Текст книги "Опасное задание. Конец атамана (Повести)"

Автор книги: Александр Сергеев

Соавторы: Залман Танхимович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Сомнения Омартая

Первым проснулся Избасар. Кто-то бил в стены землянки тяжелой слегой.

«Ух», – следовал удар. «Ух», – содрогалась землянка. За стены цеплялся ветер и свистел. Позванивало маленькое, в четвертинку, оконце. «Значит, шторм не стих», – подумал Избасар, вскочил и приник к стеклу.

«Ух, ух», – рассыпались на берегу серые валы. Еще сильнее, чем вчера, раскачивался Каспий. По небу тоже катились волны. И нигде никого, нет ни Омартая, ни его сыновей, а в землянке тяжело, с хрипом дышит Мазо.

Избасар дотронулся до его лба и отдернул руку. Лоб у Яна, как раскаленные угли.

За стеной чьи-то шаги. Избасар отскочил в угол, за дверь, и вытянул из кармана наган.

Вошел Акбала с пиалой в руках. Он попытался напоить Мазо, но у того крепко сжат рот.

Избасар спрятал наган, кончиком ножа разжал Яну зубы, и они с Акбалой влили ему в рот несколько глотков пахнущего полынью отвара.

– Ата сказал будить вас, еда поспела, – объявил Акбала.

Вскоре под навесом на кошме сидели Омартай, Избасар, Ахтан и Кожгали.

Жузбай притащил небольшой казан. От него несло таким сытным ароматом, что Ахтан от нетерпения заскрипел зубами. – Он никогда не думал, что обыкновенная баранина может так вкусно пахнуть, и с трудом удерживался, чтобы не оттолкнуть старика от казана. Слишком уж медленно выкладывал он на деревянное блюдо куски мяса. Зачем их выкладывать? Зачем?

Неотрывно, с загоревшимися глазами следили за руками Омартая и Кожгали с Избасаром. Они уже рвали мысленно зубами жирные куски, глотали их. От одного вида дымящейся баранины, от ее аромата сводило желудки и можно было захлебнуться слюной, даже головы слегка кружились, так хотелось есть.

Наконец, Омартай поставил блюдо на разостланный по кошме старенький дастархан, закатал рукава чапана и широким жестом показал на угощение.

– Ешьте, гости, не обижайте старого Омартая.

Три руки разом жадно схватили по куску мяса.

– Ешьте, – приговаривал старик, с удовольствием обсасывая кость. – Акбала, Жузбай, садитесь! Всем хватит. Не каждый день ловцам в сеть мясо попадает.

– Я, однако, ата, у вас останусь, – утолив немного голод, пошутил Кожгали. – Если у вас барашки сетью ловятся. Часто вы их так?

– Э, кто не имел баранов, тот их замучает пастьбой, – усмехнулся старик. – Не часто. Этого знакомый чабан привез. На рыбу сменял. Теперь из барашка лекарство сварю пополам с барсучьим жиром. Барсук уже есть.

– Лекарство? – удивился Ахтан.

– Хорошее лекарство выйдет, – подтвердил Омартай. – Вашего русского человека буду лечить, который зашибся, – и он бросил пытливый взгляд на Избасара.

– Помрет еще наш Яна! – вздохнул Ахтан.

– Не помрет, вылечу, – на губах Омартая усмешка.

Ее никто не замечает. Блюдо пустеет.

– Ешьте, ешьте, еще есть.

Позже, когда Кожгали с Ахтаном захрапели уже теперь на сытые желудки, Омартай стал рассказывать Избасару, как он около года назад перебрался в эту бухточку. Сообщил, что здесь рыбацкая артель, в которой он за сторожа, а сыновья работают ловцами, что поселок отсюда не так уж далеко. Туда к семьям ушли ловцы. Пока не стихнет шторм, они сюда не вернутся.

– Чего им здесь делать? На промысел не выйдешь, – развел руками старик, и его глаза как бы вновь обшарили Избасара. – А в Ракушах что у вас нового?

«Проверяет», – подумал Избасар. Он досадовал, что бухнул второпях про Ракуши. Шторм-то идет туда. Однако внутреннее убеждение подсказывало ему: надо рассказать Омартаю все, открыться. Иного выхода нет. Без его помощи до Ракуш не добраться: ни лодки теперь, ни припасов. Идти берегом – это наверняка попасть в лапы беляков.

И Джанименов жаркими глазами в свою очередь прощупывал каждую морщинку на лице Омартая, разглядывал его латаную-перелатанную одежонку, узловатые, расплющенные работой руки.

– Несладко живешь, сынок, – продолжал Омартай, – если перед штормом далеко в море пошел. Нужда, видать, заставила?

– Нужда, ата, иначе бы…

Старик положил на плечи Избасара руки:

– Говори, Избаке, кто русского стрельнул, зачем и откуда идешь? Почему маленький мылтык в твоем кармане лежит? – указал он на наган. – Может, ты красный большебек? – два зрачка впились в Избасара.

Это были глаза друга, а не врага, чуть водянистые стариковские глаза. Они не бегали по сторонам, не юлили, а смотрели открыто, с явным участием.

Избасар поддался им, поверил.

– Ты прав, ата. Не из Ракуши мы, красные большевики, аскеры мы. В Ракуши идем.

– Ой-бой, – обрадовался Омартай, но тут же спросил, прищурясь и перейдя на шепот:

– Если аскеры, показывай бумагу. Где твоя бумага?

Избасар снял ботинок и вытащил из-под стельки завернутый в промасленную непромокаемую бумагу, а сверху ее еще обмотанный клеенкой документ.

Омартай повертел его и вернул равнодушно.

– Откуда знаю? Совсем читать не могу.

Тогда Избасар достал спрятанную все в той же непромокаемой бумаге четвертинку газеты.

– Вот гляди, ата!

Омартай вскочил, заулыбался.

– Я этого человека знаю. Ленин его зовут. Он главный. А ты видел его? Ты его знаешь? По-русски за руку здоровался с ним? Он шибко большой? – засыпал старик вопросами Джанименова, и сам же отвечал: – Большой, конечно, а то зачем бы назвали так, а?

– Не знаю, зачем. Комиссар говорил, я не понял, – сознался Избасар.

– А зачем в Ракуши идете?

– Ленин послал. Он хочет Денику оттуда выгнать. Только, ата, молчи про это, пожалуйста.

– Кому не надо – не скажу. Омартай – сам красный большебек, у меня сын ушел к Ленину, Кайсаром его звать. Я тебе еще про Кайсара не сказал. Он старше немного Акбалы с Жузбаем.

И Омартай стал рассказывать. Глаза у него сделались жесткими, как и голос.

В поселке, оказывается, разместился взвод казаков Улагая. Офицер, который явился с ними, в первый же день приказал расстрелять двух стариков, а остальных жителей поселка выпорол.

– Всех? – переспросил оторопело Избасар.

– Я с Акбалой и Жузбаем здесь был, нас не выпорол. Еще хозяина промысла с родичами не тронул. А ловцов всех до одного стегал камчой.

– За что же?

– Э, сынок, разве бедняка спрашивают, за что его бьют. За бедность и бьют. А в этот раз за красных били. Кто-то офицеру сказал, будто бы ловцы в Астрахань на хозяйских причалках красных послали. Двух причалок тогда недосчитался офицер.

– А сюда он приходит?

– Чтоб ему подохнуть, собаке, чтоб его внутренности шакалы выели, – рассвирепел Омартай. – Приходил уже в шторм, вчера, значит, приходил. Меня за бороду хватал. Не знаю ли, спрашивал, про лодку, которая на Астрахань побежала. – Омартай вдруг секунду или две сидел молча, затем придвинулся к Избасару. – Погоди, не про вашу ли лодку он у меня узнавал?

– Кто знает…

– А ты где, в море уже, как удрал из Джамбая, назад повернул?

– В море.

– Хорошо, сынок, сделал, – Омартай сжал губы и долго сидел, перебирая по волоску реденькую бороду. И взгляд его в отсветах костра был сухим и жестким.

Среди расстрелянных был его брат, а среди тех, кто ушел на причалках в Астрахань, – старший сын Кайсар. Он-то и рассказывал про Ленина. Еще возле Ракуши один старый чабан рассказывал про Ленина Омартаю. Старик сейчас сидел и вспоминал поездку к этому акыну. Он пробыл у него несколько дней.

– Нам бы завтра, ата, уходить надо, – напомнил старику Избасар.

– Море не пустит завтра. Оно еще два дня никуда не пустит.

– Нельзя нам столько ждать.

– У моря свои законы. Из бухты не выйти.

– Выйдем.

Омартай подумал, вызвал Жузбая, отвел в сторонку и что-то сказал ему. Тот повернулся и пошел по направлению к поселку.

– Ловцов приведет, будем говорить, как помогать вам, – пояснил старик.

– А кого приведет? – повел опасливо плечами Избасар.

– Омартай знает кого, не бойся, – поджал обидчиво губы старик и пошел в землянку поглядеть на Мазо.

Вскоре он вышел оттуда растерянный и никак не мог нащупать скобу, чтобы закрыть за собой дверь.

У сидевшего под навесом Избасара упало сердце. Он кинулся к Омартаю.

– Что, Яна помер?

– Я, старый дурак, помер, – застонал Омартай и затрясся весь. – На, вытаскивай свой мылтык, стреляй меня, – рванул он на груди рубаху. – И Жузбая с Акбалой стреляй. Ты не сын Джанимена, змея ты, которую надо раздавить!

Избасар испуганно отступил.

– Опутал ты меня, как арканом, своей хитростью, – схватился в отчаянии за голову старик.

– Что с вами, ата? – тронул его осторожно за рукав Избасар.

Омартай отдернул руку.

– Объясните, ата, почему сын Джанимена в змею превратился, за что его раздавить надо?

– Еще спрашиваешь, иди Яна, русского друга своего послушай. Жар ему в голову кинулся и распахнул сердце, как юрту. Он сейчас красного матроса расстреливал. Ругал его, бил, песню за царя пел. Разве красный аскер за царя будет петь?

Избасар кинулся в землянку.

Мазо лежал с закрытыми глазами. По его лицу скатывались росинки пота. Джанименов взял Яна за руку. У раненого дрогнули веки.

– Это ты, Базар?

– Я.

– Где мы, в Ракушах?

– Нет, – и Избасар, наклонившись пытливо, вглядывался в гурьевского ловца. «Так кто же ты, Ян Мазо? В какого матроса ты стрелял?»

На виске у Мазо пульсировала тоненькая синеватая жилка. Веки подрагивали, но не раскрывались, между ними узенькая полоска.

– Базар, а Базар, – позвал раненый. – Так где мы?

– Лежи, лежи! – уклонился от ответа Избасар Джанименов.

Полоска между прикрытых век Мазо, как два лезвия ножей. Прежде не глядел на него так недоверчиво и настороженно этот казах, что бы это могло означать?

– Я сейчас опять видел себя белым гадом во сне… Это нас троих партия к Юденичу в тыл посылала. Долго мы там у смерти в лапах ходили. Вот во сне и вижу то время, хоть пропади, – тихо сказал Ян.

– Не говорил ты раньше об этом.

– Не приходилось. Сейчас говорю потому, что помру скоро, чую. Ты, Базар, вынь у меня из кармана партейный документ, отдашь Кирову, в собственные руки отдашь, слышишь, – приподнялся на локтях Мазо. Глаза у него округлились и уставились на Джанименова.

– Нету у тебя документа, Ян. В Астрахани тогда взяли его, сказали, – вернемся, отдадут.

– А я тебе документа не отдам, гадина. Ты мне ответишь, только отвернись, матрос, отвернись. Я тебя ругать буду, надо; и бить буду, только легонько, – Мазо дернулся, уронил голову и вдруг хрипло запел: «Вставай, проклятьем заклейменный», – в горле у него что-то булькало. Потом он начал петь «Боже, царя храни», но спутался и затих. Только руки его продолжали царапать грудь там, где должен был находиться заветный тайный документ, да незаметно то смыкались, то размыкались веки. Избасар с Омартаем переглянулись.

Когда они вышли из землянки, старик Омартай виновато сказал:

– Ты, сынок, забудь, чего я кричал. С годами волос белее, а язык, однако, длиннее бывает, а? – И он тронул Избасара рукой.

– Я забыл уже, ата.

– Вот и хорошо. А твой друг скоро на ноги станет. Я хорошее лекарство ему сварил, ох, хорошее.

Рыбница идет в Ракуши

Позже вернулся Жузбай, с ним двое. Один казах, один русский.

Все такие же лохматые тучи. Кажется, что они возвращаются и опять бегут со стороны моря. Одни и те же. Иначе откуда браться такому их несметному числу. И все так же долго и зло грызут берег тяжелые волны. И берег выгибается, стонет. Он похож на рваное кружево. Не может успокоиться Каспий, до основания расшатал его шторм. И все же к вечеру волны сделались чуть глаже. А к началу сумерек просторная причалка, очень схожая с рыбницей, с трудом выбралась из бухты, проскользнула мимо камней и заторопилась навстречу наполненной сыростью дали.

С берега причалке махали Жузбай и Акбала.

На ее корме находился Омартай. Так было решено вчера теми, кого привел Жузбай из поселка и чьему решению подчинился беспрекословно Омартай. Впрочем, он сам заявил:

– Пойти надо мне с красными аскерами. Одни они пропадут. Поймают их белые, спросят, кто такие? Скажут, ловцы, а таких ловцов никто не знает. Тогда их поставят к стенке, вот и все!

– Но вас тоже могут поставить, аксакал.

Старик, прищурившись, посмотрел на Ахтана и отрицательно покачал головой.

– Ты не знаешь Омартая.

– А все-таки?

– Я буду забурунский купец. Пойду от бая Аблая в Ракуши муку закупать. Как тот раз, – повернулся он к сидевшему рядом с Избасаром молодому русскому парню с веселыми, озорными глазами. – Помнишь, Иван, как тогда ходил?

Иван улыбнулся. Блеснули белые ровные зубы.

– На том и порешим, – сказал он и будто припечатал сказанное, хлопнув по колену широкой ладонью.

– Два раза я так ходил в Ракуши, – счел нужным пояснить Ахтану Омартай.

– Зачем ходил? – не удержался от вопроса Ахтан.

– Надо было, – коротко ответил ему старик.

Сейчас он вел рыбницу. На сетях лежал Мазо, около него дежурил Кожгали. Мазо сначала хотели оставить на попечение Жузбая и Акбалы в землянке, но передумали. В землянку могли заглянуть улагаевцы. И потом обратный путь в Астрахань. Кто знает, как он сложится? А Мазо опытный моряк, к тому времени он будет на ногах. Омартай продолжал лечить его своими лекарствами.

В версте от берега валы преуменьшились еще, но усилился ветер. Парус ловил тугие струи, выгибался горбом и гнал рыбницу в гущу сумерек. Они уже накрыли землянку. Теперь вокруг лодки остались только плотные, манящие ступить ногой волны. И еще остались тучи.

Так прошла ночь. Перед утром потеплело, со стороны моря пришел туман.

– Хорошо, совсем хорошо, – потирал довольно руки Омартай.

Избасар перебрался на нос, лег там и ловил малейшие шорохи впереди. Туман густел. Позже, когда солнце разорвало его на клочья и погнало вверх, рыбница уже стояла у длинной песчаной косы. Там, шлепая босыми ногами по мелководью, ловцы грузили рыбацкой снастью, мешками, бочками с пресной водой причалки, рыбницы, лодки. Они торопились на промысел. Много раз наблюдал Избасар эти сборы, привык к ним так, что перестал замечать. А сейчас снова знакомая с детства отмель бухты, прилепившиеся к берегу домики и распахнувшийся простор Каспия ударили в самое сердце, всколыхнули прошлое.

За тем вон бугром, похожим на сытый верблюжий горб, если идти весь день, ночь и половину дня еще по берегу, затем круто повернуть от моря – набредешь на ракушенский поселок. На краю единственной ее улицы стоит саманный домик. В нем жил когда-то с матерью Избасар, а напротив в доме побольше…

Избасар гонит прочь мысль о девушке, жившей напротив. Ее продали за калым жирному кабану Ибраю.

– Поешь, Избаке, – Омартай протягивает лепешку, на ней кусок жареной рыбы.

Избасар видит такие же куски в руках у остальных и виновато улыбается.

Ахтан проглотил свою порцию, вытер ладонью рот и сказал:

– Вчерашняя рыба, которую зовут баран, вкуснее была.

Все рассмеялись.

Подбодренный смехом Ахтан добавил:

– Жузбай и Акбала, поди, «баранью рыбу» сейчас едят.

Омартай нахмурился.

– Ничего, ата, все будет хорошо, – тихо сказал ему Избасар. Он понял, о чем подумал старик.

– А если тот офицер явится на берег к Жузбаю и увидит: вас нет дома, рыбницы тоже. Как тогда? – спросил Кожгали Омартая.

Возле глаз старика собрались хитроватые лучики.

– Жузбай вчера сам прибежал к офицеру и объявил, что нас нету, – сказал он.

– Я от души спрашиваю – обиделся Кожгали.

– Правду говорю. Какой толк, что мир обширен, когда сапоги жмут, – с той же лукавой усмешкой взглянул на него Омартай. – Утонул старик Омартай. А рыбницу нашу море на камни выбросило. Офицер считать рыбницы умеет, а больше в них ничего не знает. Жузбай его к вашей лодке приведет. Жузбай умеет колотить себя в грудь, если надо, и реветь. Даже слезы у него бежать будут. Это Избасар придумал, – закончил старик.

А Избасар, покончив с лепешкой и рыбой, сказал:

– Значит, ата, как договорились, мы вас сейчас высадим и уйдем в море. Вернемся завтра к вечеру.

– Высаживайте, высаживайте, – согласился Омартай. Вытащил из мешка новый халат, новые штаны, сапоги, переоделся, важно сложил на животе руки и поджал губы. Лицо у него вдруг стало надменным. И уже не добродушный старик, а злой и хитрый старикашка обводил презрительным взором рыбницу и цедил сквозь зубы.

– В море пойдете. Только я вас вижу насквозь, половину улова хочете украсть у меня, верблюды облезлые, – и предупреждающе грозил пальцем, лениво, по-байски.

– Две капли наш Аблай, – удивился Ахтан.

– Кто такой?

– Наш бай.

– Похож? – в голосе старика горделивые нотки.

– Говорю, бай.

– Их у меня было, как блох на голодной собаке. Всех запомнил.

Избасар спрыгнул в воду и подставил Омартаю загорбок. Тот, не торопясь, будто всю жизнь только и делал, что ездил на чужих спинах, взобрался на Джанименова, подоткнул полы халата и громко, на всю косу закричал:

– Неси, жалкау[3]3
  Лентяй.


[Закрыть], да смотри, если сапоги мне вымочишь, плохо тебе будет. Хозяин в убыток вас кормит, заслужил, чтобы не брести по воде.

Избасар перетащил Омартая на косу и бережно опустил на песок.

– Жол болсын, аксакал[4]4
  Счастливый путь, аксакал.


[Закрыть],– с полупоклоном проговорил он, расправляя старику полы халата.

К ним уже спешили ловцы.

– Откуда?

– Зачем в Ракушу приплыли? Покупать будете или продавать?

– Чаю нету? Менять будем, – посыпались со всех сторон вопросы.

Омартай смотрел поверх голов собравшихся, надменно выпятив губы.

– А вы кто? – наконец удосужился бросить он небрежно без особого интереса.

– Бинокля надо, не видал, какие ловцы бывают? – выдвинулся вперед плечистый, по пояс голый и, словно веревками оплетенный тугими мускулами казах. Он был даже выше Избасара.

Омартай усмехнулся.

– Вкус мяса узнают, когда его из котла вытащат. Об отаре за глаза по пастуху судят, о коне – по джигиту. На чьих лодках промышляете? Это прежде скажите, – и он бережно тронул бородку.

– Ишь, шайтан! – удивленно отступил плечистый казах.

– Мы на лодках Аблая.

– А мы на Прошина робим, на Митрия Прошина, сына, значит.

– Где же ваши хозяева?

– Эва, хотел чего! Где было видано, чтобы такую рань хозяева на рыбалку являлись. У них приказчики на это имеются. Вон, один из прошинских холуев чешет сюды – русский ловец, худой, как высушенная вобла, с измятым, будто спросонья лицом выпивохи, – сплюнул с остервенением и растер плевок. – Может, водка, купец, имеется? Заложу свой пай. Уступи на опохмелку. Сделай божецкую милость, – начал он подступать к Омартаю.

Тот отвернулся и подтолкнул Избасара в спину.

– Иди, что уши развесил, как ишак. Не видишь, что у этого человека, – и кивнул слегка на ловца, – водка давно отняла разум. Один язык оставила.

– Ты, видать, выжига, похлеще еще нашего Прошина, – русский ловец, понимавший, оказывается, все, о чем говорил Омартай, взглянул на него недобрыми глазами. Рядом с ним стоял казах. Широкий шрам пересекал ему лоб, пустую глазницу и щеку.

Избасар посмотрел на него и вздрогнул. В единственном глазу этого ловца, устремленного на Омартая, столько ненависти, что ее никак нельзя было скрыть.

– Некому пока вытряхнуть наших хозяев пораньше с мягких подушек. А надо бы пошевелить этих собак как следует, – сказал он сквозь зубы.

– Ой-бой! Плохими словами рот поганишь, – замахал на него Омартай. – Всемогущий аллах учит слушаться хозяев, а ты их поносишь.

– На чужих спинах ездит да еще за аллаха цепляется, свалиться, поди, боится, – эти слова русского ловца покрыл дружный смех.

– Он в прошедший раз приезжал сюды, – продолжал ловец. – Я его признаю, муку скупал и тоже все аллаха вспоминал.

– Пошли, – скомандовал одноглазый и повернулся к Избасару. – Ты его не очень-то вози, козла старого, – бросил он насмешливо. – А то совсем ишаком станешь, уши вырастут.

– Но, но, – тоненьким голоском завопил Омартай и сильнее толкнул Избасара, будто вымещал на нем гнев. – Почему стоишь? Почему не идешь назад? Отправляйся на лов! – и, недовольно поводя тощей шеей, не торопясь, зашагал к стоявшим в отдалении юртам.

– Эй, горбоносый, – подражая Омартаю, крикнул Избасару одноглазый, – ходи сюда. Пить чай будем.

– Ладно, – махнул Избасар в ответ и повел лодку к лодке одноглазого. Тот стоял на корме.

– Бросай чалку, у нас парус хороший, обе лодки потянет.

Кожгали бросил одноглазому чалку.

Вскоре он, Избасар и Ахтан перебрались в чужую лодку.

– Ассалаумагалейкум, – пожал им по русскому обычаю руки одноглазый и присел у расстеленного куска брезента. Кроме него, в лодке находился русский ловец и рослый казах, который упоминал про бинокль.

– Амансызба, – приветствовал он гостей и, оглядев Избасара, спросил:

– Давно хозяина на спине таскаешь?

Есть захочешь, потащишь, – ответил угрюмо Избасар.

– Голод заставит, верно, – согласился одноглазый.

– А тебе, как нашему Байкуату, – ткнул он в плечистого казаха, – много есть надо. Вон какие вы большие. Поливали вас, что ли?

– Меня не поливали, сам рос, – захохотал на всю бухту Байкуат и протянул одноглазому чайник.

– Давай, угощай гостей, Бейсенгали.

С минуту все молча следили, как наполняются чаем деревянные пиалы. Заедали чай мелко нарезанными кусочками печеной в золе лепешки и соленой воблой.

– Эх, мяса бы, – отодвинул от себя воблу Байкуат. – Пойду принесу, однако!

– Откуда? – удивился Бейсенгали.

– А вчера, когда сеть в заливе ставили, видел на берегу отару?

– Видел.

– Чья она, думаешь?

– Конусбая, конечно.

– Моя.

– Ох, убиваешь ты меня, – схватился за живот и захохотал прерывисто, со всхлипываниями Бейсенгали. – Или считаешь, что стоит только тысячу раз сказать «бесбармак» – сразу будешь сытым? Ох, убил.

– Сам ты себя убиваешь. Тебя все умным считают, а ты, оказывается, – Байкуат безнадежно зачмокал языком, – простых вещей не понимаешь. Как будешь жить, Бейсенгали, раз не понимаешь?

– Что ты хочешь сильно барашка кушать, это я понимаю, – с трудом справился со смехом Бейсенгали.

– А если я, Байкуат, сын Умурзака, пятнадцать лет пас Конусбаю отары. Сколько это я ему вырастил овец? И ни одной не могу скушать? – удивленно развел руки Байкуат.

– Глазами всю отару можешь скушать. Только глаза еще труднее накормить, чем живот.

– Это раньше глазами ел. Теперь зубами буду есть. Слыхал, что в степи, за Забуруном, произошло?

Единственный зрачок Бейсенгали прошелся по гостям.

«Слыхал», – определил по этому взгляду Избасар.

– Нет. А что там случилось? Расскажи.

– Туда кзыл-аскеры пришли, – понизил Байкуат голос, – всех баев до Сыр-Дарьи прогнали, а скот их беднякам роздали. Узун-кулак говорит: «На каждого чабана и ловца по два десятка овец досталось, – Байкуат замолчал, подумал и добавил: – Больше, по три десятка».

– Меньше бы болтал, – одернул его Бейсенгали. – Язык мало ли чего не наплетет, он ничего не боится, хоть много зубов вокруг. А тебе за эти слова могут поубавить рост вот на столько, – он чиркнул себя ребром ладони по шее. Его единственный зрачок испытующе и беспокойно разглядывал всех поочередно.

Избасар понял, что разговор про кзыл-аскеров предназначен специально для них, и, опрокинув пиалку донышком кверху, поднялся.

Флотилии рыбацких лодок покидали ракушенскую бухту, широким веером рассыпаясь по чуть тронутому рябью морю. Оно жадно вбирало в себя голубизну неба и от этого становилось бирюзовым. Чем дальше, тем чище, темнее бирюза. У самого горизонта в нее вплетались корабельные дымы.

– Что там за пароходы? спросил Избасар.

– Англичанка, – сплюнул зло Байкуат. – Своих шакалов мало – чужие прибежали…

– А вы из каких мест, что про англичанина не знаете? – придвинулся Бейсенгали к Ахтану.

Из Кара-Тюбе. На лодке бая Омартая ловим.

– Погоди, – русский рыбак недоверчиво посмотрел на Избасара. – Это старикашка Омартай и есть?

– Омартай.

– Он в прошлый приход назвался забурунским.

– У богача один дом, у бедняка сто. Где накормят, там и живет, – ответил за Ахтана Избасар. – Ахтан правильно сказал, он из Кара-Тюбе, этот, – показал на Кожгали, – из Забуруна. Я тут, в Ракушах жил, после в Кара-Тюбе жить стал.

– Ну, это другой табак, – согласился русский ловец.

– Про англичанина мы знаем, узун-кулак у нас тоже есть, не видели только англичанина, – добавил Кожгали.

– Омартай из Забуруна? Что-то не слышал я про такого, а ты? – обратился Бейсенгали к Байкуату.

– Про Омартая? Да пускай собаки разорвут всех купцов до последнего. Разве барашку легче, если он знает, кто ему перережет горло? Одно у всех богачей имя – шакалы. И Омартай ихний – шакал.

– Сюда зачем приехали? – продолжал выспрашивать Бейсенгали.

– Муки, сказал хозяин, покупать хочет. А чтобы лодка не стояла, нас ловить заставил. Он у нас такой. У него и бараны доятся, и валухи приплод дают.

– Э, да у вас там еще один человек, – заметил лежавшего Мазо Байкуат. – Почему не разбудили? Чаю пожалели?

– Больной он, пускай спит.

– Пускай, – согласился Байкуат и крикнул идущим справа рыбницам:

– Здесь будем кидать?

– Здесь, – ответили с лодки.

– А вы? – повернулся он к Избасару.

– Дальше пойдем.

– Тогда отчаливайте и идите. Попробуйте свое счастье. Нас оно покинуло. Пять дней пустыми на косу возвращаемся.

Кожгали, Ахтан и Избасар перепрыгнули на свою лодку. Кожгали отвязал чалку. Избасар поставил парус и повел лодку на дымы, к стоявшим у горизонта кораблям.

– Эй, ночью к нашему костру приходите! – пророкотал напоследок голос Байкуата.

– Придем, – ответил Избасар. И какое-то время провожал взглядом удалявшуюся лодку. В ней три человека, с которыми только что свел случай. А кажется, любого из них: и одноглазого Бейсенгали, и могучего Байкуата, и иссушенного работой русского ловца он знает давным-давно. Все помыслы и чаяния этих людей, их жизнь близки и понятны ему. Они кормятся от моря, ему оно тоже давало пищу и жизнь. Они ловцы, он тоже, как и они, знает, что такое тяжелый рыбацкий труд.

– Ахтан, – позвал Джанименов, – краска где? Надо написать знак.

Ахтан достал из-под банки пузырек, кисть и на носу рыбницы вывел не особенно красиво, но зато броско цифру «3». То был условный знак. Так велел Брагинский. Лодку, когда вернутся в бухту, они должны будут подвести к краю косы, напротив избы с двумя окнами. Эту избу Избасар уже приметил. На лодку явится человек. Он скажет: «Это кто же грамотей у вас такой? Всю лодку испакостил. Я природный маляр, может, подправить цифру? Сделаю разлюли-малина».

– Если разлюли-малина, тогда переделывай, – должен сказать ему в ответ Избасар.

Человек доставит сведения, за которыми послал их сюда Киров. И этого же человека надо будет попросить собрать данные обо всех промыслах и запасах нефти в Гурьеве, Доссоре, Макате и Ракуши. Но только насчет Ракуши у Избасара были еще и свои соображения.