Текст книги "Знакомство (СИ)"

Автор книги: Александр Раевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Нет, знаешь, ты не говори, что я его за шубу благодарю, а то он ещё не так поймёт. Взрослые – они как-то странно всё воспринимают. Скажи – я благодарю его за науку! Да, именно так! И он доволен будет, и я в долгу не останусь.

– Хорошо, так и передам.

Валерка оторвал глаза от рогатки, тоже посмотрел на мою шубу и хмуро сказал:

– А я вообще иногда пугаюсь, если его в этой шубе встречаю, когда он к себе домой по лестнице карабкается. Особенно, если на этаже темно и лица не видно. Молчит, пыхтит и карабкается… Б-р-р… Страшно! На лешего похож.

Не сговариваясь, мы три раза плюнули через левое плечо, после чего я возразил:

– Дураки вы сущеглупые! Это обычная крашенная овчина, только краска выцвела немного неровно. Я вам уже сто раз объяснял! Неужели так трудно запомнить? А чтобы по темноте не лазить, не нужно в собственном подъезде по лампочкам из рогатки лупить. Для этого, слава Богу, другие подъезды имеются. Серёгу тоже раздражает твоё упрямство. Правда же, Серёга?

Серёжка неопределённо хмыкнул, а я продолжил:

– Тебе, Валерка, в прошлом году, когда гланды удаляли, наверно, по ошибке и часть мозга ампутировали. Он где-то там рядом с гландами. Маленький такой, на грецкий орех похож. Я в энциклопедии картинку видел. Знаешь, я бы на твоём месте жалобу в министерство здравоохранения написал, чтобы этих врачей квартальных премии лишили. Ты попроси Серёжкину мать помочь жалобу грамотно составить. Она же у него врачиха. Я бы сам в качестве диагноза написал – «частичная утеря мозга», но для министерства придётся на латыни формулировать. Она тебе поможет, ты ведь сильно пострадавший.

– Какие мы дураки? – с интересом переспросил Валерка, пропустив мимо ушей мои слова про лампочки и гланды.

– Сущеглупые.

– Слушай, ты мне это запиши. Красивое слово, нужно запомнить.

Он задумчиво посмотрел на свою рогатку, сдул с неё какую-то несуществующую пылинку, поднял на нас глаза и снисходительно обронил:

– Вообще-то, ваши родичи и понятия не имеют, что такое правильная порка.

Валерка самый старший в нашей компании, поэтому иногда позволяет себе смотреть на нас вот так – немного свысока. Мы оба с интересом уставились на него, ожидая продолжения, но Валерка замолчал и снова занялся рогаткой. Серёга не выдержал первым и спросил:

– Ну и что же это такое по-твоему?

– Настоящая порка должна начинаться с психологической подготовки, – выговорив трудное слово, Валерка со значением посмотрел на нас.

Он любит красивые и сложные слова. Это его пунктик, и мы с Серёгой с пониманием относимся к этой его слабости. Плохо то, что новые для себя слова Валерка иногда, для тренировки, вставляет куда попало. Помня об этом, Серёжка на всякий случай переспросил:

– Может, «с психической подготовки»?

– Можно начать и с психической… – легко согласился Валерка. – Тоже должно неплохо получиться…

Он вздохнул, прежде чем продолжить.

– Мой отец, к примеру, всегда сначала топает ногами и пучит глаза. Они у него от этого кровью наливаются. Знаете, как страшно?…

Он помолчал, видимо, вспоминая последнюю порку, и продолжил:

– Потом следует что-нибудь крикнуть, да погромче. Я помню, когда он впервые заорал на меня: «Убью, сволочь!» – то чуть не обделался от страха. Это уже после я привык. Сюда же входит яростное выдёргивание ремня из брюк, потом погоня за жертвой. Потом её валят на пол, вытряхивают из штанов, да так, чтобы пуговицы по всей квартире брызнули. И только после всего этого начинается собственно порка.

– Подумаешь, прилетело ему пару раз по толстой шубе! – Валерка презрительно фыркнул. – Ты наверняка даже не почувствовал ничего.

– Почему это не почувствовал? – запротестовал я. – Очень даже почувствовал! Я почувствовал, как грубо попирается моё человеческое достоинство! Не знаю даже, как мне с этим дальше жить.

Друзья на мои слова только презрительно усмехнулись. Валеркина семья живёт на последнем этаже нашего подъезда. Наши с Серёжкой квартиры располагаются этажом ниже. Звукоизоляция в доме приличная, все так говорят, но тем не менее от воплей Валеркиного отца, когда он проводит свою «психологическую подготовку», у нас обоих стынет кровь в жилах.

Мы с Серёгой помолчали, прокручивая в головах только что описанный сценарий, переглянулись и он, почёсывая за ухом пригревшегося у него на коленях блохастого котёнка, сочувственно спросил:

– Слушай, а чего он тебя так зверски лупит?

– Зверски? – удивился Валерка. – Да, брось ты! Папка у меня, вообще-то, добрый. Просто у него такое расстройство. Мамка говорит, что он с войны вернулся психологически надломленным, и его до сих пор ещё не отпустило. И ещё она говорит, что он очень впечатлительный.

Я немного подумал над его словами и сказал:

– Я бы на твоём месте не менял рогатку. Если он у тебя такой впечатлительный, представь себе, что будет, если он эти фотки случайно найдёт и тех чудовищ на них увидит? Что, если он из-за этого окончательно психологически сломается и, находясь под впечатлением, тебя в окно выбросит. Я, к примеру, когда эти два мичуринских гибрида увидел, тоже сильно психологически надломился и уже никогда, наверно, не стану прежним. Ты не забыл, что вы живёте на пятом этаже? Нам с Серёгой будет тебя не хватать, поверь!

Серёга заржал, а Валерка усмехнулся:

– Не бэ! Что я, дурак, что ли, их дома хранить? Я их здесь, на чердаке, припрячу. А хочешь, я их тебе отдам?

Валерка оживился. Видно было, что идея ему понравилась.

– Пусть у тебя дома хранятся, а мы с Серёгой будем к тебе приходить и смотреть, а?

Я только покрутил пальцем у виска.

– Ты, Валерка, завтра сбегай в ту больницу и спроси, может быть они ещё не выбросили мозги вместе с гландами на помойку. Вдруг ещё можно назад пришить? А если скажут, что выбросили, сходи и сам в той помойке поройся. Может быть, чайки его ещё не склевали. Гланды не бери, бери только мозг! Смотри, не перепутай! Если забыл, как гланды выглядят, сейчас тебе Серёга покажет. Они у него ещё на месте.

– Серёга, открой рот пошире! – обратился я к приятелю, – Сейчас этот придурок будет твои гланды изучать. Заодно пусть посмотрит, что происходит с зубами от слишком частого употребления шоколадных конфет. В профилактических целях!

Серёга открыл рот, но не широко, и спросил Валерку:

– Слушай, ты не помнишь, когда мы этому балаболу последний раз снег за шиворот заталкивали? Мне кажется пришло время повторить. Как вы полагаете, коллега?

«Как вы полагаете, коллега?» – Нет, вы слышали это? Мы с Валеркой грустно переглянулись. Вот умеют же некоторые красиво и культурно выражаться! Регулярное и правильное воспитание да ещё и в полной семье – его ничем не заменишь!

Правда и материться Серёга умеет, как никто другой. Он в этом деле просто виртуоз! Сам Паганини, наверное, так не смог бы! Я такой красивый мат только один раз в жизни слышал. Это было, когда в порту один грузчик себе на ноги железный ящик с мороженной треской уронил. Я своими глазами видел, как от его воплей чайки с неба в море камнем падали. Тоже впечатлительные, наверно, как Валеркин папаша.

Валерка вздохнул:

– Это ты Серёга потому такой нетерпеливый, что тебя дома никто не цепляет. У тебя закалки нет. Попробовал бы ты хоть недельку пожить с такой выдергой, как моя сеструха, так тебе бы Сашка образцом деликатности, – снова этот значительный взгляд в нашу сторону, – и вежливости показался.

Я счёл за благо больше не цеплять их. Они оба лбы здоровые. Серёга на год старше меня, а Валерка почти на два, но почему-то заповедь «не обижать маленьких и слабых» усвоили ещё не вполне твердо.

С тех пор я точно знаю одно, – если хочешь наказать пацана, одетого в толстую шубу, за то что он катается на кусках снежного наста с 50-метрового обрыва, не стоит тратить время на глупые эксперименты с ремнём или электрическим проводом. Пусть провод даже будет скручен вдвое. Нужно сразу браться за штакетник. Это гораздо убедительнее.

Предложение дружбы

17 октября 1966 года

Сегодня на английском мне сзади передали записку со следующим содержанием: «Давай дружить?» Покрутив головой, я тут же обнаружил отправителя, точнее, отправительницу. Катя Петрова, её парта была в соседнем ряду сзади, в упор, не мигая смотрела на меня и едва заметно кивала.

Я отвернулся к доске и также едва заметно отрицательно покачал головой, считая дело законченным, но Катя так не считала. На перемене, когда класс опустел, она подошла ко мне и уселась на соседнюю парту через проход. Надюшка уже предупреждала, что я Петровой нравлюсь, поэтому я не был очень-то удивлён запиской.

Болтая ногами в тупоносых красных туфельках, надетых на натянутые поверх чёрных рейтуз белые шерстяные носочки, Катя некоторое время молча наблюдала за тем, чем я занимаюсь. От этого взгляда я чувствовал себя не в своей тарелке, поэтому через некоторое время поднял голову от книги, которую пытался читать, и с вызовом уставился на неё.

– Почему? – безо всякого смущения спросила она.

– Я уже дружу с одной девочкой, – нагло соврал я.

– С Надькой что ли? – презрительно фыркнула Катя и пересела на мою парту.

Катя гордилась своей фигурой. После летних каникул она принесла с собой из дома небольшие титечки. Первая из девочек нашего класса! Именно титечки, потому что сиськами эти маленькие холмики назвать было ещё никак нельзя. Но всё равно, это стало поводом для разговоров среди мальчишек уже после первого урока физкультуры. Кстати, и попка её тоже сделалась выше всяких похвал – кругленькая такая и выпуклая.

Вообще, она у нас симпатичная. Высокая, с красивой фигуркой. Правильной формы овальное лицо, в обрамлении тёмных, волнистых волос до плеч, большие, карие глаза, красивые брови и густые ресницы. Что ещё надо, чтобы считаться симпатичной, особенно, если у тебя к тому же имеются титьки?

Я пожал плечами:

– Нет, не с Надькой. Точнее, с Надькой тоже, но это по-другому. Ты же знаешь, мы с ней просто друзья.

– А с кем тогда?

Я начал злиться. Нет, правда, какое её дело?

– Моё сердце занято другой! Отстань, Петрова! – почему-то в классе никто не звал её по имени. Только по фамилии. Может потому что два года назад к нам в класс пришла маленькая Катя Милованова, и имя Катя таинственным образом перешло от Петровой к ней?

Катя фыркнула:

– Вот, всегда ты так, Сашка! С тобой серьёзно говоришь, а ты кривляешься! Скажи просто, что боишься!

– Чего это я боюсь? – удивился я.

– Не притворяйся! С девочками по-настоящему дружить боишься, вот что!

Я пожалел, что Надюшка, где-то носится. Даже досюда доносился из коридора её смех. Ну что ж, придётся отбиваться в одиночку.

– Слушай, Петрова, – печальным голосом начал я, – ты очень красивая девочка! Глазки, коленки – всё такое!

Катя усмехнулась, не чуя подвох. Тяжело вздохнув, я закончил фразу.

– Но ты – дура! – Катя сердито пнула меня ногой, которой по-прежнему болтала в воздухе.

– Ну, подумай сама, – потирая бедро, в которое она попала, продолжил я, – если я говорю, что с кем-то дружу, но не называю при этом имени, значит у меня есть причины это скрывать, понимаешь? Ты, если не понимаешь, скажи! Я тебе красивую и понятную картинку нарисую.

"Язык мой – враг мой! Можно было бы про картинку и промолчать. – подумал я почёсывая голову, по которой Катя, рассердившись, шарахнула моим же учебником английского языка."

Хорошо, что в этот момент прозвенел звонок и цвет нашего класса, растрёпанный, помятый и местами почему-то даже пыльный, вновь повалил из коридора в класс.

Взгляд, которым меня наградила напоследок Катя, не предвещал ничего доброго. Она не собиралась отступать и сдаваться, вот о чём говорил этот взгляд!

По дороге из школы домой я рассказал Надюшке об этом эпизоде и спросил её совета,

– Как ты думаешь, если бы я сказал, что дружу с Наташей, как на это посмотрела бы сама Наташа?

Надюшка пожала плечами:

– Не знаю. Хочешь, я её спрошу? Или сам спроси, когда она из школы вернётся.

***

Услышав от Сашки про Петрову, Надюшка встревожилась. Вечером, когда мама улеглась спать, она перебралась в кровать сестры, растолкала её и передала ей его рассказ. Наташа прикрыла рот ладошкой, зевнула и спросила:

– Ну и что?

– Как, что? Ты что, совсем дура? Я же знаю, что он тебе нравится! Он сегодня Катьке отказал, но она не отстанет, я её знаю. И всё, пропал Сашка! Я же вижу, как он на неё поглядывает!

– Ну, а я-то что могу сделать?

– Вот дура! Предложи ему свою дружбу! Не жди, пока поздно станет. Если он хоть раз придёт к Катьке домой, мы с тобой его больше не увидим! Покажет ему сиську и готово дело! А ты Сашке между прочим очень нравишься! Он мне сам говорил. И сиськи у тебя побольше, чем у Петровой будут. И вообще, ты в сто раз лучше её!

– А чего же он тогда на меня совсем не смотрит? В прошлом году мы с ним ещё нормально общались, а с 1-го сентября – как отрезало.

– Стесняется он! Говорит, ты такая красивая стала, что страшно смотреть! Понимаешь?

– Хм, взял бы и предложил дружить! Я бы с радостью…

– Не жди, не предложит! Ты что, Сашку не знаешь? Он же застенчивый. Он со мной легко себя чувствует, а тебя стесняется… Давай придём к нему домой, когда его мама на работе, заберёмся втроём на тахту в спальне. Я попрошу его что-нибудь рассказать, а потом как бы усну, чтобы вам не мешать. Ты не теряйся, предложи ему дружить. Он не откажется, вот увидишь!

– Думаешь получится?

– Да, конечно, получится!

Сказочник

7 апреля 1967 года

Пару лет назад Надюшка придумала новую игру. Суть её заключалась в изменении сюжетов знакомых сказок таким образом, чтобы вышло смешно, или чтобы концовка получилась другой.

Как и все игры, эта тоже порой заканчивалась слезами. Так, например, случилось, когда я, в очередной раз рассказывая известную сказку о Красной Шапочке, сделал Волка очень благородным и добрым. Он нёс Бабушке – своей доброй знакомой, горшочек свежего ежевичного варенья, а простодушные охотники, по наущению глуповатой Красной Шапочки всадили ему в бок два заряда картечи.

Бедный, добрый Волк тихо умирал на больничной койке в окружении любящих и скорбящих детей и внуков, после того как хирурги вместе с картечью удалили ему 34 метра кишок. Красная Шапочка упорно таскала ему чёрствые пирожки с луком и с яйцом, которые ему были категорически противопоказаны, и нудно просила у родственников прощения за трагическую ошибку.

Первой, как обычно, захлюпала носом Наташка. Потом её подхватила Надюшка. Я мужественно держался, но у меня тоже пощипывало в носу. Надюшка сквозь слёзы выдавила:

– Вот, дура! Пирожки с луком и яйцом – больному чел… то есть Волку! Бе-е-е! – после чего поток слёз усилился.

С этими пирожками была связана другая история, бывшая к тому времени ещё была свежей в нашей памяти, но о ней как-нибудь в другой раз. Пришлось срочно спасать положение.

– Чего вы ревёте? Сказка ещё не закончилась!

И тут в сказке появляется молодой Ворон из далёкой и таинственной страны под названием Древняя Русь, в которой живут Змей Горыныч и великан Святогор. Ворону в этой больнице лечили камни в почках. Он вошёл в положение убитых горем родственников, вышел на больничное крыльцо и взмахнул могучими крыльями. Когда через час он вернулся, к его шее была привязана бутылочка!

– С мёртвой водой! – шёпотом завопила Надюшка.

– Да, с мёртвой водой! – торжественно подтвердил я.

Умирающего волка обработали содержимым бутылочки, и уже на следующий день он мог сидеть в постели и пить сваренный из пяти куропаток крепкий бульон. Вкусная штука! Я как-то раз пробовал. Заканчивалась сказка наставлением молодой волчицы своим волчатам:

– Никогда не подходите в лесу к незнакомым девочкам! Это может быть очень опасным!

Дослушав сказку, сёстры, утерев носы, быстро сошлись во мнении, что я извращенец и дурак, и поклялись друг другу никогда – слышите? – никогда в жизни не просить меня рассказывать им сказки на ночь. Ага, как же! Уже вечером следующего дня они нарушили свою клятву. Легко всё же девчонки относятся к таким серьёзным вещам, как клятвы.

Извращенец было дежурным ругательством у Надюшки. А что, мне нравится! Слово красивое и не обидное. Длинное и не очень понятно, что обозначающее.

Кстати, на следующий день вечером, когда мы все сидели за столом и ужинали, Надюшка не выдержала и нажаловалась на меня матери. Тётя Марина, выслушав краткое изложение той печальной сказки, поперхнулась супом и раскашлялась так, что нам с Наташкой пришлось колотить её по спине. Потом она долго и звонко смеялась и, лишь успокоившись, высказала своё мнение.

Она считала, что игра эта правильная, и что, играя в неё, мы развиваем своё воображение и расширяем кругозор. Это было не очень понятно, особенно про кругозор, но авторитет тёти Марины в семье был незыблем, как скала, поэтому мы просто пожали плечами и снова уткнулись в свои тарелки…

***

Сама Надюшке быстро охладела к этой игре, что было, в общем-то, не удивительно. Она начинала скучать, если приходилось долго раздумывать над чем-нибудь. Она любила слушать сказки, а не придумывать их самой, а мне игра понравилась. Уже давно, с тех пор, как тётя Марина перестала читать дочерям сказки на ночь, эта обязанность перешла ко мне.

Я рано научился читать. Мама утверждает, что уже с трёх лет. Может быть, не помню… У меня хорошая память, и я перечитал все сборники сказок, который попадались мне в руки и, наверно, мог бы по памяти рассказывать их часами.

Это были и русские народные, и корейские сказки, сборник которых, переведённый на русский язык, стоял у нас дома в шкафу. Мифы и легенды древней Греции только назывались так, а на самом деле были обыкновенными сказками. Вообще, мама жаловалась тёте Марине, что я совершенно неразборчив в выборе книг, и сметаю их, как бульдозер, которому всё равно что сгребать – снег, землю или мусор.

Последний шедевр, который попался мне в руки, были сказки «Тысячи и одной ночи». Их приобрёл в каком-то закрытом для простых смертных распределителе отец моего друга Серёжки, большой партийный начальник. Эти сказки нам было запрещено трогать, потому что по мнению тёти Ляли, Серёжкиной матери, они были чересчур уж взрослыми, но именно поэтому мы их и штудировали последние два месяца, как только предоставлялась такая возможность. А нужно ключ от книжного шкафа получше прятать!

Одна из этих сказок нам с Серёжкой понравилась больше других. Мы перечитывали её, наверно, раз десять. Это была сказка про принцессу, дочь султана, и мальчика раба.

Вчера вечером, в очередной раз переехав к тёте Марине со своим скарбом (мама в пожарном порядке умчалась в командировку на Чукотку. У них там какое-то очередное ЧП), я случайно проболтался Надюшке про неё. Мы с ней дрались подушками, и настал момент, когда она, чувствуя, что по очкам проигрывает, кинулась в рукопашную, где силы наши были примерно равны. Мы барахтались на её кровати и Надюшке удалось забраться на меня верхом. Тогда я, давясь от смеха, сказал, что вот так – сидя на мне верхом – она может лишиться невинности, как её лишилась одна принцесса из сказок Шехерезады.

Про Шехерезаду Надюшка ещё не слышала, поэтому тут же захотела послушать эту сказку. Когда я закончил короткий пересказ, она сказала, что Наташке тоже будет интересно. Вот так и вышло, что я вечером лежал на спине, а на моих ногах покоились две пары голых ножек, которые придавали этому, и без того очень эротичному рассказу, дополнительную привлекательность. Ну, по крайней мере, для меня…

Раньше, когда мы были помладше, я, как рассказчик, всегда располагался на почётном месте, посередине. Подбив подушку повыше, я полулежал, а девочки устраивались по обе стороны от меня на животах, подпирали кулачками подбородки и слушали, глядя на меня снизу вверх.

Бывало, мы так и засыпали – втроём в одной кровати – и тётя Марина утром разгоняла наш, как она его называла, «клуб любителей сказки». Наташка шла досыпать в свою кровать, а мы с Надюшкой плелись умываться, завтракать и собираться в школу.

Потом мы подросли, и нам стало тесно втроём в одной кровати. Выход из положения нашла, как обычно, Надюшка. Девочки усаживались спинами к стенке, подкладывая под них подушки, чтобы не было холодно, а ноги перебрасывали через меня. Я, при этом, сидел или полулежал и шёпотом, непременно шёпотом! таково было непременное требование тёти Марины, рассказывал свои сказки. Тётя Марина была не против и окрестила эти посиделки «вечерней культурной программой».

***

Сегодня я рассказывал ещё тише обычного, потому что Надюша, услышав этот рассказ днём, категорически заявила, что если мама узнает, что я рассказываю ТАКИЕ сказки, она поотрывает головы всем – и рассказчику, и слушательницам.

Если днём я пересказывал Надюшке эту сказку почти в том же виде, в котором прочитал её сам, то, пересказывая её во второй раз, я позволил себе несколько отступить от авторского текста и добавить немного красок в детали. Мне казалось, что автор случайно забыл упомянуть о некоторых вещах. Так возникли «юные перси с розовыми сосцами», «восставший жезл любви», «крик сладострастия и боли утраченной невинности», и «пятно девственной крови на белых шальварах».

– Шароварах, – машинально поправила меня Надюшка.

– Не-а. Это у нас шаровары, а в Персии они назывались шальварами. Так в книге написано.

– Ладно, пусть шальвары, только этого всё равно не могло случиться, – упорствовала Надюшка. – Они же оба были одеты, правильно? Не играли же они голыми? Рядом ведь были взрослые, и они оба уже большими были.

– Ну, да. И что?

– А то! Как тогда могла принцесса потерять невинность, если они оба одеты были? Сам подумай!

– А помнишь, прошлым летом моя мама показала фокус со своим шелковым платком? Мы все вместе на пляж ходили в тот день, помнишь?

– Это когда она на спор пропустила его через своё обручальное кольцо? Ну помню, и что с того?

– А то, что шальвары тоже шились из тончайшего шелка! Вот и думай!

Здесь вмешалась Наташа, которая прервала наш спор, громко шепнув:

– Отстань ты от него! Пусть дальше рассказывает.

Но Надюшка не была бы Надюшкой, если бы не попыталась оставить последнее слово за собой:

– Вот интересно, а что такое сладострастие? Я иногда слышу – сладострастие, сладострастие, а что это такое никто не знает.

Наташа тоже не знала, поэтому отвечать пришлось мне:

– В словаре написано, что это чувство сильного удовольствия.

– А-а-а, понятно! – вдруг оживилась Надюшка. – Это, наверно, как если идёшь с мамой по зоопарку, и в одной руке у тебя эскимо, а в другой сахарная вата!

– Не, – возразил я, – этого недостаточно. Нужно ещё, чтобы к одной руке был привязан голубой воздушный шарик, к другой красный, а в кармашке фартучка лежал билет на карусели. Вот тогда будет полное сладострастие!

Мы вполголоса посмеялись, и я продолжил рассказ. То предложение автора, в котором он упоминает о том, что мальчишку раба оскопили, я развернул в полноценный рассказ о кровавой хирургической операции без наркоза, которую главный евнух провёл лично своим кривым ножом, после чего мальчик долго болел и чуть не умер от заражения крови.

Когда он всё же выздоровел, его сослали на конюшни, где ему пришлось до конца своих дней вывозить лошадиный и верблюжий навоз в грязной тачке, и он никогда больше не видел женщин. У него вылезли все волосы, кроме небольших кустиков над ушами, голос стал тонким, как у певца Козловского, а кожа сделалась жёлтой и морщинистой.

Видимо, я немного переборщил с деталями, потому что, когда закончил, Наташа вздохнула и сказала, что сказка очень печальная. Надюшка успокоила её. Сказала, что я, как обычно, всё наврал, и что днём я ей рассказывал эту сказку совершенно по-другому, и что на самом деле всё закончилось не столь грустно.

Брусничное варенье

8 апреля 1967 года

– Варенья хочется… – мечтательно вздохнула Надюшка, шагая рядом со мной. Мы с ней возвращались из школы.

– Да, было бы неплохо… – протянул я, погружённый в свои мысли.

Почему-то весь сегодняшний день я был несобранным и заработал два замечания – от географички и от Ирины Васильевны. Географичка даже излила свой гнев в моём дневнике. Завела бы себе свой собственный и писала там своими дурацкими красными чернилами всё, что ей вздумается! Объясняйся теперь с тётей Мариной!…

– Варенья хочется! – с нажимом повторила Надюшка и врезала мне портфелем по спине, чтобы я побыстрее осознал, как сильно ей хочется варенья.

– Варенья? – я посмотрел в голубое весеннее небо, услышал бульканье ручейка подо льдом и весёлое чириканье воробьёв и понял, что сегодня мне тоже очень не хватает варенья.

Мы остановились, посмотрели друг на друга и полезли в карманы. Варенье без свежего, желательно тёплого хлеба – это кулинарное недоразумение. Нужен был хлеб! А для этого нужны были деньги и довольно много. Целых 22 копейки!

На целую буханку у нас не хватало двух копеек, и я уже хотел было предложить Надюшке купить половинку, но тут она вспомнила:

– Слушай, помнишь, ты говорил как-то, что у тебя дырка в кармане? Тебе тогда мать дала пятнадцать копеек на кино и на газировку, а ты сказал, что купил только билет за десять копеек, а на газировку у тебя уже не осталось. Ты говорил, что потерял сдачу. Может они у тебя просто за подкладку завалились?

Мы тут же начали проверять. Я ощупывал подкладку своего пальто спереди, а Надюшка сзади. Я всегда говорил, что она везучая. Вот и сейчас сзади раздался её торжествующий вопль:

– Есть! Нашла! Три или даже целых пять копеек!

Насчёт пяти я всё же сомневался. Я уже давно смирился с потерей тех пяти копеек. Мы с Серёгой в тот день ходили смотреть «Кавказскую пленницу». Серёжке родители вообще ничего не дают. Свои десять копеек он на завтраках сэкономил. Если бы всё было так просто, то почему мы с ним в тот день сами не догадались за подкладкой посмотреть? Нет, не может такого быть! Скорее всего это какая-нибудь другая монетка…

Надюшка быстро перегнала находку вперёд, и началась увлекательная операция по извлечению клада. Дело осложнялось тем, что мама ту дырку в кармане уже давно зашила, и для начала её пришлось восстанавливать.

Когда после долгих мучений на свет, действительно, появился новенький, блестящий пятак, мы, не сговариваясь, направились в гастроном.

С таким трудом добытую буханку хлеба я нёс домой сам. В таком деле Надюшке нет доверия. Тот хлеб, который она приносит домой, всегда изгрызен с одного края. Чтобы она не ныла, я на последние три копейки купил ей стакан газировки с вишнёвым сиропом и теперь возвращался домой совсем без денег, но зато с новенькой, замечательной дыркой в кармане пальто. Впрочем, газировкой Надюшка со мной поделилась.

Понятное дело, мы шли ко мне, потому что тётя Марина никогда не варила варенья, а если даже иногда и покупала банку – другую или им дарили, то оно у них долго не залёживалось.

Надюшка быстро заварила чай, и мы сидели, наслаждаясь политым рубиновым вареньем свежим хлебом. Что может быть вкуснее и полезнее для детского здоровья и расшатанных в школе нервов?

В разгар пира пришёл мой сосед и по совместительству друг Серёжка Новосельцев, которому срочно потребовалась зелёнка или йод. К себе домой он идти боялся. Его вполне могли больше не выпустить. Одна рука у него была сильно расцарапана, а в другой он держал грязный джутовый мешок, в котором кто-то энергично барахтался и время от времени принимался шипеть.

Надюшка быстро обработала царапины йодом, но взамен потребовала, чтобы он отпустил кота погулять, пока сам пьёт чай с вареньем. Я возразил на это, сказав, что кот наверняка раздосадован своим пленением и может в отместку нассать где-нибудь. Ищи потом по всей квартире, откуда воняет! Знаю я этих котов! Когда они обижены, у них все кругом виноваты! Поэтому будет лучше, если он останется там, где он есть, то есть в мешке.

– Это ненадолго. – успокоил я Надюшку.

***

Серёжка начал воплощать в жизнь план, придуманный третьим нашим другом Валеркой Смолевым, гением коммерции наших дней. Ему удалось удачно пристроить двух бездомных котят, которых нашёл я. За одного он выручил складной ножик со сломанным главным лезвием, но в котором оставались исправными миниатюрные ножницы. А за второго он выговорил себе складную лупу, у которой, к сожалению, лопнуло пластмассовое колечко, удерживающее линзу.

Да, так вот план! Согласно ему, на чердаке у нас должны были поселиться кот с кошкой. Они должны были подружиться и начать регулярно приносить котят, которых Валерка надеялся с выгодой обменивать на всякие ценные предметы у дикарей из соседнего двора.

На нашем чердаке зимовала прорва голубей, поэтому, по идее, кошки не должны были голодать. Снега на крыше также предостаточно, так что от жажды они у нас не умрут. Возле вентиляционных труб там тепло даже в самые холодные ночи. Короче, идеальные условия, для того чтобы заняться своим прямым делом – размножаться! Вот такой был план!

Забегая немного вперёд, скажу, что план оказался дурацким, потому что голуби исчезли в тот же самый день, когда на чердаке появился кот, которого притащил Серёга. Они переселились в более безопасное место. Действительно, почему мы решили, что они будут спокойно дожидаться, что их по очереди одного за другим переловят и сожрут? Голубь, конечно, птица глупая, но не до такой же степени!

Выходит, мы с Серёгой и с Валеркой оказались глупее этих голубей (вздох). Особенно Валерка. Это была его идея! Нужно будет при случае намекнуть ему.

Нам бы после этого остановиться и задуматься над тем, почему голуби исчезли, но этот маховик было уже не остановить. Всё было предопределено! В тот же день ближе к вечеру на чердак была переправлена лохматая и пыльная кошка из подвала. Её выловили мы с Валеркой. И этой же ночью началось!

Кошки быстро проголодались и начали выть. Выли они так громко, что сначала разбудили всю семью Валерки. Валеркин папаша взял фонарик, лыжную палку и полез на чердак. Когда он понял, что в одиночку ему с двумя этими бестиями не справиться, он слез с чердака, спустился этажом ниже и разбудил обоих наших с мамой соседей. Один из них дядя Гриша Новосельцев – Серёжкин папаша, а другой – "товарищ полковник Мухин". Он командует полком ракетчиков, которые сидят в засаде где-то у нас за городом.

Товарищ полковник посмотрел на железную лестницу, по которой предстояло забираться наверх, оценил размеры открытого люка, посмотрел на свой живот, почесал в затылке и отказался. Ну да, его можно понять. С таким пузом через чердачный люк пролезть совершенно невозможно, а если и залезешь, то назад уже не спустишься. Пришлось включаться дяде Грише. Он у нас худощавый. Дядя Гриша, кстати, и придумал привлечь к этому делу Валерку. Тот всё равно не спал и толкался на лестничной площадке в трусах и майке среди взрослых, старательно делая вид, что совсем не в курсе, как коты могли попасть на чердак.