Текст книги "Найти и вспомнить"
Автор книги: Александр Уралов
Соавторы: Светлана Рыжкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Маринка украдкой прижала к груди любимого медведя, вдохнув забытый, но такой знакомый и неповторимый запах его мордочки. Она провела рукой по книжным полкам, крутанулась на пятке круглом вязаном тряпичном коврике – я дома! Да, судари и сударыни мои, я выросла. Я стала совсем-совсем взрослой и даже пережила муки и горести несчастной любви – но я дома! Я там, где знакомо все-все-все, вплоть до последней шляпки гвоздя, выглядывающей из-под краски оконной рамы. Вот милый и чудесный коврик, так легко скользящий по крашенным доскам пола. Много лет назад, в первом классе, Иринка усаживала Марину на этот цветастый лохматый круг и быстро-быстро раскручивала – тренировала на космонавта. Однажды Маринку стошнило… и королева-мать решительно пресекла "жестокие эксперименты на людях", как пишут в книгах.
– Маринка, что ты там копаешься? Пошли скорее во двор! Там уже все собрались!
Ага! Весь бомонд был уже в сборе, даже Велик-Кипыч из соседнего двора! И, кто бы мог сомневаться, смуглявый Кипыч конечно же был на своем верном велике, как будто так и не слезал с него все лето. Хотя, как и сестры, он отбывал третью смену в пионерлагере, но уже в "Звездочке". Там, по глубокому убеждению сестер, было не так интересно: и озеро дальше, и дач-корпусов нет. Просто стоят два трехэтажных белого кирпича дома – и все. Фи! Скучно! Все равно, что в городе жить. И даже туалеты прямо внутри помещений – вы подумайте только! То ли дело в "Радуге"! Бывает, приспичит ночью… а идти в туалет надо по узенькой тропинке, спотыкаясь в темноте об узловатые и корявые корни сосен, ориентируясь на фонари, горящие над входами "М" и "Ж".
А если гроза, каких немало было в эту смену? А комары? А ночные страхи и ужасы? "Ирка, вставай, я в туалет хочу!" "Ну и иди, дай поспать…" "Ты чего? ОДНОЙ?!" А потом, натерпевшись страха… "Маринка, пошли к озеру? Да не бойся ты, подумаешь, молнии! Пошли, на волны посмотрим!"
И ни с чем не сравнимую, ужасную красоту ночного озера, освещаемого молниями, раздираемого ветром и оглушительным грохотом, походящего на непроглядное черное море с кипящими валами. А потом – прибежать обратно в спальню, наспех обтереть ноги кончиком половика, бухнуться в кровать и закутаться с головой… и с бьющимся сердцем вновь и вновь переживать Приключение…
– А мы тут на похоронах были, – с гордостью перебил бурные воспоминания "лагерников" остававшийся дома Марат. – Мы с Валькой из третьего подъезда венок несли!
– На каких похоронах? – удивилась Ирина. – Что ты несешь, чудовище? Это шутки такие, да?
– Алинку из четвертого подъезда хоронили, – прошептала Светка из соседнего двора. – Она под грузовик попала…
Ее огромные карие глаза сразу же наполнились слезами.
Ужас, ужас, ужас… Алинка, симпатичная смешливая малявка с косичками, была похоронена неделю назад в закрытом гробу. Вот почему отец в ответ на трескотню сестер и поминутные вопросы "А что здесь новенького?" как-то виновато прятал глаза и так ничего толком и не сказал. Именно он первым подбежал к маленькому тельцу, разорванному и перекрученному огромным пыльным колесом. Выскочивший пожилой шофер затрясся и грохнулся на окровавленный асфальт – сердце. Панелевоз щелкал и потрескивал остывающим двигателем, где-то уже заполошно визжала женщина, а из окна второго этажа дядя Володя, высунувшись по пояс, кричал:
– Петро, слышь, Петро, я сейчас… бегу уже! Я "скорую" вызвал! Подожди, сейчас я!
– Одеяло возьми, – прошептал отец. А ему показалось, что он кричал. – Ну, что глазеете? – рявкнул он, обернувшись. Трясущимися руками снял пиджак и прикрыл маленькую Алинку, так не вовремя выскочившую на дорогу за бумажным самолетиком. Серая ткань стремительно наливалась темными, кажущимися жирными пятнами.
Прибежавшего Марата вырвало еще на газоне. Дядя Володя, блестя мокрой лысой головой, топтался рядом, пытаясь закурить. Спички ломались у него в руках и он, бессмысленно поглядев на них, запихивал бесполезные обломки в коробок. Отец закрыл глаза и сердито сказал:
– Детей уведи… слышь, Володя? Сейчас "скорая" приедет… и это… видишь, мужику плохо. Да помогите же ему кто-нибудь! – он открыл глаза и поправил рукав пиджака, прикрывая высунувшуюся маленькую руку с крепко зажатым в кулачке самолетиком.
Марина вздрогнула – грохот и ругань отвлекли ее от девичьих воспоминаний. Оказывается, через дорогу раскрылись ворота в полуподвальный въезд в магазин, возле которого остановилась "газель" груженая пластиковыми упаковками с "Кока-колой" и "Спрайтом". Один из рабочих уронил упаковку, та лопнула и двухлитровые "соски" покатились по асфальту в разные стороны.
"А ведь это в Грызмаг воду привезли, – подумала Марина. – Надо зайти, купить бутылку домой. И хлеба заодно". Но продолжала сидеть на скамейке, заворожено наблюдая за суетящимися грузчиками. Звуки улицы стали глуше, как будто утонули в ватном воздухе. В сиреневом закатном свете улицы замелькали зеленоватые блики. Марине показалось, что ядовито-зеленый свет льется из щелей зарешеченных подвальных окон магазина, стелется по земле, вытекая из распахнутых складских ворот. Это было неприятно и у Марины заныло под ложечкой. Она почувствовала то беспомощное состояние, которое охватывало ее в детстве, когда вдруг случалась беда, а Иринки не было рядом. Тогда Маринка ощущала физически, как будто часть ее детского сердца потерялась где-то – то ли в чащах волшебного леса, то ли в дебрях коридоров Королевского замка, то ли в подвалах Грызмага. И неизвестно кому именно из принцесс нужна помощь – то ли старшей, то ли младшей.
"Ира, я иду!", – прошептала Марина, поднимаясь со скамейки. Она шла сквозь вязкую пелену времени вдоль по улице. Слева от нее жил своей жизнью город детства, который она совсем забыла за много лет и только сейчас начала вспоминать заново. Справа в зеленоватой дымке колыхалась стена здания, из-под которого сочилось… глумливое зло, похохатывая и шелестя странными всхлипами. "Ты зззачем здессссь? Проччччь, принцесссса, проччччь!" – звуки казались осязаемыми и цеплялись за ноги, обутые в сапоги… нет, в сапожки со звонкими шпорами. А кинжал принцесса Маринка забыла где-то. Наверное, в гостиной у Кота, возле старинного кресла… или на каминной полке. Да нет, она не принцесса – она королевишна Марина. Молодая, красивая, гордая. В бархатном платье и атласных туфельках. Она торопится в Тронный зал, где ее уже ждут мудрый Король-Отец, суровая Королева-Богиня и Королевишна-Ирина. Скоро начнется их первый самый настоящий бал, а Марина опаздывает. Как нехорошо – в этой противной зелени вязнут туфельки и пачкается подол платья. Надо успеть. Успеть вернуться домой, привести себя в порядок. Нельзя подводить маму и папу. Ирина расстроится… "Домой, домой, домой", – стучало в висках. Марина прибавила шагу. Рядом промчался мрачный алмасты тяжело раскорячившийся на огромном фыркающем коне…
Марина, споткнувшись, пришла в себя. Оказывается, она почти бежала по улице. Мимо, с ужасным ревом промелькнул мощный "харлей". Марина успела заметить черную бандану и кожаную куртку мотоциклиста. "Здоровый какой! – подумала она. – Что это со мной?" Марина остановилась у старого кривого тополя, коснулась рукой его жесткой, потрескавшейся коры. "Холодный!" И почувствовала, что замерзла.
– Домой! – сказал вслух. И свернула во двор к родному подъезду.
В старой уютной квартире Марина, отогревшись горячим чаем, задремала на диване, в обнимку с плюшевым мишкой, пахнувшим пылью и древними мамиными духами "Красная Москва". Ее разбудил звонок в дверь.
Глава 13. О визите Рудольфа Карловича и о том, как Марина находит дверь в детство
Марина посмотрела в дверной глазок – незнакомый мужчина, немолодой. Вот и все, что видно. А какие еще подробности можно увидеть в древний мутный окуляр, ввинченный в деревянную входную дверь? Вздохнув, она повернула задвижку замка.
Действительно, на пороге стоял мужчина лет шестидесяти. Среднего роста, средней упитанности, густые волосы с проседью, аккуратно подстриженные усы и бородка, гладко выбритые скулы. Костюм из добротной ткани, явно сшитый на заказ; галстук. Интеллигентный такой дядечка, чем-то на постаревшего де Тревиля похож, каким его Дюма описывал..
– Марина Петровна? – Незнакомец церемонно склонил голову в полупоклоне. – Позвольте представиться: Рудольф Карлович. Мы с вашей сестрой были…в какой-то степени коллеги… до некоторых пор.
– Я в курсе, – довольно сухо ответила Марина, все же распахивая дверь пошире. – Проходите. Чем обязана столь позднему визиту?
"Надо же, выражения-то какие напыщенные! – подумала она. – Так теперь, наверное, только Кот изъясняется, особенно, когда чем-то аристократически недоволен".
Рудольф Карлович неспешно вытер ноги о коврик у порога, задумчиво посмотрел на свои безукоризненно вычищенные туфли и сделал пару шагов по направлению к комнате. Марина подавила вылезший совершенно некстати инстинктивный порыв рачительной домохозяйки. Как такой пожилой джентльмен разуваться будет? И что ему предложить – старые, чуть ли не отцовские еще шлепанцы?
– Просто так, решил вот зайти, познакомиться в неофициальной, так сказать, обстановке. Вы не против?
Марина, сделав рукой пригласительный жест, заперла дверь в квартиру. "Он похож на шнауцера. Да, на старого такого, грустного шнауцера, масти "перец с солью". Породистого и ухоженного, но все равно – грустного".
– Чай, кофе? К сожалению, ничего более занимательного предложить к столу не могу. Я еще не совсем обжилась здесь…
– Не беспокойтесь, Марина Петровна. Чашечка кофе вполне устроит старика. И вас не обременит излишними хлопотами.
– Тогда располагайтесь, а я отлучусь на пару минут, – Марина вышла на кухню.
"Кокетничает, – подумала она.– Ишь ты, "старик"! Он вовсе не старый, прикидывается просто. Зачем пришел, интересно? Просто познакомиться – чушь собачья! Что-то хочет разнюхать, хитрый рыжий Карла". Она нарочито громко стучала чашками и брякала кофеваркой, – пусть гость понимает, что она не прислушивается к тому, чем он там занят. На мгновение в ее голове проявилась яркая и абсолютно дурацкая картинка – Рудольф Карлович, хищно скалясь, торопливо выстукивает стены в поисках только ему и ведомого тайника. Вслед за этой картинкой, как из безумного комикса вывалился ворох других – от тайного впускания в дом доверчивой дамочкой небритых грабителей, до превращения гостя в вампира. Вампир подозрительно смахивал на графа Дракулу – плащ с пламенеющей изнанкой, прилизанные жидкие волосы и блестящие от слюны клыки.
Марина невольно взглянула на стену, где на крючках красовался набор кухонных ножей. Эти ножи когда-то подарили Ирине на работе – еще на комбинате в цехе отковывали – по сию пору, как бритва. Но тут, наконец, по квартире поплыл аромат свежесваренного кофе. Наполнив две чашечки, Марина поставила их на поднос рядом с сахарницей и вазочкой с маленькими печенюшками, упрямо прошептала: "Принцессы ничего не боятся!" – и гордо понесла в комнату, стараясь держать спину прямо.
Гость, совсем не страшный, стоял возле серванта, заложив руки за спину, и с интересом разглядывал книги на полке за стеклом.
– Мне кажется, что книжек у Ирины Петровны имелось, все-таки, поболее, – Рудольф не отрывал взгляд от старых, потрепанных корешков. – Правда и было-то это давно. Вы знаете, я гостил пару раз в этом доме, когда мы только затевали общее дело. Думаю, Ирина Петровна вряд ли вам рассказывала об этих визитах ввиду незначительности события.
– Сестра перевела большую часть родительской библиотеки в электронный вид и хранила на дисках, – ответила Марина, тактично умолчав о "незначительности". Если уж на то пошло, то Ирина действительно не упоминала о каких-то подробностях своей деловой жизни. – Сейчас, знаете ли, почти все издания можно в Интернете скачать. Оставила только самые любимые, приобретенные еще мамой и папой. А все остальное просто отдала в городскую библиотеку.
– Да, да, да… до некоторых пор библиотеки еще принимали книги в дар. А сейчас и это никому не нужно, – Карла задумчиво смешно почмокал губами и почесал правую бровь. – Любимые оставила, говорите? Ну да… о, темпора, о, морес. Впрочем, – спохватился он, – Ирина Петровна всегда обладала тонким и изысканным вкусом. Это видно и по сохранившейся части ее библиотеки.
Марина и Рудольф Карлович прихлебывали кофе. Гость брал из вазочки печенье и окунал его в чашечку, потом быстро откусывал промокший краешек и запивал глотком напитка. Получалось это у него очень уютно, по-домашнему. Но молчание, тем не менее, становилось тягостным. Марина поставила свою чашку на столик и негромко покашляла. Гость, словно очнувшись, с видимым сожалением прервал увлекательное кофепитие. "Сидел бы дома и лакомился в свое удовольствие!" – подавляя невольное раздражение, невольно подумала Марина.
– Ну, а как вы устроились здесь на новом месте, Марина Петровна? – чуть дребезжащим голосом спросил Карла.
– А что мне устраиваться? Я же здесь выросла, в этой самой квартире. Вместе с Ириной, с родителями. Здесь и детство прошло, и юность. Так что я дома, – Марина специально не задавала никаких вопросов, надеясь, что гость сам объяснит причину своего визита.
– Ну да, ну да, – Рудольф покивал головой. Внезапно резко встал. Слишком резко для показной манеры пожилого, умудренного опытом человека. – Это портрет Ирочки! – Он подошел к компьютерному столу.
Марина как раз вчера переставила к компьютеру портрет сестры в рамке, убрав с него траурную ленточку. Ирина с фотографии смотрела строго, только в уголках рта таилась улыбка. Сестра была очень красивая на этом снимке, сделанном за пару лет до ее смерти.
– А у меня не осталось даже фотографии Ирины. Ничего не осталось на память… вот только… – Рудольф Карлович напоследок грустно прикоснулся к рамке и сунул руку во внутренний карман пиджака.
"Омега" у тебя осталась, – подумала про себя Марина, – жирный кусок от вашего "общего" дела".
Но вслух она этого не сказала. Карла тем временем достал светлый прямоугольник.
– Посмотрите: похожа, правда?
Марина подошла ближе и посмотрела на фотографию, не беря ее в руки. Молодая женщина тускло смотрела с черно-белой фотографии. Странно бледная, как будто замерзшая, с темными глазами загнанного маленького зверька. Но, в самом деле, чем-то похожая на Ирину. Ирину безмерно уставшую, никогда не бывшую смелой и гордой принцессой.
– Да, есть что-то общее, – Марина деликатно кивнула головой.
– Это моя супруга, Лизонька, – с трогательной нежностью в голосе пояснил Рудольф Карлович.
"Вообще-то мне это совсем не интересно, – невольно подумала Марина, не зная, что ответить, удивленная этой внезапной нежностью гостя. – Боже мой, не хватало еще, чтобы он заплакал!"
– Впрочем, я вас задерживаю. Отвлекаю от дел по устройству быта и прочее, – Рудольф внезапно засуетился. – Пойду, пожалуй. Спасибо за кофе, приятно было познакомиться.
Он быстренько переместился из комнаты в коридор. Марина пожала плечами и вышла следом проводить странного Карлу.
И уже на пороге, зачем-то опять вытирая подошвы о коврик, он пробормотал:
– Мне сказали, что мой партнер, Эдуард, вел себя… э-э-э… несколько некорректно. Вы уж извините его – молодость, понимаете ли, неразумная поспешность, отсутствие должного воспитания, присущая современной молодежи. Ну да, такие вот дела. Всего хорошего!
Марина молча открыла дверь, по-прежнему не зная что сказать и только неопределенно кивая головой. Гость вышел на площадку и начал медленно спускаться по лестнице, чуть сутуля спину.
– Рудольф Карлович! – окликнула его Марина. – До свидания.
Карла обернулся и первый раз за все время посмотрел Марине в глаза. Выражение его взгляда Марина так и не поняла.
– Да, да. До свидания, еще увидимся, Марина Петровна, – и, отвернувшись, он продолжил спуск по лестнице.
"Точно – шнауцер, – подумала Марина, аккуратно захлопывая дверь. – Чего же он все-таки приходил?"
По-прежнему недоумевая и испытывая смутное, необъяснимое беспокойство, она вернулась в комнату. В чашке Карлы на дне подсыхали размокшие крошки от печенья. Марина выпила свой кофе лишь наполовину. Машинально переставляя на поднос посуду, она неловко наклонила чашку и часть напитка плеснулась через край. Марина не успела даже охнуть, лишь только взглянула на темную жидкость, повисшую между фарфоровым краем и поверхностью столика, как в очень замедленном кино, и вдруг темно-коричневый кофейный "язык" изогнулся самым невероятным образом и снова ловко нырнул обратно. Марина осторожно поставила чашку обратно на стол, выпрямилась и ошеломленно подумала: "Это я сделала?"
"Хи-хи-хи…" – послышался девчоночий смех из спальни. И словно чья-то тень мелькнула рядом – боковым зрением Марина углядела пушистый полосатый хвост. Сомнамбулой Марина прошла в спальню – бывшую детскую. Она улыбалась, не отдавая себе отчета в этом. Руки ее теребили поясок халата. В ушах стоял тихий звон шпор, побрякивающих в такт неторопливым шагам.
Игрушки чинно сидели на кресле и внимательно смотрели на повзрослевшую, почти неузнаваемую хозяйку. Ходики с котом-звездочетом тихо отсчитывали: "Тик-так! Тик-так!"
Опять показалось, что из кладовки доносится возня и приглушенное хихиканье. Марина открыла дверь. С правой стороны ряды длинных полок, на одной из которых стояла коробка с игрушками. Слева – перекладина, на которой всегда висели вешалки-плечики с "несезонной", как говорила мама, "одежкой", аккуратно укутанной в холщовые чехлы. Под висящей одеждой оставалось прилично свободного пространства. И сестры, сдвинув в сторону коробки с обувью, прятались между пахнущими нафталином и лавандой чехлами и глухой стеной, оклеенной кусками обоев оставшихся после ремонта.
Там было так уютно шушукаться о девчачьих секретах, вот только мама ругалась, что когда-нибудь девчонки обрушат вешалки себе на головы. А папа усмехался и называл кладовку "темной девичьей светелкой".
Марина решительно сдвинула в сторону шубу сестры и старый пуховик. Стена за вешалкой и в этот раз была оклеена двумя разномастными полосами. Только обои были дорогие – одна полоса, как стены спальни, другая – из коридорных остатков (Ирина не нарушала "семейных традиций"). Нерешительно проведя ладонью по ровной поверхности стены, Марина вдруг подцепила отошедший уголок и резко дернула. Отчаянно царапая ногтями она отдирала дорогие обои, под которыми обнажались очень старые, совсем дешевые бумажные, намертво приклеенные клеем "бустилат" еще неведомо когда. Очистив стену больше, чем на половину, Марина увидела криво нарисованные очертания двери с изображением дверной ручки в виде перекошенного кольца и колокольчиком-звонком. Марина вспомнила, как они с Иринкой утащили у папы из стола флакон с тушью и плакатные перья, которыми он иногда правил чертежи. Одно – самое широкое перо – понравилось сестрам. И девчонки нарисовали им эту самую дверь и ручку. Перьями потоньше Ирина как раз собралась украшать таинственный вход, но успела только нарисовать колокольчик, когда король-отец заметил пропажу. Сестрам тогда сильно попало за "художества". Не потому, что они испортили стену в кладовке, а потому что плакатные перья были в страшном дефиците, а от малевания по стенке оказались безнадежно испорченными.
Тушь, конечно, сильно поблекла, но вполне сохранилась под слоем обоев. Марина молча стояла у двери в их с Иринкой детство, а потом ткнулась лбом в холодную стенку и впервые с тех пор, как приехала, заплакала.
Глава 14. О Пушистиках, Секретиках и печальном Тронном зале
Марина крепко спала, и во сне ей снилось, будто кто-то бегал под кроватью, попискивая и шебуршась, словно стайка разыгравшихся не в меру котят. Принцесса открыла глаза, не удивляясь тому, что солнце уже светит прямо в огромное стрельчатое окно. Откинув пуховое одеяло с вышитым на пододеяльнике золотым вензелем "М", она опустила босые ноги на паркет, нашаривая тапочки. Ну, конечно, тапочек был только один!
– О, великие боги! – воскликнула Маринка, стараясь придать голосу строгость. – Злодеи опять похитили священный и неприкосновенный тапок принцессы!
Под кроватью мгновенно воцарилась тишина. Потом тонкий голосок неуверенно протянул:
– Мы игра-а-али…
– Тогда выходите по одному иначе мы будем стрелять!
Под кроватью хихикнули. Там определенно не поверили таким ужасным словам. Послышалась возня и хитрый голосок пропищал:
– Сами к нам идите!
– И приду! – грозно сказала Маринка и нырнула под свисавшие с края кровати простыни.
Ну, конечно же! Вся озорная банда пушистиков набросилась на нее во главе с хохочущей Алиной. Малышка Алина нисколечко не изменилась за те долгие годы, которые принцесса Маринка не видела ее. Все тоже голубое платье с рюшечками, кудрявые белокурые локоны, октябрятский значок старшего брата, приколотый вверх ногами – так удобнее было любоваться странной мордашкой маленького "дедушки Ленина", огромные любопытные глаза и босые ножки, конечно же, опять забрызганные грязью огромной теплой лужи у подъезда.
– Маринка! – вопила Алина. – Кок-ше-лек или жизнь!
– Кошелек или жизнь, растрепище! – ответила Маринка, хохоча под тяжестью навалившихся пушистиков…
Новостей у банды накопилось много. Лежа под кроватью на теплом пыльном паркете, Маринка слушала, улыбаясь, о том, как во двор сегодня приезжал огромный тяжелый и страшный э-к-с-к-а-в-а-т-о-р, но ничего не стал раскапывать, потому что, наверное, пожалел дворовые тополя. Какие-то дядьки долго спорили у дышащего жаром железного чудовища, а потом другой дяденька залез в кабину э-к-с-к-а-в-а-т-о-р-а (со стеклами! как в кукольном домике!) и невероятно страшная машина уползла через дорогу в другой дом, куда Алине бегать нельзя, потому что бегать Через Дорогу мама запрещает.
Пушистики многозначительно кивали головами. О, дорога! Это огромная и волнующе широкая асфальтовая, горбатая земля, раскинувшаяся до самого неба… и по ней несутся апокалиптические грузовики и панелевозы, содрогая мир, заставляя пыльные тополя ронять горячую от летнего солнца листву…
"Тик-так!" – внезапно прозвучало где-то далеко-далеко. Тик-так! Да-да! Огромный панелевоз жарким летним днем отправил Алину куда-то в страну Грызмага… и две отважных сестры плакали, вернувшись из пионерлагеря и внезапно узнав от словоохотливого соседского мальчишки, что маленькая девочка из третьего подъезда больше никогда не выйдет во двор, волоча за ногу любимую плюшевую обезьянку. Она бежала через дорогу… и ее похоронили в закрытом гробу. И сестры пытались спасти маленькую Алину…
… и было холодно, жутко холодно там, в горах Грызмага… и им пришлось идти босиком по битому стеклу…
Спящая Марина застонала, перевернувшись на другой бок, – лучше не думать сейчас об этом. Но во сне ей странно хотелось вспомнить… и ничего не всплыло в памяти. Алина жила здесь, в стране пушистиков – вот что было сейчас, и что было давно. "И так должно быть всегда", – еле слышно прошелестел откуда-то из глубин сна голос Ирины…
– …а мы делаем секретики! – торжествующе выпалила Алина. – Нам Ирина помогала делать секретики! Пойдем скорее, я тебе покажу!
Секретики… любимое девчачье занятие летом, когда день еще не перевалил за вторую половину и глупые дворовые мальчишки не вернулись с рыбалки. С самого утра и до обеда, а то и позже, девочкам во дворе принадлежали и качели, и карусель, и вся-вся хоккейная коробка, где можно было в светлых пыльных камешках покрытия найти сверкающие крупинки и кристаллики золота. Папа сказал, что этот минерал называется "пирит", а не золото… но он так ярко горел на солнце, что никто из мальчишек и девчонок не сомневался – покрытие внутри хоккейной коробки и есть та самая настоящая золотоносная порода, по ошибке взрослых, высыпанная у них во дворе! Недаром, упав, ты обдирал себе и коленки, и спину, и живот…
– Пойдем скорее, Мариночка, пойдем! – тянула ее за руку Алина. И Маринка смутно удивилась тому, что рука у нее теперь опять тонкая и загорелая, как у прежней, незамужней и быстроногой девочки девяти лет от роду…
Ох уж эти секретики! Вы делаете их пять, восемь, десять штук… а через две недели никак не можете найти! Если, конечно, вы не сделали их в местах обычных, исковыренных любопытными пальцами как минимум трех поколений жителей вашего дома. Но стоит вам найти где-то удачный тайничок для секретика за пределами двора, так у вас обязательно отшибет память, когда вы позже начинаете это самое место искать! Так и пропадали навсегда (?) бесхитростные фантики и "золотинки" от конфет, бережно укрытые за кусочками стекла… зелеными, коричневыми и простыми, прозрачными, – и самая большая редкость, – синими бутылочными стеклышками. Наташка из 12-й квартиры как-то специально разбила синюю бутылку, в которой стояли цветы, и получила выволочку от своей мамы. А мальчишка Борька однажды вытащил в мусорном ведре разбитую хрустальную вазу – огромное и сверкающее сокровище – навеки завоевав девчачьи (да и мальчишеские) сердца. Осколки были толстыми и тяжелыми… их жаль было закапывать под секретики. Девчонки благоговейно растащили все по домам, – жаль, что противным мальчишкам достались самые большие куски. Им-то зачем? "Телескоп делать будем", – убежденно сказал третьеклассник Генка.
– У меня в секретиках – тайна! – торжественно сказала Алина и пушистики вокруг возбужденно загалдели. – От королевы Ирины тайна там важная запрятана!
Сердце Маринки подкатило к самому горлу. Какая-то ее часть, сохранившаяся от взрослой и давно уже забывшей о секретиках женщины, заплакала… горько и еле слышно. Но принцесса Марина, девяти лет от роду, только что выскочившая через короткий секретный проход в стене замка прямо из спальни к речному берегу, счастливо улыбнулась – ага! – начинается приключение, придуманное неугомонной королевой Ириной.
На заросшем травой склоне они почти сразу нашли кустистую кочку травы-сердитки. Как всегда, сердитка при виде их, растопырила стебли с острыми, как обломки бритв, листочками. Алина сходу плюхнулась на живот перед кочкой и быстро проговорила:
– Сердиточка, не ругайся, девочкам и мальчикам открывайся!
– Кто хочет секретик узнать? – мрачно пискнула сердитка. – Тот, кто зарывал или тот, кто секрет нечестно узнал?
– Мы с королевой Ириной вдвоем секретик зарывали! – радостно сказала Алина и торжествующе посмотрела на присевшую рядом Марину. Листики растения подобрались и корни, зашевелившись, приоткрыли крохотный пятачок рыжей земли.
Алина аккуратно расчистила пальчиком небольшое окошко алого стекла.
– Теперь смотри сама, – важно сказала она. – Это твой секретик. Королева Ирина для тебя делала! А мы побежали с пушистиками на берег. Купаться! – и вся орава с хохотом и писком покатилась вниз, туда, где у старой пристани уже махали лапками лягушата-матросы, стоящие на палубе маленького веселого кораблика.
– Ты к нам еще приходи, принцесса! – на бегу крикнула Алина и радостно засмеялась, ведь на пристани ее любимец, старый Моряк-С-Печки-Бряк уже выкатил на потемневшие от воды и солнца доски тележку, полную мороженого… пломбира в вафельных стаканчиках… за девятнадцать копеек. Единственного мороженого, которым мама Алины когда-то угощала ее по воскресеньям.
Смотреть в секретики всегда немного страшно. Небольшая, выстланная конфетной "золотинкой" пещерка, кажется много больше, чем есть. Всего-то – ямка, в которой сложена причудливым образом драгоценность – фантик от "Мишки на Севере". Можно увидеть мерцающие обертки от "Маски" – самых новогодних конфет в мире. А однажды в секретике лежала огромная сине-зеленая пуговица, полупрозрачная, как леденец, который так и хотелось разгрызть, ведь в его глубине смутно виднелся темный шарик чего-то загадочного.
Все это девчачье сокровище само по себе было не так уж и интересно, но оно таилось в земле… где тихо и медленно растут упрямые корни, где важно роют свои ходы розовые дождевые черви, где лежат до поры до времени черепки от битых горшков исчезнувших царств. Ирина уверяла, что если хорошо поискать, то можно найти камни с иероглифами Древнего Египта, как в папиной книге… и только пару лет спустя для них обеих Египет наконец-то нашел свое место на глобусе. Увы, оказалось, что река Нил была очень и очень далека. И девчонки перестали с замиранием стоять у стройки, надеясь, что бульдозер или экскаватор вот-вот выворотят из земли красивую белую, мраморную, или желтую, из песчаника, статую, которую потом покажут по телевизору в новостях, а ученые отвезут в Главный Музей СССР.
Слыша, как внизу, на берегу, команда пушистиков во главе с Алиной грузится на кораблик, а важные лягушата пронзительно свистят и отдают залихватские команды (лево руля! право руля! тысяча чертей!) Маринка смотрела в глубину секретика, лежа на животе и загородив ладонями глаза от яркого дневного света. Пахло землей и травой.
– Ну, что ты там застыла? – спросила трава-сердитка. – Давай, иди поскорей, а то у меня корни сохнут!
Марина хотела спросить, куда ей, собственно, идти, как мягкая невидимая сила стиснула ее и плавно потащила к алому стеклу…
…в алом сводчатом зале Кот молча взял ее под руку.
– Пойдемте, принцесса, – сказал он. – Нам далеко идти.
Позднее, пытаясь вспомнить, Марина могла бы рассказать только то, что было темно. Но не той, пугающей любого человека темнотой, в которой всегда может затаиться что-то страшное, а мягким и совсем не опасным сумраком сна, когда вам снится вечер и тишина. Даже цокающие подковки каблуков Кота, казалось, совершенно утратили способность звенеть по каменным плитам. Проплывали стены, завешенные смутно виднеющимися тяжелыми гобеленами, изредка пылали факелы и черные чаши треножных светильников. Где-то над головой колыхались не то знамена, не то золотые богатые занавеси.
Ей казалось, что они идут уже очень долго… а может быть и целую вечность, в которой вся ее жизнь, включая и детство, и юность, и долгое взрослое бытие были включены кратким светлым мигом, а истинная ее бессмертная жизнь – всего лишь торопливый и неустанный путь в бесконечном коридоре.
Но вот они вошли в зал, где сотни стоящих вдоль стен рыцарей в черных доспехах подняли огромные двуручные мечи, приветствуя принцессу, и с лязгом опустили их. Огромные, окованные вороненой сталью ворота отворились с едва слышным скрипом и Марина увидела притушенный свет хрусталя и золота…
В тронном зале, как и много лет назад, спали на своих высоких тронах королева богиня-мать и король-отец. Их лица не были бледными. Однако их сон был настолько глубок, что докричаться, доплакаться до них было невозможно. Марина знала это. Она помнила, как они сидели на ступеньках – две обнявшихся зареванных девушки – живые среди мертвых и величественных обитателей торжественного и мрачного зала. Она помнила, как поцеловала отца и мать, и как чуть заметная улыбка появилась на их губах…
