Текст книги "Любовный контракт"

Автор книги: Александра Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Это не твое дело, – отрезала Бэрди, – но я знакома с ним раньше тебя. Он однажды явился на Патерностер-роу с твоим батюшкой, весь такой деловой, обаятельный, остроумный и готовый взять власть над «Лэмпхаузом». Ты и Винни были у меня в кабинете, и из-за пыли не заметили, как они прошли мимо. А потом он спросил меня, кто из нас дочь босса. Я ответила: брюнетка, очень здравомыслящая; женитесь на ней, а не на рыжей – та вампирша! Он сказал: что ж, эта мне подходит, и женился на тебе, так что скажи спасибо, Оливия!

Оливия через кровать Бэрди посмотрела ему прямо в глаза.

– Это правда?

– Правда! – Он скрестил два пальца над головой Бэрди. – Если она так говорит!..

Когда они собрались уходить, Бэрди схватила их за руки.

– Дайте мне полюбоваться на вас, дорогие! Может быть, я вас больше не смогу увидеть… Ладно, вы, молодые и красивые, проваливайте и дайте мне отдохнуть! – И выключила светильник.

Комок стоял в горле у Оливии, когда в коридоре она говорила Стюарту, держа его за руку:

– Она действительно боится и не хочет этого показывать. Всегда несет несусветную чепуху, когда нервничает. Я тоже. Будем надеяться, что операция пройдет удачно.

– Все будет хорошо, милая, вот увидишь.

– Я очень надеюсь. Ради нее.

Так как в клинику на следующий день приходить не велели, Оливия туда позвонила. Дежурная медсестра сказала ей:

– Операция прошла хорошо, но насколько она успешна, нельзя определенно сказать, пока на глазах повязки.

– Мистер Брэйнтри говорил, что в радужке могут быть проделаны маленькие «окошечки» – он и это сделал?

Последовала небольшая пауза, пока сестра листала бумаги, Оливия слышала в трубке их шелест.

– Да, это было сделано… Он написал в операционном журнале, что дренаж закупоренных трабекул выполнен удовлетворительно. Большего я вам пока сказать не могу.

– Когда теперь можно будет прийти?

– В субботу. До тех пор ей надо лежать абсолютно спокойно.

– Благодарю вас! – Оливия положила трубку и вышла в сад.

– Хэлло, миссис Маккензи!

Садовник выглядел немного встревоженно, озадаченно озирая ландшафт. Похоже, он ничего здесь сегодня не делал, в саду не было ни его инструментов, ни тачки.

– Привет, Энди. Что-нибудь не так?

– Мистер Стюарт, мэм, сказал, что вы хотите превратить склоны холма в виноградник, и заказал механического землекопа. Стыдно-то как, ведь декоративный сад только начал получаться. Вроде смысла нет дальше работать… Я, значит, уволен, мэм?

– Когда он вам сказал?

– Перед уходом на работу, мэм. Ежели б сказал вечером, я бы и не пришел на работу сегодня.

– Ладно, не беспокойтесь об этом, Энди. Продолжайте работать, как обычно, я разберусь с мистером Стюартом и его грандиозными идеями! – Этот механический землекоп будет моментально отправлен обратно, мысленно добавила она, идя домой в грязных зеленых резиновых сапожках.

Оливия была в кухне – повязанный вокруг талии фартучек скрывал не заметную еще беременность, – когда услышала и увидела, что Эрнст паркует «даймлер». Стюарт вбежал в парадную дверь в одном из своих красивых рабочих костюмов в полосочку, без единой морщинки или складки. Он швырнул кейс на софу и вошел в кухню, готовый обнять и поцеловать ее.

– Что, сегодня не наносим милосердных визитов?

– К Бэрди сегодня не пускают.

– Ах, да… я забыл. Люблю, возвращаясь вечером домой, найти здесь тебя, а не миссис Даннимотт. Сразу становится веселее. – Он понюхал кухонные ароматы. – Что готовим?

– Вот это! – Она ткнула ему под нос пучок свежего сельдерея. – И это! – Один за другим она совала ему злосчастные овощи с огорода Аннабел. В полном замешательстве он отступил в недоделанную гостиную, откуда пришел, а она продолжала надвигаться на него.

– Как ты смеешь без предварительного обсуждения планировать виноградник и заказывать ГЭ, одним махом уничтожая не только мой декоративный сад, но и тяжкий труд мистера Графтера в последние недели? Как ты смеешь злоупотреблять моим доверием? Как ты можешь всерьез воспринимать слова Бэрди Гу, если с последнего воскресенья она не в своем уме?!

– Милая, я… – попытался он защититься от потока обвинений.

– Сегодня четверг, день ее операции, четвертый день с момента, когда это было предложено. Ты не потратил много времени, Стюарт, чтобы обдумать «виноградный» проект, не так ли? А теперь послушай хорошенько, что я тебе скажу. Никаких виноградников или других фантастических планов до тех пор, пока этот дом не будет полностью закончен и пригоден для жилья! Я не собираюсь подкупать мистера Рэппса и его команду, как это делаешь ты, потому что в результате они работают все медленнее и медленнее в надежде получить в лапу новую порцию незадекларированных американских долларов. Тебе ясно?

– Канадских… – попытался он отстоять свои права.

– Я собираюсь выгнать Рэппса и его банду – вот это уж точно без предварительного обсуждения! Неужели ты не видишь, что они с нами делают? Одним словом, или этот дом будет готов в течение шести недель, или я уезжаю на Антибы к родителям до конца строительства. Понял, Стю?

– Оливия, остынь, дорогая, – сказал он с софы, где она его поймала. – Ты переутомилась, Бэрди заболела, в «Лэмпхаузе» некому занять ее место, у тебя ребенок и все такое…

Она хлестнула его по лицу пучком сельдерея, сорвала фартук и бросилась наверх.

Оливия легла на кровать в спальне и включила телевизор, стараясь успокоиться. Будучи «в положении», нельзя волноваться, напомнила она себе. Ее трясло от страха: она впервые потеряла контроль над собой и ударила Стюарта. А вдруг он уйдет к другой женщине? Сил и характера у него на это хватит!

Ее уже давно смущала мысль, что Стюарт всегда может поступать так, как ему нравится, чему весьма способствовало богатство. Он и раньше делал то же самое, не правда ли? Развелся с первой женой, Кристиной, оставив ей щедрые алименты, – и все! Что, если он когда-нибудь так же поступит и с ней?

Она вспомнила прогулку в холодный февральский день по берегу озера Вирджиния, как она старалась загнать знание о прежней жизни Стюарта подальше в глубины сознания – уже тогда она его любила, как любит сейчас. Она приняла его предложение руки и сердца без размышлений. Но теперь… Теперь она – преданная вторая жена, оправдывающаяся перед ним и хранящая в глубине души сомнение: а что, если Стюарт – такой человек, который в принципе не может остепениться и снова все пойдет прахом? Что, если он человек, который робеет перед отцовством, если его главный интерес – делать деньги, больше денег? Не очень-то его обрадовало, что у них будет ребенок – такая же часть его, как и ее!

Она попыталась расслабиться, сосредоточиться на телевизоре, по которому показывали что-то ужасно пошлое. Нашарила под подушкой носовой платок… Тут он вошел в спальню с подносом, на котором сервировал еду, приготовленную ею для него: пирог с заварным кремом и печеную картошку.

– Я подумал, может, ты голодна – тебе ведь теперь надо есть за двоих, дорогая!

– Ты даже не знаешь, когда ребенок должен родиться!

– В феврале.

– Как ты догадался? Тебя же никогда не бывает!

– О, я бываю, и много. Согласись, чтобы станцевать танго, нужны как минимум двое. Ешь, любимая. Тебе нравится, когда я кормлю тебя? Я вообще хороший кормилец, а сегодня делаю это во имя рода Маккензи!

Она расхохоталась, и это был шаг в правильном направлении. Выключив телевизор, Оливия все же решила, что последнее слово должно остаться за ней.

– Ты порочная, корыстная, эгоистичная свинья!

– Знаю. Но я всего лишь сколок с моего старика. Я обычно говорю ему это, когда он начинает подвинчивать мою жизнь. Ну, ешь… – Он протянул ей салфетку. – Я трудоголик, согласен, но мне нравится то, что я делаю, и тебе, думаю, тоже, потому что ты сама трудоголик. Корпорация «Маккензи» – не моя первая любовь, но я знаю, что твоя-то – «Лэмпхауз», дорогая.

– Не смей такое говорить, Стюарт Маккензи!

– Ладно, беру свои слова назад. Моя вина в том, что нам приходится жить на ограниченные средства, и я теперь испытываю настоящий ужас перед нищетой.

– Даже не заикайся! Ты понятия не имеешь, что значит быть бедным. У тебя всегда был богатый отец, чтобы избавить от «жизни на ограниченные средства»!

– Он этого никогда не делал и не сделает. Деньги, которые я зарабатываю, я зарабатывал сам – для нас. Компания отца принадлежит ему одному, я просто его представитель в Великобритании. Я могу выйти из дела, когда захочу, я не связан с ним, Оливия. Заработанные деньги я вкладываю по своему усмотрению, вот почему «Лэмпхауз» – наше дитя. Это, быть может, слепок с его главной компании, но именно я собственными усилиями собрал капитал, чтобы выкупить его у твоего отца, я, а не Маккензи-старший. Может, я и выглядел плейбоем-миллионером, но работал как вол! Мне некого поблагодарить – кроме тебя, конечно, ты была на моей стороне с самого начала.

– Стюарт, я знаю, ты сделал это для нас!..

– И не говори, что я не забочусь о тебе и ребенке. Я о тебе забочусь, семья мне нужна больше всего на свете.

– Расскажи мне, почему ты развелся с Кристиной.

– Ты знаешь, я тебе уже говорил.

– Откуда мне знать, что ты сказал правду? Разве не могло быть так, что не она ушла от тебя, а ты ушел от нее с другой женщиной?

– Я бы не стал тебе врать по такому поводу, и ты это знаешь! Не понимаю, почему ты ведешь себя так неразумно, разве что ребенок не вовремя…

– Кто сказал, что не вовремя? Возможно, он не вписывается в наши планы, но я могу справиться и с «Лэмпхаузом», и с ребенком, да! Для меня здесь нет проблем – может быть, для тебя?

– Оливия, я больше не желаю слушать чепуху, которую ты несешь в раздражении. Мы можем сменить тему? Подарок к твоему дню рождения вот-вот прибудет.

– Ох, нет! – Оливия схватилась за голову. – Не хочу больше ничего знать о твоих проектах, Стюарт!

– Тогда ешь, а я откажусь от обустройства конюшни. Тебе ведь нельзя ездить верхом в… состоянии приближающего материнства. – Она была рада, что он не сказал «в положении». – Это скаковая лошадь, – лукаво добавил он.

– Скаковая лошадь? – испуганно повторила она.

– Породистый араб.

– А что насчет виноградника?

– Я думал, ты увлечешься виноградниками, дорогая.

– Стюарт, чтобы держать скаковых лошадей и виноградники, нам нужно не двадцать восемь акров земли, а гораздо больше!

– Нет проблем, в будущем мы всегда сможем прикупить. Конечно, сейчас все это отменяется, так как ты решительно не желаешь заниматься виноделием. Ну, а стойло для араба – лишь начало. Мы могли бы кататься на лошадях, иметь конный завод…

– Стюарт, я отказываюсь дальше слушать этот бред. В чем дело, ты можешь мне сказать?

– Да ни в чем, милая… Просто я чувствую, что здесь у нас большие возможности. Декоративные садики и клумбочки не приносят дохода, вино и лошади – приносят.

– Теперь я знаю, почему ты – магнат-миллионер, Стюарт! – гневно фыркнула она.

– Что с тобой? Ты боишься стать миссис мультимиллионершей?

– Если хочешь знать истинную правду, то да.

– Почему?

– Потому что ты отдаешь большую часть себя делам, а значит – другим людям, и только меньшую мне.

– Оливия, милая, ты же сама сказала, что хочешь и другой жизни, не только на рабочем месте.

– Но не скаковых лошадей и виноградников, Стюарт.

Он пригладил рукой свои темные волосы и нерешительно пожал плечами.

– Знаешь, у вас, британцев, воистину странные мысли насчет денег, не правда ли? Богатство должно быть унаследовано или даровано королем за военные подвиги против так называемого врага – вот тогда все в порядке. А если оно выиграно в футбольный тотализатор или карточную лотерею…

– В Англии нет лотерей – пока!

– …то вы даже не платите за него налоги, – закончил он. – Но когда состояние заработано и все налоги уплачены, его обладатель – нувориш, совершенно неприемлемый в глазах светского общества. Черт, я, наверное, никогда не пойму английской логики в том, как делать деньги и как их тратить!

Оливия улыбнулась его горячности.

– Так, Мистер Кошелек, с вами все ясно. Но мы можем не заниматься всем сразу? Сначала дом, потом все остальное?

– Я думал об имени для ребенка. – Он вдруг сменил тему.

– И какое?..

– Оллипенни.

– Что это за имя?

– А помнишь, Джеймс Бонд и мисс Манипенни? Оливия Пенелопа Пирс Маргарет Маккензи, вот!

– А если будет мальчик?

– Полагаю, его можно назвать Стюарт Львиное Сердце.

– Ты когда-нибудь говоришь серьезно, Стюарт?

– Разумеется. Я говорю серьезно прежде всего о тебе. Твоя любовь, моя любовь, наша совместная жизнь. И всякие мелочи, чтобы сделать тебя счастливой.

– А как насчет полностью восстановленного и обновленного дома с приличной детской к концу года? Ты ничего не принимаешь всерьез, Стюарт. Даже свое богатство. Для тебя это как игрушка большого мальчика – тратить, тратить и забавляться этим!

– Да, я такой, Оливия. Я не принимаю всерьез ни деньги, ни их добывание. Для меня это забава, да, но так и должно быть. Действительно серьезные вещи – это другое: сама жизнь, любовь, здоровье, счастье, близость.

– Ты как-то обмолвился, что прежде не принимал всерьез самого себя, – напомнила она.

– Было дело… Понимаешь, я не чувствовал себя хорошим работником, хорошим сыном, хорошим студентом, хорошим мужем, достаточно хорошим любовником, достаточно хорошим наследником империи отца. Вот и поверил, что я на самом деле никчемный бездельник, который достоин только бутылки виски и бракоразводного процесса.

Никогда она от него такого не слышала!

– К тому же старый диктатор привык время от времени напоминать мне о моих несовершенствах. Я всегда старался следовать примеру старшего брата, из кожи вон лез, но все равно не получалось. Теперь, когда я наконец осознал, что я – это я, Стюарт Маккензи, а не замена Джоффа Маккензи, дела пошли лучше. Что не означает, будто они так пойдут и дальше, особенно если ты станешь для меня второй Кристиной.

– Шантажист!

– Нет, я просто боюсь, любовь моя.

– А ты любил ее?

– Я, похоже, вообще не знал, что такое любовь, пока не встретил тебя. И с тех пор я всегда был тебе верен.

Оливия отставила недоеденный ужин, который был приготовлен для него, и привлекла Стюарта к себе. Она простила ему все грехи, о которых знала, и даже те, о которых не ведала.

– Я ведь и слова не сказала о неверности, я говорила, что ты спятил, зациклившись на каких-то немыслимых планах. Мне жаль, что я вела себя по-хамски, но ты меня действительно достал своими виноградниками и прочими штучками, тогда как кругом полно настоящего дела.

Слезы капнули на его руку. Он вытер ей слезы и поцеловал.

– Забудем о моих светлых идеях, если они так выбивают тебя из колеи.

– Нет, храни свои светлые идеи, Стюарт, без них жизнь станет ужасно пресной. Только не пугай окружающих своей импульсивностью. Я люблю тебя так же, как ты меня, потому и вышла замуж, но я тоже часто пугаюсь…

Он крепко обнял ее, посмотрел в глаза и спросил:

– Могла бы шикарная леди вроде тебя выйти за меня, если бы я был безобразным старым бродягой, живущим на пособие?

– Ну, если пособие приличное…

Он ухмыльнулся.

– Об этом я и спрашивал… Но послушай, милая! Ты – лучшее, что есть в моей жизни. И я все сделаю, как ты хочешь, можешь поверить!

ГЛАВА 16

В субботу утром Оливия поехала в клинику проведать Бэрди.

– Не более получаса, миссис Маккензи! – предупредила ее медсестра. – Никаких волнений, не то у мисс Гу может подняться внутриглазное давление.

– Клянусь, – сказала Оливия и пошла в палату к Бэрди. Та сидела на кровати в темных очках и выглядела довольно бодро.

– Привет, Мисс Звезда, это я, Оливия Маккензи, пришла договориться об издании ваших мемуаров.

– Какое разочарование! Я-то думала, что прибыла Ее Величество, чтобы наградить меня орденом! – И Бэрди подставила щеку для поцелуя.

– Ты выглядишь прямо как героиня телесериала! – Оливия поставила корзинку с цветами на подоконник рядом с другими приношениями, среди которых был огромный букет от фирмы, положила виноград и бананы в вазу для фруктов на тумбочке.

– А ты заметила мою новую прическу?

– Разумеется, Бэрди!

– Медсестра сделала ее мне, чтобы я не тяготилась визитами знатных посетителей, – сострила Бэрди, поправляя волосы.

– Как себя чувствуешь?

– Прекрасно. Но кое-чего начала побаиваться…

– Это чего же именно?

– Понимаешь, они обращаются со мной, как с особой королевской крови. За деньги, которые стоит частная операция, готовы пятки лизать. Вот я и боюсь привыкнуть к жизни крестной матери миллионерши.

– Вот тебе маленький подарок от Стюарта и меня. – Оливия передала Бэрди небольшой сверток. – Так как со зрением, Бэрди?

– В темных очках чувствую себя слепой, как летучая мышь, но их надо носить еще неделю. Врач сегодня утром приходил, обласкал меня и сказал, что я выгляжу хорошо. Вся жидкость уже вытекла и глазное давление упало, так что я, наверное, через пару дней начну видеть предметы отчетливее. Велели капать в глаза четыре раза в день. Хорошо, что это делает медсестра, самой чертовски неудобно, особенно в темных очках. Ну, а какие новости на издательской сцене?

– Вайолет предложили из Штатов огромный аванс за обе ее книги. Она написала нам трогательное маленькое письмо, в котором благодарит «за веру в ее способность до сих пор развлекать публику».

– Прекрасно!

– Ну, а теперь не собираешься ли ты развернуть подарок?

Бэрди начала с трудом освобождать маленькую коробку от подарочной упаковки. Оливия ей помогла.

– Что это, Оливия?

– А ты не видишь? – спросила Оливия. Ей хотелось узнать в конце концов, была ли операция успешной или Бэрди только притворяется за темными очками.

– Конечно, вижу – но смутно! Выглядит как птичка в клетке.

– Посмотри повнимательней. Это музыкальная шкатулка, разве не прелесть?

– О, прекрасная вещь… – сказала Бэрди с хитрецой в голосе. – Как я полагаю, позолоченная? Вам со Стюартом не следует тратиться на меня, дорогая. Вы и так дали мне достаточно.

– Что за чушь!

Оливия потянула за кольцо наверху крохотной клетки, и птичка запела:

 
Я на веточке, на веточке сижу,
чик-чирик,
Свое кружево ровнехонько вяжу,
чик-чирик!
 

Чем быстрее звучал мотив, тем быстрее крутилась птичка на жердочке в своей позолоченной клетке.

– Какая чудесная штучка! – воскликнула Бэрди.

– Стюарт привез ее из Нью-Йорка, – заметила Оливия.

– Я тронута, что он подумал обо мне, вращаясь среди миллионеров. Спасибо вам обоим… Знаешь, положи-ка это в тумбочку, пока какая-нибудь растяпа не поставила на нее судно! – Оливия сунула клетку в тумбочку, а Бэрди спросила: – Кстати, а где твой муж, почему он не пришел повидаться?

– Прости, Бэрди, он передавал привет. Понимаешь, с того сельского праздника, когда я как дура шлепнулась на чью-то могилу, нас все время куда-то зовут. Стюарт принял приглашение поиграть в гольф с доктором Гарретом и его друзьями в Мидхэрстском клубе.

– Вы этого добились!

– Да, нам удалось войти в местное общество, – Оливия скривила лицо, – и теперь я соломенная вдова, почти как мама.

– Кстати, твои родители прислали мне открытку с пожеланием скорейшего выздоровления и билет с открытой датой вылета на юг Франции. Твоя мама хочет, чтобы я «восстановилась» у них на Антибах.

– Так это здорово, Бэрди!

– Нет, не здорово. Я не досужая дама, Оливия, тебе бы следовало знать. К тому же я полагаю, вы со Стюартом были в курсе дела. Меня не удивит, если окажется, что ты сама и подготовила это предложение, ха! – Темные очки съехали ей на кончик носа. – Во всяком случае, я его не принимаю.

– Примешь и поедешь, после операции тебе нужен долгий хороший отдых.

– Я больше не приемлю благотворительность ни от Котсволдов, ни от Маккензи.

– Хорошо, брось ее нам в лицо, меня это не беспокоит. Когда вернешься в «Лэмпхауз», получишь уведомление о прекращении выдачи зарплаты, если тебе от этого станет легче.

Бэрди стиснула руку Оливии своей маленькой ладошкой.

– Ты милая, но не заставляй меня страдать. У меня есть гордость, знаешь ли.

– Знаю. Ее так много, что однажды она тебя просто задушит.

– Во всем виноват климакс, он приводит женщин в отчаяние… – И Бэрди расхохоталась.

В дверях появилась голова медсестры.

– Никаких волнений, Сибилла! Еще десять минут – и вашей гостье уходить, а вам – приняться за ланч.

Бэрди помахала ей вслед и скорчила гримасу.

– Сибилла, видишь ли! Хотела бы я знать, с чего это они позволяют себе такую фамильярность!

Она попросила Оливию налить воды, та сделала это и подала ей стакан.

– А как кормят?

– Ужасно.

– В самом деле? Не дают выбирать?

– Конечно, дают, вот я и выбираю – творожная масса или протертая каша. Одно надувательство, я один-единственный раз получила на завтрак что-то съедобное. Со среды они меня морили голодом, только вода без хлеба, причем даже не разрешали сесть, чтобы выхлебать эту воду. Мол, внутричерепное давление может повыситься перед операцией…

Бэрди оживленно болтала. Оливия была рада, что она так весела после операции и, похоже, верит в ее успех.

– Я уж было совсем собралась помереть с голода и отдала омлет ночной сиделке, которая была еще более голодна, чем я. Она была ему рада, а мне он напомнил яичный порошок времен войны. К ланчу мне принесли куриные тефтельки, приготовленные на пару. Я им сказала: с зубами у меня все в порядке, может, вы меня перепутали с другим пациентом?

Они еще потолковали о том о сем, и Оливия, заметив, что Бэрди устала, сказала, вставая:

– Ну, я пошла, Бэрди!

– Так скоро? – жалобно спросила та.

– Мои полчаса истекли, и я не хочу, чтобы меня выставили…

– Навещать больного – больно. Моя старая тетка, сестра отца, которая вырастила меня, умирала столько раз, что я потеряла счет часам, проведенным у ее постели. В общем, иди, если хочешь.

– Бэрди, а ты помнишь то время, когда я пришла к вам скверной девчонкой, ищущей убежища от своей отвратительной средней школы?

– Нет, не помню!

– Помнишь, помнишь! И то, как я улизнула из школы, и то, как ты спасла меня от папиного гнева, сказав ему, что пригласила меня остаться на уик-энд.

– Ну и что? – неохотно сказала Бэрди.

– А то! Теперь я говорю то же, что сказала тогда: никогда не смогу отплатить тебе, потому что я не такая богатая, как мой отец. А ты мне ответила: деньги – это еще не все. Да, так ты и сказала! С тех пор в папиных разговорах меня больше всего раздражали эти бесконечные фунты, шиллинги и пенсы. А еще ты сказала мне, что надо делать добро ближнему, чтобы тот сделал добро следующему и так далее, пока весь мир не будет наполнен добрыми делами.

– Я так говорила?

– Именно так.

– Должно быть, у меня случился неудачный день на работе…

– Бэрди, хватит вилять! – воскликнула Оливия, посмеиваясь над нежеланием Бэрди, чтобы на нее смотрели как на маяк в ночи. – Я это слышала, запомнила и никогда не забуду. Ну так вот, я хочу сделать доброе дело именно для тебя и именно сейчас. И хватит говорить о больничных счетах и стоимости отдыха на Антибах – это доброе дело!

– Убирайся отсюда, Оливия Котсволд-Маккензи, пока я не разревелась!

Оливия, с ямочками на щеках, ласково взглянула на новую прическу Бэрди, подкрашенную голубым, – та всегда была такой старомодной! Она наклонилась и шепнула ей на ухо:

– Я приду в понедельник, лапушка. Прошу прощения насчет завтра, но мы со Стюартом намерены провести весь день в постели. Воскресенье – это единственное время, когда мы можем вести себя как настоящие разлагающиеся миллионеры.

– Скажи своему мужу, что если он больше думает об игре в гольф, чем о визите к Бэрди Гу, то я не желаю его видеть!

– Скажу. И вытащу его навестить тебя в понедельник после работы.

– Не беспокойся, к тому времени меня могут выписать.

– Нет, нет, ты пробудешь здесь по крайней мере еще неделю. Пока, Бэрди, развлекайся с канарейкой!

Она поцеловала Бэрди в щеку и оставила ее наедине с новой порцией куриных тефтелей на пару.

Оливия прибыла домой сразу после двух и отпустила Эрнста на уик-энд. Стюарт еще не вернулся с гольфа, так что она приготовила себе немного супа и бутерброд с сыром и улеглась в постель. Доктор Гаррет сказал ей, что надо каждый день стараться задирать ноги хоть на пару часов. Хорошо бы она выглядела в офисе с ногами на столе, если бы кто-нибудь вошел к ней в кабинет!

Уик-энды были единственной возможностью потворствовать себе. Но не успела она устроиться в постели с миской супа и включить старый фильм с Дорис Грей, который уже раз десять видела, как зазвенел звонок, сопровождаемый тяжелыми ударами дверного молотка. Она подумала, что Стюарт забыл ключи, но это оказалась Аннабел с корзиной в руках.

– Хэлло, надеюсь, я вас не потревожила? Вот вам несколько растений для декоративного сада!

– Ах, не упоминайте о наболевшем! Стюарт желает выращивать виноградники и разводить лошадей, – мрачно сказала Оливия, стоя перед ней босиком. – Заходите, я как раз ем томатный суп – хотите немного?

– Нет, спасибо, Оливия, я только что съела ланч, но вы продолжайте! Я знаю, Стюарт сейчас играет в гольф с доктором Гарретом, и хочу извлечь выгоду из его отсутствия. Мне надо поговорить с вами наедине.

Это прозвучало зловеще, но Оливия бесстрашно впустила Аннабел и проводила ее на кухню.

– Ладно, вываливайте растения в раковину, а я пока сбегаю наверх и принесу свой ланч. Возьмите себе стакан молока и идите в гостиную.

– Спасибо, я не хочу пить, – сказала Аннабел от раковины.

В гостиной Оливия свернулась клубочком в любимом кресле, в то время как Аннабел заняла софу.

– Ну, вперед!

– Знаете, я пришла извиниться за Макса.

– За Макса? При чем тут Макс? – спросила Оливия, доедая холодный суп.

– Ну, вам известно, что он может быть немножко фанатиком, когда говорят о его происхождении. – Гораздо больше, чем «немножко», подумала Оливия. – Его дурацкие замечания в поезде по дороге домой – это просто дурной вкус. Он всегда был за апартеид, потому что боится, что страна захлебнется в крови, если АНК утвердится во власти!

– Я не знала, что это вас беспокоит, Аннабел.

– Он сказал мне, что, похоже, разозлил вас своей позицией.

– Это точно. Ваш муж – расист, мне следовало это сказать ему в лицо.

– Вы должны вспомнить, что Макс воспитывался в Южной Африке, и понять, почему он так думает о свободе страны и…

– Нет! – Оливия подняла руку. – Я не хочу обсуждать эту тему, я ничего не знаю о Южной Африке, кроме того, что у Маккензи там офис. И вообще, почему вы должны за него извиняться? Почему бы ему не сделать это самому?

– На самом деле Макс прекрасный человек, Оливия…

– Мы любим вас и ваших детей, но, извините, Стюарт и я не в состоянии общаться с Максом, даже если это ваш возлюбленный муж.

– В действительности – нет.

– Простите, не поняла?

– Макс мне не муж, и я здесь не для того, чтобы защищать его, Оливия. Я тоже думаю, что он свинья, когда выступает насчет черных в Южной Африке. Но он поддерживает меня с детьми, а кроме него мне больше не к кому обратиться. Трижды разведенная, с шестью детьми, я должна была оставаться одна, пока не нашла того, кто охотно и без рассуждений взял меня со всем семейством. Я бы не пережила этого снова, Оливия.

Оливия начала понимать, почему Аннабел так слепо обожает Макса.

– Я состояла в браке трижды и трижды разводилась, до того как встретила Макса. Он – лишь однажды, и они не разводились, она трагически погибла. Ни он, ни я не хотели снова проходить через эти браки-разводы. Я ношу его имя, потому что так проще и вокруг меньше сплетен. Да и на репутации отцовского бизнеса это могло бы сказаться – «дочь владельца фирмы, трижды разводилась и сейчас живет в грехе»!

– О, Аннабел… – Оливия не знала, что и сказать.

– У Макса двое детей от прежнего брака – Салли и Сара, а у меня двое от первого брака, Дикки и Говер, одна от второго, Тэнди, двое от третьего, Брайс и Луиза. А последняя Эми – наша общая. Мы – что-то вроде расширенной семьи. – И Аннабел пожала плечами, словно извиняясь, что она не такая, какой показалась при первом знакомстве.

Расширенная семья – это точно! Где они брали время? – изумилась Оливия.

– Аннабел, нас со Стюартом не касается, как вы с Максом живете, женаты вы или нет. А вот то, что Макс ведет себя как расист, мы не приемлем.

– Макс говорит такие вещи, потому что он очень озлоблен, Оливия. Не буду вдаваться в подробности, потому что вы носите ребенка – говорят, все, что чувствует мать, чувствует и дитя, – но Макс пережил страшную трагедию на почве расовых беспорядков. Его жена была убита на их ферме под Иоганнес-бургом, он сам и две их дочери едва тоже не расстались с жизнью.

– Ужасно слышать это, Аннабел, право же! Однако поймите и вы: ни Стюарт, ни я не чувствуем себя уютно в присутствии Макса, слишком много в нем гнева. Так что, если не возражаете, обойдемся без злобных и мстительных сцен. Но вы и ваши дети – добро пожаловать в любое время!

– Я надеялась только утихомирить бурю… потому что не хочу рассориться с вами, ваша дружба много для меня значит, Оливия. Ну, – она встала и невыразительно улыбнулась, – я, пожалуй, пойду. Извините за вторжение.

– Ну что вы, что вы…

У входной двери Аннабел внезапно разрыдалась, закрыв лицо руками. Пораженная Оливия обняла ее и тихо сказала:

– Пойдем, сядем…

– Нет, со мной все в порядке.

– Но ведь что-то случилось, Аннабел?

Та уткнулась лицом в плечо Оливии, глотая слезы.

– Я… я думаю, у этой свиньи связь с Ютой…

– О нет! Нет, я уверена, вы ошибаетесь, Аннабел! – Оливия почувствовала себя совершенно беспомощной: что говорить в такой ситуации? – Послушайте, давайте присядем, я налью по чашечке чая…

– Нет… я уже в порядке… – Аннабел шмыгнула носом и полезла за платочком. – Я высказалась напрямую, и мне стало легче. Я так давно их подозревала. Простите, Оливия, но… мне просто необходимо было сказать вам об этом, именно вам: я знала, что вы поймете и не будете сплетничать.

– Ну конечно, дорогая, я все поняла, но уверена, что вы ошибаетесь.

– Ах, нет, вовсе нет – Тэнди рассказала мне, что творится у меня за спиной!

Аннабел откинула голову и вызывающе улыбнулась, вытирая остатки слез.

– Во всяком случае, Юту я уволила, и теперь у меня дел по горло, пока не найду новую домработницу. Макс сказал, что я истеричка… Простите, Оливия…

– Вам нечего извиняться, Аннабел, я всегда вам рада. Может, все-таки еще посидите?..

– Нет, спасибо, не хочу, чтобы ваш муж застал меня здесь. – Она подобрала пустую корзину. – Увидимся, Оливия!

– Я вам позвоню, Аннабел. Как только удастся пораньше вернуться с работы, мы встретимся и поболтаем до прихода Макса. Спасибо за декоративные растения, мы с Энди их высадим. Пока, Аннабел!

Та пошла прочь со своей пустой корзинкой.

– Аннабел!.. – Та остановилась и оглянулась, ее глаза все еще были заплаканы. – Передайте от меня Максу, что я ему голову оторву, если он не извинится!

Она улыбнулась и помахала рукой. Настроение у нее несколько поднялось. А тут как раз на подъездной дорожке зарычал «феррари». Аннабел сошла с нее на обочину. Стюарт отвернул, чтобы не задеть ее, и едва не зацепил стойку ворот. Он вылез из машины и сказал: