Текст книги "Станция спасенных грез (СИ)"

Автор книги: Александр Никоноров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Глава 5

Сон?

06 июня.

Мне снова снится Туман.

– Ты должен знать больше, Оул, – говорит он, сидя на своем излюбленном месте – в оконном проеме. – Время заканчивается.

– Какое время? – спрашиваю я, всматриваясь в хорька.

Я тщательно запоминаю все-все до мельчайших подробностей. Память потом подскажет.

Чердак пронзают два янтарных луча, исходящих из глаз Тумана. Проехал поезд. Стук колес преследует меня даже во сне.

– Поднимайся. Я покажу тебе кое-что. Подойди сюда.

Я подхожу к окну.

– Смотри. – Он указывает лапой на улицу.

Пустынная платформа. Лампа фонаря моргает и дребезжит. Вспышки выхватывают силуэт дяди Коли. Он торопливо расхаживает туда-сюда и явно чем-то взволнован. Выглядит он не очень: сутулый, уставший, шаркает ногами, хрипло дышит...

Вдалеке слышится протяжный гудок. Дядя Коля распрямляется, приосанивается и поворачивается к поезду. На плече смотрителя замечаю хорька.

– Как... – говорю я Туману, но его рядом со мной нет.

Смотритель что-то шепчет хорьку. Тот кивает и перепрыгивает на забор, устраиваясь там, словно кошка.

Фонарь гаснет. Платформу заливает тусклый призрачный свет. Как будто перрон окутывает ледяным мертвецким дыханием. Холодно. Я хочу накинуть плед, но не могу оторваться от созерцания.

Появляется поезд. Останавливается. Мне хочется проснуться. Он страшный. Полупрозрачный, будто призрак. Никогда раньше не замечал, что он такой. Но и поезд не ехал так медленно, чтобы я мог его рассмотреть! От него исходит голубоватое свечение, совсем как то, что я видел раньше. Состав сбавляет ход. Дядя Коля бежит вдоль платформы и разглаживает воздух руками. Он достигает ступеней и встает к ним спиной. Слышу, как он ругается. Хорек внимательно следит за смотрителем и за кем-то еще... Кем-то, кого я видеть не могу. Или...

Или не хочу?

Ведь при желании можно увидеть движущиеся сгустки теней. Или это игра света и воображения? Может, это носятся всполошившиеся кусочки тумана?

Шорохи. Шепот. Нет, крики. И это не крики животных или людей. Скорее – смесь разъяренного льва и голодной выпи.

Хорек смотрит в темноту и водит головой из стороны в сторону. Что он видит?

Дядя Коля падает. Точнее, его будто отбрасывает в сторону. Прочь от мельтешащих теней, бесшумно скользящих над станцией.

Загорается фонарь.

"О господи..." – я прижимаю ледяные руки к лицу.

Я ВИЖУ ИХ.

Наверное, они приехали на поезде. Существа. Страшные. Огромные клубки тьмы с мощными лапами и длиннющими когтями. Может, просто игра света? Нет. Они кричат. ОРУТ!!! Эти вопли. Невыносимые вопли. Почему опять мне снятся ВОПЛИ?! Я щипаю себя за руку и не просыпаюсь. ПОЧЕМУ ЭТО НЕ РАБОТАЕТ???

Истошные вопли темных существ. Что они такое? Похожи на раздувшихся медведей, вставших на задние лапы.

Фонарь тухнет.

По ступеням текут ручьи чистой мглы. В самом низу они вихрятся, свиваются в изломанный силуэт. Меня пронзает холод. Я чувствую, что силуэт смотрит на меня. Чувствую, что он меня нащупал. Из его лапы вырастает пепельный жгут, похожий на хобот. Пахнет гарью. Жгут удлиняется, изгибается, а затем молниеносным движением устремляется в мою сторону.

– Нет! – кричит дядя Коля и что-то бросает.

Что-то круглое, перламутрового цвета. Пахнет мятой и кедровым орехом. Откуда?! Я снова чувствую себя маленьким. Эти запахи преследуют меня с детства.

Жгут разрывается. Через секунду он пропадает.

Вспышка фонаря.

Темный силуэт рычит и взлетает к платформе. Он летит к смотрителю.

Дядя Коля. Он... Сражается с ними?!

Нет, бред. Дурацкий фонарь, дурацкое моргание! Почему так холодно?

Поезд. ПОЕЗД. ХОЛОД ИДЕТ ОТ НЕГО!!! Или от существ, которые вылетают оттуда и обступают дядю Колю! Он отгораживается от них, размахивает руками, кружится, как... Как обычно. А те исчезают.

Воняет гарью. Фу.

Я не могу отвести взгляд. Я боюсь, что пропаду, боюсь, что эти тени заберут меня, убьют бабушку с дедушкой, и никто никогда не найдет нас.

– Что за бред... Что это такое? – нахожу в себе силы спросить хорька. Как он оказался здесь?

– Едоки. Пожиратели грез.

– Как это?

– Они лишают людей возможности мечтать. И те становятся пустыми, как...

– Как тетя Даша, мамин одноклассник и практически все местные жители?

Хорек кивнул.

– Не только местные. Таких много и они везде.

– Ничего себе...

– Почему ты расстроен?

– Потому что это сон.

Туман посмотрел на меня.

– И что? Что бы изменилось, будь это реальностью?

МОЖЕТ, ЭТО И ЕСТЬ РЕАЛЬНОСТЬ?!

Перевожу взгляд на прыгающих по платформе существ. Реальность? Смешно.

– Я бы... – И правда, что бы изменилось? – Ну... Я бы знал, в чем проблема Дымчатой.

– И что бы ты?..

– Я бы нашел способ помешать им, – заявляю я.

– Как?

– На каждое действие найдется противодействие. Если есть те, кто забирает мечту, значит, найдется тот, кто ее возвращает.

Хорек молчит.

– Дядя Коля такой, да?

Я с надеждой смотрю на Тумана. Жду ответа. Жду так долго, что начинаю замерзать. Чтобы согреться, обхватываю себя руками. Сражение продолжается.

– Видишь вон того, с цветным сгустком внутри? – неожиданно спрашивает Туман.

Одно из существ настырнее прочих. Оно быстрое и ловкое. Внутри него всеми цветами переливается что-то, с виду желеобразное.

– Вижу.

– Это мечта. Он сожрал ее. Такие Едоки сильнее.

Я смотрю на Едока. Как будто радугу проглотил. Он остался один на один с дядей Колей. Пинжачок расстегнут, тельняшка порвана, ее края обуглены. Смотритель морщится и делает выпад вперед. Едок вскрикивает (как в прошлых снах) и распадается. После него остается цветная субстанция. Несколько секунд она лежит на платформе, как кусок синтепона, потом начинает дергаться, вытягивается змейкой и улетает куда-то в Дымчатую.

– Только что к кому-то вернулась мечта, – сообщает хорек и улыбается.

Слышу, как дядя Коля тяжело дышит и ворчит. Он наверняка устал. Качает головой и бормочет. Фонарь тухнет.

Мертвой тушей на путях лежит поезд. От него по-прежнему исходит холод.

– Почему он не уезжает? – спрашиваю я Тумана.

Его глаза расширяются от ужаса.

Фонарь загорается.

– Обернись! – кричит Туман.

Лампа высвечивает трех Едоков.

Дядя Коля оборачивается. Его атакуют. Он умудряется как-то уворачиваться, даже уничтожает одного из существ, но я вижу, как он истощен.

ТАК, НУ-КА ХВАТИТ! ИДИ И ПОМОГИ ЕМУ, ТЫ, ТРУС!

Но мое озябшее тело как будто оплели мертвенной паутиной.

Смотритель падает. На него обрушивается град ударов. Он хрипит, но ничего не может сделать. Один из монстров создает пепельный жгут, и тот уносится в скопление домов в центре деревни. Я вижу, как он расширяется и принимает форму трубы. Вижу, как внутри нее движется разноцветная субстанция.

– Это мечта?

– Да.

Хорек напряжен.

– Ты можешь ему помочь?!

– Я... Нет, не могу.

Мне хочется плакать. Кажется, я даже пару раз всхлипываю и смахиваю с век проступившие слезы. Дяде Коле может быть больно...

Блеск перламутра. Одного Едока отбрасывает назад. Но тот, который стоит со жгутом, почти притянул мечту. Я вижу, как дядя Коля провожает ее взглядом. Он вскидывает руку в немом крике и пытается подняться. Не получается. Лицо смотрителя искажено от ужаса. В стертых глазах застряла обреченность.

Мечта достигает другого конца трубы. Едок проглатывает ее. Он дрожит. Мечта погрузилась в существо и теперь блестит изнутри. Едок поворачивается к дяде Коле и заносит лапу.

– Спаси же его! – кричу Туману, но его нет рядом.

Мутная белесая вспышка. Едок с мечтой отдергивает лапу и поворачивается к поезду. Создания исчезают внутри состава, и тот с шумом трогается прочь с платформы. Унося за собой холод.

Дядя Коля поднимается. На плече сидит Туман. Смотритель глядит на пути и мотает головой. Он сплевывает и неуверенной походкой спускается по ступеням. И в ночи, в царстве мертвой тишины, такой звонкой после песни ужаса, раздается хриплое:

– Еще один...

Раскалывается голова. Что за дурацкий сон?!

– Почему мне снится это все?! – спрашиваю я.

Холодно. Я как будто не в своей тарелке. Мне не по себе. Я хочу проснуться. Хочу нырнуть под одеяло и забыться. А утром проснуться, и чтобы светило солнце и было тепло.

Я схожу с ума. Признаю.

«Не, тогда я точно сдамся и признаю, что схожу с ума. Понаблюдаю», – говорю я.

«Запиши все события. А утром прочтешь и проверишь», – отвечает Тин.

ЗАПИСАТЬ!!!

Я бегу к столу. В ворохе книг пытаюсь найти блокнот. Его нет. Откуда бы ему взяться? Хватаю верхнюю книгу и старательно записываю то, что запомнил.

Мне снова снится Туман.

– Ты должен знать больше, Оул, – говорит он, сидя на своем излюбленном месте – в оконном проеме. – Время заканчивается.

Я пишу это прямо сейчас. Стою и пишу. Как дурак. Зачем? Не знаю. Записываю во сне свой сон. Хорек наблюдает с интересом. Он опять здесь! На губах (ха-ха) усмешка.

– Что смешного? А?! Что смешного! ПОЧЕМУ ТЫ МНЕ СНИШЬСЯ?! – я кричу. И продолжаю кричать, пока не добиваюсь ответа.

– Потому что время... – говорит Туман. – Время.

Время... Время. Время!

***

– Время! – голосил дедушка. – Время!

Я вздрогнул и отбросил одеяло. Кричали снизу, под дверью, ведущей на чердак.

– Ты чего, дед?

– Время завтракать,– бросил он и вернулся на кухню.

Все утро я чувствовал себя разбитым и невыспавшимся. Не было ни сил, ни настроения. Вид бабушки и дедушки удручал. Если раньше я буквально видел между ними золотые струны чистого счастья и любви друг к другу, которыми они были опутаны, то теперь ро-ро сидели как два безразличных друг к другу человека.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Нет, – в один голос ответили они.

Темные лица. Зрелище поражало странностью и ужасающей ирреальностью. Как будто меня обманывали. Словно это было хитрым гримом, но никак не чем-то мистическим и необъяснимым.

Или объяснимым? Этот сон...

– Дедушка, а ты ночью ничего не слышал?

– Давно уж ничего не слышу, – буркнул он, жуя сахарную плюшку.

Я вздохнул. Бесполезно. Хотелось позвонить маме из здания правления и все рассказать, но не решился.

Сам разберусь. Да и мама, скорее всего, уже уехала.

– Ну, я пойду тогда.

Никто не сказал ни слова.

Идти к Тину было рано – он наверняка еще спал. Интересно, а он или дядя Володя слышали что-нибудь?

Я забрался на чердак и решил скоротать время за чтением. На столе царил жуткий беспорядок. Книги были разбросаны, будто по ним прошелся ураган. Я раскрыл небольшой томик, чтобы продолжить чтение, и обмер. Форзацы были исписаны неровным торопливым почерком. Моим почерком. Я прищурился, чтобы рассмотреть мелкие буквы.

Мне снова снится Туман.

– Ты должен знать больше, Оул, – говорит он, сидя на своем излюбленном месте – в оконном проеме. – Время заканчивается.

Чувствуя, что сейчас потеряю сознание от шока, я открыл форзац с другой стороны и прочитал последние строки.

– Что смешного? А?! Что смешного! Почему ты мне снишься?! – я кричу. И продолжаю кричать, пока не добиваюсь ответа.

– Потому что время... – говорит Туман. – Время.

Интерлюдия 5

Триста лет назад

Стеклянный куб завис в пространстве, словно морок. И если бы не блуждающие внутри него фиолетовые и изумрудные искорки, можно было бы усомниться в его реальности. Но куб был настолько же настоящим, насколько настоящими были столкновения искорок, что меняли траекторию и кружили по просторному залу, освещая его загадочными росчерками.

– Странное дело, коллега. Сколько существую, никак не могу понять одной вещи – желания напакостить. Доселе думал, что это удел человеческого рода. Но чтобы наши с вами коллеги...

– Бывшие коллеги.

– Именно. Чтобы бывшие коллеги использовали такой прием... Зачем?

– Вы подобрали хорошее определение, коллега. – Высокая фигура с зачесанными назад волосами цвета перламутра стояла подле стеклянной стены. Говорящий смотрел в пространство. – «Напакостить» – звучит прекрасно и показательно. Не зря вы Именующий.

Невысокий мужчина в белом плаще смутился ровно настолько, чтобы его собеседник едва заметил это.

– Хорошее слово, – продолжал высокий. – Такое же противное, как и деяния, следующие за ним. Темный Фрактал знал, что их схватят. Но смысл создания?..

– Прощальный подарок перед заточением. Признаюсь, эти руны смотрятся красиво.

– Полагаю, они что-то задумали.

– И Хмурь – не более чем отвлекающий маневр?

– Именно, коллега.

Именующий склонил голову.

– Скажите, вы, как Созидающий, можете предположить природу этой сущности и уничтожить?

Созидающий повернулся к своему коллеге.

– Могу. И вы можете. Но, сами понимаете, Устав.

Именующий кивнул.

– Однако, – продолжил Созидающий, – все более чем ясно. Злость. Чистейшая ненависть, всепоглощающая и уничтожающая. Абсолютная злоба. То, что сильнее всего во Вселенной. Сильнее любви. Плод дисбаланса и вмешательства наших бывших коллег в Равновесие. И пока они, хм, перевоспитываются на Тиэльме, мы расхлебываем их...

– Пакость, – закончил за него Именующий.

Созидающий улыбнулся. Они хорошо понимали друг друга. Вечность учила и не такому.

– Мы будем действовать не столь открыто и топорно, коллега. Я размышлял. Нам нужны те, кто не будет посягать на Равновесие, но сможет противостоять. Как Сарпий и ша-эна, но не с негативным началом. Они будут обучаться. И наше вмешательство останется минимальным. Напомните, что делает Хмурь?

– Пожирает мечты. Опустошает людей. Миры погибают после ее пира. Оказалось, что человек без мечты ни на что не способен. Он перестает быть самим собой.

– Немного не так, коллега, – поправил Созидающий. – Он перестает быть. И меня это здорово волнует, потому что пока мы занимались спасением подпорченных миров, наша пакость добралась до слишком большого скопления людей и вовсю внедряется в новый мир.

– Это недопустимо! – возмутился Именующий.

– Не допустим, – успокоил его коллега. – Мне нужно название. Тех, кто встанет против Хмури. Мы обучим их. Они будут действовать сами, но от нашего имени.

– Звучит несколько противоречиво, коллега.

Созидающий нахмурился.

– Пожалуй. Ну это вы спец в именах. Не так ли?

Именующий кивнул.

– Хранители Грез.

Во тьме стеклянного куба сверкнула улыбка.

– Я в вас не сомневался.

Глава 6

Туман поможет тебе

07 июня.

Меня трясло и колотило. Согреться было невозможно – самый беспощадный холод вызван нервами. Не помогут ни одеяла, ни свитеры, ни горячий чай. Я крутился на диване, скребя пальцами по простыне. Меня выкручивало и словно выворачивало наизнанку. В голове царила неразбериха – как будто мой мозг это лабиринт, по которому бегают мыши. Они ищут путь наружу, но выхода нет.

Все правда. Все оказалось правдой. Никто не сможет переубедить меня и назвать лунатиком. Хорек Туман, фокусы дяди Коли, Едоки, призрачные поезда... Все это существует. И как теперь жить с этим? Ох, моя голова. Сейчас лопнет.

МНЕ НУЖЕН СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.

Я вышел на улицу. В сторожке раздавались голоса. И я знал, кому они принадлежат. Покачав головой, неспешно пошел к Тину, по дороге приводя мысли в порядок.

Дымчатая погрузилась в забвение, как будто туман беспрерывно нагонял на жителей сон. Я и сам еле переставлял ноги, словно всю ночь разгружал вагоны. КАКОЕ ИРОНИЧНОЕ СРАВНЕНИЕ.

Наверное, настал черед рассказать все Мишке. Как есть. Без экивоков. Пусть высмеивает меня и считает идиотом. Я докажу ему. Он увидит. Одному мне не справиться с этой ношей. Друзья – это не только вместе посмеяться и поиграть. Это еще и вместе решать проблему, вместе грустить и выручать друг друга. На Тина можно положиться.

Солнце сегодня пекло нещадно. Морщась от головной боли, я шел по Зеленой, держась тени деревьев. Не зря эту улицу прозвали именно так – в каждом дворе росла либо ива, либо клен, либо тополь. Дома стояли тесно, кроны деревьев тянулись друг к другу и сплетались, образуя непрерывную зеленую аллею, шелестящую на ветру. На улице никого не было.

Пустота.

Под ногу попался камень в форме... Как будто взяли облако дыма и сделали слепок. Вот такой. Я в сердцах пнул его.

В районе затылка расцвел импульс боли. Я остановился и схватился за забор. Аккуратно, цепляясь за каждую доску, прошел к лавке, что стояла возле какого-то дома, и сел. Вряд ли хозяева будут против.

В ушах звенело. Я зажмурился и спрятал лицо в ладонях. Не помогло. Звон никуда не делся. Наоборот, он стал громче и превратился в дребезжание. Оно нарастало. Меня охватила паника. А ЧТО ЕСЛИ НОВЫЙ ПОЕЗД ВДРУГ СЕЙЧАС С ПЛАТФОРМЫ СОЙДУТ ИЛИ СХОДЯТ ТЕ САМЫЕ ЕДОКИ И НАПАДУТ НА ДЫМЧАТУЮ НАДО СРОЧНО К ДЯДЕ КОЛЕ!

БРЕНЬК.

Что это?

БРЕНЬК. БРЕНЬК.

Что-то знакомое.

БРЕНЬК-БРЕНЬК-БРЕНЬК.

Нет, это не поезд.

– Привет, мечтатель! О чем задумался?

Я поднял голову.

– Ой, теть Даш, здравствуйте...

Сидя на лавочке, я воспринимал ее как еще одно высокое дерево. На которое повесили много-много побрякушек.

Так вот что звенело! НУ КОНЕЧНО ЖЕ!

– А вы... Тетя Даша!!! – выкрикнул я, пораженный внезапному открытию.

– А кто же еще? – рассмеялась мамина подруга.

На ее лице не было никакой тени. Глаза ясные, без помутнений. Да что там говорить – она первой подошла ко мне и поздоровалась! И речь: она почти всегда задавала вопрос. Любой. Будто боялась, что беседа прервется и заглохнет.

Растерянный, я готов был обнять эту женщину. Радость переполняла. Тетя Даша... Вернулась? Стала прежней?

Значит, лекарство существует... Не могла же эта напасть исчезнуть просто так.

– Да что с тобой, Сашка?

– Просто... Просто рад вас видеть. Соскучился по всем очень!

– Мама с тобой?

Ох уж этот интервьюер...

– Нет, уехала.

Тетя Даша поджала губы.

– Одна?

– Да.

Не хотел говорить об этом. У меня было другое желание – не терпелось как можно скорее сообщить Тину радостную новость.

– Ну, я побегу!

– Беги-беги, – улыбнулась тетя Даша и взмахнула рукой. Браслеты послушно зазвенели. – Еще увидимся. Правда?

– Конечно!

Я побежал к Тину. Неужели дело сдвинулось с мертвой точки? Ведь возвращение тети Даши – это настоящее открытие!

Неладное я почуял уже во дворе Мишкиного дома: повсюду валявшиеся провода смотаны и брошены в одну лохматую кучу, гараж заперт, машины нет. Дома никого. Но самое главное – отсутствовал Винтик. Там, где раньше стоял отсвечивающий каркас, остались следы примятой травы. От них шли две глубокие борозды, ведущие к гаражу. Туда, где обычно стоял автомобиль. Сейчас его не было.

Наверняка, Тин уже на заводе, раз не выходит.

Не ошибся. Пробираясь через заросли крапивы, я слышал скрежет ножовки по металлу. Полог был откинут в сторону. Тин согнулся и распиливал трубу, прижимая ее ногой.

– Мишка... – поток радости так захлестнул меня, что я продолжил не сразу. – Тетя Даша!

И никаких «КТО СЕГОДНЯ?»!

Тин отложил ножовку и посмотрел на меня. Он почесал подбородок, оставив на коже масляные следы и прилипшую к ним металлическую крошку.

– Что?

– Она стала нормальной!

– Как так?

– Даже и не знаю.

"Даже и не знаешь?" – спросил я сам себя. Почему-то голосом хорька.

И тогда меня озарило. Вспышка понимания едва не расколола мой череп пополам. Я покачнулся.

Ночь. Хорек.

«Только что к кому-то вернулась мечта».

– Что-что? – переспросил Мишка.

Неужели я сказал это вслух?!

– Да это...

Я замялся. Тин явно был не в духе.

Рассказать? Нет, не лучшее время. Он не поверил в поезда, так с чего бы верить в остальное?

– В общем, с ней все нормально! – заверил я, стараясь не смотреть другу в глаза.

– А с остальными? – его голос дрожал. Точнее, он напоминал натянутую струну. Дерни посильнее, и она порвется.

– Только с тетей Дашей...

– А.

Я заметил, что и Тин не спешит поднимать глаза. Он пнул моток алюминиевой проволоки.

Что с ним такое?

– Ничего. Думаю, все наладится, Мишк. Ведь началось уже...

Он ухмыльнулся. Желчно и обреченно.

– Не мешало бы.

Я не ответил. Тин схватил ножовку и вернулся к работе. Его движения были резкими, отрывистыми и неловкими. Руки дрожали. Спустя полминуты он отбросил ножовку, рывком снял очки и скинул их на землю. Едва слышно выругавшись, Мишка проковылял к сиденью и опустился вниз. Схватился за волосы, ладони погрузились в кудри по самые кисти.

– Ты чего? – спросил я.

Тин молчал. Его плечи содрогались. Он плакал.

Я подбежал к нему и сел рядом.

– Мишка! Что случилось?!

Мое сердце колотилось так, что стало больно в груди. По телу пробежал озноб. Догадывался ли я в тот момент, что произошло? Пожалуй. Боялся ли тогда признаться в этом? Еще как.

– Отец.

– Что? – внутри меня как будто лопнул ледяной пузырь. Моя кровь стала ниже нуля, вены превратились в прорубленные в вечной мерзлоте тоннели, по которым пустили алую перемороженную жижу.

– Он... Всё... – Мишка гнусавил и громко всхлипывал.

– ЧТО?!

Неужели ты лишился еще и отца? Боже, нет, только не это, ПОЖАЛУЙСТА!

– Теневик!

От сердца, конечно, отлегло, но...

– Как?! – вскричал я. – С чего ты решил?

Дядя Володя был одним из немногих островков среди нетронутых людей. Мы надеялись на его смекалистый ум и планировали привлечь к нашему расследованию. Помочь ему вырваться из депрессии.

– Это случилось утром, – рассказал Тин. – Он проснулся уже никакущий... Обычно варит кофе, а тут пожевал вчерашний бутерброд, запил водой и уехал. Забрал с собой робота, компьютер и часть инструментов. Сказал, что сдаст за ненадобностью.

– Погоди... – оторопел я. – Но ведь... Но ведь это ж его главная затея была! Сколько он ждал деталей! Что на него нашло?

– То же, что и на всех жителей Дымчатой, – желчно ухмыльнулся Тин. – Он потерял желание. Его мечта испарилась.

Его мечта испарилась...

"Они пожирают мечты", – вспомнил я слова Тумана, а затем припомнил еще кое-что: «Еще один».

Неужели...

– Может, проклятие какое... – пробормотал Мишка.

И тут меня прорвало. Я выдал Тину все как есть. И про призрачный поезд, и про "еще один", и про возвращение мечты. К моему удивлению, он не стал насмехаться надо мной или считать чокнутым. Он как будто ждал, на кого можно было бы выместить вину за случившееся. И нашел.

– А ведь точно! ЭТО ВСЕ ОН. Колдун этот смотритель, вот кто! – выпалил Тин, глядя перед собой. Его пальцы перебирали висящие на поясе инструменты. – Сам одичалый дурак, так еще и других захотел сделать такими же. Чтоб не только с ним не общались! Значит так. Сегодня ночую у тебя. Возьму с собой камеру. Заодно и посмотрим на твои поезда. И на смотрителя тоже.

Я даже не успел ничего ответить. Тем не менее, компании друга обрадовался. Это было хорошим поводом убедиться, что я не схожу с ума, не вижу сверхреалистичные сны и не придумываю. Монстры, тени, призрачные поезда... Может, просто у страха глаза велики?

– Конечно! Всегда приятно убедиться, что не я один страдаю галлюцинациями.

Но Тин был очень серьезен.

– И если это правда он... – его вид был страшен. Таким я увидел друга впервые.

Мне было неприятно, что он говорил так о дяде Коле.

– Давай дождемся ночи.

***

Отец отпустил Тина легко и непринужденно, словно и не было ему до сына никакого дела. Я заметил, как это обидело Мишку и... Оскорбило, что ли.

Я показал ему книгу с исписанными форзацами. Тин внимательно прочитал мои заметки и не нашелся, что сказать. Это уже было достижением. Во всяком случае, меня не обвинили в потери рассудка или подлоге.

Стоял поздний вечер, и дядя Коля, как обычно, прогуливался по платформе. Хорька рядом не было.

– И что он так, каждую ночь, что ли? – спросил Мишка, высунув голову в окно.

– Каждую.

– Во дает.

– Ты погоди, это он пока просто ходит. Вот проедет последняя электричка, и тогда начнется. Сколько времени?

Тин задрал рукав, обнажив массивные часы со множеством дополнений – там и компас, и подсветка, и даже небольшой тайник.

– Без двадцати двенадцать.

– Еще пять минут.

Электричка проехала по расписанию. Лишь только она унеслась прочь, как на Дымчатую опустилась неестественная тишина.

– Ой... – сказал Тин. – Как-то странно. Словно ватой все обложили.

– Или туманом, – добавил я, глядя, как белесые стены обступают Дымчатую.

И снова замерли деревья – ни один листик не колыхнется. Ветер умчался прочь, вслед за электричкой. А дядя Коля, посмотрев на пути, качнул головой. Мне показалось, что сегодня он был как никогда грустным и поникшим. В ночи раздавался его голос, и я слышал в нем нотки обреченности. Смотритель брел вдоль платформы, ладонь скользила по ограждению. Он спустился и тут же поднялся обратно, оступившись на сломанной ступеньке, однако на удивление ловко перескочил и одним быстрым движением оказался наверху. Посмотрел на свою сторожку, уперся ботинком в крыльцо, что-то пробормотал и кивнул.

– Чего это он? Что с ним? С ума сошел? – вопрошал Мишка, переминаясь с ноги на ногу. – Будто прощается.

– Тихо ты! Услышит...

Тин был сам не свой. Мало того что ему довелось утром пережить горе, так еще и теперь столкнулся с очередными странностями и, кажется, совсем не был к ним готов.

Туман густел и сжимался вокруг станции. При разговоре вырывались облака пара, которые не успевали растворяться и грозили заслонить обзор.

– Бр-р! Что такое-то? – поежился Тин.

Перевалило за полночь. Мы стояли и мерзли. Молчали и наблюдали.

А затем раздался стук колес.

– Тин! – зашептал я. – Тин! Слышишь?

Он кивнул. По дому – НЕТ, ПО МИРУ – пошла вибрация. Затряслись деревья, заходила ходуном сторожка. Я видел, как все трясется и дрожит, но в то же время понимал, что ни листья, ни стены, ни травинки не шелохнулись. Словно сотрясалось само пространство...

– Слышишь, говорю?! – шикнул я.

Мишка побледнел. Он вытаращил глаза и силился унять стучащие зубы. Сглотнув, он процедил:

– Д-да-а. К-как это? Оул! ЧТО ЭТО?!

Он вцепился в подоконники, словно боялся потерять равновесие. Пальцы побелели.

– Смотри! – он указал на голубоватое свечение. Пока что оно было слабым, но, по мере приближения, нарастало и распухало, подкрашивая туман.

– Вот об этом я тебе и говорил.

Где-то в глубине души я радовался, что убедил друга в правдивости своих слов. Стало легче. Другое дело – осознать, что все вокруг происходит на самом деле. А это значит, что и Едоки тоже...

Дядя Коля засуетился. И снова взмыли вверх руки и принялись укреплять невидимые стены. Возможно, то была игра света (или воображения), но я увидел тоненькую пленку, которой была обмотана платформа. Именно эту пленку и разглаживал смотритель. Он напевал протяжную песню, полную обреченности и тревоги. Вместе с тем она порождала какое-то новое чувство – желание биться. До конца. Защищать. Пусть даже ценой собственной жизни. Пусть даже враг превосходит и силами, и числом. Эта песня была апогеем непокорной ярости, храбрости и верности. Это была песнь героя.

Слов я не разобрал. Да и надо ли?

Свечение становилось все ярче, лицо Тина озарялось голубоватыми всполохами, в глазах застыл лед.

Из тени кленов вынырнул поезд.

– О боже, – только и смог вымолвить мой друг, после чего юркнул вниз.

Я стоял.

Поезд, дядя Коля. Поезд, дядя Коля. Словно два непримиримых врага. И чем ближе подъезжал состав, тем быстрее двигался смотритель, все еще напевая, но уже резче, грубее.

Зашипев, поезд остановился. Замер и дядя Коля. Он не замолчал.

Платформу озарило мертвенным светом. В тишине воздух звенел, как стекло на ветру. Я боялся вдохнуть, боялся нарушить напряжение, боялся, что кислород обернется колючими осколками и изранит меня.

Я опустил взгляд на Тина. Оказалось, он не испугался, а вовсю копошился в рюкзаке, чтобы вытащить видеокамеру. Но его руки слишком дрожали, чтобы ухватиться за нее, и он, плюнув на затею, поднялся.

– А что дальше? – едва слышно спросил он.

– Не знаю... – так же тихо ответил я. Можно было только догадываться.

К голосу дяди Коли примешались другие... Голоса?

– Тин, ты слышишь?

– Ага. Пойдем.

– Куда?! – чуть было не взвизгнул я.

– Как куда? На платформу! – твердо заявил Тин и отошел от окна. Его руки больше не дрожали. – Мы ж должны разоблачить смотрителя!

– Да причем тут он?

– А кто?!

"ЕДОКИ!" – чуть было не выкрикнул я.

– С ним творятся непонятные вещи! Ты разве не видишь? – допытывался Тин. – Кто знает, может, именно сейчас он читает заклинание против твоей бабушки? Или деда! Или Ленки!

И вправду, откуда мне знать? Может, смотритель только создает видимость, что хороший? И сумасшедший...

– Пошли!

Я спустился вслед за Тином, и когда спрыгнул вниз, обнаружил, что он стоит и сжимает в руке большой гаечный ключ.

– Ты чего?

– Страховка! Тебе бы тоже надо...

– Да некогда. Побежали!

Мы осторожно выбрались из дома. На улице стояла холодина. Как будто резко наступила зима. Мы осторожно отворили калитку и прошмыгнули на улицу. Изо рта вырывались густые клубы пара, больше похожие на туман. И чем ближе мы подбегали к платформе, тем холоднее становилось. И страшнее.

Песнь утихла.

– Стой, – сказал я. – Что-то там...

С платформы донеслось утробное рычание. И это был не дядя Коля. Как будто множество копошащихся зверей, злых и враждебных, обступили жертву и готовились напасть на нее, растерзать. Поезд стоял на платформе, сияя, как светодиодная лампа, и чтобы увидеть хоть что-нибудь, приходилось щуриться.

– Кажется, там собаки, – Тин перехватил ключ. – Страшно что-то. Не люблю собак.

– Пойдем тише. Если что – бежим в сторожку.

Шаг. Второй. Третий.

Фонарь не горел.

На платформе появились тени. Я только-только насчитал пять штук, как из вагонов выбежали новые. Одни вились по спирали, метались, как потревоженные пчелы, другие исчезали, появлялись, выныривали со всех сторон. В темном вихре угадывался силуэт дяди Коли. Его швыряло из стороны в сторону. Периодически мерцали перламутровые вспышки. Пахло мятой и кедром. И...

– Горит где-то? – шепнул Тин.

– Нет, – я поморщился.

Мишка неотрывно следил за развернувшимся на платформе хаосом.

– Ну? – я посмотрел на друга.

Он не ответил.

Я пожал плечами и встал на первую ступеньку.

Дядя Коля в беде. Я должен помочь. Не знаю как, но должен. Что за глупости? Что происходит? Господи, я не готов... А если умру?

Мысли переполняли меня. Я разрывался между страхом и желанием прийти на помощь. Ведь это никакой не сон. Свечение, поезд, рычание. Тени.

Дядя Коля вскрикнул.

Это стало решающим фактором. Я взмыл вверх по ступеням. И замер.

– Едоки!!! – закричал я, завидев округлую тень, тянущую свои когтистые лапы к дяде Коле.

Смотритель обернулся. Его глаза – два серых пятна, практически стертых с лица – царапнули меня симбиозом страха (за нас, не за себя), тревоги и неожиданности.

– Оул! Что? Оул! – крикнул в ответ Тин и, расхрабрившись, подбежал ко мне. – Ты как? Все хорошо?

– Сон. Сон... – у меня сперло дыхание. – Едоки. Я видел их во... В книге, ты чи... Тьфу. Вот они!

Дядя Коля отбивался от теней. Он сдвинулся так, чтобы преградить Едокам путь к нам. Твари по-прежнему выбегали из вагонов, словно десант.

Меня колотило. Рядом трясся Тин. Ноздри онемели от обилия сильных запахов. Неожиданно взор заслонило серое пятно. В лицо как будто вонзили миллион иголок. Я почувствовал, как из меня выдирают нутро.