Текст книги "Пилот на войне"

Автор книги: Александр Зорич

Соавторы: Клим Жуков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Да уж. Современные методы допроса я испытал на собственной шкуре. Утаить, правда, удалось, но исключительно благодаря тому, что дознаватели «Эрмандады» начали рыть не в ту сторону. Короче говоря, я согласно кивнул, мол, да, понимаю.

– Так вот, в случае ареста будь готов, что мы выложим все. И про тебя в том числе. Твои подвиги в неприглядном амплуа пирата, выдающуюся роль в нашем побеге со Шварцвальда…

– Ничего, ничего. – Я запретительно поднял руку. – Абсолютно все мои художества зафиксированы инструментальным способом и подтверждены моими собственными показаниями для ГАБ.

– Вот как? – Скальпель удивленно поднял белесые брови. – Кстати, спасибо за Шварцвальд. Выпьем.

– За Шварцвальд. – Поддержал я. – Чтобы нам всем и далее так везло.

Мы опрокинули по второй и звонко утвердили стопки на столешнице.

– Теперь моя очередь?

– Излагай. – Доктор повел ладонью в мою сторону.

– Излагать-то особо нечего. Ты все сказал. У меня к вам никаких претензий. Никаких враждебных намерений. Ничего. Вы не трогаете меня, я забываю о вас. Всё, точка. Очень надеюсь, что я прямо сейчас не выписываю вам индульгенцию.

– Индульгенцию? – Докторские брови опять превратились в удивленные коромысла.

– На дальнейшие художества. Торговля органами, например. – Я указал на него пальцем, прищурившись, будто целюсь из пистолета.

Док Фарагут запрокинул голову и как-то трескуче расхохотался. Веселье не иссякало секунд сто двадцать, а то и все сто тридцать. По впалым щекам струились слезы, осушаемые идеально чистым рукавом мундира.

– Ну, Андрей! Я прямо сейчас могу пообещать, что зарою, ха-ха-ха, скальпель войны, в землю! И что?! Ты поверишь? И, даже если не поверишь, как сумеешь проверить?! Ха-ха-ха! Ведь точка! Так? Отсюда наши дорожки разбегаются навсегда!

Я невольно почесал затылок. Была у меня такая привычка ради бодрости мыслей.

– Навсегда, док – это очень долго. Все может измениться. Мой друг Комачо Сантуш научил меня главному закону астрофизики: Вселенная имеет форму чемодана. И наша встреча на Паркиде тому лишнее подтверждение.

– Са-а-антуш… – протянул он. – Комачо, лысый мерзавец, давненько не встречались!

– Бритый. Бритый мерзавец. – Поправил я. – Встретитесь на той стороне, если кто-нибудь отмолит тебя от адской сковородки.

– Комачо погиб? Что ж… Вы, как я слышал, были дружны. Где это случилось?

– Здесь, на Паркиде. Возле Керсаспа.

– Судьба… Такой пилот и в самом конце войны! Не повезло.

– В самом начале. Мы были здесь в разведрейде.

– За упокой души. – Поднял стопку доктор.

– Мягкой посадки, друг. – Мы выпили по третьей.

После короткой паузы, наполненной причмокиванием и занюхиванием (коньяк был дивно хорош – не соврала буфетчица!), доктор сказал:

– Значит, форму чемодана? Глубокая мысль. И верная. Ну что же, Румянцев, торжественно клянусь, что не распотрошу больше ни одного живого тела. Полегчало на душе?

– Незначительно. Проверить я все равно не сумею. – Я разлил коньяк в четвертый раз, в нарушение правила «руку не меняют» – ох уж мне эти условности! – Зачем ты, док, все время поминаешь душу? Я не верю, что ты религиозен.

– Зря. Я верю в Бога. Вера моя абсолютна, как ноль Кельвина. – Серьезно ответил он.

– Ого! Трудновато представить тебя в кирхе распевающим псалмы, или как там у вас принято?

– Невозможно! Не «трудновато», а невозможно! – Доктор поднял палец. – Хотя лет тридцать пять – сорок назад я отметился в этом бесполезном занятии.

– Потрясающе. Тогда почему занятие бесполезное, если вера абсолютна? И как твои занятия вяжутся с десятью заповедями?

– Напрямую. Напрямую, Андрей. Бог создал нас такими, какие мы есть. Мне нравится то, что я делаю. Делал. – Поправился он и поднял глаза к пластиковому небу. – Как, впрочем, и подавляющему большинству нашего народонаселения. Грех – это всегда приятно. Раз Бог вот так решил, значит он знал, что делал. Значит, ему тоже наплевать на то, что в вашем обществе принято считать приличным и правильным, как и мне. Вот и всё. Дорогой Создатель, к тому же, терпит такие милые шалости как война. Да и сам любит пошалить: ураганы, землетрясения, вирусы… Знаешь, Андрей, какие очаровательные это божьи создания? Взять, например, стальную оспу. Или трайтаонскую эйхелею. Это что, ошибка? Неудачный проект? Сомневаюсь! Они совершенны, эти создания. А я! Я вообще образ и подобие! Я выше ангелов и архангелов, потому что имею свободную волю и способность творить! Вот я и творю что считаю нужным, как и обожаемый Господь.

В конце короткой проповеди доктор поднял обе руки к подволоку, голос зазвенел, загуляло встревоженное эхо. Фигура и стиль риторики до того напомнили незабвенного Иеремию Блада! Пугающе напомнили. Ну что же, подобное притягивается, что бы там ни вещали физики.

– Послушай, док! – Во мне проснулся православный. – Богу, конечно, плевать. А вот твоей, моей, чьей-нибудь душе – им не плевать. Это им надо жить в поле заповедей, или, хотя бы, стараться.

Диспут, впрочем, не состоялся.

Доктор сказал: им надо, вот пусть и стараются, а потом зашипела шлюзовая дверь и в бокс ввалились Салман с Ахиллом-Марией. Пино сорвал маску, швырнул ее на груду ящиков, понюхал воздух.

– Вы тут что, коньяк глушите, сволочи? Здорово, Румянцев! Док, выкатывай еще пару стопок, будем победу праздновать! И чтобы ты от меня, наконец, отлип со своей вербовкой, «Эрмандад» вонючий! Не бывать Салману в вашем крысятнике!

Ну что же. Доктор выкатил, а Салман скупо подтвердил содержательную сторону нашего договора.

Он и Скальпель отходят от дел, как и собирались, когда грянула война. Быть может, вернутся в Кирту, планета Махаон, система Асклепий. Или еще куда, подальше от скуки центральных миров.

Ахилл-Мария похвастался, что Салману, скорее всего, присвоят Золотой Крест Героя (также известный как Крест Карла Великого и просто как Еврокрест), дескать комбриг уже услал представление.

Вот уж кого я терпеть не мог, так это его! С его усиками, аристократическим носом и манерой держаться, будто с карандашом в заднице! И ничего. То есть совсем. Посмотрел, потряс руку и никаких эмоций. Совсем.

А ведь это он, лично пытал меня в таком специальном беленьком отсеке на станции «Тьерра Фуэга»! Это по его указке меня напичкали тетратамином и уложили под мозголом, отчего я чуть не скончался, или свихнулся – не ведаю, что хуже. Это он выслеживал и гонялся за мной по всему Тремезианскому поясу, едва не зацапав на копях Шварцвальда!

Тогда я спасся только благодаря везению и бойцам дель Пино, которые так удачно и вовремя сцепились с группой «Алых Тигров». А потом я отпустил и самого Салмана вместе с доктором, хотя мог и застрелить – были все шансы.

Но не застрелил.

И сам уцелел.

И вот мы четверо стоим в медбоксе на Паркиде, попиваем коньяк, а я силюсь, и никак не могу вспомнить: что за дела, и что за споры у нас были с этим хлыщеватым типом? Неприятная, конечно, физиономия. Так что с того?! Голубая кровь в сотом поколении – вот уж не повезло мужику!

Конечно, его подвиги и подвиги его службы в Тремезианском поясе попахивают. Да только не моя это забота. Я простой старший лейтенант флота Ее Величества России! Делишки «Эрмандады» пусть ГАБ нюхает, у него нос подходящий.

Пока беспокойную голову вашего друга Андрея Румянцева буравили сии путаные мыслеформы, воздух мелко затрясся. Да и не мелко!

Далекая вибрация переросла в сокрушительный грохот, даже, скорее, визг, от которого ходуном заходила земля под ногами и стены эллинга.

Тренированное ухо доложило: метрах в двадцати-тридцати работает твердотельная батарея противокосмической обороны в режиме максимального расхода жидкого пороха. И, судя по всеобщему рокотанию, не одна она.

Я не успел ничего сделать. Даже подумать как следует не успел. В невероятном прыжке огромная туша Салмана перелетела через стол, сграбастав на лету коньяк, после чего центнер с гаком, не считая бороды и мундира, врезались в нас с доктором и погребли под собой.

– Воздух! Твою мать! – Заорал он. – Ложись!

«Неужели… Неужели же клоны нарушили договор?! Но как их умудрились прошляпить на орбите?! Как?! Ведь все, буквально все зенитные пушки в окрестностях сходят с ума!»

Холодный ком подкатил к животу, а я попытался вырваться и побежать к родному «Дюрандалю». Такие у нас выработались полезные рефлексы.

– Отпусти, дурак здоровый! – Придушенно захрипел доктор. – Это салют! Простой салют!

– Чего? – Салман приподнялся, упираясь ручищами в наши грудные клетки.

Сверху нависла тень Ахилла-Марии.

– Коньяк, однако, спас в первую очередь. Вставай, Салман – это салют!

Я захохотал, сорвал с пояса маску и, как безумный, поскакал на улицу, в вой и грохот, в котором больше не было ничего страшного.

Да, это была батарея «Клевцов». Пять машин стояли посреди улицы, уставив стволы в небо. Они извергали вулкан огня, который казалось, достигал звезд на небе. Весь Хордад сверкал тысячами пламенных трасс, сплетавшихся в зените, под желтоватым сиянием туманности.

Мой табельный пистолет сам оказался в руке и его слабый голос спел свою партию в совокупном ликовании могучих орудий.

– Победа! Победа!! Победа!

Теперь я поверил. Только теперь, когда пушки рвали на части холостую и совсем не опасную ночь.

Глава 17
Отпуск

Июнь, 2622 г.

Город Полковников

Планета С-801-7 (код «Ямал»), система С-801

Vector. Дело № 56. Документ 8.

Объяснительная записка

Яхта «Рената» была утрачена по объективным причинам.

Поскольку нами, чтобы не привлекать внимания со стороны нежелательных элементов, использовалась легенда «Эрмандады», мы задействовали наряд сил и средств, который представлялся адекватным с точки зрения легенды и вполне достаточным для захвата яхты проекта КГ-26024 с учетом ее вероятного кустарного довооружения на Эное (или других неизвестных нам объектах «векторов»), но без расчета на противодействие группе специализированных боевых флуггеров.

Внезапное появление обученного и организованного противника, задействовавшего два звездолета и не менее 10 боевых флуггеров, явилось для моих оперативных сотрудников полной неожиданностью.

Как командир операции, вину за утрату яхты беру на себя, готов нести всю меру ответственности перед Родиной.

Подпись: майор ГБ Ж.Патру»

Дали мне все-таки отпуск! Месячную вакацию!

Сперва, конечно, дали орден «Славы» второй степени – все четко по диспозиции Шубина, справедливца нашего. Звезда подоспела на удивление шустро. На волне победной эйфории командование сделалось быстрым на щедроты.

Медальки и поощрения лились на нас, как из рога изобилия! В начале-то войны, я помню, ситуация была куда печальнее. С наградами и всякими досрочными производствами – не допросишься и не дождешься. Ну а тут победа, все радуются. И мы, и начальство. Заслужили!

Всего неделя прошла после памятного разговора с моими заклятыми друзьями, как грудь уже украсилась второй звездой Ордена Славы, а офицерская книжка – электронной меткой об отпуске.

Свободу я намеревался потратить с пользой.

Навестить Рошни в госпитале, раз. Сделать что-то с ее некрасивым статусом военнопленной, два. Сделать что-то толковое с нашей совместной личной жизнью, три.

Вот такой план. Но следовало поторопиться пока ее не выписали, а то ищи потом в лагерях фильтрации! Или вовсе клонам передадут, и тогда вообще финиш – у них с учетом и до войны было туго, а уж теперь, с таким наплывом беженцев…

Отправят мою любимую восстанавливать народное хозяйство в системе Диза, а клонированный губошлеп забудет поставить галочку в планшете – и привет, пишите письма.

Эти соображения заставляли поторапливаться.

Так что, сказано – сделано.

Я прописался на ближайший рейс на Восемьсот Первый парсек. Там, напомню, в нашем флотском госпитале лечилась Рошни.

Гражданское сообщение еще не восстановили, так что «рейс» – это громко сказано. Восемь эскадренных буксиров снимали с орбиты крепость, пункт назначения – аккурат нужный. Поговорил с кем надо – и вот уже ваш покорный слуга заселен в кубрик крепости типа «Кронштадт».

Итак, попутный «Гусар» до орбиты, «Кронштадт», три незабываемых дня в обществе трюмной команды, орбита С-801-7, «Андромеда» до космодрома Глетчерный.

Здравствуй, Город Полковников со всеми твоими тремя звездами!

Еще на борту «Кронштадта» я забрался в военную сеть. Когда крепость заняла законное место на геостационаре планеты С-801-7, терминалы подключились к сети, скачав свежие обновления.

Куда определили мою любовь?

Гадать бессмысленно. Я подключил коммуникатор к ближайшему терминалу и, лежа на койке, принялся просматривать списки плененного «груза триста».

Списки были на изумление богатые! Госпиталя системы приняли свыше восьми тысяч раненых клонов!

Оно, конечно – не объем для современной базы информатория. Опасения были лишь в аккуратности учета. Однако первый же запрос по имени и званию дал положительный результат.

– Так… – произнес я вслух и, кажется, довольно громко, потому что отдыхавшая от вахты компания хором обернулась на голос.

– Ты чего, старлей? – Спросил участливый боцман Алтуфьев, сильно проникшийся ко мне на почве преферанса.

– Не обращай внимания, Михалыч. Мыслю вслух. – Отмахнулся ваш покорный слуга.

«Рошни Тервани, лейтенант – госпиталь № 9. Тервани Р. – госпиталь имени Семенецкого. Т. Рошни – госпиталь Архангела Михаила», – прочел я.

Как же вас много!

Хреново то, что для подавляющего большинства славянского и всякого прочего туземства конкордианские имя и фамилия совершенно неразличимы. Например, Рошни могли запросто принять за фамилию. А то, что она еще и Поуручиста – так кому какое дело?! Лечат? Лечат! Скажите спасибо!

В лучшем случае, записали бы как Тервани Поуручистовну Рошни. Но ведь и так не записали.

Ладно, будем разбираться.

Я навел курсор на первое имя. Запись послушно расцвела информационным окошком: лейтенант 27-ой дивизии. Номер 45/5687. Пол мужской, 24 года.

Не она…

Второе имя… Третье…

Следующие две записи оставались глухи и немы. Никаких деталей вообще.

А чего я ждал?

Рошни мы с доком дотащили до госпитального судна «Святитель Пантелеймон» без сознания и личных документов – до того ли было?! То есть спасительного куска пластмассы, могущего о ней всё-всё рассказать, не имелось. Только моя личная вводная, которую забивали в планшет вручную под диктовку, а потом запросто посеяли в шквале информационного мусора, в то время как сама Рошни была в явном неадеквате. То есть ничего не могла поведать. Управляемая кома, товарищи – суровая необходимость.

«Придется действовать методом личной явки», – заключил я.

Прямо на космодроме Глетчерный очень кстати располагался госпиталь имени Адольфа Гурьевича Семенецкого – того самого нейрофизиолога, который изобрел и впервые применил управляемую кому.

От космодрома до госпиталя курсировал монорельс – десять минут ходу.

Быстро, но мимо.

Запрашиваемый пациент выписан. Да, женщина. Пилот? Нет, что вы, инженерные войска. А где могут содержаться клонские пилоты? Точно не знаю, но у нас их нет. Если пилот, так это вам лучше всего в госпиталь имени Михаила Архангела – это же пилотский госпиталь!

Вот примерно такой диалог состоялся в регистратуре с симпатичной женщиной по имени Любовь Ростиславовна после того как меня обломала информационная стойка.

Мог бы и сам догадаться, кстати, насчет Михаила Архангела!

Архангел Михаил – святой покровитель москитного флота! Куда же еще деваться летуну, пусть и клонскому?

Я выбежал на улицу, где незнакомый пехотинец поделился скупой матерной тирадой по адресу «тех долбозвонов, которые до сих пор не восстановили монорельс до города». То есть надо было ловить попутку.

Ну надо так надо!

Мир полон добрыми людьми.

В моем случае добро отлилось в броню танка Т-12, который лихо затормозил на шоссе прямо пред носом.

– Здорово, старлей! – Из люка показалась голова в шлемофоне с откинутым забралом. – Тебе куда? И поживее, видишь, я без дышарика.

Танкист похлопал себя по горлу.

– Здорово! Мне до города. Выручишь?

– Эй, Крендель! – Танкист наклонился над люком, явно пренебрегая рацией. – Выручим крылатого?

– Я не Крендель! – Глухо ухнула танковая утроба и что-то еще, гораздо тише, а потому не слышно.

– Залезай, брат, на броню! У нас все забито, сам понимаешь. Вон там за башней хреновина! За нее цепляйся, мигом домчим. – Он махнул рукой и скрылся в люке.

Вот так, без удобств, зато быстро, я и упал в объятия Города Полковников, попутно чуть не отморозив задницу. Холодно было. Июнь на «Ямале» не курортный – минус девятнадцать на солнце!

В госпитале я быстро нашел терминал, который раскололся, что пациент Тервани Р. находится в отделении для выздоравливающих. Этаж, палата… И все, никаких подробностей.

Опять регистратура, опять тетка, на этот раз совсем не любезная, поэтому, собственно, и тетка.

– У нас режимный объект! – Бросила она в окошко. – Больной из контингента военнопленных, им часов посещения не полагается!

– А если я близкий родственник?

– А у вас есть близкие родственники в Конкордии? – Последовал ожидаемый ответ.

– Есть. Ваш пациент, может быть, моя невеста! – Я забрался в окошко едва не по пояс и скорчил жалобную физиономию.

Не помогло.

Противная тетка физиономию тоже скорчила, но не участливую, как я надеялся, а вредную, с поджатыми губами.

– Невеста – это гражданское состояние. У вас есть документы, подтверждающие факт помолвки?

– Нет, но…

– Тогда разговор окончен! – Отрезала она, и для ясности сложила руки на крахмальной груди.

– Но, позвольте, я орденоносец, вот! – Распахнул куртку, китель засиял двумя «Славами», «Отвагой» и «Наотаром», которые не произвели ни малейшего впечатления.

– И что? Есть документы? Ордер комендатуры на посещение? Или, может быть, у вас есть виза ГАБ? Прекратите отвлекать людей от работы! Всё! – Он решительно вытолкала меня из окошка и захлопнула его со своей стороны.

Я стоял и чесал репу в совершенной растерянности и досаде.

Вот ведь!

Режимный у них объект!

Съем я ее, что ли?!

«Кстати, очень может быть, что не ее, а очередного его.»

Надо мыслить логически… И начал я мыслить.

Безвыходных ситуаций не бывает. Ордер мне вряд ли выпишут. На каком основании? Визу ГАБ тоже не получить… Может в нахалку мимо КПП с каменной рожей? Хотя постойте! ГАБ – Глобальное Агентство Безопасности… Я знаю там одного человека, который может… Да практически все может!

– Товарищ Иванов! – Вырвалось у меня, а руки уже нашаривали коммуникатор.

И ни тени уместных мыслей! Например, что Иванов – слишком важная фигура, чтобы грузить его такой мелочью. Кто, опять же, сказал, что он доступен по обычной связи?

Пальцы сами искали номер в реестре контактов.

Длинные гудки в трубке и вдруг…

– Слушаю, Иванов.

– Здравия желаю, товарищ Иванов, я тут…

Сухой и трескучий голос большого человека разом обрезал всё мое сбивчивое суесловие.

– Румянцев? Румянцев, нам надо поговорить. Жду тебя в кафе «Арсенал» на углу Пятой и проспекта Красных Зорь. Сегодня в 21–35 по местному. Не опаздывай. Отбой.

Короткие гудки.

«Вот ведь! – Восхищенно думал я, упрятав коммуникатор в карман. – Вот у человека голова! Узнал, вспомнил, вспомнил, что ему нужно от такого чрезвычайно важного товарища, как Андрей Румянцев, в две фразы назначил встречу и всё! Ни одного лишнего слова! Никакого: «О, ты как здесь, как дела». Не человек! Парсер, настоящий парсер на двух ногах!»

Я посмотрел на часы.

Без девяти минут шесть… На Паркиде над Керсаспом – глухая ночь.

Я почувствовал как меня клонит в сон, нахально уселся в кресло, прямо в госпитальном холле, вытянул ноги и задрых. До встречи оставалось три с половиной часа.

Люди прыгали через мои конечности, шумели, потому что рабочий день и очень людно, но я не обращал никакого внимания, убежденный, что уж теперь-то все устроится. Ведь раз Иванов затребовал встречу, значит я ему нужен! Значит, точно поможет. А уж с таким тылом можно бросаться на любые крепости!

Кафе «Арсенал» встретило меня неброской вывеской в стиле флотского минимализма и шикарными плакатами в гардеробе. На одном танкист делился зажигалкой с пехотинцем на фоне покоренных развалин чего-то вроде Хосрова. Надпись констатировала: «Дали прикурить!»

Другой – годный на все времена, принадлежал классику агитационной живописи, Ромэну Папусиди, и сообщал всей Галактике, что «Космос будет наш!»

Третий с горделивыми профилями военачальников на фоне Кремля, над которым плыли линкоры, был украшен бравурным: «Полководцы Победы всегда на страже!»

Четвертый, где обнимались за плечи боец осназ в скафандре и рабочий с аппаратом блиц-сварки, хвастался: «Победили Конкордию, и разруху победим!» (Охотно верилось: под комбинезоном сварщика проступала такая мускулатура, что ее обладатель габаритами не уступал осназовцу в тяжелом скафандре «Валдай».)

Пятый – хрестоматийный «Раздави врага в гнезде», с которым словно бы полемизировал шестой, потрепанный, явно довоенной несвежести. Плечом к плечу на зрителя бегут клонские и наши пехотинцы с автоматами наперевес, позади – силуэты танков, а над ними в тесном парадном строю – «Горынычи» и «Абзу». Надпись гласила: «Крепи оборону Великорасы!»

Причем, следовало признать, в чисто художественном отношении именно этот, с «Горынычами» и «Абзу», был самым привлекательным.

«Вот нет на вас, товарищи рестораторы, Андрея Белоконя! – Думал я. – Он бы вмиг разъяснил, что в военной пропаганде важна не только красочность, но и актуальность, полное соответствие велениям времени!»

В ту минуту я еще не знал, что как раз веления времени, наступившего во второй половине июня, полностью отвечают плакату «Крепи оборону Великорасы» и что через пару месяцев мы с клонами и впрямь, плечом к плечу…

Но это я сильно забегаю вперед.

Зал был заполнен на две трети. Крепко накурено, вентиляция едва справлялась. Народ обстоятельно курил, обстоятельно общался, обстоятельно поглощал провиант. Сквозь никотиновый дух явственно пробивался аромат чего-то вкусного и свежего, так непохожего на опостылевшие продукты глубокой заморозки. В животе моем заурчало, а рот наполнился слюной.

До срока оставалось минут двенадцать, я оккупировал столик, как военфлот Паркиду, заказал еды и пива.

Стол напротив поначалу занимал единоличный товарищ в щегольском костюме с кожаными вставками на плечах и локтях с поддетым свитером серой шерсти и отличной выделки. Судя по лицу – лет двадцать пять, гладко выбрит, шевелюра только-только выходит из уставного состояния.

Мобилизованный студент в ожидании отправки домой? Наверное. Студент потягивал кофе, а ложечкой расправлялся с пломбиром в мороженице. Я успел подумать «как быстро наладилось снабжение» (пломбир на С-801-7, практически чудо!), когда к нему подсели двое.

Черный мундир штурмовой пехоты с погонами старшего сержанта и синяя парадка военфлотца первой статьи с крылатыми минами в петлицах – сапер с тральщика, стало быть. Внутрь вставлены владельцы. Первый – здоровый мужик лет тридцати – тридцати пяти, второй – седоусый дядька, которого так и подмывало назвать «отец». Оба находились под хмелем, чем я и объяснил для себя такую неожиданную компанию – космические саперы крайне редко хороводились с кем-либо еще, кроме саперов же.

Впрочем, на ногах они держались твердо, пространство контролировали уверенно, а, приземлившись, завели такую забубенную одиссею о боях и походах, что нить сразу пропала. Начало одиссеи явно находилось не в одном и не в двух кабаках позади, уж какая нить!

Словом, прислушиваться к ним я быстро перестал, тем более что вскоре пришлось вскочить, приветствуя товарища Иванова. Он появился неожиданно, как тень от пальто на вешалке, когда в прихожей загорается свет.

– Сиди, сиди, Румянцев. Приятного аппетита. – Сказал уполномоченный, заняв место напротив.

– Здравия желаю, товарищ специальный уполномоченный! – Я едва удержался от плац-парадного рыка.

– Андрей, это никому не интересно, не стоит так кричать. – Иванов скривился.

– Прошу прощения.

– Ничего. Закажи мне чаю, Андрей. Терминал у тебя. Тройную заварку, если не сложно, а то тут взяли моду такими помоями угощать!

Я принялся выстукивать заказ на клавиатуре, а Иванов сразу взял быка за рога.

– Андрей, это очень хорошо, что ты сам меня нашел. Я хотел сделать официальный запрос, а тут ты – удачно.

Я молча поглядел на своего личного то ли ангела, то ли демона поверх планшетки меню.

– Я хочу, чтобы ты продолжил службу под моим началом. Или у тебя иные планы?

Если Иванов говорит, что он что-то хочет, значит, это ему в самом деле необходимо. Значит, это что-то ему надо в срочном порядке предоставить, или он сам возьмет. Серьезный человек товарищ спецуполномоченный!

– Планы? Да… как вам сказать? Я боюсь, Григорий Алексеевич меня удавит, если я опять слиняю. Григорий Алексеевич Бердник – это мой комкрыла. – Я повозил вилкой в тарелке, чтобы усилить ощущение неопределенности.

– Спасибо, я помню Бердника. – Иванов даже улыбнулся. – Не удавит. Некоторое время Бердник будет нести службу вместе с тобой и тяжелым авианосцем «Рюрик» в системе Макран.

– Тогда к чему вопрос? Если все крыло поступит в ваше распоряжение? Простите, конечно.

– Я сказал: «первое время». – Официантка принесла чай, визави некоторое время гипнотически перемешивал сахар, а потом продолжил. – Ситуация такова, что изначально в мои планы входило воссоздание Эскадрильи Особого Назначения. В несколько ином виде. Возможно даже в формате полка. У нас очень много работы в Тремезианском поясе – как раз для таких, как ты. Но реальность внесла коррективы. Эскадрилья Особого Назначения откладывается. В данный момент нам нужен наряд сил в системе Макран. Причем, очень может быть, наряд должен быть более чем представительным. Я пока не знаю насколько. Я, Андрей, сейчас вообще очень мало знаю – непривычная для меня ситуация. А вопрос связан с тем, что, во-первых, формально ты будешь подчиняться официальному командованию, но фактически окажешься в моей личной, так сказать, гвардии. Во-вторых, после системы Макран нас уж точно ожидает Тремезианский пояс. По первому пункту, я просто ставлю в известность. По второму – спрашиваю твоего мнения. Мне нужны только добровольцы.

Я часто замигал, будто в глаза пришлось слишком много дыма сигарет.

Чего тут думать-то?!

Словом, я бухнул:

– Согласен, товарищ Иванов. – И широко улыбнулся. – И по первому пункту, и по второму!

Впрочем, габовец остался хмур и невесел. Даже больше обычного своего пессимизма, который, казалось, приобрел галактические масштабы.

– До второго пункта, Андрей, надо еще дожить.

– Даже так?!

– Так. – Постановил он, подтверждая слова убедительным звоном стакана о столешницу.

– Вы боитесь… – Тысячи вариантов в секунду пронеслись внутри моей малоумной головы. – Вы боитесь… как бы сказать… что клоны нарушат договор?

Иванов как-то по-особому, очень устало и грустно улыбнулся и ответил непонятно:

– Если бы ты знал, какие чудовища бродят всего в одном дне пути отсюда…

– Какие чудовища?

– Это цитата, не обращай внимания. Я, Андрей, боюсь сразу всего. И клонов тоже. Но клоны – самое меньшее из возможных зол.

– Фактор К? – Я наклонился поближе и заговорил шепотом. – Ягну, или… или кто-то еще?

– Ты знаешь достаточно, чтобы понять, что наш стабильный, знакомый и понятный мир – не более чем иллюзия. Человек в космосе всего пятьсот лет. Слишком малый срок. И вполне достаточный, чтобы нас успели заметить. Мы всё время находим следы неизвестных цивилизаций. Разумные жили здесь до нас, будут жить и после. Тяжелое Ожерелье из одиннадцати черных дыр у звезды Чентанда ясно показывает, что могущество человека в настоящий момент – ничтожная величина. Мы ходим по чертовски острой бритве, чтобы позволить себе невнимательность. А мы? Мы ведем себя крайне неразумно.

– Вы думаете, что те цивилизации, которые могут за нами наблюдать, или иным образом быть в курсе наших дел, могут… могут признать нас слишком агрессивными? Или недостаточно сплоченными? – Спросил я.

– Я не думаю, Андрей. Я уже говорил: я боюсь.

– Ну хорошо. То есть плохо… То есть, я хотел сказать, что помогу, чем смогу, хоть это и не бог весть какая помощь. Ну то есть я с вами, товарищ Иванов.

– Спасибо, Андрей. – Кивнул он и расправился с чаем. – Как же я устал… Я чувствую себя так, будто мне снова шесть лет. Родители отдыхали на даче, а я по малолетней дурости пошел гулять в лес и заблудился. Было очень страшно. Солнце закатилось, темень, где-то вдалеке воют волки. У нас под Калугой такие дебри, если бы ты знал! Как глупо умереть в зубах дремучего волка, когда человечество покоряет звезды! В общем, меня отыскал старший брат. Ему тогда было одиннадцать, и он казался великаном, который все знает и все может. Брат оттягал меня за уши, а потом обнял, и мы плакали, наверное, вечность. Так вот, ощущения такие же, как тогда. С той лишь разницей, что я знаю: теперь брат не придет меня спасать. Наоборот, мне предстоит выручать брата.

Я чуть не подавился. Не ожидал от Иванова подобных откровений. Догадался ничего не спрашивать, да и что спросишь?! «У вас есть брат?» Очень умно. «У вас были родители?» Вообще термоядерно!

– Ладно, закончили с этим! – Воскликнул он. – Ты, герой, не просто так меня нашел, я верно понимаю? Желаешь вырвать свою конкордианскую Дульцинею из лап бездушного государственного молоха, да не шибко здорово выходит? Так?

– Та-а-ак. – Я растерялся еще сильнее. Хотя, если подумать, нашел тоже тайну Большой Спиралевидной Туманности!

Иванов слишком памятливый, чтобы забыть мои подробности. И слишком умный, чтобы не сложить два и два.

Словом, я кивнул и покраснел.

– Не красней. – (Неужто так видно?!) – И не оглядывайся по сторонам! Хе-хе… У тебя всегда краснеют уши, а потом щеки, вот как сейчас. Орденоносец! Помогу, помогу! Не проблема! Лейтенант Рошни Тервани – честный пехлеван, не замешана ни в каких мерзостях, так что забирай из госпиталя, женись и детей не забудь сделать! В укрепление обороны Великорасы! Хе-хе-хе! Визу выпишу сегодня же!

Иванов вновь зашелся своим фирменным смехом, сухим и трескучим, как пулеметная дробь.

– Жениться – это было бы хорошо. – Пробормотал я в тарелку. – Как она меня еще встретит – вопрос…

– Ну уж это давай сам! Как показывают три моих брака – в женском сердце я понимаю куда меньше, чем в астрополитике! Кстати! Посмотрел я запись вашего боя над Керсаспом. Когда ты стреножил свою скакунью. Красиво, уважаю, мастер! Скажи вот что: почему вы так долго возились? Отчего так мало флуггеров отрядили на перехват?

– Так, товарищ Иванов, это… – Я слегка опешил от смены тем и настроений. – С Керсаспа-Север взлетело пять авиадивизий, а с Ардвахишта – всего две. Основные силы с перепугу направили на север, а нас – на юг. Но мы и так неплохо справились.