Текст книги "Агентство «БМВ»"

Автор книги: Александр Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

* * *

Бог мой, откуда же ты заявилась – такая пьяная? – дежурившая в офисе, то есть в квартире Капустинской, Марина Летова кинулась к своей шефине, которая появилась в дверном проеме, едва держась на ногах, но с блаженной улыбкой на лице.

Старлей, сука, до чертиков напоил, – призналась та, плюхаясь в верхней одежде в кресло и начиная стягивать сапоги. – Я уж и водку под стол выливала, и в туалет бегала – два пальца в рот – бесполезняк. Даже Борька наклюкался, а уж он – человек из железа. Нет, ты только представь картинку, – непослушными губами произнесла Валентина, швырнула на пол пальто и неожиданно расхохоталась, – наш стальной Борька валился со стула то в одну сторону, то в другую!

Марина на всех парах примчалась из кухни с кружкой дымящегося чая с лимоном. Вложив кружку в пальцы Капустинской, она выждала, когда та сделала первые два глотка, после чего спросила:

– Но дело-то, дело-то как? К кому заходил «объект»? Это ты хоть выяснила?

Капустинская, глупо хихикая, продолжала гнуть свое:

– Только мы собрались уходить, как завалились дежурные менты – греться. Затарились, конечно. Даже задержанных с собой притащили. Ну и мужики были с ними – умора! Это я о задержанных. Пьяные в лом, а стали ламбаду танцевать – я чуть не обкакалась со смеху! А Борька-то, Борька наш, – захлебываясь от хохота, продолжала повествовать Валентина, – тоже кинулся с ними в пляску. Такие штуки-дрюки вытворял – не поверишь! Ясное дело, менты потом своих зеков выпустили – уж слишком те старались!

Дура пьяная, – незлобиво сказала Марина. – Ты что же, ничего так и не узнала про нашего красавца?

На! – заорала вдруг Валентина, топая ножкой и разражаясь мефистофелевским смехом. – Держи! – Тут она швырнула в подругу пачкой бумажных листков, которые веером рассыпались по полу. – Читай, чучундра! Даже в пьяном виде твоя шефиня способна совершать чудеса. В этом списке все жильцы дома № 18, в подъезд которого захаживал наш троянец, – смотри и вычисляй. Участковый, гнида, отказался мне помогать – так что здесь только статистические данные: как говорится, смотри, выдумывай, сравнивай. Короче, – заявила вдруг весьма трезвым голосом Валентина, – действуй! Ты у меня агент – или кто?

Марина собрала рассыпавшиеся по полу листки и, не обращая внимания на свою шефиню, которая, пригревшись, начала клевать носом, отнесла бумаги к столу и принялась внимательно их просматривать, время от времени вставляя кое-какие замечания на предмет увиденного.

– Ха, Самкотрясов, ну и имечко – правда? На хрена только ты его вписывала в свои бумаги – ему же за сорок и у них с женой нет детей!

– Так, посмотрим на семейство Медуевых: папка, мамка и дочка – стриптизерша осьмнадцати годов! Зачем нашему барину костлявая стриптизерша, верно?

Собственно, Марине была безразлична реакция начальницы, которая на все Маринины замечания только вяло кивала.

Как тебе нравится нежная фамилия Кутя? – спросила она, даже не взглянув на Валентину. – К сожалению, это всего только мужик, к тому же – пятидесятилетний. Даже если «объект» – гомосексуалист, у него вряд ли встанет на Кутю. Уж больно хорош этот самый Кортнев – и молод.

Откуда ты, интересно, знаешь, как зовут «объекта?» – пробудилась вдруг к жизни Капустинская. – Помнится, я ни словом тебе об этом не обмолвилась.

А он, видишь ли, не делает из этого тайны. Пока они с таксистом ехали к дому № 18, вице-президент упомянул шоферу о своей должности дважды и даже назвал фамилию. Это мне Борис сказал.

Странно, чрезвычайно странно, – пробормотала Капустинская и пьяно замотала головой. – Прямо-таки не верится. Что же это получается: Дианка – полная дура, что видит в его отлучках какой-то подвох? Никогда не поверю. У нее на свою собственность особенный нюх.

Слушай, а ты никогда не думала, что вице-президент с этой самой Дианкой жить до самой смерти вовсе не собирается? Покантуется годик, подкопит деньжат – и поминай как звали, а? – поинтересовалась Маринка и на время прекратила чтение списка. Видно было, что ответ шефини ее интересовал – и весьма.

На хрена тогда, скажи, он вообще на ней женился? – спросила в свою очередь Валентина и устремила взгляд на свою помощницу. – Ты, надеюсь, понимаешь, что все блага мира господин Кортнев имеет возможность получать, только состоя в браке с Дианкой? Для такого случая имеется брачный договор, заверенный по всем правилам.

Тогда ты права – все это действительно выглядит довольно странно, – сказала Марина, откинув со лба волосы. – Разве что твоя Дианка уж так надоела своему мужу, что ему и бедность не страшна.

Поскольку Валентина опять начала клевать носом, Марина, не дождавшись ответа, продолжила чтение.

– Ладно, поехали дальше. Никозиев Евграф. Это от города Никозии, что ли? Никак не подходит. Одинокий пенсионер, и этим все сказано. Буртачев, ещё один пенсионер – опять пусто. Харламова, Трепыхайло, Швыдко – в ту же корзину. А вот это уже интересно, – повысила голос Марина в надежде, что Капустинская её услышит. – Рыбко Наталья Анатольевна, двадцать пять лет, врач, не замужем.

Валентина одарила свою подругу удивленным взглядом.

Значит, ты полагаешь, что докторица способна с большей легкостью пленить сердце вице-президента Кортнева, нежели стриптизерша? Рискованное заявление!

Ну, начальница, у тебя и вкусы, – фыркнула Маринка и помотала ладонью у себя перед носом, будто отгоняя дурной запах. – Вице-президент – и стриптизерша. Фу! Врачиха – при равных, разумеется, внешних данных с этой девицей – все-таки куда респектабельнее. К тому же она постарше и, наконец, как любовница больше подходит нашему красавцу, поскольку живет одна.

А вот это уже полное фуфло – все эти твои респектабельность и «подходит – не подходит», о которых ты, подруга, мне толкуешь, – сказала Валентина и поднялась с кресла. – Вице-президенты, прежде всего, любят молоденьких.

Все, ваше превосходительство, сдаюсь, – проговорила Марина, заметив, что ее шефиня не слишком твердыми шагами направляется к столу с бумагами. – Сами в таком случае извольте глянуть в то, что вы понаписали.

А что думаешь, не гляну? – не без вызова спросила Капустинская, оттесняя от стола Марину. – Мало ты меня ценишь, девочка. Ты еще молодая в нашем деле и мало что в нем смыслишь. Но ничего, я тебя научу. Ну-ка, налей мне сухенького.

Тебе, Валюш, уже, по-моему, хватит, – поджав губы, сообщила свое мнение Марина, но, напоровшись на колючий и на удивление совершенно осмысленный взгляд Капустинской, послушно полезла в стенной шкаф за «Монастырским».

Хотя стояла уже поздняя ночь – электронный будильник на столе показывал четверть третьего, – женщины, склонившись над добытым Валентиной списком, проработали еще несколько часов, отхлебывая из стаканов «Монастырское» и раскладывая на столе замысловатый пасьянс из карточек, на которые они занесли данные на жилиц дома № 18, более всего, на их взгляд, подходивших на роль тайной возлюбленной вице-президента компании «Троя».

Когда за окном начал проглядывать скромный февральский рассвет, Валентина Капустинская отшвырнула в сторону ручку и зевнула.

Все, на сегодня хватит. Предварительный список составлен. Дело за тобой, Маринад. Хочешь – по квартирам ходи, хочешь – под дверьми стой, но, самое главное, разузнай, кто из женщин в нашем списке может быть потенциальной любовницей Дианкиного мужа. А теперь – спать. Я тебе на раскладушке постелю. Выспишься – и приступай к работе.

Может быть, перед тем как завалиться на боковую, ты мне какой ни на есть документик отстукаешь? – справилась Марина, тоже зевая во весь рот и потягиваясь так, что захрустело в суставах. – Печать-то у тебя есть, верно? А с печатью любая бумажка – даже самая идиотская – документом выглядит.

Это какой же документик я должна тебе отстукать? – Спросила в свою очередь Валентина, мгновенно прекращая зевать и с интересом глядя на под ругу. – Удостоверение, что ли, какое липовое?

Именно. Надо же мне с чем-нибудь по квартирам ходить? – Маринка прошлась по комнате, разминая затекшее от долгого сидения тело. – Сейчас граждане подозрительными стали, никому так просто не открывают – сначала в «глазок» смотрят. Посмотрят, а я им – нате, пожалуйста, сразу к «глазку» ксиву приложу: читайте на здоровье. Что я, к примеру, помощница районного депутата от ЛДПР по связям с населением или представитель Союза матерей-одиночек России. Ну и тому подобную чушь. У нас на карточках всего-то пять квартир – так что все пройдет как по маслу, без шума. К тому же ты познакомилась с участковым, поэтому, случись что, я всегда смогу на тебя сослаться. Это в самом крайнем случае – если господина Медведева неожиданно заинтересует моя скромная особа. Скажу, что действую по твоему поручению, – и привет.

– Ладно, отпечатаю тебе что-нибудь, – проворчала Валентина, водружая на стол электронную печатную машинку «Оливетти» с дисплеем, взятую «под честное слово» у подруги по институту, которая давно уже работала дома на компьютере. – Но ты смотри, действуй осторожно, без лишней дерзости. У этого Медведева тоже, знаешь, семь пятниц на неделе – говорят, когда у него с женой перемирие, это не человек, а одержимый служебным рвением механизм!

* * *

Длинный и угловатый, похожий на сильно увеличенный в размерах стеклянный кирпич венгерский автобус «Икарус» высадил пассажиров около прозрачных дверей аэропорта Шереметьево-1 без десяти семь. Уже стемнело, февральский ветер гнал по черному асфальту поземку, и на улице было неуютно. Впрочем, приехавший в «Икарусе» молодой человек в темно-коричневой куртке «пилот» и черном, окантованном кожей берете в духе спецназа, вовсе не собирался прогуливаться по улице, а сразу же вошел, резко распахнув перед собой высокие стеклянные двери.

Судя по всему, молодой человек никуда лететь не собирался. Наоборот, он, что называется, представлял собой классический тип встречающего: нес в руках тщательно закутанный в целлофан букет цветов, помимо которого у него имелся только старый потертый фибровый чемоданчик с металлическими уголками. Послонявшись по первому этажу и поглазев на сидевших в креслах пассажиров, молодой человек все тем же фланирующим шагом поднялся по изогнутой змеей алюминиевой лестнице наверх, где и устроился в маленьком баре, спросив себе бутылку пепси-колы и бутерброд с семгой. Он сидел с самым добродушным и довольным видом, сопровождая глазами каждую мало-мальски привлекательную женщину, проходившую мимо. Можно было подумать, что ожидание ему предстояло долгое – он ни разу не бросил взгляд на круглый циферблат своих плоских золотых часов, беззаботно мотал в воздухе ногой и не смотрел на громадное электронное табло аэропорта, сообщавшее о вылетах и прилетах.

Однако приземление самолета Ту-134 из Казахстана, о котором поведал приятный женский голос, проворковавший несколько слов из динамика, вызвал у молодого человека вспышку активности, которую тот, впрочем, старался не слишком афишировать.

Оставив на столе под пепельницей несколько купюр, парень в куртке «пилот» поднялся, размеренным шагом, в котором бы только очень наметанный глаз уловил тень торопливости, двинулся к покрытой ковром лестнице, спустился на первый этаж и, не сделав даже попытки приблизиться к жалкой струйке пассажиров с рейса Алма-Ата – Москва, покинул здание аэровокзала:

На улице он огляделся и с размаху зашвырнул в бетонную урну роскошный букет в целлофане.

Пассажиры с рейса Алма-Ата – Москва прошли таможенный досмотр и тоже стали выбираться на улицу. Большинство из них кинулись к многочисленным таксистам и разномастным частникам, потиравшим руки в ожидании клиентов, и лишь малая часть принялась дожидаться самого дешевого вида транспорта – безразмерного «Икаруса», ходившего не слишком регулярно и доставлявшего пассажиров не туда, куда им надо, а к окраинным станциям метро.

Молодой человек в воинственном берете и куртке «пилот» тоже пристроился в хвост этой очереди, но торопливости больше не проявлял и терпеливо вместе со всеми поджидал автобус.

Когда к остановке подкатил «Икарус», молодой человек забрался по заледеневшей подножке в салон и расположился в самом его конце один на заднем диванчике.

Вел он себя по-прежнему очень спокойно, даже ногой – как раньше в баре – не покачивал и только упорно смотрел вперед – вдоль салона.

Вдруг два пассажира, расположившиеся в первом ряду неподалеку от кабинки водителя, синхронно поднялись с кресел и, нагнувшись к шоферу, стали что-то взволнованно ему втолковывать. Ясное дело, это был непорядок, и к водительской кабине отчаянно заторопилась женщина-кондуктор. Беспокойные пассажиры разом накинулись на нее, выражая свою просьбу отчаянной жестикуляцией и гортанными выкриками – судя по всему, на казахском языке. Женщина некоторое время их слушала, после чего обреченно махнула рукой и уже сама обратилась к водителю. Стальная махина автобуса, разогнавшаяся было на прямом, как стрела, шоссе, неожиданно начала притормаживать и наконец остановилась. Свистнула гидравлическая система, открывавшая складную, как ширма, дверь, и страстные обитатели восточных степей, предварительно сунув купюру в ладонь кондукторши, скрылись в черном проеме двери.

Молодой человек в берете в мгновение ока сорвался с места и устремился по салону вперед – к двери. Из освещенного брюха железного левиафана он вырвался в самый последний момент—когда стальная ширма двери уже закрывалась.

Как только дверь захлопнулась, махина автобуса стронулась с места и, развив ход, помчалась по шоссе дальше – к Москве, мигнув на прощание оставившим ее пассажирам рубиновыми глазками подфарников.

Местность, где водитель «Икаруса» высадил двух казахов и молодого человека в куртке «пилот», вовсе не была дикой и необитаемой, как это могло показаться пассажирам освещенного автобуса. Вдоль оживленной трассы горели фонари, а чуть в стороне виднелись двух– и трехэтажные дома – то ли поселок городского типа, то ли административный центр какого-то еще совсем недавно процветавшего подмосковного совхоза.

Казахи сразу же двинулись по направлению к кафе с неоновой вывеской «ВВС». Они отлично ориентировались во мраке и ступали с такой уверенностью, что можно было подумать, будто здешние места им хорошо знакомы.

Выждав минут десять, к голубым неоновым буквам «ВВС» двинулся и молодой человек в спецназовском берете. Теперь он не спешил, но курс выдерживал абсолютно определенный – к дверям кафе, за которыми уже скрылись два господина из солнечной Алма-Аты.

Чуть помедлив у стеклянной, треснувшей в нескольких местах двери, молодой человек вошел в заведение.

Миновав неработающий гардероб, он прошел в залу и, скинув берет и распахнув куртку, расположился за стойкой бара на высоком деревянном табурете, изготовленном, судя по всему, на местном мебельном предприятии.

Чего тебе? – поинтересовался бармен, крепкий, будто статуя, отлитая из чугуна. Его маленькие серые глаза смотрели на посетителя внимательно и не слишком любезно – видно было, что он не жаловал чужаков, а местных завсегдатаев, расположившихся за неопрятными столиками в не слишком просторной комнате, знал всех наперечет и, возможно, даже по именам.

Мне-то? – переспросил молодой человек, засовывая свой военизированный берет за кожаный погон куртки. – Пива, если можно.

Ответ неоригинальный, – буркнул бармен, не сводя глаз с клиента. – Пива, по счастью, у нас много. Разного. Тебе-то какого надо, приятель?

Какого хочешь – главное, светлого, – сообщил свое пожелание молодой человек, с некоторым вызовом обращаясь к бармену на «ты». – «Холстен» дай, если есть.

Бармен вытянул с полки серебристую банку «Холстена», вскрыл ее, перелил содержимое в длинную пивную кружку и, не сказав больше ни слова, поставил ее перед молодым человеком на стойку, ткнув предварительно пальцем в ценник, висевший у стойки на самом видном месте.

Потягивая пиво, молодой человек принялся лениво обозревать полупустой зал, декорированный по стенам фотографиями боевых самолетов и вертолетов, вставленными в металлические рамки, а также портретами известных асов-истребителей всех времен и народов, среди которых были красный барон Германии Манфред фон Рихтгофен и Главный маршал авиации СССР Александр Иванович Покрышкин.

Казахи сидели за самым крайним столиком – у окна – и о чем-то тихонько переговаривались – настолько тихо, что нельзя было понять, по-русски они говорят или по-казахски. Бармен отнес за их столик четыре высоких бокала светлого пива. Как ни странно, никакого неудовольствия по отношению к гостям из Средней Азии он не проявлял. Впрочем, скоро в зале стал гаснуть свет, и наблюдать за всем, что происходит в зале, стало трудно. На небольшом подиуме в центре, снабженном микрофоном и стереоколонками, появился певец. Это был парень лет примерно двадцати – двадцати двух, с длинной нечесаной гривой и в темных очках кружочками. Одет он был в голубой джинсовый костюм не по сезону и черную рубашку, распахнутую на белой, безволосой груди.

Ударив по струнам подключенной к динамикам гитары с двумя грифами, певец затянул песню в стиле блюз. В переводе на русский текст означал примерно следующее:

– Далеко, далеко есть гора Джомолунгма…

На вершине горы раз в году

распускается желтый тюльпан.

По весне поднимаются в горы паломники,

Чтобы к сердцу прижать

этот странный цветок, что врачует от ран…

В полутьме молодой человек в куртке поднялся с высокого стула и, прихватив свой обшарпанный чемоданчик, неторопливо направился к столику, за которым сидели казахи.

– Здравствуй, Касым, – тихим голосом произнес молодой человек в куртке, присаживаясь за стол. – Не ожидал, что ты остановишься в этой забегаловке.

Салям, Цитрус, – произнес мусульманин в ондатровой шапке, оказавшийся по правую руку от молодого человека. – Чем тыбе этот место плёх? Ветер не дует, мюзык ыграет, хозяин – добрый друг. Все очинь карашо.

Кто это с тобой? – спросил молодой человек по прозвищу Цитрус, указав на второго казаха. – Я его не знаю. Ты же помнишь наш договор?

Адын ездыть – страшна, Цитрус. – Смуглый, с плоским лицом человек затянулся папиросой, издававшей приторный, удушливый запашок. – Эта – Мансур. Зверь, а не человек. Убыть можыт. Легко. Голым рукам.

Молодой человек смерил взглядом Мансура, который походил в полумраке на затаившегося в засаде барса.

Бог с ним, с твоим Мансуром. Ты привез? – настороженно устремил взгляд на мусульманина Цитрус. – Договор все еще в силе?

Обыжаешь, Цитрус, все, как договорились. – Казах сквозь прищур в свою очередь просверлил молодого человека взглядом. – Как там Крот?

Крот – хорошо живет, – мрачно сострил молодой человек. – Что с ним сделается? Терпит пока, в норе сидит. Пока, Касым, запомни!

Нычыго. Аллах тырпел – и нам велел, – сказал инородец, двигая носком сапога под столом в сторону Цитруса фибровый чемоданчик – точь-в-точь такой же, с каким пришел в кафе «ВВС» молодой человек в куртке «пилот».

Это Христос терпел, а не твой Аллах. Ты, Касым, как всегда, все перепутал, – сообщил Цитрус, проделывая аналогичную операцию со своим чемоданом. Когда обмен был осуществлен, молодой человек залпом допил пиво из кружки Мансура – свою он в самом начале забыл на стойке строгого бармена – и поднялся во весь свой немалый рост, запахивая куртку и надевая на голову – чуть искоса – по кубинской моде, черный берет.

Бывай здоров, Касым! Привет детям и Фатиме. – Он нагнулся и взял в руку чемоданчик. – Расплатись, кстати, с барменом. Не хочу лишний раз перед ним светиться.

Бывай здоров, Цитрус, – сказал мусульманин, сохраняя на лице неподвижное, как у деревянного из ваяния, выражение. – Фатимы у тебя нет, детей тоже, так что передавай привет Кроту. Да ниспошлет ему Аллах сто лет жизни.

Сто лет нам не надо, Касым, – сказал Цитрус, серьезно глядя на казаха. – С нас достаточно и семи десяти. Но это должны быть годы тучной коровы. Запомни, Касым, тучной!

* * *

Диана Шилова, президент компании «Троя», прошлась по огромной, выкрашенной под «слоновую кость» гостиной, и, прислонившись спиной к стене, взяла в руку белую, с золотом, телефонную трубку. Указательным пальцем, на котором красовалось кольцо с большим ярко-синим сапфиром, она набрала номер и некоторое время дожидалась, когда ее абонент на другом конце города снимет трубку, нетерпеливо постукивая по полированному паркету каблучком изящной туфельки.

Диане Павловне Шиловой было тридцать два года. Она была невелика ростом, фигуру имела коренастую и крепкую, а лицо – круглое, с незапоминающимися, как будто стертыми чертами. Взгляд ее небольших карих глаз был тяжелым и пронзительным, редко кто выдерживал его, не смигнув. Лучшим украшением Дианы были волосы – роскошные, густые, золотистые – с неуловимым красноватым оттенком, свойственным вещам, изготовленным из старинного червонного золота.

– Валентина? – низким, грудным голосом произнесла она в трубку, когда дозвонилась на квартиру своей старой приятельницы. – Как твое ничего? Ладно, – добавила она, капризно изогнув губы, – рассусоливать я не буду. Не имею ни желания, ни возможности. Поэтому сразу скажи, как там мой?

Пару минут она слушала доклад своей подруги, которая совершенно неожиданно сделалась ее агентом. Валентина могла этого и не знать, но с друзьями и знакомыми Дианы подобное происходило сплошь и рядом. В один прекрасный день они вдруг обнаруживали, что вместо хорошей приятельницы обретали в лице мадам Шиловой босса или, в лучшем случае, человека, который платил им деньги за всякого рода услуги. Шилова обладала способностью подминать под себя людей и ставить их в подчиненное положение. Это началось давно, еще в юности, Диана даже не замечала, как это происходило. Другими словами, у Шиловой друзей не было, а имелись только подчиненные или материально зависимые от нее люди.

Закончив переговоры по телефону с Капустинской, Диана швырнула трубку на рычаг аппарата и машинально посмотрела на большие напольные часы, похожие на полированную деревянную шкатулку. Резные, изысканной формы стрелки показывали без четверти семь. Вот-вот должен был приехать Игорь. Никого и ничего не боявшаяся прежде Диана Павловна, выйдя замуж, к большому своему удивлению, поняла, что в присутствии мужа испытывает некоторую робость, перемежающуюся с проблесками почти незнакомой ей ранее нежности.

Игорь был большим и красивым мужчиной, при взгляде на которого у Дианы перехватывало горло, увлажнялись ладони и начинало исходить сладкой болью сердце. Минуты близости с ним мадам Шилова почитала за величайшее счастье, которое могло только выпасть на долю женщины, а потому в глубине души дала себе слово любой ценой сохранить Кортнева для себя. Естественно, для себя одной – Диана отродясь не любила делиться с ближним, а уступить какой-нибудь прелестнице хотя бы самую малую толику ласк своего мужа – так и вовсе не входило в ее намерения.

В том, что Игорь Кортнев нравится другим женщинам, сомневаться не приходилось. Стоило ей появиться на каком-нибудь приеме или в дорогом ночном клубе с ним под руку, как находившиеся поблизости женщины едва не вывихивали себе шеи, чтобы как следует разглядеть избранника знаменитой Шиловой. Одновременно с этим среди гостей поднимался приглушенный ропот, сходный с шумом прибоя, перемещавшийся из одного угла просторного зала в другой.

«Ясное дело, – думала в таких случаях Диана Павловна, – меня обсуждают. Сплетничают, сволочи. Всякие гадости говорят, которые мне в глаза отродясь не скажут – побоятся».

Шилова отлично знала основную тему сплетен на их с Кортневым счет: президент компании «Троя» просто-напросто купила себя мужа. Разве такой красавец по собственной воле на нее бы запал? – Знала и отчаянно злилась на всю эту толпу, живущую сплетнями, как рыбки-прилипалы живут крохами со стола своей госпожи – большой белой акулы. Злилась она и потому, что чувствовала справедливость циркулировавших по ее поводу слухов. Что греха таить, она в самом деле его купила – красавца художника Игоря Кортнева. Сначала она собиралась держать его при себе в качестве любовника – не хотела себя связывать, поскольку презирала ощущение зависимости, которое испытывает всякая женщина, имеющая привязанности и обязательства по отношению к близкому человеку.

Но так было только в самом начале их знакомства. Узнав Игоря лучше, Диана поняла, что Игорь Кортнев – настоящий подарок судьбы, столь драгоценный, что в будущем такого могло больше и не быть. Кто-кто, а уж Диана понимала толк в ценностях – какого бы рода они ни были и откуда бы к ней ни притекали. Потому-то она и вышла за него замуж – вернее, женила его на себе.

Плохо было другое: не одна только Шилова имела представление об истинных ценностях. К ее Игорю бессовестно стали клеиться самые разные женщины и девицы, среди которых, признаться, часто попадались хорошенькие, а иногда и настоящие красавицы. По этой причине количество выходов в свет пришлось сократить до минимума. Все чаще и чаще чета Шилова – Кортнев проводила вечера в одиночестве – в огромной, роскошно обставленной и убранной квартире, где без труда мог бы разместиться на постой эскадрон.

Диана чувствовала, что подобная уединенная жизнь начала дурно сказываться на ее муже – он сделался раздражительным, часто замыкался в себе и тогда часами напролет молчал, но ничего с собой поделать не могла. Ревность – примитивное чувство, которое, как она думала, не имело к ней никакого отношения, – как выяснилось, оказалась сильнее ее. Супруги стали ссориться, после чего разбредались по своим комнатам, где и проводили большую часть вечера, слушая музыку и поглядывая одним глазом в экран телевизора, что еще больше усугубляло чувство разобщенности между ними и делало одиночество все более и более тягостным.

Тогда Диане пришла в голову мысль, которая показалась ей спасительной. Она позвонила дорогой частной свахе, которая познакомила их с Кортневым, и в приватной беседе расспросила ее во всех деталях о том, что нравится и не нравится в этом мире ее мужу. Разумеется, Шилова знала, что Игорь до брака с ней зарабатывал на жизнь, изготовляя офортные доски и тиская с них никому не нужные офортики, но, поскольку сам он никогда не заводил с ней речи о своих занятиях искусством, Диана тоже не касалась этой темы.

В один прекрасный день Игорь, вернувшись домой, обнаружил в квартире рабочих, трудолюбиво отделывавших заново одну из многочисленных комнат квартиры президента компании «Троя». Поскольку Шилова денег не жалела, работа спорилась, и через неделю муж получил в подарок снаряженную всем необходимым для работы мастерскую. Все инструменты были высшего качества и несли на себе ярлычки лучших фирм Британии и Франции, производивших кисти, краски и все, что требовалось для работы художнику.

У Кортнева заблестели глаза, и он впервые за долгое время от всей души расцеловал Диану Павловну. Теперь уже вечера не казались супругам столь одинокими – Игорь трудился у себя в мастерской, а Диана имела возможность в любое время заявиться туда, перекинуться с мужем словом, попить там чайку, а иногда – когда вместо чая приносили шампанское – заняться любовью прямо на ковре с длинным ворсом, который устилал в мастерской пол. То, что ковер через некоторое время обрел довольно неряшливый вид – был залит тушью, краской и во многих местах прожжен кислотой – нимало не заботило Диану Павловну. Она считала, что испорченный ковер – ничтожная плата за установившуюся гармонию в их с Игорем отношениях, и ни разу словом не обмолвилась о том, что непорядок, царивший в мастерской ее мужа – хотела она того или нет, – с самого начала стал вызывать у нее раздражение.

Дело дошло до того, что графика была объявлена официальным хобби вице-президента Кортнева, и в роскошном особняке компании «Троя» дважды устраивались выставки его графических работ, на которых присутствовал весь столичный «бомонд» и соответственно большое число чрезвычайно привлекательных женщин, не устававших громко восхищаться талантами нового вице-президента.

И тогда змея ревности снова заползла в сердце Дианы. С выставками в одночасье было покончено – как и с шумными приемами, привлекавшими под кров особняка компании столько прелестниц. Ревность ширилась, яд ее стал разъедать душу мадам Шиловой с новой силой, более того, ревность эта распространилась на вполне безвредное занятие, которому предавался ее муж в свободное от службы в компании «Троя» время – на графику. Женщина стала ревновать своего мужа к работе в мастерской и всякий раз, когда заставала его там, учиняла ему безобразные сцены, добившись под конец того, что Игорь и сам перестал захаживать в мастерскую.

В семье опять установился вооруженный нейтралитет, а вскоре после этого началось то, что вызвало у Дианы такую обеспокоенность: Игорь стал исчезать из особняка компании во время рабочего дня. Что это было – встреча с приятелями или – не дай бог – с женщиной, с соперницей – Диана так и не смогла установить и обратилась за помощью к своей старинной знакомой Валентине Капустинской, которая как раз в это время объявила о создании своего маленького агентства по оказанию определенного рода услуг состоятельным дамам.

Как только в замке стал проворачиваться ключ, Диана устремилась в отделанную деревом и зеркалами прихожую. Отогнав горничную Наталью Егоровну коротким «я сама встречу мужа», Диана явилась свидетельницей торжественного момента: белая, с золотом, дверь распахнулась, и в прихожую вошел Игорь Кортнев – высоченный красавец с синими глазами, одетый в английское пальто «Лорд Кардиган», без шапки, с крохотными блестками снега в черных волосах.

Скользнув дежурным поцелуем по пухлой щеке жены, он сбросил пальто, повесил его на вешалку и, ни слова не говоря, прошел в столовую. Диана, как привязанная, следовала за ним, машинально пытаясь при ходьбе синхронизировать свои движения с шагами мужа.

Как прошел день? – нервно начала Диана, стараясь, против обыкновения, не смотреть в глаза Игоря, который – единственный – выносил ее взгляд без всяких неприятных для себя последствий. То есть не прятал глаз, не краснел, а созерцал свою не слишком красивую жену совершенно спокойно – без тени не удобства или боязни на лице.

По обыкновению, пусто, – сообщил Игорь, усаживаясь за накрытый стол и расстилая накрахмаленную салфетку на коленях. – Но ведь ты и сама все это знаешь, верно? В чем тебе, Дианка, не откажешь – так это в уме, хотя, на мой вкус, тебе недостает мудрости.

Мудрость? Это еще что такое? – с вызовом спросила Диана, сразу же начиная заводиться. – С чем это едят? Это все выдумки древних греков – а они нынче не в моде!

Игорь Кортнев отложил вилку и с минуту помолчал.