Текст книги "Поднебесный гром"
Автор книги: Александр Демченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Скорость упала совсем. Все! Теперь малейшее некоординированное движение рулями грозит срывом в штопор. Не допустить скольжения! Шарик в центре! Аргунов впился взглядом в авиагоризонт, стараясь удержать рули нейтрально.
Машина медленно, убийственно медленно ложилась спиной на горизонт, теперь она падала к земле плашмя, почти не имея поступательной скорости. Неожиданно ручка стала податливей. «Кажется, пронесло», – подумал Аргунов, еще не веря себе, и крикнул:
– Не дергайся! Ждать, пока нарастет скорость.
Нос самолета словно бы нехотя опустился ниже горизонта. Теперь вариометр показывал бешеное снижение, и нарастала поступательная скорость, но Андрей приказывал себе: «Ждать!»
Он уже знал, что все страхи позади, от неминуемого, казалось бы, штопора они спасены. Наконец скорость достигла той величины, когда машина стала чувствовать рули. Аргунов вывернул самолет из перевернутого положения и облегченно вздохнул:
– Домой!
Весь обратный путь ему сверлила голову одна неотвязчивая мысль: «Почему Волчок зажал ручку?» Но он не проронил ни слова. И лишь после посадки, тяжело вылезая из тесноватой кабины, Аргунов увидел, что Волчок смущенно рассматривает свой наколенный планшет.. Пружина, которой планшет крепится к ноге, была растянута.
– Что это? – смутно догадываясь о причине происшедшего, спросил Аргунов.
– За тормозной рычаг зацепилась…
У Аргунова отлегло от сердца: по крайней мере все стало ясно.
– Вот из-за таких пустяков и бьются, – сказал он. – Что ж ты молчал? Хоть бы передал что-нибудь.
– Я отцеплять стал – фишку переходника от шлемофона нечаянно отсоединил, – виновато оправдывался Волчок. – Ничего не слышу и передать ничего не могу.
– Беда в одиночку не ходит, – усмехнулся Аргунов и спросил: – Испугался?
– Ага, – простодушно ответил Волчок.
– И я тоже, – сознался Аргунов и неожиданно вскипел: – Выбрось ты, к чертовой матери, эту дурацкую пружину! Замени ее резинкой с парашюта. Видишь, как у меня? И удобно, и безопасно.
– Обязательно заменю, сейчас же. – Волчок по-военному вскинул руку к голове: – Разрешите получить замечания?
– Покатал ты меня славно, ничего не скажешь. Если бы не эта штука… Ну да ладно, понял, надеюсь, что значит подгонка снаряжения? Надо все учесть и взвесить, прежде чем отправляться в полет.
– Поневоле запомнишь, – вздохнул Волчок.
В душное помещение ЛИС входить не хотелось.
– Присядем? – предложил Аргунов. Они сели на скамейку под старой липой. Аргунов оттянул прилипшую к телу шелковую потемневшую от пота рубашку, мечтательно выдохнул: – Эх, плюхнуться бы сейчас в море! Что еще надо для полного счастья?
– Или кружечку холодного пивка пропустить, – подсказал Волчок.
– У тебя, браток, наполеоновские замашки. В такую жарынь пива днем с огнем не сыщешь. В Ташкенте и то жара полегче переносится. А ты откуда?
– Из Чернигова.
– А у вас, случаем, не такое пекло?
– Мать пишет – тоже жарко. Поля выгорели.
– Ох и лето выдалось! Ну и как, хорош твой Чернигов?
– Не знаю. Всяк кулик свое болото хвалит. Я лично его ни на какую столицу не променяю. Там я вырос, там летчиком стал, там и других летать учил.
– Там и на вынужденную садился? – улыбаясь, напомнил Аргунов.
– Там.
– Страшно было?
Волчок поежился:
– Да, не весело!
Аргунов улыбнулся, ему нравилась откровенность молодого испытателя.
– Понимаете, Андрей Николаевич, когда до земли оставалось метров двести, я вдруг о матери подумал. Она не выживет, если я… И тогда я чуть из кабины не сиганул. Может, так и трусами становятся?
– Что-то ты путаешь. То, что ты мать пожалел, это хорошо, но при чем тут трусость?
– Сначала мать пожалеешь, потом себя… А в нашей работе это последнее дело…
– Ну, нагородил! – добродушно рассмеялся Аргунов и, как маленького, потрепал Валерия по ершистой макушке. – Жалость и трусость – разные вещи. И жалеть себя надо. А как же? Кто тебя еще пожалеет? Но в разумных пределах. Нужно выбрать, так сказать, оптимальный вариант.
– Да, выберешь его, когда смерть на носу….
– И когда научишься выбирать, – словно не слыша Волчка, закончил Аргунов, – только тогда и станешь испытателем. – Он с нежностью поглядел на Валерия: – Ну и как же ты сел?
– С грехом пополам. Ну, сначала первое выравнивание и почти одновременно второе. Крылышки-то малы, аэродинамики никакой. Уже на середине полосы умостился, думал, стойки шасси не выдержат – так машину о бетон присобачил. Нет, гляжу, ничего, стойки крепкими оказались. И самолет невредим, и я, как видите. Ноги целы, руки целы – что еще?! Матери, правда, не признался. Так она через неделю все равно узнала – и в слезы: «Сыночек, что ж ты от матери-то скрыл?» А как говорить, если я у нее один на всем белом свете?
– А как она относится к твоей работе? – поинтересовался Аргунов.
– Как все матери. В каждом письме уговаривает: ты уж там, сыночек, ясень мой, летай пониже да потише. – В глазах Волчка запрыгали озорные чертенята. – Иногда я ее слушаю, летаю пониже, как сегодня с вами. Для матерей мы, Андрей Николаевич, всегда дети, – рассудительно подытожил свой рассказ Волчок и вдруг насмешливо спросил: – Ваша мать ведь тоже беспокоится?
– У меня, Валера, ни отца, ни матери. В войну под бомбежкой погибли.
– Простите…
– Чего уж, – тихо произнес Аргунов и перевел разговор на другое: – Не вздумай, Валера, сам двойную полупетлю крутить.
– Почему?
– Тяговооруженность движка пока маловата. А штопорить на сверхзвуковой машине кому ж охота?
– Да, нашему самолету посильней бы двигун, – согласился Волчок.
– Будет! – убежденно сказал Аргунов. – И довольно скоро. Описание нового двигателя придет на днях. Он будет легче, компактней, мощней, экономичней.
– Ого! Сплошные достоинства! А как насчет надежности?
– В КБ уже провели испытания. Пока бог миловал от неприятностей.
– Андрей Николаевич, а как вы сюда попали?
– Из строевой. На Востоке служил.
– Вот там настоящая школа для пилота! Что вы улыбаетесь? Я не прав?
– Конечно, прав. Школа там что надо! Помню, были у нас учения. Летчики в основном опытные, а среди них мы – зеленые… Ну, наша эскадрилья завязала воздушный бой с «противником». Ох и карусель была! Где свои, где чужие – ничего не понять. А я крайним ведомым шел, самое адское, скажу тебе, место в строю. Мотаюсь в самом хвосте и никогошеньки, кроме ведущего своего, не вижу. От перегрузок – темень в глазах. Всех потерял!
– Один остался, победитель! – засмеялся Волчок.
– Вроде того, только не до смеха мне было. Потерять ведущего в бою – позор! Во время войны чуть ли не дезертирством считалось. И стал я мотаться туда-сюда! Вижу – тройка летит. А ведь в звене должно быть четыре самолета. Ага, свои, думаю, меня, стало быть, недостает. Раскочегарил я машину, врываюсь в строй на полном ходу. Не успел обрадоваться, смотрю – черные полосы на фюзеляжах. А в наушниках истошный крик: «Атакуют!» Тройка – в одну сторону шарахнулась, я – в другую. Своих обнаружил уже на подходе к аэродрому. Подкрался потихоньку – нет полос, значит, свои! Мой ведущий тоже заметил меня, на всякий случай спрашивает, не называя позывного: «Ты?» – «Я». А он кулаком мне: «Ну, погоди!» А меня в училище так и дразнили Ну Погоди. Прямо хоть меняй фамилию…
Аргунов поднялся:
– Ну, передохнул малость?
– Ага. Спасибо вам, Андрей Николаевич.
– За что?
– Ругать не стали. За пружину. – И попросил: – Вы уж никому не говорите. Ладно?
– Идет. – Перед входом в летный зал Аргунов обернулся: – Хороший ты парнишка, Валера. Думаю, мы с тобой слетаемся. Захаживай ко мне домой на досуге.
– Спасибо, зайду, – пообещал Волчок. – Скажите, а верно, что Волобуев тоже в училище инструкторил?
– Да.
– Странно, с его комплекцией только бомбером быть, а не истребителем.
– Между прочим, он участвовал в первенстве страны по высшему пилотажу, – заметил Аргунов. – Мастер самолетного спорта.
– Смотри-ка, а не подумаешь! – удивился Волчок.
– И Федя Суматохин – тоже мастер. Парашютного спорта. Так что, считай, тебе повезло – попал в команду мастеров.
– А Струев? – спросил Волчок, но Аргунов, не услышав, уже открывал дверь.
7
Праздничный стол ломился от снеди. Посреди из огромной хрустальной вазы свисали по краям янтарные гроздья винограда. Вокруг, в вазах чуть поменьше, краснели, зеленели, желтели апельсины, мандарины, яблоки, гранаты. Среди фруктов то тут, то там высились бутылки с добрыми кавказскими винами.
Аргунов попал на праздник случайно. Возвращаясь после работы домой мимо гастронома, он услышал позади себя знакомый гортанный голос:
– Скорей Кура повернется вспять, чем я отпущу своего старинного доброго друга!
Андрей оглянулся и увидел Сандро Гокадзе, потного, красного. Толстыми волосатыми руками он прижимал к себе кульки и пакеты с покупками.
– А-а, Сандро, чего это ты так нагрузился?
– Преодолеваю бытовые трудности. Помоги-ка лучше, чем спрашивать! – Гокадзе с дружеской бесцеремонностью сунул Аргунову свои кульки и, ничего не объясняя, побежал обратно в магазин. Вскоре он появился на ступеньках с объемистой, до отказа набитой хозяйственной сумкой. – Ай, спасибо! Как ты вовремя мне подвернулся! Я уж хотел сейчас за тобой ехать.
С легкостью, удивительной для его крупной, плотной фигуры, Гокадзе вприпрыжку помчался к «Волге», стоявшей неподалеку от гастронома. За ним, ничего не понимая, последовал и Аргунов.
Уложив в багажнике автомобиля покупки, Гокадзе вынул большой цветастый платок, стал поспешно вытирать узкий лоб, пухловатые, отливающие синевой холеные щеки, багровую шею.
– Уф, запарился, – отдувался он и вдруг схватил Аргунова за руку и потащил в машину: – Немедленно ко мне!
– Да что случилось, объяснишь ты наконец?
– Как что? Я именинник! Ты разве дома не был? Там тебя открытка с приглашением дожидается.
– Тогда пойду переоденусь.
– Никаких переодеваний! Ты что, женщина? Одет с иголочки. Белая рубашка, галстук, куртка – все соответствует.
– Нет-нет, мне еще надо домой на минутку заскочить.
– Ну хорошо, только чтоб в девятнадцать ноль-ноль, кровь из носу, сидел у меня за столом!
Среди газет в почтовом ящике Андрей обнаружил пригласительный билет. Он прочитал пространное послание с просьбой посетить дом старого друга в день его рождения и задумался: что же подарить? Времени, чтобы пробежаться по магазинам, уже не было. Он открыл книжный шкаф, но перед глазами, как укор, встала Светлана. Она, пожалуй, ни одной книги не отдала бы… Тогда он вынул из шкафа чайный сервиз, приобретенный им совсем недавно и еще даже не распакованный, придирчиво глянул на себя в зеркало – борода вроде еще не выросла – и поспешил к Гокадзе.
Андрею открыл дверь сам хозяин и, великолепно-важный, с довольной радушной улыбкой, стал знакомить его со своими гостями.
Здесь собралось почти все конструкторское бюро, были сотрудники планового отдела, знакомые Андрею по работе.
Полный мужчина с лунообразным лицом протянул Аргунову руку:
– Стратостат.
– Как? – не понял Андрей.
– Стратостат Максимович. – И под общее оживление пояснил: – Назван в честь первого полета советского стратостата. Как вам это нравится?
– Гордитесь! Такое редкое имя!
– А еще я знаю женщину, которую зовут Турбина. Не верите? Честное слово. Турбина Тарасовна. Взбредет же родителям в голову блажь, а ты всю жизнь за них отдувайся.
– Не переживай, дарагой, – успокоил его Гокадзе и протянул бокал: – Наполнил без твоего разрешения. Не возражаешь?
– Считаю, ты неплохо меня изучил, – с притворным вздохом ответил Стратостат. – За что пьем? Ах да, за именинника…
Гокадзе поднял руку:
– Минуту внимания!
Многоголосый шум за столом стих.
– Друзья, – начал Гокадзе, – сегодня много пили за мое здоровье и пожелали мне столько лет жизни, что если эти годы сложить вместе, затем разделить на всех гостей, дорогих и всегда желанных в моем доме, то на каждого достанется по сто с лишним лет. Я человек щедрый и с удовольствием поделюсь с вами!
Кто-то из почитателей вина принял последнюю фразу за команду действовать и хотел уже было приложиться к бокалу, но Сандро предупредительным жестом остановил их:
– Друзья! Среди нас находится летчик-испытатель Андрей Николаевич Аргунов. А ведь никто даже не предполагает, что с ним мы когда-то вместе начинали первые шаги в небо. Правда, летчик из меня не получился, а какой я инженер-конструктор – не мне об этом судить. Но сейчас не обо мне речь. Так вот, друзья, я поднимаю тост за повелителя того сверкающего чуда, которое мы видим в нашем мирном небе, за шеф-испытателя Андрея Аргунова и…
С другого конца стола подхватили:
– Желаем в здоровье бодрости, в работе скорости, в жизни вечности, в любви бесконечности!
Центр тяжести застолья переместился на Аргунова. Вообще-то он выделялся среди всех своей внушительной фигурой. Рослый, с богатырским разворотом плеч, коричневый от загара, и только в светлых зеленоватых глазах под рыжими бровями растерянность и недоумение: при чем здесь я? Но к нему уже тянулись рюмки и бокалы. От него требовали слова. Пришлось держать ответный тост.
– Дайте мне микрофон, – прогудел Андрей, хитровато подмигнув на пустой бокал, который тотчас же наполнили. – Давайте выпьем за то, чтобы оружие, которое мы производим, никогда не применялось бы по прямому назначению, чтобы мы возвращались домой не с позиций, а из цехов и чтобы мы, гражданские, никогда не стали бы военными!
– Андрей Николаевич, – к нему через стол наклонился Стратостат Максимович, – а скажите, испытатель – профессия или призвание?
Аргунов помолчал, соображая.
– По-моему, все-таки призвание, – наконец произнес он.
– А как же с ящиком?
– С каким ящиком?
– В который можно сыграть.
Аргунов засмеялся:
– Дурное дело – не хитрое.
И тут Андрей увидел ее – Ларису. Обрадовался, как старой знакомой.
– И вы здесь?
– Конечно. Я ведь правая рука Сандро Вартановича.
– Кем же вы у него работаете? – поинтересовался Андрей.
– Секретаршей.
Стратостат Максимович все допытывался у Аргунова:
– А как с космосом?
– Тихо! – засмеялась Лариса. – Испытатель дает интервью инженеру-конструктору!
Аргунову было приятно внимание девушки. Ради этого он готов был продолжить разговор с захмелевшим Стратостатом, но, чтобы не вдаваться в подробности, ответил:
– Космос еще себя покажет.
– Миллиарды бросаем, а ради чего? Чтобы доказать, что земля имеет форму шара? На этот счет уже давно сказано: «Если хочешь убедиться, что земля поката, сядь на собственные ягодицы и катись…»
– Вот и катитесь, – тихонько заметила Лариса и обратилась к Аргунову: – Давайте-ка лучше танцевать!
– В самом деле, какой праздник без танцев?!
Загремел магнитофон.
Аргунов неуклюже переступал ногами, а Лариса так и носилась вокруг него. Волосы ее рассыпались и касались его лица – нежные, мягкие, щекочущие.
– Можно подумать, что вы всю жизнь только танцами и занимались, – не то упрекнул, не то похвалил ее Андрей.
– Вы угадали, я с детства люблю танцевать. А после школы даже проучилась полгода в хореографическом училище…
– Отчислили?
– Нет, сама ушла. В жизни надо иметь стабильную профессию.
– Стабильную?
– Ну да. Чтоб не зависеть от случайностей. А то моя подруга ногу подвернула – и прощай хореография. Нет, я решила стать конструктором. Правда, сейчас я всего-навсего секретарша… – Она кокетливо взглянула на Аргунова: – Это вас не шокирует?
– Ну почему… – замялся он, – каждая профессия…
– Не каждая! – перебила Лариса. – И я уже пыталась поступить в институт. Но… не прошла по конкурсу. Ничего, – тут же заверила она, – на будущий год обязательно поступлю.
Танец кончился, и они, разгоряченные, отошли к окну.
Аргунов закурил, хотя курить и не хотелось. Посмотрел в небо. Оно все серебрилось звездами и только в одном месте чернело пустотой, будто кто захлопнул в небе окошко. Правда, приглядевшись, и среди этой черноты он увидел одинокую звезду. Она будто подмигнула ему, спрашивая: «Плохо, когда ты один, вместе веселее?»
Снова заиграл магнитофон, и Ларису пригласили на танец. Она рванулась навстречу пригласившему, но тотчас обернулась.
– Можно? – с виноватой улыбкой спросила она у Андрея.
– Конечно! К тому же я не умею танцевать по-вашему.
Он наблюдал за танцующими. Что за танец, черт возьми! Каждый наяривает свое. Не комната – гимнастический зал.
«Нет, я, кажется, становлюсь непримиримым скептиком», – подумал Аргунов и услышал за спиной:
– Скучаете? – Андрей обернулся: Стратостат Максимович. – Вижу, вы тоже не сторонник модных танцев? И что в них молодежь находит, не пойму…
Аргунов рассеянно слушал болтовню толстяка, а сам исподтишка наблюдал за Ларисой. После танца она направилась к нему, но снова заиграла музыка, и девушку перехватили на полпути. Аргунов разозлился на себя, не понимая, что это с ним, куда делись его былая решительность и непринужденность? Или время его ушло?..
Годы исподволь наносили удары. На висках начала пробиваться седина. Он немного огруз, раздался в плечах, в светло-зеленых глазах – спокойствие умудренного жизнью человека. В юности он влюблялся пылко, без раздумья, но так же быстро наступало и охлаждение. Идеальной девушки так и не находилось. И все-таки он нашел Светлану. Двенадцать лет их жизни пронеслись, как один миг… После нее он не мог даже смотреть на женщин. Но что происходило с ним сегодня, он не совсем понимал. Знал одно – что-то случилось.
…В этот вечер они долго бродили с Ларисой по городу, болтали о пустяках. Лариса очень смешно рассказывала, как ее принимал на работу Гокадзе.
– Понимаешь, какой мнэ нужен сэкрэтарь? – Она коверкала слова и отчаянно жестикулировала. – Мнэ нужен такой сэкрэтарь, чтобы на лету мух ловил. Началник еще только падумает, а он уже пишет приказ. Вот какой мнэ нужен сэкрэтарь.
– Ну и как же вы сработались?
– Так ведь он только так говорит, Сандро Вартанович. А вообще он человек добрый. Удивительно добрый. Даже неохота от него и уходить.
– А зачем вам уходить?
– Ну я же сказала – в институт поступаю. Нужно готовиться.
– Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь? – предложил Аргунов.
Не отвечая, Лариса схватила его за руку.
– Стойте! Сейчас я украду розу. Ждите меня здесь! – Она исчезла в темноте и вскоре вернулась. – Это вам! – Девушка протянула ему большую белую, поблескивающую росой розу.
– Спасибо. Первый раз дарят цветы мне, – сказал Аргунов, обрадованный подарком. – А вам часто дарили цветы?
– Часто, – ответила Лариса и смело поглядела Андрею в глаза, – а вот я – никому.
Они шли ночной пустынной улицей. Над головами маячили редкие неоновые фонари. Дома стояли, как темные глыбы, упирающиеся вершинами в звездное небо. Город спал, лишь кое-где горели уютные костерчики окон.
– А вот мы и пришли, – заявила Лариса и вздохнула: – Ох и попадет мне от мамы.
– За что?
– За то, что поздно вернулась. Знаете, какая она у меня строгая! Жуть!
Андрей держал ее руку в своей, не хотел отпускать.
– Но мы еще увидимся?
– Зачем? – Она гордо тряхнула головой. – Боюсь, как бы ваша жена…
– Я прошу вас… А жены у меня нет, только дочь.
– Бросила вас?
– Нет, умерла.
Лариса с испугом посмотрела на него:
– Простите…
– Значит, вы мне позвоните, ладно? Как только захотите увидеться…
– Хорошо, – ответила Лариса и попросила: – А подарок мой берегите. Роза быстро завянет, если вы о ней забудете.
– Буду беречь.
Вернувшись домой, Андрей аккуратно повесил на крючок куртку, прошел в комнату, включил торшер. Желтоватый свет разлился по столу. Андрей положил розу на стол и увидел, что она оказалась под портретом жены. Светлана нежно и доверчиво улыбнулась ему, словно благодарила за подарок.
Он поспешно убрал розу.
8
Волобуев разыскал Аргунова в кислородной комнате, смежной с гардеробной.
Андрей сидел на круглом стульчике, затянутый в зеленый высотно-компенсирующий костюм. Гибкие шланги, как змеи, обвивали плечи, руки, тянулись вдоль бедер к ногам, сверкали многочисленные замки-«молнии».
Игнатьич – кислородчик, пожилой рябой человек – тщательно подгонял на испытателе новый матерчатый скафандр.
– С обновкой тебя? – заулыбался Волобуев.
– Мучают, – проворчал Аргунов. – На старый ВКК [6]6
ВКК – высотно-компенсирующий костюм.
[Закрыть]срок гарантии истек.
Игнатьич, ловко подтягивая и завязывая капроновые шнурки, приговаривал:
– В вашем деле главное что? Главное – аккуратность. Высотный костюм, как и парашют, может всегда пригодиться.
– Да вот ни разу не приходилось воспользоваться.
– Парашютом? – быстро спросил Игнатьич.
– Нет. Парашют однажды меня здорово выручил. А то не издевался бы ты, Игнатьич, сейчас надо мной. Ой, да что ты меня так упаковываешь? Не продохнуть!
– Терпи, – бесстрастно сказал кислородчик и назидательно повторил: – С высотой шутки плохи. А ну как разгерметизация? Все, смерть! Помните – космонавты? Сразу все трое!.. Или Долгов, парашютист-испытатель. Мгновенно!.. А вы ведь каждый день там бываете! – Аргунов и Волобуев украдкой переглянулись, но от глаз старого мастера не скрылось ироническое выражение на их лицах, и он с обидой сказал: – Смеетесь над стариком? А того не разумеете: береженого бог бережет.
– Не обращай, Игнатьич, внимания на нас, непутевых, – примирительно сказал Андрей. – Вяжи, да покрепче, раз надо! – И повернул голову к Волобуеву: – А ты чего здесь?
– Пришел сообщить: тебя самолет заждался.
Аргунов даже передернулся весь.
– И ты молчал столько времени! Игнатьич, скоро? – Он нетерпеливо повел плечами.
– Сей момент, последний шнурок завязываю, – заторопился тот.
Сколько бы ни летал человек, сколько бы ни разглядывал землю с небес, ему никогда, наверное, не надоест это.
Каждый раз по-своему воспринимал пространство Андрей Аргунов. То, залитое половодьем красок, от нежно-голубых, подрумяненных у горизонта в предутренние часы, до фиолетовых к вечеру, оно казалось ему родным и понятным, то, нахмуренное тучами, зловещим и настораживающим. Оно было изменчиво, это бесконечное, бездонное, необъятное пространство.
Аргунов видел под собой крохотное расплывчатое пятно. Пятно было городом – огромным, шумным, окутанным дымом. В нем работали фабрики и заводы, лязгали трамваи, шептались листья, кричали новорожденные. Город жил своей обычной жизнью, и никому не было дела до одинокого самолета, забравшегося в самое преддверье космоса. А он, Аргунов, сидя в кабине, чувствовал себя немножко богом, взирающим на раскинувшийся под ним мир. Через полчаса он и сам превратится в обыкновенного грешника, а над ним, невидимый, будет кружить другой бог и, глотая осушающий гортань чистый кислород, мечтать о том, чтобы на земле после полетов освежиться кружкой резкого прохладного пива.
Испытатель развернулся, вывел двигатель на полные обороты и включил форсаж [7]7
Форсаж – дополнительная подача топлива для увеличения тяги двигателя.
[Закрыть]. Машину будто подстегнуло, и она понеслась все быстрее и быстрее. Впрочем, о нарастании скорости здесь, в герметически закупоренной кабине с ее микроклиматом, можно было судить только по приборам. В непосредственной близости от земли все мелькало бы в бешеном движении, высота же скрадывала это ощущение.
Лениво наплывают тучки с подплавленными золотистыми краями, медленно перемещаются запутанные петли речушек, плешинки полей и белые, словно припудренные, островки далеких горных вершин. Горизонт размыт и бесконечен. А вот и синяя полоска прямо по курсу. Это водохранилище, на котором стоит родной город. С высоты оно – всего лишь осколок неба, до обидного малый и невзрачный.
Вздрогнули стрелки – преодолен звуковой барьер. Легкая дрожь сотрясает металлический корпус истребителя. Стрелка махметра приближается к заданной цифре, за пределы которой переходить пока запрещено. Главный принцип в испытаниях – от простого к сложному. Постепенно, шаг за шагом, завоевывать, осваивать самолет. Кто пытается это осуществить одним разом, тот может непоправимо ошибиться. Какие наилучшие данные покажет самолет? Сойдутся ли они с расчетными? Тут спешить нельзя.
На машине кое-какие узлы усилены, но тем не менее при разработке задания ведущий инженер по летным испытаниям предупредил:
– Андрей, если что…
– Ясно! – перебил Аргунов.
«Если что…» Он знал, что в самолете установлен заключенный в бронированный колпак самописец, четко фиксирующий на ленте и скорость, и высоту, и перегрузки, и работу двигателя, и работу самолетных систем. Знал и другое: о самых значительных и важных деталях полета никто не сможет рассказать лучше, убедительней, наглядней, чем сам летчик.
Самолет продолжало трясти как в лихорадке. Казалось, тонны наваливались на острое щучье тело истребителя, доискиваясь слабого места. Машина мчалась, разрывая плотную стену воздуха. Вот и заветная скорость. Стрелка прибора застыла у той цифры, достичь которую было ему поручено на земле.
Аргунов записал в наколенном планшете показания приборов и, выключив форсаж, стал плавно прибирать обороты. Машина неохотно замедляла свой сатанинский лет.
Теперь, когда основная часть программы успешно выполнена, он мог, пожалуй, позволить себе небольшое «лирическое отступление» – попилотировать: ведь после разгона максимальной скорости – занятие довольно однообразное – следует выполнить сложный пилотаж. Здесь уже раздолье эмоциям. И вдруг он вспомнил о своем обещании Ларисе.
…Спустя два дня после именин она позвонила:
– Здравствуйте, это я. Не ожидали? А я взяла и позвонила. Не помешала?
– Нет, конечно! – обрадовался Аргунов. – Я изнываю от безделья! – Он обманывал: письменный стол был завален схемами. – Слушайте, откуда вы звоните?
– Из автомата, возле кинотеатра «Космос».
– Подождите меня там, ладно?
– Хорошо.
Ларису он увидел еще издали. Каких-то два парня уже вились около нее, пытаясь, видимо, познакомиться, но она не обращала на них внимания.
Аргунов подошел сзади, негромко окликнул.
– Ой какой вы… нарядный! – обрадовалась Лариса. – Но кожанка вам больше идет.
– Хорошо, теперь всегда будут надевать кожанку.
Лариса улыбнулась, и Андрей заметил на шее, возле уха, небольшую черную родинку. Раньше, когда волосы были распущены, родинки не было видно. Сегодня же у Ларисы высокая прическа – видать, готовилась к встрече.
– И куда мы пойдем? – спросила она.
– Куда? Куда хотите. В парк, в ресторан, в кино, на пляж, – начал перечислять он.
– На пляж! – подхватила Лариса.
– На пляж так на пляж.
Стоял жаркий летний день, и народу на пляже – яблоку негде упасть. И все-таки Аргунов отыскал укромное место – под высокой сосной. Правда, солнце здесь светило тускло, зато можно было спокойно поговорить. Лариса лежала на песке, и сухие хвоинки прилипали к ее мокрому телу. Она их стряхивала ладонью и смеялась, исподтишка разглядывая Аргунова.
– Какой вы загорелый…
Вдруг она заметила в небе белую змейку, начинавшуюся маленькой точкой.
– Смотрите, самолет!
– Наш брат, – улыбнулся Аргунов.
– Как я вам завидую, – вздохнула Лариса.
– А чему тут завидовать?
– Жизнь у вас красивая!
– А, это бывает, – протянул с усмешкой Аргунов.
– Что бывает? – спросила Лариса.
– Налет романтики.
– «Налет романтики», – передразнила она и вздохнула: – Вы такой рассудительный… А ведь летчики не бывают такими…
– Откуда вы знаете?
– Не знаю, а предполагаю. Правда, я вас никогда не видела в воздухе, может, и ошибаюсь. Вы хоть петли-то крутить умеете? Как это у вас? Мертвые петли.
Андрей добродушно расхохотался:
– Приходите завтра на это место часам к четырем, ладно?
– Зачем?
– Я покажу вам, умею ли я крутить петли.
– Приду! – обрадовалась девушка. – Вы специально для меня пролетите над пляжем? Да? А вам не влетит?
– Вы, кажется, тоже начинаете рассуждать?
– Вы мне сами говорили, что для этого зона имеется.
– Не беспокойтесь, пилотажная зона расположена как раз над водохранилищем.
– Хорошо, я приду. Обязательно!
…Сейчас Андрей вспомнил об уговоре и накренил самолет влево. Затем повернул его вправо, без труда отыскал желтоватую полоску – пляж.
Пляж был почти пуст, но Андрей не сомневался, что девушка там. Чтобы обратить на себя ее внимание, испытатель выполнил на малой высоте облет пляжа, а затем приступил к заключительной части программы.
Машина стлалась над самой водой, приближаясь к берегу, усеянному, точно ракушками, белыми и оранжевыми грибками, Аргунов уже различал людей. Пора! Синий водопад неба хлынул навстречу, и вот уже не видно ни земли, ни горизонта, только одна голубая беспредельность.
Машина ввинчивалась вертикально вверх – восходящие бочки, – пока наконец из промчавшегося в страшном грохоте стрелоподобного чудища не превратилась в едва различимую отдаленно рокочущую точку.
И вдруг кровавым глазом замигала красная лампа – аварийный остаток топлива. Аргунов с сожалением посмотрел на топливомер и, вывернув машину из перевернутого положения, взял курс на аэродром.
После посадки, наскоро заполнив дефектную ведомость, Андрей поспешил на пляж. Ларисы нигде не было. Странно, где же она? Он выкурил одну за другой две сигареты, взглянул на часы: время встречи давно истекло. Он направился к выходу и только теперь увидел ее.
Она бежала к нему навстречу. В светленькой кофточке, в коротенькой юбчонке, она была похожа на школьницу, такая юная и непосредственная. Подбежав, она встала на цыпочки и быстро чмокнула его в щеку.
– Ох, пока добралась… Народу в автобусе…
– А разве вы?.. Разве ты не была здесь? Не видела, как я летал?
– Правда? Вы летали? – Она так и подалась к нему. – Ой, простите… Ну да ладно, пролетите завтра, хорошо?
Андрей смотрел куда-то мимо нее.
– Вы не слушаете меня? А я действительно не могла прийти: столько работы. Потом подружка забежала… То да се. Новое платье показывала. Вы обиделись, да? Ну не надо, пожалуйста…
– Да ничего, пустяки, – отмахнулся он.
– Нет, вы чем-то очень расстроены. На работе что случилось?
– Ничего не случилось.
– Вы устали, да? Вы, наверное, много работали? – настойчиво допытывалась Лариса, участливо заглядывая в его глаза.
– Да, много работал.
Только сейчас Аргунов почувствовал, что он действительно устал. Не от работы. Еще от чего-то…
