Текст книги "Найти и вспомнить"
Автор книги: Александр Уралов
Соавторы: Светлана Рыжкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Маленькой Марине эти мысли не приходили в голову. Но тогда их было двое. Тоненькая вначале, а потом все более и более прочная нить связывала их. Маринка смутно понимала, что сестра забирает у нее большую часть боли и почти неосознанно старалась не отдавать ее. И в этой борьбе становилось легче терпеть – не отпуская свою боль, удерживая ее в себе… и все-таки проигрывая в этом своей старшей сестренке, упрямо направляющей поток страданий на себя. Лицо Ирины побелело, губы были плотно сжаты. Ветер рвал на ней волосы, отчего голова Иринки казалась объятой мрачным темным пламенем… но она шла, поддерживая Марину, которая уже не плакала. Черт возьми, это и была магия, самая мощная магия на свете.
– Я думала тогда о "заражении крови", которым нас так пугала мама, когда мы наступали на гвоздь или в кровь сбивали коленки, – сказала Марина. Она не знала, к кому обращается – к Охотнику, к Ирине, к Коту или ко всем сразу. – Но мне тогда не хотелось напоминать об этом Ирине. Я старалась терпеть боль самостоятельно… а потом связывающая нас невидимая ниточка вдруг окрепла и мне показалось, что она раскалена добела…
…и стекло вдруг перестало резать и рвать им босые ноги. Сестры остановились, в недоумении глядя на расцарапанные и порезанные ступни.
– Не болит, – растерянно сказала Маринка.
– Совсем не болит! – торжествующе подтвердила Ирина. – Значит, даже в земле Грызмага мы можем постоять за себя!
– Наша магия действует, – прошептала Марина, стараясь не думать о торжествующих микробах, миллионами копошащихся сейчас в ранах. Кровь почти не текла, но выглядели их ноги ужасно. Наверное, в любой поликлинике девочек сразу же уложили бы на каталки и повезли в операционную, где врачи уже ждали бы их со сверкающими ножами и пилами наготове. Марина закрыла глаза и потрясла головой. Не думать, не думать об этом! Они вернутся в королевство и залечат все-все раны!
А сейчас взрослой Марине приходилось справляться самой. Ее вдруг накрыла волна гнева. Что же, черт возьми, происходит? Почему она должна ковылять на своих израненных ногах по проклятому мерзлому стеклу, кривясь и охая? Она уже не та маленькая девочка, которую пугали мрачные силы Грызмага. Да, конечно, они пугают и сейчас, но уже по-другому! Сейчас она переживала за друзей и любимых, за обманутую Грызмагом сестру, так и не увидевшую простого счастья – собственного ребенка. Так и не вышедшую замуж, так и не пожившую в собственной семье, с ее радостями, бытом и неприятностями… ведь будь ты хоть миллион раз королева, но прежде всего ты – женщина! В этом, именно в этом сейчас ее, Маринина сила – женская неодолимая сила бытия.
Да пусть она и сгинет здесь, вне времени и пространства, на могильных равнинах Грызмага… все равно она уже победила! У нее есть сын, у нее есть мужчина, в которого она начала влюбляться по-настоящему, искренней любовью зрелой и состоявшейся женщины. И что может сейчас сделать с ней Грызмаг? Оставить навеки здесь, как Ирину? Лишив памяти, лишив всего того счастья, что пришлось на ее не такую уж и короткую жизнь?
– Да вот шиш! – рассмеялась она, выпрямившись посреди закаменевшей в смерти равнины. – Вот еще! Ни черта у тебя, Грызмаг, не выйдет. Воспоминания о плохом будут терзать меня, но и воспоминания о хорошем – тоже будут! О сыне, о друзьях, о любви, о материнстве…
"А я лишил всего этого твою сестру!" – пророкотал в ее голове скрипучий низкий голос.
– Не лишил, – тихо сказала Марина, недобро усмехаясь. – Еще не лишил, мерзкий ты, жирный червяк! Потому что я еще жива. И потому, что я – здесь.
Она ожидала, что все вокруг взъярится… и Грызмаг, выворачивая из земли колоссальные глыбы, явится перед ней, подобно огромному вулкану, чтобы стереть в пыль… но все оставалось по-прежнему. Вот только ноги перестали болеть…
Она стояла на все тех же острых и злых осколках стекла, торчавших отвратительными зубами из окаменевшей грязи, твердо и уверенно. Под пыльными сбитыми каблуками хрустнули раздавленные острия. Волосы собрались в свободно заплетенную косу. Правая рука привычно лежала на эфесе меча. Магия двух королев – с ней была истинная магия двух королев, о которой так часто упоминал им Карла – пусть даже сейчас Марина и была одна, а тело ее сестры лежало под двумя метрами каменистой уральской земли.
Марина медленно вынула клинок из ножен и подняла его кверху. Несколько мгновений она колебалась… но правильное решение пришло к ней ровной мощной волной ощущения того, что именно это сейчас и нужно.
– Рыцарь Маренго, – спокойно сказала она. – Пришло твое время! Королева Ирина ждет.
И он встал перед ней, без лат и доспехов, в простой потертой кожаной куртке. Повязка на голове намокла кровью, на щеке алела глубокая рана… но – живой, со спокойным лицом. Только глаза горели радостью.
Он склонил перед ней голову и глухо сказал:
– Спасибо за то, что призвала меня.
Она не расспрашивала Рыцаря ни о чем, хотя ей и очень хотелось узнать, чем кончился бой. На мгновение у нее мелькнула страшная мысль, что она призвала к себе на помощь душу погибшего, но Рыцарь был живым, реальным, уставшим и раненым. Марина подумала, что магия, позволившая ей призвать Рыцаря Маренго к себе, имеет и оборотную сторону. Наверное, он ничего не помнил сейчас, – кроме того, что должен идти с младшей сестрой выручать свою возлюбленную королеву.
"Может, этот шаг подсказала мне сейчас сама Ирина?" – подумала она и едва сдержала слезы радости. Пока еще ничего не произошло. Ничего такого, чему можно было радоваться… кроме появления верного друга, конечно!
А тридцать лет назад сестренки просто обняли друг друга, радуясь тому, что не болят ноги, что нет больше мерзкого холода. Так, держась за руки, они дошли до моста, за которым терялся в мертвых потемках Город Напрасно Умерших, в котором не светилось ни одного живого огонька. Бледными гнилушками светился крутой противоположный берег, маслянистые воды тяжело скользили под выгнутой аркой моста. Казалось, что не вода, а нефть или какая-то другая безжизненная жидкость, приняла на себя мертвенную вековую сонливость. Ни травинки не росло на этих берегах, ни всплеска не было слышно, только пахло чем-то приторным.
Маринке это смутно напомнило запах в старой церкви, куда ее, совсем еще кроху, привела когда-то бабушка. Ей даже снились иногда яркие блестящие оклады, в которых терялись темные от времени лики святых. А под ними хаотично лепились огарочки свечей с длинными сосульками оплавившегося воска. Ей было и страшно, и интересно, и она крепко держалась за плотную ткань темной бабушкиной юбки. А когда к ним подошел неожиданно молодой бородатый священник с веселыми глазами и поздоровался, Маринка пустила тихую слезу. Не потому, что испугалась, а как-то неожиданно для себя… может, потому, что бабушка пришла на отпевание какой-то своей старой подруги, и женщины в платочках уже готовились петь, тихо переговариваясь между собой. Само отпевание Маринка не помнила – ее за руку вывели из храма, и она бродила около церкви, стоявшей на горе уже не первую сотню лет, смотрела на протекающую далеко внизу реку, на раскинувшийся за ней город, кутавшийся в зеленую пышную листву, на дымящиеся трубы комбината. Старинное кладбище при церкви было солнечным и веселым… ни капельки не похожим на мрачные равнины Грызмага.
– Ирка, а ты была у церкви на горе? – спросила она, озираясь.
– Была, конечно, – ответила сестра, крепко держа ее за руку. – Там красиво…
– И кладбище там совершенно другое, не страшное, правда? Там летом кузнечики стрекочут, солнышко светит и облака прямо над головой плывут… и поют там красиво.
Словно отозвавшись на ее слова неподалеку протяжно завыли. Не вурдалаки, не псы – нет! Так тоскливо и страшно могли запевать запойные пьяницы, собиравшиеся в сквере неподалеку от Луны. Что-то тягучее, без начала и конца, да, в общем-то, и без музыки, словно сама смертная тоска вздумала оплакивать жестокую и бессмысленную судьбу.
Сестры прижались друг к другу еще теснее. Не сговариваясь, они почти бегом прошли мост и ступили в черную тень улиц, начинавшихся с узкой набережной. Они шли прямо и прямо, почти не замедляя шаг… и, оглянувшись, Маринка увидела, как из глубины вод медленно всплывало что-то, напомнившее ей брюхо гигантской мертвой рыбы. Она отвернулась. Разглядывать, что же такое скрывается в этой ужасной реке, ей не хотелось.
– Это Город Напрасно Умерших, владения Грызмага, темного духа, – сказала взрослая Марина своему спутнику.
– Понял, – напряженно ответил Рыцарь. – Не знаю только, почему Ирина попала именно сюда. Кот говорил, что это место самоубийц.
– Самоубийства – они разные бывают, – задумчиво заметила Марина, шагая по горбатой поверхности моста. В этот раз в реке плавало несколько раздувшихся, слабо шевелящихся голых тел, окруженных светящейся зеленоватой ряской, но вглядываться у нее так же не было желания, как и тридцать лет назад. – Наверное, не все попадают сюда…
– Где мы будем ее искать? – немного помедлив, сказал Рыцарь. – Знаете, королева, я слышал, что вы с Ириной уже были здесь еще детьми.
– Да. Были. Думаю, Ирина всегда помнила об этом, а я – забыла. А идти мы будем прямо, до угольно-черного дворца, открытого всем ветрам. Там стоит трон Грызмага. Пустой. Во всяком случае, тогда он был пуст.
То, что не все самоубийцы попадают в этот ужасный Город, думала и Ирина. Здесь бродили те, кто умер нелепо и случайно… зачастую так и не поняв, что умерли. Кто знает, что сейчас видел перед собой старик в телогрейке и с молоточком на длиной рукоятке? С такими молоточками на станциях обстукивают под вагонами колесные пары, или рессоры, или что-то подобное. Старик-железнодорожник медленно ковылял прямо к сестрам, неразборчиво бормоча и размахивая свободной рукой. В глубоко запавших глазах не светилось ни одной живой искорки. Следом за ним тащилось еще несколько темных фигур, закутанных с головой в обветшавшую донельзя, грязную марлю или кисею. Они и выли эту странную песню. Марина схватила Иринку за плечи и дернула в сторону – из черной подворотни прямо им под ноги выкатился выцветший футбольный мяч.
– Ирка, – срывающимся шепотом прошелестела она, – Ирка, смотри!
Окно первого этажа распахнулось, – медленно, как в дурном сне. Из проема окна вывалилась плотная масса тьмы, упершаяся в мостовую косым столбом. Так обычно вырывается из окна свет домашней люстры, очерчивая на асфальте прямоугольник. Но сейчас это был толстый луч тьмы, вступить в который нельзя было ни под каким видом. Вслед за мячом уже брела изломанная худая фигура с безжизненно болтающейся одной левой рукой. Культя правой нелепо торчала в сторону.
Они обогнули столб тьмы, в которой что-то сопело и откашливалось, увернулись от размахивающего рукой старика, задержав дыхание, проскочили мимо закутанных фигур. Последних становилось все больше. Они бесцельно брели по мостовой; стояли, не то оцепенев, не то медленно обдумывая свои тягучие мысли – она навсегда отвратили Марину от фильмов о зомби, которые через много лет пытался ее заставить смотреть муж. Она выросла, ни разу не вспомнив об увиденном… разве только в ночных кошмарах ей являлись эти улицы, но в таких, которые она, проснувшись, не помнила. Но где-то в самом дальнем уголке ее памяти они все-таки были… а муж посмеивался над взрослой Мариной, считая ее просто слишком впечатлительной.
Было страшно даже подумать, что можно прикоснуться к этим фигурам, но несколько раз девочкам проходилось проскальзывать мимо них, с ужасом чувствуя легкое прикосновение ветхой ткани, избегая всматриваться в закрытые ею лица… и все равно замечая под нею смутные очертания худых обострившихся лиц с безвольно отвисшими челюстями.
Сейчас сердце взрослой Марины было спокойно. Они шли с Рыцарем, уважительно уступая дорогу мертвым. Сейчас Марине казалось, что закутанные в саваны фигуры идут не угловатыми неровными шагами, а тихо плывут, почти не переставляя ноги. Они поворачивались к ним, живым, словно всматриваясь, и когда из рваной призрачной кисеи к Марине вдруг протянулась худая рука, она не стала отодвигаться. Рука робко коснулась ее рукава и безвольно упала. Сгорбленная фигура, казалось, безмолвно рыдала.
– Ты хочешь мне что-то сказать? – тихо спросила Марина.
Фигура молча отплыла в темноту, так ничего не ответив. Марине почудился лишь протяжный вздох…
– Пойдемте, королева, – позвал ее Рыцарь Маренго. – Они не могут говорить с нами, а мы можем лишь жалеть и оплакивать ушедших.
– Вы не всегда будете здесь, – не отдавая себе отчета, взволнованно воскликнула Марина. – Вы уйдете к свету – каждый в положенный ему срок!
Где-то далеко во тьме с ненавистью пророкотал гром.
Две сестры пробирались по улице Города Напрасно Умерших. С тоскливым гулом вырастали башни и колыхались во мраке, тягуче меняя формы. Над головами вытягивались арки, истончались и вновь утягивались в стены, в которых медленно и неотвратимо исчезали окна, чтобы уступить место другим. Стрельчатые колонны, выступающие по бокам, плавились, формируясь в глухую гранитную стену с маленькими, почти средневековыми бойницами, казавшимися сгустками черноты на темной поверхности. Все бесшумно расплывалось, таяло, подобно вязкому черному воску, принимало другие формы и размеры… завораживало.
И только мощеная улица, по которой они ступали босыми ногами, оставалась такой же прямой. Маринка сонно думала о том, что уже и не помнит, как они попали в город. Вроде, по длинному тоннелю, или все-таки, перелезая через стену? Скорбные фигуры уже не пугали ее. Иногда ей казалось, что и она, закутанная в дырявый саван, плывет не чувствуя ног, туда, где должна предстать перед своим властелином, выполняя когда-то данную клятву. Давным-давно… может быть даже с рождения. Наверное, то же самое чувствовала и молчащая Ирина…
– Это город снов, – сказала Ирина. – Противных, бесконечных, тоскливых снов. Помнишь, мы читали с тобой про Аид? Души умерших печалятся о земной жизни и жалуются Орфею и Одиссею.
Маринка молчала, слабо удивившись тому, что сестра еще размышляет о чем-то. Сама она уже почти забыла обо всем. Ее несло вязким потоком безвременья… и это вполне устраивало ее. Позади осталось не так уж и много плохих воспоминаний, чтобы мучить себя мыслями о них. Но и хорошие воспоминания постепенно стирались, становились светлой печалью – оставалось только легкое скольжение в темноте, среди непрерывно меняющихся улиц. "Это не так уж и плохо, быть мертвым", – сонно подумала она…
…и дернулась, получив пощечину.
– Маринка, ты что, спишь на ходу? – яростно прошипела Ирина. – А ну-ка открой глаза! Ты что, хочешь тоже в эти тряпки завернуться?!
– Иринка отвесила мне плюху, – пробормотала Марина. – Иначе бы, Рыцарь, я так и осталась бы здесь.
– Это она может, – помолчав, сдержанно отозвался Рыцарь. – А это место способно заворожить не только маленькую девочку. Если бы вы не заговорили со мной, королева, то, боюсь, вам пришлось бы дать оплеуху и мне. Я только что долго беседовал с давно погибшим другом.
Марина покосилась на спутника. Здесь, в Городе Грызмага понятие "время" было абстракцией – но она готова была поклясться, что последний час (минуту, день?) Рыцарь шел рядом и ни с кем не разговаривал.
– Мы почти пришли, Рыцарь, – сказала она. – Эта не меняющая очертаний громада впереди – обитель Грызмага.
Идти эбеновыми залами дворца Грызмага, все равно, что переживать ночной кошмар. Тот, в котором ты заблудился в незнакомых пугающих просторах темных залов. Временами Маринка почти испытывала удушье – так близко придвигались блестящие полированные стены, а иногда клаустрофобия уступала место страху ребенка, блуждающего среди огромных, уходящих во тьму колонн, обхватом своим не уступающих дому. Шорох босых ног эхом отзывался отовсюду, многократно усиливаясь, искажаясь, принимая вдруг самые пугающие формы – от отдаленного рева вампирской стаи до издевательских смешков уродливых карликов, прячущихся в темных углах. Над головой во тьме хлопали крылья нетопырей… а быть может, это души маленьких эльфов кружились над сестрами, не в силах выйти из тьмы.
Пол был отполирован так, что приходилось делать над собой усилие, чтобы разыгравшееся воображение не превратило их в неверную гладь застоявшейся черной воды. Запах увядших цветов и влажной земли кружил голову.
– Маринка, я на тебя обопрусь, – вдруг прошептала Ирина, тяжело повиснув на руке сестры. – Держи меня…
– Держу, Ириночка, держу! – испугалась Маринка, сразу же стряхнув с себя морок. – Ты только не падай, ладно?
– Я поддерживала Ирину, – с гордостью прошептала взрослая Марина. – У нее ушло слишком много сил на то, чтобы тащить меня, сонную, за собой.
Рыцарь молчал. Какие думы одолевали его сейчас, какие видения? Марина с тревогой ощущала, как он отдаляется от нее, становясь странно бестелеснее и слабее – словно выцветая и начиная сливаться с темнотой колоссальных залов. Она схватила его за рукав и повернула к себе, заглядывая в глаза, обычно такие угрюмые и жесткие, а теперь подернутые странным бессилием.
– Ирина, – сказала она. – Ирина совсем рядом, друг мой. Ты ей очень нравишься… и в той жизни, и в этой… и даже здесь, в царстве Грызмага. Это чувство было готово перерасти в любовь, понимаешь?
На секунду у нее сжалось сердце – настолько равнодушным и пустым был его взгляд. Таким взглядом встречает старую жену глубоко задумавшийся подвыпивший старик, машинально, по привычке, откликнувшийся на зов вошедшей супруги. Но знакомое упрямое выражение уже появилось на лице Рыцаря, и Марина с облегчением перевела дух. Надежда, загоревшаяся в его глазах, обрадовала ее. Рыцарь молча поцеловал ей руку и потянул за собой. Теперь он шел немного впереди, и шаги его были тверды, а звук каблуков не давал эха.
Глава 28. О том, как спасают напрасно умерших
Обсидиановый трон Грызмага огромен и пуст. Как порождение тьмы возвышается он в центре зала, больше похожего на ночную заброшенную площадь, и настолько велик, что вершина его теряется во тьме. Маленькой Маринке он напоминает постамент гигантского памятника где-то на грани яви и сна, потому что смотреть на него, все равно, что смотреть на набухшие ночным дождем тучи – медленно меняющиеся струи густых, похожих на чернила стеклянных потоков, стекают угловатыми глыбами на траурный пол, застывая нелепыми громадами.
Ветер свистит печально и дико, словно сумасшедший пытается напеть заунывную мелодию и постоянно сбивается с ритма. Множество разновеликих ступеней ведут к трону и где-то у самого подножья видна маленькая, скорчившаяся на ступени, фигурка, закутанная в серое.
– Нашли, нашли! – кричит Ирина и, выпустив руку сестры, бежит наверх, где-то перескакивая через несколько ступеней, а где-то вскарабкиваясь на черные уступы. Марина пугается – настолько маленькой становится Ирина в своей бело-синей пижамке. Словно кукла-пупсик ковыляет по стеклянным громадам, словно муравей пытается одолеть скользкие препятствия, словно бумажная куколка-одевашка, несомая грозным ветром. Маринка кричит и бежит вслед за сестрой, боясь остаться совсем одна, пугаясь одной мысли о том, что сейчас задует знакомый ветер и из темноты склонится над ней необъятная статуя, сложенная из могильных плит и камней.
– Алинка, Алинка! – Ирина уже тормошила скорченную фигурку, борясь с упрямой серой кисеей, когда совсем выдохшаяся Маринка добралась, наконец, до нее. – Алинка, это мы – Марина и Ирина! Мы пришли отвести тебя домой!
– Алина? – в страхе позвала Маринка, борясь с колотьем в правом боку.
– Что ты стоишь, помоги снять с нее эту гадость!
Проклятая дырявая кисея стремилась вновь укутать Алину. Марина видела, как злобно трещала разрываемая и тотчас срастающаяся ткань. Маринка упала на колени, больно стукнувшись плечом о край ступени, и стала помогать сестре. Вдвоем они кое-как освободили лицо девочки – Марина со страхом ждала увидеть запавшие глаза и безвольно открытый рот, в котором тряпочкой висит сморщенный иссохший язык. Но лицо Алины было хоть и бледным, но вполне живым, с дрожащими длинными ресницами и плотно сжатыми губами. В порыве радости Маринка расцеловала Алину в холодные щеки и прижала к себе.
– Алиночка, проснись, зайка! – зашептала она в розовое ухо. – Пойдем домой, а?
– Мне нельзя домой, – тихо прошептала Алина и из-под ее пушистых ресниц скользнула по щеке маленькая слезинка.
– Почему, глупенькая? – чуть не ревела Марина. – Я тебя на ручках понесу…
– Да, – воскликнула Ирина. – Мы будем нести тебя по очереди. Мы быстро-быстро побежим!
– Он говорит, что я сама виновата, – шептала Алина. – Я теперь тут буду. Всегда.
– Кто – он?
– Великан каменный. Он хороший, только страшный…
– А мы его и слушать не будем, – всхлипывала Маринка. – Ну его, он все врет!
"Она знала, что на дороге играть нельзя, – оглушающее проскрипело у нее в голове. – Это самоуби-и-ийство…" – голос взвизгнул, как дверная петля.
– Нет, – ответила Ирина. Грызмаг разговаривал с ними обеими, даже не сочтя за труд появиться. Похоже, будущую королеву это привело в ярость. – Ты подлый! Чего ты ей наговорил? Что она совершила самоубийство тем, что заигралась, и на секунду забыла запрет?!
Голос Ирины звенел от негодования. Краем глаза Марина видела, как фигурку ее сестры начинает окутывать холодное белое сияние. Она стояла, расставив босые ноги, обращаясь куда-то вверх, а Грызмаг неразборчиво отвечал ей, срываясь на скрежет и гром. Вот Маринка подняла плотно сжатые кулачки и погрозила ими. Как ни странно, это совсем не казалось бессильной угрозой. С кулаков Ирины сорвались ослепительные молнии, ударив в навалившиеся тучи. На мгновение зал осветился холодным яростным светом. От колонн вытянулись угольно-черные тени. Весь мир превратился в негативный снимок…
– Мы забираем Алину, – выкрикнула Ирина. – И ты ничем не можешь помешать нам!
Что было дальше, Маринка, даже взрослой королевой, смогла вспомнить очень смутно. Кажется, именно после этих слов сестры, мерзкий саван наконец-то стал поддаваться, и Маринка торопливо рвала его на куски, отбрасывая их в сторону. Они шевелились на обсидиановых плитах, корчились и издыхали.
Голос Грызмага стал тише. Он словно умалился… но в неразборчивом грохоте проскальзывали ехидные, насмешливые нотки. Марина уже не слушала его, помогая Алине выбраться из намотанных слоев грязной кисеи.
– Да, я согласна, – услышала она слова Ирины… и тут же забыла о них. Алину надо было нести на руках, настолько слабенькой она была. Девочка доверчиво обняла Маринку за шею, и ту словно пронзило током от нахлынувшей волны горячей любви и радости.
– Пойдем, милая, пойдем, – заплакала она. – Иринка с нами пойдет, помнишь Иринку?
Алина закивала головой, так и не открывая глаз.
А потом они шли и шли втроем, а мертвые останавливались и смотрели им вслед. И уже на мосту Алина начала плакать, и надо было срочно успокоить ее, не давая смотреть по сторонам. И именно Маринка вспомнила песенку, которую как-то во дворе выкрикивала Алинка, прыгая через скакалку. Песенку про веселого кота, который умывается только своим языком и не любит умываться из-под крана. Иринка пела вместе с ними, но глаза ее, обведенные синевой, смотрели строго.
Взрослая Марина вспомнила все это за несколько секунд до того, как, пройдя между двумя блестящими, словно мокрые туши каких-то морских великанов, колонами, они с Рыцарем Маренго ступили на плиты тронного зала Грызмага. Далеко вдали мерцали два огонька – это горели факелы, торчащие по сторонам подлокотников трона. Было намного темнее… и прямо перед ними стройными шеренгами стояли неподвижные мертвые, напоминая спеленатые мумии, серые шахматные фигуры в бесконечной и безрадостной игре, которой никогда не будет конца. Было тихо… даже ветер не выл и не шептался в невидимых арках.
Рыцарь вынул меч, но Марина схватила его за руку:
– Не надо, друг мой. Они не причинят нам вреда.
Рыцарь с сомнением остановился. Поколебавшись, он кинул меч в ножны.
– Я умею только сражаться. Мне не дано успокаивать и отпускать грехи.
– Нам и не придется это делать, – ответила Марина, очень надеясь, что права.
За безмолвными рядами не было видно первых ступеней, ведущих к трону, а на более высоких, едва угадываемых во мраке, лишь немного рассеиваемом факелами, никого не было. Сердце ее сжалось – неужели все было зря? Неужели Ирина теперь – одна из этих страшных мертвых фигур, бродящих по городу и не находящих успокоения до каких-то неведомых ей сроков? Она почувствовала себя усталой… и старой, и ей пришлось опереться на руку своего спутника.
Трон снова был пуст. Ирины не было. Мертвые преграждали путь. Город Напрасно умерших, правитель Грызмаг, судьба и смерть – они не желали отпускать никого из своих подданных.
Марина закрыла глаза. Рыцарь спокойно ждал. Марина уловила его непреклонную решимость остаться здесь… и если понадобится, навсегда. Он искал бы Ирину, искал бы вечность, блуждая по постоянно меняющимся улицам, окутанным тьмой. А ей хотелось выбраться отсюда. К свету, к миру, к людям, которых успела полюбить еще девчонкой, пусть и забыв их на долгие годы. Она мысленно попыталась сосредоточиться… но мешали тихие чужие видения, словно негромкий ропот толпы. Словно усталые донельзя люди жалобно спрашивали ее, а почему ты ищешь здесь только свою сестру? Вот девушка, сорвавшаяся с подоконника, потому что треснула старая рама, за которую она придерживалась рукой. Вот юноша, угодивший под случайный рикошет пули, выпущенной на соревнованиях в городском тире. Вот женщина, уснувшая рядом с подтравливающим газовым баллоном. Вот великое множество людей, погибших среди скрежета раздираемого автомобильного железа… все они продолжали жить чужой, призрачной жизнью, выматывающей их потерянные души, Нет, не жизнью! Это была просто тень жизни… муторный сон на грани яви, на грани понимания того, что случилось нечто ужасное, и оно будет длиться вечно.
"Нет, не вечно! – возразила она им, испытывая огромную жалость. – Вы не будете подданными Грызмага навсегда!" Но они не слышали ее, продолжая жаловаться, плакать и стонать о внезапно ушедшей ясности и красках жизни.
Она поняла, почему Ирина была неуместна здесь, среди мертвых. Ведь и Алина жила только в волшебном королевстве, оставаясь погибшей в реальном мире своего короткого детства. Она не росла, оставаясь все той же славной малышкой. Ее мама сумела почувствовать это – словно тонкая паутинка полуосознанного понимания протянулась от ее сердца к ее счастливой дочери, королеве Страны Пушистиков. И это позволило ей жить дальше, иначе жить было бы невозможно.
И точно такая же ниточка-паутинка вдруг коснулась ее сердца. Марина радостно потянулась к ней – она ускользала, невесомая, на грани ощущений… но она была!
– Иринка! – прошептала она, чувствуя, как из-под закрытых глаз потекли слезы. – Иринка, я слышу тебя!
Рыцарь шумно вздохнул. До этого он, казалось, не дышал. Он безмолвствовал, но глаза его умоляли королеву сказать хоть что-то. Но Марина молчала, пытаясь ответить всем мертвым, плачущим в ее голове – вы не одиноки в теснинах Грызмага. И он никогда никого не сможет держать здесь вечно!
Они шли через зал, а мертвые расступались перед ними, провожая их взглядами сквозь серую кисею. Трон Грызмага был пуст, только убыстрились текучие изменения его обсидиановой поверхности, словно в медлительной ярости пытались найти ту форму, которая устрашит двух живых людей.
Они дошли до стены, на которой проявлялись и исчезали размытые серые знаки и ступили на скользкие плиты мутного стекла, в толще которого застыло нечто, напоминающее мышиную шкуру. Короткий коридор привел их к ступеням холодного черного мрамора, по которым и началось долгое восхождение Марины и Рыцаря, не смеющего ни о чем ее спрашивать. Мертвые тихо плыли за ними – многие тысячи.
Мысленно она вела воображаемый диалог с Грызмагом: "Ты обманул мою сестру!" "Будущая королева обещала мне свою жизнь. Бездетную и незамужнюю жизнь". "Ох, и скотина же ты мерзкая. Она была еще совсем ребенком и не понимала, на что соглашается!" "Это не имеет никакого значения… Все всегда становятся моими. Котята и мышки, люди и игрушки, охотники и их добыча!"
– Ирина ответила: "Тогда приди и сразись с нами!" – пробормотала Марина, поднимаясь с Рыцарем по бесконечной спиральной лестнице. Рыцарь молчал. Кто знает, что нашептывал ему Город… и король ушедших – Грызмаг? Время, все всегда упирается во время. Для этого духа тьмы времени просто не существовало, и каждое тысячелетие было, как мгновение для сестер. А для них, человеческая, такая длинная жизнь вместила в себя огромное, просто бесконечное пространство мыслей, чувств, желаний, счастья и горя, разлук и встреч. И где-то в самом начале этой удивительно прекрасной и опьяняющей своей полнотой бытия жизни, Ирина дала клятву Грызмагу… не понимая, на что решается ради Алины.
От жалости Марина была готова разрыдаться. Иринка, милая сестренка… вот почему не было в твоей жизни ни детей, ни семейного счастья! Наверное, в глубине души ты чувствовала причину этого, хотя бы, когда встречала в своем королевстве Алинку, радостно обнимая ее…
"А я? Чем должна пожертвовать я?" Жертва… без нее не обходится в проклятом Городе Напрасно Умерших. И она должна быть весомой эта жертва… возможно, ценою в жизнь. Быть может, именно сейчас Рыцарь Маренго произносит в глубине души именно эту клятву…
Марина испуганно схватила Рыцаря за руку:
– Андрей! В другом мире тебя зовут Андрей! Не обещай ничего Грызмагу!
Они остановились. Рыцарь отрешенно смотрел ей в лицо. Сзади неуклонно наплывала толпа мертвых.
– Я готов отдать жизнь за свою любовь, – тихо сказал он.
– Это ненужная жертва, Рыцарь! Черный дух обманул Ирину еще ребенком, поэтому их договор их я не считаю действительным! Слышишь? Я, королева, считаю обманный договор недействительным! – в ней внезапно вспыхнула ярость. Она подняла голову и закричала в шевелящуюся тьму. Слышишь, ты! Я – королева! И я не намерена играть по твоим подлым правилам!
Черные молнии распороли сумрак. Они разнесли по кускам и обрывкам окружающее их пространство… и остались только звездное, совершенно равнодушное и бесконечное небо, ровная поверхность черного стекла и трон, на котором спала королева Ирина.
И ясное, твердое понимание того, что все-таки в своем сердце Марина уже дала свою клятву Грызмагу.
– Иринка, Иринка! – закричала она, оглушенная ударами сердца, и бросилась к сестре.
…
Тридцать лет назад идя мерзлой равниной, Маринка вдруг поняла, что больше не может идти. Ноги кричали рвущей болью, заснувшая Алинка была тяжелой, Ирина молчала, не предлагая помощь. Марина опустилась на корточки, прижимая к себе малышку и боясь опустить ее на безжалостные зубья битого стекла, заплакала.
