Текст книги "Мао Цзэдун"

Автор книги: Александр Панцов

Директор Ли был даже более начитан, чем Чэнь Дусю и Цай Юаньпэй, особенно в области современной западной философии, политологии и экономики. Первым в Китае он всерьез заинтересовался и таким новым для этой страны учением, как марксизм. До него тогда почти никто ничего толком не знал о Марксе, хотя первые сведения о марксистском социализме проникли в Срединную империю в самом конце XIX века. Имя Маркса впервые появилось в китайской прессе в феврале 1899 года, в журнале «Ваньго гунбао» («Международное обозрение»), в переводе первой главы из книги английского социолога Бенджамина Кидда «Социальная эволюция». Через три месяца, в мае, в той же работе Кидда, изданной отдельной брошюрой Шанхайским издательством «Общество славы», было впервые упомянуто и имя Энгельса. Информации об основателях «научного социализма» у Кидда, правда, явно недоставало: в его книге говорилось только о том, что Энгельс вместе с Марксом являлись одними из тех, кто в Германии «проповедовал теорию, как накормить народ»²⁸. В начале 1903 года на китайском языке был впервые опубликован небольшой отрывок из «Манифеста Коммунистической партии». Он появился в виде цитаты, приведенной в изданной в Китае работе японского автора Фукуды Шиндзо «Современный социализм». В конце июня 1905 года китайский автор Чжу Чжисинь, один из ближайших соратников Сунь Ятсена, в сжатой форме изложил вторую главу «Манифеста» в статье, озаглавленной «Краткие биографии германских социал-революционеров». В январе 1908 года китайские анархисты опубликовали в своем журнале «Тяньи бао» («Небесная справедливость») перевод предисловия Энгельса к английскому (1888 г.) изданию «Манифеста Коммунистической партии». Это была первая работа основоположников марксизма, изданная в Китае в полном виде. Вскоре после этого в нескольких номерах «Тяньи бао» была опубликована целиком первая глава «Манифеста», а затем в шанхайском журнале «Синь шицзе» («Новый мир») была напечатана одна из важнейших работ Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке» (в китайском переводе – «Утопический социализм и научный социализм»). Автором этого перевода был Ши Цуньтун, ставший позднее одним из первых китайских коммунистов²⁹.

Впечатления о марксизме, однако, оставались у подавляющего большинства китайских интеллигентов противоречивы. Марксов социализм в то время еще ничем не выделялся в их глазах из многих других социалистических учений³⁰. Вот что говорил об этом сам Мао Цзэдун в апреле 1945 года: «У нас в Китае, помимо небольшого числа студентов, обучавшихся за границей, никто [в те годы] не знал [что такое марксизм]. Я тоже не знал, что в мире был такой человек, как Маркс… Мы… ничего не знали о том, что в мире есть какой-то империализм, какой-то марксизм… Раньше были люди, как Лян Цичао, Чжу Чжисинь, которые упоминали о марксизме. Был, говорят, и еще кто-то, кто в одном журнале перевел „Развитие социализма от утопии к науке“ Энгельса. В общем, в то время я не видел [этих изданий], а если и видел, то всего лишь скользнул глазом, не придав им значения»³¹. О том же он вспоминал и позднее, в сентябре 1964 года, в беседе с камбоджийским принцем Сиануком³².

Помимо марксизма Ли Дачжао первым в Китае обратил внимание и на всемирное значение большевистского опыта. Полностью приняв позиции большевиков, он как раз в 1918 году начал интенсивно пропагандировать российский коммунизм. Так что именно профессор Ли стал прокладывать в Китае тот путь, по которому всего через тридцать лет к власти в этой стране придет его «интеллигентный и обходительный» помощник. Уже в июле 1918 года в статье «Сравнение французской революции с русской» Ли Дачжао писал: «Русская революция знаменует изменения в сознании не только русских, но и всего человечества XX века… Мы должны с гордостью приветствовать русскую революцию как свет новой цивилизации. Нам надо внимательно прислушаться к вестям из новой России, которая строится на принципах свободы и гуманизма. Только тогда мы будем идти в ногу с мировым прогрессом. И не следует впадать в уныние от временных неурядиц в сегодняшней России!»³³ Вот такие «сны» рождались в тиши «Красного терема».

Вскоре после того, как Мао Цзэдун был зачислен в штат библиотеки, именно директор Ли познакомил его с азами большевистской идеологии. «Капиталисты, – внушал он, – составляют ничтожное меньшинство человечества, а трудящиеся – подавляющее большинство. Буржуазия или унаследовала свое имущество от патриархально-родового строя, или приобрела его, опираясь на всевластие экономической организации капитализма… Всякий, кто не работает, а ест произведенное другим, – грабитель». С «несправедливостью», доказывал Ли, надо покончить: «Мы должны… предоставить возможность всем людям стать трудящимися, а не грабителями». Как это сделать? Путем мировой социалистической революции, начало которой и положили российские коммунисты. «Большевизм, – разъяснял он, – это принципы, которых придерживаются русские большевики. Что же они собой представляют?.. Большевики основывают свою деятельность на учении немецкого экономиста, социалиста Маркса; их цель – ликвидировать государственные границы, препятствующие в настоящее время социализму, уничтожить капиталистический режим, при котором буржуазия присваивает прибыль… Большевики признают войну классовую, войну мирового пролетариата против мировой буржуазии… Как основу мировой федерации предполагается создать сначала федеративную демократическую республику Европы. В этом и заключаются принципы большевизма. Это и есть новое кредо мировой революции XX века». Ли Дачжао восторгался вождями большевиков. С их программой он был горячо солидарен. «Можно понять, – рассуждал он, – что Троцкий рассматривал русскую революцию как бикфордов шнур мировой революции. Русская революция всего лишь одна из революций в мире, неисчислимые народные революции еще поднимутся друг за другом… Повсюду реют красные знамена, повсюду возникают профсоюзы. С полным основанием можно сказать, что это революции русского образца, революции XX века… Прозвучал набат гуманизма. Взошла заря свободы. Будущий мир будет миром красного знамени… Русская революция… предвещает перемены на земле. Хотя большевизм создан русскими, однако он отражает пробуждение всего человечества XX века. Поэтому победа большевизма есть победа нового духа на основе общего пробуждения человечества XX века»³⁴.

Не довольствуясь пропагандой, Ли старался вовлечь своего помощника в активную общественную деятельность. Через несколько дней после знакомства он пригласил его на заседание инициативного комитета по организации патриотического общества «Молодой Китай», цели которого совпадали с программными установками «Обновления народа». В конце ноября 1918 года Мао Цзэдун присутствовал и на созванном Ли Дачжао собрании в Бэйда, принявшем решение об организации «Общества по изучению Маркса»³⁵. Не исключено, что он посетил и состоявшийся тогда же митинг группы «Молодой Китай», на котором профессор Ли выступил с лекцией об октябрьском перевороте³⁶.

Конечно, Мао и до Ли Дачжао слышал о том, что произошло в России: об этом писала не только центральная, но и местная китайская пресса. 17 ноября 1917 года о русских событиях сообщила даже чаншанская «Дагунбао» (газета «Справедливость»)³⁷. Наверняка Мао знал и имя вождя большевистской партии. Ведь еще 19 мая 1917 года, то есть за несколько месяцев до взятия власти большевиками, шанхайская «Миньго жибао» (газета «Республика») впервые упомянула о «группировке Николаса Ленина», которая «бескомпромиссно выступает против войны и призывает к „сверхреволюционаризму“»³⁸. В ноябре 1917 года на страницах «Миньго шибао» («Газета фактов „Республика“») и «Шиши синьбао» (новая газета «Факты») Мао мог прочитать и изложение выступлений Троцкого и Ленина на II Всероссийском съезде Советов. В кратких сообщениях говорилось, что Ленин внес три предложения: немедленно прекратить мировую войну, передать землю крестьянам и преодолеть экономический кризис. 28 декабря 1917 года в «Чжунхуа синьбао» («Новая газета „Китай“») была опубликована первая статья, знакомившая общественность с ленинскими теоретическими взглядами. Ее автором был Ян Паоань – один из будущих первых сторонников коммунизма в Китае. Информация о Ленине, Троцком, большевизме и Октябрьской революции часто появлялась в китайской прессе и в 1918 году.

Эти вести конечно же не могли не вызывать интереса. Но Мао и представить себе не мог, что они «свет новой эры»³⁹. Все, что говорил Ли Дачжао, было для него внове. Он понял, что образования ему не хватает, а потому решил прослушать ряд лекций в Пекинском университете.

Чтобы иметь возможность посещать классы в Бэйда в течение полугода, Мао в начале 1919 года вступил в члены трех университетских научных обществ: философии, новой литературы и журналистики⁴⁰. В последнем из них он познакомился с возглавлявшим это общество крупным издателем и публицистом Шао Пяопином, основателем китайского информационного агентства и популярной пекинской газеты «Цзинбао» («Столица»). Встреча с ним была очень полезна: Шао ввел Мао в мир подлинной журналистики. «Он был… либералом, пылким идеалистом и человеком с прекрасным характером», – отзывался о нем Мао Цзэдун⁴¹. Немаловажны были и походы с Ли Дачжао на заседания общества «Молодой Китай». На одном из них внимание Мао привлек студент литературного факультета Пекинского университета Дэн Кан. Высокой и худощавый юноша, очень радушный, с доброй улыбкой и озорными глазами, он был одет в традиционный китайский халат, из которого довольно смешно торчала длинная шея. Возможно, правда, Мао обратил внимание на этого юношу из-за его хунаньского акцента: Дэн Кан (другое имя его было Дэн Лунбо) был родом из уезда Ичжан, что на крайнем юге Хунани. Как бы то ни было, вскоре между молодыми людьми, почти ровесниками (Дэн родился 5 октября 1894 года), разделявшими, по существу, одни и те же идеалы, установились дружеские отношения. Дэн, как и старый приятель Мао Цзэдуна Цай Хэсэнь, сыграет в жизни Мао большую роль: под новым именем Дэн Чжунся он станет одним из первых организаторов рабочего и коммунистического движения в Китае, видным руководителем КПК.

Но все же человеком, оказавшим на Мао Цзэдуна, по его собственным словам, «влияние, вероятно, больше, чем кто бы то ни было», являлся не Ли Дачжао, не Шао Пяопин и уж конечно не молодой Дэн Чжунся. Его «гуру» был Чэнь Дусю⁴². Сомневаться в этом не приходится уже потому, что Мао Цзэдун не постеснялся признаться в этом даже незнакомому американскому журналисту Эдгару Сноу в 1936 году, несмотря на то, что к тому времени Чэнь, пройдя довольно извилистый жизненный путь, стал уже главным китайским троцкистом. Надо было действительно уважать Чэнь Дусю, чтобы, будучи вождем КПК, делать такое признание в разгар параноидальной антитроцкистской кампании, проводившейся тогда в международном коммунистическом движении Сталиным.

Да, Чэнь Дусю был по-настоящему гипнотической личностью, которой хотелось подражать. Еще в 1917 году Мао говорил своим друзьям по педагогическому училищу, что Чэнь для Китая значит не меньше, чем Лев Толстой для России, ибо он так же, как русский писатель, «стремится к правде и отстаивает правду вне зависимости от того, что по этому поводу думают другие»⁴³. Чэнь Дусю пользовался огромным уважением патриотически настроенной интеллигенции, хотя был еще относительно молод: в 1918 году ему исполнилось всего тридцать семь лет.

Он родился 8 октября 1879 года в городе Хуайнин (ныне Аньцин) восточной провинции Аньхой, получил классическое конфуцианское образование. Уже в молодости он продемонстрировал уникальные способности, успешно сдав экзамены на первую ученую степень сюцая в семнадцатилетнем возрасте в 1896 году. В 1900–1902 годах он получил и определенные познания в западных науках, посещая современные учебные заведения в Китае и Японии. В 1902 году в Токио вместе с другими китайскими студентами Чжан Цзи и Фэн Цзыю, ставшими впоследствии крупными деятелями суньятсеновской Националистической партии (Гоминьдана), Чэнь организовал Общество китайской молодежи, которое занялось пропагандой идей национальной революции. Вернувшись в Китай весной 1903 года, он оказался втянут в интенсивную революционную работу, участвуя в организации прогрессивных газет и журналов в Шанхае и провинции Аньхой. После антимонархической революции 1911 года некоторое время служил главой секретариата нового, революционного, провинциального правительства Аньхоя. Именно Чэнь Дусю в середине сентября 1915 года на территории иностранного сеттльмента в Шанхае основал журнал «Циннянь» («Молодежь»), который в самом начале осени 1916 года переименовал в «Синь циннянь» («Новая молодежь»). В Пекинский университет Чэнь Дусю был приглашен в конце ноября 1916 года, где вскоре и занял должность декана колледжа гуманитарных наук⁴⁴.

Как и Ли Дачжао, он любил в то время иногда одеваться по-западному. Серая тройка, идеально накрахмаленная рубашка и галстук придавали ему вид американского профессора бизнес скул (школы бизнеса). Однако внешность была обманчива. Он отнюдь не являлся педантом, был очень общителен, любил шутку и умел увлекать собеседника. Да, он мог иногда проявлять излишнюю резкость в суждениях и безапелляционность в споре, но никогда не демонстрировал пренебрежения к собеседнику, даже если тот являлся намного младше его. Несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, Чэнь Дусю и Ли Дачжао дружили, и к своему младшему другу Чэнь испытывал глубочайшее уважение. Переговорить его было трудно, но можно. И если он сталкивался с вопросом, который сам не продумал всесторонне, и на это ему указывали, он тут же признавался в неправоте. При этом был очень остёр на язык, принципиален и вспыльчив – прямая противоположность Ли Дачжао с его мягким характером⁴⁵. Он рано начал лысеть, однако залысины лишь оттеняли его высокий красивый лоб.

Чэнь и к Мао Цзэдуну, который даже не был официальным студентом, относился так же демократично, как к Ли Дачжао. И Мао не мог не попасть под его влияние. «Мы считаем господина Чэня яркой звездой в мире идей, – напишет он через несколько месяцев. – Когда господин Чэнь говорит, каждый, кто обладает достаточно ясным рассудком, соглашается с его точкой зрения»⁴⁶. В отличие от Ли Дачжао, однако, Чэнь Дусю не был в то время сторонником ни большевизма, ни марксизма. Отвечая как-то одному из читателей «Новой молодежи», он заметил, что в Китае вообще бессмысленно рассуждать о социализме, так как эта страна слаборазвита в промышленном отношении⁴⁷. По-прежнему отстаивал он свободу личности, демократию и гуманизм.

Идейная позиция Чэнь Дусю значила много для Мао Цзэдуна. Помощник библиотекаря уважал директора Ли, но верил-то он профессору Чэню. А потому к большевизму относился пока весьма скептически. Из коммунистических течений тогда Мао больше интересовала программа анархизма с его резким акцентом на индивидуализм. Тем более что и Чэнь Дусю, и Ли Дачжао симпатизировали анархистским идеям⁴⁸. Анархизм вообще в 1916–1920 годах пользовался в Китае громадной популярностью. Повышенный интерес к нему проявляли и в Пекинском университете, ректор которого сам разделял анархистские взгляды. Анархизм ведь являлся первым западным общественным учением, которое нашло себе последователей в этой стране. Именно анархисты стали уделять внимание рабочему вопросу, они же начали организовывать первые профсоюзы. Солидной была их издательская база. Помимо многочисленных анархистских журналов широкое хождение в Китае имели китайские переводы работ Петра Кропоткина «Взаимопомощь», «Моя автобиография», «Обращение к молодежи», «Хлеб и свобода», Михаила Бакунина – «Бог и государство», а также отдельных трудов Элизе Реклю, Макса Штирнера и Пьера Жозефа Прудона. Среди китайских анархистов имелись сторонники различных учений: «взаимопомощи» Кропоткина, «стихийной революции» Бакунина, «анархо-синдикализма» Прудона, теории японского анархиста Мисякодзи Санэацу о «преобразовании общества посредством создания новых поселений» – изолированных, самообеспечивающихся организаций в горных или лесных районах. Немало было и доморощенных анархистов, развивавших некоторые концепции даосизма – великого учения древнекитайского философа Лаоцзы, утверждавшего необходимость слияния собственного «я» с глобальной космической субстанцией дао, управляющей миром. Существовали даже отдельные группы псевдоанархистов (они называли себя нигилистами), которые придерживались идеи об «искоренении всего рода человеческого» посредством массовых самоубийств. Наибольшим влиянием пользовался Кропоткин, который пропагандировал преобразование государства и общества путем их децентрализации на основах свободной самоорганизации людей в федеративном союзе коммунистических общин. Однако в целом для китайских сторонников анархизма было характерно смешение различных анархистских учений. Главное, к чему стремились все анархисты Китая, – это достижение абсолютной личной свободы, которую они понимали как полный разрыв с современным им обществом.

В библиотеке Бэйда Мао мог найти немало анархистских работ. Он познакомился с некоторыми из них, и они увлекли его⁴⁹. В конце концов он и приехал-то в Пекин для того, чтобы подготовиться к участию в движении «учебы и работы во Франции», возглавляемом анархистами. «Мой интерес к политике продолжал возрастать и мое сознание становилось все более и более радикальным, – говорил Мао Цзэдун, вспоминая о своей жизни в Пекине. – …Но я все еще не мог определиться, какому пути следовать… Я прочел несколько брошюр об анархизме, и они произвели на меня огромное впечатление. Со студентом по имени Чжу Цяньчжи, который посещал меня, я часто разговаривал об анархизме и его возможностях в Китае. В то время я разделял многие его [анархизма] положения»⁵⁰. Особенно Мао впечатлили идеи Кропоткина. «Есть… партия, – писал он, – которая более сдержанна, чем организация Маркса. Она не гонится за быстрыми результатами, а начинает с того, что входит в положение трудящихся масс. Все люди должны сознательно помогать друг другу и добровольно трудиться… Идеи этой партии более объемны и всесторонни. Эта партия хочет объединить весь мир в единую страну, а человечество – в единую семью, где все будут пребывать в мире, счастье и дружбе… Вождем этой партии является человек по имени Кропоткин, который родился в России»⁵¹. Как видно, сны Мао были не менее фантастичны, чем мечты Ли Дачжао.

Из всех членов общества «Обновление народа» Мао единственный получил работу в Пекинском университете. Остальные перебивались случайными заработками. Все прибывшие зарегистрировались в подготовительные классы различных учебных заведений, готовивших кандидатов на поездку во Францию. Некоторые оказались зачислены в школу при Пекинском университете, другие – в ту, что находилась в городе Баодин, в 300 ли к юго-западу от столицы, а один, Цай Хэсэнь, стал посещать занятия в школе, расположенной к югу от Баодина, в уезде Лисянь. Интересно, что наряду с юношами и девушками к поездке всерьез готовились и два пожилых человека – небезызвестный нам профессор Чаншаского педагогического училища Сюй Тэли, а также мать Цай Хэсэня, Гэ Цзяньхао (она же – Гэ Ланьин). Учащиеся в основном штудировали французский язык, после чего их отбирали для поездки по результатам экзаменов. Кандидаты должны были, помимо прочего, пройти устное собеседование во французском консульстве и тест на состояние здоровья⁵².

Осмотревшись в Пекине, Мао передумал ехать в Париж. Что же им двигало? В беседе с Эдгаром Сноу он сказал: «Хотя я [еще в Хунани] и помогал организовать движение… я не хотел ехать в Европу. Я чувствовал, что недостаточно знаю собственную страну, что с большей пользой проведу время в Китае»⁵³. Вот тебе на! Зачем же тогда надо было ехать в Пекин? Поступать на работу в библиотеку? Сомнительно. Ведь мы же помним, как счастлив был Мао, получив известия от Ян Чанцзи о наборе студентов во Францию. Скорее всего тут были какие-то иные причины. Да, у него не было денег. Но добыть-то их в принципе было можно: тот же профессор Ян наверняка одолжил бы нужную сумму любимому ученику. Нет, не деньги играли здесь роль. Их вообще ни у кого из друзей Мао не было, и в итоге расходы на поездку были покрыты только за счет пожертвований⁵⁴. Дело заключалось в другом. Мао просто не мог сдать экзамен по французскому языку. Как мы помним, он полностью был лишен способности к языкам. Интересно, что в период учебы в педагогическом училище он каждое утро долбил английский⁵⁵, а результат все равно оставался нулевым. О каком же французском здесь могла идти речь? Да если бы его и приняли на учебу во Францию, он не смог бы чувствовать себя полноценным в чужой стране. Быть же человеком второго сорта он просто не мог.

Так что главной причиной его отказа от поездки во Францию была гордыня: самолюбивый Мао не желал себя чувствовать хуже других. Он и в Пекине-то, в этом столичном элитном городе, не всегда ощущал себя «в своей тарелке».

Конечно, Ли Дачжао, Чэнь Дусю и Шао Пяопин относились к нему хорошо. И он платил им взаимностью. Но при этом не мог не чувствовать себя малообразованным провинциалом. Все-таки он был почти ровесником Ли Дачжао, а какая дистанция была между ними! Все пять месяцев, что он работал в Бэйда, он чувствовал унижение. И это он-то, который в Чанше являлся лучшим студентом и признанным лидером молодежи! «Одной из моих обязанностей была регистрация посетителей, приходивших читать газеты, – вспоминал Мао Цзэдун, – но для большинства из них я не существовал… Я пытался заговаривать с ними на темы политики или культуры, но они были очень занятыми людьми. У них не было времени на то, чтобы слушать помощника библиотекаря, говорившего на южном диалекте»⁵⁶. Как это часто бывает, заносчивость демонстрировала прежде всего молодежь, добившаяся хотя бы минимального успеха на общественно-политическом поприще. Для лидеров студенческого союза Бэйда Фу Сыняня и Ло Цзялуня, только недавно заявивших о себе как о пропагандистах «движения за новую культуру», помощник библиотекаря из Хунани был пустым местом⁵⁷, несмотря на то, что первый из них был младше Мао на три года, а второй – на четыре. Равным образом игнорировал его и молодой, но уже известный профессор философии Ху Ши, бывший лишь на два года старше Мао⁵⁸. На заседаниях журналистского общества Мао Цзэдун познакомился со студентами Чэнь Гунбо и Тань Пиншанем, которые вскоре сыграют важную роль в создании КПК, но и те почти не уделили ему внимания. Безразличен остался к нему и Чжан Готао, к началу 1919 года завоевавший авторитет среди студентов Бэйда своей активной патриотической деятельностью. Интересно, что в мемуарах, написанных в 1950—1960-е годы, Чжан даже не вспомнил о первой встрече с Мао Цзэдуном, состоявшейся в библиотеке Пекинского университета в конце 1918-го или начале 1919 года. Мао же, наоборот, хорошо запомнил знакомство⁵⁹: невнимания к себе он не забывал.

В январе 1919 года Сяо Юй первым уехал во Францию, а уже в марте к поездке были готовы и остальные хунаньцы. Как раз в это время Мао Цзэдун получил известия от семьи о том, что его матери стало хуже. По его словам, он «поспешил домой, чтобы позаботиться о ней»⁶⁰. Странная это была, однако, спешка. Он покинул Пекин 12 марта, но в Чаншу приехал только 6 апреля. И лишь 28-го написал письмо своим дядьям, извещая их о приезде. Все это время он думал о чем угодно, только не о больной и вообще-то любимой матери. Вместе с группой готовых к поездке во Францию студентов Мао Цзэдун вначале приехал в Шанхай. В Пекине остались Ло Чжанлун, еще в сентябре 1918 года поступивший на учебу в Бэйда, а также, временно, Цай Хэсэнь с семьей (Цай, его мать, младшая сестра Цай Чан и подруга Сян Цзинъюй покинут Пекин только в июне⁶¹). По пути Мао нашел время остановиться на родине Конфуция, в живописном местечке Цюйфу, а затем взобраться на расположенную по соседству священную гору Тайшань, с которой было так приятно любоваться удивительными по своей красоте восходами солнца. В Шанхае он пробыл ни много ни мало двадцать дней. «Меня задержали дела», – объяснил он дядьям⁶². Какие такие дела? Все, что он делал там, так это ждал парохода, чтобы сказать «прощай» своим верным друзьям. А матери становилось все хуже. Странное поведение для преданного сына.

Почему же он вдруг проявил бессердечие? Понять это можно, только если опять-таки вспомнить об унижениях, которые Мао терпел в столице. Поездка с друзьями в Шанхай была ему просто необходима психологически: ведь в отсутствие Генерального секретаря Сяо Юя он вновь стал играть роль лидера, на этот раз провожающего членов руководимого им кружка на важное политическое мероприятие. Как же хотелось ему еще раз почувствовать себя важной личностью, вождем, общественным деятелем! Как страстно желал он славы и власти!

Вероятно, он ощущал свою вину, а потому в интервью Эдгару Сноу, кривя душой, заявил, что его мать умерла в 1918 году, еще до его поездки в Пекин⁶³. Совесть все-таки мучила Мао, но ничего поделать с собой он не мог. Тщеславие и властолюбие были сильнее его.

Бедная мать Мао Цзэдуна скончалась 5 октября 1919 года в возрасте пятидесяти трех лет. Убитый горем и, возможно, стыдом Мао прибыл в родные места, чтобы проводить ее в последний путь. Стоя перед могилой, он декламировал сочиненные им стихи:

 
С больничной койки мама звала сыновей.
Ее любовь не имела границ!
Я бесконечно терзаюсь муками совести:
Ведь я так и не высказал ей слова благодарности.
Прожив долгую жизнь, она заново постигает Будду.
Она не могла оставаться в этом мире.
Я плачу, но как же мне увидеть ее лицо?
Весенний ветер далеко-далеко, на южный берег, унес солнечный свет.
Осенний дождь без конца поливает слезами Шаошань⁶⁴.
 

Менее через четыре месяца от тифа умер и его отец, которому было всего сорок девять лет. Похоронили его вместе с женой, в той же могиле⁶⁵. Мао тогда опять находился в Пекине: вопросы большой политики отнимали все его время. На похороны он не приехал.