Текст книги "Жизнь щедра на сюрпризы"

Автор книги: Александр Ройко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Теперь Андрей больше времени стал проводить на территории котельной, больше беседовать с кочегарами, Куртом, да и с немецкими рабочими. Андрей ежемесячно подписывал графики работы кочегаров, которые составлял Курт на рабочих в помещении котельной, что находилось слева. Для кочегаров-служащих Морозевич составлял такие графики сам. Он с самого начала обратил внимание на некую странность этих графиков. Они были какими-то неритмичными, что ли. Все кочегары работали в три смены по 8 часов. Но немецкие кочегары работали пять дней в одну смену, затем следовало два дня отдыха, потом один день во вторую смену, один выходной день, три дня в третью смену, снова выходной день и, наконец, опять пять дней уже во вторую смену. Смены, естественно, менялись – например, 1,2,3, затем 2,3,1 и 3,1,2. Но к чему было такое разное количество дней в одну смену (5,1,3,5) – непонятно. Курт мотивировал это тем, что он составлял их по образцу, который ему достался в наследство – так, мол, работали ещё их отцы и деды. И, к тому же, так легче привыкать организму при переходе от одной смены к другой. А вот в этом Морозевич с ним был не согласен. "Русские" кочегары работали по более равномерному графику: 3 дня в одну смену, выходной день, 3 дня во вторую, выходной день и 3 дня в третью смену, тоже, естественно, с чередованием смен. Морозевич детально проанализировал графики и уловил одну немецкую хитрость. За 60 календарных дней (один месяц не позволял провести точный анализ) немцы отдыхали 18 дней (42 рабочих дня), а отечественные кочегары – 15 дней (45 рабочих дней). Да, действительно, немецкий график составлен был чудно, но он прибавлял кочегарам дни отдыха. Тогда Морозевич предложил график, по которому работали кочегары в Борстеле, очень простой график – пять дней работы в одну смену, два дня отдыха, снова 5 дней работы уже во вторую смену и так далее. При таком графике кочегары за те же 60 дней работали 44 дня, а отдыхали 16 дней – по два дня в неделю, нормально. Нашим кочегарам такой график прибавлял день отдыха, но он отбирал два дня у немецких кочегаров. Наши кочегары могли бы тоже работать по немецкому графику, но они не соглашались на него (хотя добавлялись выходные дни). Им периодически приходилось работать с немцами в левом помещении котельной по этому графику, и они единодушно отмечали, что так, наоборот, хуже работать. Того же мнения придерживался и Андрей: 3 или 5 дней подряд в разные смены организму легче переносить, нежели по "рваному" немецкому графику. Наши кочегары соглашались работать по предложенному Андреем графику, а вот с Куртом пока что договориться по этому вопросу не удавалось. Он согласился с тем, что предложенный Андреем график более ритмичный и удобный, но переходить на него посреди сезона нецелесообразно – нужно, мол, всё взвесить. Конечно, он хитрил, он не мог не знать ранее о графике работы по 5 дней подряд, но немцы так выигрывали выходные, а кочегаров-сменщиков было достаточно. Андрей согласен был с Куртом в том, что нецелесообразно что-то менять в разгар отопительного сезона, но он сомневался, что немцы согласятся работать по нему и в летнее время. Конечно, он своей властью мог бы ввести единый график работы для всех кочегаров, но ему не хотелось портить отношения с Куртом – тот очень много делал для поддержания нормальной работы котельной, все переговоры с немцами по доставке материалов для котельной и по её ремонту велись через него. Нужно было решать этот вопрос мирно, и Андрей решил постепенно до лета договориться с Куртом. Сейчас более важными были вопросы по углю.

ГЛАВА 30. И вновь Борстель

Кроме накопившихся проблем на работе Морозевичу предстояло решить ещё одну задачу. Уже заканчивался ноябрь месяц, а ещё через месяц у самого Андрея заканчивался кандидатский партийный срок (21 декабря). Правда, утверждён он был, да и кандидатскую карточку он получил позже, уже в январе. Скорее всего, этот его вопрос тоже будут рассматривать уже после Нового года, но всё равно нужно было думать о приёме в партию. Но вот то, что кандидатом в члены КПСС он поступал в одной части, а непосредственно в члены партии ему придётся поступать в другой, создавало определённые сложности. Не ехать же ему поступать в партию в Борстель. А здесь его пока что мало кто знал. Да, он, как и в Борстеле регулярно посещал партийные собрания, исправно платил членские взносы, но проработал он здесь всего каких-то три месяцы – для решения такого серьёзного вопроса этого явно недостаточно. Андрей ещё раньше разговаривал на эту тему с секретарём партийной организации АХЧ и тот пообещал ему переговорить с товарищами из более высоких инстанций и решить этот вопрос. Конечно же, принимать Морозевича в члены партии должны уже в Белитц-Хальштеттене, но вот как уладить этот вопрос и что для этого необходимо, нужно было выяснить. Наконец, секретарь парторганизации сообщил Морозевичу, что особых сложностей в этом вопросе нет, просто Андрею необходимо представить характеристику с того места работы, где его принимали кандидатом в члены КПСС. Можно, конечно, послать запрос в Борстель, но всё же лучше съездить за характеристикой самому, так надёжней – лучше писать характеристику на того, кого видишь в лицо, нежели вспоминать на кого ты её пишешь. Это прекрасно понимал и сам Андрей, значит, он преждевременно сказал Борстелю «Прощай!». Он ещё туда, хотя бы на один день, а вернётся. И у Андрея защемило сердце – не так уж давно он оттуда уехал, а вот уже захотелось повидаться с бывшими коллегами, узнать новости городка, да и просто увидеть его снова. Он переговорил со Стабровским, тот предложил ему съездить в одну из пятниц. Но Андрей хотел поехать в четверг – вдруг в пятницу ему нужного человека не удастся застать, всё ведь может быть, так не разыскивать же его в субботу дома. Майору хоть и не очень хотелось, чтобы начальник теплохозяйства уезжал на два дня, но с доводами Андрея ему пришлось согласиться. Морозевич за это время выполнял много поручений зам. начальника госпиталя по АХЧ и тот не мог не помочь и ему самому.

Выехал Морозевич в Борстель в четверг в последний день ноября. Сидя в поезде, он размышлял о своей работе в Борстеле и в Белитц-Хальштеттене, сравнивая их. Как ни странно, но в Борстеле Морозевичу, как он сам полагал, было интересней. Здесь, в Белитц-Хальштеттене вроде бы, хорошо отлаженное хозяйство и заниматься начальнику теплохозяйства доводилось в основном организационной работой. Да и ремонтные работы даже сейчас, в отопительный сезон, не очень пока что донимали ни его, ни тех же слесарей-ремонтников. В Борстеле ему два года пришлось попотеть с различными ремонтами, да ещё и неприятности были, которых здесь пока что, слава Господу, пока что не было. Но зато в Борстеле ему было что вспомнить. А на новом месте, поймал себя на мысли Андрей, ему о работе нечего особенно и вспомнить – разгрузка угля, бумаги, поездки за материалами, теперь вот кризис с углём. Обычная рутинная работа, совсем не интересная для воспоминаний. В Борстеле его ещё волновали первые впечатления о Германии, а здесь и это уже не было актуальным. Он с интересом подумал о том, что в Белитц-Хальштеттене он пока что больше вспоминает свой отдых с женой: поездки за грибами, поездки в Потсдам и Берлин, концерты Кобзона. Вот это интересно, а работа на этом фоне как-то запоминается меньше. Он улыбнулся при мысли о том, что здесь в госпитале он занимался ещё одной работой, правда, совершенно не относящейся к трудовой деятельности. В госпитале в зале КУОМСА по выходным дням вечером регулярно проводились танцы или какие-нибудь другие увеселительные мероприятия, которые посещало довольно много народа. Это были и сотрудники госпиталя и другие лица со стороны – приезжие молодые офицеры с тех же курсов повышения квалификации. Ну, а вечером некоторые молодые люди могли уже быть и навеселе. Нужно было как-то поддерживать дисциплину на этих вечерних мероприятиях в КУОМСЕ. Младших офицеров в госпитале было не так уж много, и поэтому решено было (ещё задолго до приезда Андрея в госпиталь) наладить дежурство народной дружины из состава служащих, которых было немалое количество. Дежурили, естественно, и рабочие теплохозяйства, да и сам Морозевич. Менее двух недель назад, в субботу 18-го ноября он как раз дежурил как старший наряда ещё с четырьмя своими подчинёнными на танцах в КУОМСЕ. В дальнейшем ему ещё не раз приходилось брать участие в подобном вечернем отдыхе. Вот такие необычные события запоминались Андрею больше, нежели текущая ежедневная работа.

Приехал в Борстель, точнее попал уже на территорию городка Морозевич около 12 часов дня. Он сразу же направился в штаб батальона, он хотел в первую очередь повидаться с капитаном Коридзе. На входе в штаб, хотя его здесь и помнили, он на всякий случай предъявил, как и на КПП, новое удостоверение, выданное уже в госпитале. Коридзе он в кабинете не застал, тогда он зашёл в канцелярию и очень тепло поговорил с Клюевым. Но и после этого Коридзе на месте не было. У дежурного Андрей выяснил, что капитан, вроде бы, собирался посетить вещевой склад. Тогда он направился туда. По дороге он вдруг вспомнил о давнем разговоре с начальником склада о тёплой лётной куртке, но понял, что её ему уже не видать. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь. Коридзе он встретил, почти подходя уже к складу. Тот уходил со склада и очень удивился появлению Морозевича. После взаимного приветствия капитан, улыбаясь, спросил:

– Вы решили вернуться опять к нам?

– Решил вернуться, но только на день-другой, – тоже улыбаясь, ответил Андрей. Он объяснил цель своего визита.

– Но ведь вам нужен замполит, почему вы обратились ко мне? – удивился Коридзе.

– Не мог я, Илико Вахтангович, не встретиться в первую очередь с вами. Ведь работал то я с вами, а не с замполитом. С ним я ещё успею встретиться. Я хотел поговорить с вами, узнать новости городка и прочее.

Видно было, что такое объяснение польстило капитану. Тот начал его довольно дружелюбно расспрашивать о работе на новом месте. Затем рассказал о новостях, которых, как понял Андрей, практически не было. Так они проговорили минут двадцать, после чего капитан сказал:

– А вы, пожалуй, правильно поступили, что подошли ко мне. Всё равно замполит вызовет меня и начнёт спрашивать о том, что ему писать в характеристике. Да, мы с вами проработали мало, но он то с вами сталкивался и того меньше. Хорошо, идите сейчас к нему, а там видно будет.

Андрей разыскал замполита и понял, что Коридзе прав. Узнав о цели приезда Морозевича, замполит тут же спросил:

– А вы с капитаном Коридзе виделись? Мне нужна и его помощь. По работе он вас гораздо лучше знает, нежели я. Хотя, конечно, немало знаю о вас и я. Но без него как-то некорректно писать характеристику. Такие вещи ведь чаще пишут как раз непосредственные руководители, а уже потом мы вместе их окончательно корректируем. Вы не говорили об этом с капитаном.

– Да, я уже виделся с капитаном Коридзе. Я его не просил писать мне специально характеристику, но в разговоре он сам затронул эту тему и сказал, что поможет вам.

– Очень хорошо. Тогда можете быть свободным. Я разыщу капитана и думаю, что к концу дня составленная по нужной форме характеристика будет у вас на руках.

Андрей ушёл от замполита и, не спеша, направился к мастерской теплохозяйства. Ему хотелось увидеться с ребятами. Он пару человек встретил ещё по дороге от КПП в штаб, но долго с ними он беседовать не мог. А теперь можно и поговорить. Было уже время обеда, и в мастерской он застал всего пару человек, которые встретили его очень радостно. Начались взаимные расспросы и обмен новостями. Ребята подтвердили сказанное в его разговоре с Коридзе о том, что в гарнизоне практически никаких новостей нет, всё по старому.

– Кто у вас сейчас начальник теплохозяйства?

– Как кто, Кравченко Николай. Пока что он, будет ли кто новый – неизвестно.

Морозевича очень обрадовало это сообщение. Он искренне радовался такому положению Николая. Значит, Коридзе сумел правильно изложить его доводы подполковнику Андрееву и убедить того, что не нужно вызывать нового начальника теплохозяйства. И вряд ли тот уже появится в гарнизоне, Андрей не верил, что на такое место нет желающих – просто руководство батальона не подаёт заявку. Правда, Николаю здесь работать осталось всего месяца три, если ему не продлят срок. Пока Морозевич беседовал с этими ребятами, начали собираться после обеда и другие, появился и сам Кравченко. Он уже знал, что в городке появился Морозевич, и тоже обрадовался ему. Ещё некоторое время поговорив с ребятами, Андрей с Николаем вышли на улицу. Остальные разошлись по рабочим местам.

– Ну что, Коля, как работается?

– Нормально, Андрей Николаевич. Я вам очень благодарен, что вы перед своим отъездом замолвили за меня словечко. Это вы меня фактически устроили на своё место.

– Это далеко не так, – покачал головой Андрей. – Я ведь здесь ничего не решал. Если и нужно тебе кого-либо благодарить, так это Коридзе. Значит, это он сумел убедить командира принять такое решение. Андреев вряд ли сам мог до такого додуматься, точнее, решить именно так. Ты при случае обязательно поблагодари Коридзе.

– Да я уже как-то в разговоре с ним упоминал это. Но я ещё его поблагодарю отдельно. Но всё-таки и вы оказали помощь в том, что я работаю на должности начальника теплохозяйства, правда, как исполняющий обязанности.

– В этом как раз целиком твоя заслуга. Если бы ты плохо работал как начальник, то давно уже был бы на своём прежнем месте. Это означает, что ты справляешься со своими новыми обязанностями. А как тебе работается с Коридзе?

– Да в принципе ничем не хуже, чем было при Лукшине. В общем-то, Коридзе нормальный мужик. Вот только всё время обращаться к нему: "Товарищ капитан" да "Товарищ Коридзе". Не очень привычно. Вроде бы имени у него нет.

– Это хорошо, что ты сам понял то, что Коридзе нормальный мужик. И имя у него есть.

– А что, вы знаете его имя и отчество?

– Знаю.

– О, и как же его зовут? Ведь никто не знает

– Понимаешь Коля, если он вам не говорит этого, то не могу этого сказать и я, было бы некорректно по отношению к нему. Да и сказал он мне это всего за день до моего отъезда. Он так и сказал: "Если мы не познакомились нормально, то давайте хоть расстанемся нормально". Ты работай, не задумываясь над этим, возможно перед своим отъездом он и тебе скажет своё имя и отчество. А тебе с ним ещё работать, я надеюсь, придётся долго.

– Да кто его знает. Ведь может в любой день приехать всё же новый дипломированный начальник теплохозяйства.

– Нет, Коля, сам он приехать не может. Если его до сих пор здесь нет, то заявку на него не подавали и вряд ли подадут, если ты будешь нормально работать. Как говорится, на переправе коней не меняют, а тебе то осталось, если я не ошибаюсь, проработать здесь месяца три-четыре.

– Да, чуть больше трёх месяцев. А как вы думаете, могут мне продлить срок пребывания в ГСВГ?

– А почему бы и нет, вполне могут. Тебе нужно сразу же после Нового года написать заявление на продление. Только вот какое дело, – протянул Морозевич. – Не вздумай написать заявление на продление срока работы на месте начальника теплохозяйства или даже исполняющего обязанности.

– Почему? – удивился Кравченко.

– Потому что такой наглости Андреев не потерпит. Напиши скромно о продлении срока работы в должности техника.

– Но ведь тогда меня могут и оставить техником, да и денег буду меньше получать. Я и сейчас не получаю полную ставку начальника теплохозяйства, но небольшую добавку мне всё же платят. А так буду получать ставку техника.

– Коля, ты не очень то зарывайся. Если тебя оставят, то вряд ли будут платить ставку техника, если ты уже получаешь больше. Это, во-первых. А, во-вторых, для тебя что, так важны деньги? Пусть даже останется ставка техника. Но тогда посчитай, сколько их ты потеряешь за не продлённый год, если напишешь такое наглое заявление, а Андреев его не подпишет.

– Вы, наверное, правы, – вздохнул Кравченко. – Я послушаюсь вашего совета. Конечно, хотелось бы поработать лишний год хотя бы исполняющим обязанности начальника теплохозяйства. Мне, действительно, больше денег важно то, что я работал на этой должности. Важно уже для Союза. Но, вряд ли мне напишут в трудовой, что я работал на этой должности.

– Напишут. Только не обращайся с просьбой об этом к Андрееву, и даже к Коридзе. Андреев сам этим не занимается. Но ему это может не очень понравиться. Подойди перед отъездом в Союз к Клюеву, он мужик хороший. Он сам делает все записи в трудовой, и он, в принципе, даже без твоей просьбы должен сделать такую запись. Ты ведь к тому времени, если, конечно, всё сложится у тебя хорошо, проработаешь на этой должности более полутора лет. Это срок большой и Клюев не может этот факт проигнорировать. Но ты всё же лучше напомни ему об этом, он тебя поймёт. А для тебя это, действительно, очень важно.

– Спасибо, Андрей Николаевич, за ваши советы, – уже более оптимистично и радостнее произнёс Николай. – Вы мне очень помогли советами, и я поступлю точно так, как вы советуете.

– Не за что благодарить, Николай. Советы советами, но всё зависит от тебя самого.

За время, остающееся до условленного с замполитом времени, Морозевич успел встретиться (не запланировано) ещё и с Карамушко и Кирзоняном. А вот с замполитом он вновь встретился уже в половине пятого, но характеристика ещё не была готова. Получил он её готовой уже в начале шестого. Ехать обратно на Белитц-Хальштеттен на ночь глядя, было неразумно – уже было совсем темно. Ему пришлось заночевать в "Хоромах", обитатели которых очень хорошо его вновь встретили и были рады пообщаться с ним ещё несколько часов до сна. Выехал он в Стендаль рано утром, теперь уже точно навсегда прощаясь с этим городом и Борстелем. Вернулся Морозевич в Белитц-Хальштеттен, как и накануне в Борстель, примерно в двенадцать часов и после обеда ещё успел немного повоевать с очередными "покупателями" угля.

В последующие дни Андрей в первую половину дня вместе со слесарями обходил объекты по заявкам. Он ходил вместе со слесарями не потому, что не доверял им, а для того, чтобы самому лучше познакомиться с системами теплохозяйства в гарнизоне. Зданий было много и, конечно же, он за своей организационной работой побывать во всех не успевал. К тому же, хотя ещё и было тепло, но объём заявок на ремонт начал понемногу расти. И вновь среди этих заявок попадались не вполне обоснованные. Но разговаривать с жалобщиками так, как это он сделал однажды в Борстеле (и сделал правильно – поток жалоб резко тогда уменьшился), в Белитц-Хальштеттене он не мог. Разговаривать в таком тоне с заведующими лечебных отделений это было недопустимо, хотя с ними самими доводилось беседовать не часто. Но и с теми же ординаторами или даже старшей медсестрой, сестрой-хозяйкой нормальный разговор не всегда получался. А уж если подключались больные, то и подавно – доказывать свою правоту, ссылаясь на нормативные акты, было бесполезно. Начинался такой базар, что проще было потратить пару часов на ремонт, нежели что-то доказать. В случае явно уж необоснованных жалоб приходилось всё же довольно мирно разговаривать с заведующим отделением, ища разумный компромисс. С обитателями жилых домов Морозевич мог разговаривать немного жёстче, хотя это, конечно, не всем нравилось. Дошло до того, что как-то утром он встретился со Стабровским и тот уделил ему минут 10–15 минут своего времени, которого у него обычно на всякие пустяки не хватало.

– Андрей Николаевич, мне начали жаловаться на вас жильцы домов по поводу того, что вы не все их заявки выполняете.

– Заведующие отделениями на меня не жалуются?

– Нет, чего не было, того не было.

– И прекрасно, а жильцы немного потерпят.

– Как это?

– Алексей Иванович, я знаю, что у вас дел невпроворот, может быть, я вам всё объясню после работы?

– Ничего, у меня есть немного времени, – ответил тот, взглянув на часы. – Так что можем немного поговорить.

– Хорошо. Понимаете, многие заявки жильцов, я подчёркиваю – жильцов, бывают, можно мягко, сказать необоснованными. Мне приходилось с этим сталкиваться и на прежней работе. Они жалуются, что в квартире холодно, хотя градусник показывает 22-24 °C. И что прикажете делать – топить ещё сильнее? И это при таком кризисе с углём.

– Ладно, тут вы правы, с этим я согласен. А вот если нужно менять радиаторы, а вы отказываетесь это делать, как это понимать?

– Алексей Иванович, а что значит "нужно менять радиаторы"? Кто это должен решать – сами жильцы или специалисты? Мы отказали только в двух таких случаях. Я догадываюсь, кто вам пожаловался. Но радиаторы в этой квартире греют нормально. Но хозяйка в разговоре заявила: "Поменяйте и всё, почему соседям поменяли, а нам нет?". Как вам такое нравится? Соседям, действительно, поменяли, ещё летом, но на то были основания. А здесь просто каприз.

– А может поменять, чтобы не орали на весь городок, что не выполняются заявки?

– Можно поменять, я не возражаю, хотя работы у слесарей с каждым днём становится больше. Но, во-первых, мы минимум на половину дня отключим в доме отопление со сливом теплоносителя. Как это другим жильцам понравится? Далее, систему после этого нужно подпитать водой. Какой водой и где? Естественно, холодной водой в котельной, ещё и сливая часть теплоносителя при развождушивании линии в доме. Греть холодную воду в котельной – снова таки увеличивать расход топлива. Разве не так?

– Так то так. Но что же делать? Ваши аргументы весомы, но не хочется, чтобы эти жалобы распространялись выше.

– Жильцы могут жаловаться выше, только если дать им повод. Вот если мы кому-то пойдём на уступки, а другому не сделаем, тогда точно будут жалобы. Алексей Иванович, поверьте, мы и так стараемся выполнить более-менее обоснованные заявки, хотя некоторые из них и не стоило бы выполнять. Нам ведь тоже не хочется сориться с жильцами. Но если эта заявка откровенно необоснованная, то извините… Кроме того, вы прекрасно знаете, что жалуются то не сами офицеры, а их жёны. Они что, к начальнику госпиталя побегут? Благомиров, как мне кажется, очень хороший человек, но по таким вопросам он их слушать не станет. И они, зная это, бегут к вам.

– Н-да, вот дилемма, – протянул майор. – Я согласен с вашими доводами. Всё правильно. Но как-то успокоить их надо?

– Я их могу успокоить в два счёта, и жалобы прекратятся. Я на прежнем месте работы однажды так поступил и все успокоились. Здесь я пока что не хотел разговаривать с жильцами, точнее, с жёнами офицеров в таком духе.

– Да? Интересно, и как же это вы успокаивали жильцов ранее?

– Я их не столько успокаивал, скорее, запугивал.

И он рассказал майору о своём предупреждении офицерских жён-жалобщиц. И о том, что их мужей будут наказывать за необоснованные вызова, и о вычете из их зарплаты за перерасход угля. Услышав всё это, Стабровский рассмеялся:

– Да, ну и выдумщик же вы. Но на жёнах офицеров это, действительно, может сработать. А я со своей стороны по мере возможности предупрежу офицеров, чтобы поубавили пыл своих жён. Хорошо, а в отделениях ситуация нормальная?

– Вполне нормальная. Там тоже не всё гладко с вызовами, но мы стараемся находить общий язык и, по-моему, до сих пор неплохо ладим. Там, конечно, лучше было бы ряд работ, как вы понимаете, проводить летом, но ничего не поделаешь – что в наших силах, мы делаем.

В общем, нашли между собой в этом вопросе общий язык и зам. начальника госпиталя по АХЧ с начальником теплохозяйства.

ГЛАВА 31. Автомобили и покупки

В последнее время вторую половину дня большей частью Морозевич обитал на территории котельной. Если в госпиталь наведывались «покупатели» за углём, то они чаще всего приезжали где-то к обеду или после него. Сегодня таковых, к радости начальника теплохозяйства, пока что не было. Температура была пока что ещё чуть выше нуля градусов, и кочегар Григорий Иголкин возился возле своей машины. Он возился с ней практически ежедневно. Как у простого кочегара оказалась в ГДР машина? Да очень просто – он её купил. Правда, это как раз было делом не таким уж простым. Не в смысле денег, которых у любого служащего хватало на такую покупку, ведь покупались довольно подержанные старые машины за довольно низкую цену. Но всё дело в том, что разрешалось покупать старые машины в ГДР, а затем перевозить их в Союз только военнослужащим. У служащих таких привилегий, к сожалению, не было. Но Иголкин купил эту машину на свой страх и риск через полтора года своей работы в ГСВГ. Он был одержим машиной, и говорил, что в основном и ехал работать сюда ради покупки машины. В Союзе такая покупка ему не по карману. А руки у него были золотые и он перебрал эту подержанную машину сам по винтику, что-то ремонтируя, покупая какие-либо запчасти или заваривая прогнившие места кузова. Правда, варил он не сам, а по его просьбе газосварщик Виктор Мищенко. Эта машина была необычным приобретением и многие кочегары и слесари в свободное время охотно помогали Григорию.

В ГДР обычно покупались только "Волги", причём модели ГАЗ-21. В СССР уже восемь лет выпускалась модификация ГАЗ-24, но на эту машину денег мало у кого хватало, да и немцы пока что не спешили с ней расставаться. Конечно, были в ГДР и такие советского выпуска машины, как "Жигули" или "Москвич", но их (из числа приехавших из Союза) никто не приобретал, да ещё подержанные. Не конкурентноспособны были и машины выпуска ГДР – "Трабант" или "Вартбург".

И у Виктора Иголкина была именно "Волга ГАЗ-21", с капота которой гордо взмывал хромированный олень – эмблема этой модели, которую в ГАЗ-24 уже упразднили. Кстати, рядом с машиной Виктора почти ежедневно стояла ещё одна машина – "Трабант", который принадлежал Курту Никелю. Тот жил в самом Белитц-Штадте и ежедневно, кроме выходных, ездил на ней в госпиталь и домой.

"Трабант" (Trabant), после войны стал одним из символов ГДР. Выпускался он на заводе, который назывлся "VEB Sachsenring Kraftfahrzeug– und Motorenwerk Zwickau" в г. Цвикау. Это была довольно любопытная машина. В послевоенные годы из-за нехватки стального проката часть кузовных панелей выполнялись из материала на основе фенолформальдегидной смолы и отходов хлопкового производства – "дуропласта". Дуропласт был в какой-то мере аналогичен нашедшему в те же годы некоторое применение в автостроении других стран стеклопластику, но по сравнению с ним был намного более пригоден для массового производства. Из-за своего серо-коричневого цвета и схожей с бакелитом поверхности эти неокрашенные панели придавали этим машинам весьма специфичный вид.

В ноябре 1957-го года на заводе в Цвикау начался выпуск модернизированных автомобилей, которые именно тогда и получили название "Трабант" в честь запущенного в том же году Советским Союзом космического спутника (по-немецки "Trabant" – "спутник"). На различных моделях автомобиля стоял поперечно расположенный двухтактный, двухцилиндровый карбюраторный двигатель воздушного охлаждения объёмом 0,6–0,7 л и мощностью всего 26 лошадиных сил (большинство моделей). Он конструктивно происходил от довоенных моделей DKW и их послевоенных аналогов IFA.

На "Трабанте" была также установлена двухвальная коробка передач, которая имела очень оргинальную конструкцию, связанную с поперечным расположением силового агрегата – впоследствии эта схема получила широчайшее распространение. Таким образом, "Трабант" как бы стал конструктивной предтечей бо́льшей части будущих переднеприводных автомобилей. Подвеска машины отличалась крайней простотой, но при этом имела достаточно совершенную кинематику. Автомобиль весил всего 620 кг, и при правильной эксплуатации был малоуязвим для коррозии.

Что же касается "Вартбурга", то эта машина была более высокого класса, которая пользовалась большей популярностью у немцев, хотя и стоила, конечно, дороже того же "Трабанта".

"Вартбург" (Wartburg) был легковым автомобилем малого класса, название которого происходит от одноимённой крепости, расположенной рядом с Эйзенахом, где эти машины изготовлялись. Наиболее популярной моделью в это время была модель "Wartburg" 353, созданный на базе польской разработки "Warszawa 210". Этот автомобиль планировался к выпуску вместо лицензионной версии советской "Победы", так же называвшейся "Варшавой". Однако полякам удалось заключить договор с итальянской фирмой "Fiat" о выпуске её 125-й модели, и собственная польская разработка оказалась "не у дел", обретя "вторую родину" уже в ГДР.

Коробка передач Вартбурга была четырехступенчатой, синхронизированной на всех передачах переднего хода. Автомобиль имел достаточно просторный для его размеров салон, благодаря переднему приводу он совершенно не имел "горба" в салоне над трансмиссией, поэтому пол под ногами водителя и переднего пассажира был совершенно ровным. Часть машин снабжалась полуавтоматической трансмиссией "Hycomat" и соответственно имела только две педали (передачи переключались вручную, но без выжима сцепления). Рабочий объём двигателя составлял около 1000 см3.

Однако, несмотря на прогрессивную схему трансмиссии, был у этого автомобиля существенный недостаток – он оснащался примитивным двухтактным двигателям. На внутреннем рынке "Вартбург" считался, конечно, намного престижнее автомобиля "Трабант", но уступал в этом отношении импортируемым советским "Москвичам" и "Волгам", имевшим заднеприводную конструкцию и четырёхтактные двигатели водяного охлаждения.

Возвращаясь к машине Иголкина, следует сказать, что она была уже практически готова к езде. Она ещё только была не грунтована и не покрашена, но этот завершающий этап её подготовки он планировал провести уже в следующем году в тёплое время. Но он всё время находил какие-то не видимые другим недоделки и постоянно копошился около неё. Вот только непонятно было, как он собирается её провозить? Для этого требовалось специальное разрешение, но дадут ли его ему.

– Дадут, – убеждал всех сомневающихся Виктор. – Куда они денутся – машина куплена, документы на неё есть, всё оформлено честь по чести, ни к чему придраться нельзя. А то, что я не военнослужащий – но это же всё условности.

Однако его оппоненты были не столь уверенны в этом вопросе, потому никто и не рисковал повторять шаг Иголкина. А желающих приобрести машину было много. Не против были приобрести машину и Морозевичи, но не таким образом – это не деньги и не золото, которые ещё можно было рискнуть провезти, несмотря на запрет, это вещь более дорогостоящая и жаль будет с ней расставаться, если вдруг её конфискуют. Да ещё неизвестно как её провозить. Купленные в ГДР машины перегонялись в Союз двумя способами: на открытой железнодорожной платформе или же своим ходом, то есть её перегонял через территорию Польши сам владелец. У Виктора были права, и он немного даже работал в Союзе водителем. У Андрея прав не было, поэтому вопрос о машине из ГДР отпадал сам собой. Дело в том, что большинство (конечно, те, кто имел права) предпочитали второй способ провоза машины. И вот почему: часто машина, которая на платформе появлялась в Бресте, имела неприглядный вид – с неё было снято всё, что только можно было снять, и в первую очередь, колёса. Ведь машины никто не охранял, а поляки (как часто и наши в Союзе) не прочь были позариться на такую "бесхозность".