Текст книги "Жизнь щедра на сюрпризы"

Автор книги: Александр Ройко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

– отчёт по топливу;

– рапорт на премиальные.

Большинство документов должны были подаваться до 25-28-го числа текущего месяца на следующий. Только отчёт по топливу подавался до 5-го числа следующего месяца, а рапорт на премии – до 10-го числа (в Борстеле Морозевич писал только рапорты на поощрение в виде грамот). Кроме того, некоторые графики, например дежурства слесарей, кроме основных инстанций следовало подавать на КПП (поскольку оно делило территорию городка пополам). Ещё нужно было проводить периодический инструктаж караула о допуске дежурных слесарей в бойлерные под госпитальными зданиями. Вот уж, действительно, в основном бумажная работа. Это не говоря уже о заявках на выписку материалом и инструмента. Кроме того, ведение журналов по технике безопасности и другой документации в котельной. Немногим позже Андрей узнал, что не так уж редко приходится привозить из КЭЧ не только теплотехнические материалы, но и строительные. В госпитале была служба КЭО (квартирно-эксплуатационный отдел), но там были в основном женщины, а потому занимались материалами либо сам майор Стабровский, либо начальники служб.

С особым интересом ознакомился Андрей со штатным расписанием теплотехнического хозяйства. Его удивило, что у него в подчинении было не так уж много слесарей-ремонтников – всего 8 должностей и только одна должность газосварщика. В Борстеле с такими должностями, как ни странно (здесь то территория куда как большая), было немного полегче. Удивило его и отсутствие должности техника. Как-то странно формировались, а, возможно, и "выбивались" штаты в отдельных гарнизонах ГСВГ. Но зато здесь у него были другие должности: 4 должности машиниста топливоприготовления, 1 старший лаборант, 2 лаборанта и 2 подсобных рабочих. В лаборатории работали женщины-служащие. Должности подсобных рабочих занимали жёны военнослужащих и не по прямому назначению: одна из них работала в финансовой части, а вторая – фотографом в клубе. Одна должность машиниста топливоприготовления использовалась в качестве должности слесаря-ремонтника его же хозяйства. А вот на трёх остальных люди работали тоже совершенно в других местах: две из них были переданы в КЭО – прораб и столяр, а ещё на одной, к удивлению Андрея, работала их соседка Инга Василенко. Ещё один столяр работал на должности кочегара теплохозяйства. Были в подчинении Морозевича и немецкие рабочие, и немало – 25 человек. Кроме начальника котельной там были такие должности как начальник смены (3 ед.), слесарь-ремонтник (4 ед.), кочегар (12 ед.), слесарь КИП (1 ед.), зольщик (2 ед.), подсобный рабочий (1 ед.), уборщица (1 ед.). На новом месте у Андрея был выше оклад – 792 марки ГДР и 177,50 рублей, которые ежемесячно перечислялись на сберегательную книжку в Союзе. Андрея сначала удивило, что у Курта Никеля, как начальника котельной, оклад, на первый взгляд, превышал оклад его начальника – 950 марок ГДР. Но он тут же сообразил, что Курт не получает "второго оклада" как Морозевич. А 950 марок для немцев, хоть и неплохие, но не очень уж большие деньги. А в переводе на марки русские рубли давали бы Андрею немалую дополнительную прибавку (почти ⅔ его оклада в немецких марках). Но они ему, а точнее его семье, ещё очень пригодятся в Союзе.

Когда вернулся Стабровский, то он увидел, что Морозевич закопался в эти бумаги и настроение у него не самое лучшее.

– Я смотрю, настроение у вас ухудшилось, – улыбнулся он.

– Пожалуй, – протянул Андрей. – Я как-то более привык заниматься практической работой. А здесь столько бумаг!

– Ничего, это только на первых порах страшно. А там втянитесь, и всё будет нормально. Не так страшен чёрт, как его рисуют. Отзывы о вас с прежнего места очень хорошие, так что я не сомневаюсь, что всё наладится и здесь. Да, многовато, как я вас и предупреждал, бумажной работы, но ничего не поделаешь. Не горюйте.

– Да я и не горюю. Просто не очень люблю всю эту писанину.

– А кто её любит. Думаете мне очень нравиться бумажки писать?

– Ладно, привыкну. Алексей Иванович, у меня к вам есть один вопрос.

– Я вас слушаю.

– Здесь, – Андрей указал рукой на бумаги, – есть для меня два документа, с которыми я ранее не сталкивался. Это график разгрузки вагонов и отчёт по топливу. Что означает один и другой? Что представляет собой график разгрузки вагонов и как контролируется сожжённый уголь?

– График разгрузки вагонов, с тем же топливом не совсем верно назван, но так уж оно повелось. Нужно будет ежемесячно подавать отчёт о поступлении вагонов с углём: дата, количество вагонов, их номера и количество угля в них. Но, самое главное, нужно своевременно эти вагоны разгружать. Утром или ещё ночью прибыл вагон – в течение дня он или они должны быть разгружены. А в день может прийти и 3–4 вагона одновремённо.

– А кто занимается разгрузкой вагонов?

– Вы.

– Я? Как это?

– Не вы сами, конечно. Вы только ежедневно с самого утра контролируете поступление вагонов, этим параллельно занимается и Курт, а затем сообщаете мне или командиру санитарной роты, чаще именно ему. Я вас с ним познакомлю. Он то и будет сразу же выделять вам солдат для разгрузки вагонов.

– Понятно, а отчёт о сожжённом топливе?

– Количество топлива контролирует тот же Курт. А вы берёте у него данные и составляете отчёт: остаток на начало месяца, прибыло угля, сожгли, остаток на конец месяца.

– Так, и с этим ясно. А много вообще-то сжигается угля за месяц? – поинтересовался Андрей.

– По разному. Сейчас не так много, а зимой доходит и до 1000 тонн, а то и больше.

– Ого! Вот это расход угля – не ожидал.

– А что вы хотите – это же госпиталь и зданий на его территории очень много. Вы же сегодня, наверное, видели и ту часть территории, которая находится за железной дорогой?

– Видел, территория, действительно, немалая.

– Ладно, рабочий день близится к завершению. Пройдитесь ещё по своим объектам, и на этом сегодняшний день будет завершён.

Так прошёл у Андрея первый его рабочий день в Белитц-Хальштеттене. Полдня осмотр территории, а полдня – бумажки. Андрей при расставании с майором хотел было задать ещё один вопрос, но потом решил повременить, хотя его очень интересовал ответ на него. Будущее само ответит на этот вопрос.

ГЛАВА 23. Лечебница-госпиталь

ГЛАВА 23

Лечебница-госпиталь

Когда Андрей вернулся домой, Лера уже была дома, и настроение у неё было хорошее. Разувшись и присев на стул, Андрей заметил:

– По твоему настроению я вижу, что тебе не только сам городок, но и работа понравилась. В Борстеле ты такой радостной домой нечасто приходила.

– Ой, ну что ты! Конечно, понравилась. Это же, наконец-то, моя работа по специальности.

– И как прошёл первый рабочий день?

– Хорошо прошёл. Хотя сразу же загрузили работой. Но я только рада этому. Давно не общалась с маленькими пациентами. Их пока что, правда, немного. На раскачку особо времени не было. Познакомилась с коллегами.

– И отделение большое, много в нём врачей?

– Отделение довольно большое – занимает целый этаж корпуса. Палат и мест для больных хватает, да и врачей не так уж мало. Заведующий отделением, ординатор – майор Смирнов, лейтенант Пичугин, который учится в интернатуре и двое служащих – я и ещё одна женщина. Она, по-моему, башкирка или чувашка – Файруза Юлдашевна. Фамилию я не запомнила. Она работает уже второй год, но она, как и остальные, взрослый невролог.

– Я насчитал всего пять штатных врачей, а ты говоришь, что врачей не так уж мало. Разве на такое большое отделение пять врачей – это много?

– Немало, Андрюша, – улыбнулась Валерия. – Это же, действительно, как мне и говорил заведующий, не хирургическое отделение – операций мы не делаем. Для этого есть нейрохирургическое отделение. И лежачих больных не так уж много, большинство больных ходячие. А медицинских сестёр и санитарок в отделении хватает. Вообще-то там врачей гораздо больше.

– Как это?

– Дело в том, что в госпитале много военных офицеров, которые проходят курсы повышения квалификации, в том числе и в неврологическом отделении. Здесь, говорят, есть специальные курсы по многим специальностям. И сюда съезжаются молодые врачи со всей ГСВГ. И территория, где находятся курсы, тоже, вроде бы, немаленькая.

– Да, это так. Я эту территорию сегодня мельком видел, и она, действительно, немаленькая. Так что у вас там столпотворение?

– Не совсем. Во-первых, – врачей со стороны немного, а во-вторых, они в отделении далеко не целый день сидят. Есть же и теоретические занятия и по времени их больше, чем практических.

– Понятно. Значит, вся нагрузка ложится на четырёх врачей. Зав. отделением, как я понимаю, наверняка подключается только в сложных случаях. Работы у него и так должно хватать.

– Не совсем, он, как я поняла, активно занимается больными. Еленушкин, между прочим, очень хороший врач и человек. А четырёх человек врачей вполне достаточно для отделения. В Полтаве у нас в областном отделении было всего 3,5 ставки стационарных врачей. Один врач ещё на полставки летал на вызовы санавиацией по области. И мы вполне справлялись. Файруза Юлдашевна немного старше меня и опыт у неё хороший. Я уже не говорю о майоре Смирнове. Все врачи опытные, разве что интерн мало пока что работал по этой специальности. Главное то, что мне там нравится. Меня уже предупредили, что у меня будут и ночные дежурства. Ну, это понятно. В отделениях всегда ночью есть дежурные врачи.

– Тебе это знакомо, да и мне тоже, – улыбнулся Андрей.

– Дежурства будут не только по отделению, но и где-то раз в месяц в приёмном отделении, то есть это дежурство, фактически, по всему госпиталю. Конечно, в других отделениях тоже есть свои дежурные врачи, но всё же ответственность большая. Ладно, что мы всё обо мне да обо мне. Рассказывай, как у тебя дела. Ты то, как раз не очень-то радостный пришёл с работы, как мне кажется.

– Я, конечно, и не грустный, но и не особенно радостный. Работы здесь много, но не так работы практической, как разной бумажной. – И Андрей рассказал ей о своём знакомстве с хозяйством и о знакомстве с тем ворохом бумаг, которые ему приготовил Стабровский. Не забыл он упомянуть, что оклад у него здесь будет повыше.

– Вот видишь, один плюс уже есть. А к бумажной работе привыкнешь. Обычно начальство и занимается организационной работой и писаниной. Они же не ходят постоянно на объекты со своими подчинёнными, они больше просиживают в своих кабинетах. Это ты в Борстеле всё время не вылезал с ремонтируемых объектов. Вроде бы не доверял своим рабочим.

– Ты смотри, какой критик объявился. Да, наверное, не вылезал с объектов, но зато и качество работ было неплохое.

– А без тебя оно было бы плохое, ты так считаешь?

– Наверное, ты всё же права, – улыбнулся Андрей. – Ребята там своё дело знали и я их, вероятно, излишне контролировал. Но не сидеть же мне было всё время в мастерской или писать бумаги.

– Но ты же их всё равно писал.

– Писал, – вздохнул супруг. – Но там их было гораздо меньше.

– Ничего, втянешься, и всё будет нормально.

– Да втянусь, конечно, но немного непривычно. Странно устроена жизнь, – протянул он.

– Это почему?

– В Союзе я как раз был больше кабинетным работником – инженер-конструктор то основную массу времени проводит за чертёжной доской и не так уж много контачит с рабочими, которые что-то изготавливают по его чертежам. Правда, в Полтаве в инструментальном цехе я бывал частенько. Но всё равно, прошло каких-то два года и мне уже в кабинетах сидеть скучно. Вот в этом то и есть странность жизни. Как быстро всё меняется.

А дальше у Андрея была и кабинетная работа, и работа на свежем воздухе. И бумажная работа по времени занимала не так то уж много времени, а вот организационная отнимала львиную долю времени. А её за короткое отсутствие в госпитале начальника теплохозяйства накопилось немало. Нужно было написать ряд писем в КЭЧ: заявку на получение поваренной соли (необходимую на отдельных этапах водоподготовки), заявку на материалы для текущих работ (трубы, изоляционный материал, рубероид) и другие заявки – это всё то, что было запланировано ранее. Кроме того, нужно было договориться с немцами о поставке обратных клапанов и водоуказательных стёкол к умформерам, а также колосников к топкам котлов. Этих комплектующих в КЭЧ не было – котлы, а соответственно, и умформеры были специфическими, практически не используемые в других советских гарнизонах, а потому их приходилось доставать в немецких организациях. Кроме КЭЧ, имелось ещё и квартирно-эксплуатационное управление (КЭУ), находившееся в Вюнсдорфе (в/ч пп 64476), начальником теплотехнического отдела которого был Коротаев Семён Николаевич.

При этом при подготовке писем Андрей сначала услышал о таком агрегате как умформер, а затем ему довелось и на практике столкнуться с ним. Он, правда, во время учёбы в институте слышал такое слово, о таких аппаратах им на лекции упоминали, но что он собой представляет, Морозевич помнил смутно. Ему почему-то приходил в голову только электрический умформер.

Паровой же умформер, как он уже вспомнил, увидев его, – это было приспособления для перевода перегретого пара в насыщенное состояние.

Работа простейшего парового умформера с непосредственным впрыскиванием распыленной воды состоит в том, что перегретый пар подводится сверху через патрубок, снабжённый внутри винтовой поверхностью, и при входе в аппарат получает завихренное движение. Или же (как в умформерах системы Зейферта) перегретый пар орошается водой через целый ряд расположенных по кольцу отверстий – при этом вода распределяется по всему сечению аппарата.

Навстречу же движущемуся пару впрыскивается из форсунок холодная вода, которая перемешивается с перегретым паром и, испаряясь за счёт теплоты перегрева, переводит его в насыщенное состояние. Полученный насыщенный пар затем отводится по установленному внизу аппарата патрубку, а неиспарившаяся вода стекает в водоотводчик.

Эти аппараты снабжены автоматически действующим регулятором притока воды.

Пришлось здесь вспоминать Андрею и о процессе водоподготовки, которому, как он и предполагал, в котельной уделялось повышенное внимание.

Питание паровых котлов, как правило, должно осуществляться конденсатом, возвращающимся из системы. В этом случае не надо расходовать топливо для нагрева воды до температуры конденсата. Но если потребитель получает острый пар (например, для пропаривания белья в прачечной или для нагрева инертных материалов в бункерах), то, естественно, конденсат не возвращается, и тогда приходится питать котлы полностью или частично водопроводной водой, в необходимых случаях прошедшей химводоочистку.

Умягчение воды, т. е. удаление из неё накипеобразующих солей, обычно производят в специальных установках, где происходит поглощение из воды катионов кальция и магния. Взамен вода получает в эквивалентных количествах катионы веществ, не образующих накипи. Указанный процесс осуществляется при прохождении воды через слой зернистого материала-катионита. Конденсат из всех систем, как правило, самотёком стекает в конденсационные баки, устанавливаемые в приямках полов котельных.

Водоподготовка – это процесс фильтрации и очистки воды от вредных примесей. Вопрос водоподготовки имел в данном случае очень важное значение для эксплуатации паровых котлов, поскольку минеральные соли, содержащиеся в воде, образуют солевые отложении и накипь в водяных трубах, что приводит к преждевременному износу оборудования вследствие коррозии, большим энергозатратам и ухудшению качества пара. Обычно в состав загрязнённой воды входят смеси металлов и химикатов, масла и смолы. По мере накопления накипи также ухудшается теплопередача от топочных газов к воде в трубах, что может закончиться их прогаром. Таким образом, неправильная подготовка воды может привести не только к снижению КПД, но и к аварии. Для снижения содержания минеральных солей в питательную воду, как правило, добавляют какое-либо химическое вещество, например натриевый цеолит.

Из питательной воды необходимо также удалять растворённый в ней кислород, поскольку растворённый в воде кислород является постоянной угрозой целостности труб – он нередко приводит к язвенной кислородной коррозии – концентрированной коррозии на очень маленьком участке поверхности. Сквозная ржавчина на трубе может образоваться даже при небольшом распространении коррозии в целом. Обычно котельная установка имеет нагреватель-деаэратор для удаления кислорода из подпиточной воды. В резервуар деаэратора обычно добавляют поглотитель кислорода – сульфит натрия. Он то и удаляет свободный кислород. В целом характер и степень необходимой химической очистки воды зависят от качества источников воды для питания котла. Водоподготовка для котлов требует высокой квалификации.

Дней за десять Морозевич уже более-менее ознакомился с хозяйством городка и с ним самим. Если теплохозяйство вызывало у него различные чувства, то сам городок – однозначно только хорошие.

В Белитц-Хальштеттене располагался 1155-й военный госпиталь (войсковая часть полевая почта 25755). Рядом, примерно в 3,5 километрах на юго-восток (по дороге возле котельной) находился городок Белитц-Штадт (или, как его просто называли Белитц). В Белитце Андрей бывал только проездом – ничего особо примечательного там не было. Белитц (Beelitz) входил в состав района Потсдам-Миттельмарк. Его население составляло всего около 12.000 человек. Из предприятий Андрею там был известен только электрозавод.

Правда, позже Андрей узнал, что на въезде в Белитц слева от дороги (если ехать со стороны Белитц-Хальштеттена) есть захоронение советских воинов. Находится советское кладбище на пересечении улиц Роберта Коха и Карла Маркса. И это не просто кладбище, где похоронены советские солдаты, погибшие на пути к Берлину. Там в основном похоронен медперсонал, в большигстве женщины, которые погибшие при прорыве эсэсовской группировки через Белитц-Хальштеттена в конце войны.

Помимо медперсонала на кладбище похоронено ещё и около 500 советских солдат. Поимённо же известно немногим меньше двух сотен захоронённых.

С другой стороны от центральной аллеи этого кладбища установлен (значительно позже) современный памятник с надписью "Мёртвые предупреждают".

Сам госпиталь в Белитц-Хальштеттене (Beelitz-Heilstatten), как выяснил Андрей, – это бывшие лечебницы доктора Коха, известного врача, открывшего туберкулезную палочку. Ранее, при докторе Кохе, эта лечебница была довольно известным местом, где лечились многие знаменитости. Лес, который был сейчас вокруг, наверное, раньше был ландшафтным парком. Везде в лесу были проложены дорожки и стояли ажурные скамейки. Говорили ещё, что во времена Коха была такая хорошая традиция – больные сажали деревья, привезенные со своей Родины, а пациенты были то из разных стран.

Были в этом парке-лесу даже кусты малины и жасмина. Их запах врывался утром в распахнутые окна домов и госпитальных палат. Но и этот парк, который стал лесом, был очень красив, в нём очень легко дышалось – права была Лидия Михайловна из Борстеля, мама Наташи. Просто удивительное райское место, спокойное и мирное.

Две дороги рассекали территорию госпиталя как бы на четыре неравные части. Железная дорога, тянувшаяся с северо-востока (Потсдам) на юго-запад (Висенбург), отсекала основные лечебные корпуса госпиталя (находящиеся на северо-западе) от котельной, СПК, КУОМСа, кожно-венерологического отделения, ЛОР-отделения и прочих зданий. В свою очередь шоссейная трасса под прямым углом пересекала железную дорогу и делила госпиталь тоже на две части. По левой стороне (если стоять на вокзале лицом к КПП) находились те же СПК, КУОМС и, далее (через железную дрогу) жилые домики (в одном из которых проживали Морозевичи), КПП, штаб, хирургический корпус, а по правой стороне – котельная, вокзал, корпус, в котором работала Лера, и другие здания. Шоссейная дорога тянулась от Белитц-Штадта через госпиталь, далее через небольшой городок Фихтенвальде (ближайший к Белитц-Хальштеттену, ~ в 3-4-х км) в сторону более крупного городка Клостер. Это была рядовая неширокая дорога, которая чуть севернее госпиталя пересекалась уже широким автобаном с востока (со стороны Людвигсфельде) и поворачивала на юго-запад в сторону Дессау.

Справа от дороги была территория нового госпиталя, а слева старого – вместе с отстроенным корпусом хирургического отделения, которое было разрушено в войну. Рядом была роща влюбленных. Сколько там было цветов, самых разных! Однажды Лера принесла домой букет полевых цветов, которые она насобирала, прогуливаясь после работы. Ещё она рассказала, что присев на одну из скамеек, она увидела спустившуюся с дерева белочку, которая ждала корма. Удивлённой и обрадованной такой встрече Лере пришлось сбегать в магазин и купить орешков. Какое же было удовольствие после столь длительного перерыва опять покормить с рук белочку.

Комплекс госпиталя является памятником архитектуры (кажется, этот стиль назывался Ар Нуво) и состоял из 60-и зданий. Строительство состояло из трёх этапов, началось оно ещё в 1898-м году, а закончено – только в 1930-м. На первых двух этапах его архитекторами были Heino Schmieden и Julius Boethke. Ответственным же за третью фазу строительства (1926–1930 гг.) был Fritz Schulz. Сложно охарактеризовать все здания этого комплекса. Корпуса были в основном двух и трёхэтажные, стены которых, как уже говорилось, увиты плющом и диким виноградом. Но вот здание хирургии как раз привлекало наибольшее внимание. Это было двухэтажное здание метров 150 в длину с небольшими торцевыми помещениями, мансард оно не имело. Здание ничем не выделялось среди других строений, кроме одной особенности. Этой особенностью были три помещения операционных, которые располагались на втором этаже и имели практически во всю ширину и высоту окна, помимо специальных осветительных ламп. А вот над этими операционными находилось опять же три помещения оранжереи с боковым (выше человеческого роста) остеклением и такой же треугольной крышей. Так что цветы на все случаи жизни госпиталь имел свои.

Кстати, ещё один штрих о хирургическом корпусе. Месяца через три, уже в отопительный сезон, Морозевичу довелось побродить подвалами этого корпуса вместе со слесарями в поисках трубы, подлежащей ремонту. И они наткнулись на одно открытое помещение, в котором возился какой-то пожилой санитар. Андрей и его спутники с изумлением и некоторым ужасом увидели целый склад деревянных гробов и каких-то цинковых ящиков, которые тоже со слов того же санитара оказались гробами. На вопрос о том, зачем здесь сохраняется такое большое количество этих ритуальных предметов, тот ответил, что сейчас они практически не нужны, а хранятся они здесь со времён Пражской весны. В то время в госпиталь Белитц-Хальштеттена свозили раненых и убитых, последних для отправки в Союз.

– А что это ещё за "Пражская весна"? спросил один из слесарей.

– События в Чехословакии 1968-го года, как раз десять лет прошло с той поры. А это вот наследие тех событий так здесь и сохранилось, – угрюмо ответил санитар.

Морозевич знал, что "Пражская весна" – это период политической либерализации в Чехословакии с января по август 1968-го года. Он узнал о событиях из газет ещё в конце августа того же года, а вот более детально ему рассказал уже в июле следующего года его приятель, с которым он после окончания института отдыхал целый месяц в Алуште. Вячеслав, так звали этого приятеля, был сыном квартирной хозяйки, у которой во время учёбы в институте (вместе с лучшим своим другом Артёмом) Андрей снимал комнату. Славик только в конце мая вернулся домой, демобилизовавшись из рядов СА, и провёл он часть последнего года срочной службы как раз в ЧССР. Вот он то и рассказал Андрею некоторые подробности, о которых умалчивали газеты. Период политического либерализма в Чехословакии закончился вводом в ночь с 20-го на 21-е августа в страну более 300 тыс. человек и около 7 тысяч танков стран Варшавского договора. Из Польши был введен советско-польский контингент войск, из ГДР вводился советско-немецкий контингент войск, а из Венгрии входила советско-венгерско-болгарская группировка по различным направлениям Чехословакии. Не принимали участие в операции "Дунай" (кодовое название) только войска Румынии. И хотя боевые действия практически не велись, были всё же потери и среди военнослужащих, и, особенно, среди мирных жителей (об этом как раз газеты умалчивали). Так, боевые потери советских войск с 21-го августа по 20-е сентября 1968-го года составили 12 человек погибшими и 25 ранеными и травмированными. Были и другие потери. Имели место отдельные случаи нападения на военных, хотя в подавляющем большинстве жители Чехословакии не оказали сопротивления. Что касается потерь со стороны чехословацких граждан, то, по слухам, в ходе вторжения было убито около 100 и ранено более 500 граждан Чехословакии, в подавляющем большинстве мирных жителей. Подавление в целом мирных протестов позволило СССР добиться размещения в Чехословакии советских войск – также как в ГДР, Польше или Венгрии. Это позволяло ему полностью контролировать территорию, граничащую с западными странами – потенциальным театром военных действий. Теперь стало понятно и пребывание в госпитале такого вот "наследия", как выразился санитар.

Корпус, в котором находилось неврологическое отделение (где сейчас уже работала Лера), располагалось на правой, противоположной от хирургии, стороне госпиталя. Оно было трёхэтажное с мансардами, в которых жили медсёстры. На первом этаже располагалось физио-терапевтическое отделение (ФТО), на втором – детское отделение и на третьем как раз – неврологическое отделение. Это здание имело довольно высокие этажи, коридоры которых были выполнены в арочном стиле с подвешенными спаренными лампами дневного света и с плиточными (мелкими цветными) полами. В подобном арочном стиле были проёмы и двери в палаты. Правда, некоторые двери – перестроенные – были прямоугольными и более низкими. С обратной дальней стороны корпуса штаба напротив него находилось приёмное отделение. Недалеко от штаба примерно в таком же здании располагалась офицерская гостиница. Если идти от КПП к хирургическому корпусу (от офицерской гостиницы), то справа была кухня, а соответственно слева штаб. Было также красивое двухэтажное (с мансардами и со шпилями) здание интернатуры, в котором находилось ещё и общежитие. Подобное двухэтажное и тоже со шпилями (но меньшими, с более массивным основанием) и мансардами, но более старое, было и здание столовой. Прямо напротив КПП располагался дом командира санитарной роты. Госпиталь имел также свой клуб, в котором было выделено помещение офицерского клуба.

Все отделения госпиталя имели свои порядковые номера, например, неврология – 3-е отделение, травматология – 7-е, детское отделение – 8-е, ФТО – 9-е и т. д. Перечисление всех номеров забирает много времени, но о количестве отделений в госпитале говорит тот факт, что кожно-венерологическое отделение, которое располагалось за санитарной ротой, имело 24-й порядковый номер. Рядом с ним находилось также и ЛОР-отделение.

Чуть севернее Белитц-Хальштеттена (~ 5 км) находится городишко Швиловзее (Schwieloqsee), между которым на северо-восток по курсу на Потсдам простирались (вытянутые в этом же направлении) два озёра – одноимённое Швиловзее и далее – Темплинер Зее (Templiner See), разделённые городишками Франценсберг (Franzensberg) и Капут (Caputh). Что касается современных достопримечательностей, то к югу от железной дороги за зданием St. Josef Haus, расположенным рядом с железнодорожным вокзалом, на площади (если идти в сторону котельной) установлен памятник советскому воину-санитару. Он представляет собой стоящую статую солдата-санитара в полной военной форме с каской на фоне мемориальной плиты со звездой Героя Советского Союза. На груди у санитара висит автомат, его приклад под правой рукой солдата, которой он придерживает переброшенную через плечо санитарную сумку с красным крестом. Левой же рукой он держит свёрнутые, стоящие вертикально носилки.

Памятник достаточно гармонично вписывается в архитектурный ансамбль 19-го века. За памятником расположено здание спортзала. Поговаривали также, что госпиталь имел заброшенные подземные ходы, которые, вроде бы, тянулись аж до ставки Гитлера, где-то в Берлине. Но ни Андрею, ни его слесарям-ремонтникам такие ходы что-то не попадались, хотя им часто доводилось бывать и в подвалах корпусов, и в коммуникационных проходных каналах.

Кроме помещений отделений госпиталя и корпусов, предназначенных для обеспечения нормальной работы, как самого госпиталя, так и КУОМСа, СПК и прочих других важных точек, то на территории госпиталя располагались ещё полтора десятка жилых домов – ДОС (дом офицерского состава). Жили работники госпиталя, в основном служащие, и в мансардах домов и корпусов. Что касается мансарды дома, в котором жили Морозевичи, то Андрею вскоре пришлось побывать и в одном из чердачных помещений его. Как сообщила в разговоре с Лерой соседка Инга, антенна к телевизору на крыше здания со стороны их комнаты имеется, вот только кабель от неё бывший владелец комнаты обрезал довольно высоко, где-то с чердака. Поэтому Андрею пришлось раздобыть, а затем и наращивать этот кабель через чердачное окно к себе в комнату. Но далее Морозевичи уже могли нормально смотреть как редкие русско-язычные трансляции, так и постоянные передачи телевидения ГДР.

Постепенно Морозевичи втянулись в работу – Лера освоилась, практически, в первые же дни, а вот Андрею, хотя он тоже с первого же дня засучил рукава, привыкать пришлось чуть подольше. Но и он вскоре стал чувствовать себя достаточно опытным не только работником городка, но и полноправным руководителем службы теплохозяйства. Его в работе служб удивило только одно обстоятельство, вопрос о котором он не решился задать в первый рабочий день майору Стабровскому. В Борстеле майор Лукшин проводил с начальниками служб довольно расширенные планёрки, ст. лейтенант, а затем капитан Коридзе сократил их до минимума. А вот в Белитц-Хальштеттене такие планёрки майор Стабровский не проводил вообще. Он примерно раз в неделю или десять дней знакомился с планами работы начальников служб, изредка их корректировал и далее не вмешивался в их работу. По всем текущим вопросам сами начальники служб по мере надобности разыскивали майора и согласовывали с ним те или иные вопросы, особенно в части поставки материалов.

Это было и хорошо и не очень. С одной стороны вроде бы прибавлялось больше личного времени, но, с другой стороны, часто это личное время тратилось на возможность контакта со Стабровским, которому часто приходилось отлучаться за пределы городка по производственной необходимости и встречаться с ним для решения каких-либо горящих вопросов приходилось и в неурочное время. Поэтому со временем Андрею довелось составлять даже для себя более расширенные планы работы и хорошо обдумывать все их детали, чтобы можно было оперативно решить с заместителем командира по АХЧ одновремённо несколько вопросов. Но ко всему постепенно привыкаешь, и постепенно Андрей тоже привык к такому положению дел и даже находил его довольно удобным для себя – никто, по крайней мере, не теребит тебя ежедневно по мелочным вопросам, не контролирует каждый твой шаг. Так Андрей, одновремённо с вынужденной большей самостоятельностью своих подчинённых, приобрёл и большую личную самостоятельность в работе. Но это совсем не уменьшало тот объём работы, который ему доводилось тянуть на новом месте и главной частью, как и указывала Лера, стала (что характерно для большинства руководителей) её организационная составляющая.