Текст книги "Книга Предтеч"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Так вот, играю я себе, значит, играю, ничего вокруг себя не вижу, а слышу – как токующий тетерев, и чувствую вдруг, что позади меня кто-то напряженно сидит, и это оказалась, надо сказать, Мушка. Последнее время меня просто пугает, с какой точностью она начала на меня выходить. Я смутился, – вдруг решит, что это я перед ней токую, а потому сделал вид, что ничего не замечаю. Но обошлось. Смотрела на меня горящими глазами, как, в свое время, психопатки – на Лемешева (мать рассказывала и теть Лида). Вообще говоря, меня любят запрячь в фортепиано, тогда играю на потеху почтенной публике все, от "Каховки" и "Бьется в тесной печурке огонь..." – до Армстронга (тут, понятное дело, старшие делают вид, что ничего не слышат) через "Старый клен" и "Подмосковные вечера" а также быстрые и медленные танцы. Не люблю, хотя никогда и не отказываю. А что касается Мушки, то девчонки вообще очень интересно в этом смысле устроены, и среди них даже сравнительно тупые порой непонятно чем очень точно воспринимают стихи и музыку. Ритуся устроена по-другому, музыку она ценит и понимает, к стихам рассудочно-равнодушна по убеждению, а в искусстве вообще ценит всяческую прозу с изощренно-мрачными мыслями: "Братьев Карамазовых"особенно Смердяковскую казуистику, вообще невообразимые философские выверты Достоевского, Брэдбери (это такой новый американский фантаст), Эдгара По, особенно "Путешествие Артура Гордона Пима" – и тому подобное. Теперь мне кажется даже, что история с "Доктором Фаустусом" – не вполне случайна. Друзья-то мы с Ритусей друзья, но кто может влезть в истинные ее побуждения, может быть, не вполне ясные даже ей самой. И если это так, то следует ждать разговора, в котором я неизбежно, при любом раскладе приобрету себе врага. Потому что я не умею врать, а Ритуся – человек изощренно-чуткий.

А к утру, когда закончились наконец мои недо-Менделеевские сны, мне приснилось другое. Как будто я знаю, что это наша квартира, и я теперешний, и мать с отцом совершенно такие же, только нет Танюши и жива бабушка, причем никого это особенно не удивляет. Только две детали дурные, не соответствующие: во-первых – нет недавно построенного дома за нашими окнами, и поэтому видно все аж до самой реки и даже дальше, а из-за этого воздуха и неба за окном кажется страшно много. Во-вторых – окна мне приснились на две стороны дома, чего на самом деле в нашей выгородке из бывшей коммуналки, понятное дело, нет. И ничего особенного в этом сне не происходит, просто небо очень уж мрачное. Страшно мрачное. Оно затянуто тучами настолько плотными и серыми, что в комнате царит сумрак, и по фону этой железной, тяжко-серой завесы наползают тучи еще более темные, совсем черные, и становится еще темней, темно, как скверным ненастным вечером, только еще хуже, потому что в ненастье помимо напряженности есть еще и разрядка ее дождем или же ветром, а тут ничего подобного нет и в помине. Одно только все усиливающееся, давящее ожидание чего-то бесконечно-ужасного, непоправимой, неотвратимой, неописуемой катастрофы. Ожидание, как у привязанного к пыточному столу. Почему это нельзя войти в свой сон? Этого жаль уже хотя бы потому, что наяву никогда почти не бывает такой интенсивности переживаний. С этой точки зрения я опять-таки могу понять наркоманов: чем плохо ждать такой вот катастрофы наяву, краем сознания, за-сознанием зная все-таки, что ты властен над своим пребыванием в этой обстановке. В не слишком глубоком сне человек, будучи частью какого-то мира, в то же время является его творцом, богом, магом и вот еще недавно вычитал подходящее слово: "демиургом". Может быть, – именно способность в реальности творить миры по своему вкусу как раз и можно назвать "счастьем"? Счастье, просто неосознанное большинством. Есть наркотик. Есть сон. А есть искусство, когда человек хотя бы на бумаге или на пленке творит мир по своему божественному произволу и в соответствии со своими же правилами... Вот только до чего же однобоко такое вот творчество по сравнению с истинным, недоступным мне Умением Видеть Сны. Что ж говорить тогда о великой способности повелевать случайностями, переносящими в любой желаемый мир? Разнообразие!

IX

Ура! И впрямь – светло-светло карие, скорее даже темно-медовые, широко расставленные, длинные. Веселые – черт его знает почему, издевается наверное... Страшное дело, сам подошел, состряпав какой-то совершенно вздорный к тому повод, аж вспоминать стыдно, чуть ли ни что-то общественное, глянул – и все только для того, чтобы глянуть. А она? А хоть бы что, – смотрит прямо в глаза, головку, эдак, то к одному плечику, то к другому, и н в глаза улыбается, ни малейших рефлексий. Неужели же все-таки провокация? Ну и пусть. Все равно ее смех, ее веселье, прямо-таки брызжущее из ее оригинальных глаз пузыриками шампанского газа, поднялись прямо в голову и сделали ее пустой и легкой, веселой и бездумной. Я почувствовал, как рожа моя расплывается в глупейшей из улыбок, и отчетливо вспомнил некоего первобытного удальца из сказки Киплинга после его неожиданной встречи с женщиной. Вот так ото вот! Я не решусь продолжать и, откровенно говоря, попросту не знаю, как это делается. Она бы решилась, – это уж точно! – но так не полагается, обычай не велит. А, кроме того, зачем? Проклятый вопрос и тут поднимает змеиную голову своего "з". Что даст нам всякое-такое-этакое кроме пробуждения Великой Свиньи в лучшем случае? Это я про себя, но мне что тогда прикажете делать? Тот самый выход? Неприемлемо, потому что уж слишком легко и, следовательно, заведомо скверно. А что другое? Ведь и речи не может быть о сколько-нибудь "далеко зашедших" отношениях между нами не может быть и речи. Бывает, да! Но я ни разу не слышал, чтобы это кончилось не благополучно даже, а просто мало-мальски прилично. Не было такого, либо же удачные случаи скрываются намеренно. Умный, да? А совсем мозги отключит, так куда денетесь? Такой вот простой вопрос, а на самом деле является равнодействующей аж трех противоречий: с одной стороны бессмысленно, с другой – чревато неприятностями и грязными переживаниями, а с третьей – все равно ведь придется, никуда не денешься. К этому добавим, что деваться-то вовсе никуда и не хочется, – это между прочим.

Самое главное – в голову неожиданно пришел подход к той моей формалистике. И, понятное дело, оказался страшно простым и очевидным. И, само собой, я теперь хлещу себя ушами по щекам и не понимаю, что тут было непонятного с самого начала? Ведь-все-же-очевидно-и-не-могло-быть-по-другому. Теперь предстоит, откровенно говоря, страшно приятный и более всего любимый мной этап, когда идея оформляется в реальный аппарат, в действующее правило или решение. Мне искренне жаль людей, которым незнакомо наслаждение этого рода. Удивительно все-таки, как особого рода "чуть-чуть" приводит в действие мертвые, неподвижные до той поры массы и силы, причем кое-когда – огромные силы, колоссальные массы. Причем это относится почти ко всему. Сама по себе идея – это чаще всего одна только мысль, которую можно выразить коротенькой фразой, почти что одним словом либо же примитивнейшим рисунком, а из нее! Уверен, – теория относительности, нейтронная цепная реакция, дарвинизм, концепция биосферы развились из таких вот крохотных информационных клочков, обросших впоследствии словами, фактами "за" и "против", книгами, технологиями, бомбами, политикой и прочим. Есть рисунок, мертвая копия с чьего-то лица, ученическая поделка, но приходит мастер, делает два штриха, и рисунок обретает жизнь, характер, начинает смотреть на тебя с листа бумаги. Нажимается кнопка, – и включается огромный механизм, взлетает огромная ракета, начинается атомная война. Говорят, что есть сейфы, вскрыть которые – задача сложнейшая, почти неразрешимая, но вот приходит тот, кто знает шифр, и дверь толщиной в метр спокойно открывается. А не так ли и мы очень часто ломимся изо всех сил, добиваясь чего-то своего, когда на самом деле и всего-то нужно знать, где сделать мазок? Не слово даже, ведущее к теории относительности, а почти исчезающее "ничто", приведшее к слову. Может оказаться так, что все наши машины – только сон невежественного разума, а для удовлетворения всех мыслимых и немыслимых желаний достаточно ничтожных действий, выводящих из равновесия огромные, дотоле неподвижные силы. Тяжелый квант, ударивший по хромосоме древней обезьяны, стал, быть может, причиной человека и всего, с ним связанного. Таким образом главной задачей на этом этапе становится общий способ нахождения таких вот "особых точек" и способов воздействия на них ( а это не одно ли и то же?), а судя по всему, при всей внешней разнородности ситуаций, разницы особой тут не будет, и унифицированный подход (ого-го!) кажется тут принципиально-возможным. И – либо умение человека находить "особые точки" и "мазки", либо – создание машины, устройства, своего рода "лупы", позволяющей находить такие вещи. Самое смешное, что в этом плане нынешнее время – промежуточное. Устройств таких ЕЩЕ нет, это ясно, зато "рациональный" подход, признание за истину только того, что можно выразить словами, УЖЕ успели уничтожить жалкие крохи чисто опытного знания, когда внешне бессмысленные слова и действия приводили все же к результату. Так что столь ли уж бессмысленна бытовавшая буквально у всех народов магия? Как-то эти мысли связаны с моим покуда несуществующим "многомерным" кристаллом, только я пока не знаю – как. Не буду думать, потому что есть более близкие задачи, а на эту тему пусть думается само (а у меня такое еще как бывает!).

Сегодня папаня проводил со мной душеспасительную беседу. Я сижу, пишу, считаю, и слышу вдруг:

–Ты чего это носом шмыгаешь?

–Разве? Прости, ради бога, увлекся, сам не замечаю. Извини, если помешал.

–Хы... Помешать он не хотел. Что-то, смотрю, умничать стал больно много в последнее время... Смотри!

Я, понятное дело, молчу, потому что говорить что-нибудь в ответ в подобных случаях, – дело, скорее всего, вредное, но и молчать, оказывается, надо уметь:

– Ты чего это не отвечаешь? В книжках своих отцу грубить выучился? Отли-ичник, – это он протянул с особенной издевкой и изволил поднять на меня прозрачные глаза, – а какого хрена тебе учится-то, спрашивается? В фезеу алгебры с геометрией не надо, а в институте тебе делать не хрена, на шее моей лишних пять лет сидеть... Дурак я, согласился, чтобы ты в восьмой класс шел! Спос-собности у него! Умный он очень, забывать стал, хто его кормит... Я из тебя мозги-то лишние живо повыбиваю, похами еще!

А обозначает это всего-навсего, что папаня у меня вполпьяна, а добавить либо нечего, либо уж совсем никак нельзя. Пьяный он ничего, трезвый – тем более, под хмельком, когда только начинает пьянеть – так и вообще душа-человек, но вот так, когда хмель начинает проходить... И глаза прозрачно-насмешливые, злые, как у потерянного человека, и тогда жди либо монолога вроде нынешнего, либо тихого сидения где-нибудь в углу, когда он просто наблюдает за всем происходящим, молча, но так, что все и у всех валится из рук, да изредка подает реплики такого сорта, что только диву можно даться, откуда столько злой, змеиного шипения исполненной мудрости берется у обычного русского слесарька, довольно даже добродушного в обычном состоянии. Будь он сегодня трезвый, так вместо сегодняшнего разговора было бы, скорее всего ненатужное молчание, либо же что-то вроде:

–Ну че ты все читаешф, а? И как только голова не заболит... Врут ведь все... Ну выучишься ты, инженером каким будешь, – так што? Денег будешь много зарабатывать? В начальники выбьешься? Денег, как у работяги, а в начальники, знаешь, тоже... Летят они по времени. До самого низу, и ты скажи, – ни один не зацопится... Выучисся, – а молодость-то и прошла, другие будут девкам подолы задирать, а ты – над книжками сохнуть. Потом состаришься, сам скажешь, – вот, мол, дурак был... Потом помрешь, как все, ученые и неученые. Одинаково...

Я не в осуждение: то, что он говорит, – очень неглупо и правильно, но только в тех пределах, которые он установил себе сам. Правильно, если то, чего стоит добиваться – только деньги и власть... А, что говорить! Ну, а насчет сидения на его шее, – так это он и вообще зря: я даже на дневном отделении прокормлюсь, руки у меня не хуже его, а если чего выдумать – так и подавно. Мои вещички идут нарасхват, будь то зажигалки или поршневые кольца. Или радиоприемники (кстати теперь, с кристаллами, может особенно здорово получиться, – но это потом). Единственное, с чем никак не поспоришь, так это "потом помрешь": если я ничего больше не пишу о неизбежности смерти, то это не значит, что я не думаю на эту тему постоянно. С этого начался мой дневник, но это никуда не делось и совсем не прошло, постоянно живет во мне и присутствует во всех моих мыслях и делах. Я думаю, – смерть просто анахронизм, устарелое явление, потерявшее свою прежнюю положительную роль. Человек – уже не чисто-биологический феномен, как биология не сводится к чистой химии. Смерть абсолютно необходима для эволюции, для развития жизни, но разумному существу или сообществу разумных существ смерть не нужна. Я, понятное дело, имею ввиду только неизбежную смерть, пережиток биологии, потому что абсолютное бессмертие, будь даже оно возможно, обошлось бы слишком дорого и могло бы стать, в конце концов, просто тягостным. Утратив же перспективу неизбежной смерти, человек не потерял бы при этом ничего, обретя при этом невиданное достоинство. Этого нельзя отнести в полной мере к сексу, потому что он – основание любви.

А вот интересно, когда будущее человечество состояло из гаремов и одиноких молодых самцов, изгнанных из семьи, можно ли считать овладение похищенными женщинами – изнасилованием? Или она жаждала похищения не меньше похитителя – неважно, какого? Свершился факт умыкания, – и все, женщина становится уже "его женщиной", вроде бы как насилие ложится в основание "любви" и никак ей не мешает. В этой жизни и в этом мире это было бы отвратительно глупо и вредно, но в тех условиях я бы обязательно ее похитил. Почему-то именно ее. Красивая? Лично мне кажется очень красивой. Умная? Если и так, то очень не по-моему, и уж куда ей до Ритуси. Это непонятно и напоминает очень сильно мысли магнита, обрети он разум и начни давать рациональные объяснения для своего тяготения к железу. Это сейчас я такой умный. А давеча, стоя перед ее светлыми глазами, наличия башки почти и вовсе не чувствовал, а просто ощущал, что меня поднимает вверх. Без рационального объяснения. Женщины в среднем глупее мужчин, но инструкции, заложенные в них Тем, гораздо сложнее и подробнее наших, а это, как показывает практика, надежнее и сильнее интеллекта в большинстве ситуаций. Мы склонны обдумывать жизнь и оценивать жизненные обстоятельства, как условия некой задачи, – они со всем своим мозгом представляют собой часть этих обстоятельств и воспринимают истинное устройство мира непосредственно. Поэтому мы только думаем, что способны обмануть женщин словами, а на самом деле это почти невозможно, если их предварительно не обманет Тот Самый Инструктор, хотя, надо сказать, последнее время и в сильно изменившемся мире, он проделывает это все чаще... А так, в нормальном состоянии, они под любой одежкой знают наши истинные цели, которые, кстати сказать, весьма незамысловаты и достаточно немногочисленны. И правило самое первое гласит: "Болтающий упорно никогда не действует вопреки своим интересам." И даже не больно-то интеллектуальная девчонка в определенном смысле умнее нас, и оттого интересна. С этой точки зрения в испорченной женщине искажается не мораль даже, достаточно-произвольная и зависимая от моды и обстоятельств, а действие незаменимых, жизненно-важных для общества программ Того. По непоправимости своей это может сравниться, разве что, только с наследственными болезнями. И опять-таки судьба моя печальна: склонность во всем разбираться не способствует любви, а поскольку склонность эта во мне развита явно чрезмерно, то и противовес ей в лице Великой Свиньи предполагается соответствующий. Килограмм на триста. Или триста пятьдесят. И, само собой, таких размеров свинка не может не обеспечить мне веселой жизни впоследствии, да уже и сейчас...

Сегодня проведывал кристалл. Техника моя (тьфу-тьфу) работает безукоризненно, но тут-то я и обругал себя дураком; и с какой это, спрашивается, стати я стал выращивать именно кубик? Гораздо более рациональной с точки зрения дальнейшего использования в качестве источника энергии была бы цилиндрическая форма. Ничего, кристаллик пока невелик, и дело является вполне поправимым. А цилиндрический кристалл сможет одновременно являться и запасом энергии, и основой "ротора" своеобразного электродвигателя. Интересно было бы также попробовать электролиз воды с последующим сжиганием в ракетном двигателе. Соответствующие книжки по конструированию летательных аппаратов я уже раздобыл, но теперь уже и не знаю... Откровенно говоря, все мысли мои теперь уже в том, следующем кристалле. Великий грех не доводить дело до конца, но и упорствовать с разработкой и выпуском заведомо устаревших морально изделий – дело тоже не больно-то умное. Если же получится сделать, то заранее интерпретировать его качества я не могу; так для чего, спрашивается, я его делаю? А интересно! Может быть, он сделает относительной мою массу? Будет одновременно существовать и здесь, и не здесь? Будет находить сингулярные точки в окружающей обыденности и вдохнет в косность окружающего мира? Особенно хотелось бы, конечно, последнего, но у меня есть серьезные основания предполагать, что все перечисленное и многое еще суть ОДНО И ТО ЖЕ. Посмотрим, потому что формальный аппарат уже на подходе. Страшное дело может получиться, потому что объект единый по любому признаку можно "ударить" или "толкнуть" таким образом, что любая часть его, по выбору, будет оторвана и "улетит". Единственное требование – это достаточная n-мерность объекта, чтобы ЛЮБУЮ его часть можно было представить в качестве внешней. Это относится, например, ко всем почти болезням. Интересно, а как обстоит дело с дефектами? А так дела остается копейки:

1.Представить объект в качестве соответствующего множества.

2.Взять измерение, в котором нежелательная часть окажется "снаружи".

3.Определить обобщенную силу и место приложения "толчка".

4.Перевести, чем такой толчок будет являться в реальности.

И привет! Естественно, где "минус", там и "плюс", но вот физического смысла такого вот "сверхсложения" я, естественно, не могу себе представить (А так все про-осто!). Хихикс. Зачем мне все это надо? Чтобы обрести Могущество, Разнообразие и Достоинство, – которое, по сути, есть независимость, – и передать его всем. Независимость это когда можешь быть вместе с людьми, а можешь – отдельно от них, по собственному желанию. В гигантских массах народа каждый – сглажен, каждый – неразличим, в страшной насильственной тесноте от человека почти ничего не остается. Почему толпа делает то, чего по отдельности никто бы делать не стал? Наверное потому же, почему лемминги миллиардными массами бросаются в пролив. Когда человек слишком сильно погружен в массу себе подобных, в нем включаются механизмы самоуничтожения, предназначенные для своевременного снижения численности вида, когда становится очень уж тесно и появляется реальная возможность пропасть всем без исключения. Очевидно, города наши и, особенно, западные находятся на критических значениях этой тесноты, и кто-то уже режет соседа по коммунальной квартире, а кто-то организовывает банду просто так, от скуки, а третий – ныряет вниз с двенадцатого этажа на сухое место, норовя при этом угодить вниз головой, и появляется все больше пьющих женщин, а детей рождается все меньше. Пусть все, кто хочет, получат возможность исполнить все свои желания не за счет других. Могущество каждого – как основа, по которой будет виться чудесный узор любви – каждому, дружбы – каждому, сотрудничества – каждому. И часа одиночества, века одиночества, миллиона лет одиночества – каждому по его желанию, с возможностью в любой момент вернуться к людям. Я начну с себя и не откажу никому, если докажу, что может вообще существовать могущество, не требующее подчинения людей. Говорят, что теоретизировать легко, а вот осуществить на практике – много сложнее. Да, это так. До сей поры так было, но спрашивается, – если уж это так скверно, то почему никто до сих пор не занялся теорией осуществления (или – реализации, все равно) в общем? Заняться, а потом осуществить. Раз и навсегда. Если это так, то будущее человечества может существеннейшим образом отличаться от прогнозов даже самых смелых футуристов. Уход в Зазеркалье плоскостного видения мира... Может быть – безлюдная Земля, обитатели которой разбрелись по бесчисленным мирам своих осуществленных желаний. Не во сне, не в иллюзии, а в иной, желаемой реальности. Там бы Танюша была здорова, а исполнение моих желаний не могло бы испортить жизни Мушке. А Ритусе не было бы нужды желать страшной смерти этому миру (может быть, она даже и не ведает об этом желании). Могущество!

Кстати:

Пока ты

работал

ел

Серый или спал

паук

небо

заткал

И ни единый

из тех

кто жил

На это

внимания

не обратил

Но коль

заткано

небо

и сети

над

ним

Зачем

мы работаем

пьем

и едим?

X

–Слушай, – и лишенный малейших признаков смущения, насмешливый взгляд в упор, – у меня уже кожа горит от твоих взглядов.

Как тут быть, а? А я-то со всей наивностью желающего быть обманутым надеялся, что она ничего не замечает! Ну, опустил я голову, уставившись при этом ей на ноги и неизбывно-мрачным голосом:

–Прости. Я сам понимаю, как это глупо. Одно могу обещать, больше этого не повторится. Ты знаешь, что врать – не в моих правилах.

–Не выйдет. Здесь, – она обычным своим неуловимым движением погладила себя по ногам, – тоже кожа, а ты вылупился.

Мне не нужно было поднимать голову, потому что я и без того чувствовал, как она продолжает зырить на меня, добивая, дожигая, доламывая мои изглоданные останки. Чу! На голой, посыпанной пеплом равнине что-то зашевелилось и тронулось в рост. Я чуть прищурился и впился взглядом прямо в ее зрачки:

–Интересно все-таки, – почему это так тебя задело? Больше двух с половиной секунд подряд я на тебя не глядел, так не слишком ли чувствительная кожа?

И тут, наконец, в этих тигриных глазах мелькнуло что-то вроде тени. А зрачки ее то расширялись, то суживались, – этакая двустволка с переменным калибром, вот-вот выстрелит. Присутствие духа – великая вещь, и я с этой целью начал развивать свою мысль (наверное, самое любимое мое занятие):

–А кроме того, – меня же можно понять. И если бы ваша милость благосклонно позволила мне хотя бы смотреть на себя без опаски, я был бы счастлив.

И она опустила-таки, потупила постепенно глазки. И тут дьявол снова заставил меня нагнуться и, расширив ноздри, я втянул в себя воздух, ощутив, как пахнут ее волосы, и это оказалось очень с моей стороны непредусмотрительно... Будь я – это я, для меня, уверен, – не было бы загадок в этом существе. Но так как я, с некоторых пор, не вполне принадлежу к себе, у меня изменился взгляд, и в том, что раньше было ясно и понятно, открылись та-акие глубины! Согласно теории это есть признак поумнения, углубления взгляда на вещи. Классический пример трагического расхождения между теорией и практикой... А вечером, в довершение начал, за все свои грехи почувствовал себя в положении допотопного грабителя царских могил, который рыл-рыл, прятался-прятался, весь в прахе и поту от страха и усердия, дорылся ан ее уже ограбили. Лет, этак, семьсот тому назад. Короче, ломал я голову над формальным аппаратом, ломал, и вдруг, как это и обычно бывает – ба! Да вот же как надо-то! Да как просто-то! И над чем я тут голову ломал, непонятно? Да я уже писал про это... Короче – получил, полюбовался, проверил... Нет, ну прям в точку! Не придерешься, все результаты получаются (будучи интерпретированы) строго и точно. Я обрадовался, и, как это и характерно для самоуверенных умников наряду с ошибками "на ноль" при вычислениях, слона-то как раз поначалу и не приметил, сел рассчитывать кристалл, и за путался даже при расчете одной Полной Зоны. Стой, думаю себе, а не дурак ли я? Прикинул, и получилось, что для расчетов одной Полной Зоны мне потребуется два года расчетов вручную, причем без всякой гарантии безошибочности. А для мало-мальски сложного кристалла побольше – около десяти миллионов лет. Тоже, естественно, без всякой гарантии. На свете, я читал, существуют такие электронно-вычислительные машины, которые делают уже двадцать, тридцать и даже пятьдесят тысяч операций в одну секунду, но для меня их все равно, что нет, так что тут и обсуждать нечего. Поцелуем пробой, и пойдем домой. Двигатель на основе готового уже кристалла я давно уже обдумал: это будет принцип развертки, как в телевизоре, и уместно будет использовать интерференцию волн. Необходимый для этой цели лом с закрытой свалки "п/я n162" я добуду, а самым подходящим летательным аппаратом будет, пожалуй, мотопланер. Не сбили бы только.

Вчера не писал, потому что лежал совершенно больной. История произошла мерзкая, банальная, типичная и в банальности своей еще более мерзкая. На большой перемене Ритуся сцепилась с дураком Бабкиным, и не знаю уж, с чего у них началось, но когда я подошел, говорила, в свой черед, Ритуся. Как всегда, – глядя себе под ноги, и как всегда тихим-тихим голосом, монотонно и скучно:

–А ты зря высказываешь свое мнение. Оно никого здесь не интересует, хотя ты и самый здоровый. А знаешь, почему? Потому что ты дурак. Примитив. Нечто на урвне питекантропа, почти обезьяна.

Он побагровел, раздул ноздри, и уж открыл было пасть, чтобы как-нибудь погрязнее ее обругать, – и вдруг передумал. Успокоился, посветлел, зубы оскалил (это, значит, Толик Бабкин улыбаются) и довольно заблестел глазками:

–Ну и дурак, ну и что? Пусть первобытный, пусть тупой. У нас и дураки получше иных умников живут. Я-то не пропаду, а вот ты...– И он напоказ, с ног до головы оглядел всю кургузую Ритусину фигурку, после чего оскалился снова.– А вот ты со своей кожей, своей рожей и со своим драгоценным умом, – ты проживи! Кстати, дура-то может, и не пропала бы, сыскались бы охотники до бабы без претензий, а вот ты... Дура и не догадалась бы, какая она страшная, дуры всегда уверены, что лучше всех, а вот ты всегда помнишь, какая толстая и прыщавая. Ты! Чудо природы!

Надо признать, у него получилось: либо умнее, чем кажется, либо талант у него особый на это дело, либо... Либо у дураков тоже бывают прозрения. Ритуся опустила голову еще ниже, безучастно пожала плечами и ничего не сказала. А чего скажешь? Да, дурак, и тем гордится! А что дураки у нас парадоксальным образом процветают, так это он прав, а значит есть в нашей жизни что-то глубоко неправильное, если порядочное число дураков живут получше иных умных. Нет, я понимаю, что все у нас равны, и социальная справедливость, но все-таки умные должны делать более важную работу и жить соответственно по крайней мере не хуже. Но это теперешние мои рассуждения, а вчера у меня со злости в зобу дыханье сперло, и я влез. Вероятно, я никогда не научусь, и всю жизнь буду "влезать", куда не просят, и, понятное дело, я заикался вовсю. У моей памяти есть дефект: я плохо запоминаю, что говорю, когда разволнуюсь. Во всяком случае, я не пробовал тонко уязвить этого представителя низшего вида или облить его холодным презрением: это совершенно бесполезно, но, как оказалось, вдохновение такого рода вдохновение присуще и мне. Я прозаикался что-то насчет его сексуальных привычек молочной спелости и попал, – из радостного, торжествующего тупицы он мгновенно превратился в разъяренную гориллу. Это гораздо больше соответствовало его сути и оттого выглядело куда приятнее. Надо сказать, что он сильнее всех в классе и неоднократно это доказывал. Если бы он не обидел Ритусю, все, скорее всего было бы так же, как много раз прежде, но, очевидно, меняюсь и я. Переходный возраст прежде всего означает нестабильность, и, наверное, именно поэтому ярость перевесила обычную мою неспособность ударить человека. Пока этот дебил замахивался, я резко ткнул его открытой ладонью в нос. Он удивился, но ненадолго, потому что я хлопнул его ладонями по ушам, а ударом головой в подбородок – сбил с ног. Он не понял, встал и замахнулся снова. Тогда я ударил его в подбородок ладонью, ткнул в живот и свалил с ног какой-то судорожной подсечкой, пока он не успел восстановить равновесие. В третий раз я толкнул его двумя руками в грудь и сшиб толчком ноги. Это оказалось очень просто: несколько взаимосвязанных, не очень даже сильных ударов, и эта дылда валится, словно куль с навозом. Его сила просто ни разу не успела ему потребоваться. И все-таки это было ужасно, мне просто плохо стало, когда я увидел его залитую кровищей, удивленную, идиотскую физиономию. Наши обормоты, понятное дело, страшно меня зауважали, а я... я был на грани истерики. У меня даже сыпь появилась по животу, на шее и за ушами, а на душе гадко – так до сих пор. Но это еще не все неприятности, связанные с этой дурацкой дракой. Последовало, – нет, не ссора, может быть даже наоборот с одной стороны, – просто совершенно ненужный мне разговор с Мушкой:

– Она тебе нравится?

– Кто?

– Ритуся, не притворяйся, что ничего не понимаешь.

–Лап, честное слово – нет. У меня с ней... отношения, как со злым и интересным парнем.

–Да, рассказывай... Ладно бы просто вступился, а то весь затрясся и побледнел!

–Знаешь, кое-какие вещи нельзя прощать и вообще, с кем бы их в твоем присутствии не выделывали.

–Между прочим, он ей чистую правду сказал.

–А зачем? Что бы там ни говорили, а есть, есть никому не нужная правда. Обидная правда. Вредная правда. Наверное, есть даже лживая правда.

–Не морочь мне голову. Из-за меня, небось, в драку бы не полез...

–Не знаю. Если бы дело коснулось тебя, я бы его, наверное, просто убил.

–Экие мы грозные! Хотя, вообще-то... Говорят, ты классно его приложил. Интересно, где это ты научился так драться?

–Нигде. Наверное, доселе невостребованные врожденные способности.

Эти умственные словечки я проговорил подчеркнуто четко, почти по слогам, как будто специально заучивал накануне, а она смотрела на меня с таким уважением, что меня малость затошнило. Господи ж ты мой боже ты мой! Если бы ты был, то не допустил бы среди малых сих таких диких представлений о доблести. Избил человека, и в результате твой общественный ранг значительно вырос, ты стал куда более уважаемым человеком, чем тогда, когда принципиально никого не бил. Мы же, по теории, образ божий! И это еще одно доказательство, что его, к сожалению, нет, – во всяком случае такого, каким его описывают. Кто-то, помнится, написал, что человеческая история, по преимуществу есть история войн. Я задумался: а действительно! О чем писали бы историки, вынь мы из истории все войны, все восстания, все нашествия и все набеги. Ткни пальцем в историческое лицо и угодишь в великого завоевателя, которого его современники, понятное дело, величают Великим Полководцем, причем добро бы еще подданные и соплеменники, а то и враги его бывшие страсть до чего уважают такого вот специалиста по применению вооруженной силы. Или еще проще – Того Кто Лучше Всех Умеет Бить. По-моему, – так знаменитый Наполеон был ничуть не лучше Гитлера, но люди больше всех уважают именно специалистов по битью, а специалистам любого другого профиля по этой части до них далеко. Это сколько же надо было бить людей, чтобы они научились так истово и искренне уважать бьющих? Но болезнь зашла глубже: к небьющим никогда не бывает массового и при жизненного уважения. Если ты не бьешь, то, значит, ты слуга бьющего, может быть, – даже высокооплачиваемый. Еще бывают пророки, которые либо переходят в категорию бьющих, либо же не доживают до широкого распространения своих взглядов. А большинство неисправимо видит доблесть, успех и даже свидетельство силы не там: на что, черт побери, опирается этот великий завоеватель? На многочисленных, смелых, дисциплинированных, здоровых солдат. Ведь простейший же, на поверхности лежащий вывод! Сила – в обычаях, условиях и умениях племени, позволивших ему нарожать, прокормить, вырастить и воспитать множество мальчиков. В эффективности традиционной или вновь придуманной технологии и в хозяйственном успехе, элементарном везении в делах, в конце концов. Что без этого, длительного возрастания силы народа любой "Великий Полководец"? Генерал без армии. Так нет же, первый человек – это вождь, король, князь. А второй – жрец. Отсюда несколько неожиданный вывод: человек, решивший и умеющий подключиться к истинному источнику силы общества имеет хорошие шансы показаться безопасным для власть предержащих, а это увеличит его возможности. Причем, что характерно, общественное сознание в скрытой форме содержит это понимание: взять хотя бы миф о Прометее, но оно лежит за рамками обычного мышления. Хотя и племенное понимание такого рода требует гениального племени – греков. Самое страшное, если силу проявляют самые мелкие части целого, уран наилучший тому пример. Но понимание этого в ряду очень многого другого гарантирует власть мерзавцев еще очень надолго, если не навсегда. Люди, наблюдая ничтожную людскую каплю, сильную исключительно их силой, восхищаются могуществом мерзавца, он кажется им совсем особым, существом иной породы, богом. Кто-то, а я так прямо и вижу его лениво-хладнокровную, ухмыляющуюся физиономию, изменив единственную букву в известном изречении, выдал миру: "Битие определяет сознание." – а разве ж ему, миру, можно принимать натощак подобные принципы? От него от одного человек с более-менее тонкой шкурой способен покончить с собой, потому что по крайней мере до сих пор это было именно так. Правдой. Той самой подлой правдой, убийственной правдой и никому не нужной правдой того, кто, используя силу общества (другой-то у него просто нет!) куражится над ним. Среди многих десятков миллиардов людей, живших до меня, статистически-неизбежным было появление людей, которые были намного умнее меня. И они неизбежно задавали себе те же вопросы, и искали на них ответы, в том числе ответы действенные. Такие люди, в отличие от хитрых просто по условию не могли искать для себя положения бьющих, – это несвобода, мерзкие хлопоты и черная аура. И тем более они не могли желать служить мерзавцам. Как, хотя бы в принципе, они могли поступить? Я знаю об искателях Беловодья, Земли Обетованной, Эдема, той же Шамба-Ла, Монсольвата и т.п. (с год назад читал у проф. Ив. книгу с "ятями"). Другие, знаю, уходили в свой внутренний мир и со временем все отдалялись от общества, людской жизни, и, согласно легендам, даже и от человеческой природы – тоже: всякого рода отшельники, затворники, йоги, даосы и, в меньшей мере, монахи всех времен и вер. Второе требовало уже значительно большего по сравнению с первым интеллекта. А если проэкстраполировать? Неужели же не было такого, кто отыскал бы истинный путь за пределы человеческой природы? Скажут, – не та технология. Скажут, – нет той колоссальной пирамиды фактического знания и людского умения, по которой гений мог бы взобраться на истинную (выше нет!) вершину человеческих достижений. Некому и нечем было создать устройства для выхода в иной мир. Вряд ли это может служить возражением, поскольку даже громко сказанное слово может вызвать лавину, переместив тысячи тонн снега куда эффективнее всяких машин и без их применения, и то, что я называю "лупой" могло быть просто естественной частью мозга какого-нибудь гения. Могли же греки стесывать с глыб мрамора все лишнее ничуть не хуже, нежели все их последователи на протяжении следующих двух с половиной тысяч лет? Это – прямое доказательство колоссальной способности к нахождению "особых точек", а сама по себе вершимая с полным пониманием работа по превращению себя в Бога по понятным причинам не афишировалась. Человек, посвятивший себя истинной, найденной на основе внутреннего поиска магии, мог стать крайне асоциальным, даже больше, чем какой-нибудь йог-отшельник. А потом мог последовать целый ряд бессмысленных по отдельности слов и действий, после чего человек уходил в другой (не путать с "иным") мир либо же в соединенные миры. С этого момента человек перестает быть человеком, теория относительности в действии и пугающая аналогия с Вождями. Чем, по сути, отличается способность легко и свободно выбирать себе любое окружение от способности творить миры по своему желанию? А заодно от способности напрочь изменить самого себя? Ибо пастух, по праву силы севший на трон становится истинным царем. Боже, как скучно таинственное: значение точки всецело зависит от ее положения относительно других, но не может быть, чтобы у данной фигуры не было в этом месте точки. Геометрия чистой воды. Человек, самостоятельно или на основе изучения обрывков каких-то знаний становился нечеловеком сначала психически, а потом и по свойствам. Для меня это неприемлемо даже в случае возможности: я весь в людях.