Текст книги "Поднебесный гром"
Автор книги: Александр Демченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
25
Струев знал, что созданная аварийная комиссия не ограничится только разбором аварии, будет копать глубже. А раз так, то нужно обеспечить тылы… Если начнут шерстить, то, вероятней всего, начнут с бумаг, вот и надо прежде всего привести их в порядок.
Он нажал кнопку вызова диспетчера.
– Слушаю, – ответил по селектору мягкий женский голос.
– Наташа, почему не выполнили мое указание?
– Какое, Лев Сергеевич?
– Я просил, чтобы летные книжки лежали у меня на столе.
– Они и так на столе.
– Где?
– В штурманской.
– Тьфу! – Струев чуть не выругался: «Никак люди не понимают». – Сейчас же неси в кабинет начальника ЛИС! И пора бы давно знать…
Наташа принесла стопку летных книжек, положила их на стол и хотела уйти.
Но Струев задержал ее:
– Минуту.
Она вопросительно глядела на него, а он неторопливо раскрыл наугад первую попавшуюся книжку, и и по его лицу, минуту назад строгому, насупленному, пробежала едкая усмешка.
– Так я и знал. Вот полюбуйтесь… – Он швырнул на стол книжку: – Безобразие!
– А в чем дело, Лев Сергеевич? – Наташа недоуменно посмотрела на него.
Струев ткнул пальцем в пустой лист:
– Где поденная запись налета?
– Лев Сергеевич, это же в конце месяца заполняется…
– А летаем ведь каждый день.
– Всегда так делали, – пожала плечиками Наташа, – и Андрей Николаевич ни разу…
– Что мне Андрей Николаевич? – вскинулся Струев. – Теперь всю жизнь будете на него ссылаться? Выполняйте мои указания!
– Хорошо, буду заполнять поденную запись. Если успею, конечно. Сами ведь знаете – работы у меня и без этого хватает…
– Меньше будете по телефону трепаться. Телефон служебный, понятно? И предназначен для деловых разговоров, а вы – про кофточки, про сапожки…
– Лев Сергеевич, как вы можете? Я никогда…
– Было, было. Сам слышал. А теперь отвыкайте. Я не потерплю на ЛИС разгильдяйства и разболтанности. Идите!
«Ничего, ничего, – сам себе сказал Струев, когда девушка выскочила от него с навернувшимися на глаза слезами. – За требовательность меня никто не упрекнет. А может, еще и похвалят: дескать, держит людей как надо!»
Заложив руки за спину, он прохаживался по кабинету, припоминая, что он еще должен сделать, чтобы никакой комар носа не подточил… Копытин насквозь все видит. Его не проведешь…
К директору Струев испытывал двоякое чувство: уважение и страх.
Многое дал бы он, чтобы добиться его расположения, но как, какими средствами найти путь к сердцу этого немногословного сурового человека? Вечно у Копытина насупленные брови и отчужденное лицо, никогда от него слова ласкового не услышишь, хотя бывали моменты, когда теплели его плотно сжатые губы. Но это было так редко.
Струев считал, что Копытин все же уважает его. Как летчика уважает!
Даже отстраняя его от полетов за воздушное трюкачество, Копытин незлобиво говорил:
– Походи-ка по земле, остудись малость…
Директор был нередким гостем на летно-испытательной станции. Да что там нередким! Почти каждый его рабочий день начинался с ЛИС, особенно под конец месяца, когда от испытателей зависело выполнение плана.
Встречаясь со Струевым, он непременно здоровался с ним за руку, интересовался:
– Как дела, испытатель?
– В норме, Георгий Афанасьевич. Стараемся.
Приятно щекотало самолюбие, что директор не обходит его своим вниманием. Не у Волобуева или у Суматохина спросит: «Как дела, испытатель?», а обязательно у него, у Струева, а иной раз по имени и отчеству назовет. Совсем же недавно на общезаводской конференции по качеству директор назвал Струева в числе лучших летчиков-испытателей завода.
Струев уважал директора, но не понимал его. Герой Социалистического Труда, кандидат технических наук, депутат Верховного Совета… Да с таким авторитетом!.. Неужто завод – его потолок? Имея такие козыри в руках, шагать бы и шагать ввысь! Его и приглашали в министерство. Отказался. Ну не чудачество ли?.. Да, завоевать расположение такого человека… Надо стараться, очень стараться! А там, глядишь…
«Что еще проверить? – вспоминал Струев и вспомнил: – Медицинское обеспечение. Все ли там ладно? Заполняется ли как надо журнал медосмотра?»
Осененный этой мыслью, он прошел по коридору в дальний угол и толкнул дверь с надписью: «Врач».
Тамара Ивановна даже не оглянулась, чтобы посмотреть, кто вошел. Она перевязывала палец мотористу. Едкий запах йода вперемешку с запахом керосина наполнял кабинет.
Струев поморщился.
– Вы мне срочно нужны! – бросил он на ходу и скрылся в смежной комнате, где обычно проходили медицинский осмотр испытатели.
Через пять минут туда вошла и Колесова.
– Я вас слушаю, Лев Сергеевич.
– Что за богадельню вы здесь открыли? – резко спросил он.
– Не понимаю вас.
– Слушайте, бросьте ваши шуточки. Я не в бирюльки пришел сюда играть! Я вас спрашиваю: есть у нас на территории завода поликлиника?
– Конечно есть.
– Почему же, чуть что, люди сюда бегут?
– Ну и что из этого? Я врач, и мой долг оказывать помощь каждому, кто в ней нуждается.
– А я запрещаю, чтобы сюда ходили посторонние!
– По-моему, работники ЛИС здесь не посторонние.
– Вы слышали, что я сказал? Ваша обязанность – следить за здоровьем испытателей…
– Они у меня здоровы…
– А Суматохин?
– Лев Сергеевич, – мягко заметила Тамара Ивановна, – вы же сами знаете, радикулит – серьезное заболевание, и я не в силах что-либо…
– Короче! – перебил ее Струев. – Чтоб завтра Суматохин был на рабочем месте!
– Завтра! Нет. Не раньше чем через недельку…
– А самолеты облетывать кто будет? Дядя?
– Не знаю. Меня это не касается.
– А что вас касается? Что? Не слишком ли много на себя берете? Где ваш журнал медосмотра? Почему не все графы заполнены?
– Лев Сергеевич! – Колесова прямо и открыто посмотрела на него. – Что вы придираетесь? Хотите, чтоб я подала заявление «по собственному желанию»? Так и скажите. Работать на ЛИС тоже не сладко…
Струев усмехнулся:
– Почему не сладко? Сами же говорите: все у вас здоровы.
– Вот в том-то и дело. Какая у меня здесь работа? Измерить давление, записать в журнал? С этим любая медсестра может справиться. Зачем же тогда я шесть лет училась? Поработаешь год-два – и совсем дисквалифицируешься… Хорошо хоть, другие обращаются за помощью. А вы запрещаете…
– Да, запрещаю! – Струев захлопнул журнал и бросил его через стол Колесовой. – Во всем должен быть порядок! Пусть не приучаются, идут в поликлинику! А если вам делать нечего, – он развел руками, – ничем, как говорится, помочь не могу!
Тамара Ивановна постояла немного, подумала и вышла. Через несколько минут она снова вошла в кабинет и молча положила на стол заявление об уходе.
– Ну что ж, не возражаю, – сказал Струев и размашисто подписал заявление – он не мог простить Колесовой того разговора, когда она заявила: «Вам нужен не доктор, а ветеринар».
Пусть теперь покусает локти, раз такая работа ей не нравится. Пусть подыщет другую, более трудную…
До конца рабочего дня Струев наводил порядки, занимаясь «обеспечением тылов»: рылся во всевозможных документах, проверял, просматривал. Если находил хоть малейший непорядок, тут же, на месте, распекал виновных. Он понимал, что люди недовольны, даже слышал за спиной едкие, колючие намеки: дескать, чтобы по-настоящему узнать человека, нужно дать ему в руки власть, – но ни на что не обращал внимания. Время покажет, кто виноват, кто прав. А лучше уж с первых шагов дать понять, что новый шеф-пилот шутить не намерен.
Струев уже собирался уходить, как вдруг к нему вбежал Востриков:
– С каких это пор вопросами кадров занимаются?..
– Семен Иванович! – не дав ему договорить, воскликнул Струев. – Присядьте! Отдохните! Да галстук поправьте, вечно он у вас на боку…
– Ты галстук оставь! – закричал Востриков. – Зачем подписал заявление Колесовой?
– Ах, вон оно что… Зачем я подписал заявление? – Струев сделал ударение на «я». – Так ведь хотел, как лучше. У вас такие заботы на плечах: и служба наземников, и гараж, и вся наша станция – весь комплекс! Не хочется лишний раз вас беспокоить. Отрывать по пустякам. Ваше дело – завести механизм, а шестеренки пусть сами крутятся!
– А что она? – уже миролюбиво спросил Востриков – ему понравилось про механизм.
– Кто?
– Да эта… Колесова.
– Капризничает. Да вы не беспокойтесь, Семен Иванович, завтра одумается, прибежит, будет опять к нам проситься. Так всегда при новом руководстве: свой гонор хотят показать. Главное тут – проявить принципиальность. После сами одумаются. Суматохин ведь взял назад заявление? Взял. А будете каждому потворствовать – они вам на голову сядут.
– Это верно, – вздохнул Востриков и умоляюще глянул на Струева: – Но ты уж впредь не превышай свои полномочия, а то нестыковочка какая-то… Прежде чем что-то сделать, посоветуйся. Вместе решим…
– Нет уж, Семен Иванович, увольте…
Струев посмотрел в беспокойно бегающие за стеклами очков глаза Вострикова и решил пойти ва-банк.
– Кому мне сдать свой портфель?
Востриков передернулся.
– Э-э! Совсем того? – Он покрутил пальцем у своего виска. – Ох, не твой я отец, я бы тебе такую баньку задал за такие слова! Не ошибается тот, кто ничего не делает, понял?
– Я вас понял, но если я не оправдываю вашего доверия…
Востриков нетерпеливо повел плечами:
– Да ладно тебе…
– Нет, раз задели за живое, так выслушайте до конца. Мне этот портфель – тьфу! Я летчик! Понятно? А какой – судите сами. Вы вспомните, хоть раз в жизни я поломал самолет?
– А ты не хвастайся! – неожиданно вскипел Востриков. – Просто тебе везет. У тебя никогда еще не случалось в воздухе критических моментов! Еще неизвестно…
– Неизвестно! – перебил его Струев. – Разные ЧП случаются с теми, кто не умеет летать!
– Ну, Лев Сергеевич, это ты загнул. Что ж, по-твоему, Аргунов не умеет летать? Или Русаков?
Струев смутился, но тут же снова заговорил:
– А вы вспомните, я когда-нибудь летать отказывался? Смотрел на погоду? Капризничал?
– Хватит! – В голосе начальника летно-испытательной станции послышался металл. – Разве я тебя в чем упрекаю? Потому и взял к себе в заместители. А ты петушишься… Эх, молодо-зелено. Ну ладно, спустим на тормозах. Я тебе ничего не говорил, и ты мне тоже. Иди домой, отдохни…
– Слушаюсь! – по-военному прихлопнул каблуками Струев.
26
– Ты уже слышал? – вопросом вместо приветствия встретил Аргунова директор завода Копытин.
– Что?
– Русаков погиб.
– Не может быть! – прошептал Андрей, сжимая кулаки и чувствуя, как тяжелеет голова и тело наливается свинцом, как при перегрузке на пилотаже. – Не может быть!
Он вспомнил, как дней десять назад рано утром раздался длинный телефонный звонок.
– Алло, это квартира Аргуновых? Андрей, ты? Что у тебя там случилось? Почему молчал?
Андрей сразу узнал голос Русакова, звонившего из центра. Ответил сдержанно:
– Хвалиться нечем. Ты уже в курсе?
– Немного.
– Ну так слушай… Валера упал… Постой не горячись. Живой! – поспешил успокоить друга Андрей. – Тут другое… А, да это не телефонный разговор! Как-нибудь при встрече…
– Понял. Через недельку заскочу к тебе. Сейчас работы по горло.
«Через недельку…» Тогда он, помнится, подумал, что теперь уж так скоро, как в прошлый раз, он не отпустит Валерку Русакова домой, познакомит с Ларисой, похвастается сыном. Посидят вечерок, поговорят, повспоминают.
Столько накопилось в душе – все излить надо как на духу перед другом! И они припомнят первого инструктора, о котором Валерка, в ту курсантскую пору увлекающийся сочинительством стихов, написал: «И небо с багряной зарею инструктор, как знамя, вручил!», вспомнят первый самостоятельный вылет на легком, изящном самолете Як-18, который целому поколению летчиков проложил путь в небо. И уж, конечно, поговорят о сегодняшнем, о Волчке, о Струеве.
О себе Андрей скажет безжалостно, как открываются только перед другом. О том, что он, Андрей, совершил непростительную ошибку, из-за чего и поплатился Волчок…
«Поговорили… Повспоминали…»
– Крепись, Андрей Николаевич, – проговорил Копытин, – я знаю, Русаков был тебе другом. Что поделать? Такая у вас работа…
– Как это случилось? – тихо спросил Андрей.
– На полигоне при стрельбе эрэсами заглох двигатель. Надо было катапультироваться, а он решил спасти машину. Пошел на посадку, ну и…
– Когда?
– Вчера.
Андрей прошел в летный зал, опустился на диван. Он сидел, опершись о низкий столик, и сжимал руками голову.
Как больно терять друзей! Ни одна клеточка разума не верит в это, не хочет принять страшную весть.
Нет Валерки…
Руки нащупали в кармане смятую пачку сигарет. Андрей закурил, жадно втягивая в себя табачный дым, закашлялся.
– Русачок ты мой, – прошептал он.
Кто-то приоткрыл дверь, но, увидев одиноко сидящего Аргунова, тотчас же поспешно прикрыл ее. В коридоре раздавались шаги и приглушенный говор – это собирались работники летно-испытательной станции. Они наверняка уже знали о трагическом случае, но никто из них не смел нарушить одиночества Аргунова, все знали, что Русаков был для него больше, чем друг…
…Поезд еще не успел остановиться, как они спрыгнули на платформу тихого безлюдного полустанка и отправились в деревню.
Домик, где жили родители Валерия Русакова, находился у самой речки, на высоком крутом берегу. Он утопал в зелени, издали была видна лишь коричневая крыша и часть белой стены.
К подходившим к домику друзьям откуда-то из-под ворот черным комочком выкатилась лохматая собачонка и кинулась Валерке под ноги.
Он подхватил ее на руки:
– Дамка, Дамка, узнала!
Навстречу, причитая и охая на ходу, семенила старушка в цветастом фартуке.
– Это моя бабушка, – шепнул Андрею Валерка и отпустил собачонку, которая начала носиться по двору, переполошив всех кур.
Из окна выглянула худенькая моложавая женщина, как две капли воды похожая на Валерку, и вскрикнула:
– Сынок!
Юркнула обратно и выбежала на крыльцо, бросилась к сыну. Обняла, заплакала:
– Приехал, слава богу, приехал! – Спохватилась, заметив стоящего в стороне и неловко переминающегося с ноги на ногу Андрея: – А это кто? Твой друг? Вот и хорошо, вот и хорошо. Проходите в хату.
Друзья с дороги умылись, привели себя в порядок, и вскоре их позвали к столу.
У Андрея даже голова закружилась – так аппетитно пахло борщом. Аромат исходил из черного чугуна, стоявшего на краю стола. Домашний борщ!..
Никогда ничего вкуснее не ел Андрей в своей жизни: в детдоме хоть и неплохо кормили, но он не наедался, в спецшколе тоже ходил вечно голодный. Другим хоть посылки из дому перепадали с домашними гостинцами, а он даже писем ни от кого не получал.
С тоской примечал Андрей, как обнажалось дно чашки, жаль, хороший был борщ, но добавки, конечно, он ни за что не попросит.
Он наклонил набок чашку, чтобы аккуратно собрать ложкой последние остатки, но бабушка поспешила с добавкой:
– Давай, милок, еще подолью.
– Не надо, – неуверенно произнес Андрей и с удовольствием увидел, что его слова остались без внимания: чашка вновь наполнилась наваристым борщом.
Потом ели мамалыгу, щедро сдобренную свиным салом, а мать и бабушка даже не притронулись к еде, с нежностью наблюдали, как ловко уплетали кукурузную кашу их Валера и его товарищ. Ишь молодцы какие! Раньше у Валерки в чашке всегда оставалось, а сейчас и добавку подчистил. Видать, в дороге проголодались, а может, в военной школе кормят неважно.
– Как вас там кормят? В чашке остается? – полюбопытствовала бабушка.
– Ага, остается, но мы и остатки доедаем, – облизывая ложку, беззаботно ответил Валерка.
– Ой ли! – не поверила бабушка. – Ты же никогда не ел толком. Вот Андрюша, видать, хорошо кушает и в школе вашей, и дома. Потому и справный такой.
– У него дома нет, – объяснил Валерка.
– Как нету? – испуганно в один голос спросили мать и бабушка.
– У него родители при бомбежке погибли.
Мать подошла к Андрею, положила ему на голову руку:
– И нашего папку немцы убили. А ты живи у нас. Приезжайте всегда с Валериком, места хватит.
Ночью Андрей плакал. Никогда ему не было так жаль себя, никогда так остро не чувствовал он потери самых дорогих на свете людей, как сегодня. Он даже не предполагал, как это хорошо, когда есть родной дом, чугунок с борщом, когда тебя любят и жалеют.
– Ты чего, – к нему пододвинулся испуганный Валерка, – сон плохой увидел?
– Ага, сон… Если б сон.. А то один на всем белом свете!
– Не надо, ну не надо же, – растерянно уговаривал его Валерка, поняв, что творится на душе у друга. – У меня ведь тоже батяню… а я, видишь, не плачу. – А сам, не замечая того, тоже плакал.
– У тебя хоть мама есть, бабушка…
– И у тебя будут! Ты ведь мне теперь как брат. Понимаешь? – Валерка порывисто обнял Андрея, но, застеснявшись, тут же и отодвинулся от него. Помолчав немного, он с обидой в голосе произнес: – Тебе-то хорошо, ты вон какой здоровый, а я…
– Ничего, зато ты смекалистый. Вот и давай всю жизнь держаться вместе: твоя смекалка, моя сила.
– Давай!
Валерка привстал на кровати.
– Ты веришь мне, Андрей, веришь? Я стану летчиком, обязательно стану! Не техником, а именно летчиком! Добьюсь своего! Поймаю свою звезду!
– Конечно поймаешь…
– Понимаешь, я всю жизнь мечтаю об этом. Как только себя помню. У нас тут училище неподалеку, каждый день самолеты летают. А я лягу на траву и все смотрю, смотрю в небо. Готов, бывало, весь день пролежать. Бабушка у меня чудная. Как-то присела рядом со мной и спрашивает: «И когда они работают? Все летают и летают». «Это и есть, – говорю, – их работа». Не поверила: «Ты наговоришь». А в это время самолет вошел в пике – все ниже, ниже. Бабушка как закричит: «Ой, падает!» – и руки расставила, будто поймать хочет. А он выровнялся – и на петлю пошел. Бабушка аж за сердце схватилась: «Ох, думала, и вправду падает!» – Валерка вздохнул: – А в прошлое лето упал один. За речкой. Мы купались. Как припустились туда! Я быстрее всех прибежал. Гляжу – лежит на земле «ястребок». Весь целехонек. Только на пузе лежит. А рядом – я даже глазам своим не поверил – паренек, почти такой же, как я, прохаживается. Вид такой важный, а сам – цыпленок цыпленком. Комбинезон на нем, как на вешалке, болтается. Увидел меня, взгромоздился верхом на фюзеляж, как на коня, и смеется: «Видал наших!» Я по сторонам зырк – нигде вроде летчика не вижу. Неужели вот этот самый шкет и есть летчик, который с минуту назад кружился в небе?.. Только после этого, Андрей, я и понял, что тоже смогу летать. В тот же вечер дома заявил: стану летчиком! Бабушка так и ахнула, а мама, та не поверила: «Куда тебе такому!»
В ту ночь они долго не спали, рассказывая друг другу разные случаи из жизни, пока Андрей не взмолился:
– Ладно, летчик, давай на боковую.
Чуть свет Валерка толкнул Андрея в бок своим остреньким кулачком:
– Вставай, лежебока.
– Куда в такую рань? – недовольно пробормотал, приоткрыв один глаз, Андрей.
– Вставай скорей, чудо проспишь.
Они быстро оделись и убежали на речку.
Речка была маленькая, ее можно было запросто перепрыгнуть, но в одном месте она делала крутой изгиб, и там образовалось что-то вроде омута. В его темной воде плескались и колобродили мелкие рыбешки.
– Да ты не туда, не туда смотри! – крикнул Валерка и показал рукой на алеющий восток: – Сейчас пойдут!
– Кто пойдет? – не понял Андрей.
– Увидишь!
И будто по заказу, из-за леса вынесся самолет. За ним – второй, третий, и вскоре все небо наполнилось ревом, гулом, и, точно разбуженное самолетами, ударило по глазам выкатившееся из-за дальних бугров солнце.
Валерка, забыв о друге, жадно следил за самолетами, такими маленькими и юркими, походившими на игрушечные. Они весело купались в синем небе, выделывая самые разнообразные фигуры: петли, виражи, бочки, боевые развороты…
Так продолжалось до тех пор, пока солнце не поднялось в зенит. Потом все стихло так же внезапно, как и началось. Андрей обескураженно взглянул на Валерку.
– Ничего, скоро опять пойдут, – знающе объяснил тот. – В две смены работают. А мы пока пойдем попрыгаем в воду.
Андрей согласился.
Над омутом росло суковатое дерево, разбросав по сторонам свои корявые ветки. Здесь обычно и собирались мальчишки со всего села. Они хватались за толстую веревку, подвешенную за сук, разбегались, раскачивались и, разжав руки, прыгали в воду.
Валерка тоже прыгнул разок, хотя это занятие ему вовсе не нравилось.
– Не то, – сказал он и полез на дерево. С криком «Знай наших!» он солдатиком прыгнул в воду.
Андрей решил тоже попробовать, чтобы не отстать от друга, но когда он глянул сверху на зеленоватую воду, то понял, что напрасно залез: смелости не хватало разжать руки. Он внезапно обнаружил в себе боязнь перед высотой.
– Чего же ты, прыгай! – кричал снизу Валерка.
– Расхотелось, – как можно равнодушней, стараясь не обнаружить страха, сказал Андрей.
– Прыгни, ну прыгни! – просил, умолял и чуть ли не плакал Валерка, но у Андрея кружилась голова, и он никак не мог решиться.
Высота пугала, высота смеялась над ним… Нет, это смеялись мальчишки, свидетели его позора. «Ну и пусть!» Он молча спускался по дереву.
– Эх ты-и, а я-то думал, тоже летчиком станешь! – Валерка презрительно отвернулся.
– Надо же кому-то и техником быть, – слабо оправдывался Андрей.
– Самолетам хвосты заносить?
– А чем не работа? Силенок у меня хватит…
– Да как ты не понимаешь! – с болью в голосе закричал Валерка, и его худенькие, подгоревшие на солнце плечики затряслись.
«Плачет?» – удивился Андрей, и, странное дело, в него словно влилась отвага.
– Я ведь пошутил, Валера, – сказал он и быстро полез обратно на дерево. – Смотри! – С тяжелым вздохом Андрей полетел вниз.
Когда он вышел на берег, у Валерки блестели счастливые глаза.
– Ну если б ты не прыгнул…
Андрей снова, не давая себе опомниться, полез на дерево. Руки у него дрожали, когда он смотрел вниз, но теперь высота не казалась такой уж страшной, как в первый раз.
«Может, хватит, а?» – шевельнулось в голове, но он зашептал, как заклинание:
– Нет, прыгну, нет, прыгну! – и опять бросился вниз.
– Вот это молодец! Вот это по-нашенски! – бегал вокруг него Валерка. – А если б не прыгнул, так и знай, – дружбе конец! Терпеть не могу трусов!
