментально, как часть нашей семейной истории.
Оливия посмотрела на Стюарта, тот незаметно провел рукой по горлу. Она была рада, что они думают одинаково. Но тогда зачем они согласились на эту пытку? Почему было не сбежать потихоньку и не обвенчаться в Гретна-Грин или Лас-Вегасе?
Она знала, почему: лицо матери сказало ей об этом – о, как бы та была разочарована, если бы они так поступили! В глубине души родители серьезно гордились ее достижениями – не столько членством в Совете директоров, сколько тем, что у нее хватило ловкости заарканить молодого и красивого канадского миллионера. Похоже, папа даже простил ей, что она не мальчик. Оливия была довольна, что благодаря публичному браку примирилась с родителями; в переходном возрасте она им попортила немало крови. Она снова прислушалась к горделивой речи отца.
– Пусть молодым всю жизнь сопутствуют удача и здоровье! Я знаю, Оливия поддержит старую семейную традицию – «Правда. Верность. Честь»!
Гарольд тяжело опустился на стул среди бури аплодисментов, чему Оливия порадовалась. Впрочем, она радовалась, пока он не наклонился к Маккензи-старшему, сидевшему рядом с Мэгги, и не сказал:
– Не обращайте внимания на эти издательские истории, мистер Маккензи!
– Ма, мне кажется, что отец пьян! – в ярости сказала Оливия.
– Дорогая, я полагаю, что он пьян вдребезги – но так счастлив за свою маленькую девочку, что я могу его понять и простить. – Мэгги долила шампанского в бокал Гарри. – Может быть, сегодня я не услышу его рассказов о последних форах, потому что он уже упился собственным красноречием.
Красивый седовласый старик, отец Стюарта, мультимиллионер, сколотивший состояние собственными руками, хвастался Гарольду, что начинал практически с нуля (за всю свою жизнь Гарольд не испытывал ничего подобного) и из мальчишки-газетчика, кем он был в дни Великой Депрессии, сделал своими руками того, кем стал сейчас. Кстати, эй, Гарри, а история про крест Лампиона великолепная! Правда, что он принадлежал русскому императору? Я бы, пожалуй, сделал его новым символом издательства «Маккензи»!..
Канадская мать Стюарта, миссис Пирс Маккензи, была высокая, стройная, элегантная и темноволосая, с надменным лицом, тоже из семьи издателей. В бежевом шелковом ансамбле от Версаче, она перешла на левый борт и была немедленно поймана Мэгги, которая принялась показывать семейные фотографии, рассказывать семейные истории и демонстрировать семейные рецепты.
– Любимый рецепт Гарри – это быстрый пудинг, – сказала Мэгги.
Бежать было некуда, разве что за борт. Пирс уткнула свой ястребиный нос в передержанную фотографию – Оливия в возрасте трех лет и десяти месяцев верхом на пони.
– Быстрый пудинг, говорите?
– Восемь унций риса и немного говяжьего костного мозга…
– Он так и называется? – спросила Пирс, разглядывая пони.
– …и четыре унции изюма без косточек, пинта молока, три унции сахара, четыре унции смородины, немного корицы, одно яйцо и чуть-чуть соли. Печь двадцать минут на умеренном огне…
– Мама, дорогая, – Оливия освободила Мэгги от внимания миссис Маккензи с ее длинными наманикюренными ногтями, которая в жизни никогда ничего не пекла, кроме мультимиллионеров. – Бэрди умирает от желания послушать твой рецепт быстрого пудинга, потому что она холостячка – не в обиду будь сказано папиным увлечениям гольфом и яхтой, то и дело оставляющим тебя соломенной вдовой.
– Будем надеяться, что Стюарт не поступит так же с тобой, дорогая. Крупным бизнесменам никогда нельзя доверять. Тебе следует сделать Бэрди его секретарем, а не своим, она бы за ним приглядела. Попытайся навязать ему в качестве хобби вязание – по крайней мере, это можно делать, не вылезая из кресла у камина.
– Да, ма!
– Ох, как я горжусь тобой, дорогая… – Мэгги похлопала дочь по руке, и, украдкой глянув через плечо, понизила голос: – За то, что до свадьбы осталась «целкой».
– Целкой? – Оливия притворилась, что не поняла.
– Девственницей, милочка. Стюарт – счастливчик!
Мэгги отошла, и Оливия направилась постоять около счастливчика на палубе. Фантастический багровый закат догорал над Лазурным берегом. Она тихо сказала ему:
– Бедной маме приходится жить в своем собственном мире. Мне кажется, она так несчастна!
– Потому что ты вышла за меня? – испуганно спросил он.
– Нет, дурачок! Не подтрунивай над серьезными вещами, Стюарт.
– Извини, милая.
– Потому что она вышла за моего отца и не родила ему сына, вот почему. Па всегда заставлял ее чувствовать себя виноватой. Я сама слышала, как он упрекал ее. Думаешь, Гарольд и Мэгги могут глубоко любить друг друга?
Стюарт ласково сжал ее руку.
– Я уверен, что они любят! Мэгги обожает своего старого повелителя, ты только посмотри, как она вокруг него суетится! Она молодчина – мы все так думаем. «Хочешь знать, во что превратится невеста, – погляди на ее мать», – говорила моя тетка, и я вижу, что мне нечего беспокоиться!
Оливия положила голову на лацкан его элегантного свадебного костюма, придавив гардению в петлице, и с удовольствием вздохнула. На фоне заходящего солнца ансамбль наемных музыкантов начал играть на палубе сентиментальную музыку, вполне подходящую для свадебной вечеринки.
– Потанцуем? – спросил Стюарт, наблюдая, как отблески света играют на ее лице, а губы повторяют слова песенки того времени, когда она была школьницей.
– Давай немножечко подвигаемся…
И они поплыли, обнявшись. Молоденькая дальняя родственница, проходя мимо, ткнула Оливию под ребра.
– Держу пари, что ты не могла дождаться сегодняшнего вечера! Он классный парень, Олли! Надеюсь, когда-нибудь найду себе такого же миллионера!
– Извини ее, ей всего тринадцать, – сказала Оливия. – Теперь ты понимаешь, почему я была против «маленьких подружек»? Они мне уже все вот как надоели!
Оливия посмотрела в его внимательные голубые глаза, и ей захотелось, чтобы этот вечер длился вечно, а ночь еще дольше.
– Мне тоже, но ведь они скоро уйдут, надеюсь?
«Они», свадебные гости с обеих сторон Атлантики, зарегистрировались в знаменитом бело-розовом отеле на Антибском мысу. Ее родители возвращались на свою виллу, папе надо было отоспаться с похмелья. А завтра будет следующий день медового месяца, и они со Стюартом окажутся в пути на греческие острова.
На палубе Винни Легран в своем наряде подружки невесты, библейски черном и пуритански белом, говорила с кем-то по мобильному телефону. Потом она взорвалась, как вулкан:
– Ты только представь себе, кто это, Стю!
В день своей свадьбы, рядом с очаровательной невестой, залитый лучами заходящего солнца, он казался совершенно беззаботным.
– Да кто бы это ни был, пошли его подальше! Я занят…
– Это Кашилогган! – прошипела Винни.
– Кто?!
– Кашилогган! Торговец оружием, миллиардер, недавно освобожденный из тюрьмы. Он хочет знать, почему «Маккензи, Торонто» не продало его мемуары, купленные всеми странами мира, в Израиль!
– Так объясни ему, Винни, тебя для этого и взяли на работу в Торонто.
Стюарт обладал редкостным умением без лишних слов спихивать на других свои неприятности. Она бы на его месте, подумала Оливия, засуетилась и поспешила выхватить у Винни телефон, чтобы поскорей все уладить. Как бы ей хотелось иметь такой талант – сохранять спокойствие, когда речь шла о больших деньгах. Даже на ее свадьбе, украдкой шепчась на палубе, другие важные «шишки» из числа Маккензи не отходили далеко от телефонов и факсов, чуя запах денег.
Винни схватила за руку Эштона Доура Кливера, который мучился морской болезнью, хотя в это время яхта стояла на якоре и никуда не двигалась.
– Эштон, мне нужен ваш официальный совет!..
– Только и всего? – спросил Стюарт, и они с Оливией рассмеялись.
Мэгги снова проплыла в своем кремово-розовом кружевном платье и картинной шляпке с искусственными шелковыми розами – больше похожая на невесту, чем сама Оливия.
– Дорогая, – сказала она Оливии, – уйдем с палубы – закатный свет тебя не красит. Ты вся какая-то розовато-лиловая – я тебе говорила, не надевай голубое! Но ты еще не такая розовая, как твой отец. Старый господин в подпитии становится вообще пурпурным, когда солнце заходит над его лысой головой.
– Ну, разве она не прелесть? – сказала Оливия мужу, и оба хихикнули. Семья – это была такая помеха, такая обуза!
Медовый месяц оказался для Оливии радостным опытом. Стюарт был терпелив, восхищался ее невинностью и под его уверенным руководством она превратилась в страстную, удовлетворенную женщину, которой и рождена была стать.
Нежный, страстный, веселый и возбуждающий, Стюарт превратил каждый день – и каждую ночь – медового месяца в замечательное воспоминание. Оливия была в восторге, что вышла за него – совершенного любовника, о котором всегда мечтала и которого подсознательно ждала.
ГЛАВА 8
Мидхэрст, Кент, 1990
Завершив четырехнедельный свадебный круиз по Эгейским островам, Оливия вернулась на рабочее место загорелой, отдохнувшей и бесконечно счастливой.
Бэрди Гу оставалась чужой в этом шикарном здании двадцать первого века с компьютерными экранами в кабинетах и незаполненными ящиками столов. Она плакалась Оливии: ее кофеварка безнадежно устарела в сравнении с канадскими автоматами на каждом углу, которые изрыгали не только кофе любой крепости, сладости и температуры, но также чай, какао, горячий шоколад, молочные коктейли и фруктовые соки. С этим она конкурировать не могла, теперь никто больше не желал отведать ее кофе из свежеподжаренных зерен!
Может быть, думала Оливия, это потому, что мисс Гу как следует кофе не фильтрует и впечатление такое, словно пьешь раствор вулканического пепла. Однако ей не хотелось задевать чувства Бэрди и она лишь спросила:
– А почему у вас рука перевязана?
– Обожглась, вот почему! – Бэрди стремительно развернулась и бросилась бежать, врезавшись в Броди Форрестера, коммерческого директора.
– Смотрите, куда идете, мистер Форрестер! Сюда никто не позволяет себе заходить без приглашения!
Самодовольный, как всегда, он игнорировал ее выпад.
– Я принес вам оттиски, которые вы хотели видеть, Оливия.
– Спасибо, Броди. Бэрди как раз принесла мне чашечку кофе; садитесь и присоединяйтесь, пока мы обсудим последние итоги продаж.
Тем временем Данкерс, затянутый в красивую новую форму службы безопасности, темно-зеленую с золотым шитьем, стоял за красивой новой приемной конторкой и вручал входящим, желающим посетить внутренние помещения корпорации «Маккензи», маленькие пластиковые пропуска.
Он продолжал воевать с другими охранниками фирмы, которым не нравилась его привычка сушить свой мокрый зонтик среди высокотехнологичных и чувствительных ТВ-мониторов. В отсутствии Оливии и Стюарта они жаловались начальству на старомодные манеры и привилегированное положение мистера Данкфорда.
Данкерс, в свою очередь, возражал против манер этих «новеньких выскочек» из полиции и спецназа, которые думают только о зарплате, а не о том, как уважительно и с достоинством принять посетителя. «Эй, вы там… да, вы, с дипломатом под мышкой! Подойдите-ка сюда и зарегистрируйтесь, а мы посмотрим, что у вас в чемодане. Если хотите пройти к парню в отдел фантастики, прицепите пропуск!» И это вместо «Извините, пожалуйста, сэр (или мадам, смотря по обстоятельствам), могу я вам помочь? Кого вы желаете видеть? Ах, мистера Норри Уилмота, главного редактора отдела научной фантастики? Четвертый этаж, сэр (мадам)! Будьте столь добры отметиться, я приколю вам маленький значок так, что вы его не потеряете, и позвоню помощнику мистера Уилмота, чтобы он встретил вас»…
Данкерс очень хорошо изображал своих недругов, получалось так же выразительно, как у чревовещателя с его манекеном. Оливия с трудом сохраняла серьезность, пока он излагал свои взгляды на «личную ответственность» служащего. Но факт остается фактом – вежливые манеры Данкерса ничего не стоили, а ведь «именно так и было в „Лэмпхаузе“ в прежние дни, мисс Оливия!».
Данкерс растрогал ее: он служил в «Лэмпхаузе» более сорока лет, намереваясь дотянуть до пятидесяти, чтобы заработать хорошую пенсию. Он был самым вежливым швейцаром – ах, простите, охранником! – во всей фирме. Ей самой не нравилось, когда клерк в приемной – ах, простите, охранник! – встречал ее словами: «Эй, вы там, прежде чем сесть в лифт, подойдите сюда и отметьтесь!»
Она не знала, откуда набирают работников в службу безопасности, но хороших манер им явно недоставало. Данкерса, ввиду его многолетней службы швейцаром, следовало бы сделать старшим в этой службе, и с ним никто не посмел бы спорить.
– К сожалению, мы у них на службе, а не наоборот, – сказала ему Оливия, показывая наверх.
Наверняка Совет директоров очередной раз обвинит ее в кумовстве, подумала она. Чтобы быть миссис Стюарт Маккензи, надо по меньшей мере твердо сидеть в седле. Вместо того, чтобы исполнять свои реальные функции директора «Лэмпхауза» и главного редактора-консультанта, она теперь была боссом-миротворцем. И жаловалась Стюарту, что это не входит в их брачный контракт. Но он не желал слушать ни о каких внутренних распрях:
– Говори им, а не мне!
Он, конечно, прав, но ей хотелось бы самой оставаться в стороне.
Следующие несколько месяцев пролетели очень быстро, и как-то незаметно подступил Новый год. У Оливии, задерганной «Лэмпхаузом», еще никогда не оставалось так мало времени на себя, ей никогда не было так трудно работать.
Экономическая ситуация была удручающей – в полном соответствии с пророчествами Бэрди, которая предсказывала «Лэмпхаузу» мрачное будущее:
– Как бы еще хуже не стало. Вы только посмотрите, как «Лэмпхауз» тщится произвести впечатление на «Маккензи», ха-ха-ха!
Сохранить книжный рынок на плаву, не говоря уже о нормальном уровне прибыли, было нелегкой задачей. Снова надвигалась тень ранних восьмидесятых, когда «Лэмпхауз» чуть не потонул вместе со многими другими компаниями. Казалось, что хотя они и выправились, но вот-вот могут снова пойти ко дну.
Что ж, принимай как должное, Оливия, сказала она себе однажды после бесплодных часов жонглирования авторскими гонорарами, авансами и возросшими ценами на печать. Похоже, что расходы грозили превысить доходы. Единственная возможность переломить тенденцию – платить авторам авансы поменьше. Нежелательно, конечно, но это придется сделать.
Февральским утром Стюарт зашел в ее кабинет. Блеск в его глазах говорил, что он подготовил ей какой-то сюрприз.
– Милая, а ты не хотела бы прокатиться в Кент?
Все еще пытаясь разобраться со строптивыми авторами, не желавшими писать ни строчки без солидного аванса, с дутыми величинами вроде Фэй Ратленд, с грудами рукописей, которые некому было читать, Оливия повернулась лицом к горячо любимому мужу, стараясь выглядеть абсолютно спокойной.
– Скажи еще раз!
– Подарок к первой годовщине свадьбы, дорогая.
– Стоп, стоп, Стюарт! О чем ты говоришь? Ты позабыл, что мы поженились в июле прошлого года?
Хорошо, конечно, что он помнит о таких вещах, как годовщина свадьбы. Ее отец, тот никогда не держал в голове таких «сентиментальных мелочей», как юбилеи и дни рождения, предоставляя все организовывать Бэрди. Но ведь Стюарт явно поторопился с добрыми пожеланиями.
– Кент – я считаю, мы могли бы купить его, – продолжал настаивать он.
– Целое графство?! – Она знала, что шутит, он – нет.
Стюарт помахал перед ее лицом проспектом агента по торговле недвижимостью.
– Поместье Мидхэрст! Было бы здорово там поселиться. Близко от Лондона, двадцать восемь акров [11]11
1 акр = 0,4 га.
[Закрыть]земли – большей частью долина, а сам дом построен на холме. Мы сможем держать лошадей! Я знаю, что первая годовщина нашей свадьбы в июле… – может, он и не помнил, однако Оливия простила ему, – но не хочу потерять это место. К тому времени, как купчая будет оформлена, глядишь – и подоспеет июль. Если хочешь поиграть словами, назовем это подарком ко дню рождения.
– Мой день рождения в сентябре, а сейчас только февраль!
– Ну что ж, и февраль для нас вроде годовщины – в прошлом феврале ты обещала выйти за меня – не забыла озеро Вирджиния? Ты можешь понять, что я хочу сделать это для тебя, для нас?
– Прости. Я, наверное, неблагодарна, но почему бы тебе просто не сказать, что ты этого хочешь, Стюарт?
– Ладно, я не буду напоминать, что ты выросла среди лошадей. Но ведь ты понимаешь, что я имею в виду!
– Что?
– Трещины в стенах и потолке, разрушающийся фасад, засыхающие сады, не говоря уже о фундаменте. Наш дом – в полном запустении. Вкладывать в него средства – значит бросать деньги на ветер. Чем скорее мы его покинем, тем лучше. Мидхэрст выглядит солидным, как скала, это нечто, позволяющее думать о будущем. Понимаешь, дети, семья и все такое…
Его голос замер, когда он заметил, как она на него смотрит.
– Ну, когда-нибудь нам захочется иметь семью… Я знаю, сейчас-то ты занята…
Оливия взглянула на рекламный проспект. Стюарт занимался этим самостоятельно, не уведомив ее заранее. Он коварно выпроваживал ее из-за рабочего стола, чтобы сослать на кухню, к детям. Именно тогда, когда она хотела утвердиться в качестве главы «Лэмпхауза»!
До чего же он неискренний… И к тому же ревнивый – боится, что она может обогнать его в профессиональном отношении. Отсюда и запланированный переезд в Кент – еще один шаг, чтобы лишить ее выбора!
Оливия решительно отмежевалась от предложений Стюарта:
– Извини! Но зеленые долины, грязь и навоз – это не для меня! Я городская девчонка!
– А я городской парень, выросший под сенью высочайших зданий в мире! Но все это не причина для споров, Оливия!
Они поехали посмотреть дом. Оливия немедленно влюбилась в него. Конечно, здесь многое нужно было исправить, изнутри и снаружи! Последний владелец, бригадный генерал сэр Джеральд Уркхарт, мирно угас в богадельне, завершая прославленную династию старых колониальных баронетов, пока поместье приходило в упадок.
– 450000 фунтов – это очень дешево за такую собственность в таком месте, – сказал агент по недвижимости. – После хорошего ремонта она потянет на 750000.
– Но ремонтом здесь и не пахнет? – парировала Оливия.
– Конечно, сюда придется вложить деньжат, чтобы вернуть поместью былую славу, но все же это выгодная сделка, – сказал агент по недвижимости, хорошо зная, что во дворе стоит черный «феррари». Он-то всегда думал, что они бывают только одного цвета – красные, так что, видимо, американцы за свои доллары могут иметь то, что им надо.
– Не беспокойтесь, – небрежно обронил Стюарт.
– Жучок-древоточец в стропилах и балках: сэр, – сказал агент, внося ясность ради своей профессиональной репутации.
– Нет проблем, – заявил Стюарт.
– Требуется новая крыша – а кентская деревянная черепица нынче вздорожала.
– Нет проблем, – стоял на своем Стюарт.
– И многие опасаются, что дом может соскользнуть по склону холма, сэр, мадам, – добавил честный продавец, начав потихоньку потирать руки и подергивать носом в предвкушении состоявшейся сделки.
– Неважно, – сказал Стюарт, стиснув руку Оливии, в то время как они бродили вокруг дома, тыча и пробуя на ощупь прогнившие оконные рамы, покоробившиеся балки, изъеденные древоточцем дубовые панели и прекрасную лестницу из кедровых плах, оставленную загнивать.
– Он тебе нравится? – шепотом спросил Стюарт ее на ухо.
– Я его люблю!
– Вот видишь!
Дух захватывающие виды со всех четырех сторон пленили их воображение. Чудесная панорама кентских полей – и ни одного соседа поблизости. Оливия поняла, что здесь она может быть счастлива. Место было окутано аурой спокойствия и постоянства. Но, конечно, нужны были любовь и забота, чтобы уберечь гнездо от разрушения.
Да! Она глубоко вздохнула. Это подходящее место, и надо не упустить шанс. Деньги, разумеется, не играли особой роли там, где были замешаны Маккензи.
– 375000 – предложила она агенту по недвижимости.
– Мне надо известить о сумме попечителей старого баронета, мадам, – этой собственностью интересовался еще один покупатель.
Чушь, решила Оливия, все они так говорят! Никто, кроме мистера и миссис Стюарт Маккензи, не интересовался имением Мидхэрст!
– Мы примем наилучшее предложение, сэр, мадам, я не думаю, что попечители согласятся на такую низкую цену…
– 390000 фунтов, и это наше последнее слово. Вот наша карточка. Позвоните в понедельник утром, иначе мы отказываемся.
Стюарт выглядел изумленным, не в состоянии вставить слова в разговор жены с агентом.
Весь уик-энд он дрожал от возбуждения, боясь, что они упустят дом из-за нее – она не дала ему слова сказать, не оставила возможности сделать собственное предложение.
– Мы можем позволить себе запрошенную цену, ты же знаешь!
– Да я знаю, – самодовольно сказала Оливия, никогда раньше не видевшая его в такой панике, – но я ему не позволю блефовать. Ты хочешь сэкономить шестьдесят кусков?
– Ну конечно, но ты уверена?
– Ты не привык иметь дело с английскими агентами по недвижимости, дорогой. – Она усмехнулась. – Они хуже акул, это пираньи! Хотелось бы мне, чтобы ты так же охотно заплатил папе более высокую цену за «Лэмпхауз».
Это заставило его замолчать.
В понедельник утром агент позвонил ей в кабинет и сообщил, что попечители генерала согласны принять ее предложение.
– Вот! – сказала она Стюарту. – И можешь положить 60 тысяч фунтов, которые я только что сэкономила, на мой личный счет!
– Заметано! – Он ухмыльнулся. – Я всегда знал, что сделал правильно, поставив тебя во главе издательства! А как насчет праздничного ланча вдвоем, без публики?
– Нет, я слишком занята. Мы с Бэрди сегодня перекусим сандвичами.
На этот раз она торжествовала, а Стюарт вел себя как почтительный, зеленый новичок.
Они намеревались оставаться в старом доме, пока в поместье Мидхэрст не будут полностью закончены восстановительные работы. Но дела не всегда идут по плану. Даже по плану молодого растущего профессионала, все еще охотно рискующего на рынке собственности.
В следующие недели они провели там много времени у телефона и факса, разговаривая с архитекторами, адвокатами, землеустроителями, кровельщиками, плотниками, столярами, декораторами, водопроводчиками, электриками и садовниками, что решили, не тратя больше драгоценное офисное время, энергию и темперамент, начать жить в новом доме и быть в центре всех событий.
Оливия была согласна обречь себя на неудобства и неприятности ближайших нескольких месяцев. Но она не была подготовлена к козням дьявола. Даже ее муж, от темпов которого у нее дух захватывало, теперь не поспевал за суетой. Каждое утро в Лондон на «феррари» или «роллсе» с водителем, каждый вечер обратно к обеду – если удастся; все чаще задерживали пробки или непредусмотренные обязательства. Или приходила сиюминутная директива Маккензи-старшего, или один из них куда-нибудь улетал по служебным делам.
Их прежний дом, печально переживший свой расцвет, превратился в памятник прошлого. Они все еще иногда наведывались сюда, но дом был сдан внаем молодой паре, похожей на настоящих яппи.
Стюарт регулярно встречался с отцом в Нью-Йорке или с важными шишками в Торонто, летая через Атлантику, в то время как Оливия исполняла собственные обязанности, бывая на встречах и завтраках с авторами в городе.
Оливия и ее возлюбленный муж, крайне изможденные, проплывали мимо друг друга, словно корабли в ночи, лихорадочная деятельность в кабинетах, за столом Совета, на сиденье автомобиля или в кресле самолета лишала их последних сил, в то время как нескончаемый стук молотков строителей, кроющих новенькую крышу кентской черепицей, не давал отдыха ни днем, ни ночью.
