Текст книги "Любовный контракт"
Автор книги: Александра Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
– Какого черта… что здесь делает Аннабел? Она чуть не попала под машину!
– В пределах имения ты бы мог ездить потише, Стюарт!
Он достал из машины клюшки для гольфа.
– Что ей было надо?
– Ничего не надо, она принесла мне несколько декоративных растений.
Он осклабился.
– Перемыли мне косточки, бабы, да?
– Ничего подобного. И не говори «бабы», это мужской шовинизм! Если кому и перемыли косточки, так Максу ван дер Крооту. Хорошо сыграли с доктором Гарретом? – Оливия почувствовала, что ее голос звучит точно так же, как у ее матери, встречавшей отца после гольфа.
Стюарт хотел оставить машину на попечение Эрнста, но она сказала, чтобы он отогнал ее сам – Эрнст уже отдыхает.
– Ладно, попозже, – ответил он и пошел за ней в дом с мешком клюшек. – Оуэн сказал, ты пропустила предродовые курсы.
– Оуэн?
– Доктор Гаррет.
– Ах, так вы уже перешли на обращение по имени? Он позабыл – я была у него в прошлый понедельник.
Оливия понесла на кухню поднос с грязной миской от супа. Стюарт последовал за ней и уточнил на ходу:
– Предродовые курсы, дорогая, мы оба туда записаны местной акушеркой.
– Мы?!
– Ты и я, милая, – в среду.
– В какую среду?
– Надо думать, в следующую.
– А тебе-то это зачем?
Он взял пиво из холодильника, в то время как Оливия лениво раздумывала, станет ли он таким, как ее отец, – лысым, самоуверенным и влюбленным в гольф. Хотя «лысые – сексуальны», как когда-то она прочла в одной рукописи…
– Дыхательные упражнения или что-нибудь в этом роде. Это называется моральной поддержкой будущим матерям.
– А что ты сказал Оуэну Гаррету?
– Я сказал великому врачу, – Стюарт жадно глотал прямо из бутылки, – что он чертовски здорово играет в гольф!
Вот теперь он выражался, как типичный англичанин.
– А если точнее? – осведомилась Оливия.
– Сказал, что, мол, я свое дело уже сделал, и теперь пришло время баронессе заботиться о потомстве.
– Ах, ты!.. – Оливия схватила яблоко из вазы и швырнула ему в голову. Он пригнулся, и оно шмякнулось об стену. – Так вот что говорят о нас, бедных беременных женщинах, мужчины за гольфом!
– Да, так мы и говорили.
– И ты?..
– Что я?
– Пойдешь со мной на предродовые курсы?
– Ну конечно, если ты хочешь. Я буду держать тебя за руку, тужиться, вздыхать и визжать – кстати, о визге: как там Макс и Аннабел?
– Я тебе потом расскажу. – Она поцеловала его твердый, сексуальный подбородок. – Тебе надо побриться, но прежде чем ты пойдешь в наш выложенный испанской плиткой душ, – она взглянула на него зовущим взглядом, – я должна рассказать тебе, что ты завлек меня сюда обманом.
– Как это, любовь моя? – Он принял это всерьез.
– Я думала, что жизнь в деревне позволит расслабиться и отдохнуть от городских стрессов. Как же я ошиблась! Жить здесь – все равно что в джунглях со зверями!
– Так что, вернемся в город?
– Только через мой труп, Стюарт! После всего, что я вынесла, оставить этот дом – последнее дело! – Она подтолкнула его к лестнице. – Эти вечные проблемы – от большого Макса с низким уровнем терпимости до незамужних матерей, фетишизирующих овощи, от глаукомы до выгребной ямы, от кровельщиков до туристов… Заткнись, Стюарт, я еще не кончила! Продолжаю: от виноградников до лошадей, от директорства до беременности, и все это за короткое время, Стюарт Лайон Маккензи! Если бы я уже не была женой издателя, я бы стала автором и рассказала все темные секреты графства, подлизывающегося к миллионеру с сомнительным прошлым!
Она втолкнула его в ванную и спросила, потереть ли ему спину.
– Конечно, ведь это в настоящее время единственный интим, не запрещенный врачом, милая!
ГЛАВА 17
Недели складывались в месяцы, и талия Оливии начала заметно округляться. Она выбрала время, чтобы заказать себе новый гардероб в «Городском аисте», доме матери и ребенка на Бонд-стрит.
– Везет же некоторым! – услышала она однажды в туалетной комнате болтовню девушек, не подозревавших, что начальница сидит рядом, в одной из кабинок.
Похоже, что теперь все время у меня уходит на посещение уборной, раздраженно подумала Оливия. Ни доктор Гаррет, ни акушерка не предупреждали об «учащенном мочеиспускании», «отекании лодыжек» и прочих надоедливых неудобствах пребывания «в положении». К счастью, приступы головокружения и утренняя тошнота, порою длившаяся весь день в первые недели беременности, теперь прошли.
– Хорошо бы и мне сшить одежду на заказ, но этого я себе позволить не могу, – продолжила беседу одна из ее сотрудниц.
– Готовое платье – тоже неплохо… Только подбирай темно-синее и белое.
– Я не за миллионером замужем, чтобы покупать себе все, что хочется.
– Ладно, не бурчи. Когда у тебя роды?
– В январе.
– Берешь предродовой отпуск?
– А что?
– Я не хочу быть заваленной твоей работой в добавление к моей, вот что!
– Кадровик говорит, я еще не имею права на предродовой отпуск. Но когда ребенок родится, они мне предоставят оплаченный послеродовой.
– Дай-то Бог! А вот с больной Бэрди Гу Оливия носится как с писаной торбой, да еще успевает разбираться с собственной беременностью и ругать меня.
– Ничего, скоро у нее появится ребенок и времени на нас уже не будет.
– Надеюсь, что так.
– Знаешь, я к концу дня ужасно устаю таскать свое пузо, еще более огромное, чем у ее благородия. Только она после работы садится в «даймлер» или «феррари», а я топаю пешком!
– Как ты думаешь, кто у нее будет?
– Должно быть, девочка – живот не торчит. Вот почему я полагаю, что у меня будет еще один мальчик.
– А ты не делала ультразвук, чтобы удостовериться?
– Не-а. Мы с Джимом любим сюрпризы. Какого пола – неважно, лишь бы ребенок был здоровенький!
– Ну, у тебя тоже не торчит, так что, скорее, будет девочка. Хотя пузо побольше, чем у нее.
– Так и должно быть, разве нет? У меня ведь роды на пару месяцев раньше, чем у ее благородия!
Воду закрыли, и Оливия услышала, как зажужжали две сушилки, затем дверь туалетной хлопнула. Она испустила вздох облегчения, когда эти двое наконец ушли, и подумала, что впредь надо ходить в свою собственную уборную, пристроенную к кабинету. Но она взяла на заметку: проверить политику «Лэмпхауза» насчет предродовых отпусков.
Придя к себе, она схватила кейс и сказала Натали:
– Где мои бумаги? Спасибо… ну, пока!
По пути в Бленхейм на встречу с представителями Ассоциации упаковщиков книг Оливия подумала: а есть ли вообще жизнь вне «Лэмпхауза»?
При следующем осмотре доктора Гаррета обеспокоило ее артериальное давление.
– Относитесь ко всему спокойнее, Оливия. Если давление будет расти, могут случиться неприятности.
– Неприятности? Какие неприятности? – спросила она, думая, что он шутит насчет своего обещания побить ее палкой.
– Преждевременные роды, вот какие! Мы же этого не хотим, правда?
Конечно, не хотим, подумала Оливия. Как всякая будущая мать, она хотела, чтобы ребенок родился здоровым, а это значило, что его нужно выносить положенные девять месяцев. Она попыталась сократить рабочий день, приходя к одиннадцати и уходя в четыре, но пока Бэрди не заняла свое место, это было затруднительно. Даже несмотря на то, что домашний кабинет был оснащен факсом, ксероксом и компьютером, работа дома оказалась еще более нервной, чем в Фаррингдоне.
Во-первых, миссис Даннимотт продолжала сплетничать. Во-вторых, был мистер Рэппс со своей командой, который упорно придерживался архитектуры «старого помещичьего дома». В-третьих, американские штучки Стюарта – бассейн, сауна, солярий, мини-спортзал и джакузи – все еще порождали проблемы. К тому же в планах было предусмотрено, чтобы внутренний бассейн летом широко открывался в сад, навстречу солнцу. Однако радетели сохранности исторических реликвий из числа местных властей полагали, что современные скользящие двери из алюминия и листового стекла плохо сочетаются со старым домом, хотя оздоровительный центр был сзади и никак не мог испортить фасад. Мистер Рэппс почесывал в затылке и предлагал обычные французские двери; Стюарт по-прежнему хотел, чтобы все управлялось нажатием кнопки. Переговоры зашли в тупик.
А еще была Аннабел со своими домашними проблемами, вращающимися вокруг Макса и его мнимого романа с Ютой.
Аннабел перебралась в комнату Тэнди. Макс твердил, что она делает из мухи слона. Аннабел швыряла ему в лицо шинкованные овощи. В общем, атмосфера в доме ван дер Кроотов была накаленной, от этого страдали прежде всего дети.
Аннабел бежала со своими бедами к Оливии, которая, как добрый друг, выслушивала ее сочувственно, хотя и довольно беспомощно. Аннабел сама встала в тупик: надо ли ей простить и забыть? В конце концов, он ведь не побежал за Ютой, когда она выгнала девушку!
Теперь у них была новая домработница, Аннунциата. Эта простоватая испанка оказалась куда лучше Юты. Эми обожала ее и другие дети тоже. Она была крупной и некрасивой, но имела золотое сердце и была исключительно полезной. Мало того, что помогала в саду, она в первый же день приготовила им на ужин великолепный плов из морепродуктов.
– Думаю, что мы не вполне наедаемся овощами, – продолжала Аннабел, застенчиво пожимая плечами и втягивая светловолосую голову в плечи. – Насколько я понимаю, кальмары, креветки, мидии и тому подобное – это дары моря, но не мясо!
Или биг-маки, подумала Оливия.
– Делайте, что считаете нужным, Аннабел! Я полагаю, что во имя детей это надо сделать, но не мне указывать вам, простить его или нет.
– Если он уйдет оттого, что я отказываю ему в супружеских правах, это будет просто ужасно, – жалобно сказала Аннабел. – Ведь он нас всех кормит.
Оливия поняла, что Аннабел, эта пылкая женщина, окажется в постели пожирателя биг-маков еще до Рождества.
Она оказалась права: ван дер Крооты уладили свои разногласия, и на Рождество Макс подарил Аннабел пушистого бирманского котенка. Та назвала его «Примирение», для краткости – «Мир».
– Я пожелала себе в новом году быть терпимее к Максу и его настроениям, – объявила она.
Новогоднее пожелание Оливии самой себе состояло в том, чтобы не принимать так близко к сердцу проблемы других людей – ей хватало и собственных.
Макс был восстановлен в правах вегетарианца и продолжал свое тайное мясоедение. Оливия никак не могла отделаться от него, когда ездила поездом.
– Хэллоу, Оливия, я надеюсь, вы прозтили меня за то, что я распустил язык насчет своей несчастной родины. Я по натуре не злой человек, просто очень разочаровался в человечезтве.
Ее решение держать Макса ван дер Кроота как можно дальше от поместья тоже было нелегко осуществить. Несмотря на бурское самодовольство и расистские взгляды, Макс, когда хотел, мог выглядеть вполне обаятельным, да к тому же он был столпом Мидхэрстского братства гольфистов, так что уклониться от общения с ним было мудрено. Когда Оливия как-то подняла тему о первой жене Макса и обстоятельствах ее смерти – причине ненависти Макса к черным в Южной Африке – Стюарт заметил:
– Не понимаю, почему? Она же сама была черная!
– Вот как, – удивилась Оливия, – Аннабел об этом никогда не упоминала!
– Мне сказал Оуэн Гаррет. Она была когда-то королевой красоты или что-то в этом роде и лишилась жизни в результате племенной вражды. Я не спрашивал, а Оуэн не вдавался в подробности, но рассказал, что ферма ван дер Кроота сгорела дотла и его жена погибла в огне.
– Меня всегда удивляла внешность Салли и Сары, – задумчиво сказала Оливия.
– Ты имеешь в виду красоток мисс ван дер Кроот?
– Ну да. Обе выглядят сногсшибательно, их могли бы принять на работу в Лондонское модельное агентство. Теперь можно сказать – по стопам их матери. Но Аннабел рассказывает мне только то, что я, по ее мнению, должна знать. Видимо, сага ван дер Кроотов к этому не относится. Каждый должен сам нести свой крест.
Доктор Гаррет продолжал хмуриться. За месяц до родов он отнюдь не был доволен пациенткой.
– Думаю, мы подождем еще недельку, а затем, если ваше давление не понизится, стимулируем ранние роды.
– Ой, нет! – воскликнула Оливия. – Разве это не повредит ребенку?
– Нисколько. Он уже и сам готов появиться на свет.
– Он? Откуда вы знаете, что это «он»?
Оливия не желала знать пол ребенка до родов. И ей, и Стюарту хотелось, чтобы это был сюрприз – как в прежние времена. Конечно, если бы сканирование выявило что-то неладное, это надо было учесть, но насчет пола ребенка пусть распоряжается Всемогущий.
Доктор Гаррет отвернулся и стал деловито мыть руки. Потом снова сел за стол и признал, что, возможно, ошибается.
– Не беспокойтесь, меня не волнует, какого пола будет ребенок! Хотя Стюарт хотел бы дочь.
– Я уверен, что он не будет возражать и против сына! – улыбнулся Гаррет, вручая ей рецепты. – Во всяком случае, мы ждем вас в следующую среду и тогда решим – стимулировать ранние роды или нет. На всякий случай я забронирую место в роддоме. Но отек ног – это скверно, так что, придя домой, задирайте их кверху, миссис Маккензи!
– Есть, сэр! – шутливо ответила она, вынося свой живот из кабинета.
Через неделю выяснилось, что стимулировать ранние роды следует еще и из-за опасности токсикоза. Медсестра доктора Гаррета Жанина объяснила:
– Токсикоз беременных, Оливия, опасен и для вас, и для ребенка. Лучше сделать, как советуют врачи.
Оливия с облегчением узнала, что Бэрди была готова приступить к работе, полностью оправившись после глазной операции и восстановив силы за шесть недель отдыха на юге Франции у Гарольда и Мэгги. Теперь, надеялась она, «Лэмпхауз» некоторое время продержится и без миссис Маккензи.
Отдельная палата в местном роддоме очень порадовала Оливию, но еще радостней для нее было узнать, что Стюарт все продумал заранее и в трудные дни будет здесь, с ней.
– Милая, неужели я тебя покину, после того как столько охал и тужился на этих проклятых предродовых курсах, куда ты меня затащила?
– Да, там ты был хорош! Я еще никогда не видела мужчину, который бы так смутился, столкнувшись со множеством беременных сразу…
Спустя пару часов схватки начались по-настоящему, боль стала невыносимой и длилась без конца. Через шесть часов она все еще стонала и судорожно вздыхала. Несмотря на все потуги, на моральную поддержку мужа, сидящего рядом в белом халате и маске, у нее ничего не получалось.
– Ты можешь, можешь… только дыши поглубже… дыши… ф-фу-у… ф-фу-у… – бормотал Стюарт, потея вместе с ней. В его глазах светилось беспокойство, он теперь ничем не напоминал равнодушного самца.
– Кто рожает, ты или я? – истерически хихикнула Оливия. От укола, который ей сделали, она чувствовала себя совершенно пьяной.
Он погладил ее по голове, убрал прилипшие ко лбу волосы.
– Давай, давай, солнышко, вспомни дыхательные упражнения и считай: один и один, два и два, три и…
– Ааа! Убирайся! Заберите его, я его не могу видеть! Никогда больше не буду спать с этим гадом!
– Ничего, ничего, она этого не думает, она любит это… то есть любит меня. – Он улыбнулся команде врачей, но те не обратили никакого внимания.
– Я тебя убью, Стюарт Лайон!
– Не тужьтесь, миссис Маккензи, мы скажем, когда…
– Не называйте меня миссис Мак! О Боже, Боже… – Она схватила мужа за руку. – Выгони их отсюда, Стюарт! Мне… нечем дышать!
– Ну, давай, солнышко, еще немножко!..
– Как ты смеешь так говорить – я целый день рожаю. Ф-фу-у… ф-фу-у… И не зови меня солнышком! Ф-фу-у, ф-фу-у…
Часом позже врач, акушерка и медсестра хором заорали «Тужьтесь!!!», и Оливия удивилась, зачем ей нужны были эти естественные роды, когда существует такая простая вещь, как кесарево сечение.
– Я… больше… не могу…
– Последнее усилие, – сказал кто-то, но не ее муж. – Уже показалась головка, миссис Маккензи. Ну!!!
– О Господи!.. – Она стиснула зубы, поднатужилась – и ребенок буквально выскочил наружу. – Это он? – задыхаясь, изумленно спросила она.
– Да, дорогая, уже все. Может быть, отец отрежет пуповину? Кстати, где он?
– Вышел глотнуть свежего воздуха.
– Вы хотите сказать, не выдержал. Ладно, пусть кто-нибудь еще обрежет. Все кончено, миссис Маккензи, для первых родов не так уж плохо.
– Ха! – фыркнула она. Семь часов страданий – «не так уж плохо»?
Но все позабылось, когда она взяла ребенка на руки. Голенький и скользкий, жемчужно-белый, с кровью на головке, он выглядел крохотным чужаком с другой планеты, пока не начал кричать.
– Кто? – восхищенно спросила она, чувствуя, что мучения кончились и ее тело снова принадлежит ей.
– Мальчик, миссис Маккензи!
Он был не очень крупный – три с половиной килограмма, но этого вполне достаточно, спасибо, Стюарт! Ни за что на свете она бы снова не прошла через это! Аннабел рассказывала ей про «стимулирование под наркозом», гораздо менее болезненное, и теперь она ей верила. Но все равно, ребенок стоил мучений! Оливия внезапно отвлеклась от него.
– Где мой муж?
– Он вышел подышать свежим воздухом.
– Трус! – сказала она, но без гнева, потому что теперь, когда ее сына обмывали и пеленали (приданое новорожденному Бэрди связала, отдыхая на Антибах, на это она была мастерица), она чувствовала себя блаженно легкой и очень голодной. Она прижала к себе ребенка и унеслась вдаль на гребне волны, истощенная, но довольная тем, что все уже позади.
Очнувшись от дремоты, она обнаружила, что лежит в своей палате. Стюарт сидел рядом. На его довольно бледном лице застыло удивление.
– Ты долго здесь сидишь? – пробормотала она.
– Вы выглядели так красиво и мирно, я не хотел будить ни тебя, ни его. Милая, я так горжусь тобой, вами обоими!
– И я тобой горжусь, Стюарт. Он такой красивенький, правда?
– Он похож на тебя.
– Нет, на тебя.
– Больше всего он похож на отца – такой же лысый… Жаль, что не родилась девочка, как ты хотел.
– В следующий раз – обязательно, – небрежно сказал он.
– Ты шутишь – я тебя теперь лет десять не подпущу к себе, да ты и сам пойдешь на попятный в последнюю минуту, э?
Она взъерошила его темные волосы, чувствуя, что теперь они стали ближе, чем раньше. Мужчина, способный сидеть, наблюдая, как из чрева его жены появляется ребенок, имеет поистине золотое сердце!
– На самом деле я ходил вот за этим… – он показал ей бутылку шампанского и два бокала на тумбочке, а потом положил на одеяло маленькую подарочную коробочку.
– Что это? – она открыла ее.
О-Л-И-В-И-Я – на звеньях изысканного браслета с рубинами и бриллиантами были выгравированы буквы ее имени. Ее глаза увлажнились. Он любит меня, действительно любит! Как я могла в этом сомневаться?
Стюарт откашлялся, встал и сказал, чуть смочив вином головку ребенка и показывая только один наполненный бокал.
– Так велела медсестра, я не виноват – она не желает, чтобы мать опьянела с ребенком на руках! – Он улыбнулся, немного натянуто. – Ну, милая, за нас!
– Спасибо, Стюарт. И ребенок, и браслет – оба очаровательны. И ты тоже молодец, потому что был здесь, когда я нуждалась в тебе, как никогда в жизни!
Он в ответ нежно обнял ее.
А потом гинеколог и его команда присоединись к ним и выпили за здоровье ребенка и молодой мамы. А потом телефон около кровати зазвонил и по факсу пошли добрые пожелания, и начали приносить цветы, и Маккензи-старший сообщил, что они собрались на Род-Айленде и пьют за здоровье Стюарта Дэниела Джоффри Гарольда Кастора Маккензи и его родителей, и ее мать плакала в трубку, а отец сказал, что очень гордится ею, и чуть позже Оливия снова унеслась прочь на гребне волны с сыном на руках.
Она выполнила свой долг. Теперь ей хотелось одного – остаться наедине со своей маленькой семьей, Стюартом и малышом Дэнни.
ГЛАВА 18
Аннабел по-детски восхищалась законченным домом.
– Мне так нравится убранство – в нем чувствуется свой, особый характер. Должно быть, стоит целое состояние… Замечательно! – говорила она, окуная голову в плечи, как робкая черепаха. – И эти прекрасные деревянные панели! – Ее рука приласкала полированную дубовую стену гостиной. – И эти восхитительные китайские шелковые обои, и эти кресла – эпохи Якова I, если не ошибаюсь? – Она завистливо вздохнула. – Вы сотворили чудо из этого старого амбара, Оливия!
Спасибо фирме, думала Оливия. Да, реставрация обошлась в целое состояние, но наконец старая софа отправилась на помойку и дом стал таким, как ей хотелось. Она испытывала облегчение, очень похожее на то, которое наступило после родов.
Стюарт сказал:
– Надо устроить вечеринку.
– Зачем? – сосредоточившись на экране компьютера, сдержанно ответила Оливия. Он отошел, шатаясь вокруг, как брошенный щенок, в тенниске, джинсах и кроссовках.
– Согреть дом – в знак того, что он готов. – Стюарт снова возник на границе ее внимания.
– Дом сам по себе был уже давно готов. Это твои дурацкие идеи насчет бассейна и всяких безделушек сорвали весь график.
– Ну, тогда в честь крещения Дэнни.
– Дэнни крестили три недели назад.
– Я говорю о настоящем крещении.
– Все и было по-настоящему.
– Сельский обряд, Оливия. Вряд ли кто-нибудь еще знает, что у нас новорожденный сын.
– Все знают.
– Аннабел как крестная мать, Бэрди как крестная бабушка, Оуэн и Данкерс как крестные отцы – и это все?
– Мэгги и Гарри были здесь.
– Да, но не родня с моей стороны.
– Твои отец и мать были тогда слишком заняты, вспомни, Стюарт! Или ты имеешь в виду свою бывшую жену?
– Брось Оливия!
И он опять ушел. Однако вскоре, как беспокойный кот, вновь прокрался в ее домашний офис с тарелкой бутербродов и чашкой кофе.
– Спасибо, дорогой! – сказала она.
– Хочешь чего-нибудь?
– Не поняла?
– Я принес это для себя – но если ты тоже хочешь, я и тебе принесу…
– Неважно… – Она продолжала печатать, полностью сосредоточившись на работе.
– Милая, – сказал он, хмурясь над своим самодельным, запоздалым завтраком, – похоже, что в эти дни мы так и не сможем поговорить друг с другом.
– Ммм?
– Ты знаешь, что сейчас – воскресное утро?
– Да.
– По воскресеньям мы привыкли завтракать в постели.
– Ланч и чай – тоже в постели, – пробормотала она.
– Оливия!
Она нажала клавишу «Запомнить» и повернулась к нему на вертящемся стуле. Он был скучный и разочарованный, что-то у него было на уме.
– Что, дорогой?
– Ты знаешь, что!
– Стюарт, я не умею читать мысли!
– Нет, я все-таки думаю, что это ты – издательский магнат! Черт побери, Оливия, неужели нельзя прерваться? Воскресенье – нерабочий день!
– Ой, нет. Мне надо работать, пока можно, на «Лэмпхауз». Дэнни требует столько внимания! А я не могу бросить все, когда уже столько сделала, чтобы сохранить издательство на плаву. Может, ты и не заметил, но мы еле держимся, и никто не знает, когда мы пойдем ко дну. Мне нужно, по крайней мере, поддержать уровень продаж продукции «Лэмпхауза». Я должна сохранить хотя бы внешний контроль, пока я не вернусь в офис, знать, что происходит с фирмой, а единственный способ для этого – держать пальцы на клавишах компьютера!
– Это так важно, что ты не можешь оторваться даже в единственный день, когда мы вместе?
– Если бы ты не играл в Мидхэрстском гольф-клубе по субботам, мы могли бы быть вместе и в этот день, Стюарт! Так что не зли меня, я и так на пределе!
– Как это – на пределе?
– Финансовые итоги «Лэмпхауза» к первому апреля; весенний список издаваемых книг; налоговые обязательства издательства; права на продажу; уступка прав на переводы; лицензии, агентства, европейский рынок… Продолжать? Конечно же нет, мой дражайший муж знать не желает о настоящем руководстве, он представительствует! По душе тебе или нет, но я – «рабочая лошадка». Мне нравится знать, чем занят мой персонал, куда мы идем, с чем придет «Лэмпхауз» на книжный рынок в следующем году – вот почему я на пределе, Стюарт!
– Черт бы побрал этот «Лэмпхауз»!
Она посмотрела на него с крайним изумлением. Стюарт редко прибегал к таким выражениям, обычно его оружием был тонкий сарказм и умение выставить оппонента дураком.
– Знаешь, Оливия, мне уже осточертело твое пренебрежение. Прошло пять недель с… его рождения. Если тебя занимал только Дэнни, я бы смирился, но ведь это не так! Тебя больше занимает только «Лэмпхауз»! Ты начала пренебрегать мной еще до рождения Дэнни, и наша семейная жизнь пошла вкривь и вкось. А теперь – Дэнни надо кормить, Дэнни плачет, Дэнни описался… На самом деле твоя вечная занятость не имеет ничего общего с Дэнни. У него хорошая, надежная няня, он никак не вторгается в нашу жизнь, а «Лэмпхауз» забирает у тебя слишком много сил и времени, а Дэнни – это отговорка! В конце концов, если тебе так уж неймется вернуться на работу, возвращайся, но не обвиняй Дэнни! И не вини меня, что я не кручусь около тебя!
Он пошел искать резиновые сапоги, чтобы помочь Энди Графтеру вскапывать склон в отсутствие горного экскаватора.
Оливия безучастно смотрела на экран компьютера, чувствуя полную беспомощность. Аннабел права. Мужчины думают только о сексе, а не о нежном любовном компромиссе! Стюарт не говорил об этом прямо, но все его нарекания касались секса. Его раздражало, что теперь он значил для нее гораздо меньше. Пусть у них появился ребенок, пусть его по ночам надо кормить и менять пеленки, пусть днем она нервничает, пытаясь разгрести завалы офисной работы, – его заботят лишь собственные физические потребности. Он ревнует ее к Дэнни, ревнует к «Лэмпхаузу» – ревность к чистом виде.
Ладно, черт с тобой и твоей ревностью, Стюарт, свирепо подумала она. Ты бы лучше вспомнил, сколько раз оставлял жену куковать в одиночку только потому, что этого требовала корпорация «Маккензи, Нью-Йорк, Торонто»!
На следующий день Оливия снова сидела за рабочим столом, но только не в поместье, а в «Лэмпхаузе», ребенок был рядом с ней. Доктор Гаррет говорил, что она не должна возвращаться на работу в течение минимум восьми недель; прошло только пять. Что ж, это вина Стюарта – она не хотела, чтобы ее упрекали в ослаблении руководства, а он и не подумал помочь ей.
Оливия все еще кормила грудью и должна была находиться поблизости от сына-младенца. Он был очень хорошим ребенком и беспокоил мать, только когда бывал голоден. Остальное время дня о нем заботилась Верити Йорк. Она чувствовала себя спокойнее, зная, что Дэнни должным образом опекает образец добродетели в сером платье с дипломом старинной школы нянечек. Правда, Верити, хоть и воспитывалась в серых платьях, сейчас носила синие джинсы и клетчатые рубашки.
– У моего папки поместье в Линкольншире, – заявила она при собеседовании недели две назад.
Верити выглядела вполне взрослой и ответственной молодой женщиной. Ей было двадцать три года, у нее было три брата и две сестры, все младше ее, и она за ними присматривала. Верити очень любила детей.
Она не скрывала, что у нее есть обожаемый дружок – гражданский летчик по имени Стив. Сейчас они виделись не слишком часто, но в будущем твердо решили пожениться. Пока что им приходилось жить отдельно – во-первых, из-за денег, во-вторых, из-за обязанностей, – а любовь отложить в долгий ящик. Они со Стивом были подходящей современной парой, намеревающейся устроить свое будущее, но не наспех.
Верити обещала преданно заботиться о Дэнни, и Оливия подписала с ней контракт на год.
Теперь Верити, вместе с Дэнни в переносной кроватке, была решительно извлечена из детской комнаты поместья Мидхэрст, чтобы занять свое место в «Лэмпхаузе». Они сопровождали Оливию в «даймлере», который вел Эрнст. Стюарт, сидя спереди, размышлял о том, что его жена, видимо, свихнулась, приняв всерьез то, что он в сердцах ляпнул вчера. Оливия сердито глядела ему в затылок.
– А ты седеешь! – ядовито сказала она, поддевая его самолюбие.
– Это, милая, все из-за бед и горестей жизни.
«Из-за жены», вот что ты имел в виду! Так бы и говорил, черт возьми! Но поскольку достоинство не позволяло Оливии устроить сцену в присутствии Эрнста и Верити, она не без труда воздержалась от дальнейших язвительных замечаний.
Бэрди, глядя из-под новых изысканных затемненных очков, встретила ее словами:
– Тебе не следовало так скоро выходить на работу после родов!
– Моему мужу как раз хватило времени, чтобы дать мне от ворот поворот! – раздраженно ответила она.
Во время ланча Стюарт появился с двумя бутылками шампанского для служащих «Лэмпхауза», которые были в восторге от малыша и все время крутились вокруг него, особенно Натали. Пока Бэрди не нахмурилась на Натали и не велела ей возвращаться на рабочее место.
Оливия приняла мужа холодно и сказала, чтобы он и не пытался умаслить ее после вчерашней словесной атаки.
– Почему ты так глупо себя ведешь? – спросил Стюарт. – Почему бы нам не расцеловаться и не поладить, тем более что завтра я отбываю в Нью-Йорк?
Оливия фыркнула.
– Ну и хорошо, может быть, тебе станет лучше, когда ты пообщаешься с Дженезис Марч – пойди расцелуйся с ней, с Джереми Уэббером, Эштоном Кливером, а может, и Винни Легран – она-то примчится из Торонто, как только узнает, что ты в Большом Яблоке [24]24
Прозвище Нью-Йорка ( ам.).
[Закрыть]!
– Не знаю, что случилось, но последние дни с тобой невозможно спокойно разговаривать! – И он удалился в свой кабинет на верхнем этаже.
Через несколько минут ей позвонил личный помощник Стюарта и сообщил, что мистер Стюарт переночует в квартире при издательстве, так как он летит рано утром, и что ему не надо оставлять обед. Как это сказано в старой поговорке, устало подумала Оливия, не держи зло в душе, выскажись? О Господи, она, кажется, совсем расклеилась.
– Бэрди, – сказала Оливия, чтобы отвлечься, – может, не надо делать так много и так быстро? Не следует ли тебе быть поосторожнее и не перенапрягать зрение?
– Говорил горшку котелок: уж больно ты черен, дружок! – съязвила Бэрди и повернулась к кроватке, стоявшей рядом с компьютером. – Чуки-чуки-чу! – прощебетала она, заставив Дэнни улыбнуться. Или эта ясная детская улыбка была самопроизвольной?
Оливия наблюдала сзади, стараясь казаться незаинтересованной. Верити не было, она пошла за покупками. Бэрди положила в кроватку к ногам ребенка сверток.
– Подарок для него!
– Еще один? – сказала Оливия, возвращаясь к работе. – Спасибо, Бэрди!
Бэрди вернулась к свой кабинет.
Оливия развернула пакет – там была красивая белая вязаная шаль. Она пошла благодарить.
– Великолепная вещь, спасибо, Бэрди!
– Ты сказала мне – вязать, вот я и связала крючком. Это я могу делать с закрытыми глазами.
– Откуда ты узнала, что я сегодня буду на работе? У меня ведь еще три недели послеродового отпуска!
Бэрди постучала себя по носу.
– Стюарт позвонил? – догадалась Оливия.
– На рассвете. Сказал мне, чтобы я тебя образумила, так как тебе не терпится вернуться на работу.
– Он раскается… А тебе лучше не вмешиваться в мои намерения, Бэрди.
– Да я знаю, но тогда для чего же нужны друзья? Я сказала ему, что сделаю все возможное, но ты была Котсволд еще до того, как стала Маккензи, и всегда делаешь как тебе вздумается, в точности как отец!
– Шаль действительно прелестная, спасибо Бэрди. Дэнни и я будем хранить ее как сокровище вместе с тем приданым, что ты преподнесла ему.
