Текст книги "Жизнь щедра на сюрпризы"

Автор книги: Александр Ройко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

– Да, я тоже по нему очень скучаю. Но нигде в Союзе я такой работы не найду. Прав был Александров, когда недавно говорил, что наш госпиталь – это как Академия наук. Он, пожалуй, и есть Академией. Недаром же здесь существуют КУОМС. Где, как не здесь обучаться молодым врачам. Ты бы только знал, какие здесь прекрасные специалисты, а какие методы диагностики, лечения. Да я здесь за полгода больше всему научилась, чем за три года работы по специализации в Полтаве. Я бы здесь работала и работала, но это, увы, невозможно.

– Да, всё это так. Но когда-нибудь нам всё равно нужно будет возвращаться, и работать на прежних местах.

– Я то, конечно, буду работать на прежнем месте. А вот ты теперь сможешь работать и на другом заводе или в другой организации. Теперь у тебя тоже имеется большой опыт работы и, в частности, с людьми. К тому же, ты теперь член партии.

– Ладно, там видно будет. Это ещё всё теперь не так скоро произойдёт. К тому же очень неприлично будет покинуть завод, только что получив от него квартиру. Давай не загадывать наперёд, а думать о ближайшем времени. Нужно просто пока что нормально работать здесь.

ГЛАВА 37. С новыми силами

Теперь Морозевичи явственно ощущали новый прилив сил, радость от того, что они будут работать в этом прекрасном месте ещё один год. Однако от этого работы у Андрея пока что не уменьшалось. Это снова была и разгрузка вагонов и ремонты, которые, хотя и уменьшились по приближению конца отопительного сезона, но не отменились. Сейчас начальнику теплохозяйства, точнее, его слесарям-ремонтникам предстояло довести до конца работу по устранению течи одного из бойлеров под зданием хирургии. Один из стоявших там бойлеров они, как и было запланировано, утеплили, а вот устранение течи другого – скоростного бойлера – задерживалось в связи с выпиской и получением необходимых комплектующих для него. А это было довольно серьёзная часть бойлера, его, пожалуй, самая главная часть – трубная система.

Скоростной бойлер – это подогреватель сетевой воды, паровой или водяной теплообменник, использующий тепло пара (в данном случае) или котловой воды для получения горячей воды других параметров. Таким образом, скоростные пароводяные бойлеры предназначены для подогрева воды систем теплоснабжения, отопления и горячего водоснабжения коммунально-бытовых, общественных, производственных зданий. В таких пароводяных подогревателях нагреваемая вода движется по трубкам, пар же поступает в межтрубное пространство и нагревает воду.

В состав пароводяных подогревателей входят: корпус, трубная система, передняя водяная камера, задняя водяная камера и крышки. При этом корпус, камеры, крышки подогревателей изготовлены из стали, трубная же система бойлеров из стальных трубных панелей и пучка медных трубок диаметром 16×1 мм.

И вот в этом бойлере течь давали уже изношенные медные трубки. Весь бойлер, точнее его корпус менять не нужно было – это была бы тяжёлая, долгая и нецелесообразная работа, а вот поменять этот пучок медных трубок, закреплённых на панели, следовало обязательно. Андрей давно выписал эту важную комплектующую бойлера, но привёз её только на следующий день после подписания заявления на продление срока работы. А завтра утром слесари-ремонтники занялись заменой старых медных трубок бойлера на новые. Работа это была довольно тяжёлая, поскольку такими в прямом смысле были и все части самого бойлера. Бригада их пяти слесарей работала целый день, но завершить работы смогла уже только в неурочное время, вечером. Но на время мало кто обращал внимание (всем было не привыкать – в этом плане наши рабочие не столь пунктуальны, как, к примеру, немецкие), главным было то, что эта работа всё же была успешно выполнена. На другой день с утра старые части бойлера были перевезены к мастерской, а в конце дня к начальнику теплохозяйства обратился слесарь Виктор Коваленко:

– Андрей Николаевич! У меня к вам есть один разговор.

– Слушаю. О чём пойдёт речь.

– О бойлере.

– О бойлере? – удивился Морозевич. – о том, что вчера отремонтировали? А с ним то что не так? Я думал, что это уже прошедший этап.

– Так оно и есть, конечно. Но я хотел поговорить не о самом бойлере, а об этих старых медных трубках.

– А с ними то что?

– С ними ничего, но они же медные.

– Ага, понятно, – догадался Андрей. – И что ты предлагаешь?

– Мы с ребятами поговорили и решили, что эти трубки можно сдать в металлолом немцам. Медь – тяжёлый металл, цветной металл при этом, и немцы очень хорошо заплатят. Но мы без вашего разрешения не можем этого сделать.

– Так, а я вам пока что такого разрешения дать не могу, – протянул, размышляя о чём-то, Андрей.

А думал он о ситуации с втихаря проданными в Борстеле Кирзоняном радиаторами и о злополучных стяжных болтах, обрезанных без разрешения. Стяжные болты, правда, пошли на нужды теплохозяйства, а вот старые радиаторы… Вероятно, если бы тогда Кирзонян поставил в известность Лукшина, то тот и мог бы разрешить сдать их, не особо афишируя, на металлолом – они всё равно не нужны никому были, их бы выкинули на ту же свалку за ТЭЧ. Но, не переговорив здесь ни с кем, давать такое разрешение Андрей не мог. Хорошо ещё, что Виктор его заранее предупредил о подобном намерении.

– А почему вы не можете дать разрешение? – спросил тот.

– Я в свою очередь тоже не могу его дать без соответствующего разрешения. Например, того же Стабровского.

– Он не даст его, – вздохнул Коваленко.

– Кто его знает, это смотря как с ним разговаривать. А вы, зная, что майор не даст разрешения, хотите подставить меня?

– Нет, мы не собирались вас подставлять, просто…,– Виктор замолк, очевидно, не зная как оправдаться.

– И что просто?

Слесарь, виновато опустив голову, молчал.

– Ладно, я подумаю над этим вопросом. Это дело не горит. Затащите панель с трубками в мастерскую и пусть немного полежит. Через два дня заканчивается отопительный сезон, и я после этого постараюсь поговорить с майором на эту тему. Если сезон закончится нормально, а я думаю, что это так и будет, то Стабровский в этом случае должен быть в хорошем настроении. В общем, на время решение этого вопроса откладывается.

В воскресенье отопительный сезон, как это было установлено нормативными документами, закончился. Но это было в полном соответствии с погодой, которая установилась уже не по-весеннему тёплой. В таком же соответствии с прогнозом начальника теплохозяйства закончился отопительный сезон вполне благополучно. Это был его уже третий такой, теперь уже прошедший, период года. На другой день Андрей, выбрав момент, обратился к Стабровскому:

– Алексей Иванович, у меня к вам есть один вопрос.

– Слушаю вас.

– Мы, как вы знаете, установили новую систему трубок в скоростном бойлере под хирургией.

– Знаю, и что?

– А что нам делать со старыми его деталями, с теми же прохудившимися трубками.

– Господи! Нашли чем себе голову забивать. Да делайте с ними что хотите: выбросите на свалку, используйте, если сможете, для своих нужд – хоть змеевики для самогонных аппаратов делайте. Это я шучу, конечно, – улыбнулся Стабровский. Но не забивайте и мне голову этим. У меня что, других забот нет.

– А если мы сдадим их на металлолом?

– Да поступайте как вам угодно. Кому нужно это старьё.

– И на том спасибо, – поблагодарил майора удовлетворённый Морозевич и отправился заниматься своими делами, у которого, как и у майора, забот тоже было немало. В конце дня он разыскал Коваленко и сказал:

– Так, добро на сдачу в металлолом медных трубок получено. Теперь дело за вами.

– Что серьёзно?

– Абсолютно серьёзно. Только всё равно – не слишком афишируйте этот процесс.

– Это понятно. Мы всё сделаем нормально. Комар носа не подточит.

А уже в конце недели Коваленко вновь обратился к Морозевичу:

– Андрей Николаевич, со старым бойлерным змеевиком всё в порядке. Трубки мы сдали, и деньги за них получили. А это ваша доля, – и он протянул Морозевичу несколько банковских казначейских билетов ГДР.

Андрей сначала начал отнекиваться от денег – сами ребята это придумали, сами пусть и получают такое вознаграждение. Тем более что, разделив честно на всех слесарей, денег каждому из них (и ему самому) выпадало и не так уж много. Но, немного поразмыслив, он всё же взял деньги. Он к этому был причастен, поэтому, не взяв он денег, со стороны могло показаться, что он хочет остаться в стороне, мол, моя хата с краю, я ничего не знаю. Нет, лучше будет, если он, в случае чего, будет отвечать наравне со всеми. Хотя никаких в случае чего быть, вроде бы и не должно – зам. начальника госпиталя по АХЧ дал на сдачу трубок в металлолом своё добро. А далее Морозевича уже занимали вопросы, связанные с подготовкой к очередному отопительному сезону, до которого оставалось ещё полгода. А план ремонтных работ уже нужно было составлять и вскоре начинать его выполнять. Хотя, как понял за восемь месяцев работы в госпитале Андрей, это не самый горячий период работы, хотя сами погодные условия в ближайшее время таковыми уже можно было назвать.

Между тем, на этой же неделе Морозевич успел побывать в Вюнсдорфе, где ему (во вторник), наконец-то, вручили партийный билет. Но, самое интересное, что не это событие так уж особенно запомнилось ему в Вюнсдорфе. Морезевичу гораздо больше запомнилась новая неожиданная встреча, на которые ему в последнее время стало так везти в этом городе. Ещё только приехав в Вюнсдорф, он встретил на вокзале Николая Виленского, начальника теплохозяйства в гарнизоне Цербста. Он с женой сидел на лавочке, рядом стояло немало вещей.

– Николай, ты!? – удивился Андрей.

– Морозевич, Андрей!? Вот так встреча. Ты каким образом очутился здесь? Уезжаешь что ли? Так тебе, вроде бы, ещё рановато.

– Нет, не уезжаю. Мне, действительно, пока ещё рановато. К тому же мне продлили срок работы ещё на один год. А сюда я приехал, чтобы получить партийный билет. Я за это время в партию поступил.

– Ты смотри, молодец, – удивлённо и даже как-то завистливо протянул Николай. – А я до такого не додумался. Значит, ты хорошо работал, если и в партию приняли, и срок продлили.

– Ты тоже не хуже работал, – улыбнулся Андрей. – Я смотрю, вы с вещами, значит, уже возвращаетесь в Союз. Но явно не после трёх лет пребывания в ГСВГ, три года, насколько я помню, у тебя давно должны были закончиться.

– Да, нам тоже продлили срок, но вот уже и четыре года закончились, – вздохнул Николай.

– А что ты так тяжело вздыхаешь, домой же едешь?

– Да, домой, – грустно подтвердил Николай. – И, хотя мы здорово соскучились по родному дому, а отсюда уезжать не хочется. Ты знаешь, такая на сердце тяжесть, так мы здесь ко всему привыкли. Ну, совсем не хочется уезжать. Страна замечательная, хотя когда-то её жители и были для нас врагами.

– Не все то и были таковыми, – заметил Андрей. – Но страна, ты прав, очень хорошая.

– Да, – протянул Виленский. – Ты знаешь, я недавно прочитал в одной газете, что из всех стран социализма, пожалуй, именно ГДР сумела наилучшим образом использовать преимущества социалистической системы хозяйствования и обеспечить своим гражданам достойную жизнь. Ведь, действительно, нам за время пребывания здесьнам встречались граждане разного достатка, но мы никогда не видели нищих, бомжей или беспризорных детей. В стране нет дефицита на какие-либо товары или услуги. Здесь также нет забастовок, народного недовольства и вообще, социальной несправедливости. Зато мы все, и вы тоже, наверное, видели только счастливое детство, жизнерадостную молодость и обеспеченную старость. Мы ещё долго будем вспоминать это время. Такая тоска.

– И опять тоска, – подумалось Андрею. – В который уже раз он слышит нечто подобное: тоска, ностальгия. Чтобы немного отвлечь своего коллегу от грустных дум Андрей спросил:

– А что это вы надумали через Вюнсдорф ехать? У вас же там недалеко Магдебург и поезд Магдебург-Брест. Ты же мне сам говорил, что в отпуск вы из Магдебурга ездите.

– Вот, – вставила своё слово и Лидия, – спросите его. Чего его сюда занесло?

– Понимаешь, – начал оправдываться Николай, – в отпуск – это совсем другое, а сейчас нам так удобнее. Поезд Вюнсдорф-Москва идёт по территории Белоруссии. Не нужно в Бресте делать никаких пересадок. Но, главное, не нужно таскаться с вещами на таможне в Бресте. Вдруг начнут их там проверять. Вещей то, как ты видишь, немало. В них, конечно, ничего запрещённого нет. Но, представляешь, если нужно их распаковывать, а затем снова собирать. А в поезде никто их проверять не будет.

– Зато здесь мы их натаскались, – не унималась жена Николая. – На Вюнсдорф то ведь от нас поезда прямого не было.

– Ничего, это уже всё позади, – успокаивал супругу Николай. – Да, пришлось немного повозиться с вещами. Зато теперь удобно. Да и, по правде сказать, хотелось хоть напоследок заглянуть в этот городок. До этого мы здесь ни разу не были. И по Германии тоже проехать напоследок в более удобное время, – вновь вздохнул Виленский.

– А вообще-то я его понимаю, – грустно протянула Лидия. – Не хочется уезжать.

Таким образом, стрелки разговора были вновь переведены на тему расставания с ГДР.

– Понимаешь, Андрей, – продолжал развивать свою предыдущую тему Николай, – действительно, уезжать отсюда так не хочется. Очень уж мы привыкли к этой стране. Мы сейчас какие-то не такие, как те, кто не работал в ГСВГ. Я это чётко ощущаю. Нет, другие в Союзе не хуже нас, просто они другие. Им, вероятно, нас не понять. Я уже сейчас ощущаю, ты сам потом это увидишь, что в Союзе мы будем считаться как бы "белой вороной".

– Почему? – удивился Андрей.

– Понимаешь, мы в Союзе, конечно же, будем иногда вспоминать о ГСВГ. И вспоминать об этом времени мы будем с некой тоской. А потому вряд ли нас кто-нибудь, не бывавший здесь, поймёт. Им будут непонятны наши такие хорошие отзывы об этой стране, о том, как хорошо мы здесь жили. Те, с которымы мы будем делиться воспоминаниями, будут удивляться тому, что нам там всё это помнится. Они будут говорить: "Неужели у вас в жизни ничего другого хорошо не было?". Хорошее, конечно, было, да и будет ещё, но и это время нам не забить, и вспоминать мы будем о нём только с радостью и грустью, да ещё и с неким щемлением в сердце. У каждого из нас здесь наверняка были и не очень радостные моменты, но они забудутся, а вот хорошее мы будем помнить всегда.

– Да, наверное, ты прав, – уже так же грустно начал размышлять Морозевич. – Ведь ГСВГ – это не просто аббревиатура, а, скорее, то, что нас всех и объединяет. Здесь в каждом гарнизоне ГСВГ свой особый образ жизни, порой даже свои традиции, и всё это, возможно, кому-то в Союзе может показаться не совсем понятным. Здесь также своя атмосфера, более высокий уровень культуры и благосостояния. И, наверное, это касается не только союзных войсковых округов, но и других организаций, а уж, тем более, гражданских.

Так они беседовали о теме отъезда, которую поддержала и жена Николая Лида, тоже не особенно радостная. Андрей, между тем, ощутил, что от этого разговора и у него на душе стало как-то невесело, он тоже уже начал грустить о будущем расставании с ГСВГ, хотя до этого было ещё достаточно много времени. Но, вместе с тем, он понимал, что чем дольше он и Лера здесь пробудут, тем тягостнее будет расставание с этой не так уж давно совсем незнакомой страной. Но эта тема когда-то должна была исчерпаться, что вскоре и произошло. Они начали обмениваться новостями.

– Как ты устроился в своём местечке, я не помню его названия? – спросил Николай. – Помню только, что там должны были быть не самолёты, а вертолёты.

– Нормально устроился и нормально работал. Только это всё в прошлом. Сейчас мы с женой работаем в другом месте – в госпитале, который находится в Белитц-Хальштеттене.

– О, я слышал о нём. У нас туда на лечение кое-кто из лётчиков попадал. Он где-то под Потсдамом.

– Да, именно так, всего 18 километров от Потсдама.

– Здорово! В Потсдаме, наверное, часто бываете? Красивый, говорят, город, да ещё парк там знаменитый. Ох, и повезло же вам.

– Да, и Потсдам, и парк Сан-Суси, действительно, красивые. Но мы не только в Потсдаме бываем, но и в Берлин часто ездим, – не мог утерпеть, чтобы не похвастаться Морозевич.

– Что, экскурсии туда так часто организовывают? А у нас, к сожалению, экскурсий в Берлин не было. Мы были в Лейпциге, Дрездене, а вот в Берлине не были.

– Мы тоже были в Дрездене и Лейпциге. Но в Берлин мы не с экскурсией ездим, а самостоятельно.

– Как так!? – в один голос изумлённо воскликнули Виленские. – И вас туда пускают?

– А кто нас дожжен пускать?

– Я имел в виду, – поправился Николай, – вам разрешают туда ездить?

– Официально нам никто такого разрешения не даёт. Но его никто и не спрашивает, потому что точно бы не дали. Но ездят в Берлин из нашего городка почти все. Начальство, вероятно, до поры до времени закрывает на это глаза.

– Да, чудеса, – удивлённо произнесла уже и Лидия. – Вот уж, действительно, как говорил Коля, повезло вам.

– Слушай, а как это ты попал в этот госпиталь, если ехал от нас в другое место? – опять вклинился Николай. – Что и там не было места начальника теплохозяйства?

– Там оно как раз было, и проработал я в Борстеле, так тот городок называется, более двух лет. За год до того приехала жена, устроилась в санчасти работать, но не по специальности. И через время её пригласили работать именно по специальности в госпитале. Это долгая история, но не столь уж важная. Ладно, я вам много чего рассказал. Теперь ваша очередь – как вам то там жилось?

– Да ты знаешь, мы не жалуемся – и работалось, и жилось неплохо. Всякое бывало в работе, но, в основном всё проходило нормально.

– А как там ваши летуны? У них тоже было всё в порядке. Рёва самолётного не уменьшилось? – пошутил Андрей.

– У них тоже, вроде бы, всё было в порядке. Деталей их службы, как ты понимаешь, я и сам не знаю. Рёва, как ты говоришь, конечно, не уменьшилось, но мы к нему, как и все, привыкли. Было, правда, у лётчиков два года назад ЧП.

– И что же случилось?

– Самолёт разбился.

– Да ты что! И как же это произошло?

Николай поведал Морозевичу эту болезненную для всего гарнизона историю. В 1977-м году на взлёте с аэродрома произошла катастрофа МиГ-23 М.

Николай не знал всех подробностей катастрофы, но слышал, что лётчик ночью не рассчитал длину взлёта. А когда пилоту стало ясно, что полоса заканчивается и прекращать взлет уже поздно, он стал убирать шасси. Он также выпустил парашют, но тот сразу же сгорел. Сам же самолёт просел, ударился о насыпь шоссейной дороги, чудом не зацепив при этом проезжавший автобус, и разваливался на части. На аэродроме Цербста взлёт в основном был в направлении города, под небольшим углом к дороге. Редко, когда начинался сильный восточный ветер, старт самолёта переносили к противоположному краю полосы. Когда самолёт разбился, кресло с пилотом ударом о насыпь выбросило из самолета, и его даже не сразу нашли. Вот такая трагическая история.

– Да, есть ещё один нюанс, – уже улыбаясь, заметил Николай, видимо, что-то вспомнив. – Ты помнишь, я тебе рассказывал о Цербсте, не о гарнизоне, а о самом городе?

– Естественно, помню.

– Я говорил, что сам город известен только потому, что является родиной Екатерины Великой. Так вот, есть небольшое, но существенное уточнение. Оказывается, что Цербст вроде бы и не является родным городом Екатерины.

– Как это? – удивился Андрей.

– А вот так. Говорят о том, что место подлинного рождения императрицы Екатерины Великой – город Штеттин. В этом городе служил отец её величества, пребывая командиром полка и имея казенную квартиру из трёх комнат. В пятнадцать же лет будущая императрица была увезена в Петербург и в Цербсте была только один раз в возрасте одиннадцати лет – причём всего несколько суток.

– Не понятно. Ведь в городе, насколько мне известно, имеется музей, ей посвященный? Я слышал, не знаю насколько это верно, что в витринах некоторых магазинов даже выставлены её портреты? Что же это тогда – миф какой-то?

– Не знаю, миф или не миф. Скорее всего, это просто коммерция. Вероятно, жителям Цербста было интересно изобрести родину Екатерины Великой в Цербсте. Это привлекало сюда туристов, и было, наверное, не последней статьёй дохода в муниципальном бюджете. А потом все к этому привыкли и уже все считают, что так и было всё на самом деле.

– Да, интересно, и немного странно, – покачал головой Андрей, думая в то же время о том, что вот Виленские, работая вблизи довольно невзрачного городишка, активно интересовались его историей, понимая, что такие познания разширяют их кругозор и пвышают интеллектуальный уровень. Он вспомнил, каким в этом плане противоположным человеком был тот же Кирзонян, которого абсолютно не интересовала история города, в котором он работал, так же, впрочем, как и практически не интересовали его ни лругие немецкие города, ни нравы их обитателей. Какие же разные люди! А Виленский таки молодец – и работал в ГСВГ хорошо, и жил нормальной интересной жизнью.

Темы разговоров начинали исчерпываться. Правда, Виленские никуда не спешили – у отъезжающих ещё было время до подачи поезда – и они были рады общению со знакомым им человеком. Возможно, при других обстоятельствах и Морозевич беседовал бы дольше, ему эта встреча тоже приносила удовлетворение. Но, взглянув на часы, Андрей заторопился – до назначенного ему времени получения партбилета оставалось не так уж и много. Он попрощался с Виленскими, сообщил свой им свой адрес постоянного жительства в Полтаве и поспешил закончить свои дела в Вюнсдорфе. Но, прощаясь, он не забыл с улыбкой сказать Николаю:

– Передавай от меня привет Белоруссии. Может быть, когда-нибудь и наведаюсь в такой памятный для меня край.

В Белоруссии он, и вправду, несколько позже побывал, но только летая в Минск по делам работы. А вот в тех краях, где прошло его раннее детство, ему, к сожалению, больше побывать так и не удалось.

С получением партийного билета у Андрея никаких проблем не возникло. Правда, это действо немного и задержалось, и затянулось, а потому, когда Морозевич уже вновь вернулся на вокзал, поезд Вюнсдорф-Москва уже отбыл по назначению. Андрей направился к другой платформе и, затем, тоже отправился в пункт своего назначения. Но в течение всего времени езды до Белитц-Хальштеттена его не покидало какое-то двойственное чувство – и радости, и, одновремённо, грусти.

Дома Валерия поздравила мужа со столь знаменательным событием, как получение партийного билета, Андрей же в свою очередь рассказал ей о новой встрече в Вюнсдорфе.

ГЛАВА 38. Непростое решение

А далее вновь потянулись рабочие дни апреля. Поездки четы Морозевичей, вместе или порознь, временно прекратились. Но в ближайшую субботу полноценно отдыхать Андрею не довелось, хотя он и не занят был работой. В пятницу, после разгрузки очередного вагона с углём он сидел во дворе котельной на лавочке, курил, разговаривал с другими отдыхающими кочегарами и наблюдал, как кочегар Иголкин снова возится со своей «Волгой». Стояли тёплые дни и тот, вероятно, решил заняться покраской машины, не так уж много времени оставалось ему до отъезда. Но делал он эту работу, наверное, подготовительную, как-то по-хитрому. Ранее он покрасил белой краской (которая к этому времени уже высохла) горизонтальную полосу шириной примерно 10 см, которая проходила ровной линией по дверям и крыльям машины с обеих сторон. А сейчас он из лейкопластыря шириной в 1 см отрезал полосочки и наклеивал их, примеряясь по длинной ровной рейке, на покрашенную белую линию. Периодически он отходил от машины подальше и, как бы не доверяя рейке, прикидывал на глаз ровно ли лёг лейкопластырь.

– Гриша, что это будет? – удивлённо спросил Андрей.

– Я хочу через всю машину провести такую белую стрелу, которая бы подчёркивала стремительность моей машины, – любуясь своим детищем, ответил тот. – Сейчас наклею лейкопластырь, потом хорошо покрашу машину более тёмной краской. А дальше понятно – сниму лейкопластырь, и останется белая стреловидная линия.

Андрей покачал головой, удивляясь выдумке Григория. В это время другие ребята вели какой-то разговор, в котором упоминалась СПК (станция переливания крови). Морозевич краем уха услышал их и понял, что завтра они собираются на СПК сдавать кровь.

– Это что, какое-то плановое мероприятие по сдаче крови, вас обязывают сдавать кровь?

– Нет, никто нас не заставляет. Это дело сугубо добровольное. На СПК часто проводят заборы крови, и мы периодически участвуем в этом мероприятии. Оно довольно выгодное – сдаёшь 400 мл крови, но платят очень прилично.

– Ого! А не много ли это – 400 мл? – удивился Андрей.

Он и сам часто сдавал кровь и считался донором. У него был и маленький значок в виде капельки крови, который выдавался таким донорам. Более серьёзным, официальным донорам выдавались значки побольше и другой формы, а также удостоверение донора. У него была 1-я группа крови, на которую всегда был хороший спрос. На завод примерно раз в квартал приезжала бригада по забору крови. Но это были, как бы, безвозмездные плановые заборы крови. Не совсем, конечно, безвозмездные – работникам завода, согласившимся сдавать кровь, кроме 10 рублей (мизер по сравнению со стоимостью крови) давали ещё бесплатный талон на "усиленный" восстановительный обед и три отгулы. Обедать по талону в назначенную столовую из доноров ходили единицы – обычно эти талоны отоваривались в буфете той же столовой на шоколадки, печенье и фрукты. А вот за отгулы то, как раз, и соглашались работники завода сдавать кровь. Вообще то, согласно положению три отгула предоставлялись донорам вместе с днём сдачи крови, но руководство завода давало эти 3 дня помимо дня сдачи крови, поощряя своих работников – мероприятие было плановое, количество сдавших отмечалось в отчётах по городу и завод, таким образом, упоминался в числе лучших. Но тогда на заводе все сдавали всего по 200 мл крови – это была норма. При этом и так у некоторых сдающих кровь работников бывало, что кружилась голова. А здесь на СПК подчинённые Морозевича должны сдавать двойную норму крови. Это было что-то непонятное.

– Дело в том, что сдаём 400 мл крови, но потом через время, в этот же день нам вливают обратно 200 мл.

– Как это? – не понял Андрей. – Не вижу в этом смысла.

– Ну, вливают назад не чистую кровь, нет, конечно, чистую, но не полного состава. У неё что-то там обирают, какую-то плазму, а нам вливают часть крови назад, так что ли. Мы и сами толком не знаем, как эта кровь называется. Но это совершенно безвредно – тебе вливают именно твою чистую кровь, но только без каких-то компонентов. Так что берут вроде бы 200 мл крови, и мы никогда не чувствовали себя плохо.

Андрей вечером расспросил жену о такой процедуре сдачи крови. И выяснил, что, действительно, существует такой метод забора крови. Берут у доноров не саму кровь, а именно плазму, о которой упоминали ребята, но немного неправильно рассказывали об этом процессе. При сдаче плазмы кровь, после отделения от неё части плазмы, тут же вливается обратно в организм донора. При этом если цельную кровь можно сдавать не более 3–5 раз в год с интервалами в 3 месяца, то плазму можно сдавать до 6-12 раз в год с интервалами не менее 2 недель. Плазма восстанавливается в течение нескольких дней, кровь – в течение месяца. Общее же время, которое понадобится донору провести на СПК при сдаче плазмы, составляет около двух часов.

Забираемая при этом у доноров кровь, как рассказала Лера, центрифугируется и разделяется на эритроцитарную массу и плазму. После этого эритроцитарная масса возвращается донору, объём же циркулирующей крови восполняется введением адекватного плазме количества физиологического раствора.

– И это абсолютно безвредно? – спросил Андрей.

– Конечно.

– Так, тогда я завтра иду с ребятами сдавать кровь.

– Зачем это тебе нужно, – удивилась Лера.

– Много причин: во-первых, я донор, во-вторых, это как бы гражданская обязанность, ведь кому-то эта кровь или плазма понадобится, возможно, даже спасёт жизнь. Кроме того, мне просто интересно, да и деньги нам не будут лишними.

– Смотри сам, но я бы не советовала тебе это делать.

– Почему? Ты же сама сказала, что это абсолютно безвредная процедура.

– Сказала, но не подумала, что ты сам захочешь пойти сдавать плазму.

– А что это меняет?

– Многое. Ты ведь мой муж. Мало ли какие там условия. А вдруг что-то плохо простерилизуют и занесут тебе какую-нибудь инфекцию.

– Лера, – улыбнулся Андрей. – Ты непоследовательна. Не так давно ты говорила, что этот госпиталь – самая настоящая Академия. А теперь говоришь, что здесь могут что-нибудь не так сделать. Где же ещё могут делать всё так качественно, как не здесь.

– А, ладно, – махнула рукой жена. – Если ты так решил, то и иди и сдавай. Тебя ведь всё равно не переспоришь.

Таким вот образом процесс сдачи плазмы в субботу отнял у Андрея часть его свободного времени, о чём он совершенно не сожалел. Он пообщался с ребятами и работниками СПК, приобщился к числу доноров здесь в госпитале и оставил частицу своей крови на территории Германской Демократической Республики. Теперь, как он в шутку сказал Валерии, придя после этой процедуры домой, у него кровная связь, если и не с самой ГДР, то, по крайней мере, с ГСВГ. Так что всё прекрасно.

Но это прекрасное настроение самого Андрея, а заодно и Леры, было серьёзно испорчено уже через неделю, в пятницу 27 апреля, когда они получили неожиданное письмо из Полтавы от коллег Морозевича по заводу. Те сообщали, что лучше бы Морозевичам поскорее вернуться домой, потому что они могут потерять с таким трудом полученную квартиру. Дело в том, что в Полтаве стали нередки случаи, когда в какой-нибудь пустующей квартире взламывают замки и заселяются в квартиру. Потом таких самовольных жильцов, особенно если они с детьми, очень трудно оттуда выселить, даже с милицией. В их доме пока что, к счастью, такого ещё не произошло, но и пустующих квартир почти нет, насколько они знают, только одна такая – как раз Морозевичей. Если же о ней прослышат, то кто знает, что может случиться. Сами Журавские, как с ними договаривался Андрей, периодически приглядывают за квартирой Морозевичей, но долго так тянуться не может.

Это письмо стало для Морозевичей некой бомбой, которая, если и не убила их наповал, то здорово контузила. Письмо разрушало все их радужные планы, и они в растерянности не знали, как им поступить. Теперь вряд ли может идти речь о дополнительном годе работы. Кстати, Журавские пока что и не знали, что Морозевичи собираются остаться в Германии ещё на год. В феврале месяце речь об этом не заходила, а сейчас Андрей ещё не успел им об этом сообщить. Да и сообщит ли он теперь – это было под большим вопросом. Узнай Журавские, что Андрей с Лерой не вернутся в Полтаву ещё год, то откажутся присматривать за их квартирой – это уж точно, кому нужна такая морока и ответственность. И что же им теперь делать? Это был такой больной вопрос, на который ответа Морозевичи пока что не находили.