Текст книги "Поднебесный гром"

Автор книги: Александр Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

В дверях – легок на помине – показался Аргунов.

– Валерий, который Александрович, – тебе пора на вылет, – сказал он.

В другое время Волчок сломя голову кинулся бы за шлемофоном, но теперь он почему-то медлил. Русаков поднялся:

– Иди, тебя самолет ждет. Да и мне пора.

– Как? Вы разве улетаете?

– Моя работа закончена.

– Но ведь мы… мы сегодня у меня собираемся, хотим отметить первый вылет…

– Знаю, мне Андрей говорил.

– Останьтесь, Валерий Константинович! – Волчок умоляюще глядел на него.

– Не могу, тезка, не могу. На фирме много работы накопилось. Бывай. Новых стартов тебе и… гладкого аэродрома!

– Как же так? – Волчок, не скрывая досады, поплелся было за Русаковым, но тот остановился в дверях, как будто что забыл, и, продолжая прерванный разговор, с улыбкой сказал:

– Держись Аргунова!

– О чем это вы? – спросил Андрей, когда Волчок вышел.

– Да так, учил молодого да раннего уму-разуму. Ты сам-то как? Все тянешь, как та рабочая лошадь?

– Тяну.

– Эх, Андрей, Андрей, быть бы тебе уже давно на фирме… заслуженным летчиком-испытателем… А ты…

– Каждому свое…

– Самолюбия тебе не хватает, вот что я тебе скажу, – продолжал Русаков. – Довольствуешься малым.

Ему припомнилось, с каким трудом удалось вытащить Аргунова в центр для сдачи экзаменов на первый класс. Он буквально в каждом письме донимал Андрея одним и тем же вопросом: когда приедешь сдавать на первый испытательский класс? Пока, мол, я член квалификационной комиссии, все же какая-то поблажка будет. Дополнительный вопросик подкину попроще.

Аргунов отшучивался: «Успеется, какие наши годы!» Наконец отважился: «Еду».

И вот тут-то произошла небольшая заминка.

Разбирая представление на Аргунова, председатель комиссии, известный летчик-испытатель, насторожился:

– Второй класс вы получили восемь лет назад?

– Так точно, восемь.

– И что же, после этого даже попытки сдавать на первый не делали?

– Нет.

– Ну и ну! – председатель удивленно покачал седой головой. – Впервые вижу летчика, который не стремится повысить свою классность. – И, повернувшись к сидящему рядом Русакову, тихо прошептал: – Наверняка в теории плавает. Уж я его погоняю до седьмого пота!

Он действительно засыпал Аргунова вопросами, один другого каверзней, заковыристей, а тот, стоя у доски, испещренной формулами и графиками, огромный, кряжистый, в полурасстегнутой неизменной кожанке, неторопливо объяснял, доказывал. Он вообще держался с завидным самообладанием, хотя иные испытатели при виде светил аэродинамики, кандидатов и докторов технических наук, буквально терялись и, отвечая, порой входили в такой словесный штопор, что никакими силами выбраться из него уже не могли…

Председатель комиссии с нарастающим интересом слушал ответы Аргунова.

– Ну хорошо! – сказал он наконец. – А что вы знаете о конфигуральном управлении?

Русаков нетерпеливо заерзал на стуле.

В прошлом году на этом дополнительном вопросе погорел один испытатель.

Ах какая досада! Надо было бы проконсультировать Андрея заранее. Дело это принципиально новое и, естественно, еще малоизвестно, не получило среди летного состава широкой огласки.

Аргунов медлил с ответом, и тогда Русаков, как когда-то в школе, подсказал жестом – он украдкой от председателя комиссии повернул ладонь кверху. По едва приметному движению посветлевших глаз Андрея понял: догадался.

– Это управление непосредственно углами атаки, – помедлив, сказал Аргунов.

– Правильно! – Русаков хлопнул по столу ладонью и быстро, не давая председателю опомниться, попросил: – Разрешите, Степан Алексеевич, мне задать вопрос?

– Я считаю, вполне достаточно, – мягко остановил его председатель и, смеясь одними глазами, довольный, тихо произнес: – Н-да, седьмого пота выжать не удалось.

…Они вспомнили сейчас об этом и дружно расхохотались.

– Если б не я, – сказал Русаков, – ходить бы тебе и по сей день со вторым классом, тюха-матюха.

– Это ты про подсказку?

– Какую подсказку? Про твою леность, батенька, про леность. Ну ладно, не обижайся. Дома-то как?

– Зашел бы лучше, чем спрашивать. Сам бы увидел. С женой познакомил бы…

Русаков отвел глаза: вот этого он как раз и не хотел – уж слишком хорошо он знал Светлану и любил ее, как родную сестру.

– Как-нибудь в другой раз. Сам ведь видишь – некогда. – И он показал на поджидавший его на краю аэродромного поля самолет Як-40.

– Я понимаю…

– Андрей Николаевич, Андрей Николаевич! – К ним бежала диспетчер Наташа и размахивала полетным листом. – Вам же вылет!

– Тьфу черт, забыл!.. – И Аргунов, даже не попрощавшись, заспешил к самолету.

Через несколько минут аэродром задрожал от грохота взлетающего истребителя.

Русаков долгим взглядом проводил тающий в синеве неба крохотный самолетик и вздохнул: нехорошо получилось у них с Андреем. Не поговорили толком и даже не попрощались. Улететь? Обидится. И в общем-то будет прав. Зазнался, подумает, все позабыл.

Русаков подошел к трапу самолета, но медлил, будто чего-то ждал. Он знал, что Андрей прилетит скоро, и надо бы все-таки попрощаться. Но самолету уже дали разрешение на вылет. Его ждала фирма, ждала работа.

Русаков оглядел стоянку с истребителями, вокруг которых хлопотали люди, посмотрел на ангары и здания цехов, на распростертую к самому горизонту взлетную полосу, напоминающую огромное полотно, – посмотрел на все то, с чем было связано его прошлое, и вдруг почувствовал щемящую грусть. Он понял, что ему не хочется никуда отсюда улетать, да он и не улетит, пока еще раз не увидит доброе, верное лицо друга. И летчики тоже поняли Русакова. Командир экипажа Як-40 спустился по трапу и как бы ненароком обронил:

– Куда спешить, подождем.

Он отошел в сторонку и присел на траву, чтобы не мешать Русакову побыть наедине с собою, со своими мыслями.

«Андрюха ты, Андрюха, – думал Русаков, – не зазнался я, нет, и ничего не позабыл. Все помню, как будто только вчера было».

…Спецшкола Военно-Воздушных Сил.

Юные подростки в новенькой, с иголочки, авиационной форме слонялись по огромному двору. Зеленые фуражки с лакированными козырьками, скрипящие кожаные ремни со сверкающими медными бляхами, нарядные ботинки. Точь-в-точь как самые настоящие летчики, только до летчиков еще шагать да шагать…

Впереди уйма дел: закончить восьмой, девятый, десятый класс, потом – летное училище, а уж потом на плечи лягут погоны с двумя звездочками. Долог путь, но ничего, главное – сделан первый шаг: поступили в спецшколу ВВС.

Валера Русаков подошел к забору и заглянул через щель на улицу – там ходили люди в гражданской одежде.

Еще вчера и он был штатским: в узеньких, в дудочку, брюках, вытянутых на коленях, в застиранной рубашке, в выгоревшей почти добела кепочке, – маленький, худенький парнишка. Еще вчера он не верил в свое счастье, как, впрочем, не верили в него и однокашники. «Тоже летун! – посмеивались они (в классе он был меньше всех и уж очень неказист с виду). – Да тебя из-за одного роста отметут!»

Этого-то и боялся пуще всего Валера, а когда на медицинской комиссии у него стали измерять рост, он привстал на цыпочки.

Угрюмый человек в белом халате неодобрительно проворчал:

– Куда щука, туда и рак с клешней.

– Я еще подрасту, дяденька! – взмолился, испугавшись, парнишка.

Врач придавил его худенькое, костлявое плечо своими лапищами:

– Стой как положено!

И неизвестно, чем бы кончилось это, не окажись рядом председатель медицинской комиссии.

– Ничего, не летчиком, так техником станет. Бывает, мал золотник, да дорог.

Это и спасло его…

О, как хотелось ему тогда, когда надел он форму, на зависть ребятишкам, пройтись по городу! Шутка ли, почти летчик!

Смешной он был, этот новый Валеркин знакомец Андрюха Аргунов. Бывало, на спортплощадке физрук прикажет:

– Курсант Аргунов, к снаряду!

Андрей неторопливо выйдет к турнику, примет гимнастическую стойку: ноги расставлены на ширину плеч, руки – назад.

– Выполните подъем разгибом. Склепку, значит.

Андрей ухватится за перекладину своими ручищами, на мгновение зависнет и вдруг разом, без маха, взлетит вверх. Чистейшим силовым приемом.

– Не так же! – морщится физрук и показывает, как надо, приговаривая: – Качок – ноги к перекладине, рывок – и тело взлетело вверх. Понял?

– Понял.

И снова: полумах, полужим, не разберешь, что к чему, – а он уже наверху и улыбается оттуда.

– Ну тебя! – отмахивается физрук. – Медведя и то легче научить.

Андрея любили все, особенно Валерка. И когда на следующий год пришла пора летних каникул, когда спецшкольники чистились и гладились, плясали перед зеркалом в предвкушении желанной встречи с родными и близкими, один лишь Андрей никуда не собирался и грустно смотрел на суетливую толкотню. Валерка удивленно спросил:

– А ты чего?

– Мне ехать некуда.

– Как некуда?

– Детдомовский я.

– И у тебя никого-никого нет?

– Никого.

– Так поехали к нам! – тут же предложил Валерка. – Вместе каникулы проведем! Знаешь, какое у нас село – во всей округе такого не сыщешь! Речка, рядом лес. Рыбачить будем, загорать. Поехали!

Андрей счастливо заулыбался:

– Ну что ж, поехали!

С тех пор все каникулы они проводили вместе – в семье у Валерки.

…Русаков встряхнулся от дум. К нему шел Аргунов, и глаза его светились радостью.

– А я думал, ты улетел.

– Не попрощавшись? – Русаков пожал ему руку и сказал: – Бывай, Андрей.

– Бывай, Валера.

17

Волчок влетел в дом как на крыльях.

– Жена, поздравляй! – закричал он, высыпая на стол свертки и кульки, затем подхватил ее на руки и закружил по комнате.

Оксана, полная, круглолицая, с черными живыми глазами, звонко смеялась, просила:

– Осторожнее, ты что, забыл? Сын закружится!

– Пускай к перегрузкам привыкает! – крикнул Волчок, однако послушался и бережно опустил жену на пол.

– Так с чем тебя поздравить?

– Я сегодня обуздал такого зверя, перед которым все тигры и медведи – ничто! – Волчок торжественно развернул обернутую в бумагу бутылку шампанского: – Я вылетел на новом самолете!

– Страшно было?

– Ничуть! – Волчок хвастливо вздернул свой узкий подбородок. – Неужели ты до сих пор не поняла, что для меня страхов не бывает?!

– Хвальбушкин! – рассмеялась она. – А помнишь, как ты от жабы тикал? У мамы в Чернигове, когда мы в подвал за картошкой лазили. Летчик-испытатель, а безобидной твари испугался.

– Даже великим людям простительны маленькие слабости, – философски изрек Валерий. – Что смеешься? Погоди, ты еще в газетах прочтешь указ о присвоении летчику-испытателю, нет, заслуженному летчику-испытателю Валерию Александровичу Волку звания Героя Советского Союза. А пока…

Хлопнула в потолок пробка.

– Жена, прошу!

Оксана перестала улыбаться, темные глаза ее сделались серьезными и озабоченными.

– Я выпью за тебя, – просто сказала она. – И за нашего сына. Но пусть он будет не такой бесшабашный, как ты.

Не чокаясь, Оксана отхлебнула маленький глоток, задумчиво уставилась в золотой искрящийся напиток, словно пытаясь проникнуть в тайну рождения воздушных пузырьков, которые возникали на дне, спешили один за другим вверх и лопались, лопались, заканчивая свою стремительно короткую жизнь.

– Оксана, ты чего? – Валерий потянулся к ней.

– Ничего, сейчас пройдет. – Она отвернулась.

Волчок бережно обхватил ладонями ее голову, испытующе всмотрелся в черную глубину глаз, увидел, как в зеркале, себя и еще увидел что-то такое, что усилило его тревогу, – затаившийся страх.

– Оксана, ну что ты?..

Губы ее дрогнули.

– Валера, будь осторожен, я тебя очень люблю. А ты… ты порой такой сумасшедший. У тебя… такая работа… Такая работа! Обещай мне, ладно?

– Я ведь не враг себе.

– Ясень мий! – Оксана прижалась к нему и вдруг стала целовать в щеки, в глаза. – Вот тебе! Вот тебе!

– Караул! – дурашливо заорал Волчок. – Ну, теперь берегись!

Оксана кинулась от него на кухню, он припустился за нею.

– Ага, попалась? Ну, что с тобой сделать? Могу отпустить, могу распорядиться по собственному желанию. Выбирай, пока я добрый.

– Распорядись по собственному желанию! – засмеялась она.

Он поцеловал жену:

– Скорей бы сын родился. Никак не дождусь.

– Не торопись, всему свой срок.

– И назовем его Александром, в честь моего отца. Ладно?

– Александр… Санечка… Я научу его быть ласковым…

– А я сделаю из него мужчину: научу ловить рыбу, спать под открытым небом, а когда ему исполнится семь лет, мы уедем в Чернигов и там он будет учиться.

– К тому времени я тебе еще одного рожу.

– Может, лучше дочку? А? Для разнообразия.

– Нет уж, пусть сыновья будут. И забегают по комнате Волчата. А Волк-папа будет сидеть в кресле, важный такой, заслуженный летчик-испытатель, да еще Герой Советского Союза! – давилась от смеха Оксана.

– И рассказывать им о самолетах, которые к тому времени безнадежно устареют и в космосе появятся ракетопланы, а Ту-144 не будет уже никого удивлять…

Раздался звонок.

Они подхватились и наперегонки кинулись в коридор.

– Андрей Николаевич! Лариса! Входите! – обрадовался Волчок. – Вот хорошо, что к нам зарулили!

Андрей прошел в комнату, увидел на столе раскрытую бутылку шампанского, заговорщически подмигнул Волчку:

– А мы, оказывается, кстати!

Лариса между тем прихорашивалась перед зеркалом. На ее узком, щедро нарумяненном лице проступали коричневые пятнышки, а просторное платье не скрывало полноту в талии, и Лариса смущенно и ревностно оглядывала в зеркале свою отяжелевшую фигуру.

– Заметно? – обернулась она к Оксане.

– Ни капельки! Наоборот, ты такая красивая! – простодушно восхитилась Оксана, откровенно любуясь ею. Рядом с Ларисой она в своем домашнем халатике выглядела простушкой.

– Ну, не скажи. Видишь, как я располнела!

– Это тебе идет!

Лариса одарила хозяйку благодарным взглядом и, успокоенная, протянула авоську с апельсинами.

В коридоре снова раздался перезвон.

– Ой, кто-то еще! – Оксана шмыгнула мимо Ларисы, и из прихожей послышался ее изумленный голос: – Валера, к нам Волобуевы!

Возле грузноватого Волобуева возник маленький Волчок.

Волобуев стащил со своих могучих плеч пальто и пыхтел, развязывая на ботинке шнурок. Жена его, под стать мужу, такая же полная, протянула Оксане туго набитую хозяйственную сумку.

Оксана растерянно оглянулась на Аргунова:

– Сговорились, да?

– Проницательная у тебя, Валера, жена! – пробасил Андрей. – А может, ты проболтался?

– Да вы что?! – возмутился Волчок.

– Жулик! – догадалась Оксана.

– Не сердись на него, Оксанушка, – смеясь, вступился за Волчка Андрей. – У нас событие! Мы все вылетели на новом самолете. Такое дело грех не отметить.

– Что вы, разве я против? Только почему он не предупредил? Застали врасплох.

Оксана убежала переодеваться.

Потом женщины уединились на кухне, готовя закуски, а мужчины вышли на балкон покурить, поговорить о делах.

– Что-то Струева долго нет, – сказал Волчок.

– И Суматохины задерживаются, – взглянул на часы Аргунов.

– Федя с Полиной сейчас подойдут, – успокоил всех Волобуев. – Он мне звонил.

– Жаль, Русаков улетел, – вздохнул Волчок.

– Ты же знаешь, его срочно вызвали на фирму, новую машину поднимать, – сказал Андрей.

– Говорят, Струев на фирму генерального перебирается? – спросил Волобуев.

– Не знаю, не слыхал, – солгал Волчок. – Враки, наверное. А если и перебирается, что в том плохого?

– Да ничего плохого нет, только зачем же обходными путями? И от нас скрывает. Боится, что ему кто-нибудь дорогу перебежит? Не по-товарищески это – тайком от друзей.

– А почему вы сейчас об этом говорите? – вскипел Волчок. – Вот он придет, ему и скажите.

– А что? Думаешь, не скажу? Но и тебе не мешает зарубить на носу, а то ты в последнее время больно с ним носишься: Струев, Струев.

– Напрасно вы так, Георгий Маркович, – обиделся за товарища Волчок, – человек как человек…

Струев появился, когда все уже сели за стол.

Женщины стали наперебой ухаживать за единственным в компании холостяком: кто подкладывал в его тарелку ломтик телятины, кто – кусочек сала, кто – маринованных грибочков.

Струев великодушно позволял женщинам ухаживать за собой.

Андрей тайком поглядывал на Струева: неужели и правда задумал перебраться в центр? А как же завод? Ведь и так испытателей не хватает. Работы прибавилось. Особенно теперь, когда начали выпуск нового самолета. Теперь уйти – все равно что предать. Предать дело. Предать друзей. Хотя какие у него друзья! Всех сторонится. Вот разве что с Волчком сдружился… А этого как раз Андрею и не хотелось: жаль было Валеру…

Струев первым поднялся из-за стола и занялся магнитофоном.

– Хор-роший сегодня денек! – все восторгался Волчок. – Такую технику оседлали! Просто приятно вспомнить!

– Самолет что надо, – поддержал его Суматохин, щуря от дыма глаза.

– Суперсамолет! – вскричал Волчок. – Двигун – зверь! Набор на форсаже – почти с вертикальным углом!

– Валера, ты, по-моему, излишне эмоционален, – пытался урезонить его Андрей. – Слов нет, техника могучая, но лидерные испытания только начались… И кумир твой, Лев Сергеевич, не в восторге, говорят, в центр даже решил сбежать от нашего нового суперсамолета.

Струев не отреагировал на реплику, промолчал.

– Мужчины, вы опять за свои полеты? – возмутилась Лариса. – А ну марш танцевать!

Суматохин и Волобуев вышли на круг со своими женами. Лариса подхватила Струева.

К Аргунову подскочила Оксана:

– Прошу вас.

Волчок, довольный и благодушный, как индийский божок, сидел на диване, по-домашнему поджав под себя ноги, и плавно взмахивал руками в такт музыке. Он чувствовал сегодня необыкновенный прилив счастья, ведь это так здорово – ощущать, что ты свой, нужный, полезный человек, что самолет, который так и хочется назвать не иначе как суперсамолет, уже доверился тебе и оправдал те надежды, которые возлагали на него конструкторы, рабочие, летчики.

Позже подошел и Володя Денисюк, хотя на приглашение испытателей отужинать вместе с ними ответил грустно: «А при чем тут я? Это ведь у вас праздник». Волобуев взял его за плечо: «Ты особо не ершись, а делай, как тебе говорят!»

Жена Денисюка оказалась довольно миловидной. Оксана на правах хозяйки усадила ее рядом с собой, стала потчевать варениками.

Много танцевали и пели, и больше всех веселился Волчок, беспрестанно напевая:

 
А я лечу, лечу, снова я лечу…
 

В порыве чувств он увлеченно рассекал воздух кулаком, никого не замечая, и эта его увлеченность передавалась остальным, и все подхватывали дружно и слаженно:

 
А я лечу, лечу!..
 

Лишь один Струев сидел скучающий и непричастный ко всему.

Его, видимо, не трогали ни песня, ни компания. Он и исчез незаметно, когда все пустились в пляс.

В общем, веселились от души. И вдруг в самый разгар этого буйного, суматошного веселья Волчок тряхнул своим разбойным чубом и предложил:

– Давайте послушаем песню, мою любимую.

Он разыскал пленку, и в притихшей тишине грустно и проникновенно зазвучал голос Бернеса. Пел он о солдатах, которые превратились в летящих над землей журавлей, пел так просто и естественно, как будто и не пел вовсе, а рассказывал о своей судьбе.

Песня затихла, и в комнате тоже стало тихо. Только электрический самовар устало бормотал что-то непонятное, никелированная крышка его мелко-мелко подрагивала, и тоненькая струйка пара свечой вырывалась вверх.

Но пить чай уже не хотелось. Хотелось просто посидеть, поговорить.

И они еще долго говорили о полетах, о пережитом, делились радостями и печалями, и Валера, глядя на лица своих друзей, думал: «Что для них сделать доброе и приятное?»

Когда гости расходились, он опять включил магнитофон и настежь распахнул окно.

Друзей провожала его любимая песня:

 
И в том строю есть промежуток малый,
Быть может, это место для меня…
 

18

Лариса скучала. Андрей все время на работе, с Ольгой не поговоришь – молчунья. Впрочем, она и не знала, о чем с ней говорить. Как идут дела в школе? Может показаться слишком назойливо. О нарядах? Но Ольгу это еще мало интересовало. А еще о чем? Пробовала Лариса пригласить ее в кино. «Некогда». А то: «Я с девчонками». В общем, никак не могла она подобрать к душе Ольги заветный ключик. В конце концов сдалась: пусть живет как хочет. У нее и своих забот хватает: обстирать, накормить семью. К тому же надо готовиться в институт.

С работы Лариса ушла. Хоть и хороший у нее начальник, но все-таки надоело быть вечно на побегушках. В заявлении она написала:

«Прошу уволить по собственному желанию. Хочу продолжить свое образование».

Гокадзе как-то хитро посмотрел на нее, но ничего не сказал и заявление подписал. Правда, подавая ей уже подписанное заявление, он все же спросил:

– А не пожалеешь?

Да, Сандро Вартанович как в воду глядел: уже через несколько дней ничегонеделания Лариса пожалела, что ушла с работы. Там хоть не скучала – был коллектив. А дома? С ума можно сойти от одной тишины. Попробовала заниматься – ничего на ум не шло. Да и какой институт, когда будет ребенок!

И вот она слонялась из угла в угол целыми днями, поджидая с работы Андрея. Он приходил, и все в доме сразу преображалось. Она кидалась ему на шею, обнимала, целовала, но, даже целуя мужа, Лариса все время почти физически ощущала за собой прикрытую дверь Ольгиной комнаты.

Ольга выходила немного спустя, молча убирала отцовские ботинки, относила на вешалку куртку, иногда ворчала:

– Ты, папка, как маленький, все разбросал.

Так было и сегодня.

Лариса услышала его шаги еще на лестнице, не дожидаясь, пока он позвонит, открыла дверь и обвила руками ему шею.

– Почему ты задержался? Ты сегодня какой-то усталый. Много летал, да?

– Нет, всего один полет.

– А обо мне ты там думал?

– Где «там»?

– Ну, в небе.

– Там некогда думать.

– Значит, не любишь.

– Ну что ты, глупенькая. – Он обнял Ларису, прижал к себе: – Вот как сильно люблю!

Скрипнула дверь. Тихо вошла Ольга, остановилась посреди комнаты и спросила:

– Папа, ну как?

Андрей увидел дочь в нарядном платье. Платье ему что-то напомнило. «Неужели Светланино?»

– Я тут немного укоротила, – виновато сказала она.

– Что это ты так вырядилась? – удивилась Лариса.

Ольга посмотрела на нее, улыбнулась, но ничего не ответила.

– Пап, я пойду? – повернулась она к отцу.

– Куда?

– Там девчонки собрались. У меня ведь сегодня день рождения.

Андрей растерянно глядел на дочь.

– Как же это? Какой сегодня день?

– Мой, – ответила Ольга.

Он ударил по лбу кулаком:

– А, ч-черт, совсем зарапортовался!

– И ты молчала? – упрекнула ее Лариса. – Зови сейчас же своих девчонок сюда! А торт?… Сейчас я сбегаю в магазин.

Лариса быстро оделась и ушла.

– Вот видишь, какая она внимательная, – сказал Андрей дочери, – а ты ее не любишь.

– Ну, почему не люблю. Разве я не слушаюсь?

– Слушаться одно, а любить…

Ольга, потупившись, молчала.

– И меня стала дичиться. Никогда ничего не расскажешь. Как у тебя в школе?

– Нормально.

– А по математике как?

– Ты же знаешь, не люблю я математику. Но, может, на четверку и вытяну. Так я пойду? Торт сами съедите.

Он посмотрел на нее укоризненно и ничего не сказал. Тогда Ольга подошла к нему, провела ладошкой по его жесткой щеке:

– Зарос. Ты сегодня хоть брился?

– У меня, доченька, борода из-под лезвия растет.

– А тетя Лариса этого не любит.

– Ну ладно, ладно, сейчас побреюсь. А ты – марш за девчонками! И никаких разговоров! Сейчас дедушкин чай соорудим.

– Без «фронтовичка» не получится, – улыбнулась она и достала из карманчика листок: – Почитай.

«Дорогая внученька, поздравляем с днем ангела, счастья тебе, здоровья, пятерок! Ждем не дождемся, когда приедешь. Бабушка, дедушка».

– Вот. Они не забыли. Андрей повторил:

– Беги за подружками.

Вместе с девчонками пришли и два мальчика.

– Пап, ты не возражаешь? – спросила Ольга.

– Ну что ты! А молодежь не возражает, если и мы с вами побудем?

– Молодежь будет рада.

– Значит, порядок в летных частях. Все уселись за стол.

Ольга, ставя на середину стола самовар, вдруг вспомнила о чем-то и убежала в свою комнату. Показалась она в дверях буквально в ту же минуту, горделивая и статная, будто сразу повзрослевшая, и Лариса заметила на ногах у нее новые, с золотистыми застежками, туфли. Ольга шла осторожно, боясь, как бы туфли не слетели.

– О, да ты у нас невеста! – воскликнула Лариса, а Андрей пошутил:

– Невеста месила тесто, а хлеб не выпекла.

– Да ну вас! – обиженно надула губы Ольга и крутнулась на каблуках: – Ну правда же красиво?!

– Как на выставке.

Андрей заварил чай и разлил по чашкам.

Мальчишки сначала держались робко, но, видя, с каким старанием отец Ольги ухаживает за ними, осмелели и попросили гитару.

Ольга развела руками:

– Гитары, к сожалению, нет, но есть пианино. Кто умеет играть?

Мальчишки единодушно указали на маленькую курносую девчушку:

– Наташа у нас музыкальную кончает.

Наташа села на круглый стульчик, откинула крышку и уверенно пробежалась пальцами по клавишам.

– Давай нашу!

Наташа заиграла что-то быстрое. Танцевать никто не выходил. Тогда Лариса скомандовала:

– Мальчики, скатать ковер!

Стол отодвинули в сторону, и началась пляска. Вместе со всеми плясала и Лариса, даже Андрей встал в круг девчонок. На плечах у него повисла Ольга и благодарно зашептала на ухо:

– Спасибо, папка, а я и не знала, что ты у меня такой.

– Какой – такой?

– Ну, такой… Веселый!

Потом, отдыхая от суматошной пляски, снова пили чай, кто-то все-таки раздобыл гитару, и мальчишки исполнили «гимн десятиклассников». Андрей слушал, не вникая в смысл слов: ему было просто радостно смотреть на детей. Он видел разгоряченное лицо дочери, ее смеющиеся глаза с открытым взмахом бровей, и в эти минуты вдруг особенно остро почувствовал свой долг: он обязан сделать все, чтоб Ольга была счастлива.

Лариса вышла в прихожую. За ней кинулась Ольга:

– Вы куда?

– Принесу еще торт.

– Не надо, я сама сбегаю, отдохните… – Ольга накинула на плечи куртку, подхватила авоську, и тут ее взгляд упал на то место на стене, где висел портрет матери. Портрета не было.

– Папа, а где портрет мамы?

Андрей тоже взглянул на стену, повернулся к Ларисе.

– Я тут убиралась… – начала она оправдываться, и лицо ее заполыхало. – Он запылился. Ну я и спрятала пока в шкаф…

Ольга стояла бледная, глаза наполнились слезами.

– Как вы могли? – глухо произнесла она, не глядя на Ларису, а уставясь глазами куда-то в пол. – Ведь это моя мама… Мама!

Она швырнула авоську и, зарыдав, убежала к себе. С минуту в комнате было тихо. Потом, словно опомнившись, девчонки бросились вслед за Ольгой:

– Оля, открой! Олюшка!..