Текст книги "Знакомство (СИ)"

Автор книги: Александр Раевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Старпом снова заржал:

– Придёт в себя, я с него не меньше трёх бутылок коньяка за молчание стрясу! Чтобы в экипаже не узнали, как одиннадцатилетний пацан его уработал!

Я собрался исчезнуть, но Кабану на прощание пару слов сказать всё-таки следовало.

– Слышь, Кабан! Я тебя предупреждал в наших дворах не появляться? Предупреждал! Так вот, ты мне теперь опять задолжал! Я тебя всё равно рано или поздно подловлю! Одного или с дружками твоими ссыкливыми! Я вас снова в список занёс!

Парень вмешался:

– Э, пацан, постой! Сколько хочешь, чтобы его из списка вычеркнуть?

– В смысле? Чего "сколько"?

– Ну денег сколько? Ты же сказал, что он должен. Так сколько должен?

Я не задумываясь ответил:

– Сорок копеек. Двадцать моему другу, у которого он в прошлом году отнял, и двадцать мне, как военный трофей!

Старпом повернулся к Кабану и приказал:

– Отдай ему!

– Я ему уже отдавал! Прошлый раз.

– Если бы я тебя здесь не встретил, я бы и не вспомнил. Но я тебя встретил, так что ты мне снова должен!

– Отдай, я сказал!

Кабан порылся в карманах и буркнул, что у него нету. Старпом выудил из-за пазухи кошелёк, порылся там и протянул мне две двадцатки. Я помотал головой:

– Вы мне ничего не должны. Он должен!

Старпом усмехнулся и протянул мелочь Кабану. Тот осторожно подошёл ко мне и остановился в двух метрах.

– Бросай по одной! – кто их знает, этих портовых. Осторожность не помешает!

Когда монеты оказались у меня в кармане, я развернулся было уходить, но меня догнал голос старпома.

– Эй, пацан, тебя как звать-то?

– Сашка. А вам зачем?

– Кто знает, вдруг встретимся? У нас на флоте такие резкие пацаны всегда нужны. Меня Николаем звать, боцмана Федором, а это брат мой младший Борька.

Я вежливо попрощался:

– До свидания, дядя Коля. До свидания, дядя Федя.

Старпом усмехнулся и кивнул, а боцман меня, по-моему, не услышал. Он всё ещё сидел на асфальте и тряс лохматой башкой. У него, наверно, до сих пор в ухе звенело.

И тут из-за угла появился наш трудовик! Геннадий Васильевич в своём синем халате поверх костюма. В правой руке у него имелся обрезок дюймовой трубы, которым он многозначительно похлопывал по левой ладони.

– Сашка! Ну-ка, иди сюда!

"Во попал!" – подумал я, направляясь к нему. – "Вот только железной трубой мне ещё по жопе не прилетало! Как только замахнётся – сразу когти рвать!" – что-то не было у меня желания отведать железной трубы. Просто напрочь отсутствовало! Я даже немножко удивлялся такой своей инертности, бочком подходя к учителю…

– Ваш сынок? – улыбнулся дядя Коля.

– Мой ученик. – хмуро ответил Геннадий Васильевич, – А вы, собственно, кто такие будете?

Геннадий Васильевич положил свободную руку мне на плечо и затолкал к себе за спину. Я из-за его спины подсказал:

– Они моряки из Петропавловска. У них на барже шампанское и шоколад закончились. Женщины, говорят, скучают… Искали гастроном и заблудились. Ну в таком огромном городе, как Магадан, заблудиться несложно! Я им как раз вежливо объяснял дорогу. Меня мама учила, что с незнакомыми людьми всегда нужно разговаривать вежливо…

– Да? А за что же ты тогда этого ногой звезданул? – перебил меня Геннадий Васильевич, – Вежливо… Я из окна видел.

Старпом хотел что-то сказать, но услышав мои пояснения поперхнулся и закашлялся. Мы с Геннадием Васильевичем стояли и ждали, пока он прокашляется.

– Извините, товарищ, не знаю как вас…

– Геннадий Васильевич, – снова высунулся я.

– Спасибо! Так вот, Геннадий Васильевич, мы действительно моряки, но Сашка шутит. Мы местные. Просто случайно встретили его, и я хотел с ним поговорить. У него с моим братом конфликт вышел, и я хотел разобраться, в чем тут дело. А товарищ мой, – он кивнул на дядю Фёдора, который как раз поднялся на ноги и с ошалевшим видом озирался, – Федор сегодня выпил лишку, не разобрался в чём дело, ну вот и получил… Вы уж Сашку не ругайте сильно. Он, похоже, пацан правильный.

– Сам знаю… – буркнул Геннадий Васильевич и бросил мне через плечо, – Иди в мастерскую и подожди меня там.

Я отошёл на пять шагов и остановился. Уходить я не собирался, особенно после того, как понял, что труба предназначалась не мне. Геннадий Васильевич оглянулся на меня:

– Чего встал? Я же сказал, подожди в мастерской!

– Не, я вас лучше здесь подожду. Вон, дядя Фёдор уже, кажется, очухался. Знаю я этих петропавловских! У них из-за климата вечно плохое настроение. И ещё авитаминоз от недостатка солнца. Несчастные люди…

Дядя Коля снова заржал:

– Не боись, Сашка! Учителя твоего в обиду не дам!

Я упрямо помотал головой и не двинулся с места. Геннадий Васильевич плюнул в сердцах себе под ноги, переложил трубу в левую руку, с трудом удерживая её тремя оставшимися пальцами, и подал правую дяде Коле. Потом он обратился к боцману:

– А ты, Фёдор, поостерегись руку на детей поднимать. А то как бы тебе от взрослых не прилетело. Уже по-взрослому! Мы в эту войну столько таких вот мальчишек потеряли, а ты ведёшь себя, как скотина…

Он развернулся и прихрамывая пошёл прочь, по пути ухватив меня за руку своей искалеченной рукой.

–

(1) – у подножья Марчеканской сопки в те годы располагалось городское кладбище. Отсюда произошли устойчивые выражения типа "отъехать на Марчекан". Почему сопка носит такое название автор не знает. Кстати, "под бой барабана и рёв геликона" означает похороны с духовым оркестром. Любили магаданцы в те времена провожать своих близких и друзей под музыку. В иной день похоронный марш можно было услышать дважды, а то и трижды!

В школьной мастерской

6 июня 1967 года

Я сидел на высоком верстаке и болтал ногами, а Геннадий Васильевич неторопливо сметал в совок мелкие алюминиевые опилки с соседнего верстака. Он налил мне полстакана крепчайшего чая, который я из вежливости держал в руках, но не пил. Он был горьким, как хина, и кроме того без сахара. Зачем люди делают такой чай? Его же пить невозможно!

Разговор начал Геннадий Васильевич. Сначала он отругал меня за легкомыслие:

– Зачем ты вообще к ним полез?

– Да…. это из-за Борьки. Точнее, я не знал тогда, что он Борька. Я его для себя Кабаном окрестил. Если бы не он, я бы и не подумал возле них задерживаться.

– А что Борька? Что он тебе такого сделал?

– Это старая история… Он уже несколько лет назад начал грабить тех, кто послабее. Сколотил себе банду из трёх человек, ходят по дворам или, вон, возле кинотеатра после утреннего сеанса толкутся, одиноких ребят подстерегают и трясут с них мелочь. А в прошлом году мы с Серёжкой им попались… – я шмыгнул носом. – Этот Кабан всюду носил с собой раскладной нож с коротким лезвием. Дядя Коля его сегодня на моих глазах сломал. Вот в тот раз он этот ножик раскрыл, и я так струсил, что до сих пор стыдно вспоминать. А Серёжка начал выступать, и тогда Шнур, это один из его банды, встал незаметно у него за спиной на четвереньки, а Кабан Серёгу толкнул. Серёга упал и сильно ударился головой о землю… Ничего! Я на прошлой неделе и Шнуру, и Кабану за Серёгу отомстил! За Серёгу и за свой страх прошлогодний. И деньги отобрал!

– Какие деньги?

– Ну как, какие?… В прошлом году они же у Серёги отобрали двадцать копеек. У меня в тот день ничего с собой не было. А я заставил его отдать мне сорок. Двадцать я отдам Серёге, когда он вернётся с каникул, а двадцать – мой трофей! Мы их с Катюшей прокутим. По-моему, так будет справедливо…

– А Катя – это кто? Сестра?

– Не, Катя Милованова. Она со мной в одном классе учится. Вы её не знаете. Она сейчас у нас живёт.

– А где её родители? Уехали?

– Да нет, здесь они… Папа и мачеха. Просто ей очень тяжело с мачехой, вот я и предложил ей пока что пожить у нас. Марго сходила к её родителям и договорилась.

– А Марго – это кто? Твоя сестра?

– Да нет же! Нет у меня ни сестры, ни брата. Я у мамы один. Марго это мамина сотрудница. Мама уехала в командировку на месяц и попросила её присмотреть за мной. Марго в прошлом году закончила медицинский и по распределению попала к нам. Они с подругой, тоже маминой сотрудницей, жили у нас в прошлом году до самого Нового года. Она тётка хорошая! Весёлая и добрая.

– А отец твой где?

– Папа пять лет назад умер… Болел долго и умер. Он под Кенигсбергом осколок в живот получил. Ему тогда одну почку удалили и несколько метров кишечника. Мама говорит, что пока они на юге жили, ещё до моего рождения, он ещё как-то держался, а здесь, говорит, у него вся энергия закончилась. Разве так бывает?

Геннадий Васильевич кивнул:

– Бывает… – он помолчал и сменил тему, – Так ты, получается, из-за этого Борьки в секцию записался?

– Нет, не из-за него. Точнее, из-за него тоже, но в первую очередь из-за Наташи и Надюшки. Я с ними дружу. Ну, то есть Надюшка мой друг, такой же как Серёга и Валерка, а Наташа… Короче, обе они очень красивые, и я за них боюсь всё время, что их кто-нибудь обидит. Ещё за Катюшу боюсь. Она такая маленькая и беззащитная…

Я замолчал, подбирая слова:

– Я на прошлой неделе с этими тремя только потому и сцепился, что Катя очень перепугалась. Мы с ней в кино ходили на утренний сеанс, а они нас на выходе подловили. Думали, лёгкая добыча!… Ага, как же… Теперь Шнур до конца жизни запомнит, что драться нужно честно! Зубы вот только новые вставит, сучёнок!…

– Но-но, ты давай полегче с выражениями! Это школа всё-таки!… Ты, что же, зубы ему выбил?

– Извините… Ну выбил или не выбил, точно не знаю. Времени не было их заново пересчитывать. Не до того было. А только хрустнуло так, что он это надолго запомнит.

– А ты мстительный… – протянул Геннадий Васильевич.

– Да не… Был бы я мстительным, я бы уже давно эту троицу разыскал. Да и когда их три дня назад встретил, я ещё ни о чём таком не помышлял. Если бы они сами за нами с Катей не увязались и не остановили в пустом переулке, то ничего бы и не было. Это мне потом в голову стукнуло, когда те двое уже лежали, а третий удирал так, что только пятки сверкали. Мне вот другое не нравится…

– Что?

– Понимаете, когда я этого Борьку с ног сбил, то не сразу ушёл. Почему-то захотелось его ещё и унизить. Как он нас с Серёгой в прошлом году унижал. Я его уже победил, я же видел его глаза, а всё равно не удержался… Уже потом, вечером, вспоминал про это и меня совесть мучила и стыдно было… Может вот это вы называете мстительностью?

Геннадий Васильевич взглянул на меня поверх своих круглых очков в металлической оправе и задумчиво ответил:

– Да, брат, это плохо… Впрочем, со мной в жизни тоже пару раз такое бывало, так что я тебе тут не судья. Сам стыжусь этого… Одно могу посоветовать – старайся не делать того, чего впоследствии придётся стыдиться.

Мы солидно помолчали. Хороший разговор получался, мужской. Я даже ногами болтать пореже стал.

– Э, погоди! – дошло до него наконец, – Так выходит, про Наташу ты не соврал, когда нам в учительской байку травил? Ты про эту Наташу рассказывал?

– Ну да, про неё… И не байка это вовсе. Там всё чистая правда. Ну кроме деревянной ноги, конечно.

– Что, и хулиганы с ножами настоящие были?

– Не, хулиганов тоже не было. А в остальном, всё чистая правда!

– Постой, а что же там правда, если хулиганов тоже не было? – удивился Геннадий Васильевич.

– То что ту девочку звали Наташа, и то что мы с ней стали дружить… – грустно вздохнул я.

Геннадий Васильевич ухмыльнулся:

– Шутник!…

Он дотянулся рукой и потрепал меня по голове.

– Во-во, я тоже люблю об кошек и собак руки вытирать, которые возле меня трутся, когда я беляш жирный ем, – хмыкнул я, поправляя взлохмаченные им волосы.

– Ну, брат, ты и язва! – рассмеялся Геннадий Васильевич.

– Вы Надюшку не видели… Вот, кто язва! А я, так… её бледная тень…. бездарный ученик…

– Я так понимаю, что обеих твоих подружек нет в городе?

– Не, нету… Их мама отправила в лагерь аж на два сезона… Они сейчас где-то недалеко от Сочи.

– Погоди! Они что, сёстры?

– Ну, конечно, сестры. Кто же ещё?

Геннадий Васильевич кивнул, крякнул и сочувственно, как мне показалось, спросил:

– Скучаешь по ним?

Я тяжело вздохнул:

– Скучаю это не то слово… Мне даже их запах снится… Черт его знает, прошлым летом тоже три месяца не виделись, и ничего…

– Погоди, как это – запах снится? Опять придумываешь?

– Ничего я не придумываю! – возмутился я, – У каждого свой запах, вот их запахи мне и снятся! Наташа пахнет Наташей, Надюшка – Надюшкой и так далее. Все пахнут по-разному… Вы, что ли, не знали?

– Нет, брат, не знал. – усмехнулся Геннадий Васильевич. – Это сколько же у тебя друзей? Наташа, Надя, Серёжа, этот, как его, Валера… – он загибал пальцы на правой руке.

– Ещё Катя, – подсказал я, – Кстати, Катя! Сколько сейчас времени?

Геннадий Васильевич посмотрел на часы:

– Полпервого. Торопишься куда-нибудь?

– Катюша, наверно, уже проголодалась. Пойду разогревать…

– А она что, сама не может?

– Почему? Может. Просто она сейчас учится, а в таком состоянии она очень рассеянной делается. Забывает обо всем на свете…

– Учится? Но ведь сейчас каникулы. Её что, на осень оставили?

– Какая осень, вы что? – оскорбился я за подругу, – Она круглая отличница! Просто она хочет попытаться через седьмой класс перескочить. Ну чтобы поскорее от мачехи свалить. Брат её в этом году восьмилетку закончил и поехал во Владик, в мореходку поступать. Вот и она выклянчила в библиотеке учебники за шестой и седьмой и уже третий день корпит над ними. Пойду я, ладно? – я спрыгнул с верстака и отряхнул штаны.

Геннадий Васильевич кивнул и на прощание сказал:

– Ты заходи, если скучно будет. Я тут до конца июня каждый день работать буду.

***

Как я и думал, Катя и не почесалась, чтобы подняться с кушетки, пойти на кухню и поставить разогреваться кастрюлю с борщом. Она валялась на животе головой к окну, болтая босыми ногами в воздухе и читала очередной параграф в учебнике химии. Рядом лежала раскрытая тетрадь, куда Катюша записывала карандашом вопросы, которые хотела задать Марго.

Я поставил кастрюлю на плитку, нарезал хлеба и пошёл в спальню. Катюша подняла на меня глаза и улыбнулась. Захлопнув учебник, она перевернулась на спину и потянулась.

В пионерском лагере

Остаток лета, почти до конца августа, я провёл в пионерском лагере. Мама записала меня на два сезона подряд. Как она выразилась, чтобы я не болтался попусту.

Заезд состоялся 3-го июля. На площадь перед Дворцом культуры подогнали три автобуса, куда всех нас болтающихся попусту и загрузили. Провожала меня мама, но за полчаса до отъезда подошла и Катюша. Она не выпускала мою руку из своей и заглядывала мне в глаза, что сильно нервировало маму.

В этом лагере я уже бывал. По понятным причинам дневник я с собой взять не мог и поэтому записываю по памяти свои приключения уже сейчас, осенью. В общем-то, если бы не одно странное происшествие, то и писать было бы не о чем. Всё, как обычно – побудки под звуки горна, линейки, маршировки под барабан и неумелую игру горниста, стандартные пионерские забавы после отбоя, такие как разрисовывание зубной пастой спящих, страшные сказки на ночь, чтобы крепче спалось, и так далее. В общем, рутина.

Записался в шахматный кружок и честно отходил туда аж две недели. Играть не научился, но правила игры и азы усвоил. Вернусь домой, будем с Надюшкой рубиться!

В этом лагере хорошо было то, что обязательных пионерских мероприятий было немного – такой себе Дом отдыха для пионеров и детей раннего комсомольского возраста – и, соответственно, оставалось много времени для собственных дел и игр на свежем воздухе.

В ста метрах от условного забора лагеря протекала маленькая речушка наподобие нашей Каменушки, в которой я и трое малышей из третьих и четвёртых классов, которых мне удалось мобилизовать, два дня подряд городили запруду. Бессмысленное занятие, потому что всё равно купаться в этой речке было невозможно, настолько студёной была в ней вода. Занятие бессмысленное, но как времяпрепровождение, вполне себе ничего. Купание можно себе и представить. Была бы фантазия.

Хорошо было и то, что ношение пионерской формы – чёрный низ, белый верх, плюс галстук, ограничивалось только формальными мероприятиями, которых действительно было немного. В остальное же время разрешалось ходить в чём попало. Я, например, носил клетчатую рубашку с короткими рукавами и шорты или спортивные штаны, в зависимости от количества комаров и температуры воздуха за бортом.

Золотая рыбка

Неподалёку от нашего спального корпуса была устроена хорошая волейбольная площадка, где собственно и началась эта необычная история. Точнее, события начали разворачиваться несколькими днями позже, но с главной героиней этой истории я познакомился именно там. Тогда я не знал её имени, только прозвище. Среди мальчишек она была известна как Золотая Рыбка, наверно, из-за слегка выпуклых больших, голубых глаз и шапки кудрявых волос золотистого цвета.

Я случайно попал в ту команду, в которой играла она. Нет, все же ещё пару слов о её внешности! Она старше меня. Как я позже узнал, она перешла уже в восьмой класс, так что это был её последний пионерский лагерь. Да и сюда она попала, по-моему, по ошибке.

Рослая, выше меня на полголовы, с округлыми бёдрами, тонкой талией и длинными ногами, она казалось уже по-настоящему взрослой. Особенно, если учесть её довольно развитую грудь. Если бы не эти глаза навыкате, она могла бы считаться даже красивой. Многие в лагере так и считали. На неё засматривались даже молодые парни из вожатых. Да и на меня её пухлые губы красивой формы, аккуратный небольшой носик и чистая кожа лица произвели сильное впечатление.

В волейбол она играла по-настоящему хорошо. Чувствовалось, что долгое время занималась им серьёзно. Впрочем, неважно! Важным было то, что я поймал себя на том, что не отрываю глаз от её попки, когда она, после очередного перехода подачи оказывается впереди меня. Это тоже было бы неважным, если бы она случайно не перехватила мой взгляд.

Увидев, куда я смотрю, она выпрямилась, развернулась и зло спросила:

– Эй, ты! Чего пялишься! Что тебе там – мёдом намазано? – и, презрительно скривив губы, добавила, – Малявка, а туда же!

Я сплюнул себе под ноги и, уперев руку в бок, нахально ответил:

– Больно нужно! У самих задница не хуже имеется! Играй давай!

Понятно, что я кривил душой, и моя собственная задница меня совсем не волновала, но на этом, собственно, всё в тот день и закончилось. Я перестал смотреть в её сторону, и она успокоилась.

Во второй раз я заговорил с нею пару дней спустя. Я бежал по аллейке сквера, когда заметил её. Она сидела на скамейке и держалась левой рукой за щеку. На глазах у неё блестели слезы. Уже пробежав мимо скамейки, я резко затормозил и повернулся к ней.

– Чего плачешь? Обидел кто?

Она махнула на меня рукой и с трудом выдавила уголком рта:

– Зуб болит… Отвали…

– Вообще-то, я умею заговаривать зубную боль. Думал, дай помогу, но если не надо… – я сделал вид, что собираюсь идти дальше.

– Стой! – она скривилась от боли. Левый глаз у неё слезился и даже веко подёргивалось, – Стой… Что, правда умеешь?

Я подошёл к скамейке и заглянул ей в глаза. Оба зрачка были сильно расширены.

– Правда, правда… – я протянул к ней руку, – Убери руку!… Убери, говорю!

Она осторожно убрала руку со щеки и с надеждой посмотрела на меня. Я кинул взгляд на свою ладошку и на всякий случай обтёр её об штаны. Осторожно положив её на горячую щеку, я быстро произнёс:

– Постарайся расслабить все мышцы. Особенно на лице. Чтобы было легче, думай о том, какая у меня тёплая ладошка. Не ссы, сейчас пройдёт!

Последнее я сказал нарочно, чтобы немного позлить её. Так легче отвлечься, по себе знаю. Она не отреагировала на моё «не ссы». Видимо, для неё это было сейчас не столь важным. Потом, наверно, назовёт меня грубияном.

Действовать начало быстро. Я поглядывал в её глаза и убеждался, что зрачки постепенно сужаются, возвращаясь к своему нормальному размеру. Собственно, на этом можно было бы и закончить, но я решил получить от этого и своё удовольствие. Теперь, когда боль ушла, я легонько поглаживал её щеку.

Хм, с реакцией у неё было и в самом деле всё в полном порядке! Она отстранилась, рукавом рубашки вытерла слезящийся левый глаз и сердито сказала уже вполне нормальным голосом:

– Дурак! Ты гладишь меня, а не лечишь!

Я ухмыльнулся:

– Сама ты дура! Если ничего в этом деле не понимаешь, так молчала бы.

Развернувшись уходить, я бросил через плечо:

– Пару часов болеть не будет, но я бы на твоём месте прямо сейчас сходил в медпункт. Пока!

– Постой! – она вскочила со скамейки и догнала меня, – Постой… Зачем в медпункт?

– Вот я же говорил, что ты дура, а ты не верила… – это была моя маленькая месть за малявку на волейбольной площадке, – Ты пойми, это только головную боль можно снять насовсем. Если зуб болит, то с ним, значит, что-то не в порядке. Его лечить нужно… ну или удалять. Иначе он снова заболит рано или поздно. Поняла, или картинку нарисовать?

– Поняла…. не дурнее некоторых! А если это просто случайно получилось? Например, от холодной воды.

Я пожал плечами и ускорил шаг:

– Ладно, пока!

– Постой! Тебя как звать?

– Сашка.

– А в каком корпусе ты живёшь?

– В третьем, возле волейбольной площадки.

– А в какой палате?

– В шестой. Зачем тебе?

– Ну мало ли… Вдруг снова заболит… Можно я приду?

Я остановился.

– Нет, ты и в самом деле чокнутая! Не хочешь идти в медпункт?

Она отрицательно помотала головой.

– А если тебя ночью прижмёт? Что будешь делать? Меня с собой в постель возьмёшь? Нет, я, конечно, не против…

– Ага, размечтался! Губу подбери! Много вас таких желающих!

На сей раз обошлось без малявки! – усмехнулся я про себя, махнул ей рукой и умчался на ручей.

***

Насчёт постели я, конечно, пошутил, но со своими предположениями насчёт ночи я оказался очень недалеко от истины. Среди ночи меня растолкал сосед по палате, мой тёзка Сашка Павлов. Он сказал, что в окно долбится Золотая Рыбка, которой что-то нужно от меня, широко зевнул и тут же снова забрался под одеяло. Я распахнул окно и тоже зевая высунулся из него по пояс. Её я нашёл сидящей на завалинке прямо под окном.

– Чего тебе? – громко шепнул я.

Она поднялась и повернулась ко мне. Рука её снова была прижата к левой щеке:

– Саш, можешь спуститься, а? Болит, мочи нет! Анальгин не помогает… Я уже три таблетки выпила и ничего…

Я стянул со своей кровати одеяло, передал его вниз и, как был, в трусах и майке, вылез через окно. Было по ночному холодно, поэтому мы уселись на завалинке и укрылись с головами моим одеялом. Я сел справа от неё, она обняла меня за плечи, а я её за талию и дотянулся рукой до её левой щеки. Девушка она была горячая, поэтому моя дрожь быстро прошла. Да и вообще, с ней сидеть, вот так, в обнимку, было очень приятно.

Рядом сидела молоденькая, хорошенькая тринадцатилетняя девушка, которая прикасалась ко мне некоторыми очень мягкими и соблазнительными частями своего тела. Немудрено, что у меня в трусах очень скоро образовалось небольшое недоразумение.

Боль я снял быстро – не прошло и трёх минут. Потом, ещё минут пять я просто сидел с ней рядом, напитываясь ощущениями и запахами её тела. Наконец, почувствовав, что сильно хочется спать, снял руку с её талии, буркнул на прощание спокойной ночи и, прикрываясь спереди одеялом, полез в окно.

Второй раз, уже под утро, я сам проснулся от того, что кто-то осторожно стучит камешком в стекло. Это снова была она и я, вздохнув, подал ей одеяло.

Как я стал гипнотизёром

Встретив Золотую Рыбку после завтрака возле клуба, я вспомнил прошедшую ночь и решил, что нужно предпринять что-то решительное, если не хочу и следующей ночью скакать через окно туда-сюда. Я подошёл к ней сзади, молча взял её за руку и сказал:

– Пошли!

– Куда? – упёрлась она.

– Куда, куда… В медпункт, куда ещё!

Она заупрямилась, что твой осёл! Мне пришлось применить всё моё красноречие, чтобы уговорить её. Пришлось даже пообещать, что всё время буду стоять рядом и держать её за руку и намекнуть, что хорошо владею гипнозом и могу даже усыпить её на время операции! До чего же молоденькие девушки бывают легковерными! Ужас! Услышав про гипноз, она сдалась, но всё равно, когда я заводил её в зубной кабинет, рука у неё была влажной.

Врачиха оказалась довольно молодой, не больше тридцати, рыжеволосой и с фигурой, как у Марго. Со спортивной фигурой, в общем. Она удивлённо уставилась на меня, когда Света, по дороге я узнал её имя, когда Света, трясясь от волнения, попросила разрешения, чтобы я тоже присутствовал. Она тут же созналась, что до ужаса боится и хочет, чтобы я её усыпил.

– Что значит, усыпил? Ты что, гипнотизёр?

Я важно кивнул:

– Гипнотизёр… Свою кошку я усыпляю за пятнадцать секунд. Её потом можно брать за заднюю лапу или даже за хвост и волочь на мороз. Она не просыпается даже когда головой о ступеньки стукается.

Света взвыла от разочарования, а врачиха усмехнулась:

– Ну свою кошку я тоже усыплять умею. Погладишь её пару минут, и готово! А зачем на мороз?

– А в наказание! Ну если нагадит под ванной. Да ладно, успокойся ты, Светка! Я про кошку пошутил. Усыплю я тебя ещё быстрее, чем кошку. Не бойся, за ноги тебя по лестнице не поволоку. Здоровая ты больно! Меня бы кто так усыпил на пару часиков… Я по твоей милости, между прочим, сегодня не выспался!

Врачиха переводила удивлённый взгляд с меня на Свету и обратно. Пришлось пояснить:

– Эта трусиха сегодня меня два раза ночью будить приходила, хотя я ещё вчера говорил, что ей к врачу нужно.

– Садись на кресло… – это Светке, – А будила-то зачем? – это ко мне.

– Я ей боль снимал…

– Ну и как? Помогло? – это снова к Светке.

Она кивнула:

– У него это здорово получается! Четыре часа никакой боли, представляете?

– Нет, не представляю… – врачиха хлопала глазами.

Она отвернулась к стеклянному шкафу, доставая оттуда эмалированную ванночку с инструментами. Потом попросила Свету открыть рот и быстро выяснила, какой зуб болит. Отойдя на шаг от кресла, она указала на Светку рукой и усмехнулась:

– Ну что ж, приступай…. гипнотизёр!

Похоже, она поняла, какую игру я затеял, и подыгрывала мне. Моей целью было посильнее разозлить Светку, не более того, а потом быстренько смыться. Человек, когда злой, гораздо легче переносит боль и испытывает меньше страха. Я с важным видом подошёл к креслу, в котором устроилась Света и начал:

– Значит, так! Слушай и запоминай. Сейчас я положу тебе на лоб ладонь, и ты закроешь глаза. Расслабься и думай только о моей ладони. Какая она тёплая, какая она шершавая или, наоборот, нежная… Неважно! Главное, думай только о ней. Когда я скажу тебе «Засыпай!» ты уснёшь. Когда я скажу тебе «Проснись!» и щёлкну пальцами вот так, – я продемонстрировал, как именно, – ты проснёшься. Всё поняла?

Света кивнула.

– Тогда приступим….

Я встал справа от кресла и дотянулся рукой до её лба. Светка послушно закрыла глаза и не открыла их, когда я произнёс обещанное «Засыпай!». Наоборот, она вся как-то обмякла в кресле. Врачиха, с любопытством и насмешкой во взоре наблюдавшая за нами, приподняла брови и склонилась над Светой. Она тихо позвала её,

– Эй, Света, ты меня слышишь?…

Светка молчала, и я разочарованно отвернулся.

Придуривается, – подумал я. – Поняла, что её разыгрывают и решила в свою очередь меня разыграть. Значит, таким способом разозлить не получится. Ну и ладно, по крайней мере страх у неё, кажется, прошёл…

– Ну и сколько она теперь будет спать?

– В смысле? – я развернулся к врачихе.

– Как долго она будет спать, я спрашиваю.

Я рассмеялся. Смешно вышло! Я разыгрывал Светку, Светка меня, а купилась врачиха! Кому расскажи, не поверит!

– Да вы что, поверили что ли?! Она же придуривается! Никакой я не гипнотизёр! Я же пошутил!

– Но Света действительно спит. У неё всё признаки глубокого сна. – удивлённо возразила она.

Она внимательно посмотрела на меня:

– Подожди, а ради чего же ты тогда затеял весь этот спектакль, если заранее предполагал, что из него ничего не выйдет?

Пришлось объяснять про страх и злость.

– Я её пока сюда тащил, у неё от страха аж ладони вспотели. Могу поспорить, что и трусы у неё тоже мокрые! Давайте, проверим? – азартно предложил я.

– Обойдёшься! Ишь ты! Маленький, а шустрый какой!

Я усмехнулся про себя и повернулся к выходу:

– Ну я пошёл тогда?…

– Погоди! Постой!… Останься пока. Что-то мне во всём этом не нравится… Иди-ка, в коридоре подожди. Я тебя позову.

Вызвала она меня буквально через пару минут. Светка лежала в кресле, спинка которого теперь была полностью откинута. Голова её лежала на подголовнике и была запрокинута назад. Врачиха обескуражено сказала мне, что ей требуется помощь. Мол, Света совершенно не держит шею, и это не позволяет приступить к операции. В доказательство врачиха взяла Светку за виски и слегка покрутила вправо и влево. Голова вращалась на шее, как у сломанной куклы.

– Не мог бы ты постоять сзади и придержать её голову? Я в медпункте сегодня одна. Больше помочь некому…

Чёрт! Этого только не хватало! Звук бормашины я ненавижу даже сильнее киселя с пенками! Но, похоже, делать нечего. Придётся терпеть.

Врачиха заставила меня снять пропылённую рубашку со штанами и оставить всё это в коридоре на стуле. Она сказала, что единственный запасной халат, который у неё имеется, 56-го размера, и я в нём просто утону. Потом она повязала мне марлевую повязку, и я тут же подскочил к приделанному над умывальником зеркалу, посмотреть, похож ли я на хирурга? Оказалось, не очень. Марлевая повязка, голая безволосая грудь и лохматые волосы на голове плохо совмещаются друг с другом.

Затем я держал голову Светы, старательно отводя взгляд в сторону. Жужжала бормашина, врачиха ковырялась во рту девушки. Потом она смешивала на маленьком стекле раствор. Короче, знакомая процедура для того, кому хоть раз в жизни убивали нерв мышьяком и ставили временную пломбу. Всё это длилось максимум десять минут.

Наконец, врачиха выпрямилась, сняла с себя перчатки, бросила их на стол и спустила маску вниз.

– Всё. Можешь её будить.

Я отпустил Светкину голову и тоже снял маску.

– А как? – мне стало любопытно.

– Ну нашатырный спирт, щекотку и иголки под ногти мы оставим на сладкое. – ухмыльнулась она, и меня передёрнуло от упоминания про иголки, – Может, попробуешь сказать ей «Проснись» и щёлкнуть пальцами. Мне кажется, она именно этого ждёт. Я как-то раз была на сеансе одного гипнотизёра, так он что-то подобное и проделывал.

– А давайте, сначала вы попробуете?…

Врачиха кивнула и подошла к спящей Светке. Она проделала это три раза, после чего повернулась ко мне. Взгляд её был встревоженным. Встревожился и я. А ну как не получится, и останется Светка до конца своих дней, как спящая принцесса? В иголки под ногти я не поверил, конечно же.

Я положил ладонь на её лоб, подержал немного, а потом, собравшись с духом, громко произнёс «Проснись!» и щёлкнул пальцами. К нашему облегчению Света тут же открыла глаза и обиженно уставилась на меня: