Текст книги "Любовный контракт"
Автор книги: Александра Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 2
Оливия решила, что стратегия паче доблести и что вечер пройдет так, как она захочет.
– Дорогая! Как я рада тебя видеть! А твой отец сказал, что ты не придешь?
Дэйвина Легран была честолюбивая рыжая женщина прерафаэлитовских пропорций, блестящая «цыганка» в ярком национальном наряде. При ее фарфоровой хрупкости и классических скулах, сапфировых глазах и яркой индивидуальности, какие шансы у любой другой женщины в комнате? – подумала Оливия.
– Позволь тебе представить…
– Нет, спасибо, Винни, я уже со всеми знакома. Если не возражаешь, я пройдусь собственным маршрутом.
Оливия нашла свободный табурет у бара и заказала джин-тоник с лимоном и льдом.
Дейвина пожала плечами и пошла через оживленную толпу, оставив Оливию клевать с блюда соленые орешки. Клевать и думать о том, как трудно быть единственной дочерью и потому – наследницей респектабельного издательства. Особенно трудно, если издательство – банкрот и могущественный человек, само собой, забирает все, а Золушке остаются осколки.
После нескольких лет подъема каждый бизнесмен сейчас чувствовал, что пришли тяжелые времена, а ученые мужи, так те даже мрачно пророчили затяжную депрессию. Разумеется, это означало, что ни у кого не оставалось денег на книги – книги же были ее хлебом насущным. Можно ли рассматривать Фэй Ратленд как будущего автора «Джен Эйр» или, скажем, «Зияющих высот»? Черта с два! Оливия продолжала размышлять. Она бы поставила на карту свою репутацию редактора, что «Манхэттен Мицци», этот образчик «раздевального» жанра, не будет иметь спроса.
Да, но, сказал тихий внутренний голос, книга Фэй Ратленд может какое-то время держать «Лэмпхауз» на плаву, если к тому же его издательский список будет включать больше чтива и меньше серьезного материала. Ладно, Оливия, на этом и помиримся, приказала она себе, найдем жанр, который привлекает внимание публики, не поступаясь ни своими принципами, ни совестью… Легко сказать, труднее сделать. Знай редакторы и издатели, что это за жанр, тогда бы каждый стал победителем, и на издательском фронте не было неудачников – таких, как издательство «Лэмпхауз», основанное в 1854 году!
Оливия взглянула на витрину бара и увидела в зеркальных стеклах свое отражение, а также то, что Стюарт Маккензи пялится на нее сзади. И в этот миг ее осенило вдохновение – как гром среди ясного неба, как труба архангела Гавриила, – заставив возбужденно трепетать.
Мечтай, мечтай, Стю! Она внутренне улыбнулась и начала пересчитывать коктейльные трубочки, выкладывая их рядышком на стойке бара. Потому что ее трепет не имел никакого отношения к похотливому взгляду Стюарта Маккензи, но лишь к тому, чтобы сорвать банк в этой игре – и без него! Эта простая, умная, здравая, смелая мысль пришла к ней так неожиданно и просто, что она удивилась: неужели до нее еще никто не додумался? А может, додумался и оставит ее в дураках?
Нет, Оливия так не считала, уверенная, что выиграет. Она надеялась, что эту блестящую идею никто – прежде всего, Легран – не сможет оспорить и опровергнуть на предстоящем Совете директоров.
Проблема состояла в том, что Совет директоров в понедельник будет не просто общим собранием, поскольку на нем сэр Гарольд должен обсудить слияние «Лэмпхауза» с «Маккензи», и для разговора о новой внутренней политике не останется ни времени, ни места. Если бы только папа достаточно доверял ей, если бы упомянул о намерении продать издательство Маккензи, у «Лэмпхауза» мог найтись шанс выжить и без чужих долларов!
Одна на табуретке у стойки, в чужом окружений, она не сомневалась, что ее сигнал «не тронь меня» прочитан и понят. И сожалела об этом. Отец хотел похвастаться ею перед кланом Маккензи как кронпринцессой издательства «Лэмпхауз» (но не грубо, нет!), а чего хочет отец – то делает дочь. Но сейчас она пойдет своим путем! Может быть, ей удастся заставить Легран выслушать ее «радикальные предложения по внутренней политике и блестящую идею относительно диапазона беллетристики», а Легран сможет уговорить хозяина, который всегда к ней прислушивался, изменить свое мнение насчет продажи издательства «со всеми потрохами»?
Оливия посмотрела на свое искрящееся отражение в витрине – оно располагалось между бутылками джина и виски – и еще раз поймала взгляд Стюарта Маккензи в зеркале судьбы. Она улыбнулась про себя: похоже, ее стратегия срабатывала. Каждый раз, когда она рисковала оглядеть комнату, он смотрел в ее направлении. Как будто прочел у нее на спине рекламное объявление.
Оливия Пенелопа Котсволд, ОВП – Отвергающая Выгодное Партнерство. Знаешь, мальчик, у меня есть кое-что получше – я могу предложить читателям «Лэмпхауза» новенькие книжки – нет, не только читателям «Лэмпхауза», но и посетителям супермаркетов и гипермаркетов, – чтобы свалить «Манхэттен Мицци»!
Оливии показалось, что он поднял бокал, глядя на нее. Но как раз в этот момент Фэй Ратленд тяжело привалилась к его плечу. Его внимание тут же переключилось с вида кронпринцессы сзади на ложбинку в декольте Фэй, влажную от шампанского.
Оливия позабыла о подсчете коктейльных трубочек, а заодно и о втором бокале джина с тоником. Ей надо было привлечь внимание своего отца, пока не поздно. Она слезла с табурета, надела соскользнувшие туфли и взяла вечернюю сумочку с твердым намерением потолковать с сэром Гарольдом по делу и наедине! К сожалению, тут же снова возникла Легран.
– Дорогая, Гарольд просил меня передать тебе, чтобы ты общалась и трепалась, кокетничала и улыбалась, но ни в коем случае не давала Маккензи понять, что «Лэмпхауз» – в пиковом положении, вот как!
– Я думаю, они это уже поняли, судя по семнадцати с половиной миллионному предложению…
Она тут же прикусила язык. По лицу Винни ей стало ясно, что в «Лэмпхаузе» еще никто, даже Винни, не знает о продаже и, вероятно, не узнает раньше утра понедельника. Оливия притворилась беззаботной, чтобы скрыть смущение.
– О, смотри-ка, еще один светлячок летит! А папа собирается собрать всех в понедельник, чтобы… гм… сообщить плохие новости.
– Ну, я что-то подозревала, как и все. – Дейвина пожала плечами и достала сигарету из своей гобеленовой сумочки. – И потому пару месяцев назад предложила свои таланты Стю. Он пообещал мне место директора-распорядителя в издательстве «Маккензи, Нью-Йорк, Торонто» – с соответствующей зарплатой.
Вот оно что! Легран служила в «Лэмпхаузе» главным редактором (явно недополучая), пока карабкалась вверх по общественной лестнице. Что ж, о своем отце Оливия могла сказать с уверенностью: сэр Гарольд Котсволд не был склонен к кумовству, когда его предполагаемая наследница входила в курс дела. Очевидно, у Винни было то, чего не было у нее.
Теперь не имеет смысла полагать, что Винни поможет уговорить хозяина изменить мнение относительно «Лэмпхауза». И уж, конечно, совсем неблагоразумно посвящать ее в блестящую идею – вырвать отца из объятий Маккензи: Легран выдаст ее за свою и заработает очередное повышение зарплаты! Оливия наклонилась и выхватила сигарету из пальцев бывшей подруги, умирая от желания бросить ей в лицо «Предательница!», но не в силах сделать этого.
– Ты что? – Дейвина отобрала сигарету. – Ты же не куришь, вспомни! Это вредно для твоего здоровья, антиобщественно, неэкологично, это мерзкая и отвратительная привычка… И кстати, почему Стюарт Маккензи пялится на твою спину, а не на сиськи Ратленд?
Зеркальные стены продолжали мерцать и искриться. Дейвина ухмыльнулась. Она взяла в рот новую сигарету и прикурила ее от модерновой серебряной зажигалки, прежде чем вручить Оливии.
– Да, курить вредно, но не о том речь. Твой отец нас здорово надул. Поговорим об этом?
– Нет, Винни, предполагается, что ты ничего не знаешь до понедельника. Сделай милость, не говори ничего никому. Обещаешь?
– Обещаю. Ладно, держись, это еще не конец света!
– Для «Лэмпхауза» – конец.
– Полно тебе, Оливия! – И Дейвина отплыла в сторону своего нового босса.
Оливия выкинула сигарету Дейвины, от которой ее затошнило и у нее закружилась голова. Или это от того, что Стюарт Маккензи был в той же комнате, но совсем в другой стороне? Он действительно был красив – очень, очень красив!
Все ее предварительные планы обыграть его теперь казались глупыми, почти детскими. Он был мужчиной, к которому женщины типа Винни Легран прилипают, как мох к катящемуся камню. Стюарт Маккензи мог купить что угодно и кого угодно за свои миллионы – вот Винни он уже купил, не так ли?
Оливия задумалась о том, кем же Стюарт себя считает. Да как он смеет нагло улыбаться ей и поднимать свой бокал? А вот как, девочка: твои дни сочтены, и время бежит быстро. Нечего и надеяться потягаться с нашими бестселлерами – даже твоя собственная команда переходит на мою сторону! Так почему бы тебе не прилечь и грациозно не умереть, Оливия Пенелопа Котсволд? Мы получили бюджет, ты получишь престиж, будем делать дело и дружить – а, девочка?
Через мой труп! Оливия лихорадочно искала путь к бегству. Вечер вдруг обернулся для нее катастрофой. Она чувствовала себя настоящей Золушкой, только вместо хрустального башмачка потеряла «Лэмпхауз», свое наследство.
Журналисты и фотографы, критики и обозреватели толпились в другом конце комнаты. Среди бело-голубого с золотом убранства знаменитого литературного клуба «Кавычки» на Шафтсбюри-авеню звучала веселая болтовня, слышались остроумные реплики. Под шикарной люстрой Фэй Ратленд, «авторесса» последнего бестселлера, позировала, прихорашиваясь, и односложно парировала многочисленные вопросы.
– Мисс Ратленд, это правда, что вы используете свое имя для продажи копий?
– Пардон?
– В нью-йоркском гетто ходят фотографии порнозвезд?
– Никаких порнозвезд, никаких порнофильмов, все ложь!
– Что скажете о супермодели в роли актрисы?
– О, это было бы здорово!
– Ваш третий муж – он связан с нью-йоркской мафией.
– Пардон?
– Он ваш агент или менеджер?
– Мы раз-ве-де-ны!
– Мисс Ратленд, а правда, что в «Манхэттен Мицци» ни одного вашего слова нет, все написано литературным «негром»?
Она повернулась к своему агенту (не бывшему мужу), чуть не боднув его головой.
– Al diavolo! Mi porti al mio albergo per piacere! [3]3
К черту! Я с удовольствием вернусь к себе в отель! ( итал.).
[Закрыть]
Агент повернулся к заведующему отделом связей с общественностью издательства «Маккензи» и со смаком перевел:
– Она желает знать, какой еще гадости от этой компании можно ждать перед возвращением в отель.
Тот взглянул на своих. Стюарт пожал плечами.
Оливия, специалист по телодвижениям, наблюдая за этим издали, внезапно почувствовала жалость к Стюарту. Они встретились лишь сегодня и переглядывались через заполненную комнату, кое-какие сведения о нем она знала по сообщениям с отцовского факса. Так зачем же выносить о человеке предвзятое суждение? Он ведь тоже наследник империи, выстроенной его отцом – Маккензи-старшим, Торонто, Нью-Йорк и Лондон.
Она перестала тревожиться о судьбе «Лэмпхауза», глубоко вздохнула и обернулась к Роджеру, бармену.
– Еще раз джин с тоником, пожалуйста.
Ее блестящая идея может подождать, до понедельника эту идею надо детально рассмотреть со всех сторон. Нет смысла делать дело наспех.
Теперь, когда Стюарт Маккензи вдруг сделался узнаваемым человеком, все остальное стало ясно как день. Она собиралась выиграть битву за «Лэмпхауз»! Это сохранит ее личность, ее место, круг читателей и авторов и старый верный персонал, Бэрди и Данкерса (забудь о Дейвине!). Она будет сражаться клыками и когтями как тигрица, за столом Совета, когда придет понедельник! Ее кулаки инстинктивно сжались.
Издательство «Маккензи», возможно, заплатило Фэй Ратленд миллион долларов аванса за «Манхэттен Мицци», ну так что? Ратленд – это прошедший этап, не более чем порхающий мотылек в своем блестящем серебряном платье, разрезанном спереди и сзади и державшемся, похоже, только на творческом воображении кутюрье.
Фэй могла сколько угодно утверждать перед прессой и критиками, что жизнеописание Мицци не имеет ничего общего с ее собственной биографией, но факт остается фактом – Фэй была фальшивкой! Крашеные светлые волосы до талии были вызывающе зачесаны на одну сторону и удерживались огромной алмазной застежкой, затейливо помещенной над левым ухом, искусственная родинка оттеняла уголок трепетно улыбающегося рта Скарлетт О'Хара. Фальшивка – насквозь!
Устав то и дело золотым пером писать свое имя в томиках «Мицци», вместо того чтобы наслаждаться сексуальным вечером, Фэй жалобно промолвила:
– Mi porti al mio albergo, per favore… [4]4
Я ухожу в свой отель, пожалуйста… ( итал.).
[Закрыть]
У миссис Средней Писательницы не было выдержки, присущей идейным авторам, и она не могла ничего написать даже во спасение жизни Маккензи. Ведь Мицци – лишь хорошо упакованное вульгарное излишество современного общества, нечто эфемерное, сегодня оно есть, а завтра – нет. Оливия чувствовала это как дочь издателя. И если ее спросить, как должны действовать издатели, она бы сказала: дайте хорошему писателю без звездного имени и звездного имиджа возможность писать и поддерживайте его, а не ставьте палки в колеса!
Клубный дворецкий приблизился к ней с карточкой на серебряном подносе.
– Мне велено вручить вам эту визитную карточку, мисс Оливия.
– Спасибо, Джарвис!
Он поклонился и отошел.
На карточке с золотым обрезом было написано размашистым почерком: « О чем вы думаете?». Она перевернула ее – Стюарт Маккензи. Порвала карточку на мелкие кусочки и выбросила в пепельницу. Ей хотелось, чтобы это было замечено, и она знала, что он видит.
– Приличные люди не должны участвовать в издательских крысиных гонках, Роджер, – сказала она бармену, который долил ей джина. – Это компрометирует их принципы. Будь вы издателем, заплатили бы вы миллион фунтов за мемуары серийного убийцы?
– Конечно, мисс! А здорово, наверное, иметь миллион! Хотя мне хватило бы и поменьше. Моя подружка хочет для начала новую мебель в гостиную и микроволновку!
О Господи! Она опять оказалась в меньшинстве! Так на что прикажете надеяться? Художники слова все еще входили и входили через вращающуюся дверь в шикарное фойе клуба «Кавычки». Оливия с интересом убедилась, что добросовестных авторов среди них немного. Но Оливия придавала большое значение общественному мнению.
– О, гляди-ка, Джордж! Нет, голубушка, я сказала «Джордж», а не «Джой». Ну, что скажешь о Фэй Ратленд? Талант? Подает надежды? Да, Маккензи, должно быть, платит ей миллион аванса. Издательская форма русской рулетки, он, наверное, и не распознает талант, пока тот сам не проявится в чем-то потрясающем. Как, впрочем, и старый Джордж… Нет, дорогая, не Паркхерст, а Паркерс. Литературное агентство Паркерсов на улице Св. Мартина, оно там последние сто пятьдесят лет. Паркерсы недавно приобрели группу Мэттика… Не бойся, милочка, он глухой, как фонарный столб. Во всяком случае, старине Джорджу нечего показывать чьи-то еще рукописи.
Литературные агенты начали исчезать быстрее, чем Ратленд успевала подписывать свое имя. Но ведь ей они уже и не нужны, разве эта фальшивка еще может кому-нибудь пригодиться…
Оливия огляделась. Старые пьяницы сидели на золоченых стульях и голубых клубных кожаных креслах, потягивая напитки, и каждый, кто взял на себя труд их послушать, уже знал, у кого какая репутация. Шустрые ничтожества из околоиздательских кругов носились, как мышки, собирая крохи информации.
Отец Оливии со стаканом виски в руках оживленно говорил с Чарльзом Лонгбриджем, старым приятелем и старым издателем. Редакторский состав «Лэмпхауза» был здесь под рукой. Оливия слезла с табурета и прошла десяток шагов по направлению к отцу и Чарльзу Лонгбриджу. Она хотела сказать королю Гарри, что у кронпринцессы жутко болит голова и она немедленно уходит. Но утром придет к ланчу, чтобы пообщаться с ним и с мамой, тем более что сегодня ее осенило, как спасти «Лэмпхауз» от Маккензи. Но отец был слишком занят разговором о гольфе.
– Как насчет того, чтобы сыграть завтра, Чарльз?
Чарльз Лонгбридж уныло созерцал ломтик колбасы, прежде чем откусить от него.
– Да ну его к черту, Гарри! Мне так стыдно, что ты даешь мне фору….
Оливия не стала болтаться около них – ей было неинтересно слушать насчет форы. Чувствуя себя неважно от нескольких порций джина с тоником, она направилась в туалетную. Там легче не стало. Оливия сделала несколько глубоких вдохов. Ей вдруг стало страшно в замкнутом помещении. Она знала, что надо выйти вон, но бежать было некуда, перед ней кружилась карусель литературных дам, ждущих своей очереди облегчиться. Мешковатые брюки с манжетами и охсфамские юбки, джемперы и водолазки, «лошадиные туфли» и лошадиные морды, самоуверенно вещающие под сушилками:
– Брайан говорит, что большие люди в панике: Америка у нас на пороге. Арчи говорит, что единственный путь – это сохранить четыре главных издательства, оставшиеся в Лондоне, но они, конечно, не устоят перед американскими долларами. Дэвид говорит, что «Лэмпхауз» уже прибрали к рукам Маккензи из США – Современной Школы Антиискусства!
Господи всемогущий, ну зачем она вообще решила ехать на этот бал…
– Эй, ты в порядке, Олли? – послышался откуда-то издалека озабоченный голос.
Оливия взяла себя в руки.
– Да… да, я чувствую себя хорошо! – Она снова несколько раз глубоко вдохнула и плеснула в лицо холодной водой. В голове прояснилось, и голоса зазвучали отчетливее.
– Для меня это подобно холодной войне, Гвендс!
Гвендс яростно расчесывала волосы, смахивая перхоть.
– Ладно, Вик, думай, как знаешь. Но Бог помогает бездарностям, когда выручка за книги в переплете падает ниже миллиона долларов!
Вик дернула за ручку автомата для бумажных полотенец.
– В мягкой обложке, а не в переплете!
– Какая разница? Мы уже в дерьме, обложка там или переплет – это ничего не значит. Сдавай беллетристику в макулатуру, сюда идет «Манхэттен Мицци», я теперь лишняя! Думаю, что пора начать разводить овец! – И Гвендс заперлась в уборной.
– Олли, дорогая, как приятно видеть тебя сегодня! Ты выглядишь восхитительно, милочка! Мне так нравятся маленькие черные платья без спины! Тем более, что ты можешь не надевать лифчика, правда? Ах, счастливица! Кто-то сказал, именно ты отвергла «Манхэттен Мицци». Но когда та уже перевалила за сто тысяч пунктов и получила переплет вместо обложки, ты, держу пари, рвала на себе волосы, а, милочка?
Это была Пандора Саймс, менеджер «Лэмпхауза», методочивая, но когтистая, как птеродактиль, и без сомнения готовая в любую минуту последовать за Легран. Оливия тщательно удалила с лица размазавшуюся после умывания краску и решительно вырвалась из цепких объятий всей этой пресс-банды. Она хотела расплатиться с Роджером за джин с тоником, поскольку в клубе угощали лишь шампанским, крепкие напитки надо было оплачивать. Но «Кавычки» продолжали бомбардировать ее в спину.
– Историческая беллетристика мертва, но романтическая – живет…
– Очаровательный прием, дорогая…
– В Ратленд таланта не больше, чем в чизбургере…
– Привет, Марджи! Видела, ты вела кулинарную ТВ-программу?..
– Мой новый агент – подарок Божий! Знает уйму способов приготовления оливок…
Еще минутка-другая, сказала себе Оливия, и она сможет сойти в фойе, не хлопнувшись в обморок у ног Стюарта Маккензи – такого унижения она бы не пережила.
– Еще шампанского, мисс Оливия?
– Нет, спасибо, Дживз, от шампанского у меня болит голова.
– Я Джарвис, мисс Оливия…
– Ну, конечно, – а я Оливия. Как поживаете, Джарвис?
– Прекрасно, мисс Оливия.
– Хорошо. Вы заметили силиконовые имплантанты мисс Ратленд, Дживз, то есть, я хотела сказать, Джарвис?
Оливия чувствовала, что сильно опьянела, и дала себе слово больше не пить ни капли.
– Не могу утверждать, что заметил, мисс Оливия. Ваш добрый отец, сэр Гарольд, просил меня спросить вас, не будете ли вы любезны быть у него здесь, в понедельник, ровно в час, мисс Оливия, когда обычный стол для ланча в клубной столовой будет накрыт на шестерых вместо двух?
– На шестерых? А кто же остальные четыре?
– Кроме сэра Гарольда, вашего обычного партнера, и вас самих, за столиком будет мисс Дейвина Легран, главный редактор «Лэмпхауза», мистер Джереми Уэббер, коммерческий директор фирмы «Маккензи, Торонто», мисс Дженезис Марч и мистер Стюарт Маккензи из издательства «Маккензи, Нью-Йорк, Торонто».
– Дженезис Марч? Это не название знака зодиака, Джарвис?
– Полагаю, это американское имя, мисс Оливия.
– Это кое-что объясняет.
– Я думаю, что она – директор отделения издательства «Маккензи» в Нью-Йорке.
– Спасибо, Джарвис, за исчерпывающие сведения о моих сотрапезниках.
– Не стоит, мисс Оливия. Лучше подготовиться, чем быть в неведении. Всегда к нашим услугам! – Он поклонился. Его причудливая, старомодная фигура резко контрастировала с окружающим столпотворением.
Ну что за причуда – пригласить их, врагов, на ланч в понедельник? Что задумал отец впихнуть в расписание ланча между закусками и десертом?
Пора домой, сказала Оливия себе – и снова уселась на табурет.
– Чугунные сиськи, – заметил кто-то над ее левым плечом. – Ну и буфера!
Она знала, что говорят не о ней, ей-то нечем было особенно хвастаться.
– «На месте ее впалых сосков красовались бриллианты».
– Откуда ты это знаешь?
– Я ее «негр»…
Бессвязные речи бились в уши Оливии, как насекомые в ветровое стекло автомобиля, разбиваясь и забрызгивая его кровью.
– Да, брать интервью у Лолы – что целоваться со смертью!..
– Кто бы ни раскручивал ее, она непристойна – книга, я имею в виду. Секс, секс и секс. Они, видимо, уготовили ей судьбу бестселлера еще до того, как написали ее.
– Вот почему она и получила миллион баксов.
– А сколько долларов сегодня стоит фунт?..
– Гвендс, а кто вон та милашка в черном платье с ногами от подмышек?
– Где?
– Она была в туалете, а сейчас вроде здесь… Нет, опять, видно, ушла. Весь вечер торчала в баре с таким лицом, будто ее бросили одну под дождем. Да вон она, разговаривает с Гарри Котсволдом.
– Это его дочь.
– В платье без спины, видите ли… Что, она?..
– Нет-нет, абсолютно…
– Печально! Тогда, значит, она зануда.
– Ой, гляди-ка, Вик, вон Винни! Ты ведь всегда слегка обожала ее? Ну, признавайся!
– В чем?
– Что обожаешь Легран, старая лесбиянка! Вон она идет сюда… Нет, не сюда…
Женское общество из разных издательств продолжало наблюдать из всех углов.
– Ой, смотри! Стю опять пишет billet-doux [5]5
Любовное письмо ( фр.).
[Закрыть]. Кому на этот раз? О Господи! Джарвис опять несет его Оливии! Ой, смотри, она берет письмо с подноса дворецкого… Ты только погляди на ее лицо! До чего же забавно! Отстраненная от толпы, королева, да и только…
Женщины дружно зааплодировали Оливии, когда та порвала второй аванс Стюарта Маккензи и аккуратно швырнула клочки в мусорную корзину.
– Почти идеальное двойное хладнокровное оскорбление, – сказала Вик Гвендс. – Хорошо сработано, девушка! Я терпеть не могу этих самцов, которые хватают женщину в охапку и хрюкают: «Я Тарзан, ты Джейн, давай займемся любовью».
– Вик! – раздраженно сказала Гвендс. – Я вижу, тебя очень интересует Оливия Котсволд.
– Боже мой, Гвендс, я только смотрю!
Оливия направилась в устланное коврами фойе.
Длиннофокусная телекамера чуть не выбила ей глаз.
– Мисс Котсволд, это правда, что сэр Гарольд, ваш отец…
– Я знаю, кто мой отец.
– …только что продал «Лэмпхауз» за семнадцать с половиной миллионов долларов? – Кто-то совал ей под нос диктофон. – Это около двенадцати миллионов фунтов, так ведь?
– Никаких комментариев!
– Ваши совладельцы желают знать правду.
– Бросьте! «Лэмпхауз» – не открытая компания, единственные совладельцы – мой отец и я.
Оливия распахнула дверь гардеробной, желая взять пальто и поскорее уйти, но в это время оттуда выходила Фэй Ратленд с остекленевшим взглядом.
– Пардон! – Фэй покачнулась на высоких каблуках, неуклюже вытянув руку в поисках равновесия. Она нашла его, опершись на стену. – А чегой-то я извиняюсь перед «дочкой Гарри»?
– Извините меня, нас как следует не представили, не правда ли, мисс… э… – Оливия протянула руку новоявленной знаменитости.
– Ратленд! – резко ответила та, бросив свою сексуальную манеру растягивать слова и возвращаясь к родным бруклинским корням. – Фэй Ратленд, мисс Котсволд; «Лэмпхауз» отверг мой бестселлер, но я могу дать вам экземплярчик…
– Уверена, что можете, мисс Ратленд…
Камеры и диктофоны маячили на уровне плеч. Оливия развернулась и втащила мисс Ратленд в гардеробную, подальше от любопытствующих глаз.
– Будьте добры, принесите мне пальто! – она вручила номерок служителю.
Фэй Ратленд продолжала соперничать с Мицци, распростертой на центральном сгибе, только она была одетая.
– Мне передали: «Лэмппост» не может позволить себе запрошенную сумму. Это, видно, исходит от вас, мисс Котсволд? Пардон! Я, кажется, сказала «Лэмппост»? Что за путаное название, я вспоминаю его всякий раз, как моя собачка подбегает к фонарному столбу [6]6
Игра слов: Лэмпхауз – название издательства, Лэмппост – фонарный столб ( англ.).
[Закрыть]. Простите меня!
Оливия улыбнулась, улыбка перешла в оскал. Она натянула пальто.
– Touche [7]7
В фехтовании – термин, означающий «был укол».
[Закрыть], Фэй! Сожалею, что отвергла вас, но вы правы – «Лэмпхауз» не может позволить себе печатать это. Вам лучше уехать с Маккензи.
Оливия чувствовала, что ей ничего не остается, как вежливо откланяться. Незачем ссориться из-за дурацкой книги. Если Маккензи не возражает платить огромные деньги за этот поток грязи – его дело. Книга Фэй Ратленд может угодить рядовой публике благодаря раздутой рекламе, но всегда найдутся те, кто дорожит своим библиотечным абонементом. Все решит свободный рынок…
К ее удивлению, Фэй Ратленд с энтузиазмом пожала ей руку.
– Давайте будем друзьями, а не заклятыми врагами, Оливия. Эта дурацкая история – слишком трудная, чтобы работать за гроши. Маккензи обратились к моему агенту за моей историей, мы к ним не обращались. Если они хотят сделать деньги на моем имени, мне это до лампочки. Когда-нибудь позвоните мне – полагаю, «Лэмпхауз» теперь станет филиалом издательства «Маккензи»?
Утечка информации из замкнутой издательской системы, несомненно – от самих Маккензи. Оливия сказала:
– Еще нет, Фэй. Пока ничего не подписано и не продано.
– Мы можем вместе позавтракать и обсудить это дурацкое дело, Оливия. А можно и не обсуждать – я его не понимаю и не хочу понимать.
Я тоже, Фэй, подумала Оливия.
– Спасибо, – поблагодарила она, не выказывая никакого желания дать бесплатный редакторский совет Фэй Ратленд, которая направилась прочь среди обладателей камер и диктофонов, толпившихся от дамского туалета до самого горизонта. Нет сомнений, что Стюарт Маккензи предоставил ей бесплатный проезд на своем лимузине с водителем.
Оливия чувствовала, что ее «трудноисполнимый» план сработал, и даже слишком хорошо. Он даже не потрудился пройтись по комнате, чтобы вручить ей свои таинственные послания, трус этакий!
– Такси, мисс Оливия? – спросил швейцар «Кавычек».
– Нет, спасибо, я поеду на метро.
Оливия Котсволд вышла в мрачную октябрьскую ночь, удивляясь про себя, что кто-то считает издательский бизнес благородным делом.
