Текст книги "Мгла (СИ)"
Автор книги: Александр Вольф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Глава ХХI
Когда они прощались, Зудин пообещал, что завтра повезет ее знакомить со своей матерью. Но вечером позвонил и сказал, что мать приболела, и знакомство откладывается. Ольга расстроилась, он понял это по голосу. На самом деле Лариса Федоровна не заболела, и поехал он к ней не один. Из Костромы приехала ее сестра Надежда Федоровна с дочерью Натальей. Он встретил их на Ярославском вокзале и повез на дачу.
Надежда Федоровна и мать были сестры-близнецы, при этом совершенно разные. Лариса Федоровна никогда не была замужем, но никогда не была одинока, а Надежда Федоровна всю жизнь прожила с одним мужем, который пять лет назад умер от рака, и она вдовела тихо как семидесятилетняя старуха.
Лариса Федоровна всегда хорошо выглядела, умела держать себя и не любила когда не умели держать себя другие. Она считала сестру недалекой простушкой, даже удивлялась, что они, родные сестры, такие разные, и подсмеивалась над ней, при этом во всем проявляла о ней покровительственную заботу. У обеих было по единственному ребенку. Лариса Федоровна была рада, что ее племянница красивее и умнее своей матери. Наталье исполнилось двадцать девять, она была не замужем.
Наталья запрыгнула на переднее сиденье и развалилась, выставив худые колени. Надежда Федоровна пыталась забраться в Рейндж Ровер, делая это так, словно лезла в нору.
– Мама! – воскликнула Наталья с раздражением.
– Сейчас, сейчас… – бормотала Надежда Федоровна.
Зудин помогал ей. Наконец, она уселась и шумно заерзала.
– Эти новые машины такие неудобные.
– Тебе только на «Запорожце» ездить, – сказала Наталья.
Всю дорогу Зудин и Наталья оживленно болтали. Надежда Федоровна пыталась участвовать в разговоре, но вскоре замолчала. Зудин бесцеремонно разглядывал двоюродную сестру. Он смотрел на ее подвижные чувственные губы, и думал: у нее, должно быть, вместительная глотка; вот бы увидеть, как она берет в рот. Сто процентов, что она орет, когда кончает.
Наталья была похожа на мать, но, благодаря уму и умению держаться больше походила на тетку. Она была высокой и худой. Ее худоба была неестественна, выстрадана, что выдавало ее изможденное лицо. Зудин не любил тощих. Худоба делала ее изящной, грациозной, но лишала женственности и сексуальности. Она была бы куда более привлекательной, если б нарастила на свои острые углы хороший слой мяса.
Этот изъян сглаживала большая грудь, на фоне ее худобы казавшаяся просто огромной. Красивое лицо портил четко очерченный контур черепа, особенно когда она улыбалась, а она делала это во весь рот, по-американски. Сияние зубов казалось еще ослепительнее от ярко рыжего, почти красного цвета волос. Наталья как будто боролась со своей славянской природой, давшей ей основу подлинно женственной красоты, стремилась оставить себе лишь кости и жилы. Она была загорелой, словно только что приехала с Красного моря, но вблизи было заметно, что загар имеет неестественный оттенок.
– Ходишь в солярий?
– Не вылезаю из него, – сказала она, растягивая слова.
Подкачанные губы портили ее лицо сильнее худобы, придавали ему приторное порнографическое выражение. Наталья плавилась в его бесцеремонных взглядах как мороженое в микроволновке. На ней была черная блузка, черные облегающие брюки и черные туфли на каблуке. Вблизи было заметно, что вещи поношены, носы у туфлей сбиты. Зудин купил ей эти вещи, когда они приезжали в прошлом году.
Наталья получила хорошее образование, безупречно знала английский, проработала несколько лет в школе и ушла перебиваться частными уроками, надеясь устроить личную жизнь за счет привлекательной внешности. Она не рассказывала об этом, все было видно и так, как было видно, что расчет этот вряд ли сбудется. Расчет на чувственную любовь только манит сладкими конфетами, в итоге же как правило дает горькие.
– Я покурю? – она достала тонкую сигарету.
– Нет, – сказал он с улыбкой.
Наталья посмотрела на него, поняла, что он не шутит, и убрала сигарету.
Лариса Федоровна встретила их возле дома. Она была накрашена, в прическе, в сережках и в новой зеленой кофте. Она смотрела, как сестра выкарабкивается из машины, даже не помышляя помочь ей. Она обняла племянницу, подскочившую к ней на длинных ногах, и заключила в объятия сестру, когда та, наконец, вылезла. Зудин занялся багажом.
Надежда Федоровна была грузней сестры и выглядела старше на пять, если не на все десять лет. Они расцеловались. Жидкие локоны Надежды Федоровны, выкрашенные в ужасный сизый цвет, почтительно склонились перед сверкающими буклями Ларисы Федоровны.
– Здравствуй сестричка, здравствуй родная, – бормотала Надежда Федоровна.
Лариса Федоровна приветствовала ее родственными объятиями. Зудин понес сумки на второй этаж. Следом пошла Наталья. Войдя в комнату и поставив сумки, он повернулся и всю ее оглядел.
– Прекрасно выглядишь! – сказал он, хотя думал несколько по-другому.
Она засияла, подалась вперед, словно хотела положить ему на ладони свою тяжелую грудь. Ее таз был широк, как у всех женщин в их роду, но из-за худобы, когда она сводила колени, ее бедра складывались в треугольник. В этот треугольник мог свободно пройти его кулак. Уютная славянская женственность была выскоблена из этого остова. В этом было какое-то извращение, именно оно и возбуждало Зудина.
Небольшая комната была уютна и очень нравилась Наталье. Она всегда занимала ее, когда приезжала к тете Ларисе. Пахло деревом и лаком. Из-за низкого потолка комната была похожа на шкатулку. У стены стоял старый короткий диван с круглыми подлокотниками и высокой вертикальной спинкой, которая сверху служила как полка. Возле окна стоял дамский столик с большим зеркалом, напротив дивана книжный шкаф; уже никто не помнил, когда его открывали последний раз. На стене висела репродукция Брюллова с восточной девушкой, срывающей виноградную гроздь.
Наталья раскрыла окно, и ворвавшийся ветер подхватил легкие тюлевые шторы. Она повернулась и вздохнула, их глаза встретились. Это было похоже на встречу влюбленных из романа, от чего Зудину стало противно.
– Тебе, наверное, надо переодеться, – сказал он. – Спускайся, стол уже накрыт.
– Я не голодна, – ей хотелось продлить этот момент.
– У нас этот номер не пройдет. Пока ты здесь, ты будешь есть, как следует. Тебе надо поправиться.
– Ах ты, хам! Ты же сказал, что я хорошо выгляжу!
– А можешь еще лучше. Повернись-ка!
Она встала боком, выпятив грудь, довольная, что он рассматривает ее. Вытянутый подбородок, длинная шея и полная грудь образовывали очень соблазнительную линию.
– Когда ты идешь, ты не падаешь вперед? – спросил он.
– Почему я должна падать?
– Грудь – единственное, что осталось в тебе увесистого. Должен быть противовес. Все нормально, но задница плоская, как будто по ней лопатой шлепнули.
– Что? – она понимала, что он говорит с юмором, но все-таки обиделась. – Ты хочешь, чтобы у меня был целлюлит?
– Мужчины любят, когда жопа как кочка. Как у негритянок, – улыбнулся он.
Зудин видел, что она действительно может быть красивой. Дело было не только в излишней худобе. Ей не хватало естественности, она могла бы быть по-настоящему красивой русской женщиной, если бы не зацикливалась на внешности и не гналась за извращенной модой. Чрезмерная худоба очень вредила, уже можно было заметить признаки увядания, которое коснулось ее раньше времени. Он видел, что она ужасно переживает из-за этого и из-за того, что еще не устроена, и ему стало жаль ее.
Может, его замечание подействовало, а может, Наталья действительно проголодалась, но за столом она ела с аппетитом. Лариса Федоровна приготовила утку в духовке, и четыре салата. Все было очень вкусно. Все пили коньяк, Наталья – белое вино. Лариса Федоровна вышла из-за стола и вернулась с высокой коробкой, обвязанной красной лентой.
– Надя, прими это от нас в честь дня рождения, – она остановилась перед сестрой и ждала, когда та встанет.
Надежда Федоровна, растрогалась, чувствуя, что в коробке что-то дорогое, и улыбалась, продолжая сидеть.
– Мама, возьми коробку! – скомандовала Наталья.
Надежда Федоровна поднялась и протянула к коробке красные руки.
– А тебя ждет сюрприз, – сказала Лариса Федоровна Наталье. – Так захотел Ромаша.
Надежда Федоровна поворачивалась, не зная, куда поставить коробку.
– Поставь на стул, – сказала Наталья.
Надежда Федоровна, как дрессированная, поставила коробку на стул, и смотрела на нее.
– Ну, чего же, развязывай, – сказала Лариса Федоровна.
Надежда Федоровна принялась развязывать ленту, пытаясь пальцами ослабить узел. У нее не получалось. Наталья с ненавистью смотрела на мать. Зудин провел ножом по ленте и открыл коробку. Все увидели аккуратно составленный ослепительно белый сервиз.
– Дорогой ведь, наверно, – пробормотала Надежда Федоровна и полезла целовать сестру. Потом она расцеловала племянника и, закрывая коробку, обратилась к дочери. – Наташ, давай, неси уж. Правда, наш подарок не сравнить с вашим, простите.
– Сама неси.
Наталье было стыдно. Бедность была мучительна для нее.
– Да разве ж в этом дело! – сказала Лариса Федоровна.
Надежда Федоровна ушла в комнату и вернулась с картонной коробкой.
– И тебя с прошедшим, дорогая сестричка, – промямлила она, сунув коробку сестре.
Они снова расцеловались. Лариса Федоровна достала из коробки вазу и на стол упала маленькая бумажка. Это был ценник – четыреста рублей.
– Дура, – прошептала Наталья.
Через минуту вновь стало весело. Выпили. Неуклюжую вазу из мутно-розового стекла наполнили водой и опустили в нее цветы.
Зудин и Наталья пошли гулять. День был солнечный, но не жаркий. Он накинул легкую куртку, а она свитер, он очень шел к ней, коричневый, мягко облекающий ее грудь, и дешевый, что сразу заметил Зудин. Они шли по дорожке вдоль забора коттеджного поселка. Он засунул пальцы в тесные карманы джинсов, она сложила руки под грудью. Ее спина гнулась под тяжестью груди.
Наталья пошла в тех же туфлях, в которых приехала. Зудин чувствовал, что она бы с удовольствием надела кеды, но у нее их не было, или не было приличных. Она была расстроена. Они шли и молчали.
– Наташка, да не расстраивайся, – сказал он, наконец. – Мы же свои.
– Эта уродская ваза оказалась единственным, что мы могли себе позволить, и что хоть как-то могло сгодиться как подарок. Я сказала ей: «Мама, не забудь выбросить ценник!» – она готова была заплакать.
– Да перестань. Главное, вы приехали и мы очень рады. Я очень ждал, когда вы приедете.
Он взял ее руку, и они продолжали идти так.
– Правда, ты рад? – спросила она.
– Конечно!
Ее глаза заблестели.
– Нищета унизительна, – вырвалось у нее, как рыдание.
– Нищета не вечна, жизнь наладится. Если тебе нужны деньги, скажи.
– Я хочу иметь свои, а не выпрашивать подачки.
– Что ты сделала, чтобы иметь деньги? Бросила работу. Твой дядька предлагал вам устроить вас в Москве. Вы что ему сказали? Что вы лучше будете бедными, но честными.
– Это мама ему так сказала.
– А я, думаешь, откуда взял свой Рейндж Ровер? Благодаря ему. Он подсказал, чем заниматься, помог открыть фирму, помогает и сейчас.
– Вы всегда нормально жили. Твоя мать всегда умела устроиться. А моя… как кухарка. Хочу быть как твоя. Я всегда брала с нее пример.
– Моя мать просто умеет вертеть мужчинами и пользуется этим.
– Все. Не хочу больше об этом говорить. Давай о чем-нибудь другом, – она тряхнула его руку.
– О чем?
– Ну, сделай мне еще комплимент! – Наталья попыталась рассмеяться, но ее лицо, изможденное как у узника, не засмеялось.
Они перешли дорогу, и пошли по лугу между молодыми березками. Недалеко впереди был большой пруд. На берегу сидел мужик с удочкой. Наталья подошла к молодой березке и провела по мелкой светло-зеленой листве, потом повернулась к нему и, щурясь от солнца, сказала:
– Скажи что-нибудь.
Зудин знал, что не должен это говорить, но ему очень хотелось это сказать; чувствовал, что где-то глубоко-глубоко она ждет именно этих слов.
– Я хочу тебя, – произнес он как признание.
Наталья испугалась и растаяла, утонула в запретных и потому еще более сладостных словах.
– Ты же мой брат.
– Двоюродный.
– Все равно.
– Ну и что!
Она опустила голову, стыдилась и улыбалась от удовольствия.
– Ты же тоже хочешь!
– Нам нельзя.
– Все цари и короли женились на двоюродных сестрах.
– А потом у них рождались уроды.
– Уроды от этого не рождаются. И потом, мы же не будем жениться.
– А что мы будем?
– Дадим друг другу по кусочку себя и будем счастливы. Хоть какое-то время.
– Один день?
– Зависит от нас. Но даже если день, пусть он будет.
Ее податливость возбудила его еще сильней, кровь застучала в висках. Наталья сдалась; он видел, что она ждет, каким будет его первый шаг.
– Как бы ты хотела?
– Прямо сейчас?
Они стояли в нескольких шагах друг от друга. Их тела были напряжены, только казались расслабленными. Ее ожидание было требовательным. Зудин раскрыл ее как раковину, и теперь нельзя было останавливаться, чтобы она не захлопнулась.
– Да.
– Нет!
Но ее горящие глаза говорили об обратном. Наталья смотрела на него, будто тянула к себе взглядом.
– Ты не представляешь, как я тебя хочу, – прошептал он.
– Знаю.
– Не знаешь, ты не мужчина.
– Женщины знают мужчин, а мужчины женщин – нет.
Он расстегнул молнию и вытащил член.
– Ого, – улыбнулась она. – Это и есть мой подарок?
– Прости… Ты заставила меня обо всем забыть.
Наталья посмотрела по сторонам, на мужика с удочкой, который сидел к ним боком.
– Тебя не смущает, что мы здесь не одни?
– Нет.
Она подошла, еще раз посмотрела по сторонам, и взяла его рукой. Член дрогнул, почувствовав ее пальцы, стал твердым и побагровел, возбуждение было очень сильным. Зудин смотрел в ее коричневое лицо, красивые глаза, в которых больше не осталось ни стыда, ни неловкости, и неестественно большие, будто надутые губы. Наталья поболтала его набухшим членом.
– Красавец. Точная твоя копия, – и засмеялась.
Глава ХХI (окончание)
Когда они вернулись домой, он с порога бросил:
– Нам надо ненадолго уехать.
– Ромаша, ты же выпил! – испугалась Лариса Федоровна.
– Я вызвал такси.
Они поехали в Дмитров в торговый центр Дмитровский, и Зудин платил за все, что она выбирала. Наталья забавляла его. Даже если бы она выиграла миллион евро, она не выглядела бы такой счастливой. Она бросалась на ровные ряды вешалок, как на врага, и сражалась с ними, перебирая нетерпеливыми пальцами. Она спешила, словно боялась, что он передумает.
Зудин наблюдал за ней с улыбкой, даже порекомендовал пару вещей. Наталья набирала ворох тряпок и устремлялась в примерочную. Он чуть отдергивал штору и смотрел. Она раздевалась до белья и не замечала, что ее пересушенный зад разочаровывает его. В эту минуту ей было не до него. А он продолжал свои наблюдения, выискивая на ее остове съедобные кусочки. Зудин решил, что недостаток мяса можно компенсировать с ее стороны отсутствием комплексов и тормозов.
Когда после примерки Наталья хотела надеть свою старую одежду, он сказал:
– Надень джинсы и толстовку, а это сложи в пакет. Оно больше не понадобится тебе.
– Да, ты прав. Спасибо, – она посмотрела на него с благодарностью.
Из летней коллекции она нашла все, о чем мечтала. Вообще не было только одной вещи – лифчика с узким объемом груди и большими чашками. Они обошли все бутики белья. Зудин устал таскаться за ней с пакетами.
Наталья протрезвела.
– Рома, милый, прости! Ты столько для меня сделал!.. – она обняла его и заплакала. – Я жадная сука…
– Все нормально, не беспокойся, – он поставил пакеты и впервые дотронулся до нее как брат, погладил по волосам.
Зудин потратил довольно много, но чувства родственной жалости и предвкушения подогревали его. И потом, ведь это был не только подарок, но и аванс.
Когда они вернулись, сестры по-прежнему сидели за столом. Наверное, все это время они предавались воспоминаниям. Их взрослые дети прошли на второй этаж с ворохом пакетов.
– Ого! – воскликнула Лариса Федоровна.
Надежда Федоровна ничего не сказала.
– Наташ, а ну-ка иди, покажись! – крикнула Лариса Федоровна.
– Сейчас!
Зудин распалился, ожидая ее безотлагательной благодарности. Бросил пакеты на пол. Наталья еще не перевела дух, только села на диван, а он уже расстегивал джинсы, стоя перед ней.
– Ты с ума сошел! – воскликнула она.
Он знал, что она не откажет, и от этого хотел еще сильней. Кровь бросилась ей в лицо. Снизу доносились голоса матерей.
– Не сейчас же! – ее отчаяние было уже не следствием страха, а следствием борьбы страха с желанием.
– Именно сейчас!
– Хоть дверь закрой!
– Так мы услышим, если они пойдут наверх.
Наталья съехала со спинки дивана и ждала, расставив ноги, обтянутые новыми джинсами. Он стащил с себя джинсы и трусы; поднявшийся член выпрыгнул, приветствуя новую знакомую.
– Нас же ждут, – прошептала она.
Наталья уставилась на его загнутый кверху член. Зудин приблизился, спутанный джинсами, стал коленями на диван и принялся мять ее грудь. Она взяла в рот. Надутые губы елозили по члену как спасательный круг. Зудин подумал, что такие губы только для этого и годятся. Он почувствовал, что скоро кончит, и придвинулся. Она подняла глаза и стала дрочить, направив член себе в рот. Когда он кончал, она смотрела ему в глаза.
– Оближи.
Она проделала это старательно, постепенно приходя в себя. Лизала головку, впитывая все до последней капли.
– Ну, где вы! – крикнула Лариса Федоровна.
Они улыбались, как удачливые воры. Наталья прижала к лицу его член и закрыла от удовольствия глаза.
…Похоть схлынула, и Зудин увидел перед собой обтянутый кожей череп с жидкими красными космами, два жирных нароста на чахлой груди. И еще отчетливо увидел, что лицо Натальи похоже на лицо его тетки, на лицо его матери. Ощущения отступили, и пришло четкое осознание того, что они сделали. Зудин почувствовал, что эта минута должна покоробить его и отрезвить, и тогда он откажется от продолжения, отстанет от этого тощего уродливого существа и сделает шаг назад, может, даже начнет удаляться по воздуху, словно нет вокруг ни стен, ни потолка.
Целую минуту он удивительным образом верил в реальность такой спасительной левитации. Да, просто взял и полетел отсюда, от нее. Только надо решиться. Сделать в себе шаг. Он выпрямился. И даже не ощущал спущенных штанов. Не чувствовал прохлады в члене, на котором еще не высохла ее слюна. Не хватило всего секунды, чтобы оттолкнуться, как для прыжка с трамплина, только вверх.
Минута истекла. Тихо вернулась похоть, как будто и не исчезала. Зудин увидел, что перед ним не уродина, а двоюродная сестра – его Наташка, и, несмотря на то, что она слишком тощая, ему хорошо с ней. Нет! Да! Он спокойно это принял, и ему стало хорошо, он почувствовал, что скоро вернется эрекция.
– Ну, где вы, Наташа, Рома!
Зудин стоял на том же месте и приводил себя в порядок. Наталья очнулась, вскочила с дивана и принялась искать сумочку.
– Идем! – крикнула она не своим, забитым в глотку голосом.
Он тихо засмеялся. Она достала зеркальце, стала вытирать рот, щеки.
Наталья устроила им настоящий показ мод, ходила по гостиной, виляя мосластым задом, поворачивалась, и все время улыбалась своими надутыми блестящими губами. Ей очень хотелось, чтобы они видели, какая она женственная, красивая, сексуальная. А со стороны казалось, что она просто очень рада. А довольный Зудин сидел за столом, кивал и улыбался.
Его комната тоже была на втором этаже. Это была летняя комната, с огромными во всю стену окнами, только одна стена была глухой. Он лежал, выжидая время, чтобы пойти к ней. Внизу раздавались какие-то звуки, двигались стулья, хлопала дверь, слышались голоса, мать выходила курить, и в открытое окно тянуло дымком сигареты.
Какая свежая и славная ночь, – думалось ему. Ему было хорошо, но досадно, что их матери внизу никак не улягутся и приходится ждать, когда, наконец, можно будет прокрасться к недоеденному пирогу. Зудин услышал скрип половиц и легкие шаги. Он оторвал голову от подушки и увидел худую фигуру в светлой майке и трусиках.
Молча, стесняясь своей смелости, Наташка скользнула под одеяло и прижалась к нему, стала шарить по нему руками, тыкаться губами в его лицо. Их схлестнувшиеся страсти мешали сделать что-то конкретное, сплели их в клубок. Наконец она повернулась спиной, он потянул ее на себя.
Даже в темноте можно было разглядеть ее позвоночник и ребра. Мошонка ныла от шлепков по костистому тазу. Разложенный диван заскрипел. Наталья больше не могла себя контролировать и из ее глотки стали вылетать звуки. Зудин бросил ей подушку. Она вцепилась в нее зубами и тихонько постанывала. Ее свело судорогой, она застонала, и он рукой зажал ей рот. Они затихли. Он гладил ее, а она рыдала в сладких судорогах, сдерживая голос.
В окно потянуло дымком, Зудин подумал, что мать могла их услышать, но сейчас ему было все равно.
Когда Зудин проснулся и увидел ее, словно вымазанную глиной, ему стало противно. Захотелось, чтобы произошло что-нибудь из ряда вон выходящее, что повергло бы ее в шок. Вот бы все подпрыгнуло как на вулкане, и их вот так в постели увидели бы их матери. Это здорово бы его повеселило. Зудин тряхнул ее за плечо. Наталья проснулась, увидела его и вскочила. Ее копченое лицо, словно натянутое на чужой череп, с вывернутыми губами, в обрамлении клокастых волос, делало ее похожей на труп.
Зудина передернуло. Она шарила по постели в поисках белья, в котором пришла, тощая, с болтающимися как мешки, грудями, с кустиком рыжих волос между ног. Когда она исчезла, Зудин готов был думать о чем угодно, только не о ней. Он чувствовал себя кем-то вроде того князя, которого обманула шамаханская царица.
Но когда они спустились к завтраку, все изменилось. Наталья снова была яркой, сексуальной и уверенной в себе. Когда Зудин встретился глазами с матерью, ее взгляд сказал, что она обо всем знает. Лариса Федоровна оживленно разговаривала, было видно, что этот факт не произвел на нее особого впечатления.
Когда Зудин вез Наталью и Надежду Федоровну на вокзал, они непринужденно болтали, смеялись, и ничего не понимающая Надежда Федоровна смеялась с ними. Он смотрел на двоюродную сестру и видел в ней жеманную сучку, которую новое барахло превратило в сексбомбу. Его опять тянуло на ее кости, словно не было сегодняшнего отвратительного утра. Ему было на все наплевать.
Это приторное как разлагающийся труп желание породило мысль, которую Зудин тут же озвучил.
– Наташ, почему бы тебе не пожить какое-то время в Москве? – сказал он. – Все равно ты пока не работаешь.
Она уставилась на него, немая от неожиданности.
– Какое-то время можно пожить у меня. Найдем тебе работу. С твоим английским это будет не трудно. И жениха тебе найдем! – он засмеялся, и она тоже засмеялась.
– Не знаю… – пробормотала Наталья.
– Решено. Перебирайся в Москву. Хватит киснуть в своей Костроме.
Когда они шли по перрону, и Надежда Федоровна отстала, Наталья спросила:
– Ты серьезно хочешь, чтобы я переехала к тебе?
– Конечно. Будем трахаться каждый день.
Наталья заулыбалась, как сообщница.
– Мы же не можем вести себя как муж и жена.
– Для других. А друг для друга можем. Потом выдадим тебя замуж и будем трахаться как любовники.
– А лучше, если муж будет не против!
Когда они прощались, она поцеловала его в засос. Надежда Федоровна захлопала глазами, но видимо, решила, что ей показалось, и ничего не сказала.
Когда Зудин ехал домой, у него было прекрасное настроение, хотя он знал, что завтра будет по-другому. Похотливой сестренки хватит на пару недель. Потом она опостылеет, и он избавится от нее. Вернется голод. Только теперь он знал, что этот голод не утолить. Он надеялся утолить его с Ромашкой, потом с Ольгой, с каждой новой женщиной, которая раздвигала перед ним ляжки, он стремился утолить этот голод. Теперь он знал, что будет голодным всегда. Но сейчас он был сыт и потому доволен. Зудин чувствовал, что эта радость так же низка, как была бы низка радость Шуры Балаганова, когда он украл кошелек, если бы он не попался.
