Текст книги "Пилот на войне"

Автор книги: Александр Зорич

Соавторы: Клим Жуков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

А так: автомат, сканирование радужки, сканирование пальчиков, офицерскую книжку в приемник и готово. Все отметки занесены в чип. Пять секунд.

Вечер я встретил в хамском расслаблении. Валялся в пустом кубрике на койке, закинув ноги на спинку. В руках книжка, в корешок встроена гибкая ножка с лампочкой, чтобы читать вне зависимости от освещения.

К слову, освещение было не очень из-за того, что койки двухъярусные, и верхняя дает вниз отменную такую тень. К рундучку у изголовья была привинчена рамка, в которой красовалась бумаженция с надписью: «Лт Румянцев». Второй рундук принадлежал верхней койке и «МлЛт Оршеву».

Книга была чудо как хороша. «Вольный ветер» писателя Эдуарда Святозарова. Про приключения некоего пилота Митянина в… Тремезианском поясе! Пираты, частные концерны, агенты спецслужб, чоругские шпионы-андроиды – красота!

Святозаров – автор матерый. Уже лет тридцать штампует шедевры, а московское издательство «Фантастика и приключения» приделывает к ним такие голографические иллюстрации, что закачаешься.

Испытанный… э-э-э… «шедевропис» насочинял такого забористого бреда, что я, как человек в Тремезианском поясе не чужой, раз пять едва не выпал с койки. Веселился очень.

Особенно порадовал чоругский андроид в образе девушки, влюбившийся в главного героя. Про такие мелочи, что действие происходит на заре освоения Тремезии, то есть самое малое полвека назад, а Митянин летает на истребителе РОК-12 «Сокол» 2580 года рождения, я вообще молчу.

После первых двадцати страниц стало ясно, что автор в Тремезианском поясе никогда не был, как работают частные концерны не знает. Ну хоть тангенциальное ускорение от центростремительного отличает, и то хлеб.

При всем, написано просто здорово. Глаз не оторвать.

Ради очередной святозаровской нетленки я, между прочим, едва не дал в морду библиотекарю. Пошел в местный культблок, выписал себе том, автоматическая линия меня обслужила, и тут подрулил ко мне смотритель.

Высокий такой, крепкий мужик с погонами сержанта тыловой службы.

– Лейтенант! – Сказал он. – Вы как собираетесь книгу возвращать?

– Не понял? – Я, в самом деле, не понял. – Как обычно: вот книга, вот формуляр. Пришел, отдал.

– Да-а-а… – тыловик выбрался из-за стойки. Стойка скрывала услужливый автомат и планшеты, точнее, терминалы, с каталогами, формами заказов и так далее. – Много вас таких. Наберут казенного имущества и с концами!

Сержант встал рядом со мной, положив руку на «Вольный ветер».

– Много вас таких, – повторил он. – Вот уйдешь ты на вылет – и там тебя убьют. С кого потом книгу спрашивать?

Я оторопело воззрился на тыловика, так внезапно перешедшего на «ты» со старшим по званию.

– Как… убьют?

– Ну вот так, обыкновенным способом. Ты же пилот-истребитель? Ищи тебя потом!

– Что значит «ищи»? Я сам найдусь. Если, не дай Бог, заработаю свои два на полтора, так всё казенное имущество поступит в распределитель.

– Мне делать нечего, лейтенант, как по распределителям из-за каждого жмура шастать? – Смотритель сильно растянул «е» в словах «мне делать нечего, лейтенант», отчего получилось особенно гадко. – Хочешь читать, садись в зале и наслаждайся! Или вали, у меня тут дел по горло!

Он ткнул пальцем мне за спину, где стояли столы и кресла. И попытался отнять книгу. Меня как ошпарило.

«Из-за каждого жмура», – я взбеленился. Вырвал глянцевый том из руки и прошипел:

– А ну, смир-р-рна! Ты чего, служба тыла, совсем нюх утратил?!

– Эй, ты чего?.. – Он попятился.

– Я сказал: смирно!!! Сержант, я сейчас наплюю на рапорт и дам тебе в рыло, ты понял? А если еще раз услышу, что ты такое говоришь о ребятах, которые из вылета не вернулись – прострелю голову! – «Тульский Шандыбина» выпрыгнул из кобуры и щелкнул, встав на боевой взвод.

– Ну-ка, повтори: «Мне делать нечего, кроме как из-за каждого жмура по распределителям шастать»! Повтори, не стесняйся! – Ствол в живот – это вовсе не голова, но тоже внушает.

– Да я… да я… казенное имущество, – заблеял библиотекарь.

– Будешь шастать, гад! За каждым! Понял, или повторить?

Позже я узнал, что сей воин…

Короче, во время боя за Глетчерный, когда клонские егеря перли на капонир, сержант занял место убитого оператора счетверенного пулемета в бронеколпаке и отстреливался до последнего цинка. Его пришлось силой уволакивать с боевого поста, когда патроны закончились. Рука на гашетке не расцеплялась.

И стало мне до ужаса стыдно. До поджимания пальцев в ботинках. А я тоже хорош, пистолетом козырнул – красавец, нечего сказать! Из-за сраной, прости Господи, книжки!

Хорошо еще я не начал хвастаться подвигом в узком кругу.

Но нельзя же и хамить так! Старшему по званию!

Вот жизнь, а?!

В общем, валялся я с боевым трофеем и вникал в хитросплетения судьбы пилота Митянина, когда раздалось шипение и дверь отъехала в сторону, обнажив коридор и фигуру капитана первого ранга Бердника.

– Григорий Алексеевич! – Я вскочил и вытянулся. – Товарищ командир авиакрыла, лейтенант Румянцев для дальнейшего прохождения прибыл!

Пилотку на голову, ладонь к пилотке. Мысль вертится вокруг мятой формы номер два – повседневной.

Бердник был в полном одиночестве, совершенно без сопровождения. Он обошел меня полукругом, оглядел и даже вроде как понюхал.

– При-и-ибыл. Ага-а-а… И куда вас носило до пятого мая, сокол?

– Не могу знать! – Пролаял я и тут же поправился:

– То есть, не могу… э-э-э… сказать!

– Нет, ну вы поглядите! – Бердник аж руками развел. – Он не может знать, где его носило! А комкрыла, его, между прочим, ведущий, целый капитан первого ранга, понимаешь, тут за него в одиночку вкалывает, как папа Карло с Буратиной!

– Товарищ капитан… – но меня моментально оборвали.

– Ка-а-ак же ты мне надоел, Румянцев, со своим ГАБ, со своими секретами, со своей нестандартной биографией! Это, значит, в любую секунду у меня могут отобрать хорошего боевого пилота, на которого я рассчитываю, который, между прочим, должен прикрывать мою задницу! Ничего при этом не объясняя!

– Виноват, товарищ каперанг! – Смирно, кажется, превратилось в «каменно».

– Если бы ты был виноват, я бы тебя наказал, Румянцев! А ты не виноват. Надо полагать, важное для Родины задание выполнял! С неизменным геройством!

Я сделал глупое лицо и наконец убрал руку от пилотки (все это время я продолжал отдавать честь).

– Ну что, Андрей Константинович, поздравляю. Геройство твое оценили, – командир упер руки в боки и снова оглядел меня, покачивая головой из стороны в сторону.

– Служу России!

– Это понятно, что России, – тут Бердник залез в нагрудный карман и достал какой-то пакетик. Потом исследовал карман брюк, и на свет божий появилась коробочка. – Так, смирно ты и так стоишь… Короче говоря, только что из штаба прислали. Лейтенант Румянцев!

– Я!

– За отвагу и мастерство в бою, проявленные при обороне космодрома Глетчерный! За подтвержденное уничтожение двух единиц бронетехники и четырех флуггеров врага! Вам присваивается орден Славы третьей степени! Носите с гордостью!

Мама дорогая! Я аж вспотел, а палуба закачалась под ногами, пока командир сноровисто снаряжал мою грудь серебряной звездой на георгиевской ленте.

Тяжела была та звездочка!

Сколько в ней слито!

Какая же смысловая концентрация в этом серебряном значке! К полу клонит!

Но это был еще не конец.

– Снять погоны!

Я снял.

Из пакетика появились две звездочки, каждая из которых устроилась поверх просвета в компанию к двум имеющимся! Бердник ловко пристегнул мои крылатые погоны на место.

– Вам присваивается внеочередное звание старшего лейтенанта Военно-Космических Сил Российской Директории!

И вот тут я закричал.

– Ура! Ур-р-ра!

А совсем не «Служу России», как полагалось. Уж очень все вышло неожиданно.

Умеет огорошить отец-командир. А товарищ Иванов умеет не забывать. (Я был уверен, что нынешние звезды нашли меня так быстро благодаря спецуполномоченному СО.)

Хорошо это или плохо?

Бог его разберет.

– Ну-ну, Румянцев! Смотри не лопни! – Бердник увесисто хлопнул меня по плечу, едва не сбив с ног. – Сегодня с тебя причитается, сам понимаешь. Звезды обмыть надо, традиция такая!

– А можно? – Спросил я.

– Сегодня – можно. – Ответил каперанг. – Потому что завтра в 12–00 мы перебазируемся на «Дзуйхо».

В сотый раз скажу: детоксин важнее холодного термоядерного синтеза, разработки единой теории поля, открытия Х-матрицы и детонации люксогена с выделением пространства дробной размерности.

Мы обмыли.

Согласно традиции я метнулся на камбуз и раздобыл там спиртяги, отвратительной настолько, что похмелье набрасывалось при одном лишь взгляде на сей раствор. А мы это пили. Особенно я. Три стакана, за каждую звезду по дозе.

И никаких последствий утром. Волшебная вещь – детоксин!

Утро.

В полдень, как грозил Бердник, мы двинулись к флуггерам, стартовали, чтобы сесть на борт родного «Дзуйхо», который и в лучшие-то годы непонятно как летал, а теперь, после всех жизненных передряг, которые принесла война, и подавно.

Итак: посадка, палуба, древний ангар, куда машины утаскивали тягачами.

Второе Гвардейское разрослось за полтора месяца. Не до штата, конечно. Мы больше не могли укомплектовать тяжелый авианосец, но легкий эскортник – вполне, даже с перегрузом. Собственное крыло старого самурая сократилось к тому моменту до пяти истребителей – всех остальных раздергали на усиление. Кого куда.

И нас бы раздергали, будьте благонадежны! Но гвардейский статус – это круто. Гвардейские части дробить не принято, для сохранения славных традиций.

Двенадцать торпедоносцев, двадцать штурмовиков и тридцать пять истребителей плюс пять аборигенов. Итого семьдесят две машины. А ведь «Дзуйхо» по штату принимает всего шестьдесят пять флуггеров… вообразите, что творилось на ангарной палубе!

Наши космические колесницы выстроились в нарушение всех мыслимых норм. Чтобы хоть как-то нас обслуживать, все торпедоносцы вывели на полетную палубу. Иначе теснота просто не позволила бы подъезжать заправщикам, ремплатформам и ТЗМ.

Время вывода в космос увеличилось чуть не в два раза. Катапульты не могли справиться с возросшей нагрузкой по уставному распорядку, да и старт осложнялся тем, что здоровый кусок флуггерного парка вынужден был мариноваться в ангаре, пока полетная палуба обслуживала первую половину.

И это, кстати, было хорошо.

Это значило, что нас не собираются использовать в первой линии. Только не с таким временем реагирования! Это, в свою очередь, значило, что шансы заработать два на полтора ощутимо сокращались.

Сразу по прилету, не успел я покинуть «Дюрандаль» как наткнулся на Семена Симкина, старого заслуженного мичмана техслужбы.

– Здорово, Семен!

– Здорово, Андрей!

– Ты меня из скафандра вывинчивать собрался?

– Ага, жди! Это вон, – взмах рукой в сторону, – пускай салабоны вывинчивают. Я пришел флуггер принимать.

– Слушай, Семен, который раз я тебе машину сдаю? Это ж не сосчитать! С самой Академии!

– Молодо-зелено. – Проворчал Симкин. – Сколько тебе лет? Двадцать три? Ты повкалывай с мое на галере, вот тогда будешь знать что такое «не сосчитать». Вылазь, давай! Некогда болтать – вон вас сколько поналетело на мою седую голову!

Семен обвел разъемом дефектоскопа наш ангар. Тесновато, не поспоришь. Машины стояли крыло в крыло, консоль в консоль, с нарушением элементарной техники безопасности. Из-за леса шасси, подведенных рукавов питания, трапов не видно было противоположной переборки!

Технички катались впритирку. Как до сих пор никого не задавило, оставалось лишь изумляться. Слышался авторитетный мат, кто-то требовал сварку, угрожая рапортом, а над всем скопищем возвышался одинокий и печальный инженер-капитан Хомский, стоявший на технической галерее, уронив руки на перила.

И люди, люди, люди…

– Чего встал, Румянцев? – Симкин воткнул разъем наручного планшета в электронные потроха и вовсю общался с «Дюрандалем».

– Оруженосца жду.

– Ага, давай, жди. Сейчас они прибегут. – Он обернулся, чуть не загремев с трапа. – Видал сколько народу? Давай сам!

Я хотел возразить, мол, не имею права производить разборку скафандра «Гранит-М» самостоятельно, и тут появились они, мои ненаглядные инструктора: Глаголев, Лучников, Гурам Зугдиди и, конечно, Булгарин. Станислав Сергеевич красовался новенькой звездой кап-три меж двух просветов на нагрудном погоне. А ведь был каплей совсем недавно!

Их всех я уже видел после возвращения из ссылки в Тремезианском поясе. Но как-то очень на бегу. Во время службы в ЭОН под тяжкой дланью товарища Иванова было не разгуляться.

Так что я извлек на свет божий самую радушную улыбку из моего арсенала. Приятно, черт возьми! Все служат, все живы, все здоровы!

– Не обращай внимания, Андрюха! – Сказал Станислав Сергеевич.

– Ага, это Симкин просто в очередной завязке. – Подтвердил Борис Лучников.

– Слушай, он зверь просто, не человек! Вот что трезвость делает, а?! – (Гурам Зугдиди, как обычно, говорил «звэр», «трэзвост» и «слющай» – причем, по-моему, специально.)

– Я тебе, Гурамчик, сейчас в лоб закачу, не смотри, что старый человек. – Отозвался Семен, чья задница вызывающе торчала из кокпита.

– Я лучше тебе стакан налью, – сказал Глаголев, подошедший последним, – а то, в самом деле, ну невозможно с тобой общаться!

– Вот и не общайся. – Симкин слегка приподнялся над бортом и долго посмотрел меж раскоряченных ляжек.

– Давай мы тебя разденем, Андрюха! Техников, один черт, не дозовешься. – Это Булгарин такой добрый.

– Спасибо, Станислав Сергеевич, я с радостью…

– Да брось ты! Я теперь для тебя Слава, если вне строя. – Булгарин протянул мне ладонь, лишь немного отличавшуюся размерами от моей летной перчатки.

Пока меня распаковывали, Гурам сокрушался.

– Ну что за служба такая, скажите, парни!

– Воевать надоело, Гурамчик? – Съязвил Симкин, все еще возившийся в кабине.

– Зачем обижаешь, а? Воевать я учился! – Зугдиди темпераментно метнул на палубу ножной сегмент моего скафандра. – А вот то, что нас ГАБ полвойны туда-сюда гоняет, я такому не учился, это дурдом!

И он постучал себя по смуглому лбу.

– Брось, Гурам. – Глаголев освободил меня от кирасы и мы всем хором принялись упаковывать скафандр в рундук. – Какая тебе разница: ГАБ пошлет – летишь, главком – тоже летишь.

– Э, не понимаешь! Вот мы до войны катали Румянцева черт знает куда. Война началась, опять катали. А вот пойду я в увольнительную, встречу девушку, что я ей скажу? Слушай, красивая, давай гулять вместе, я только что с вылета, меня убить могли, мне нежности не хватает, мне ласки не хватает! Не скажу… Почему? Правильно! Подписка, потому что, о не-раз-гла-ше-нии!

«Почему? – Подумал я. – Говори своей девушке что хочешь, но общими словами.»

Однако я не стал перебивать Зугдиди, который тем временем продолжал.

– А если главком приказывает – все можно! А если ГАБ – это не служба выходит, а ду-у-урдом!

– Ладно, перспективный клиент психучреждения! – Оборвал его нечуткий Булгарин. – Через пятнадцать минут обед, потопали в трапезную.

Потопали. Старые, тысячу раз исхоженные коридоры «Дзуйхо»! Как дома, черт возьми!

И как же я давно не был дома!

А так подумать, что для меня дом? Казарма в СВКА, каюты на бесчисленных звездолетах, общага в Городе Полковников, кубрик на Глетчерном… Хотя у меня есть квартира, планета Цандер, город Кастель Рохас. Квартира, которую мне завещал покойный Сантуш. Цела ли она?

Что вообще с куполами Кастель Рохас после зажигательного бенефиса клонов в системе Лукреции? Что поделывает тамошнее отребье под оккупационной пятой? Клоны – не альгвасилы. Эти церемониться не станут. Одноглазый Бо Акира, черномундирные эрмандадовцы…

Хотя с «Эрмандадой» всё ясно, хе-хе… Я сам, своими руками, отправил в действующую армию коменданта сектора Ахилла-Марию де как-там-его-зовут! Сам вручил ему повестку о мобилизации! Согревает, здорово согревает эта мысль!

Что в самом деле интересно: как сложилась судьба Салмана дель Пино и доктора Скальпеля? Они же слиняли тогда с копей Шварцвальда. При моем прямом попустительстве! Куда делась эта парочка?

Направление ровно одно – в центральные миры. Не в Конкордию же!

Логично предположить, что в Синапский пояс, где глаза закона не такие зоркие, где вряд ли станут устраивать проверку ДНК двум респектабельным гражданам. Потому что до войны поток переселенцев в те края был ох широк. Льготы там всякие, низкие налоги…

Вот будет смеху, если обоих мобилизовали. Годы у них подходящие!

За обедом Гурам не дал скучать, непрерывно выспрашивая о моей личной жизни.

– Слушай, Андрей, скажи, у тебя девушка есть, а? – Гурам занимался дефрагментацией куска панированной рыбы. Свободной от вилки рукой он гладил черный ус, а черный глаз так и впивался в мою понурую личность.

Надо ли говорить, что при таком вопросе я против воли загрустил?

– Вэй! Неужели невеста? Ты ж такой еще молодой совсем!

– Отстань от парня, Гурам.

– А в самом деле?

– Ты что, дурак, жениться собрался в двадцать три года?

Все эти реплики подали одновременно Лучников, Глаголев и Булгарин. Слава, конечно, тактом не отличился и в этот раз.

– Да есть, есть у меня невеста! – Воскликнул я, бросив вилку на стол.

– Слушай, какая она, а? – Спросил Зугдиди.

– Ну брюнетка.

– Нет, коллеги, в самом деле, что за допрос? – Заступился Лучников, но Гурама уже несло.

Он мечтательно закатил глаза.

– Вай! Брюнетка! Прям волосы такие черные, черные, да?

– Ну да. Какие еще брюнетки бывают? – Я начал одолевать рыбу.

– И глаза черные?

– Карие. Ореховые такие. – Подсказал ваш покорный слуга, чуя, что теперь не отстанет.

– Ореховые, ну ты скажи! Высокая такая, стройная, да?

Старшие товарищи аж есть перестали. Всем вдруг стало интересно, даже Борису Лучникову.

– Среднего роста. Сто шестьдесят восемь – сто семьдесят. – Моя рука отрезала воздух на указанной высоте. – Очень стройная.

– Ай что делает! Маленькая какая, прямо как статуэточка! Ай, что она делает! А попка? Маленькая тоже, да?

– Ну хва-а-атит! – Тут уж Булгарин не выдержал. – Я сейчас тебе в лоб дам вместо Симкина! За такие вопросы! Вот это видал?

Кулак Станислава Сергеевича размером примерно в две трети головы Гурама убедительно повис над столом.

– Зачем обижаешь, Слава? Чего я такого сказал?

– Личному составу авиакрыла проследовать в инструктажную! – Вдруг прорычала трансляция, заставив всю многоглавую летунскую стаю заоборачиваться.

Стук вилок прекратился вместе с гомоном разговоров.

– Начало инструктажа по общему распорядку в 15–30.

– Надо закругляться. – Констатировал Глаголев.

И мы закруглились. На закуску порадовала наша холодная и негостеприимная планета, вплывавшая в обзорные иллюминаторы. Хоть и мелкие они, но зрелище впечатляло.

Дневное полушарие в курчавых грядах облаков, а за терминатором высокие голубоватые пики северного сияния, зыбкие и прекрасные, как мир во всем мире.

В инструктажной за нас крепко взялся руководитель полетов капитан второго ранга Аполлон Феоктистович Шелестов, которого все за глаза величали, само собой, Шелестом.

При таком экстерьере назвать человека Аполлоном могли родители с очень богатой фантазией. Невысокий, кривоногий, с длиннющими руками, низким покатым лбом, Шелест напоминал неандертальца из школьного учебника. Никак не Аполлона. Может быть, хотели, чтобы из пухлого младенца вышел античный бог? Не вышел.

Но офицером он был хватким. У капитана Кайманова другие не задерживались.

Нас ждала усиленная боевая учеба! Из-за перегруза авианосца требовалось филигранно отработать все взлетно-посадочные операции, чтобы в боевой обстановке не случилось какой-нибудь катастрофической накладки.

Отработка выхода в космос по тревоге, развертывание для атаки, возвращение на борт, все строго на время, тяжело в учении легко в бою, строгий контроль, у меня в экипаже лентяев нет!

Пока командование прикидывало, как половчее обрушить на супостата тяжкий молот стратегического наступления, из нас выжимали соки.

Шелест разработал схему вывода авиакрыла и принялся испытывать ее на практике. Нетривиальная задача развертывания при перегрузе несущего вымпела. Полетная палуба забита! Доступ к катапультам затруднен! Обслуживание в штатном режиме невозможно!

Значит, будем справляться за счет улучшения методики. Улучшенная методика, по мнению кап-два, заключалась в задалбывании последовательности действий в область бессознательных рефлексов, от мозжечка до копчика. До потери волнового движения подопытных.

– Ну, блин, ну, Андрюха! – Сказал Оршев на третий день.

Мы только что вернулись из космоса. Космоса, авианосца, космоса, авианосца, обратно космоса и так четырнадцать часов подряд!

– Так круто не было даже в Академии. – Ответил я, валясь в койку как был, не снимая ботинок.

– Сколько у тебя медалей?

– Две медали и орден. – Ваш покорный слуга был скорее мертв, чем жив. – «За Наотар», «Отвага» и «Слава» третьей степени.

– Вот! Орденоносец! И у меня «Отвага»! – Оршев тоже валялся, а его рука с выставленным пальцем обвинительно указала на подволок. – А гоняют хуже чем кадетов!

– Хочу мороженого. – Внезапно сказал я. Даже для самого себя внезапно.

– Чего? – Не понял Веня.

– Мороженого.

– А я выспаться. – Рука упала вдоль хладного оршевского тела.

– Это после войны, или на том свете. – Я сделал попытку выйти в вертикаль. Неудачно.

– А вот дудочки. Пойду сейчас, дам в рыло Шелесту и закатают меня на губу. Недели на две! Вот я там отосплюсь! И вот такую ряшку наем! – Веня показал руками предполагаемые размеры ряшки.

– За «в рыло Шелесту» тебя не на губу закатают, а под трибунал. С расстрельной перспективой. Бунт на корабле в боевых условиях. Статья сто семь – одиннадцать. От десяти лет до вышки. – На память процитировал я.

Оршев помолчал. Потом со скрежетом повернулся на бок, чтобы лучше меня видеть.

– Толку, Андрюха? Так нас клоны ухлопают, а так – свои. Только свои быстро и сразу, а клоны – хрен его знает.

– Ты чего, Вениамин? – Голос у него был нехороший. Надломленный какой-то. С таким голосом военные способны на безрассудства. – Ты чего, рехнулся?

– Нет. – Он потер виски. – Или да. Черт его знает.

Если уже нет разницы, кто именно выпишет тебе пропуск к апостолу Петру, свои или враги – это плохо. Это очень плохо. Это на грани человек, или даже за ней.

– Веня, брат, послушай, я тебе друг?

– Друг, без вопросов.

– А Колян Самохвальский?

– Ну… – Оршев подергал свой отросший русый чуб. – Тоже. Пока был жив, думал, что так, приятель, а как погиб, понимаю – друг.

– А Терновой, которого у тебя на глазах спалили? – Ваня Терновой – наш сокурсник, был ведомым Оршева и погиб при прорыве на Грозный, когда мы на «Андромедах» подвозили ракеты для субмарин ПКО.

Причем нехорошо погиб. Ожоги девяноста процентов тела. «Дюрандаль» дотянул до «Трех Святителей», Ваню перевели в госпиталь, где он и скончался, оставаясь почти неделю в полном сознании. Почти неделя в личном аду – на тяжелых болеутоляющих, потому что аппарата управляемой комы ему не досталось. Говорили, когда отпускал наркоз Терновой орал так, что звукоизоляция не справлялась.

Словом, вопрос ниже пояса, в самое яблочко. Или сорвется сейчас Вениамин, или нет.

– Ты к чему клонишь? – Оршев резко сел на койке.

Я тоже сел. На всякий случай.

– Я к тому клоню, что если меня вот так же сожгут… ведь могут?..

– Запросто.

– Ты как, сумеешь на себя в зеркало смотреть? Если в тюрьме отсидишься? А в твой «Дюрандаль» посадят желторотого, из этих, из «стюардесс». И вот его сожгут точно. Вместо тебя, здоровенного, тренированного лба!

Глазки Венечки располагались теперь строго напротив моих. И они сверкали. Что и требовалось.

– Говнюк ты, Румянцев. – Сказал он после внушительной паузы и снова лег.

– Говнюк, – согласился я.

А ночью нас по тревоге швырнули обратно в космос. Отрабатывать прикрытие собственного авианосца. По возвращении я думал, что прописать Шелесту по харе, пожалуй, не самая плохая идейка.

Через неделю такой жизни я вообще перестал думать. Некогда.

Опять-таки, что и требовалось.

25 мая мы принимали участие в грандиозных общефлотских маневрах на орбите многострадальной С-801-7.

Сперва была учебная драка на орбите. Европейцы, ниппонцы и все прочие выступали за условного противника. После драки мы все вместе разыграли высадку на поверхность пяти дивизий. Давили очаги сопротивления, прикрывали высадку, обеспечивали развертывание.

В разгар праздника нас накрыли настоящие, совсем не условные клоны.

Сразу пять ракетных мониторов отстрелялись «Паириками». Как водится, с такой дистанции, что партия перехвата поспела лишь к расходящемуся солитону Бруно-Левашова. Мониторы уже нырнули в Х-матрицу, гады!

Два фрегата в безвозврате, прямо на космодроме. В третьей бронетанковой потери – их приголубило в чистом поле.

Скандал, короче, говоря.

1 июня поступил приказ на перебазирование «Дзуйхо» и не одного его.

Армада звездолетов выдвигалась в некую точку пространства, чьи координаты до сих пор не преданы огласке. Тогда была секретность, а теперь… кому нужна та точка пустого космоса теперь?