Текст книги "Жизнь щедра на сюрпризы"

Автор книги: Александр Ройко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

– Господи, Андрюша, что же нам делать, – спрашивала растерянная и перепуганная Лера.

– Ты думаешь, я знаю, – так же растерянно отвечал тот. – Но, скорее всего, нам придётся возвращаться.

– Я не хочу возвращаться. Мне здесь так хорошо.

Вот оно, – подумал Андрей. – Это именно то, о чём говорил ему при расставании в Борстеле Лукшин. "Не хочу уезжать". И дело вовсе не в Лере, ему, так же как и ей, совсем не хотелось покидать территорию ГДР. Да, уехать когда-нибудь всё равно придётся, но лучше, если бы это произошло попозже. Но что же всё-таки делать им?

– Лера, – как-то тихо и неуверенно начал Андрей. – Давай с тобой поразмыслим, взвесим всё – на одной стороне весов хорошая, прекрасная даже работа, хорошие деньги, возможность много чего купить, я не говорю о природе – у нас она ничем не хуже. В общем, полное благополучие здесь, но только ещё на один год. А на другой стороне угроза потери квартиры и благополучия значительно на более долгий срок в Полтаве. Что перевесит?

– А ты думаешь, что я сама этого не понимаю, – уже плача ответила Лера.

– Успокойся, не плачь. Я тебя тоже понимаю, но этим горю не поможешь. Нам всё равно нужно принимать какое-нибудь решение.

– Ну, и какое может быть решение?

– Не знаю. Есть один вариант.

– И какой же? – оживилась Лера.

– Поехать пораньше в отпуск, а это можно сделать. Пусть не сейчас, но где-то в средине мая. В эту пору года мы отдохнём нормально.

– И что дальше?

– А дальше сдать кому-нибудь квартиру.

– Да, так можно, – протянула Лера, но через время покачала головой. – Это бесполезный вариант.

– Почему?

– Во-первых, кому нужна квартира всего лишь на год. Ты бы сам согласился каждый год переезжать. В во-вторых, если верно всё то, что ты рассказал о самой квартире, то туда никто не захочет переезжать ещё и по той причине, что там полгода только ремонт нужно делать. Кому нужна такая квартира, да ещё всего лишь на год. Правда, за ремонт то можно им заплатить.

– Нет, – решительно сказал Андрей. – Никаких ремонтов и оплаты за него. Я представляю себе, какой ремонт временные жильцы могут сделать. А им заплатить деньги, а потом всё переделывать. Этого ещё не хватало. А, в общем, ты права – никто такую квартиру на один год не снимет. Не реален этот вариант.

– И что мы будем делать?

– Мы не обязаны прямо сегодня принять решение по этому вопросу. Но, нужно быть готовым к отъезду. Я думаю, что вряд ли мы сможем найти, пусть и немного позже, более приемлемое решение.

– Ты так думаешь?

– Ты тоже так думаешь, что я не понимаю, не нужно обманывать себя. В конце концов, первоначально мы планировали пробыть здесь именно три года и мы их прекрасно провели.

– Ты, может быть, и три года, а я менее года. В Борстеле я себя прекрасно не чувствовала.

– Пусть так, но мы свои планы выполнили. А за всё нужно платить. И не слишком ли будет высокая цена потерянной квартиры в обмен на этот дополнительный год?

– Ты, конечно, прав. Но давай немного отложим это решение.

– Так я тебе уже это и сам предлагал. Давай ещё подумаем, что можно сделать и решим после праздников. Но не позже, – подчеркнул Андрей.

Конечно, майские праздники, имеется в виду 1-е и 2– мая были для супругов Морозевичей не очень то и весёлыми. Какие бы они не посещали праздничные увеселительные мероприятия, и как бы ни старались весело провести время, у них их головы не шла мысль о том, что им предстоит вскоре принять очень ответственное решение, которое может очень сильно повлиять на их дальнейшую жизнь. Они не решались вернуться к этому вопросу ещё и спустя два рабочих после праздника дня – четверг и пятницу. Но уже в субботу они дома очень долго говорили на эту тему и приняли окончательное непростое решение – ещё один год они работать не могут – нужно возвращаться в Полтаву. Возможно, что за этот год с квартирой ничего и не произойдёт, но слишком велик риск и слишком уж высока, действительно, цена за такой риск. Они решили пока что никому не говорить о своём решении, но, не позже, чем со средины мая это придётся сделать. Не хотелось вот так, сначала подписать заявление на продление срока работы, а через какие-нибудь три недели от него отказаться. Пусть пройдёт ещё хоть немного времени, пока им придётся сообщить о своём решении своим начальникам, а значит и руководству госпиталя.

Приняв такое кардинальное окончательное решение о возвращении на родину, Морозевичи приняли ещё одно решение более мелкое – они решили 9 мая, в День Победы съездить проститься с Берлином и посетить в этот знаменательный для всего советского народа день Трептов-парк. Проститься с Потсдамом они смогут и попозже – это нетрудно сделать в любые выходные дни.

Выехали они в Берлин пораньше. Морозевичи ничего не планировали в нём покупать, да и, вообще, неизвестно работают ли в этот день в Берлине магазины. Они просто хотели погулять по Берлину, насладиться на прощанье красотой его чистеньких улочек и скверов, полюбоваться голубизной Шпрее и неба над высотными зданиями. Они хотели сфотографироваться на улицах

столицы ГДР и в самом Трептов-парке.

В Берлине в этот день работали все магазины и, вообще, был рабочий день (среда). Дело в том, что немцы, да и вся западная Европа, годовщину окончания Второй Мировой войны в Европе отмечают на день раньше, чем в СССР. Соглашение о полной и безоговорочной капитуляции Германии было подписано поздно вечером 8 мая, когда в Советском Союзе уже наступил новый день. Правда, 9 мая немцы участвуют в мероприятиях, которые организовывают представители советского военного командования. Но они всё же празднуют именно 8 мая 1945-го года. Это день подлинного освобождения немецкого народа. В результате событий этого дня перед ними открылась великая историческая возможность: пользуясь правом на национальное самоопределение и во имя осу?ществления этого права, построить свою жизнь на основах мира и де?мократии и занять подобающее место среди равноправных миролю?бивых народов.

Зная о том, что утром в Трептов-парке точно будут проходить торжественные мероприятия, Морозевичи решили первую половину дня прогуляться по знакомым улицам Берлина, а также посетить новые районы и улицы. А уже после обеда поехать в Трептов-парк – незачем, да и просто опасно мелькать там во время церемониала. Они прогулялись по знакомому и понравившемуся им району Кёпеник, проехали дальше на S-Bahn на станцию Рансдорф и отдохнули там на берегу большого озера Мюггельзее (Grosser mügelsee). Затем они вернулись на Александерплац, погуляли немного в этом районе и, наконец, по той же ветке городской электрички доехали до станции Ostkreuz (вероятно, переводится как Восточный перекрёсток) и оттуда проехали вправо по другой ветке всего одну остановку до Трептов-парка.

Трептов-парк (Treptower Park) был расположен восточной части города на берегу Шпрее в районе Альт-Трептов в округе Трептов-Кёпеник.

Ранее на этом месте находились "упорядоченные насаждения деревьев в Трептове". Сам же парк был заложен ещё в 1876-1888-м годах по проекту директора городских садов Иоганна Генриха Густава Майера.

А вот в первые послевоенные годы в Трептов-парке и был построен всемирно известный мемориальный комплекс в память о солдатах Красной Армии, погибших в битве за Берлин. Центральной фигурой композиции стала 13-метровая статуя солдата, который одной рукой держит девочку, а в другой сжимает меч. Под ногами у солдата – разбитая свастика. Сюжетом для этой скульптуры стал военный эпизод, произошедший в последние дни войны, когда советский солдат Николай Масалов спас из-под огня ребёнка – немецкую девочку. Проектировал мемориальный комплекс фронтовик, скульптор Евгений Вучетич, а позировал ему в работе над монументом 21-летний гвардии рядовой Иван Одарченко. Мемориал возводился в течение трёх лет и был официально открыт 8 мая 1949-го года.

Этот 13-метровый монумент стал по-своему эпохальным. Миллионы людей, посещающие Берлин, стараются побывать именно здесь, чтобы поклониться великому подвигу советского народа. Несколько позже, в 1957-1958-е годы архитектор Георг Пниовер разбил в Трептов-парке сад подсолнечника, а позднее там же появился ещё и розовый сад в 25.000 розовых кустов. В парке функционирует фонтан и установлены скульптуры.

Морозевичи купили и положили их к подножью монумента цветы, где они сразу же затерялись среди множества других себе подобных и венков. Лера и Андрей много гуляли по парку и фотографировались в нём как на фоне мемориала, вблизи и издали, чтобы захватить во весь рост памятник советскому солдату. Эта часть второй половины дня в такую знаменательную для всех советских людей дату стала для них как бы символичным прощанием не только с Берлином, но, вероятно, уже и с самой ГДР. Конечно, будет ещё и отдельное прощание с Белитц-Хальштеттеном, затем с последним проезжаемым городом на границе ГДР Франкфуртом-на-Одере, но именно этот торжественный день наиболее, наверное, подходил для прощания с ГСВГ и со страной в целом. Усталые и грустные Морозевичи под вечер вернулись в госпиталь.

Ещё через неделю они без излишней помпезности (настроение тому не соответствовало) тихо, по-семейному отпраздновали день рождения Андрея – ему исполнилось 33 года. Возраст, в общем-то, довольно знаковый – возраст Иисуса Христа, в котором он так запомнился всему человечеству. Значительно позже, почти через тридцать лет Андрей, поздравляя своего сына с этим возрастом, отметит своими стихами:

А возраст этот для мужчины очень значим,

Христос на смерть в нём за людей пошёл.

И вдруг ещё в сомненьях ты, то это значит —

Свою дорогу в жизни ты пока что не нашёл.

Что же касается самого Андрея Морозевича, то он уже, похоже, свою дорогу в жизни чётко определил.

ГЛАВА 38. Прощай Г С В Г!

Далее для Морозевичей включился как бы отсчёт обратного времени: осталось пробыть в ГСВГ, а конкретнее в Белитц-Хальштеттене 20 дней, 19, 18… и т. д. Правда, этот отсчёт был не совсем точным – они не знали конкретной даты своего отъезда. У них продлён срок работы на один год. И, на первый взгляд, могло показаться, что они могли уехать в любое время. Но Андрей понимал, что это, вероятно, не совсем так – своим заявлением на продолжение срока работы они, как бы, продлили контракт. Поэтому вполне возможно, что могут быть только два варианта: либо работайте до окончания срока четвёртого года, либо уезжайте по окончанию срока третьего года. Первое для них теперь уже не подходило. А второе? Со вторым тоже было не совсем понятно – когда оканчивается срок третьего года? По дате пересечения границы или по дате начала работы Андрея? Разница не такая уж и большая – 10 дней, но для Морозевичей был сейчас дорог каждый день. В Полтаве Журавские знали, что их коллеги должны вернуться домой в июне, но даты не знали, а потому, как решили Андрей с Лерой, они ещё с месяц будут приглядывать за их квартирой. Было вот только одно «но». В трудовой книжке Андрея дата выхода на работу, точнее его приёма на работу как раз совпадала с датой пересечения границы ГДР – 27 мая 1976 года. Сейчас Андрей впервые очень пожалел о таком положении по приёму на работу приезжающих служащих. Тогда он в Борстеле выиграл каких-то марок 200, которые на то время ему показались немалыми деньгами. Но каким же пустяком они выглядели сейчас для него с Лерой. Если дата отъезда 27 мая, то у них оставалось всего 17 дней, а это совсем мало и нужно потихоньку собираться. Дату отъезда придётся выяснять позже. Только у кого и как выяснить так, чтобы не навредить себе. И тут Лера вспомнила, что их соседка Инга работает то в штабе. Значит, она может потихоньку выяснить все вопросы. Она работала там уже четвёртый год – в конце осени заканчивался и этот её срок, – а потому в подобных вопросах должна была быть человеком вполне осведомлённым. Но её нужно, конечно, посвящать в решение Морозевичей. Ладно, решили они – ничего страшного в этом нет, нужно только попросить Ингу, чтобы она не говорила пока что ничего другим.

Когда Морозевичи рассказали соседке ситуацию с квартирой и о своём решении не оставаться здесь на четвёртый год, то Инга их полностью поддержала и даже удивилась нерешительности своих соседей в этом вопросе:

– Вы что, с ума сошли! Вы ещё раздумывали над этим вопросом? Конечно же, вам нужно ехать домой. Какие здесь могут быть сомнения. Это же квартира! Да ещё и трёхкомнатная. Разве можно её с чем-то сравнивать. Да если бы мне предложили такую квартиру, то я бы всё здесь бросила и на крыльях бы полетела. Я ведь после развода ючусь в маленькой однокомнатной квартирке. А вы ещё какие-то варианты подыскиваете. Да займут вашу квартиру, а таких случаев полно, и всё. А ведь вам тогда квартира вообще не светит.

– Как это?

– Да очень просто, ведь вам её дали, а то, что вы её не смогли уберечь – ваша проблема.

Как ни странно, но Андрею с Лерой почему-то такая мысль в голову не приходила. У Андрея сейчас от слов Инги аж озноб по шкуре пробежал. Ведь соседка была абсолютно права.

– Спасибо Инга, что поддержала нас в этом вопросе, – поблагодарил соседку Андрей. – Ты совершенно права. Теперь у нас никаких помыслов о том, чтобы остаться, уже нет, и не будет. Но всё равно, не хочется уезжать уже через две недели. Ещё бы побыть хоть с десяток дней, – и он рассказал ей ситуацию о пересечении границы и о дате выхода на работу в Борстеле.

– Вообще-то, смотрят, конечно, по дате приёма на работу, а у тебя она совпадает, как и у большинства, с датой пересечения границы. Я тихонько разузнаю о подобной ситуации, но, насколько я знаю, по этому вопросу можно договориться. Хотя бы с тем же Стабровским, он ведь знает, что ты не сразу попал на основное место работы. Да и мужик он неплохой. А команду в канцелярию о дате вашего возвращения именно он будет подавать. Благомиров такими вещами сам не занимается, но и он бы вас понял. Хорошо, я всё узнаю и вам через пару дней скажу.

– Инга, только одна просьба – до того времени не говори пока что, пожалуйста, никому о нашем решении возвратиться в Союз.

– Естественно.

После разговора с Ингой Морозевичи принялись потихоньку собираться в дорогу. Они, наконец-то, полностью осознали, что другого варианта у них нет. Сборы в дорогу происходили, конечно, только дома. Они паковали вещи, которые им в оставшееся время не пригодятся, укладывали купленное. Сейчас они увидели, что их чемоданов и сумок для всего не хватит, а потому придётся ещё подобную тару для вещей покупать. Но сделают они это позже, чтобы не афишировать. Сейчас они просто наготавливали вещи. Хорошо, что Андрей к тому времени получил уже запланированные смесители для ванной и кухни. Сейчас им осталось, по предварительным прикидкам, только купить обои для ремонта квартиры. И они решили заняться этим, съездив в следующую субботу в Потсдам.

А сейчас Лера занималась сортировкой вещей с постепенным их укладыванием в чемоданы. По радио "Волга" транслировались любимые и так приятные здесь для ушей советских граждан отечественные мелодии. Вот в исполнении популярного вокально-инструментального ансамбля "Самоцветы" под руководством Юрия Маликова начали звучать слова одной из песен их репертуара. Мелодия этой песни была очень приятная и хорошо знакома Лере, и она начала тихонько подпевать:

В школьное окно смотрят облака,

Бесконечным кажется урок.

Слышно, как скрипит пёрышко слегка,

И ложатся строчки на листок.

Первая любовь, школьные года,

В лужах голубых – стекляшки льда…

Не повторяется, не повторяется,

Не повторяется такое никогда!

Не повторяется, не повторяется,

Не повторяется такое никогда!

– Да, – грустно протянул Андрей, – песня как раз под наше настроение.

– Почему? Ведь это же песня о школе.

– В общем то, да. Но она сейчас очень созвучна нашему настроению. В ней первая любовь – школьные года. А для нас подобной любовью стала ГСВГ. Но дело даже не в этом. Для нас сейчас очень характерны строчки припева: "Не повторяется такое никогда!". И оно Лерочка, действительно, к нашему большому сожалению, уже не повторится никогда.

– А, ну тебя, – у Леры повлажнели глаза. – Ты и меня расстроил своим объяснением. Но ты, увы, прав – не повторится такое никогда. А жаль!

– Что поделаешь. Но мы на всю жизнь запомним нашу жизнь здесь, и будем о ней рассказывать нашим детям, а, возможно, и внукам. Для них должно быть интересным, как жили их родители. А у нас ещё всё впереди на Родине.

На следующей неделе к ним в комнату зашла Инга.

– Так, друзья. Я разузнала о дате отъезда. Всё так, как я вам и говорила – отъезд по дате приезда. Но придерживаются этого положения не очень строго. Если дата попадает, например, на рабочий день, то дают доработать до конца недели. Можно на недельку и задержаться, всем ведь понятно, что служащий приступил к работе не в день пересечения нраницы. Так что со Стабровским, я думаю, Андрей договорится. А Валерии вообще ни о чём и ни с кем на эту тему говорить не нужно. Когда уезжает муж, тогда же, естественно, уедет и его жена. Так что собирайтесь спокойно, времени у вас ещё немного есть.

Морозевичи немного успокоились, но подготовку к отъезду не прекращали. Анатолию ещё необходимо было выписать на складе АХЧ пару листов фанеры, распилить её, а также приготовить рейки для изготовления багажных ящиков. Это удалось ему к концу недели сделать не очень то и заметно – в его штате на местах всех 4-х машинистов топливоприготовления работали люди совершенно по другим профессиях. Но всех их табелировал начальник теплохозяйства. И только один из них работал вместе со слесарями, а трое, как уже говорилось ранее, в совершенно других подразделениях. Но один из них работал прорабом, другой столяром. Они то и помогли в этом вопросе Андрею.

А уже в субботу 19 мая Морозевичи, как и планировали, отправились, возможно, на последнее свидание с Потсдамом. Они рассчитывали побывать только в обойном магазине, больше их ничего в подобных заведениях не интересовало. Во время сборов дома, выяснилось, что вещей у них за всё это время работы и так накопилось, как говориться, "выше крыши", а везти их в Полтаву ранее им было некуда. Поэтому кроме обоев они ничего не собирались покупать. Однако один незапланированный товар всё же пришлось им купить. В магазине, где продавались обои, они пробыли долго. Лера, расспросив Андрея всё о комнатах в квартире (в том числе и куда выходят окна той или иной комнаты – на солнечную сторону или нет), очень долго выбирала обои. Выбрать, слава Богу, было из чего, но им нужно было купить обои для пяти помещений: три комнаты, кухня и прихожая с коридором. План квартиры они предусмотрительно захватили. Обои, конечно, должны были быть разными, да ещё на кухню и в коридор – моющимися. Всё это Лера с помощью Андрея, подобрала, хотя времени на это ушло немало.

Но, выбирая обои, они обратили внимание на один сопутствующий обоям товар. Это были багеты, точнее цветные багетики шириной 1–1,5 см. Эти багетики относились к числу потолочных карнизов, так называемых, плинтусов, фризов, пилястров или розеток. Подобные карнизы подчёркивают угол, придают помещению законченный вид, да и просто красиво смотрятся. Но они крепятся непосредственно на стыке между стеной и потолком. А вот подобные багетики располагаются на стене (где заканчиваются обои), отступив от потолка 8-15 сантиметров. Они тоже придают стене и потолку законченность и гармоничность. Изготовлены они были их тонкой деревянной пластинки (длиной 1 м) с наклеенной узорчатой обойной бумагой. Они приклеивались на стену или прибивались к штукатурке тонкими маленькими гвоздиками. Морозевичи не могли пройти мимо такого аксессуара, зная, что в Союзе обои от потолка часто "оттеняют" обыкновенной магнитофонной лентой. Пришлось Андрею вытаскивать блокнотик и подсчитывать, сколько в каждое их помещений этих багетиков необходимо купить. Но, наконец-то, покупки были сделаны. Андрей с Лерой до этого решили ещё прогуляться по Сан-Суси, но с таким грузом это было не очень то и удобно. А посему они решили съездить и попрощаться с этим замечательным парком завтра – всё равно на воскресенье у них ничего не было запланировано. Так они и поступили, и провели в Сан-Суси, погуляв ещё и улочками Потсдама, чудесный день.

А далее им предстояло уже очень серьёзно готовиться к своему отъезду. И первой частью этого приготовления должен был стать нелёгкий разговор Андрея с майором Стабровским о принятом решении Морозевичей не оставаться в госпитале на четвёртый год. Разговор, действительно, выдался непростым, но не таким уж и страшным – майор также как и Благомиров, прекрасно понимал значение своей собственной квартиры. Поэтому, он, хотя и расстроился при этом известии Морозевича, но, тем не менее, поддержал его. Видя, что Стабровский понимает его, Андрей решился поговорить и о дате отъезда.

– Да, – улыбнулся майор. – Вижу, что покидать ГСВГ у вас желания то и нет. Но, как говорится, нужда заставляет. Естественно, уехать посреди контракта вы не можете. Есть, правда, пара ситуаций для такого прерывания контракта, но они очень уж серьёзные и в вашем случае не подходят. Но ваше желание мне понятно. Хорошо, постараюсь вам помочь в этом вопросе. Когда вы первый день вышли на работу?

– Седьмого июня 1976-го года.

– Какой день недели это будет в этом году?

– Четверг, – ответил Андрей спустя некоторое время, подсчитав в уме.

– Ладно, доработаете до конца той недели, а потом уедете. Так, теперь мне ещё предстоит "обрадовать" Николая Фёдоровича по поводу вашего решения.

– А мне самому к Благомирову нужно идти?

– Я думаю, что нет. Если же понадобится, то я вам скажу.

Вот так, довольно успешно завершилась беседа Андрея с заместителем начальника госпиталя по АХЧ. Вечером Лера рассказала супругу о реакции своего начальства на её подобное сообщение. Еленушкин за голову схватился, ведь его детский невропатолог, которого он еле разыскал здесь, ещё и года не проработал. И уже собирается уезжать, а он вновь остаётся без врача-специалиста такого профиля.

– Что поделаешь, – грустно заметил Андрей. – Его можно понять, но, увы, ему с этим придётся смириться.

Однако всё оказалось не так-то просто. Вся эта неделя в дальнейшем принесла новую головную боль Андрею. Еленушкин смиряться не очень то хотел, но самостоятельно повлиять на отмену отъезда Валерии он не мог. И тогда он прибегнул к другому методу – к уговорам. Но к каким уговорам! Морозевичам такое и в голову не приходило. Конечно, зав. неврологическим отделением не мог уговорить не уезжать семью Морозевичей. Но он начал уговаривать не уезжать саму Валерию. Муж, мол, пусть уезжает, а она остаётся. И начались дома споры на эту тему Леры с Андреем.

– А может быть, мне и в самом деле не уезжать? – спрашивала Валерия. – Я то и работаю в ГДР всего два года с хвостиком.

– Да это невозможно. По контракту сюда ехал я, а не ты. И поэтому ты должна уезжать вместе со мной, как только заканчивается срок у меня, а не у тебя.

– Я ему об этом говорила. Но Еленушкин сказал, что этот вопрос он решит.

– Да не сможет он его решить. Не в его это власти.

– А вдруг решит? Андрей, но я же в Полтаве не найду такой хорошей работы.

– Почему? Подобную работу ты точно найдёшь. Возможно, только не на таком уровне. Но, если бы ты даже и не нашла, то что? Тогда ты вообще здесь собираешься остаться навсегда?

– Нет, но за это время я смогу получить первую категорию. Еленушкин, вообще, сказал: "Оставайся, и я тебе выбью даже высшую категорию". А в Союзе мне, чтобы её получить, придётся лет двадцать работать.

– Ой, Лера. Да пообещать можно всё, что только угодно. Раскрывай карман шире. Это со стажем в восемь лет ты собираешься получить высшую категорию?

– Ну, я понимаю, что это он загнул. Но первую категорию получить здесь реально.

– А сын, как я с ним буду управляться один?

– Но мы же договорились, что ещё год побудет у твоих родителей.

И такие споры шли каждый день, доходило даже до слёз Леры. Дошло до того, что когда Лера сообщила, что она не может так долго оставаться без сына, то Еленушкин пообещал ей чуть ли не ежемесячные командировки в Союз. И, как не странно, нечто подобное было вполне осуществимо. Дело в том, что из госпиталя часто отправлялись тяжело больные пациенты для продолжения лечения в Москве, в главном военном клиническом госпитале имени академика Н.Н. Бурденко. И для сопровождения таких больных, естественно, выделялся медицинский персонал госпиталя. А, поскольку, назад санитарный вагон отправлялся не сразу, то членам этого персонала можно было выкроить время и слетать на день-другой к своим родным. И как не доказывал Андрей Лере, что это всё разговоры, до конца недели ситуация была непростая. Андрей проконсультировался по этому вопросу со Стабровским, и тот сказал, что это всё чепуха – уехать Морозевичи должны вместе. То же самое подтверждала самой Лере и Инга. Но Лера, конечно, понимая всё это, как бы цеплялась за последнюю соломинку – а вдруг. И прекратились эти споры между супругами только в воскресенье, когда они вечером вместе отмечали третью годовщину пребывания Андрея на территории ГДР.

Андрей в разговоре, вспоминая все обстоятельства их пребывания на территории этой дружественной страны, случайно, как бы в шутку, обронил такую фразу:

– Может быть, ехать сюда три года назад нужно было не мне, а тебе? Ты бы оформлялась сюда как педиатр-невролог и работала бы ты всё время здесь. И всё было бы хорошо. А я бы к тебе приехал.

И эта случайная фраза всё перевернула. Лера на неё сначала как-то, вроде, и не обратила внимания, но когда осознала, то изумилась:

– Андрюша, а, в самом то деле, почему же мы так не поступили?

– Да потому, что три года назад мы никаких подобных нюансов не знали, мы же не знали, что тут имеется такой госпиталь, ну, санчасти, медсанбаты, что-то покрупнее – но не такой же госпиталь. Кто мог это знать.

– Но можно было предположить это и всё разузнать.

– И почему же ты этого не сделала? – уколол её Андрей.

– Я не знала…., – начала Лера, а потом, поняв, что практически повторяет слова мужа, махнула рукой. – А, что, в самом деле, думать и гадать. Как уж сложилось – так и сложилось. И нечего горевать. Всё, я прекращаю своё нытьё по этому поводу. Конечно же, едем вместе, и никаких разговоров. Хотя уезжать и не хочется.

И далее они уже дружно занимались сборами в дорогу. Теперь они знали точную дату выезда и всё распланировали: что и когда сделать, какие купить подарки близким, что нужно купить в дорогу и что ещё можно прикупить самим – ведь они получат ещё вдвоём немалые деньги, которые потратить можно только здесь. Деньги уезжающие, договорившись с финчастью, могли получить раньше, что было вполне обосновано. Покупками решено было заняться Лере, а Андрею нужно было готовить багажные ящики, укладывать вещи и сдавать этот багаж. А до того ящики с вещами ещё предстояло взвесить. Дело в том, что, отправляя багажные ящики, не обязательно было ехать на ту станцию, с которой планировался осуществиться и отъезд их владельцев. Багаж можно было отправить с любой немецкой станции, указав место их прибытия и, получив, естественно, соответствующую квитанцию для их получения. Но вот здесь вступала в действие немецкая пунктуальность. На одного человека разрешалось отправить багажный ящик брутто в 70 кг. Будь это наши приёмщики, то лишние 1–2 кг ничего бы не значили. Но не для немцев – 70 кг и ни на грамм больше. Поэтому и предстояло взвесить наполненные, но пока что не заколоченные ящики ещё в госпитале (Андрей это планировал сделать на складе АХЧ). Ящики Андрей из заготовок сколачивал сам дома и наполнял их на глаз – приподымая полные. С одним ящиком, как потом выяснилось, он немного промахнулся, но зато не доложил другой. Переложил вещи Андрей на складе, там же их заколотил и, попросив на время машину, отвёз и успешно сдал свой багаж. А произошло это уже 5 июня.

Теперь до дня отъезда оставалось всего шесть дней, и в этом случае обратный отсчёт был уже точен. А далее пошли уже дни прощания, как с сослуживцами, так и с самым госпиталем. Но погода как будто бы намеренно препятствовало отъезду семьи Морозевичей. Установились такие тёплые, погожие дни, хотелось сутками пребывать среди этого великолепия природы, и, не то что то, что уезжать куда-то, а даже покидать хоть на время этот лес, кусты, пахучие цветы, щебечущих птичек, резвых белочек. В неврологическом отделении Еленушкин, наконец, смирился с отъездом Валерии, и её очень тепло провели, наговорив очень много хороших пожеланий. Андрей назначил свои проводы на последний рабочий день недели. Собрались сотрудники теплохозяйства, большей частью слесари-ремонтники, на природе за помещением мастерской. Хотя и прошло менее года, но и Морозевич привык к ребятам, да и они к нему. Расставаться не хотелось, но что поделаешь. Конечно, они отметили отъезд Андрея, но большей частью они беседовали. Андрей обменялся с ребятами союзными адресами – переписку вести никто не собирался, а вот навестить друг друга в Союзе было вполне реально (и двоих из них Морозевич таки потом в Союзе навестил). Тем более, что многим из остающихся уже к концу этого года тоже было суждено покинуть ГДР. И настроение у всех было соответствующее, все прекрасно понимали чувства Андрея накануне своего отъезда отсюда. Подобающей этому и была основная тема беседы, в особенности её завершающая часть.

– Да, будет нам всем что вспомнить в Союзе при встрече, – протянул кто-то из ребят. – Интересно мы здесь жили. Интересно ведь встретиться через пару лет и поговорить. А поговорить будет о чём.

– Ты знаешь, – задумчиво протянул Виктор Коваленко, – мне кажется, что если мы встретимся в Союзе с некоторыми совершенно незнакомыми людьми, то тоже будет интересно поговорить.

– Не понял, о чём это ты.

– Да о том, что если ты узнаешь, что твой собеседник, возможно, случайный, незнакомый – как часто бывает в автобусе, поезде и т. п. – тоже когда-то работал в ГСВГ, то ты с ещё бо́льшим интересом будешь с ним говорить.

– Наверное, только почему с бо́льшим интересом?

– Да потому, что мы можем только вспоминать о месте своей работы. А вот он тебе, как и ты ему, сможете рассказать много нового, неизвестного о тех местах, где вы работали.

– А ведь точно, и это здорово! И таких людей в Союзе немало. Мы там будем некоей кастой.

– Ну, каста, это очень резкое, да и не совсем, наверное, точное для этого определение, – произнёс Морозевич. – Мне года полтора тому назад назвали более точное, более подходящее слово.

– И что это за слово?

– Сейчас я вам его назову, с небольшим отступлением. Так вот, ранее для средневековой Руси было характерно деление групп людей. И основными из них были "тяглые" (обязанные государству повинностями и податями) и "служилые" (обязанные службой). Вторую группу ещё часто называли государевыми людьми – слугами народа. В нашем случае это больше относится к военным. Это люди, которые здесь в ГСВГ, выполняют свой долг перед государством на своём месте в каком-либо гарнизоне. А сами гарнизоны – это маленькие островки нашей страны, нашей Родины. Но и мы тоже причастны к выполнению долга перед Родиной, мы тоже служилые люди. При этом, не забывайте, многие маленькие граждане нашей страны здесь родились и ГДР для них уже даже нечто большее, нежели просто место службы их родителей. Это уже их маленькая Родина. И вот это нас всех объединяет. А слово, объединяющее нас всех – это "сословие". Сейчас это забытое слово, но именно оно делило ранее в Руси людей на отдельные группы. Сословие – это социальная прослойка, группа, члены которой отличаются по своему правовому положению от остального населения. По-моему, очень подходит нам это слово, мы именно та социальная прослойка граждан СССР, которая прожила часть своей жизни в ГДР. Мы действительно объединены по одному признаку – по признаку ГСВГ! И убрать это из нашей жизни никому не в силах! Это есть, а для кого-то уже была, – вздохнул Андрей, – наша жизнь, это наша молодость, наше становление. Да, это станет для всех нас когда-нибудь нашим прошлым. Но без прошлого ведь нет и настоящего.