Текст книги "Любовный контракт"
Автор книги: Александра Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 3
В теплой, влажной атмосфере «Кавычек» Фэй бросила Стюарту свою горжетку из искусственного меха.
– Эта девица Котсволд – просто подвыпившая маленькая сучка!
– Потому что у нее хватило ума не уплатить тебе миллион?
Он окутал горжеткой ее обнаженные плечи.
– Почему ты со мной так груб, Стю? Ведь я тебе сделала одолжение, или даже одолжения? – надулась она, и он смягчился. В этом не было ее вины; она была слишком глупа, чтобы понять, что ее эксплуатируют.
– Извини, милая, просто уже поздно и я устал! – он размышлял, сможет ли еще нагнать Оливию Котсволд.
– Пойдем ко мне, Стю. Я уже сыта по горло, подписывая свое имя ни за что.
– Миллион долларов – это ни за что? – протянул он.
Фэй прищурила на него свои зеленые глаза: в черном костюме в тонкую светлую полоску и светло-зеленой рубашке, в шотландском жилете и модном галстуке, он был живым укором мужской части общества, одетой в смокинги. Тридцатидвухлетний, высокий, темноволосый и голубоглазый – ну просто воплощение самых заветных женских мечтаний. И при этом прекрасно знает, какое впечатление производит на слабый пол. Да, Стюарт Маккензи – мужчина, которым можно наслаждаться. Предпочтительно в постели.
– Слушай, милый, ты сказал, что здесь будет вечеринка! Так где же музыка и танцы? Все, что я здесь видела, – это оцепенелых наркоманов, толкующих о способах накачки. Это не по мне, Стю. Вот когда была настоящая вечеринка, с «Роллинг Стоунз». А от вашей издательской публики зубы болят! Ты только побыстрей отпиши мне мою долю прибыли, мой агент скажет, куда прислать чек.
Даже это оскорбление не так задело его, как то, что Оливия Котсволд повернулась к нему своей красивой спиной в ответ на поднятый в ее честь бокал шампанского. Вот это действительно классная женщина, за которой стоит гнаться хоть тысячу миль! Погруженная в себя, возвышенная и загадочная в своем высокомерном одиночестве, выкладывающая рядом коктейльные трубочки и считающая их, она очаровала его. Она победила, не шевельнув пальцем. Не говоря ни слова и только обменявшись взглядами в зеркале, он понял, что покорен ею.
Стюарт лениво улыбнулся и сказал мисс Ратленд:
– Солнышко, у нас есть права на твои следующие сексуальные откровения, так когда же мы получим первый черновик?
– Я тебе дам знать, милый. Как раз сейчас я продвигаю самые волнующие места, Стю. Кстати, нашла другого издателя, помимо тебя, так что давай-ка обсудим мои дальнейшие авансы, а?
Она поцеловала его в губы. А он неохотно ответил:
– В другой раз. – И сопроводил свои слова снисходительным шлепком пониже спины. – Не беспокойся, Фэй, я заставлю твоего «негра» расписаться за тебя, она хоть может читать по складам. Мы дадим знать, когда ты отработаешь аванс.
– Черт возьми, все, о чем вы, издатели, можете говорить, – это книги, – сказала она, не обижаясь. – Лови момент, Стю, пока не поздно! – Фэй постаралась достаточно быстро покинуть «Кавычки».
– Привет, синичка! – сказал Стюарт ей вслед. И пошел искать Легран.
– Тебе хватило времени, чтобы обдумать мое предложение, Винни?
– Да.
– Значит, ты согласна?
– Да.
Он улыбнулся и дважды смачно поцеловал ее в классические скулы.
– Спасибо, Винни, ты потрясающая девушка. Пока, солнышко, надо идти, увидимся в понедельник… – Тут он обернулся и привел ее в полное замешательство вопросом: – А какие цветы любит твоя подруга?
– Моя подруга?
– Дочка Гарри.
– Олли… О нет! Не делай этого, Стю! Она все еще в трауре по «Лэмпхаузу». Дай ей сначала пережить отцовский кризис и свой синдром уязвленной гордости. Не очень-то весело вдруг узнать, что ты больше не наследница… Ладно, ладно! По твоему непреклонному взгляду вижу, что тебя не интересуют подробности. – Она сняла длинный светлый волос с лацкана его элегантного пиджака. – Если уж ты действительно хочешь восстановить репутацию миллионера в глазах бедной девушки, знай: Олли обожает хризантемы, белые и красные.
– Куда их доставить?
– На Патерностер-роу.
– Точный адрес, Винни!
– Засекречен.
Он вздохнул.
– Хочу послать ей немного цветов.
– Как мило!
– Только без того, чтобы об этом сплетничал весь офис, – добавил он, с болью сознавая, что Дейвина смеется над ним. Теперь он жалел, что спросил у нее адрес Оливии. Раньше ему казалось, что они с Винни – друзья; видимо, он ошибался.
– Какой офис, твой или «Лэмпхауза»? – невинным голосом спросила Винни.
– Какая разница!
– А почему ты ее сегодня не спросил? Ведь она была здесь.
– Я спросил.
– На обороте визитной карточки? Она не из тех, кто боится встречаться лицом к лицу!
– Я хотел, но не мог покинуть ни свою команду, ни Ратленд. Кроме того у Оливии был такой неприступный вид, что я почувствовал себя…
– Цыпленком?
– …почувствовал себя беспомощным.
Дейвина чуть не расхохоталась ему в лицо.
– Бедняга Стю! Надо сказать Олли, чтобы была добрее к миллионерам, иначе закончит свои дни как старейшая в мире собирательница букетов.
– Не делай этого, Винни!
– Заметь, она может быть унижена, если кто-то недооценит ее. Я помню, она однажды огрела моего дядю хоккейной клюшкой, когда подумала…
– Так не собираешься дать мне?..
– Зависит от того, что ты имеешь в виду, – сказала она сквозь облако сигаретного дыма с двусмысленной улыбкой.
– Извини, что спросил!
Подумав о своей новой работе у Маккензи и о повышенной зарплате, Винни смягчилась.
– Не могу же я разглашать секреты школьной подруги, я не хочу прослыть предательницей. Однако ее холодность мне не по душе, так что дам совет: спроси-ка ты клубного секретаря, а еще лучше заставь старого Джарвиса посмотреть списки членов – он охотно это сделает за небольшую мзду.
– Спасибо! Ты хороший товарищ!
Дейвина застонала.
– И зачем я это делаю, если она меня ненавидит?
Он выдал ей на прощание еще один торопливый поцелуй и пустился на поиски Джарвиса.
– Ой, нет, сэр! – Ночная цветочница на углу Шафтсбюри-авеню и Черинг-Кросс-роуд приняла проблемы Стюарта близко к сердцу. – Хризантемы – похоронные цветы, их не надо посылать леди! Да и красный с белым – не к добру! А вот есть у меня розовато-лиловые и белые орхидеи, сэр, их только что доставили из аэропорта Хитроу, а туда – прямиком из Бангкока!
– Замечательно! – сказал он с широкой улыбкой.
В воскресенье Оливия встала рано и, несмотря на похмелье, решила прямо с утра отправиться в прачечную. Она запила кофе две таблетки аспирина, управилась со стиркой, а затем сделала еженедельные покупки в магазине на углу, работавшем круглосуточно. К десяти часам покончила с домашними делами и надумала поехать к родителям. Сегодня у мамы в меню, она знала, был жареный барашек под мятным соусом.
– Как ты сегодня рано, дорогая! Я только что проводила отца, одетого в брюки-гольф, вместе с Чарли Лонгбриджем и лордом Эпсоном из рода Кланденберри. Надо ли говорить, куда? Нет, я не против раннего прихода, я рада твоей компании. Будь умницей, дорогая, пойди и сорви в огороде немного свежей мяты – если после визита Маффина там что-нибудь осталось.
Маффин был любимым псом Мэгги, йоркширским терьером, который пожирал все на своем пути, включая нежелательных посетителей. Собака была такой же недотепой, как и ее дражайшая матушка. Нарвав мяты для соуса, Оливия попыталась изложить Мэгги свой взгляд на будущее, рассказать о прекрасной идее, осенившей ее под влиянием можжевеловых ягод и сексуальных глаз Стюарта Маккензи.
– Блестяще, дорогая, но разве это еще не сделано? – спросила Мэгги. Будучи соломенной вдовой, она читала большую часть изданного «Лэмпхаузом», включая «Учитесь играть в гольф», сочинение Гарольда П. Котсволда, из которого она вынесла следующую истину: «Побейте врага на его собственном поле с помощью его жены!». – Лучше поговори об этом с отцом, – добавила Мэгги. – Он в бизнесе – дока!
Оливия так и сделала, когда тот наконец в два часа пришел домой. Барашек успел остыть, и ее мать простонала:
– Дорогой мой, сними же сначала грязные ботинки! Ты опоздал, Гарольд, и не рассказывай мне, что не сидел со своими партнерами в клубном баре и не травил анекдоты. Мог бы уделить тем, кто тебя ждет, побольше внимания – Оливия здесь с половины одиннадцатого!
– А что, разве она нездорова?
– Не шути, Гарри! Ты всегда ведешь себя так, будто мы обе ничего не значим!..
– Шш, ма, – прошептала Оливия, – не приводи его в плохое настроение. Налей ему лучше стаканчик, пока я подам на стол.
– Ни в коем случае, – сказала мать. – После того, как он нажрался виски, ему нечего ждать от меня чего-нибудь, кроме сельтерской воды. Гарольд, – она сняла фартук, – Оливия хочет сказать тебе что-то о спасении «Лэмпхауза».
Выслушав Оливию, отец сказал:
– Блестящая идея, Оливия, и к тому же внушающая доверие. На Маккензи это произведет большое впечатление.
– Маккензи? Я придумала это для нас – для «Лэмпхауза»!
– Ты имеешь в виду «Лэмпхауз» как придаток фирмы «Маккензи»?
– А ты все еще полон решимости перейти к ним, даже несмотря на мою блестящую идею относительно нового имиджа «Лэмпхауза», которая наверняка сработает?
– О «переходе к ним» вопрос не стоит. У нас нет другого выбора. Если ты решила затеять новый цикл дамских романов в рамках последнего пакетного соглашения, то тебе понадобятся средства для воплощения этой идеи!
– Я уверена, что банки нас поддержат, па!
– Слишком поздно, я уже обещал Маккензи. Уверен, что Стюарт выслушает тебя, поаплодирует и профинансирует сверх оговоренных семнадцати с половиной миллионов, как только «Лэмпхауз» станет их филиалом.
Вот как! Отец уперся и его ничем не отговоришь, даже срочной спасательной операцией, предполагающей совершенно новую концепцию книг и читателей «Лэмпхауза». Ее папа склонялся к мысли взять свои деньги и убежать, точнее – уплыть на юг Франции. Оливия заметила, что ее обычно довольно болтливая мать крайне неохотно говорила на эту тему.
Воскресный ланч с родителями, как обычно, оказался непродуктивным; оба были погружены в себя – мама в свои подливки и варенья, папа в мечты об отставке, игре в гольф и плавании на яхте всю оставшуюся жизнь. Оливия вернулась в Фулхэм.
Она нашла записку от Аманды, нацарапанную на обороте старого меню из китайского ресторана: «Великолепный парень в еще более великолепной машине заходил, когда тебя не было, и оставил тебе великолепные орхидеи. Сказал, что всю неделю пытался тебе дозвониться. До чего ты дошла, скверная девчонка?»
Так почему же ты не вошел со мной в контакт прошлым вечером, Стю, почему не поговорил лично? – подумала Оливия с хитрой улыбкой. Она развернула цветы, упакованные в целлофан, и оттуда выпала его третья карточка.
« Сожалею о прошлом вечере, но дела помешали. Как насчет обеда сегодня, чтобы я смог объяснить?»
– Объяснить что, Стю? – пробормотала она, широко улыбаясь. – Ты уже сказал все, разве не так?
За отсутствием вазы – а в ней и не было потребности: ей давным-давно никто не дарил цветы – она поместила орхидеи в банку из-под варенья и поставила на подоконник.
В половине девятого следующего утра Оливия сидела за своим рабочим столом на Патерностер-роу. Бэрди не появлялась до без десяти девять. Она вошла в кабинет Оливии, не сняв пальто, неся длинный, узкий, тщательно упакованный и маркированный букет цветов.
– Оливия, шофер Стюарта Маккензи только что оставил их у Данкфорда на входе – это для тебя.
– Возьми их, Бэрди. От орхидей у меня астма.
– Ты так говоришь, будто заранее знаешь, что я принесла.
– Да. Со вчерашнего дня.
– От кого?
– От цветочницы на Шафтсбюри-авеню.
– Вечер в субботу получился удачным?
– Ужасным. Надо было мне быть благоразумной, как ты, и не ходить.
– Хочешь кофе?
– С удовольствием.
Бэрди забрала орхидеи и принесла кофе. В девять тридцать появился ее отец на «даймлере» с водителем, и утро пошло своим ходом. Сначала в мрачной комнате с дубовыми панелями состоялось собрание членов Совета «Лэмпхауза». Занавески, витые орнаменты и портреты предков – Котсволдов были такими же, как в кабинете сэра Гарольда. Тут он и взорвал свою бомбу – сообщил о продаже издательства Маккензи, которая, впрочем, не была абсолютно неожиданной. Затем предоставил слово дочери.
Оливия встала и сказала старшему персоналу «Лэмпхауза»:
– Отец только что рассказал все о продаже «Лэмпхауза» Маккензи и о своей отставке. Мне было предложено место в Совете директоров фирмы «Маккензи». Я решила принять это предложение. В данный момент не могу ничего обещать, но хочу, чтобы все твердо знали одно: я буду бороться за полное возрождение «Лэмпхауза». Мы сохраним свое название, сохраним своеобразие, сохраним собственный персонал, мы сохраним свой девиз «Правда. Верность. Честь» и не примем никаких кадровых перестановок, кроме сделанных добровольно. Вот и все, что я могу сказать в ожидании встречи с директором Маккензи. Можете рассчитывать на меня в течение этого переходного периода, так же как я буду рассчитывать на вас. Мне нужны ваши доверие и поддержка в трудный час. Я сделаю все возможное, чтобы «Лэмпхауз» выжил и достойно вошел в двадцать первый век, даю слово!
Она села.
Дейвина Легран слегка поаплодировала в явно оскорбительном духе.
– Перестань, Винни!
Дейвина сказала равнодушно, как говорила с той поры, когда покинула тонущий корабль:
– Сердечно сказано, Оливия. Но ты ведь знаешь, что я уже на другом берегу. Все, что я могу сказать, – это пожелать удачи тем, кто остался на этом.
– Спасибо, Винни, – с достоинством произнесла Оливия. – Я рассчитывала на твою поддержку в этом деле, но все равно желаю тебе удачи в новом высоком кресле под флагом фирмы «Маккензи, Нью-Йорк».
– На самом деле – Торонто.
– Без разницы. Уверена, что Маккензи оценят твой несомненный талант выбирать нужный момент!
Они улыбнулись, пантера и тигрица. Каждая ощущала скрытую силу за очаровательной улыбкой соперницы.
В час дня Оливия с отцом и Дейвиной Легран оказались в «Кавычках».
Не в пример субботнему разгулу, здесь было тихо и мирно. Джарвис подошел к ним своей бесшумной походкой.
– Сэр Гарольд, мистер Маккензи и его гости пока еще не прибыли. Не желаете ли предварительно выпить в баре, сэр? Или сказать метрдотелю, чтобы сейчас же проводил вас к вашему столу?
– Выпьем за моим обычным столом, Джарвис.
– Как прикажете, сэр Гарольд. Пожалуйте ваше пальто, сэр.
Оливия зашла в туалетную комнату. Глядя в зеркало, она увидела, что макияж немного расплылся – не удивительно после столь эмоциональной речи в новом качестве члена Совета директоров! Столь гигантский скачок от смиренного младшего редактора к вершине власти за один краткий уик-энд! Естественно, она дрожала, как лист, и теперь ее лицо было похоже на морду панды.
Она подмазала губы. Легран никогда не красилась – не нуждалась в этом, она была и так очень яркая. Ничего удивительного, что Стюард Маккензи предложил ей место в Совете директоров – и в своей постели, разумеется! Оливия критически осмотрела свое отражение. Белый кружевной воротничок под лампами дневного света выглядел слегка пожелтевшим, к тому же располагался немного не по центру. Она поправила его, расположив строго посередине между лацканами своего блестящего черного жакета, безукоризненно выглаженного через оберточную бумагу – этот способ она позаимствовала у Эрнста, отцовского шофера. Его мать всегда гладила шоферскую униформу через оберточную бумагу, и та выглядела безукоризненно.
Однако одежда не вполне соответствовала ее нынешнему положению. Пора подумать о новом имидже. Блестящие костюмы уже, наверное, не годятся. Она последний раз провела щеткой по волосам и смело отправилась на встречу с врагом.
На этот раз ей противостояла не Фэй Ратленд, которую она почти нокаутировала, а Стюарт Маккензи собственной персоной. Он со своей командой находился в фойе вблизи от двери туалетной комнаты.
Вот глупость-то! Почему бы им не стоять внизу, там, где мужской туалет? Невероятно смущенная, Оливия решила напомнить руководству «Кавычек», что некоторые женщины нуждаются в уединении.
– Простите…
Он обернулся и, улыбаясь, приветственно протянул руку.
– Оливия, не так ли? Оливия Котсволд! Привет, наконец-то мы встретились!
– Привет!.. – жалобно пискнула она.
Разумеется, он знал, кто это. Не он ли посылал к ней Джарвиса с таинственными посланиями на визитных карточках? А как насчет орхидей, которых хватило бы для опыления всем насекомым Лондона?
– Мы, по-моему, не были представлены, мистер… э?..
– Маккензи, Стюарт!
– Ах, ну конечно! Совершенно забыла – как глупо!
Он представил присутствующих:
– Дженезис Марч, директор по связям с заграницей, и Джереми Уэббер, коммерческий директор. Могу я предложить вам выпить, Оливия? – темная бровь вопросительно изогнулась. – Джин с тоником, лимоном и льдом?
Так, значит, он наблюдал за каждым ее движением в тот субботний вечер и, похоже, очень пристально!
– Только тоник с лимоном и льдом, мистер Маккензи. Впрочем, отец, вероятно, уже заказал его – он ждет вас с часу дня.
Поскольку прошло уже тридцать минут, ее удар попал в цель. Он, кажется, немножко занервничал.
– Ох, я сожалею, что мы опоздали. На дорогах такие пробки…
В клубе были две столовых – одна для курящих, другая для некурящих. Оливия заняла свое место за столом отца. Он сидел уютно и благодушно, перелистывая контракт с Маккензи, курил толстую сигару и попивал виски. Дейвина тоже курила, поставив локти на стол, пачка сигарет и красивая зажигалка лежали рядом.
– Почему ты не улыбаешься, как он, Оливия?
– Как кто? – машинально спросила Оливия, изучая меню.
– Как кот на сметану.
– О, на то нет причины… Па, я возьму для начала авокадо по-клубному, затем свиной бефстроганов, картофель в мундире и набор паровых овощей.
– Ты выглядишь, будто неделю не ела, – криво усмехнулся он и потянулся за своим виски, не открывая глаз от бумаг.
– На самом деле я очень хорошо ела, па! Вчера я завтракала с тобой и мамой, если помнишь. Я говорила тебе о своей идее спасательной операции для «Лэмпхауза», но ты не пожелал слушать, вспомни!
– Что за операция? – насторожилась Винни.
– Поздно, дорогуша, – сказала Оливия.
Как раз в этот момент прибыли Стюарт Маккензи и его команда. Отец встал, чтобы пожать им руки, и двести страниц их контракта скрылись из вида под стулом. Приветствия были теплыми, настроение приподнятым, каждый старался произвести впечатление на остальных. Канадо-американо-британская беседа большую часть ланча скользила мимо Оливии. Она чувствовала себя, словно страус, гуляющий по тонкому льду с плакатом на шее: «А я умею делать шпагат!».
Официант, подающий вино, то и дело мотался туда-сюда между их столом и клубным погребом. Стюарт Маккензи напомнил ей отца манерой энергично распоряжаться. Оливия прикрыла свой бокал рукой; за этой трапезой она хотела быть абсолютно трезвой. Сама еда вовсе не требовала анализа, но Оливия сосредоточенно изучала каждый кусочек на своей тарелке. Стюарт, сидевший между ней и Легран, вкрадчиво прошептал ей на ухо:
– Вы получили цветы?
– О да, благодарю. Но у меня аллергия на орхидеи, так что Бэрди Гу увела их у меня из-под носа в буквальном смысле.
– Бэрди Гу?
– Папина ЛС.
– Простите? – он, похоже, с трудом понимал ее.
– Папина личная секретарша или, если хотите, личный помощник.
– Ага, понятно!
– Бэрди всегда была с нами. Она немножко старомодна. Естественно, она и дальше будет с нами – бедняжка рассчитывает на это. Она – самая преданная. Весь персонал «Лэмпхауза» предан нам, за одним меркантильным исключением. – Оливия не смотрела на Дейвину, но Стюарт Маккензи понимал, о ком идет речь.
– Значит, вы предпочитаете красные и белые хризантемы? – спросил он, поблескивая глазами.
– Красные и белые? – Оливия поперхнулась тоником, и у нее защекотало в горле. Она поставила стакан и стала искать в сумочке носовой платок. По другую сторону Легран была слишком занята болтовней с Джереми, иначе Оливия вполне могла бы схватить ее за шиворот и ткнуть лицом в крабовый салат. Она взяла себя в руки и сказала Стюарту Маккензи:
– Красные и белые цветы вместе – это плохая примета, мистер Маккензи.
– Я понятия не имел, пока цветочница на углу Шафтсбюро-авеню не сказала мне. Но Винни говорила…
– Я бы не верила ни одному ее слову, мистер Маккензи. В школе Винни неизменно получала призы за творческое воображение.
– Правда?.. – Он казался очень искренним и слегка огорченным.
Оливия уже пожалела, что высказалась так поспешно и резко об его орхидеях.
– Вот почему она такой хороший редактор. Она «чует» книгу и взгляды автора. Вам повезло, что вы так успешно заманили ее к себе. «Лэмпхауз» поддерживает и персонал, и авторов на очень высоком уровне. И хотя мы не можем платить им по масштабам Фэй Ратленд, зато предоставляем им благоприятную обстановку, спокойствие и, главное, уверенность в работе. Винни, очевидно, недооценила эти выгоды и заслуживает несколько большего, чем то, что вы ей предложили.
– Вы уверены?
– Вполне. Ей следует получать по крайней мере шестьдесят тысяч долларов в год.
Он, в свою очередь, поперхнулся вином, взял клубную салфетку, подходящую по цвету к его глазам, и вытер свой красивый подбородок, прежде чем вкрадчиво спросить:
– Так как насчет обеда вечером, Оливия?
– Что?
– Обеда, Оливия, обеда только вдвоем. Мы сможем обсудить зарплату Винни и многое другое.
Оливия оставалась холодной.
– Я знаю, что отец организовал этот ланч, чтобы мы все получше узнали друг друга, прежде чем подписывать решающие документы. Однако я чувствую, что обсуждение вопросов зарплаты и приобретения контрольного пакета должно происходить за столом Совета. Рабочие завтраки, ланчи и обеды только затуманивают суть совместного руководства.
– Не всегда!
Он нахально вперился в нее проницательными голубыми глазами. Сначала в лицо, читая ее мысли, потом пониже, туда, где кружевной воротничок чуть открывал ключицы, раздумывая, что бы еще ей предложить. Оливия откашлялась и сосредоточилась на следующем блюде.
– Вы когда-нибудь подходите к телефону? Или вас никогда нет дома? – задал он еще один рассчитанный вопрос, когда подали банановый торт с кремом. Оливия заказала его, а он последовал ее примеру. Раньше он никогда не пробовал такого десерта, и ему хотелось отведать его.
– Угу! – сказала она.
– В Англии никто ничего не выдает, да? – добавил он.
– Они не могут себе это позволить, мистер Маккензи. Все мы знаем свои возможности и платим подоходный налог.
– Я имел в виду засекреченную информацию…
– Например?..
– Ваш личный адрес и телефон – никто мне не сказал, даже секретарша вашего отца, как я ни молил ее.
– Бэрди мне как вторая мать. Опекает меня. Так как же вы это выяснили?
– Секрет!
– Я, кажется, догадываюсь! – Она снова свирепо воззрилась на Легран, которая, похоже, ничего не заметила.
– Я надеялся поймать вас вечером в субботу с орхидеями!
– Так что вам помешало?
– Вы уже исчезли в такси. А потом я изменил свое намерение следовать за вами до дома на случай, если ваша домовладелица начнет возражать против визитеров, заходящих в неположенное время.
Мужчина, который боится скомпрометировать репутацию женщины, не может быть совсем плохим; в ее глазах он поднялся на ступеньку. Оливия сказала:
– Нет никакой домовладелицы, мистер Маккензи, только отсутствующий домовладелец. Но вы были правы, проявляя осторожность. После такого наглого поведения я бы вас осадила. Писать грубые записки на обороте визитных карточек – это… это унизительно!
– Унизительно?
– Да. Очень вульгарно.
– Вот те на! Да у меня и в мыслях не было ничего предосудительного – разве что чуть позабавиться в довольно скучной ситуации! Пожалуйста, простите меня. Тем более, я и не думал быть наглым. Разочарованным – да! Я не мог отделаться от Ратленд и своих коммерсантов, чтобы подойти и галантно познакомиться с вами, но…
– Не надо покровительствовать мне, мистер Маккензи!
– Простите! – Он твердо поглядел на нее. – Но, знаете ли, вы, со своей стороны, вели себя довольно высокомерно. Вам ничего не мешало самой представиться нам, Маккензи, – на самом деле я просил Винни позвать вас, но она ответила, что вы не склонны быть представленным кому-нибудь. Я понял, что вы, должно быть, горюете по «Лэмпхаузу»…
– Не горюю, мистер Маккензи, но печалюсь.
– Понимаю, однако вам нечего печалиться – в отношении «Лэмпхауза» ничего не изменится. Компания всего лишь финансово окрепнет, вот и все. Знаете, я звонил вам на квартиру вчера утром – пригласить выпить со мной кофе перед деловыми встречами. Мне опять не повезло – я опоздал. Вы так легко ускользаете, мисс Котсволд…
Он был настойчив! Ему хотелось знать о ее личной жизни, в частности – есть ли у нее дружок. Никакой конкуренции, мистер Маккензи, хотела она сказать, но предоставила ему догадываться самому.
– Угу! – снова промычала она.
– Ваша соседка сказала, что вы были в прачечной, а потом отправились на ланч к родителям. Болтаться поблизости не было смысла, так что я оставил цветы, надеясь, что вы согласитесь пообедать в тот же вечер. Пожалуйста, соглашайтесь, тогда я охотно извинюсь за свое наглое, грубое, вульгарное и оскорбительное поведение…
В уголках голубых глаз лучились морщинки. Он говорил по-канадски протяжно, но с намеком на шотландский акцент.
– Они были прекрасны, мистер Маккензи. Оба букета.
– Как хорошо! Старая леди – продавщица – заверила меня, что цветы прибыли прямо из Таиланда, каждый в пластиковом пакете с водой, чтобы они не завяли в самолете.
– Восхитительно, – пробормотала Оливия, ковыряя десертной вилкой банановый торт.
– Я рад, что она была честной. Надеялся поймать вас позже, на следующий день, как уже объяснил. А вас не было. Я полагал, что можно оставить их у вас на пороге в субботу вечером, но решил, что звонить поздно. Знаете, я терпеть не могу разбазаривать то, что еще можно спасти. С другой стороны, не мог позволить вам получить увядшие цветы.
Вот уж точно – это человек с шотландскими корнями! – подумала Оливия. Издатель-миллионер, который не желал разбазаривать орхидеи, но мог разбазаривать время беседы, словно не было гораздо более серьезных тем для обсуждения.
– Очень мило с вашей стороны, мистер Маккензи, так беспокоиться о моих интересах. Разумеется, орхидеи были наисвежайшими и в прекрасном состоянии.
– Очень рад. Так вы обедаете со мной этим вечером, Оливия?
– Не думаю.
– У вас есть на то причина?
– Да.
– Это секрет?
Она улыбнулась.
– О нет, нисколько. Просто я вряд ли смогу так скоро снова есть после этой трапезы. Будет пустая трата денег на обед, который еще можно спасти – хотя бы отдать собакам! Это навсегда останется на моей совести. В конце концов, вы вкладываете семнадцать с половиной миллионов в бесприбыльное дело вроде «Лэмпхауза», так что я глубоко ценю вашу тщательность при покупке орхидей, мистер Маккензи.
– Ладно, будем считать, что мы квиты, – сказал он, тем самым прекращая пикировку.
Оливии хотелось смеяться. Да, он был очень хорош собой. Но она все еще отказывалась увлекаться им, его внешностью и его едва уловимым чувством юмора. Ей нравились люди с основательным чувством юмора.
Стюарт Маккензи, однако, не был обычным человеком, предупредила она себя. Это был стервятник с миллионами долларов, которые он мог тратить и на орхидеи, и на обанкротившиеся компании, и на мелких, незначительных женщин вроде нее. А закончив с увядшими орхидеями и мелкими незначительными женщинами, он двинет свои миллионы на очередное дело. Тут он снова привлек ее внимание, обаятельно улыбнувшись. Опершись локтями на стол рядом с ней, он предоставил остальной компании договариваться о делах с сэром Гарольдом.
– Что больше всего привлекло меня к вам в тот субботний вечер – это ваше самообладание на фоне разнузданного поведения остальных.
– В самом деле?
– Да. Благодаря зеркалу, я мог любоваться не только вашей очаровательной спиной, но и прелестным, выразительным лицом, сказавшим мне все.
– Все?..
– О да! Оно сказало мне, что вы – именно та леди, которую я хотел бы узнать получше – намного лучше.
– А я-то думала, что вас гораздо больше интересуют силиконовые имплантанты Фэй Ратленд!
– О Фэй Ратленд я вообще не думал.
– Странно, однако же вы заплатили ей миллион аванса за сущую ерунду! – Она снова бросила ему вызов, поскольку он явно намеревался затеять игру в слова с ней.
– Я не выбираю ни книг, ни авторов – это территория мисс Марч и редакторов. Я только подписываю чеки, которые мне подсовывают. Они знают, что именно лучше продается, а я всего лишь управляющий банком.
Он поднялся в ее глазах еще на ступеньку.
– Так о чем же я, по-вашему, думала?
– Я – Оливия Котсволд, я сама по себе, вас я терпеть не могу, мистер Маккензи. Разве я не прав?
– Правы, но не совсем, мистер Маккензи.
– Так что же, Оливия?
– Я – Оливия Пенелопа Котсволд, – видите ли, имя Пенелопа очень важно, так звали мать-основательницу «Лэмпхауза». И я сама по себе, да, и терпеть не могу ваши доллары, мистер Маккензи, потому что вы думаете, что за семнадцать с половиной миллионов можете купить не только отца, но и меня. Вот о чем я думала вечером в субботу.
– А я могу?
– Что?
– Купить вас за семнадцать с половиной миллионов?
– Это зависит…
– От чего?
– От условий, мистер Маккензи.
– Назовите их.
– «Лэмпхауз» сохраняет свое название и полную независимость от Маккензи под моим управлением!
– Принято!
– Не будет никаких принудительных кадровых перестановок.
– Абсолютно никаких!
– «Лэмпхауз» будет верен своему девизу «Правда. Верность. Честь», мы не поступимся своими принципами ради быстрых и легких денег.
– Согласен!
– Это приложение к контракту между вами и моим отцом должно быть подписано, заверено печатью и засвидетельствовано в присутствии наших адвокатов.
– При трех условиях, соответственно, с моей стороны, мисс Котсволд!
– Слушаю вас.
– Во-первых, «Лэмпхауз» должен работать прибыльно в течение трех лет без всякой финансовой поддержки Маккензи; во-вторых, вы зовете меня Стюарт, и в-третьих, спустя три года, если будете по-прежнему так же нравиться мне, то выйдете за меня замуж!
Оливия глубоко вздохнула. Она понимала, что это уже не флирт, что он говорит совершенно серьезно, обольщает ее как бизнесмен и как мужчина.
– Вы всегда принимаете такие быстрые решения, мистер Маккензи?
– Не всегда. Обычно на принятие решения у меня уходит сорок восемь часов. Если точно… – он отвернул белоснежную манжету, показав золотые запонки очень хорошего вкуса и взглянул на свой «Ролекс», – то через пять часов стукнет ровно двое суток для окончательного решения, считая от того момента, когда я впервые увидел вашу прелестную спину. Я подъеду к вам на квартиру к восьми часам.
Он говорил быстро и очень гладко. Неудивительно, что отец капитулировал под таким напором!
Все еще ошеломленная скоростной наступательной тактикой Маккензи, стараясь не терять из виду главной темы – выживания «Лэмпхауза» в новом тысячелетии, – Оливия провела остаток дня в своем кабинете, впав в прострацию, пока не обнаружила, что через десять минут магазины закрываются.
