Текст книги "Жизнь щедра на сюрпризы"

Автор книги: Александр Ройко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– Он, по моему мнению, больше бы подходил на должность начальника КЭС, нежели Кирзонян.

– Совершенно верно, я это тоже про себя отметил. Но сейчас уже ничего не изменишь.

Им принесли заказ. Лукшин с Андреем немного выпили, закусили, и майор продолжил:

– Кирзонян сразу дал своё согласие на должность начальника КЭС. А мне как раз не по душе люди, которые так легко соглашаются на повышение, да ещё и не по своему профилю. Это в большинстве своём просто карьеристы. Когда человек начинает сомневаться, обдумывать подобное предложение, то видно, что он размышляет о том, как он будет работать на новом месте, что для этого необходимо, как он построит свои взаимоотношения с коллективом и так далее. Он может попросить руководство помочь ему на первых порах в чём-то, даже выдвинуть какие-то условия. В этом случае видно, что это человек думающий, который не склонен хвататься за первую же попавшую высокооплачиваемую работу.

– Жаль, всё же, что вы уезжаете, Борис Михайлович, – вновь вставил своё слово Андрей, во время возникшей паузы. – Неизвестно как теперь сложатся отношения с вашим приемником.

– Нормально сложатся, Андрей…, можно просто Андрей?

– Конечно, можно, – обрадовался тот.

– Так вот, Андрей, я знаю, что Коридзе не очень-то любят из-за его кажущейся излишней жёсткости. Я это хорошо знаю, но это не совсем так. Он не столько жёсткий, он скорее…, как бы это правильно назвать? Он буквоед что ли, он строго следует каждой букве Устава, он педант в этом отношении. Но если это допустимо с подчинёнными солдатами, то с подчинёнными всех служб, которых у него буде теперь много – это не пройдёт, не годятся такие отношения для нормальной работы. Он и сам это вскоре поймёт. Но ему нужно будет помочь.

– Помочь старшему лейтенанту!? – изумился Морозевич.

– А что в этом такого удивительного? Не предлагать ему в открытую помощь, это для него недопустимо, а просто тихонько помогать осваиваться со службами, не отталкивать его, не держать дистанцию. Ему сейчас несладко придётся. Кроме ваших служб ему ведь подчинены службы, от которых зависит нормальная работа военнослужащих, то есть напрямую связана с боеготовностью всех подразделений, а это очень серьёзно. Он, конечно, будет больше внимания уделять им, а не вашим службам. Почему я планёрки с вами проводил уже в нерабочее время, да потому что в течение дня мне с головой хватало работы по службам военным. Кроме того, Коридзе, кадровый офицер, он не заканчивал технических ВУЗов, а потому мало что знает обо всех ваших системах. Но вот только не нужно делать упор на это незнание и ставить себя выше него. Он, вообще-то, хороший человек. Но он ещё и грузин. А грузины обиды не прощают, но вот за добро стараются отблагодарить в десятикратном размере. И Коридзе в этом плане не исключение. Он хорошо почувствует вашу расположенность к нему, вашу негласную помощь и всё поймёт. Но не вздумайте ему сказать или даже показать своим видом, что он ничего в том или ином вопросе не понимает. Не вздумайте насмехаться над его, возможно, неверным суждением о том или ином предмете, хорошо знакомом вам. Не ставьте себя познаниями выше его, помогайте разобраться в тонкостях вашего дела.

– Большое вам спасибо, Борис Михайлович, за такой инструктаж. Вот уж не думал я о Коридзе в таком плане.

– Я говорю это только вам, Андрей, потому что знаю – вы правильно поймёте всё. А Кирзонян или даже тот же Горшков вряд ли поймут. Виталий хотя и молодой, но тоже с гонорком.

– Да, – протянул Андрей. – Ещё раз повторю – как жаль, что вы уезжаете.

– Знали бы вы, как мне то жаль отсюда уезжать, но вам этого не понять.

– Почему не понять?

– Вы это поймёте гораздо позже, когда будете тоже возвращаться в Союз после трёх или, наверняка, четырёх лет работы здесь в ГСВГ. И чем дольше вы здесь проработаете, тем больнее будет отсюда уезжать. Вам пока что неведомо такое чувство, как ностальгия. Но не обычная, а несколько странная ностальгия. Ведь слово "ностальгия" трактуется как тоска по Родине. А здесь тоска по чужой стране. Странно, да? Но, тем не менее, это так.

Лукшин как-то горестно скривился и умолк, а Морозевич подумал о том, что он уже вторично слышит упоминание о такой ностальгии. Первый раз после рассказа жены Леонида в школе в июле прошлого года, и вот теперь от майора. Но там речь шла больше о детях, и их можно было понять, а здесь уже всё более серьёзно.

– Знаете, Андрей, – продолжил Лукшин, – я до ГДР служил в трёх местах на территории СССР, но ни в одно из них мне возвращаться не хочется, и не потому, что там плохо было жить или плохие были климатические условия. Просто ничем мне эта служба не запомнилась, хотя и друзей там у меня было побольше, нежели здесь. А вот отсюда мне просто не хочется уезжать. И, повторяю, дело совсем не в том, что условия жизни здесь значительно лучше, чем в том же Приморском крае. Дело в том, что это совершенно другие ощущения – знакомство с жизнью и бытом ранее совершенно незнакомой тебе станы, её познание, привыкание к ней, к её людям, неоднозначное порой общение с ними и прочее. Эти года невозможно так вот просто вычеркнуть из памяти. И это свойственно всем, кто здесь служит или работает. Я видел, как уезжали в Союз мои коллеги по службе, и все они испытывали нечто похожее. Ещё не уехав, они уже хотели вернуться сюда. А ведь не у всех здесь служба шла гладко. Но это забывалось, а вот тоска по службе здесь оставалась. А с годами, как мне говорили, да и сам я это понимаю, это чувство будет только нарастать. Это и тоска по сослуживцам, которая почему-то в Союзе не так ощущалась, и, главное – это совершенно новые эмоции, ощущения, приятные воспоминания. Даже те, которые на самом деле не были такими уж приятными: они уже смотрятся совершенно через другую призму – призму времени и кажутся тебе просто небольшими приключениями, а все неприятности забываются. Жёны офицеров вообще рыдают, не желая уезжать. Но мы то все едем на свою Родину. Понимаете, на РОДИНУ! А тоскуем совсем о другой. Странное это чувство, Андрей. Но и вы его познаете, я в этом уверен.

– А вы сами то откуда, Борис Михайлович?

– Я сам волжанин, из Куйбышева.

– И куда же вас теперь пошлют? Союз то большой.

– Союз, действительно, большой. Но не так всё страшно. Я уже служил на Урале, в Приморье и в Средней Азии. Ну, и здесь, разумеется. После таких служб обычно продолжают служить уже в европейской части СССР, тем более что это будет уже моё последнее место службы. В большие чины я не выбился, не знаю даже, получу ли подполковника без какой-либо учёбы, возможно, так и уйду в отставку майором. Я ведь не предполагаю служить дальше, хотя будущая моя должность подполковничья.

– Но, если вы знаете должность, на которую вас посылают, то должны, вроде бы, знать и куда именно посылают.

– Подловили всё-таки меня, – рассмеялся майор. – Ладно, Андрей, давайте допьём нашу водочку, и я вам расскажу.

Они допили водку, закусили, и Лукшин сказал:

– Да, я знаю место своей службы. Мне, так сказать, тихонько шепнули. Хотя и говорю всем, что окончательное предписание получу в Союзе, после моего отпуска. Буду я служить в полку истребительной авиации, полк большой, потому и должность более высокая. И будет это под Николаевом.

– Под Николаевом!? На Украине?

– Да, теперь на вашей Украине.

– А в каком Николаеве? Львовской или Николаевской области?

– Под областным центром Николаев. А что у вас на Украине есть ещё один Николаев?

– Есть, городок под Львовом. Так это же хорошо. Это же у Чёрного моря. Я рад за вас, Борис Михайлович! Я надеюсь, что там вам будет хорошо служиться, а уж отдыхать то и тем более. Тогда это ещё не факт, что мы больше не увидимся. Я не помню, какое расстояние от Полтавы до Николаева – наверное, 500–600 километров. Но для СССР это же такая мелочь, не Приморский же край – несколько часов на поезде или машине. Возможно, что кто-нибудь из нас ещё побывает в городе другого.

– Это хорошо, что вы такой оптимист, Андрей, – засмеялся Борис Николаевич. – Но мне тоже хотелось бы с вами ещё увидится. И всё может быть – мир, как говорится, тесен.

Они расплатились, вышли из кафе и очень тепло, по-дружески распрощались. Андрей возвращался домой теперь уже в приподнятом настроении, которое тотчас было замечено Валерией:

– Что это ты такой весёлый пришёл?

– Не только весёлый, но ещё и выпивший, – улыбнулся муж.

– Ещё этого только не хватало! С чего бы это?

Андрей подробно рассказал Лере о встрече с Лукшиным и о беседе с ним в кафе.

– Хороший он, наверное, человек? – вздохнула Валерия.

– Очень хороший, побольше бы таких, – подтвердил Андрей.

А с понедельника он уже начал работать под командованием старшего лейтенанта Коридзе. В принципе пока что никакого вмешательства в работу служб КЭС с его стороны не ощущалось. Но это было понятно – работа в них в принципе была налажена, срывов в работе не было, поэтому Коридзе разбирался со службами, которые имели более непосредственное отношение к военной подготовке. Он проводил со служащими планёрки, но было понятно, что отношение к ним у него менее заинтересованное, нежели у его предшественника. Они были очень короткими и какими-то суховатыми – что запланировано сделать, есть ли какие-то проблемы, и какие к нему есть просьбы, заявки. И всё. Коридзе, вероятно, считал это пустой тратой времени – каждый начальник службы, по его мнению, должен чётко знать свои обязанности и так же чётко их выполнять. Чего зря то сотрясать словами воздух. Более детально, как это делал Лукшин, старший лейтенант пока что в работу эти служб не вникал.

Но не успел Морозевич оправиться от расставания с Лукшиным, как уже в среду, его размышления по поводу работы с новым заместителем командира батальона по тылу затмила другая ошеломляющая новость – прошёл слух о том, что из Борстеля уезжает Александров. И не в Союз он уезжает, а просто переводится с женой в другую часть, на новое место работы. Но до этого подобных случаев не наблюдалось – не меняли так просто служащие место своей работы. На первый взгляд для Андрея как раз это не должно было быть чем-то таким уж удивительным – он ведь и сам после шестидневного пребывания в Цербсте, переехал в Борстель. Но, всё же, разница была огромная – в Цербсте Андрей не проработал и дня, а вот Александров пробыл в борстельском гарнизоне более полутора лет. Кроме того, из Цербста Морозевич уехал потому, что там не было места работы, на которое он ехал в ГСВГ. Но вот почему и, главное, как это его тёзке удалось переменить место работы, Морозевичу было непонятно. И Андрей в тот же день разыскал Александрова.

– Привет! Я тут краем уха услышал одну новость и решил свериться с первоисточником. Я думаю, что ты понял, о чём я говорю. Так это слухи или правда?

– Правда, – как-то грустно и одновремённо удовлетворённо промолвил Александров.

– И что произошло, почему ты уезжаешь?

– Ничего такого не произошло. А уезжаю потому, что не устраивает меня работа здесь. Это не работа, а потеря квалификации.

Морозевич знал, что, как и его жене, его тёзке не очень-то нравится работа в санчасти – Андрей как-то обмолвился об этом. Но он то не был врачом-педиатром и был более знаком с болезнями взрослых пациентов.

– И когда ты это понял?

– Да почти с самого начала, как вошёл в ритм этой работы. А твоей жене нравиться работать здесь?

– Куда уж там. В этом ты прав. И куда же ты уезжаешь?

– В Кёнигс, есть такой город наподобие Стендаля, где-то в 20–25 км от Берлина.

– Во как! Поближе к Берлину, значит. Да, это неплохо. И там санчасть получше?

– Там не санчасть, а что-то подобное медсанбату в Стендале. Но, главное, работа по прямой специальности.

– Да, это важно. Но как тебе это удалось? – удивился Морозевич.

– Ездил в Вюнсдорф, правда, там мне ничем не помогли. Только схлопотал нагоняй от начальства за обращение без разрешения командира в высшие инстанции. А он бы дал такое разрешение? Как бы ни так. Тогда я связался со своими некоторыми друзьями, точнее друзьями родителей, и они мне, наконец-то помогли. Длилось это, конечно, достаточно долго.

– Ясно, и в течение всего времени ты держал это в тайне.

– Ты знаешь, если бы я стал говорить об этом наперёд, то ещё неизвестно как бы всё вышло. О таких вещах наперёд не рассказывают, иначе не сбудется.

– Наверное, ты прав. Я и завидую тебе, точнее от имени жены – мне и здесь нравится, и одновремённо жалко расставаться. Мы с тобой если крепкими друзьями и не стали, то, по крайней мере, приятеля у меня здесь лучше не было.

– Взаимно. Мне тоже жаль с тобой расставаться, но что поделаешь.

– И когда ты уезжаешь?

– В пятницу или субботу. А с понедельника уже нужно выходить на новое место работы. Я тебе скажу честно – я вот радуюсь и бодрюсь, но на душе кошки всё же скребут – как то оно там сложится. Я ведь тоже здесь уже привык, а там пока что неизвестность.

– Это понятно. Но всё, Андрей, будет хорошо, – успокоил своего тёзку Морозевич. – Я в этом уверен. Удачи тебе на новом месте и Татьяне, и всего самого наилучшего.

И вот уже во второй раз за последние несколько дней Андрею пришлось расставаться с человеком, который ему нравился. А чуть более месяца назад уехал и Пивовар. Покидают и покидают Борстель неплохие, а то и просто хорошие люди. А кто вместо них, что кто будут за личности? На место Пивовара, правда, недели две назад уже прибыл новый кочегар. А вот Лукшина и Александрова будет очень не хватать, заменить их людьми с такими же характерами очень даже сложно. Эти мысли привели к тому, что Андрей совсем уж загрустил, так сильно, наверное, первый раз за всё время своего пребывания в Борстеле.

Когда Андрей рассказал Валерии о переезде Александрова и о своём с ним разговоре, то жена, после сожалений об его отъезде, сказала:

– Ты видишь, оказывается можно добиться и здесь в ГСВГ перевода на другую работу. Может быть, и мне съездить в Вюнсдорф и попросить, чтобы меня перевели куда-нибудь на работу по специальности? Возможно, они помогут мне. Конечно, вместе с тобой, но тебе ведь всё равно, где работать начальником теплохозяйства.

– Очень я в этом сомневаюсь, – покачал головой супруг. – Андрей же сказал, что ничем они там ему не помогли, только получил он нагоняй от начальства. Всё решилось не здесь, а фактически в Союзе. Окончательное решение принималось то здесь, но вот толчком к его принятию была просьба или указание – не знаю уж что – из Союза. А у нас, Лера, таких покровителей, к сожалению, нет. Да ещё представь себе – не успел один служащий перевестись, как из того же гарнизона собирается сбежать следующий. Как это будет выглядеть? Да ещё из одной службы. Подумают, что здесь чёрт те что творится, если все стараются отсюда сбежать. Ты понимаешь, какое к нам тогда отношение будет? Можно будет, конечно, попробовать, но только не сейчас – немного попозже.

– Ладно, – вздохнула Лера. – Подождём немного. А я сейчас завидую Александрову, смог он перебраться на работу, которая ему нравится. Когда мне так повезёт?

– Не переживай, – успокоил её супруг. – Как говорится, пути Господни неисповедимы, возможно, в чём-то повезёт и нам, – завершил он беседу такой неопределённостью.

Он даже себе представить себе не мог, что вскоре эта неопределённость начнётся превращаться не просто во что-то большее, а в самую что ни есть реальность.

ГЛАВА 18. Летит время

После отъезда Александрова Андрей заметно загрустил – теперь в гарнизоне не осталось (кроме жены, естественно) человека с которым он мог поговорить по душам, хоть изредка провести с ним свой досуг, сходить к Грише. Оставался таким хорошим знакомым человеком Леонид, но они никогда не дружили в юности, и сейчас он оставался просто земляком, с которым можно пообщаться, сходить друг к другу в гости, но они всё же отнюдь не были даже приятелями. Если требовалось обсудить какие-нибудь вопросы по работе, то ранее он мог посоветоваться с Лукшиным. Теперь и того в городке не было, и сейчас Морозевич по этим вопросам мог услышать мнение только Николая Кравченко, как более-менее опытного и толкового из остальных слесарей. Но принимать окончательные решения, конечно же, после подобных консультаций было сложно. Лукшин был опытным человеком и в большинстве случаев быстро улавливал задумки Андрея, а, значит, мог грамотно обсудить идею и поддержать его. Как пойдёт дело с Коридзе, Андрей пока что представить себе не мог, потому что они не обсуждали до сих пор с ним что-нибудь серьёзное, да и опыта у того в таких вопросах не было. Морозевичу предстояло вариться в собственном соку. Пока никаких проблематичных вопросов и не возникало, но что будет далее, какие коленца может выкинуть жизнь в будущем – никто предугадать не мог.

Так закончилась текущая неделя и пролетела следующая, не обрадовавшая даже внеплановым выходным – Днём Советской Армии. На предпраздничном концерте уже никто не мог услышать песни в исполнении Андрея Александрова. Но вот следующая неделя нарушила некое размеренное однообразие рабочих дней – старший лейтенант Коридзе начал более детальное знакомство и со службами, в которых работали полностью служащие. Он не знакомился полностью с одной конкретной службой, а заходил то на один объект, то на другой – пока что чаще к Карамушко или к Горшкову – у тех то и отдельных таких крупных объектов было мало. Кроме насосной станции с водонапорной башней, канализационным коллектором или центральной электрощитовой в сантех– и электрохозяйствах основные мелкие объекты обслуживания находились в жилых и производственных зданиях и, конечно же, в котельных теплохозяйства. По домам Коридзе, естественно, не ходил, а вот в котельные начал наведываться. Там он наблюдал за работой котлов, насосов и прочего оборудования, интересовался сменностью кочегаров и пристальное внимание обратил на информационные стенды с документацией. Пока что никаких замечаний Морозевичу от него не поступило. Как-то выйдя вдвоём из очередной котельной, Коридзе начал беседовать с Андреем о работе котельной и его оборудовании. Он задал несколько вопросов Морозевичу о различии тех или иных насосов, паровых или водогрейных котлах, о бойлерах горячей воды. Когда в очередной раз были упомянуты сами котлы, то Коридзе не смог сдержать улыбку, и сказал Андрею:

– Какие же это котлы? И почему только вы их так называете? Это же обыкновенные печки – дровами их разжигают, углём топят. Вы, наверное, не представляете себе, что такое настоящий котёл.

– Я, конечно, видел большие чугунные котлы только на рисунках в книжках, – серьёзно ответил Андрей – он помнил о предупреждении Лукшина не ехидничать в беседе с Коридзе, – но с маленькими котлами приходилось сталкиваться – ещё в детстве бабушка варила в них еду, у нас они назывались чугунками. Да и на природе нередко в них готовили пищу.

– Вот-вот! – обрадовался Коридзе. – О них я и говорю, только у нас в Грузии они побольше. Вот это котлы! А у вас просто печки.

– И да, и нет, товарищ старший лейтенант. Несмотря на огромное внешнее различие, они выполняют почти те же функции, что и ваши большие котлы.

– Ничего подобного. Это, ещё раз повторяю, печки, а в наших котлах готовят пищу.

– Да, это с одной стороны, вроде бы и странно, но назначения у них всё равно одинаковые.

– Как это? – удивился Коридзе.

– Вот скажите, пожалуйста, каково главное, первичное, так сказать, назначение грузинского котла?

– Как это, какое? Я же сказал – готовить еду.

– Это понятно. Но вы в котлах котлеты или шашлык не жарите. Вы готовите в котлах жидкую пищу. А её основу составляет что?

– У нас много, очень много разных блюд и в них используются разные продукты.

– Я немного не о том, не о самих продуктах. Вот вы готовите, например, суп харчо. Что вы кладёте в котел прежде всего?

– Как это что? – удивился Коридзе. – Наливаем воду, затем добавляем говядину…

– Правильно, – перебил его Андрей. – Вы сами сказали, что первым делом добавляете воду, а уж потом говядину, рис, тклапи или ткемали, чеснок, перец и специи разные, а они у вас, насколько я знаю, очень разнообразные и пахучие.

– О, – с уважением протянул старший лейтенант, – вы даже знаете о тклапи и ткемали?

– Сам их никогда не видел, – честно признался Андрей, – но читал о них. И знаю, что без тклапи харчо – это и не харчо вовсе. Мне, вообще нравятся ваши национальные блюда, только вот по-настоящему приготовленные я не пробовал – разве в столовой приготовят настоящее грузинское харчо. Так же, впрочем, как и наш настоящий украинский борщ.

– Приезжайте к нам в Грузию, – горячо заговорил Коридзе, – и мы вас такими блюдами угостим!

– Спасибо! Если появится когда-нибудь возможность, то обязательно приеду. Но мы немного отвлеклись от темы. Мы говорили о том, что для приготовления того же харчо в вашем котле сначала кипятят воду. Так?

– Ну да, – подтвердил Коридзе.

– Но ведь и котлы в котельных тоже, можно сказать, кипятят воду. Одни нагревают её, а другие кипятят так, что образуется много пара. Значит назначение ваших котлов и этих, – указал Морозевич на котельную, – одинаковое – нагревать воду. Вот только по внешнему облику они очень уж различаются. К тому же, если у вас котёл и огонь отдельны сами по себе, то здесь они сочетаются – внутри моего котла и огонь и вода, разделённые теми же чугунными стенками.

– Да, любопытная трактовка понятия "котёл" у вас получилась, – протянул старший лейтенант.

– Но ведь это же так. Разве я не прав?

– В общем-то, вы, наверное, правы. Ну, что ж, котлы так котлы. А с вами интересно было беседовать, – улыбнулся Коридзе и пошёл дальше по своим делам.

Так у Андрея закончился первый, в общем-то, разговор со старшим лейтенантом и он понял, что Лукшин и в этом вопросе оказался прав – с Коридзе работать можно будет нормально.

В общем-то так оно и было в дальнейшем. Андрей убедился в этом, проработав со старшим лейтенантом ещё месяц, а точнее, под конец этого срока уже с капитаном. Тот, правда, так и не полюбил проводить длинные планёрки (но это было только на руку начальникам служб), но и никаких претензий к работе теплохозяйства у Коридзе не возникало, по крайней мере, Морозевич замечаний не слышал. Возможно, причиной тому была уже неплохо отлаженная работа хозяйства, в котором за полтора года было проведено немало различных мероприятий по её нормальной работе. Да и погода, в принципе, этому способствовала – против прошлой зимы было холоднее, и снег держался, но в Союзе такую бы зиму назвали бы всё-таки тёплой. Ну, что такое морозец в 5-8 °C по сравнению с зимами в Советском Союзе даже в средних широтах. Никаких срывов работы котельных тоже не было, и вот в этом плане, наверное, сказались отправки в Союз Сушкова, Пивовара и Горбунова – их пример оказал таки сильное влияние на дисциплинированность остальных. Заканчивался уже и март месяц, а вместе с ним подходил к концу очередной отопительный сезон – ещё две с половиной недели и совсем полегчает.

Последний вторник марта принёс Андрею удивительный сюрприз. Нет, этот сюрприз вовсе не был плохим – он просто был совершенно непонятным. Идя на очередную планёрку, он столкнулся с старшим лейтенантом Клюевым, который после взаимных приветствий, сказал:

– Андрей Николаевич, заскочите после планёрки на пару минут ко мне.

– Хорошо, – коротко ответил Морозевич, раздумывая о том, зачем он мог понадобиться Клюеву.

Он строил различные предположения и сидя на планёрке, но так ни к каким выводам и не пришёл. Поэтому сразу же после непродолжительного совещания, точнее коротких докладов, направился в канцелярию.

– Я слушаю вас Виталий Павлович. Зачем это я вам понадобился, что произошло?

Андрей был в неплохих отношениях с Клюевым и в личных беседах мог обращаться к тому по имени и отчеству. Солдата, помощника старшего лейтенанта, уже не было, и поэтому Морозевич мог позволить себе такую небольшую вольность, поскольку, как он понял, дело должно было носить какой-то неофициальный характер. И он, в общем-то не ошибся.

– Лично вы мне по своей работе не нужны, – успокоил его Клюев. – И никаких ЧП не произошло. Я просто в неофициальной беседе хотел выяснить у вас один вопрос.

– Пожалуйста, выясняйте, нет проблем. И что же это за вопрос?

– Вопрос касается не лично вас, но вашей жены.

– Моей жены, – удивился Андрей. – Вот те раз! А она в чём провинилась?

– Да не волнуйтесь вы, – улыбнулся Виталий Павлович. – Ничем она не провинилась. Вопрос, конечно, лучше бы ей самой задать. Но, я думаю, что и вы должны быть в курсе дела. А в штаб я её не хотел вызывать, чтобы не привлекать внимание остальных.

– Так о чём же вы её хотели спросить?

– А вопрос такой: "Ваша жена обращалась куда-нибудь с вопросом о переводе её на другое место работы?".

– Не должна была бы, – как-то неуверенно ответил на заставший его врасплох вопрос Андрей. Он подумал о полуторамесячном разговоре после сообщения об отъезде Александрова.

– Гм, а почему такой неопределённый ответ – "не должна бы", а не "да" или "нет"? – удивился лейтенант.

– Товарищ старший лейтенант, – уже официально ответил Андрей. – Я вам скажу честно – моей жене не очень-то нравится работа не по специальности. Ведь она же детский врач.

– Я догадывался об этом. И что из этого следует?

– Да ничего. Да, после отъезда Александрова жена размышляла о том, чтобы и ей перебраться на работу по специальности. Но мы сообща решили не предпринимать никаких шагов на этот счёт. Да и как бы это выглядело – после отъезда одного доктора решил сбежать и второй. Нет, я вам категорически заявляю, что никуда моя жена по этому вопросу не обращалась. Я бы знал, мы все вопросы решаем сообща.

– Я верю вам, – нерешительно протянул Клюев. – Но тогда это, действительно, странно.

– А что произошло? Я не понимаю.

– Дело в том, что вашей женой стало интересоваться руководство одного крупного госпиталя.

– Как это стало интересоваться?

– А вот так – они прислали нам запрос том, работает ли у нас такая-то, о специальности вашей жены, кем она здесь работает, сколько времени, как работает и тому подобное.

– Действительно, странно, – удивился и Андрей. – А где находится этот госпиталь?

– Недалеко от Берлина, под Потсдамом.

– О, тогда всё понятно, – обрадовался Андрей. – Значит, это Александров рассказал там о моей жене. Он же знал, что ей тоже не очень то здесь нравится. И руководство госпиталя решило за компанию забрать туда и мою жену.

– Исключено, – покачал головой лейтенант. – Александров переехал в Кёнингс– Вустерхаузен, а запрос на вашу жену пришёл из Белитц-Хальштеттена.

– Откуда, откуда? – изумился Андрей. – А это ещё что такое?

– Вот теперь я окончательно убедился, что вы никуда не обращались, – засмеялся лейтенант. – По вашему искреннему удивлению – вы и не знали, что такое место существует. Госпиталь в Белитц-Хальштеттене – это самый крупный наш госпиталь в ГДР и никакой медсанбат из Кёнингс-Вустерха́узена ему не указ. Так что не мог Александров или местное руководство хлопотать ха вашу жену. Да, что-то здесь не так.

– Странно, может быть, руководство этого госпиталя разыскивало нужного им специалиста и они, так сказать, прочёсывали разные медчасти в поисках.

– Такая версия, конечно, не исключается, но она маловероятна.

– Почему?

– В этом случае они бы просто послали запрос в Вюнсдорф, в штаб группы. Им бы оттуда прислали ответ с перечислением всех подобных специалистов. А они прислали запрос конкретно нам.

– Но, может быть, этот запрос нам они прислали после ответа из Вюнсдорфа?

– Возможно, но что-то всё равно не сходится – зачем тогда интересоваться, работает ли у нас такая-то.

– И что же делать? – спросил Андрей.

– Ничего не делать. Ждать дальнейших развитий событий. Наше руководство, конечно, даст ответ на запрос. А там видно будет. Так что работайте спокойно. Всё, я думаю, со временем прояснится.

Однако ушёл Андрей из штаба не спокойным, а в полном недоумении. Какие-то новые загадки загадывает им жизнь. Он сначала даже раздумывал, рассказывать ли Лере об этом разговоре – зачем лишний раз её травмировать разговором о работе не по специальности. Ведь ничего пока не ясно. Но потом решил всё же поговорить с женой – а вдруг она с кем-то беседовала на эту тему, и кто-то решил ей помочь. Но Лера была ещё в большем недоумении, нежели сам Андрей. Ни с кем она о работе не говорила и уж тем более не просила ей помочь. Они долго беседовали, но так ни к каким вразумительным выводам и не пришли. Но этот разговор оказал некое влияние на Леру, было видно, что у неё затеплилась, пусть хоть и маленькая, но надежда на то, что и ей может повезти так же, как и Александрову. Андрей не хотел разрушать эти воздушные замки, но ему также очень не хотелось, чтобы эти беспочвенные иллюзии Валерии в дальнейшем травмировали её. Но сразу этого он ей говорить не хотел и решил последовать совету Клюева – ждать, что будет происходить дальше. Тем более, что вскоре весь городок взбудоражило одно событие.

А дело было так. Ровно через неделю 5 апреля среди ночи Андрея и Валерию (да, вероятно, и многих жителей городка) разбудил громкий похожий на выстрел звук. Пока Андрей соображал, что же это было, раздались ещё две автоматные очереди – сначала, короткая, а затем длинная. То, что стреляли из автомата, теперь у Андрея сомнений не было. После этого наступила полная тишина. О том, что же произошло ночью, все узнали уже утром. Оказывается, было совершено нападение на наш пост. Одиночным выстрелом был ранен часовой, нёсший караул у зданий ТЭЧ. В ответ тот выстрелил из автомата дважды. Сначала дал на всякий случай одну очередь в воздух, хотя при нападении на пост мог бы и стрелять сразу на поражение. А вот вторую, более длинную очередь, он уже дал в сторону предполагаемого нападающего. Именно в сторону, а не по самому нападавшему, потому что выстрел противника застал солдата врасплох и он ориентировался только на звук выстрела, вспышки после выстрела он не заметил. Поэтому и стрелял наугад, чтобы поразить или хотя бы отогнать нападавшего. При этом часовой стрелял уже лёжа с земли – так он был всё же меньшей мишенью и, к тому же, он был ранен в ногу.

Это событие взбудоражило весь городок, о нём только и говорили все ближайшие дни. Ещё бы, оказывается проживание в ГСВГ не такое уж и безопасное, если совершаются нападения на наши посты. В тот же день в городок приехала комиссия по расследованию этого ЧП. Приехали не только наши военнослужащие из органов, занимающимися подобными случаями, но и немецкие специалисты. А вот подобных случаев, как оказалось, в ГДР не совершалось очень давно, они были очень редки даже в первые года после размещения советских войск в Германии. При этом немецкие специалисты настаивали на том, что нападения на пост со стороны немецких граждан в настоящее время вообще быть не могло. Они явно намекали на версию о самостреле. Но эту версию комиссия отвергала. Раненый солдат в тот же день был госпитализирован и тщательно обследован врачами и членами комиссии. Да, как установили, рана была после ранения от пули, выпущенной из советского автомата Калашникова. Таким же был вооружён на посту и часовой. Но это ни о чём не говорило. Немецкая армия тоже была оснащена теми же автоматами.