Текст книги "Любовный контракт"
Автор книги: Александра Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 20
Вопреки строгому указанию Бэрди Гу сидеть дома, пока не прояснится ситуация, во вторник утром Оливия пошла на работу – со страшной головной болью, от которой не могла избавить никакая хатха-йога.
Прошло уже четыре дня с момента, когда ее муж таинственно исчез; это был самый долгий уик-энд в ее жизни. Она продолжала толковать сомнения в его пользу – возможно, он все же пытался установить с ней контакт и посылал сообщения из Нью-Йорка или Торонто? Может быть, эти сообщения затерялись во время уик-энда? Она по себе знала, как в конце дня в пятницу все торопятся домой и не обращают внимания на телефонные звонки и прочие сигналы, поступающие в последние минуты, когда дома подгорает обед и ждут дети.
Ну а если он не пытался связаться с ней – как это расценить? Он ведь занятой человек, напомнила она себе, миллионерам надо вкалывать, чтобы оставаться миллионерами. К тому же Стюарт молодой миллионер – честь ему и хвала! – которому надо еще упрочить свое положение, а значит – работать много больше, чем среднему человеку.
Оливия и сама пыталась жонглировать слишком многими шариками одновременно. Она и директор ведущего лондонского издательства, бизнес-леди нового тысячелетия, она и жена, мать двоих детей, хозяйка дома. А еще бюро добрых услуг для множества людей, хранительница добрососедства. Видно, нельзя быть всем, ничем не поступаясь, вот она и поступалась своим браком! Пора остановиться, сказала она себе, пора уделить время самой себе, ему, спросить себя, чего, в конце концов, они оба хотят…
Около полудня секретарша Стюарта сообщила, что он звонил из аэропорта Торонто и прибудет в Хитроу самолетом авиакомпании «Эйр Кэнада» около семи часов вечера по Гринвичу. Пусть Эрнст встретит его.
– Благодарю вас! – Оливия откинулась в кресле со вздохом облегчения. Да хоть в семь утра – пора готовиться!
Она позвонила Эрнсту по автомобильному телефону и велела ехать встречать Стюарта. Затем сообщила миссис Даннимотт, чтобы та не готовила сегодня ужин; она это сделает сама. Наконец, сказала Бэрди, что уйдет домой пораньше. Та очень обрадовалась, почувствовав некие перемены к лучшему.
Оливия успела на двухчасовой поезд, чему была очень рада: в это время не было опасности встретиться с Максом, а она чувствовала, что сегодня не вынесет его общества.
Она приехала в Мидхэрст сразу после трех, прогулялась пешком до дома и отпустила Верити на остаток дня. Та очень оживилась:
– Стив в Лондоне, мы сможем сходить на выставку в Вест-Энде!
– Можешь провести с ним следующие несколько дней, – великодушно разрешила Оливия. Она зашла к детям, а потом занялась вечерней трапезой для Стюарта и себя: cog au vin [25]25
Петух в винном соусе ( фр.).
[Закрыть].
Оставив «путь к сердцу мужа» доходить в духовке, Оливия уложила детей спать, приняла душ, расчесала свои короткие волосы, надела черное платье с открытой спиной, в котором впервые привлекла внимание Стюарта (поразительно, но оно и сейчас, после двух беременностей, отлично сидело на ней!) и снова заглянула в детскую.
Ее обитатели спали как ангелочки – Дэнни, уткнувший нос в подушку, и Каро, лежащая на спине. Оливия поцеловала обоих, подоткнула одеяльца, проверила тревожную систему, подававшую сигнал вниз, когда Дэнни или девочка просыпались, и пошла навстречу своему Ватерлоо. Если ей суждено пасть в борьбе, то она сделает это элегантно – в том стиле, которого Стюарту в последнее время явно недоставало.
В восемь часов он позвонил из машины, что находится в пути. Она выждала полчаса и зажгла свечи в столовой, что создало атмосферу нежную и соблазнительную. В начале девятого налила ему виски со льдом, а себе – джин с тоником. (Каро придется завтра довольствоваться детским питанием).
Где-то в половине девятого через кухонное окно Оливия услышала, как «даймлер» въехал во двор. В вечернем сумраке она увидела вылезающего из машины очень усталого мужа, тут же бросилась обратно в гостиную и включила телевизор. Он вошел не своей обычной легкой походкой, но так, словно нес на плечах тяжкий груз – вины? Оливия попыталась обуздать свои эмоции – облегчение, что он наконец здесь, гнев за пренебрежение ею в течение самого долгого уик-энда в ее жизни, и безграничную любовь. Вспомнив уроки хатха-йоги, она сделала несколько глубоких вздохов.
Он наклонился над креслом, чтобы поцеловать ее, но она увернулась и выключила телевизор. Встав с места, Оливия деловито велела Эрнсту отнести наверх изысканный багаж его сиятельства, а мешок с клюшками для гольфа положить в стенной шкаф в коридоре. Эрнст так и сделал, после чего тщательно затворил за собой тяжелую дубовую парадную дверь и отвел «даймлер» в гараж, хорошо понимая, что атмосфера в доме Макензи крайне напряжена.
– Я скучала по тебе! – Она вручила Стюарту аперитив.
– Как хорошо дома! – Он швырнул кейс на диван. – Прости, что не сообщил тебе лично, что происходит, но мне не удалось. Я тоже скучал по тебе. Как ты тут, милая?
– Беспокоюсь, нервничаю, схожу с ума. Мог бы, по крайней мере, связаться со мной!
– Я сказал служащим корпорации и в Нью-Йорке, и в Торонто, чтобы дали тебе знать о моей задержке. Я не знал, надолго ли…
– Но почему ты не позвонил или не послал факс мне лично?
– В чем ты обвиняешь меня, Оливия? Я надеялся, что ты поймешь!
– Я не могу понять сообщений, которых не получала! Я звонила повсюду – и в Нью-Йорк, и в Торонто, включая офис Дейвины. Ее секретарша сказала, что Винни в отпуске. А до того я звонила твоему отцу – если верить дворецкому, это он улетел в Торонто. Четыре дня, Стюарт, и где же ты их провел?
– В Торонто, – сказал он явно раздраженным голосом.
Оливия глубоко вздохнула.
– Я должна этому верить? Не знаю, кто кому врет. Не понимаю, что случилось, где ты пропадал четыре дня, и не уверена, что меня это продолжает беспокоить. Обед готов. Иди наверх и умойся, пока я накрою на стол. А то я сейчас готова устроить сцену – ты знаешь, как мы оба ненавидим сцены. Возьми выпивку с собой – она тебе понадобится.
Она пошла в кухню, захватив джин с тоником. И, пока он переодевался с дороги, говорила петуху в духовке:
– Ублюдок! Дрянь! Лжец! Предатель! Да как он смел явиться сюда после четырех дней молчания – абсолютного, глухого, уничтожающего молчания, – словно ничего не случилось?
Выговорившись, Оливия почувствовала себя легче.
Стюарт сошел вниз в свитере и джинсах, его волосы были еще влажными после душа. Подбодрив себя второй порцией виски, он проводил ее в столовую.
– Как это красиво выглядит, милая, ты так заботлива! Боже мой, я действительно очень соскучился! Подойди же ко мне и поцелуемся… – Он поставил стакан, но она снова ловко увернулась от его объятий.
– Погоди минутку… Давай поедим, пока все не остыло, а свечи не оплыли. Красное вино – одно из твоих лучших, Стюарт, я помню, что ему надо дать подышать…
– Ты в порядке, милая? – Он как-то странно взглянул на нее, наливая вино из неприкосновенных запасов своего погреба. – Эти последние несколько дней были для всех напряженными. Мой старик совсем развинтился…
– Я в полном порядке, ешь, потолкуем потом.
Он посмотрел на нее в изумлении. Она торопливо подавала блюда, видя, что ему так же трудно спокойно сидеть за столом, как и ей. Не съев и половины, Стюарт отложил салфетку и немного расслабился. Он встал и долил себе шотландского виски без льда, так как лед в серебряном ведерке уже растаял. Затем снова занял свое место напротив нее, во главе стола. Оба, как и подобает лорду и леди, владельцам поместья, сидели с чопорным видом, им явно было нелегко друг с другом.
– Спасибо, Оливия, я не голоден… Знаю, ты на меня сердишься, но никогда не думал, что ты можешь быть такой бессердечной. И мне не нравится твое холодное самообладание!
– А мне не нравится твой обман! Я думала, что ты заболел. Что ты попал в аварию. Что тебя… что тебя ограбили! Я думала… – О Господи, сказать ему, что она воображала его с другой женщиной, было бы слишком унизительно. – Ты предоставляешь мне собирать осколки нашей семейной жизни, пока… пока сам порхаешь по Нью-Йорку и Торонто со своими красотками! А твои непристойные фотографии публикуются в газетах и Бог знает, где еще!
– Оливия, с чего ты взяла?
– Ты прекрасно знаешь, так что хватит врать, Стюарт! Я не желаю больше терпеть такую жизнь. Я подаю на развод, и чем быстрее, тем лучше. Я тебя выведу на чистую воду, Стюарт, ты вернешь каждый цент, который должен «Лэмпхаузу» за алименты Кристине – ведь она их получает? Не так ли?
Он напрягся и побледнел, одним глотком осушил свое виски и потянулся за бутылкой с вином.
– Не пей много, Стюарт! – резко сказала она с дальнего конца стола.
Он криво улыбнулся.
– Я тебя не виню, дорогая.
– Что?!
– Я тебя не виню. Я действительно натворил дел, признаю.
– Ты это признаешь?..
– Да, я признаю все твои обвинения.
Не в силах больше обвинять, она попыталась выведать правду.
– Так где же ты был последние четыре дня, Стюарт?
– На самом деле, два, учитывая время в пути, – ты это прекрасно знаешь. – Его тоже задело за живое, но внешне он этого не показывал, хотя стал саркастически-уклончивым. – В Нью-Йорке и Торонто, так что остынь, ладно?
– Лжец! Я везде звонила – искала тебя. В «Маккензи, Торонто» мне сообщили, что тебя там нет и не ожидается, и Винни Легран тоже. Что было между вами? Уютный домик на двоих в Бакрофте, а?
– Ох! Да ты, я вижу, готова в суд подать! – протянул он, распаляя ее ярость.
– Отвечай прямо, черт возьми!
– Ничего не было, Оливия.
– Я тебе не верю!
– Я этого и не ожидаю, ты уже заморочила себе голову собственными выводами. Вот почему я ничего не буду говорить, пока ты не остынешь и не извинишься за свои мысли и слова.
– Мне извиняться? Какая наглость, Стюарт! Ты собираешься сказать, где был все это время?
– Да, если ты дашь мне возможность. Пока что я прикусил язык, чтобы выдержать твою словесную атаку. Ты была слишком увлечена, обвиняя меня без всяких причин!
– У меня есть все причины обвинять тебя, Стюарт.
– Если хочешь развода, это твое дело. Но ты должна знать, что я все еще люблю тебя, неизвестно почему…
Он вертел в руке хрустальный бокал с вином, и свечи вспыхивали в нем рубиновыми искорками.
– Да? А как же фотографии?
– Чьи фотографии? – Он взглянул на нее удивленно и совершенно искренне.
– Твои – с Фэй и Винни! Некто из Торонтского отделения корпорации распространял фото в «Лэмпхаузе», чудесный сюжет: ты в пьяном виде, Фэй Ратленд прижимается к тебе, а Винни Легран целует! В Фаррингдоне все рассматривали их и, естественно, думали: «неверный супруг из США творит свои грязные делишки потихоньку от английской женушки». Отличный заголовок для колонки сплетен в газетах корпорации «Маккензи», Стюарт!
– Я никогда не был неверным супругом. Все это вымыслы, врут, никогда не видел этих фотографий, которые дали тебе и другим пищу для размышлений. Должно быть, их сделали на вечеринке в Нью-Йорке для Фэй Ратленд, вечеринка была в ее честь, не в мою. Меня пригласили ее литературные агенты, Винни тоже – как менеджера Торонтского отделения, издающую следующую книгу Ратленд «Голливуд или грудь». Фэй влезла в кино, а поскольку она приносит нам доход как своим издателям, мы приняли приглашение на вечеринку по случаю запуска ее фильма. Это реклама, ты же понимаешь. Во всяком случае, вечеринка состоялась давным-давно и не имеет ничего общего с этим уик-эндом.
Оливия немного подумала и спросила напрямик:
– Ты спал с Фэй Ратленд?
– Нет.
– Ты спал с Винни?
– Нет! С чего ты взяла? У нас с Винни всегда были абсолютно асексуальные отношения. Мы друзья – деловые друзья, – так что же страшного в дружеском поцелуе в щечку? Право же, ты не должна так ревновать! У нее своя жизнь, на этот раз там серьезный мужчина.
– В самом деле?
– Я думал, ты в курсе дела.
– Обычно я узнаю последней.
– Это Эштон Доур Кливер.
– О!..
– Теперь ты сожалеешь, что проклинала меня в отрыве от контекста?
– Нет. А как насчет Кристины?
– Что насчет Кристины?
– Вы с ней встречаетесь? Все эти твои визиты в Торонто…
– Не верится, что слышу от тебя такое, Оливия.
– Мне надо быть уверенной насчет нас, Стюарт, нас с тобой! Скажи, между нами что-то не так, в самом деле что-то не так? – в отчаянии спросила она.
– Между нами в самом деле кое-что стоит, – ответил он, балансируя на краю пропасти между ними. – Прежде всего твоя неспособность доверять мне. Меня тошнит от того, что ты всегда думаешь обо мне самое худшее, как мой отец!
Оливия глотнула вина и подвинула ему свой бокал через стол, а он снова наполнил его. Петух в винном соусе печально остывал на тарелках.
– Если не Фэй и не Винни причина твоего исчезновения, скажи мне – кто! Ты обязан это сделать!
– Моя мать. – Он передал ей наполненный бокал.
Оливия уставилась на него.
– Твоя… твоя мать?
– Никто точно не знает, зачем нам с отцом потребовалось лететь в Торонто. Я собирался сообщить тебе, когда вернусь домой. Я должен был лететь в Лондон, как вдруг все изменилось. Пирс почувствовала себя плохо ранним утром в четверг, но как будто не очень серьезно. Она гостила в Торонто у сестры, моей тети Клайды, которую ты должна помнить по свадьбе. Мы с отцом надеялись, что тетушка позаботится о маме. После обеда в отеле «Плаза» вечером в четверг, накануне моего предполагаемого отлета в Англию, отец уехал домой, а я пошел спать, ожидая, что рано утром меня разбудит портье. Но меня разбудил отец и сообщил, что у мамы кровоизлияние в мозг, инсульт, и ее срочно увезли в больницу. Мы с отцом немедленно вылетели на его частном самолете из Ла-Гуардии. Вот где я был все это время – сидел вместе с отцом у ее изголовья, надеясь, что мама выживет.
– О Боже мой… прости, Стюарт! – Оливия смотрела на мужа широко открытыми глазами, полными вины и сочувствия. Она понятия не имела, как исправить положение.
– Вот почему ты не могла разыскать меня через офис. Мы с отцом не успели сделать ничего, кроме как мчаться к ней возможно быстрее.
– А… а как она?.. – Слова застревали у нее в горле.
– Ей стало немного лучше. Как только я узнал, что прямая угроза жизни миновала, так тут же вернулся домой – к тебе!
– О Стюарт, Стюарт! – Она отодвинула стул, чтобы подойти к нему, утешить его, исправить то, что наговорила сгоряча, но он отстранил ее протянутые руки.
– Сядь, Оливия. Я еще не кончил. И не хочу, чтобы ты меня сейчас обнимала, мне это не нужно.
Боже мой! Что за уничтожающая выволочка!
– Почему, ну почему ты мне не дал знать, что происходит, Стюарт? Почему не позвонил из больницы или откуда-нибудь еще? Почему не попросил тетю позвонить мне, если ни ты, ни отец не могли? Почему мне никто ничего не сказал?
– Не знаю, Оливия. Секретарше было оставлено распоряжение: позвонить тебе и сказать, что мы с отцом улетели в Торонто и потому я задерживаюсь. Она должна была передать. Сам я не мог тебе позвонить – отца нельзя было оставить ни на секунду, он был совершенно убит. Он вообще просто помешан на семейных делах, а тут такое!.. В торонтском офисе корпорации никто ничего не знал, мы из аэропорта отправились прямо в больницу. Я считал, что сообщение о моем вылете в Торонто как-то дойдет до тебя, и ты подумаешь, что отправиться туда меня заставили дела компании. Надеялся объяснить тебе все при встрече. Теперь-то я понимаю, что был не прав, не позвонив из больницы, но тогда я думал только о том, что мать при смерти. Мне очень жаль, но я был в шоке, так же как и отец. Я должен был поддержать его в трудный час. Но обещаю тебе, что кому-то голову оторву за то, что тебе не дали знать, где я.
– Не вини миссис Стейнбеккер или кого-то еще, Стюарт, – сказала она мягко, видя, что он все еще удручен состоянием здоровья матери. – Мне тоже очень жаль, что я так отвратительно разоралась. Давай отнесем это за счет стресса и серии злосчастных ошибок в передаче сообщений, допущенных замотавшимися служащими. Искренне прошу прощения за то, что не доверяла тебе.
Он глубоко вздохнул и осушил бокал.
– Прежде чем ты продолжишь, Оливия, я должен тебе еще кое-что сказать, и сейчас – самое подходящее время.
Она тоже глубоко вздохнула: вот сейчас он скажет, что разводится с ней, раз она ему не доверяет…
– К сожалению, злосчастные ошибки не ограничиваются сбоями в передаче информации. Должен признаться, что сам наделал их немало. Я понес огромные потери, в основном из-за краха компании «Минералы Перу», и буду полностью уничтожен в финансовом отношении, если не смогу возместить некоторые убытки хотя бы частично. Вот почему я не побыл еще пару дней с отцом и матерью, а поторопился в Лондон. Надо было предупредить тебя и опередить моих кредиторов, прежде чем они нанесут нам последний удар. Надеюсь, завтра, после встречи с ними, мы сможем вместе вылететь в Торонто.
Сначала она не совсем поняла его.
– Что ты имеешь в виду под словом «уничтожен»? Что за последний удар, о чем ты говоришь?
– У нас больше ничего нет. Этот дом, автомобили, квартира в Докланде и доход от ее сдачи, весь наш образ жизни – все сгорело вместе с моими вложениями в эту проклятую компанию, акции которой накануне рухнули. Теперь она ликвидируется. Мы… мы по уши в долгах. Более того… – Похоже, слова застревали у него в горле, как недавно – у нее. – Более того, я не могу гарантировать дальнейшую финансовую поддержку «Лэмпхауза».
Прошло некоторое время, пока до нее дошел смысл его слов. Потрясенная, она еле смогла выговорить:
– Так ты заложил «Лэмпхауз», чтобы поддержать свои падающие акции, и не сказал мне ни слова?!
– Прости, Оливия. Я честно рассчитывал, что смогу возместить убытки, а южноамериканская компания рано или поздно выплывет. Мне очень жаль…
Она отодвинула нетронутый бокал и пошла в спальню, оставив его задувать свечи.
Можно прожить с человеком тысячу лет, так и не узнав его. Ей было больно и унизительно от мысли, что он не счел ее достойной откровенности…
Чуть позже Стюарт вошел в спальню, чтобы взять свои вещи из шкафа и комода. Оливия понимала, что сейчас его больше тянет к бутылке, чем к ней. Это был уже не тот крепкий, разумный мужчина, за которого она выходила замуж.
– Я сегодня буду спать в туалетной комнате, – промямлил он, беспомощно копаясь в своих вещах.
– Стюарт…
– Да?
– Не покидай меня сейчас. – Оливия зажгла ночник и села. – Пожалуйста, мы можем поговорить?
– А о чем еще говорить?
– О многом. Понимаю, что сейчас не время. Твоя мать так серьезно больна, и тебе следовало оставаться с ней и с отцом в Торонто. Надо было только позвонить мне и сообщить, что случилось. Вместо этого ты оставил меня в неведении, вот я и начала воображать самое худшее. Если ты сейчас уйдешь от меня, я не выдержу.
Боевой дух покинул его. Потерянно стоя на пороге туалетной комнаты с нераспакованным чемоданом и свертком постельного белья в руках, он выглядел лет на десять старше, чем несколько дней назад.
– Стюарт, только больше ничего не скрывай от меня. Насколько плохи дела «Лэмпхауза»?
– Они… довольно шатки, Оливия.
– Можешь объяснить, насколько шатки?
– С целью выкупить свою долю в «Лэмпхаузе» как отдельной от «Маккензи» компании, я занял деньги под залог акций горнорудной компании. Когда они начали падать, банк потребовал немедленного возврата денег, и мне пришлось продать акции «Лэмпхауза».
– Ты… мы обанкротились, это ты хочешь сказать?
– Не совсем, шансы еще остались, потому-то я и вернулся в Лондон. Но я провалился перед тобой, Оливия, и перед отцом, который, кстати, еще ничего не знает о моем последнем фиаско. Я собирался рассказать ему в четверг вечером за обедом, но он уже тогда думал только о жене, хотя ее недомогание еще не казалось угрожающим. И даже когда мы провели с ним два дня в больнице и было достаточно времени поведать ему о моих потерях, я не смог сделать этого.
– Но для «Лэмпхауза» не все безвозвратно потеряно, правда?
– Нет, но это зависит от того, насколько я сумею реабилитировать себя в глазах отца. Он – единственный, к кому я могу обратиться за независимой поддержкой, чтобы сохранить кредитоспособность «Лэмпхауза».
Гордыня не только приводит к падению, подумала Оливия, она еще может помешать спастись. Конечно, Стюарту было мучительно трудно прийти к отцу с протянутой рукой и сказать «прости, папа, я снова оплошал». Ради нее он мог бы это сделать! Но она его не попросит. И не унизит своего мужа предложением самой поговорить с Маккензи-старшим от его имени.
– Как-нибудь выкрутимся, Стюарт! – бодро сказала она. – Может быть, мой отец выкупит твои акции, ведь «Лэмпхауз» сейчас довольно твердо стоит на ногах… Но уже поздно и ты очень устал – давай спать, утро вечера мудренее!
В ночной рубашке она подошла к нему, такому измученному, потерянному, одинокому. Крепко обняла и прошептала, уткнувшись в плечо:
– Неужели я такая людоедка, что ты боялся рассказать мне о своих финансовых затруднениях?
– Да, – ответил он. – Ты Деловая Жена. – Он погладил ее блестящие волосы и впервые – до чего же у него были заняты мысли! – заметил новую прическу. – Ты обрезала волосы!..
– Да, Стюарт, прости – это одна из моих злобных выходок за последние четыре дня. А сейчас мне необходимо лишь уснуть в твоих объятиях под пестрым балдахином старого генерала при задернутых шторах…
– Это меня нужно простить, – уныло сказал он.
Я уже простила, думала Оливия. И неважно, если мы даже все потеряем, наплевать! Ведь у нас остается главное – семья, дети!
Спать было невмоготу. Обняв мужа и прижавшись к нему, Оливия впервые начала понимать: в момент отчаянного бедствия каждый становится самим собой и ведет себя соответственно. Вот тогда-то и проверяются убеждения, обещания, чувства.
– Стюарт…
– Да, милая?
– Ты должен вернуться в Торонто. Оставайся там, пока твоя мама не поправится – и будем молиться, чтобы это произошло поскорее. Я люблю тебя и не хочу видеть, как ты разрываешься между мной и своими сыновними обязанностями.
– Я тоже люблю тебя.
– Дом и все прочее – всего лишь материальные блага, самое главное – это мы, мы как семья, ты и я, и Каро, и Дэнни, и мои родители, и твои, и, конечно, милая старая Бэрди, которая тоже фактически член семьи. Да провались все «феррари» и «даймлеры», плавательные бассейны и акры земли… Они нам нужны лишь постольку, поскольку мы вместе.
– Я всегда опасался, что мне когда-то не повезет, – пробормотал он ей в волосы. – Зачем ты их обрезала?
– У меня своя личность, Стюарт. Я была Оливией Котсволд до того, как стала Оливией Маккензи. Не надо меня недооценивать, я тебя уже предупреждала.
– Наверное, я никогда не уделял тебе достаточно внимания.
– А я, наверное, не уделяла достаточно внимания твоим миллионерским занятиям, – прошептала она сквозь слезы.
Она плакала не по привычному образу жизни. Она плакала потому, что он никогда не был до конца честен с ней, так же как и она – с ним.
– Я знаю, как ты вкалывал, Стюарт. И часто удивлялась – зачем миллионеру так много работать. Забавный бизнес, да? Послушай, а если продать крест отца Лампиона, это избавит нас от банкротства?
Он кашлянул.
– Вряд ли. Лучше пусть лежит себе в банковском сейфе, но все равно спасибо.
Оливия зевнула.
– От богатства к бедности – история в стиле Вайолет! Ну и ладно, я никогда слишком серьезно не воспринимала этот привилегированный образ жизни. Правильно ты сказал на обеде у Аннабел: это всего лишь бумажные деньги!
Она устроилась поудобнее и уткнулась лицом в его обнаженную гладкую грудь. Без него – а не без его миллионов – ее жизнь была бы гораздо беднее.
