Текст книги "Мгла (СИ)"
Автор книги: Александр Вольф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Глава X (продолжение)
Зудин бежал вниз по ступенькам, держа ее за руку. Яна бежала за ними. Она кричала, что не может бежать так быстро, но они не слышали ее. Они остановились возле длинного ряда кабинок. Свет был тусклый, как в подвале. Это и был подвал. Сверху долбила музыка, от которой дрожали стены.
Дальше все было как в пьяном дурмане. Чувство контроля и осторожности изменило ему, как будто тоже хватило лишний стакан. Он обнял Настю, но Яна схватила ее за руку и увлекла в кабинку. Они стояли там, взявшись за руки, и звали его горящими во мраке глазами. Ему казалось, что из глаз его Ромашки льется любовь, что она и есть сама любовь. Яна притянула ее к себе и взялась за дверь.
– Ты с нами или посторожишь снаружи?
Он вошел, понимая, что делает выбор. Захлопнул дверь и остался с ними, как в западне.
Яна потянулась к Насте. Настя прижалась спиной к стенке кабины. Она еще боялась нового сладко душившего ее желания, но уже не сопротивлялась ему. Не отрывая глаз от губ Яны, она распласталась по стенке, выставив грудь и согнув ногу в колене.
Кабина наполнилась какой-то магией, пропиталась ей, как языческий жертвенник. Далекие, еле слышимые голоса были чем-то из другого мира, реальной была только их тяга друг к другу, поглотившая их, как омут, и шорох ползущих по бедрам платьев, и прерывистое дыхание, и запах духов, смешавшийся с запахом тел.
Яна достала из лифчика маленький пакетик с белым порошком.
– Это что? – спросил Зудин.
– Кокс, – ее улыбка притягивала как смерть.
Она насыпала порошок на тыльную сторону ладони, и резко вдохнула, запрокинула голову и затряслась. Они видели ее искаженное как у трупа лицо, но почему-то оно не казалось отталкивающим. Придя в себя, она взяла руку Насти и насыпала на нее порошок, поднесла к лицу и зажала ей одну ноздрю.
– Вдыхай, только резко.
Это возбуждало как самоубийство, которое совершается у вас на глазах. Настя вдохнула и зажмурилась. Он смотрел на них отстраненно, аморфный как желе, сосредоточенный на своих ощущениях. Но когда Яна предложила порошок ему, он мотнул головой.
Она взяла Настю за талию и поцеловала. Ее губы казались воздушными. Они не были жадными, горячими, наглыми, они не навязывались. Они были теплыми и как будто куда-то звали. Страха и стыда больше не было, победило желание. Она видела, спрятав глаза за упавшими на лицо волосами, как он смотрит на нее, и его взгляд делал ее смелее. Он разрешал ей, она ему нравилась такая. Губы Яны стали настойчивей.
– С языком? – пролепетала Настя.
– Да…
Яна взяла лицо Насти в ладони и целовала ее, едва дотрагивалась губами – встретилась нежность с нежностью. Они целовались, закрыв глаза, задыхаясь друг от друга. Яна оторвалась от нее, посмотрела на ее влажные губы, и поцеловала снова, в губы, потом лицо, шею, грудь.
Сначала он только смотрел, завидуя их нежности. Потом взял своими большими ладонями плотное тело Насти и стал мять его, немея от удовольствия. Она тонула в поцелуях и прикосновениях, отдав себя их губам и рукам. Он прижался губами к ее обнаженному плечу и закрыл глаза. Ее кожа источала удивительный аромат, несравнимый ни с чем. Она собрала волосы, чтобы открыть шею для поцелуев. Ей казалось, как будто целый сонм губ прикасается к ее коже.
– Я хочу… – пролепетали ее губы.
Она взяла его руку и стала сосать большой палец. Свободной рукой он шарил по ее телу. Яна опустилась на колени и стала целовать ее бедра. Настя подставляла себя ее разгоряченным губам, раздвигая ноги, поцелуи поднимались все выше.
Он потянул ее платье вверх, Яна стянула с нее трусы и прильнула лицом к ее бедрам, не справляясь с дыханием, как будто только об этом мечтала все время. Стала целовать лобок, как подбородок мужчины, приминая губами короткие волосы. Ее губы были невыносимо нежны, Настя таяла, раздвигая бедра все шире и опускаясь ей на лицо. Поцелуи становились все горячее, Настя сделала движение навстречу и окунулась в наслаждение. Как будто забил теплый ключ, и потекла струя, затопила до самого горла.
– О, – застонала она…
Яна присосалась к ней, как пиявка, уперла в нее остекленевший взгляд, Задвигала по-кошачьи головой, вылизывая, выедая. Было темно и душно как в склепе. За бетонными перекрытиями, как из преисподней, долбила музыка.
Зудин смотрел, вытянув шею. Было темно, но он все видел. Он видел, как кошка стала превращаться в змею, рот растягивался, чтобы вместить надувшийся как опухоль клитор, становился все шире и змеиные зубы готовы были погрузиться в мясо. Настя и так уже была напитана ядом. Яда было столько, что он сочился из пор. Она схватила Яну за волосы и потянула на себя, стала тереть себя там ее лицом. Яна поедала ее, жрала, натягивая пасть на мясистые куски.
Зудин потерял всякую способность соображать, отравленный тем же ядом. Он стянул с себя брюки и взял Настю за бедра. Она выгнулась, подставляя ему себя, и, уже принимая его толчки, ощутила, как сильней запылал пожар, заполнил живот, все тело, до самых кончиков ногтей и волос. Ее затрясло, и она упала бы, если б его руки не подхватили ее. Он рванул ее вверх, и она опрокинулась на него. Он едва ее удержал. Слезы текли по ее лицу.
Он пытался вернуть в нее член. Яна все еще оставалась на коленях, ее голова была у Насти между ног. Она взяла его член рукой и стала дергать, а потом попыталась дотянуться до него ртом, но было неудобно; она толкалась лицом в потных бедрах, как щенок, потерявший оттянутую сиську матери.
Было тяжело дышать, у них затекли ноги. Они поменяли позу, ворочаясь, как мокрые детеныши в тесной норе. Он сполз на ступеньку-скамью. Настя повернулась к нему, полезла целоваться, ворочая у него во рту языком-щупальцем. Она мяла его набухшую как от гноя мошонку. Было тесно, она нагнулась и Яна оказалась прижатой к стенке.
Яна погладила ее кобылий зад, и залюбовалась ее разверстыми формами, смуглым красивым влагалищем, похожим на вертикальный рот, зажатый с двух сторон крутыми холмами. Настя наклонилась, и он почувствовал влажный кокон ее рта. Ее голова задергалась вверх-вниз, танцуя под музыку.
Яна дотронулась губами до ее губ. Настя вытянулась, чувствуя, что по телу сейчас пустят ток. Яна взяла ее за попу и ткнулась туда лицом, провела языком по нежному месту. Мешали волосы, она убрала их торопливыми пальцами, обхватила ее бедра и стала вылизывать влажную мякоть, выедая ее, как масло из чашки.
– Девочка моя, какая ты хорошая…
Настя сопела, глодая горлом его мосол. Он больше не мог. Горячая смола затопила его, он дернул ногами и со сладкой мукой излил ее. Настя утонула в ощущениях, облизывала его, словно в забытьи, облизывала свои пальцы. Волна накрыла ее. Она дернулась, схватившись за член как за сук, и застонала.
– Я больше не могу…
Зудин остывал, словно умирающий. Он больше не видел в девушках ничего притягивающего, красота стала пустой. Страсть отступила, как отступает туман, и предметы возвращают себе четкие очертания. Ощущение удушья и уродливости происходящего дошло до него через толщу дурмана. Разве для этого вонючего мешка им дана красота? – подумалось ему. Яна казалась сначала кошкой, потом жирной пиявкой, высасывающей кровь из его Ромашки. Но он знал, что это продлится недолго и снова потянет на породистую скотину.
Настя не могла больше стоять в такой позе. Она развернулась и съехала ему на колени. Яна раздвинула ей бедра, подлезла ближе и всунула в нее язык как член, задергала головой, как членом, потом запустила туда руку-змею. Настя съежилась, вскрикнула и выбросила струю ей на грудь, Яна выдрачивала из нее струю за струей. Настя тонула в оргазмах и топила в них Яну.
Зудин устал; хотелось оглушить себя водкой.
Глава X (окончание)
Он ждал их у туалета. Ноги были ватные, в теле слабость. Он чувствовал себя разбитым и одурманенным. Он привел в порядок одежду, насколько это было возможно. Не получалось отвлечься от ощущения своего натертого члена, свернувшегося в трусах как пес в конуре.
Когда девушки вышли, он вяло улыбнулся. Если даже не знать их, было понятно, как они провели время. Измочаленные, с кругами вокруг глаз, с наложенной кое-как, словно мазками пьяного художника, косметикой, они для уверенности держались за руки. У Яны были темные пятна на коленках; слишком много времени она на них провела.
Не успели они выйти, как появился тот же сопливый мальчишка. Его глаза горели хмельным блеском. Он что-то сказал Насте, она не ответила, и он схватил ее за руку.
– Отвали! – рявкнул Зудин.
– Ты муж ее, что ли?
Зудин усмехнулся, отвесив ему подзатыльник.
– Исчезни, пока я не разозлился!
У парня выступили слезы на глазах. Он бросил взгляд на засмеявшихся девушек, и скрылся в толпе. На улице Зудин снова увидел его. Он стоял к ним спиной и разговаривал по мобильному.
– Можешь подъехать? Сейчас! Пока этот козел здесь!
– Ты про меня? – Зудин толкнул его.
Парень испугался от неожиданности.
– Нет, что вы…
– Он спросил меня, сколько мне нужно, чтобы я поехала с ним. – Настя засмеялась.
Зудин круто развернулся.
– Вы не так поняли!
– Интересуешься, почем моя девушка?
– Нет!
– Ты спросил мою девушку, сколько она стоит.
Парень замотал головой.
– Не…
Зудин резко ударил. Парень согнулся, выронив телефон. Зудин ударил еще раз и почувствовал, что разбил сустав. Злость закипела в нем.
– Я ничего такого… – парень закрыл руками голову.
Зудин огляделся. У входа в клуб за ними по-прежнему наблюдали охранники парень и девушка. Настя и Яна тоже смотрели в их сторону. Зудин ударил парня в живот. Он упал. Зудин стал бить ногами. Хотелось вырубить наглого молокососа, возомнившего, что он достоин такой девушки, как Ромашка. Когда у него из носа пошла кровь, Зудин вдруг протрезвел и почувствовал жалость, взял его за борта куртки и посадил. Лицо парня вздулось и было залито кровью, один глаз совсем заплыл.
– Слышишь меня?
Парень поднял руки, чтобы закрыть голову от ударов. Зудин опустился на корточки.
– На, вытрись, – сунул ему платок. – Хочешь иметь красивую бабу, заведи свою. А лезть на чужих – скверная привычка, будешь битым.
Парень всхлипнул, под носом надулся пузырь. Охранники по-прежнему только наблюдали. Настя и Яна улыбались. В их довольных лицах и мясистых телах было какое-то необъяснимое животное удовлетворение: лев с львицами и окровавленная добыча, еще живая.
– Вас не пугает кровь? – спросил Зудин, когда вернулся к девушкам.
– Я бы сказала, возбуждает, – ответила Яна.
Они направились к ожидавшему их такси. На ступенях появился кавказец, проводил их взглядом, как ястреб ускользнувшую добычу.
Они провели у Зудина весь день, проспали до обеда. Когда Зудин проснулся, девушки еще спали. Настя выглядела как невинная девушка, свежа, румяна, изнурительная вечеринка не повлияла на юный организм. Пушистые ресницы едва подрагивали, аккуратные ноздри мирно сопели, груди с торчащими пухлыми сосками, казалось, не знали мужской руки. От кожи исходил молочный аромат, как от ребенка.
Зато Яна выглядела совершенно по-другому. Она лежала вытянувшись, как перед смертью, серое тело казалось безжизненным, увядшим за одну ночь. Дородные выпуклости растеклись, как холодец, который забыли убрать в холодильник. На лице отчетливо проступили морщины, фиолетовые тени легли вокруг глаз. Он посмотрел на ее потрескавшиеся губы, на плоские морщинистые соски, и почувствовал отвращение. Ей было двадцать восемь, но сейчас казалось все сорок.
Вчера она была молодой и красивой, а теперь назвать ее девушкой не поворачивался язык. Он усмехнулся. Теперь она просто видавшая виды потаскуха. Как в сказке про ведьму, которая периодически превращалась в девушку. Кому она нужна? Разве какому-нибудь идиоту, неспособному пробудить любовь в нормальной женщине. Гроссману? Нет, Гроссман не идиот. Наверное, просто еще не узнал ее. Но теперь ей не видать и его. Да, нехорошо получилось. Она же все-таки была его.
Он посмотрел на Ромашку и подумал, что рядом с ней лежит она сама через десять лет. Только вот внутри не кольнуло. Такова жизнь, они сами летят, как мотыльки на огонь. Бросают в него и красоту, и молодость, и любовь. Им хочется гореть. Что ж, горите. С ним или с другим, итог один; спалит все в огне, от которого не бывает тепла, а что останется – подтянет, подкачает, станет конченной сукой, циничной и жадной. Окрутит какого-нибудь дурака и родит ребенка, скорей всего больного, потому что здоровья уже не будет. Это в лучшем случае. А то останется одна и будет делать вид, что ей на все наплевать.
Он принял душ, смыл с себя вчерашнюю грязь, пошел на кухню и заварил кофе. Когда проснулись девушки, он заказал пиццу, и они снова пили вино и трахались.
Когда они уехали, его охватила тоска. Послевкусие было горьким. Яну было не жалко, на Яну было плевать, а вот Ромашку… Все-таки здорово было бы иметь такую жену, нарожать с ней детей. Но теперь у него сложилось ощущение, будто купив драгоценную вещь, он обнаружил подделку. Завернутую в блестящую обертку фальшивку. Ничего не стоящую. Когда он только увидел ее, он думал, как на нее произвести впечатление. Готовился штурмовать, словно крепость. И не ждал, что получит все сразу. Правда, крепость сдалась без боя. Он хотел пробудить в ней чувство. Видимо, пробудил. Только теперь оно стало не нужно. Оказалось, в покоренной крепости ничего нет. И не важно, что ее разграбили до него. Важно, что ничего ценного в ней не было. Может, до него вынесли, может, не было никогда.
Вспомнив, как она представлялась ему красавицей крестьянкой на фоне полей, он усмехнулся. Идеал должен достаться кому-то равноценному. Пусть чужому, но достойному и одному. Тогда он остается идеалом. Но когда он по кусочку отдается всем подряд и кому попало, как разбившаяся статуя, он уже не идеал. Статуи больше не стоят на пьедесталах, им скучно быть наверху, они предпочитают падать и разбиваться. Кто попало – теперь казался заросшим щетиной хищником с черными, изголодавшимися по белому мясу глазами.
Но отпустить ее сразу он не собирался. Пару осколков от статуи он уже взял, хотелось еще. Была мысль, что может, взять ее такой, ведь совсем еще молодая, и переделать, вознести тем огнем, который он зажжет в ней. Но опыт подсказывал, что это не лечится. Живет в них как червь, и точит.
Но была еще Ольга.
Глава XI
11
Был конец апреля. День выдался прекрасный, очень теплый и солнечный. На газонах появилась жиденькая травка, на деревьях распустились почки.
Ольга вышла из дома в джинсах, кедах и белой кофте, по-домашнему облекавшей ее красивые плечи. Ее волосы были распущены, налетел ветерок, запутался в них, швырнул на лицо каштановую прядь. Она отвела ее рукой и улыбнулась. За стеклами очков сияли черные глаза. Она спросила:
– Куда поедем на этот раз?
– В самое романтичное место в Москве.
– Разве в Москве такое есть?
– Я приберег одно – для тебя.
Он привез ее в центр Москвы, в салон платьев. Когда она увидела, куда он ее ведет, она возмутилась.
– Куда ты меня привез? Зачем?
– Идем, идем, ты все узнаешь.
– Не надо мне ничего покупать. Прошу тебя!
– Я не собираюсь тебе ничего покупать, – он улыбался и тянул ее за собой.
– А что мы здесь делаем?
– Я хочу тебе кое-что показать.
– Мне ничего не нужно! – сказала она сердито.
– Я прошу тебя кое-что для меня сделать.
– Что?
– У моей двоюродной сестры на следующей неделе день рождения. Я хочу, чтобы ты помогла мне выбрать подарок.
Она растерялась. Ему стало смешно.
– Я должен сделать ей хороший подарок.
– Купи украшение.
– Я хочу купить платье. Она такого же роста как ты и у нее примерно такие же волосы.
– А комплекция?
– Не такая впечатляющая, как у тебя.
Она поверила. Посмотрела вокруг и направилась к пестрым рядам вешалок.
– Какой цвет ей нравится?
– Помню, она говорила про белый. Но цвет – не главное.
Ольга шла по рядам, рассматривая платья.
– Вам помочь? – спросила продавец.
– Нам нужно красивое летнее платье на эту девушку, – сказал он.
Когда в примерочной Ольга задернула штору, и он услышал, как с тихим шорохом она стягивает с себя джинсы, ему показалось, что он видит, как плотная ткань сначала открывает ее белье, крутой изгиб бедер, и далее сползает с ее длинных сильных ног, оголяя их безупречные линии. Она отдернула штору.
На ней было короткое красное платье, шея и руки были открыты. Она стояла, немного согнув ногу в колене и опустив руки вдоль тела. Ткань казалась тонкой и тяжелой, она плотно лежала на круглых выступах груди и бедер, а на животе была свободна. Оно очень ей шло, она была стройна и объемна, как сильная лань на длинных ногах.
– Повернись, – сказал он.
Она медленно повернулась. Тяжелая материя как на полке лежала на высокой попе. Изгиб под коленом перетекал в полную голень «бутылочкой».
– Мне кажется, хорошо. Что скажешь?
– Нормально, – она пожала плечами, – но я бы такое не надела.
Оно ей шло, но вызывало ассоциации, которые были недостойны ее.
– Платье отличное и тебе идет, только цвет не тот. Слишком вульгарный, – сказал он.
Она померила несколько платьев. Одно из них было голубое в крупный белый горох, с белым воротничком как на школьной форме для девочек. Оно понравилось Зудину. Он заметил, что ей оно тоже понравилось. Это было простое короткое платье для молоденькой девушки, белый воротничок делал его немного старомодным, зато подчеркивал нежную шею, и вообще само платье казалось каким-то светлым, праздничным и очень подходило для солнечного дня.
Ольга вертелась перед зеркалами, разглядывая себя.
– Оль, почему ты всегда носишь джинсы? – спросил он.
– Потому что джинсы удобны и практичны.
– На всем свете не найти такой пары ног, как у тебя.
– Перестань, – сказала она, шурша платьем.
– Это истинная правда.
Она выставила вперед правую ногу.
– Ты считаешь это красивой ногой? – Она повернула носок сначала в одну сторону, потом в другую, показывая икроножную мышцу.
– Я считаю это совершенной ногой.
Она уперла руки в бока.
– Не нога, а бульонка какая-то. Как у рабочей лошади.
Он улыбался, любуясь ей.
– Не говори ерунду. Повторяю, твои ноги – самые прекрасные в мире и короткое платье на тебе отлично это доказывает.
Она снова повертелась перед зеркалом, не доверяя ему полностью. Ей и самой нравилось.
– Можешь пройтись перед примерочными?
– Зачем?
– На расстоянии лучше видно.
Она вышла, посмотрела, не видит ли ее кто-нибудь кроме него, сделала несколько шагов, и оглянулась, положив руку на талию, как манекенщица.
– Пройдись еще.
Она ушла дальше, увидела себя в зеркалах, засмотрелась. Он взял ее джинсы, кофту, сумочку, сложил кое-как в пакет, и направился к кассе, а она еще вертелась перед зеркалом.
– Мы покупаем то, которое на девушке, – сказал он.
– Я бы выбрала это, – услышал он голос Ольги, которая не могла оторваться от зеркала.
– Я тоже его выбрал.
Она ушла в примерочную, и тут же вернулась.
– Где мои вещи?
– У меня есть двоюродная сестра, но я не собираюсь дарить ей это платье, – сказал он, убирая в карман бумажник, и не поднимая глаз.
– Что это значит?
– Это твое платье и я хочу, чтобы сегодня ты была в нем.
– Что? – она поправила очки.
– Я прошу тебя.
– Сейчас же верни мои вещи и забери эту тряпку! – выпалила она и дернула за подол, словно собиралась сорвать его с себя прямо здесь.
Он подошел к ней. От гнева у нее выступили слезы. В отдел вошли две женщины. Он хотел взять ее за руку, но она отдернула ее.
– Прости…
Неожиданно он встал на одно колено.
– У меня не было выхода. Я прошу тебя остаться в этом платье, потому что только оно может сказать всем, как ты прекрасна.
Они приехали на Воробьевы Горы. Он припарковался на Университетской площади. Было тепло, как летом. Зудин открыл дверь со стороны Ольги и предложил ей руку. Он был безупречен, как Джеймс Бонд, светился улыбкой, белая в полоску рубашка и серые брюки очень шли ему. Пиджак он оставил в машине.
– Как настроение? – спросил он, когда она вышла из машины.
– Сносное.
– Хорошо. Это очень важно для прогулки, которая нам предстоит.
– Прогулки?
– Да. Мы будем гулять! А это, – он сделал широкий жест перед собой, – Самое лучшее место в Москве. – Сколько свободы!
– Уже листочки распустились. – Ольга была растеряна, она не ожидала увидеть его в таком восторге.
Ветер-озорник разогнался над площадью, порхнул по ногам и под платье. Она поймала подол, прижала к себе. Их маленькие фигурки потерялись в огромном пространстве прямых линий. Зудин взял ее за руку и повел к зданию университета.
– Какой мощный простор, дышится как! – Его энергия перехлестывала через край. – Знаешь, я потомственный москвич, но во всей Москве люблю только это место. Здесь я по-другому себя чувствую. Эти внушительные здания, широта делают меня счастливее. И потом, именно здесь невольно приходят мысли обо всей стране. Здесь верится, что все у нас будет хорошо. Именно такой и должна быть наша страна – простор, цветущие сады, величественные здания, молодые прекрасные люди. Оль, что ты об этом думаешь?
– Ты в курсе, что эти прекрасные здания построили заключенные?
– Это же не умаляет их красоты.
– Но о счастье говорить как-то неуместно, тебе не кажется?
– Я знаю, все это на костях, но смотрю в будущее с оптимизмом. Когда-нибудь мы станем богатыми и счастливыми. Тебе нравится здесь?
– Нравится. Только у меня другие ассоциации. Когда я вижу такую архитектуру, я невольно думаю о египетских пирамидах, которые построили рабы. – Она высвободила руку из его ладони и взяла его под руку. – Но, конечно же, это очень красиво и монументально. Я бы хотела поездить по миру и сравнить, как у них.
– Ты нигде не была?
– В Турции и Египте. Но кроме моря и пирамид ничего не видела. Я хочу побывать в Европе, в Америке, в Азии. А где был ты?
– Много где. – Он сказал это спокойно, без тени бахвальства, устремив вперед прищуренные от солнца глаза.
– Везет! – ей понравилось, как он это сказал, она засмотрелась на его мужественный профиль.
– Везенье здесь не причем. Нужны лишь деньги и время.
Они повернули на улицу Академика Самарского и пошли к Менделеевской. Слева как пирамида Хеопса, стояла высотка.
– Где тебе понравилось? – спросила она.
– Везде найдется что посмотреть. Наши ездят только на море. Дай нам море, бар с напитками и шезлонг и нам больше ничего не надо.
– Неправда!
– Таких много. Им неинтересно, как живут люди, чем, какие у них города. Если город, то только Париж, Лондон или Нью-Йорк. А многие ли были в Будапеште? Какая там архитектура! У нас если Голландия, то Красные фонари, а посмотреть страну – она вся-то не больше Московской области, – а как игрушка, там даже природа сделана руками человека. Вся страна – творение рук человеческих. Да что далеко ходить – как прекрасен Киев!
– Почему всем нравится Париж?
– Париж – великий город, может, это самый прекрасный город в мире, но прекрасен не только Париж, вся Франция прекрасна, и чем южнее, тем прекрасней.
– Понятно, отдыхать ты предпочитаешь заграницей.
– Я не предпочитаю заграницу, я отдаю ей должное.
– А где ты был в России?
– Питер, Карелия, Золотое Кольцо, Урал, Кавказ, Черное море, само собой. Но еще больше мест, где я не был, но хочу побывать.
– Например?
– Например, на Алтае, на Байкале, на Крайнем Севере, на Камчатке.
Они прошли перед зданием МГУ и повернули обратно. Фигурки студентов тонули в просторе площади.
– Где тебе понравилось в России?
– Везде, кроме Москвы.
– Почему такая нелюбовь к родному городу?
– Москва всегда была патриархальной, и должна была такой остаться. Из нее нельзя делать мегаполис, она перестанет быть Москвой.
– Но когда строились эти здания, – Ольга показала на университет, – они тоже не отражали дух Москвы.
– Они отражали нас, чем мы тогда жили.
– Ну и чем же?
– Мы строили коммунизм.
– Коммунизм – утопия.
– Но мы в нее верили. А Москва-Сити что отражает? Лондон? Йокогаму? Все это чужое нам. Стекло и бетон до неба – символ власти денег.
– Так строят сейчас по всему миру.
– Заложите новый город и постройте в духе времени, если так надо. А Москву надо было оставить в покое. Как Питер. Но теперь уже поздно об этом говорить. Питеру повезло, он остался самим собой.
– Ты пессимист.
– Нет!
Он перебежал с тротуара на площадь, распластал руки и задрал лицо вверх.
– Как же здорово! Здо-ро-во!! – крикнул он.
Несколько парней и девушек обернулись в их сторону. Зудин сиял улыбкой.
– А ты говоришь – пессимист. Тебе не хочется порадоваться со мной на пару?
– Я не проявляю радость так бурно, – пробормотала она. – На нас смотрят.
– Ну и что. Мне так хорошо, что я не могу держать это в себе.
– Тебе всегда здесь так хорошо?
– С тобой – особенно…
Он посмотрел на нее с каким-то мальчишеским задором, подбежал, подхватил на руки и закрутил.
– Что ты делаешь? – крикнула она.
Он остановился, чмокнул ее в щеку, посмотрел в ее распахнутые от удивления глаза и поцеловал в губы. Он ждал ответного движения, но она сжала рот. Он снова закружил ее, понес по тротуару, вытянув вперед счастливое лицо. Потом неожиданно свернул в сторону и понес под яблонями, утопая во влажной земле. Она сдавила его шею, словно он нес ее через реку.
– Ты куда?
– Сейчас, подожди…
Ее тело сводило его с ума, упруго-податливое, тяжелое, но его рукам было не тяжело. Он чувствовал, как оно одновременно и боится и хочет его рук. Она задыхалась, смотрела на него, не мигая, а в стеклах очков плясали озорные блики. Он поставил ее под яблоней, покрытой бледными, едва распустившимися листочками.
– Ты… чего?.. – она искала ответа в его глазах.
– Тихо… – прошептал он.
Он взял ее за плечи и хотел поцеловать, но она отвернулась, и так стояла перед ним, стремясь к нему грудью и пряча лицо. Он погладил ее по спине, по талии, положил руку на попу и поцеловал в шею. Она вздрогнула, задышала, и он стал осыпать ее поцелуями, плечо, шею, щеку, подбираясь к губам. Она снова дернулась, на этот раз сильней, он хотел удержать ее, но ударился о сук. Она отбежала на несколько шагов и смотрела на него, испуганная как лань. Он тер ушибленное место и улыбался.
– Сумасшедшая!
Она не могла унять дыхание, ее волосы растрепались и упали на плечи. Она была похожа на необъезженную кобылицу, длинноногую, крутобокую, с вздыбленной гривой. Он подошел и протянул руку. Она хотела не даться, но он схватил ее за плечи, прижал к себе и стал искать губами ее лицо. Она крутила головой, пыталась вырваться, но не кричала.
Он сгреб ее, обхватив одной рукой ее локти, а другой негрубо, но настойчиво повернул ее лицо к себе. Она смотрела на него своими черными, будто оправленными в стекло глазами, а он смотрел на нее своими голубыми, как молнии. Он дотронулся до ее сомкнутых губ, дотронулся еще, обнял их губами и не отпускал, пока они не разомкнулись. Она перестала бороться и прижала к груди руки. Ее неумелый рот жадно отвечал на его победную ласку.
Он открыл глаза. Ее веки дрожали. Очки немного съехали. Ноздри трепетали, не в силах совладать с дыханием. Ее лицо было свежим, как у маленькой девочки. Ресницы разомкнулись, она увидела, что он смотрит, и оттолкнула его. Она несколько секунд не сводила с него взгляд, открыв красивый влажный рот, и вдруг повернулась и побежала. Остановилась на тротуаре и уставилась на свои испачканные кеды. Он вышел на тротуар и стал топать, обивая с ботинок комки земли.
– Есть салфетка? – спросил он.
– Влажная.
– Все равно.
Она достала из сумочки салфетки. Он нагнулся и стал очищать ее кеды.
– Спасибо.
– Что за выходки? – сказал он с улыбкой, когда поднялся.
– Это… несерьезно.
Он засмеялся.
– Ладно. Все нормально. Пошли гулять.
Он выставил локоть, предлагая взять его под руку, но она отказалась. Они шли рядом, не касаясь друг друга. Он смотрел на нее. Она уже не сердилась, но выглядела смущенной.
– Хватит дуться, – сказал он.
– Ты сумасшедший.
– Это ты виновата, ты сводишь меня с ума.
Она покраснела. Он хотел взять ее руку, но она не дала. Несколько минут они шли молча.
– Почему ты ведешь себя как ребенок? – сказала она, наконец.
Вопрос был до смешного нелепым. Зудин рассмеялся.
Они пришли на смотровую площадку. Ольга положила руки на гранитные перила и посмотрела вдаль. Налетел ветер, растрепал волосы. Она обняла себя за плечи и зябко поежилась. Вязаная кофта была теплой, но не защищала от ветра. Столько женственности было в ее озябших плечах, сильных и хрупких одновременно.
– Холодно? – спросил он.
– Здесь всегда ветрено.
Он обнял ее, закрыл собой от ветра, взял ее похолодевшие руки в свои.
– Ты сказал, что тебе не нравится Москва-Сити. Смотри, вон Москва-Сити, маленький островок, а все остальное – Москва, такая же, как и раньше.
– Москва – там, далеко, а ты – рядом. – Он убрал с ее щеки темную прядь, завел за ушко с маленькой аккуратной сережкой, и поцеловал в щеку. – Не хочу думать ни о чем кроме тебя.
– Не надо, – поежилась она. – Здесь люди.
– Здесь ты…
Он лепил на ее кожу поцелуи как лепестки, она больше не сопротивлялась и принимала его ласки, купаясь в них как в лучах славы, подставляя им шею, лицо. Он собрал ее волосы, поднял к затылку и поцеловал ее в пушистые волосы, потом ниже. Ей было неловко, и она закрыла глаза, чтобы никого не видеть. Она мечтала о ласках, но не представляла, что они так чудесны. Она держала его руки на животе, не пуская на грудь.
На них обратил внимание пожилой иностранец и перевел камеру с Лужников на ее лицо, на котором алели пятна первой, еще девственной чувственности.
Они не заметили, как солнце заволокло тучами, как голубое затянуло серым, и очнулись только когда на них упали первые капли дождя. После поцелуев, как после сна нужно время, чтобы вернуться к действительности. Они оглянулись. Смотровая площадка быстро пустела. Торговцы закрывали свои лотки пленкой.
Дождь превратился в поток. Зудин схватил ее за руку и они побежали к деревьям. Они стали под дерево, но листва только распустилась и была слабой защитой от дождя. Зудину было нечем ее укрыть. Ее продрогшие груди смотрели на него через мокрое платье.
Дождь кончился также неожиданно, как начался. Они промокли до нитки; на ресницах дрожали капли воды, они улыбались и тянулись друг к другу мокрыми лицами. Он прижал ее к себе, чтобы хоть немного согреть, и услышал ее юное сердце.
– Пошли. Пора.
– Пошли, – кивнула она.
Он взял ее за руку, и они пошли к высотке. Солнце засверкало в молодой зелени и в мокром асфальте. Они шли прямо по лужам и держались за руки. Дождь сделал их словно нагими, одежда прилипла к телу, но они не чувствовали холода.
