Текст книги "Исповедь пофигиста"

Автор книги: Александр Тавровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Глава четырнадцатая

Мы, работники дурдомов, – все, как один!.. Ну, про наших товарищей-сограждан, слепоглухонемых да еще с придурью, я молчу. У нас все болезни – остаточное явление затянутого внутриутробного развития. Кого из нас удивит бухой пограничник в аэропорту? Меня нет.

Он у пассажиров, прилетевших прямым рейсом из Ганновера, спрашивает:

– Как… вы пересекли… польскую границу?

Это – русский страж.

Но вот немцы меня очень удивили: у них тоже оказался дурдом, только чистый, и поребрики вдоль тротуаров целые.

Я на велосипеде, как всегда, заехал недалеко, но неизвестно куда. В Германии кругом велодорожки. Это хорошо. Я, как всякий дальнобойщик, люблю покой и безопасность. А тут вдруг пропали все велодорожки, только бундесштрасса с выездом на автобан. Не, бляха-муха, это не для двух колес!

Спрашиваю немок в поле:

– Как найти велодорожку?

Они меня сразу поняли. Даже обрадовались:

– А зачем вам велодорожки, херр? Здесь рядом замечательная бундесштрассе.

– Это не подходит, – говорю я. – Там опасно.

– Как опасно? – удивились немки. – По бундесштрассе разрешено ездить на велосипеде. А у всех машин есть обязательная страховка. Никакого для вас риска: если собьют, все ваши обязательства возьмет на себя страховая компания, за ее счет вас и похоронят.

Ну, думаю, с бабами разговаривать – только время терять. Нашел мужика, тоже немца. Германия же! А он мне ту же пургу погнал:

– Я вижу, вы иностранец, не все понимаете. Никакой опасности нет, все и всё застрахованы. Если что, то, по вашему желанию, ваше тело отправят на вашу родину за счет страховой компании.

Ага, соображаю, отправят! Я в России видел: труп целый день во дворе лежал, вокруг дети сидели, а по нему мухи ползали. Так его не то что на родину, в морг никто отвезти не хотел.

Меня бандиты научили о себе беспокоится в первую очередь. С виду тот же Белый – качок, весь из мозолей. Может омоновцу по телефону влепить:

– Мы твою жену, как старую грелку, порвем!

А сам, блин, каждые полчаса жене звонит:

– Лен! Все нормально? Ничего не было? Ну, будь…

Потому что каждому придурку не сообщишь, что ты от Рыбки, у тебя кости накачаны и ты крутой. Один раз такие неорганизованные придурки его квартиру почистили: не знали же, что он бандит. Даже не взламывали, а просто аккуратненько ключи подобрали.

Белый одного поймал и в подвале прижал: к трубе привязал, рот задраил и подвесил. Трое суток там с ним промучился, пока его родня не расплатилась. Столько бабок он с них снял!

Вообще, с рэкетом свяжешься, сразу попадаешь в большие бабки. Они так и говорят, почти нежно:

– Ну, мужик, ты в такие бабки попал! Ты себе не представляешь… Ты на меня будешь работать всю жизнь. Гляди, я счетчик включаю: с завтрашнего дня – десять процентов в день.

Эти рисковать не будут: они вообще на велосипедах не ездят. Все, что меньше четырех колес – от лукавого, потому что страховки для них никакой не придумано. Кому они, кроме себя, нужны?

По-моему, боятся там все, но все боятся по-разному. Андрей в страхе был спокоен:

– Ребята, нам звездец! Приезжал от Папы Чук и уже требовал проценты. Так что, Рыжий, будем скоро висеть на суках.

Плевать, что я всего-навсего водила. Я тоже буду висеть. На Пашу-бухгалтера только за то, что он подписывал бумажки для банка, навесили три тыщи баксов. На меня две тыщи. Просто раскидал Папа восемьдесят тыщ долга на всю нашу фирму – платите!

А наш Паша, Паша-Маша-растеряша, вообще был феномен донельзя. Окончил какие-то курсы, бабки обналичивал за мелкие проценты: в банк положит и тут же снимет, и всегда с выгодой. Он такие шуры-муры творил! Ему шел только процент от сделки, а оклада не было.

Паша был маленький, шустрый и все время смеялся. Он вырос в киевском бандитском районе, поэтому жил всегда с усмешкой. Говорил поговорками, бабка научила.

– Рыжий! Хрен с горы! У тебя колесо спустило.

– Врешь.

– Чего врешь – я сам взял и ниппель вывернул.

Я пошел смотреть – колесо целое. А Паша доволен:

– Все! Я в нормальном настроении, теперь можно работать.

Он как-то умудрился кулечки целлофановые списать как сгнившие. Гений! Но тоже бандит.

Глава пятнадцатая

Машину я вожу классно. Любую. Участвовал в чемпионатах мира по радиоспорту, однажды даже засек позывные шпиона. На трубе играю с детства. После того, как я забросил трубу и установил на крыше огромные сверхмощные радиоантенны, соседи пожаловались отцу:

– Борода, уйми сына. Раньше мы от него глохли, а теперь телевизор посмотреть не можем.

Эти антенны такие помехи создавали в космосе – труба!

Зато я ни к кому не пристаю с вопросом, в каком году Пушкин написал «Конька-горбунка». Мне по барабану. Я до сих пор не пойму: если Герасим написал Муму, почему памятник поставили Лермонтову? Чудно же! Зачем мне эти проблемы?

У меня было здоровое сибирское детство: без комплексов, все время на свежем воздухе. И дальше не хуже. А как из армии пришел, ну, отгудели, как положено, со всей родней, а на следующий день мы с отцом в баню поехали. Он говорит:

– Поедем, возьмем водочки моей самодельной – и на дачу, в баню.

Ну, баня как стояла, так и стоит рядом с дачей. А свинью, которая там жила, отец зарезал: кормить нечем. Хе! Свинью-то! Да она и не в бане жила, а в утепленном сарайчике. Все строили сами: отец же плотник.

Балкон у нас в доме был цельный, без гвоздей. Отец даже премию получил за самый красивый дом с балконом.

Вот что он тогда придумал. Мать работала на складе – огромней, чем Ганновер. Привезли нефтяные резервуары. Что сделали родители? Мать скоммуниздила один резервуарчик тонн на сто, взяла у государства для личного пользования – все дела.

Дальше мы приобрели огород. Пришел шагающий экскаватор, у него ковш пятнадцать тонн, выкопал яму на весь огород. Такой, блин, котлованище получился! И туда мы кинули скоммунизденный резервуар, а на нем посадили огород и построили дом. В доме был люк, его открываешь – и попадаешь в бункер. Нет, в погреб. В резервуаре стал погреб, понятно?

Мы его уложили досками. Между ними и железом – керамзит со мхом: тепло и мыши не заводятся. Одна проскочила – мы ее удушили. Есть старинный чисто русский способ охоты на мышей. Мышеловкой же мышь в погребе не поймаешь. Если рядом картошка, овощи, фрукты, патиссоны разные, на фиг мышам твой сыр и мясо копченое. Тогда толчешь в железной ступе стекло и смешиваешь с сахарной пудрой. Ясен результат? Потому что мыши – смертный приговор погребу.

Ну, черт с ним, с погребом. Дом мы тоже сделали по самым несоветским стандартам. Но все из отечественных материалов. Дом красивейший. Шифер для крыши тоже мать достала. Конечно, я самый легкий, мне и шифер укладывать. Отец где-то нашел блок для альпинистов. Мне привязывают на шею лист шифера и подымают на крышу. Я прибиваю лист, а мать в это время ходит внизу и все, что с меня просыпалось, поднимает – гвозди, молоток… Отец ей кричит:

– Мать, уйди! Он тебе сейчас на голову лист уронит…

– Да ну тебя, борода, – смеется мать и нагибается за очередным гвоздем.

И кончик ее платка касается земли. Я тоже возмутился:

– Отец! Не пугай мать… твою!

И уронил вниз лист шифера. Хорошо, мать не успела шелохнуться. Только кончик платка отрубило, а могло бы и голову. Повезло.

Мы для себя еще два дома в округе построили. Почему нет? Последний на одиннадцатом километре. Вот там отец и вырубил свой исторический балкон; там был и скоммунизденный генератор. Отец все собирался шведскую печку приладить.

Да, так затопили мы баньку. Без женщин, без никого. Ну, Новый Год. Мороз трескучий, банька рядом с озером, а дом на краю тайги. Сбоку пять теплиц и восемь парников, в них и росли гладиолусы, которые отец зимой продавал по сумасшедшим ценам. Все честно, не надо! У нас в Стрежевом цветы ни у кого не росли. Ну, еще у двух-трех. Земля-то промерзает. А мы землю обогревали. Зато не цветы, а золото.

Перед армией отец купил трактор, еще одну машину и сто метров Оби. У нас озера и реки тогда продавались: бери – не хочу. «Штаны», «Утес», где осетр идет, – за пять тысяч. Теперь сто метров Оби стали нашей частной собственностью. Хочу – спалю, хочу – взорву. Я говорю отцу:

– Ты поставь кооператив «Калитка». Будем за пошлину баржи пропускать.

Отец там щук развел. Никто ему стал не указ: идет рыба на нерест, не идет – рыбнадзор не вмешивается. Приват, блин, частные владения! С колючкой. И рыбнадзор ездит и следит, чтоб никто в эти частные владения не совался.

Ну, отец вообще считался кулаком, а все плакался: бабок нет, свинью кормить нечем. Нет, конечно. Откуда им взяться: то трактор, то сто метров Оби, то балкон на одиннадцатом километре. Но тут все элементарно. Это – мое!

Взяли, значит, мы бутылочку. А у нас печка была, буржуйка-холера. Искры во все стороны, но грела хорошо. Прихватили мы водочку и пошли в баню греться. Открыли окна, кто тут будет воровать – тайга кругом. А свой «москвич» прямо рядом с баней поставили – для наглядности.

Все очень удобно: вышел в предбанник, стакан опрокинул – снова зашел. Закусил огурчиком – опять туда же. Долго мы парились с батей, часа три-четыре, бутылки две-три. А потом – такая история:

– Давай, – говорю, – выбежим на морозик, протрезвеем. Нам же еще домой ехать. Не забыл?

А батя-то совсем пьяный. И я пьяный. Ну, мы и вышли… А дома нету!.. Одни угольки лежат. И машина вся обгорела. Откуда я знаю почему? Может, уголь упал с поддувала, может, инопланетяне решили отметиться. Ну, все хорошо, но дом сгорел…

И дым идет. И машина была синего цвета – вся черная. У отца там был полный коллапс – все добро сгорело!

Но надо же теперь домой добраться, а мы голые. Шмотки-то все в доме были, права сгорели. А еще говорят, что права не горят… Одни пустые бутылки в бане уцелели.

Ключи от машины тоже в доме лежали – найди их теперь. Пепел горячий, а мороз – сорок, ногам жарко, а жопа замерзает. Но ключи мы все же нашли, голые влезли в «москвич». А как домой подъехать – светло же еще? Не бежать же перед машиной с криком «Погорельцы!»

Ну, снимаем мы чехлы с сидушек, проделываем дырки, получилось так: спереди прикрыто и красиво, а сзади вся красота наружу. У отца ноги к педалям прилипают. Сибиряки!

Короче, доехали до дома. Отец говорит:

– Я тебя здесь обожду, а ты поднимись к нам.

Я говорю:

– Не, отец, лучше ты.

Пробовали сигналить, да кто вылезет? Все позаклеено, а балкон с другой стороны дома. Ну ладно, шел знакомый, Мишка, тоже пьяный, значит, с пониманием. Он и вызвал мать. Мать вышла, начала выть над голыми. А как отец сказал, что дача сгорела, на четвереньки встала:

– Пропили, проклятые!

А отец утешает:

– Ну что ты так-то, новую отстроим!

Он – оптимист-погорелец. Но почему Герасим написал Муму, а памятник стоит Лермонтову, тоже, убей, не скажет.

Глава шестнадцатая

Я некультурный? А кто работал в Министерстве культуры Украины? Рыжий! Повторяю: свою карьеру я начал именно там. Кем? А что, там кроме методистов и нудистов других должностей нет?

Я – дальнобойщик по жизни. И в Министерстве культуры был дальнобойщиком. И возил такие фигуры по круизам, от выступления к выступлению, от пьянки к пьянке! И «Санкт-Петербург», и «Верасы», и «Червону руту», и Муромова.

Ну, не всегда их лично, но их шмотки – непременно.

Круиз по Украине – почти вокруг света. Едем в Донецк на День шахтера. Коля везет колонки, я – усилители и шмотки, а артисты едут на автобусах.

Приезжаем в Донецк. Оставили фуры перед гостиницей. Выступление на стадионе «Шахтер». Смотрю, Муромов идет – «Яблоки на снегу…», за ним толпа за автографами. Муромов – живой! Это вам не какой-нибудь Герасим.

В гостинице представляюсь:

– Мы водители из Киева.

– Вам забронирован двухместный номер.

– С телефоном и душем?

– Конечно! И с сауной тоже.

«Ого! – думаю, – нехило!»

Получили ключи. Коля пошел куда-то, а я отогнал машину на стоянку. Смотрю – мент:

– Какого хрена сюда заехал? Знака не видишь?

Я показал удостоверение Минкультуры:

– Артистов вам привезли.

– А кого?

– Муромова.

– Где, где?

– Там, в гостинице.

– Меня туда не пустят, – жалуется мент.

– Конечно. Там охрана стоит, ваша же.

– А что-нибудь у тебя есть?

Ну, дал я ему, козлу, пару плакатиков и пошел в номер. Номер на последнем этаже. Коляна нет. Может, в бар за водичкой побежал. Открываю дверь – я вам скажу! Стенка, телефон, холодильник, посуда разная, балкон – шикарно! Спальня отдельно!

Во, думаю, водил встречают. Счас позвоню в парк ребятам: я в люксовской гостинице, рейс крутой. Помоюсь, врублю телек…

Вдруг стук в дверь.

– Колян, заходи. Там открыто.

Входит мужик в костюме. Худой, сгорбленный, с гитарой. За ним мент, за ментом… Муромов, сам Муромов! Ко мне? А я – о-па! – не знаю, что и сказать, стою по стойке смирно.

– Кто дал вам ключи от этого номера?

– Администратор. Мы водители, мы здесь живем.

А Муромов так вежливо шипит:

– Знаете, это мой номер. Дайте, пожалуйста, ключи. Пожалуйста, извините, освободите номер… быстренько.

Мент тоже:

– Давай, давай, дуй!

А куда дуй – я же своего номера не знаю. Спускаюсь – Колян навстречу.

– Где ты лазишь?

– Коля, я к Муромову в номер попал. Коля, честно. А в нашем номере телек есть?

– Да ни хрена в нем нет – ни душа, ни телека!

Хорошо, что я еще ребятам не позвонил.

– А я, Коля, в таком номере был! Все – отдельно. Офонареть!

Нашли мы наш одноместный номер на двоих. Малюсенький. Телевизор, там, правда, был – «Горизонт» – старый и без ручки переключения каналов. Пришлось пассатижами переключать. Вода ржавая. Зато на концерте мы рядом со звукорежиссером сидели.

А ночью в гостинице был конец света с бухим Муромовым заместо черта.

Глава семнадцатая

Я обожаю наблюдать, как вор крадет у вора, бандит убивает бандита. Это надо снимать на пленку и всему бандитскому потомству еще в люльке показывать. Хотя мне тыщу раз раковую печень покажи – курить не брошу. Или брошу? И все же это кайф, когда…

Был как-то заказ из Золотоноши. А что тогда везли? Крышки пластиковые… нет, вру – тушенку. Четырнадцать тонн – под завяз. Поедем на Москву, там на окружной станем жопа к жопе и перегрузим. За тушенку киевский жлоб просил восемь тыщ баксов, но в купонах. Представляете: восемь тыщ баксов в украинских купонах? Хрен вы себе это представите!

Поехали мы на стадион, где менялы. Они, как узнали сколько, обомлели; привезли полный багажник купонов. Андрей сказал:

– Я пересчитывать не буду – так возьму.

А чего считать: если будет «кукла», тем бандитам хана. Они же знают, что фирма наша бандитская, от Рыбки.

Андрюха тоже захотел со мной ехать, я не возражал:

– А что, поехали, покатаемся. Чего там: два спальника, три сидушки.

Я, да Серега-зам, да Паша-бухгалтер, да Андрей. Серега лежал, Паша маг крутил, я баранку вертел, а Андрюха – шеф, чего ему делать?

– Как поедем? – спрашиваю. – Как обычно – по Голодовке?

А Голодовка, Голодная трасса, – Киев—Москва, восемьсот километров, ни одного города.

– Лучше через Тулу, – говорит Андрей, – по карте так ближе.

– Андрей, там холмы, и я этой дорогой никогда не ездил.

– Рыжий, не ори, я лучше знаю!

А мне что? Газ до пола – и в Туле мы в два часа ночи. Там, на окружной – «карман» и КП. Мент проверил документы:

– Вперед!

– А можно мы здесь переночуем?

– Если место есть – ночуй.

– А вы тут будете всю ночь?

– Да, спи спокойно, не дрейфь!

Короче, купили мы два пива «Белый медведь», я шоколадку съел. Легли спать: директор – на второй полке, зам Серега – на нижней, а мы с Пашей – на сидушках. Иерархия, блин!

В три ночи стук в дверь.

Я:

– Кто там?

– Свои.

Я чуть стекло приспустил, а кто-то спрашивает:

– Я не вижу, ты что там, ствол держишь?

– Да нет. Что случилось?

– Да вот заблудились.

– А карта есть?

– Все есть!

Я окно побольше приоткрыл, чтобы это «все» разглядеть, и – бац! – ствол «Калашникова» прямо в лоб. Я – раз! – врубил свет в салоне, весь сон прошел. «Калашник» – чик! – исчез. А я ни черта не вижу. С улицы орут:

– Окно не закрывать, свет не тушить. Свет потушишь – все трупы!

А потом:

– Братан! Ты меня видишь?

– Нет, – говорю, – не вижу.

– Добро! Так, стоянка платная – пятьдесят баксов, жду три минуты.

И ушел. Я смотрю: кого-то уже метелят, кто-то уже под машиной орет. И чувствуется, что нас окружили плотно, а менты исчезли.

Андрюха – раз! – за занавеску. Я шепчу:

– Андрюха, вылазь, давай бабки.

Наскребли тридцать пять баксов и ни цента больше. Я говорю:

– Вот, братан, тридцать пять баксов, о’кей?

Он приказывает:

– Выходи!

А, думаю, черт с ним со всем, и выхожу. И бандитам предлагаю:

– Братуха, давай так. У меня жратва, я ею расплачусь.

– Ты свою жратву жопой жуй!

– Да у меня тушенка!

– А! Тогда пошли.

Кругом же голодуха, как при полном коммунизме.

Я говорю:

– Только у меня там пломба.

– Ерунда. Скажешь, рэкет взял. А кто там у тебя в кабине сидит?

– Директор, зам директора, бухгалтер.

– Тогда полный порядок! Все по закону. Пост сдал – пост принял. Давай!

Подогнали они «девятку» – загружаю полную, шесть ящиков им скинул.

– Все, мужики. Тушенка украинская, говяжья – все дела. Нажретесь – спасибо скажете. А можно я здесь погуляю?

Ну и гуляю вокруг без конвоя. Вижу, мужика бьют. И бандитов, наконец, разглядел. Три новеньких «девятки», человек десять с «Калашниковыми» и пистолетами. Все свеженькое, тульское.

Передо мной «КРАЗ». Вывели мужика, бросили на борт, а он орет: «КРАЗ» его, частный, дизельный, новый, возил в Москву зубопротезный кабинет, осталось пятьдесят баксов на солярку.

Отметелили его, поставили в сторонку. Слышу: «калашник» заряжается. Один из этих хренов подошел и начал движок бомбить в упор. Крышка капота отлетела, он через радиатор бьет по блоку, но так, чтоб соляру не задеть.

А мужик, хозяин, к будке приварил швеллера, чтоб сбоку никто не подъехал. И пуля – цоб! – по швеллеру и меня по ноге – кожу содрала.

Они сели по машинам и уехали. И началось: все осмелели, руками машут. Вылазит один пионер, вез помидоры:

– Такие козлы! Я военный, у меня ствол есть! Если снова придут, поубиваю!

Я говорю:

– Если они вернутся, ты первый убежишь.

А мои бандиты поворчали немного, посетовали на бандитские порядки на дорогах и приказали гнать дальше. Они-то свое у других отнимут.

Глава восемнадцатая

О своих рейсах я могу базарить круглосуточно, причем без всяких предисловий, а просто так: ехали мы из Белоруссии…

Ехали мы из Белоруссии, кофе везли на Киев. Втроем. Останавливает нас таможня:

– А сколько у вас седоков?

– Двое.

А я обычно в таких случаях ложусь и бушлатом прикрываюсь. Так он, гад, под бушлат залез. Я ему:

– Здрасте!

Он тоже:

– Здрасте! Это кто?

Вовка отвечает:

– Клиент.

– В машине два кресла, вас трое. Что будем делать?

А я как раз вспомнил случай в школе, когда мы на практику в село собирались и учитель нас инструктировал:

– На практику поедете по двое. По двое! Это не по трое и не по четверо. А по двое! Вот, например: ты и ты или ты и ты. А может, ты с ним не желаешь ехать. Тогда – ты и ты или наоборот…

И так – полчаса. Сложная это штука: на первый-второй рассчитайсь!

А мент все дико упрощает: что будем делать?

Вовка просит:

– Давайте чем-то обойдемся.

А я свое говорю:

– Ну, командир, давай договоримся, не в первый раз ездим через тебя.

– А договор есть?

– Нет. На фирме забыли. Но сейчас кофе везем, завтра за спиртным поедем. Светилась же машина. Чего тебе привезти? Мы все жрать хотим. Что у тебя, жены нет? Вон – кольцо на пальце, значит, и ребенок, в натуре. Ну куда ты этот штраф засунешь? Старшой тебя похвалит? Звезду через пару лет получишь или не получишь – один черт. За нас, за фуфло такое, звезду не влепят, а договоримся – бабки тебе живые. Я работаю – я ворую, ты тоже воруешь, значит, работаешь. У нас страна воровская и жизнь воровская – иначе нельзя.

Я все это очень быстро сказал. Кто же такое долго слушать будет?

Он надулся всерьез:

– Ну у вас и разговоры… Слышь, Толик, может, застрелить его для порядку? Давай тебе сейчас пулю выпишу, распишу на двоих.

А Толик его сидит в будке, порнушку по видику смотрит. Холодина кругом. Видик замерз, тормозит – Толику не до нас.

– Не ори, отстань! Тут фильм такой, досмотреть надо.

Вовка был моим напарником, после него был сынок одного моего знакомого – прирожденный водила: мог ехать и спать на автопилоте! Вовка тоже хорош, но как-то поехали с ним за кожей на Одессу – очутились в кукурузном поле; больше Вовка никогда ночью не ехал.

А тот, прирожденный, едет, глаза прикрыты.

– Дима, Дим! – ноль.

Но чуть что – он сразу по тормозам, он даже обгонять мог спя. Я его взял в восемнадцать лет: он только-только на права сдал.

Таможня у нас везде знакомая.

– А, это ты!

– Я.

– Куда?

– На Москву.

– Проезжай!

Фуфляндия!

Сидим, едем с Вовкой в Полтаву за обувью. Клиент, зараза, заснул, ноги вытянул и сорвал трубку системы охлаждения. Смотрю, пар пошел…

– Вова, тормози!

Клиент проснулся, глядит, а у него ноги парят.

– Горим! – визжит.

Спрыгнул с фуры и убег в лес. Я свет включаю: пар – ни черта не видно. А где зимой воды набрать? Блин, кошмар!

– Тащи, Вовка, сюда весь лимонад.

Вылили четыре бутылки – не хватает. Клиент вернулся. Я ему говорю:

– Ну что же вы ноги-то тянете, какого хрена?

– А что у вас за машина? Все трубки наружу торчат.

Я объясняю:

– Такая гребаная система, «ифа», немецкая – для Африки. Пожары у меня были часто и всегда во сне. Не доезжая до Вильнюса, легли спать, кто-то долбится в окно. Вовка просит:

– Не открывай, это рэкет.

Я спросонок шепчу:

– Рэкет, пошел в жопу!

Глядь, мент прибалтийский:

– Ребята, вы горите!

Я говорю:

– Счас! Я ни за что из машины не вылезу. Не плати ему, Вовка, давай дальше спать. А чего он, собственно, так долго кричит?

Открыл окно: О Господи! – точно пожар.

– Вовка! Мы горим! Нас менты подожгли!

Ментам тоже нужно верить, иногда.

А маргарин – это вообще опупея!

Спрашиваю клиента: сколько груза?

– Десять тонн.

У нас машина на восемь, а Вовке все нипочем:

– Давай, грузи, две тонны перегрузу – не горб!

Грузят, грузят, грузят…

– Смотри, – говорю, – по колесам вроде уже больше десяти тонн.

Ладно. Выезжаем на трассу. Притопили сто километров, идем нормально – бабах! – колесо лопнуло. А, думаю, старое колесо. Поменяли, едем дальше. Я прошу:

– Ну-ка останови.

Глядь – а колесо горячее. Заехали на паркплац. Там гулька идет, все бухие, гармошка играет. На самом паркплацу – бабах! – второе колесо – тоже заднее внутреннее. Мужики собрались – пьянющие, сочувствуют. Костры горят, гармошка играет, водка ящиками и кругом одни фуры.

– Ну, мужики, – говорят нам, – пол-литры ставьте, счас поменяем.

Подкатили колесо – восемьдесят килограмм. И пошло: один на гармошке бренчит, другой монтировкой орудует, третий кувалдой, четвертый спорит с третьим, как надо оббивать, – все при деле. Такой дебилизм! Поставили мы мужикам пол-литры на ящик водки.

Поехали. Через два километра опять колесо горячее. Чувствую, наша карьера кончается. До прибалтийской границы доехали за пять суток. Колес нет, денег нет, через каждые три километра или льем воду на колесо, если есть, или писаем на него. Перегруз, а ни фига не выкинешь – пломбы.

Едем на первой-второй передачах. Все нам сигналят, мы всем машем: обгоняйте, мол. Вовка на руль ногу положил, подсос вытащил, едем – отдыхаем.

На границе говорю:

– Пошли по соотечественникам, попросим Христа ради пожрать.

Короче, нашли украинскую фуру, мужик кусок хлеба отрезал. Вовка продал свой термос, китайский, здоровый, с кнопочкой – белорус взял за жратву; тельняшку Вовкину тоже сменяли на камеру.

А за границей – автобан Вильнюс-Паневежис. Там все фуры сто – сто двадцать идут. Мы гоним двадцать, стараемся не отставать. Отдыхаем.

Полицаи впереди стоят, ржут, на нас пальцами показывают. Они уже про нас забыли, а мы до них никак доехать не можем.

Подваливаем, однако.

– Ребята! Вы откуда?

– С Киева.

– А! Тогда понятно! Вот эта дорога, хлопцы, – автобан. Здесь ездить нужно минимум шестьдесят кэмэ.

Я говорю:

– Если бы мы шестьдесят могли, мы бы полетели, а ехать мы можем только двадцать – такая система. Плюнь на колесо.

Он плюнул – пар пошел.

– Круто! Давайте по обочине, – советуют.

Восемьдесят километров по автобану прошли за два дня.

Жрать нечего. Ни мочи, ни мочи. Вовка скулит:

– Знаешь, мне все надоело. Я поехал домой увольняться.

– Неужели ты меня бросишь?

– Нет, не брошу… – сел на попутную машину и уехал за помощью, но я-то знал, что он поехал меня бросать.

Я таки добрался до Риги. У меня уже и глюки были: КП на колесах, мент в тюбетейке, и голос непонятно откуда:

– Что же ты, Лука, без колес ездишь? Не положено!

Весу оказалось четырнадцать тонн! Денег мне в Риге, конечно, не дали – все фирме уплачено.

Обратно – снова колесо треснуло. Я его выбросил, поставил голый барабан – все, гореть больше нечему. Ништяк!

На паркплаце пришел в кафе. Так и так – еду восемь суток. Ничего продать не могу, купить тоже. А есть тем не менее хочется. Вот, правда, осталась рубашка, она малость грязная, постирать надо.

– А чего вы, – спрашивают, – за нее хотите?

– Да дайте хоть кусочек хлебца.

Обидно, Вовка уехал. С одной стороны, бросил, а с другой – одному прокормиться проще. Белорусские менты ничем не подкормили, зато там треснуло переднее колесо: от прошлого перегруза вышла грыжа. Я оставляю везде по одному колесу. Останавливают родные менты-украинцы:

– Мужик! Ты нормальный?

– Когда выезжал, был нормальный. Дайте чего пожрать.

– Иди в столовку, скажи, что мы прислали.

А в столовой уже все съели. Кто-кто? Мыши! А я уже весь пожелтел от тоски. Дали мне там чаю и чуть хлеба, как в тюряге.

Доехал до Киева. Звоню на свою бандитскую фирму. Там ахнули:

– Рыжий! А мы тебя давно похоронили!..

Еще чего!