Текст книги "Поднебесный гром"
Автор книги: Александр Демченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
11
Валерий возвращался домой с раздвоенным чувством. С одной стороны, Аргунов, конечно, прав: кому-то надо делать работу и в рукавицах. С другой же стороны, хотелось чего-то большего… Иначе зачем он вообще пошел в испытатели, бросив инструкторскую работу? Там и то было интересней. А что? Учить салажат первым полетам, чувствовать себя нужным кому-то! А здесь… Как это Андрей Николаевич сказал? «Выпалывать баобабы…» Смешно, ей-богу. Экзюпери, прославленный летчик, не раз смотревший смерти в лицо, – и вдруг какие-то там сказочки. Что-то тут не вязалось, а что именно – Валерий понять не мог.
В квартире был полнейший беспорядок: недавно купленная стенка стояла нераспакованной, письменный стол за неимением кухонного был заставлен чашками и тарелками. В тарелке плесневел недоеденный кусок колбасы.
– Пора, пора ехать за женой, – сам себе сказал Валерий, – хоть бы навела в доме порядок.
Оксана и сама рвалась к нему, в каждом письме спрашивала: когда же? когда? Валерий все медлил. Сначала из-за квартиры: не везти же жену в гостиницу, потом из-за того, что решил сначала обставить квартиру, теперь… А теперь просто-напросто некогда. Разве повернется у него язык попросить недельный отпуск, когда на ЛИС столько работы?.. Значит, другие за него должны отдуваться?
И все-таки нужно было что-то предпринимать. В последнем письме Оксана так и заявила:
«Не хочешь приехать за мной, так и признайся. Значит, я тебе больше не нужна…»
«Глупенькая… Еще как нужна! Каждый день без тебя, как пытка…»
Валерий закрыл глаза, и тотчас же Оксана встала перед ним, как наяву: маленькая, толстенькая, черноглазая. Ямочка на левой щеке. Вот смешно-то: на правой щеке ямочки нет, только на левой. И оттого кажется, что рот у нее кривится немножко вбок, когда она улыбается. А уж когда смеется! Она так заразительно умела смеяться, что могла в любой момент рассмешить его, в каком бы мрачном настроении он ни был. Вот так руками зажмет виски и закатится смехом.
Зазвенел телефон, и Валерий с неохотой поднял трубку: отвлекли от приятных воспоминаний.
В трубке послышался рокочущий басок Струева:
– Ты где это пропадаешь, Волк? Целый вечер звоню…
– Зашел к Аргунову.
– Тебе не хватает его на службе? Небось опять устроил разнос?
– Да нет, просто поговорили за жизнь.
– С ним поговоришь… А звоню я тебе вот по какому поводу… – Он, наверное, прикрыл трубку рукой, потому что стало плохо слышно. – Тут у меня гости. Вернее, одна гостья… Одна, но хорошенькая. Если ты придешь, и другую пригласим. Ну как?
– Да нет, что-то не хочется.
– Чудак человек, все же по-джентльменски: посидим, послушаем музыку, попьем кофейку. Ну и глоток коньячку, если, конечно, захочется…
– Завтра ведь летать.
– Ну и что? Ты как будто только на свет родился. В допустимых нормах все возможно. Так что пользуйся моментом, пока жена не приехала. Кстати, когда она приезжает?
– Я сам за ней собираюсь.
– Не торопись. Наше дело такое… С женой, брат, не разгуляешься. Заставит по вечерам нитки разматывать.
– Какие нитки? – не понял Валерий.
– Обыкновенные. Из которых носки вяжут. Теперь, понимаешь, у них такое поветрие: все жены вяжут мужьям носки.
– А вы откуда знаете?
– Слушай! – вдруг вскипел Струев. – Миндальничай со своим Аргуновым! А со мной давай на «ты»! Так придешь ты или нет?
– Не знаю…
– Я за тебя должен знать? Записался, понимаешь, в монахи… Приедет жена, она тебя закрутит…
– Нет, ты мою жену не знаешь… Она не такая.
– А какая? – насмешливо переспросил Струев.
– Не знаю, как объяснить… – замялся он, – ну, понимаешь, люблю я ее очень!
– Ну и люби себе на здоровье! – удивился Струев. – Люби и приходи. Убудет от тебя, что ли? – И он положил трубку.
Валерий в волнении заходил по комнате. Конечно, предложение Струева было заманчивым. К тому же он боялся предстать в его глазах этаким слюнтяем. Но тут же вставало и другое: а как Оксана? Он привык ничего не скрывать от нее, все-все рассказывать. Как наяву представился ему сейчас тот памятный день, когда они в первый раз встретились.
…Тишина. Покой. Беспредельный покой. А всего лишь минуту назад в ушах дико свистел ветер и в лицо наотмашь жгуче били тугие холодные вихри. Быстро мелькали перед глазами то земля, то небо, но Валерий рванул за красное кольцо, его тут же что-то вздернуло за шиворот, и он повис в воздухе.
Волчок запрокинул голову, увидел над собой празднично-нарядный купол, удовлетворенно подумал: «Порядок». В небе торопливо уплывал куда-то вкось двукрылый самолет Ан-2. Вы, мол, как хотите, а я как знаю… Ну, да твое дело понятное – поднял, вынес на боевой курс, сбросил, а там разбирайтесь сами…
Волчок посмотрел вниз, увидел белые, словно из сказки выплывавшие полукружья: фарфорово-белые, медузообразные, бесшумные… Они отчетливо выделялись на пестро-зеленом фоне земли.
– Один, два… пять, шесть… – считал Волчок и вдруг запнулся: седьмым был он. Как самый легкий, он покидал самолет последним и потому находился сейчас выше всех. А это не так уж плохо. Сидишь себе как на высоченных качелях, тебя слегка пошатывает чуть влево, чуть вправо, а ты чувствуешь себя птицей, что парит над землей. Вся земля перед тобой как на ладони, лишь раскинь руки и обними ими от горизонта до горизонта весь мир.
Нет, это все-таки здорово – тренировочные парашютные прыжки! Век бы прыгал! Жаль, скоротечно уж очень это птичье парение! Пройдет всего лишь несколько минут – снизу станут кричать в мегафон: «До земли сорок – пятьдесят метров. Ноги! Не забывайте – ноги!» А приземлился – и все, кончилась сказка…
Но тут Волчок заметил, что белые купола, еще недавно маячившие под ним, потащило куда-то в сторону, да так быстро, словно это были легкие одуванчики, подхваченные порывом ветра. Он удивился, но уже в следующую минуту понял, что все как раз наоборот, потащило не их, а его самого стало относить воздушным потоком прочь от аэродромного поля. И вот уже уплыла последняя стоянка самолетов, бетонированная дорога, опоясывающая дугой дальнюю окраину аэродрома, потянулся симметричный массив колхозного сада, а его все несло и несло…
Валерий обеспокоенно заерзал на жестких ремнях подвесной системы и уже прикинул: если так будет продолжаться и впредь, то, пожалуй, не миновать ему купаться сегодня в Днепре. А что? Очень даже может быть! Ведь случилось же однажды с одним парашютистом на международных соревнованиях. Тот попал в восходящий поток и около часа болтался в воздухе, пролетев за это время ни мало ни много, а верст сорок.
То – сорок, а до Днепра – и вовсе рукой подать: каких-нибудь пять-шесть километров. Бр-р… Вода-то холодная, даже представить себе страшно. Что же делать?
Решение пришло внезапно: надо скользить!
Валерий ухватился руками за лямку и что было сил потянул ее на себя. Стропы напружинились, как струны, вот-вот лопнут! Купол парашюта накренился, вздрагивая, и скорость снижения возросла. Весело засвистел в ушах ветер. Азартно трепыхался оранжевый край шелковистого полотна.
Волчок с таким усердием гасил высоту, что о земле подумал лишь в самый последний момент, когда увидел ее прямо под собой. С перепугу он рванул на себя лямку парашюта, пытаясь подтянуться, – и это облегчило его участь.
Нет, о ногах он не думал в тот момент, ему просто стало на мгновение страшно…
Удар о землю был настолько силен, что он почувствовал резкую боль в ноге, подумал: «Все, сломал», но уже в следующее мгновение забыл и про ногу. Его, лежащего на боку, с силой потащило куда-то волоком. Он с трудом дотянулся до стропы, натянул ее, как вожжи.
– Тпру, родимая!
И «родимая» остановилась. Надутый ветром купол парашюта мягко улегся на землю, покрыв собой круглые кочаны капусты. «Вот тебе раз…» Только теперь Валерий понял, что попал на чей-то огород.
– Вот чучело гороховое, – ругнул он себя, – не мог поаккуратней приземлиться.
Он снял с себя ремни подвесной системы, сел, осторожно подтянул ногу и потрогал лодыжку. Больно. Вот незадача. Что же все-таки делать?
Оглянувшись, он увидел, как от белой хатки, утопающей в зелени, к нему бежит девушка в синем коротком платьице, с черной косой через плечо.
– Вам что, аэродрома мало? – крикнула она, сверкая своими круглыми черными глазищами. – Всю капусту помяли…
– Простите за непрошеный визит, – пробормотал Валерий, – но такая уж у нас работа: появляемся там, где нас не ждут.
– Вот именно, не ждут. Что вам тут надо?
Девушка тряхнула косой, закидывая ее за спину, и вдруг улыбнулась – на левой щеке вспыхнула ямочка.
– Как что? – воскликнул Валерий (девушка ему с первого же взгляда понравилась). – Свататься к тебе прилетел.
– Вот еще…
Она нахмурилась и выдернула из земли капустную кочерыжку.
– Убирайся сейчас же! Не то…
Валерий попробовал встать на ноги, но застонал и снова упал на землю.
– Что с вами? – подскочила к нему девушка и закричала на весь огород: – Мамо! Мамо!
На ее крик выбежала из хатки моложавая женщина в красном переднике, увидела лежащего на земле Валерия, заохала:
– Ох ты, ясынька, что с тобой, родимое?
– Ногу, кажется, подвернул.
– А зачем же ты сюда прыгал?
– Да вот вашу дочку как увидел, так и прыгнул. Когда сватов засылать?
Женщина засмеялась, потом стала поспешно вытирать руки о передник.
– Давай ногу-то посмотрю. Может, вывихнул?
Она взялась за ногу, осторожно повернула вправо, влево и вдруг с силой дернула.
– Ой! – вскрикнул Валерий. – Так вы меня и калекой сделаете!
– Ничего, ничего, кость, как вижу, цела, растянул маленько. Ты на ногу-то встать можешь?
Женщина подхватила его под мышки и приподняла.
– Ну, стоишь? А теперь обопрись на ногу. Осторожней, осторожней. Вот так. Значит, ничего страшного, до свадьбы заживет.
– До нашей свадьбы, – уточнил Волчок и выразительно посмотрел на девушку.
Та прыснула:
– Подрасти маленько, солдат!
– Не солдат, – обиделся Валерий, – а старший лейтенант. Летчик-инструктор первого класса.
– Не первого, а скорей последнего! – засмеялась девушка. – Летчики-инструкторы на чужие огороды не садятся…
– Но я же сказал: тебя увидел. Не веришь?
– Вам поверь…
Валерий обернулся к женщине:
– Мамаша, попить бы чего-нибудь. В горле пересохло.
– Оксана, живо! Квасу! – распорядилась она, и девушка быстро метнулась к дому. Через минуту вернулась, запыхавшись, протянула ему глиняный горлач:
– Откушайте на здоровьичко.
Валерий с жадностью припал к горлачу, залпом выпил половину его и, блаженно облизываясь, перевел дух.
– Спасибо, невестушка. Никогда в жизни такого вкусного квасу еще не пивал. Забористый квасок!
– Это батька сахару сыпанул, вот он и забродил.
Стоять на ушибленной ноге было больно, и Валерий подобрал ее. Оксана так и зашлась в смехе:
– Как аист!.. На одной ноге!.. Ой, лишенько!
…Снова зазвонил телефон. Волчок машинально потянулся рукой к трубке, но тут же и отдернул ее. «Наверное, опять Струев. Никак не дождется… Вот пристал, честное слово…»
Волчок схватил топор и начал распаковывать стенку. А телефон все звонил и звонил.
Когда стенка была уже собрана и поставлена на предназначенное ей место, опять раздался звонок. Волчок поглядел на часы: половина двенадцатого. «Неужели все еще слушают музыку?» Он поднял трубку, но телефон молчал. Оказывается, звонили в дверь. «Ага, понятно, не дождавшись меня, сами в гости пожаловали…» Он быстро подобрался, мельком взглянул на себя в зеркало – все-таки гости – и открыл дверь.
– Вам телеграмма, – проговорила женщина, закутанная в платок так, будто у нее болели зубы, – срочная.
«Встречай воскресенье, поезд сто пятый, вагон восьмой. Твоя Оксана».
12
Дома Ларису ждал гость.
– Вадька? – удивилась она и замерла у порога, обескураженная. Потом, точно не веря своим глазам, взглянула на мать и снова смятенно уставилась на худощавого длинноволосого парня. Тот переминался с ноги на ногу, сдержанно улыбаясь, молчал. – Здравствуй, Вадька! Какими судьбами? Надолго?
Вадим облегченно рассмеялся:
– Сколько сразу вопросов! Отвечаю в порядке поступления. Здравствуй. Еду на преддипломную практику. В резерве у меня одни сутки.
– Это хорошо, – сказала Лариса.
– Что одни сутки? – обиделся Вадим.
– Нет, вообще… А ты подрос, возмужал.
Вадим посмотрел на мать Ларисы. Та поняла – прошла на кухню. Воспользовавшись моментом, он обнял Ларису, чмокнул в щеку:
– Как я соскучился по тебе!
– Понятно. Поэтому так долго и не писал?
– Некогда было: много занимался.
– Знаю твои занятия: театры, девушки.
– Что ты, Лорка! – Он снова прижал ее к себе. – И дня не проходило, чтобы о тебе не вспоминал. А в театре тысячу лет не был.
Лариса легонько отстранилась:
– Сейчас мама войдет.
– Ну и пусть входит. Знаешь, для чего я приехал? Просить твоей руки. Сейчас же и попрошу! Так, мол, и так, дипломчик почти в кармане, отдайте за меня свою единственную дочь!
– Но прежде не мешало бы и меня спросить…
– Разве ты против? Мы же с тобой еще в прошлом году договорились…
– В прошлом году… Знаешь, сколько воды может утечь за год?
– Надеюсь, ты шутишь? – спросил Вадим.
– Нисколько…
– Но как же так, Лорка?! Не верю, не хочу верить! – Он наклонился к ней и все старался заглянуть в глаза, но Лариса отводила взгляд. – Ты меня любишь? Ну скажи, любишь? Хотя что я спрашиваю. Ты ведь сколько раз говорила мне это. Конечно любишь!
– Ты так думаешь? – От ее слов дохнуло колодезной стынью.
– Да, ты изменилась, – понял наконец Вадим и надолго замолчал.
Был он строен и свеж, кареглаз и улыбчив, с мягкими женственными чертами лица, и Ларисе припомнилось, как все девчонки из ее класса были влюблены в него, тогда уже выпускника школы, а он никого не замечал. Так и уехал в университет, в Москву, не осчастливив своим вниманием ни одну из своих тайных поклонниц.
А в прошлое лето Лариса увидела его на танцплощадке в городском парке, куда каждую субботу бегала со своими подругами. Он отрастил длинные волосы, спадавшие почти до плеч, и, тихий, с грустными, мечтательными глазами, казался ей необыкновенным, не похожим ни на одного из парней.
Она первая отважилась пригласить его на танец, он обрадовался, а потом, на зависть подругам, до конца вечера танцевал только с ней одной. Когда танцы кончились, Вадим и Лариса далеко за полночь прогуливались по аллеям парка и опустевшим улицам.
Она жадно расспрашивала его о Москве, об учебе в университете, о его жизни вообще, и он с удовольствием рассказывал. Говорил о том, что есть перспектива остаться в столице, о заманчивой возможности учиться дальше в аспирантуре, потому что он решил посвятить свою жизнь науке. Собственно, он и сейчас уже занимается разработкой одной важной проблемы, о которой, правда, распространяться еще преждевременно, но все равно он своего добьется. Ей было и лестно, и страшновато, что она, наверное, выглядит в его глазах провинциалкой. Боялась даже рот раскрыть, чтобы не выдать своей ограниченности, и только слушала, а ему, видимо, пришлась по душе эта почтительная робость девушки.
Бойкий, острый на язык, Вадим оказался довольно робким в любовных делах, потому что ни в первый, ни во второй вечер даже не сделал попытки поцеловать ее.
Лариса первая поцеловала его. Это ему понравилось, и теперь, встречаясь с ней, любил больше целоваться, чем разговаривать. Он стал частым гостем в их доме и нравился Надежде Павловне своей скромностью. Ведь она, как все матери, ревниво оберегала свою единственную дочь; остерегаясь, как бы какой-нибудь шалопай не сломал ей жизнь…
Но прошел год, и в жизнь Ларисы ворвался Аргунов. Ворвался так неожиданно, почти случайно – и бурное половодье затопило, закружило, укачало, обрушило все берега: не выплыть, не вылезти из этого половодья ей теперь, мчаться, нестись, кружиться!..
– Что с тобой, Лариса? Ты такая бледная.
«Вадька, Вадька, знал бы ты…»
Из кухни показалась Надежда Павловна.
– Лора, приглашай гостя к столу.
– Проходи, Вадим, – сдержанно произнесла Лариса, а сама подумала: «Меня же Андрей ждет».
Вадим покорно поплелся к столу, сел, как-то жалко ссутулился. В его позе появилось что-то глубоко подавленное, тоскливо-безысходное.
Ларисе стало жаль его. Но как объяснить ему, что понравился ей другой человек, полюбился – и все тут! Любовь ведь это как бездонный омут: втянул, поглотил в себя – и никакими силами не вырваться… Впрочем, она и не хотела вырываться.
«Пойми, не та я, не та… Ведь чувствуешь. А раз чувствуешь, будь мужчиной – встань и уйди».
Пожалуй, острее восприняла их отношения Надежда Павловна. Нет, не такой предполагала она встречу своей дочери с этим умным и спокойным человеком, заранее радовалась, что судьбе суждено было свести их, Ларису и Вадима. Дочь немного ветрена, мать знала об этом и боялась за нее. А Вадим… Он и школу с отличием окончил, теперь вот университет заканчивает. Чем не зять?
Вздыхала мать. Господи, хоть бы дочке счастье выпало, раз самой не удалось собственное счастье уберечь. Но прошлое не воротишь, сама во всем виновата. Красива была в молодости и считала, что уже за одно это ее должны любить. Вот и получилось, что хороший человек, отец Ларисы, однажды сказал ей, Надежде Павловне: «Видать, не пара я тебе, не твоего полета птица». Собрался и ушел. Ушла с ним, как оказалось, и судьба. И когда однажды дочь спросила: «А почему ушел мой отец?», мать не стала выгораживать себя, все рассказала без утайки. Дочь ни о чем больше не расспрашивала, и к этому разговору они никогда уже не возвращались.
Потому-то и была такой ревниво-настороженной Надежда Павловна – боялась, как бы Лариса не повторила ее ошибку.
Лариса как бы скопировала яркую девичью красоту матери. Иной раз, перебирая старые фотографии, удивленно восклицала:
– Неужели, мам, ты такой была?
– Бы-ла, – грустно вздыхала мать.
Лариса смотрела то на фотографию, где заразительно смеялась тоненькая и гибкая, как прутик, девчушка с толстыми, до пояса, косами, то на постаревшую, располневшую, печально вздыхавшую рядом мать. Как-то принесла эту фотографию на работу и показала женщинам. Те напустились на нее:
– Дура ты, Лорка, такую косу обрезать!
Лариса рассмеялась:
– Это же мама!
– Ну да? – не поверили ей: уж они-то знали ее мать, работавшую в парикмахерской в дамском зале – перед праздником многие из них ходили к ней делать прически. Надежда Павловна была дородная, расплывшаяся женщина с пышной копной волос.
– Посмотрим, какие вы станете лет через двадцать, – обиделась за мать Лариса.
С матерью Лариса дружила, откровенно делилась с ней маленькими девичьими тайнами, рассказывала, с кем ходила в кино, на танцы. Но в последнее время Надежда Павловна стала примечать, что с ее дочерью происходит что-то неладное. Замкнулась в себе, дома стала реже бывать, по вечерам долго задерживалась где-то и вообще отбилась от рук. Пробовала расспрашивать – усмехнется в ответ: сама ли молодой не была?.. В душу ей не влезешь, хоть и родная кровинка. Вот и сейчас сидит, словно воды в рот набрала, не улыбнется, не посмотрит ласково. Уж Вадим и так и сяк к ней, коробку конфет принес: «Лорочка, Лорочка…» А она… Смотреть тошно.
Чтоб как-то замять невнимание к нему дочери, Надежда Павловна сама обхаживала Вадима: подливала и подливала ему в чашку ароматного чая, угощала тортом, конфетами.
«А может, я им мешаю?» – вдруг подумала она и прошла в комнату, включила телевизор. Шел многосерийный детектив, и она вскоре так увлеклась, что совсем забыла про Вадима и Ларису. Вспомнила, когда фильм уже кончился. Из кухни не доносилось ни звука. Надежда Павловна робко постучалась.
– К вам можно?
Вадим сидел за столом один и курил.
– А где Лорочка?
– Ушла.
– Куда?
– Не знаю. Сказала: «Мне нужно».
– Но она скоро придет?
– Тоже не знаю…
Надежда Павловна укоризненно посмотрела на Вадима:
– Какой же ты кавалер?.. Уж я бы на твоем месте…
Вадим угнетенно молчал. Надежда Павловна пригласила его к телевизору, и они стали коротать вечер вдвоем.
– А я все равно у тебя!
Лариса ворвалась в комнату раскрасневшаяся, возбужденная.
– Почему все равно?
– Кошки мышку сторожили, а мышка убежала.
– Ты сегодня как Эзоп. Баснями объясняешься. Нельзя ли яснее?
– Тебе все равно не понять.
– Я похож на индюка?
– Поцелуй меня лучше, – попросила Лариса.
Андрей действительно ничего не понимал. Прибежала вся запыхавшаяся, точно за ней гнались, повисла на шее и зашептала исступленно, как заклинание:
– Люблю! Люблю! Только тебя единственного люблю!
– Подожди, подожди, отдышись хоть…
Андрей сварил кофе – единственное, что более или менее сносно получалось у него по кухонной части, – принес и осторожно поставил наполненные до краев чашки. По комнате разлился тягучий аромат.
– Андрей, ты правда меня любишь? Или так?
Он усмехнулся, делая вид, что сосредоточенно рассматривает рисунок на фарфоровой чашке.
– Молчишь. Значит, просто так, – вздохнула Лариса. Она резко отодвинула от себя чашку: – Не хочу. Ничего не хочу.
– Что с тобой сегодня?
– А что?
– Ты будто не в себе.
– А, ладно! Все трын-трава…
– Но что случилось? Скажи!
– Ничего не случилось. Просто я сейчас внезапно поняла: как плохо человеку, когда его не любят…
– Это я тебя не люблю?!
Андрей подхватил ее на руки и закружил по комнате. Все мелькало у нее перед глазами: окно, книжный шкаф, фотография на стене.
– Пусти, у меня голова закружилась.
Андрей бережно опустил ее на диван и зарылся лицом в ее светлые щекочущие волосы.
– И откуда ты взялась такая, не понимаю…
– Какая?
– Желанная.
«А меня ведь Вадька ждет, – вспомнила она. – Ну и пусть ждет. Распустил нюни. Разве это мужчина?»
С ней был Андрей – уверенный, сильный, такой мужественный и такой нежный. И она целовала и целовала его в твердые, чуть солоноватые губы…
…Лариса вернулась домой в полночь. Мать не спала и встретила ее в прихожей.
– Хороша, ничего не скажешь. К ней приехал друг, можно сказать, жених, а она от него наутек.
Лариса прошла в спальню, не сказав ни слова.
Надежда Павловна поспешила за ней.
– Где ж ты была?
Лариса молчала.
– Что за фокусы ты вытворяешь? Я должна сидеть с молодым человеком, развлекать его, а тем временем дочь где-то гуляет… Где была? Говори!
– У подруги.
– Врешь!
– Мама, ну ладно тебе…
– С каким-нибудь шалопаем связалась? От собственного счастья бежишь?
– Никуда я от счастья не бегу и вообще не хочу на эту тему говорить.
– Посмотрим, как ты завтра будешь перед Вадимом отчитываться!
Лариса наконец не выдержала:
– Я и не собираюсь перед ним отчитываться! И вообще ни перед кем!
– Что ты сказала? Собственной матери…
Лариса уже сняла с себя платье и сидела на кровати в одной сорочке. Надежда Павловна заметила, как налились ее груди – они, казалось, рвали сорочку.
– Пора тебе замуж, доченька, пора. А лучшей партии, чем Вадим…
Лариса расхохоталась:
– Вот именно партии… Да не люблю я его, мама! Ну что мне делать, не люблю!
– А кого любишь? Я ведь вижу, чувствую…
– Мама, – сказала Лариса, – я очень устала и хочу спать. Не знаю, что ты чувствуешь, но я счастлива. Счастлива, понимаешь?
Последние слова она произнесла, уже уткнувшись в подушку.
Андрей лежал на тахте в глубоком раздумье. Уже пошел второй месяц этого удивительного, нежданно свалившегося на него счастья. Лариса затмила весь мир, теперь, где бы он ни был, что бы ни делал, он жил ею одною, только ею, все остальное – занятия, совещания, мелочь повседневных дел – проносилось мимо, не затрагивая душу.
По утрам он просыпался только с одним желанием – поскорее увидеть ее. Но его ждала работа, и он шел на завод совсем не с таким настроением, как раньше, и весь день только и думал о ней, сделался рассеянным и безразличным даже к полетам.
Сегодня пришло письмо от Ольги. Собирается возвращаться из Ташкента. Хватит, нагостилась. Не может она быть с бабушкой и дедушкой, когда знает, что он один. Письмо озадачило Андрея, как бы встряхнуло, заставило подумать, что надо что-то предпринять, решиться наконец на серьезный, обстоятельный разговор с Ларисой. Да вот беда – как только он начинал этот важный разговор, она почему-то замыкалась. И непонятно было, то ли продолжать настаивать на своем, то ли опустить поводья – куда кривая вывезет. Его пугала эта неопределенность, и он со страхом ожидал, что в один прекрасный день Лариса не придет.
Прочитав письмо от дочери, он понял, что откладывать разговор нельзя, но пришла Лариса, обласкала, зацеловала, замутила разум, и опять не поговорили…
