Текст книги "Станция спасенных грез (СИ)"

Автор книги: Александр Никоноров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Глава 7

В Сосновку к Лене

25 июня.

ХОЛОДНО. Что ж так холодно? Я что, все еще лежу на платформе? Нет.

Пальцы сжали край покрывала. Диван. Ага. Значит, я в сторожке. Взмах руки. Стол справа. Точно – сторожка. НО ПОЧЕМУ ТАК ХОЛОДНО? Наверное, температура. Бр-р-р! Что-то ночи стали слишком холодными. Наверное, призрачный поезд остужал целый мир, иначе как объяснить пар изо рта и жуткий мороз, идущий от вагонов?

Я сел и набросил на себя покрывало. Хорош же – так и уснул в грязной одежде, пропахшей сажей. Я посмотрел на печку. Та ответила мне ледяным молчанием.

Мне нужны дрова, пока сторожка не стала такой же холодной, как бетонная платформа.

– Ой... – вырвалось у меня, когда я вспомнил, что всего несколько часов назад меня чуть не сбил поезд.

Хм. А если поезд призрачный, то как он меня собьет?

За окном стояло раннее утро. Я поставил кипятиться воду и посмотрел на книги. Пора бы навести порядок. Так неряшливо, что уже не отделаться творческим беспорядком. Это настоящий БАРДАК.

Я подошел к столу и поднял лежащую страницами вниз книгу. Что-то серое бросилось на меня.

– Господи!!! – крикнул я, отпрыгивая назад. С громким глухим стуком мой затылок впечатался в чугунный дымоход печки. – Ай!

Ноги подкосились, я сел на корточки и схватился за голову. Мир сместился и раздвоился.

– Оул! Ты что творишь?! С ума сошел? – гаркнул Туман. Потому что это был именно он – спящий среди книг хорек.

– Это я с ума сошел? Ты спишь у меня дома, зарытый в книгах, и спрашиваешь, не сошел ли я с ума?!

Туман хохотнул.

– Ну не я же с хорьками разговариваю.

Я рассмеялся.

– Подловил. Туман, что ты здесь делаешь? Откуда?

Хорек сел, обвив себя хвостом.

– Я пришел под утро. Ты спал без задних ног. Не стал уж тебя будить. Сам свалился сразу же. Ночка выдалась тяжелой.

– Понимаю...

Сказать ли ему, что я мог пропустить мечту? Нет, пока не следует.

– Как у тебя все прошло, Оул?

– Более... Более-менее... – как же не хотелось слышать этого вопроса. – Правда, одного из них я не смог убить. Он уехал на поезде обратно.

– ЧТО?! – всполошился Туман. – Как это?

Я потупил взор и покачал головой. Что я мог ему сказать? Что растерял две фантали? Что один из Едоков был здоровее обычного?

Все это отговорки. Я просто слаб...

– Туман, послушай. Мне нужна практика. Я... Мне не хватает занятий. Я делал все, что было в моих силах, честно. Но мне трудно. Они очень быстры. Я потерял две фантали. Пытался придумать что-то новое, и оно даже успешно действовало, но!..

Когда поднял голову, увидел хорька, который смотрел на меня с неодобрением. На автомате я продолжал лепетать целые вереницы оправданий, и чем больше я говорил, тем более жалким казался самому себе.

– Сколько их было? – прервал меня хорек.

– Пять... – смущенно ответил я.

– Пять?! Ты что, серьезно?

Еще никогда я не видел Тумана таким взбудораженным и возмущенным. Тем хуже стало мне. И ПОЧЕМУ ОПЯТЬ СЛЕЗЫ? С КАКИХ ПОР Я СТАЛ ТАКИМ ПЛАКСОЙ?

– Прости. – Все, что мне оставалось. Это слово упало в звенящей тишине подобно свалившейся с полки книги.

– Ты с ума сошел! ПЯТЬ! Оул, чудо, что ты остался жив!

Хорошо, что я сидел. Ударяться чем-нибудь еще было выше моих сил – и без того ныли спина и затылок.

– Как это?

– Это ТЫ меня прости. Я виноват. Я чуть было не убил тебя. Пять...

Хорек опустил голову. Он что-то бормотал под нос и водил мордой из стороны в сторону.

– Как ты справился?

– Очевидно, плохо. Один убежал. Он почти украл мечту. Я, вроде бы, помешал... – с долей смущения ответил я, хотя внутри начинала теплиться гордость за внезапно нахлынувшую похвалу. Точнее, никакой похвалы-то и не было, но реакция Тумана была весьма красноречива.

– Очень странно. Их не должно было быть столько. Оул, они усиливают отряды. Боюсь, подготовка ко Вторжению набирает обороты.

– И что нам делать?

Туман смешно пожал... Плечами?

– Готовиться.

– Практика, Туман! – чуть ли не взмолился я. – Мне очень нужна практика. А Хранители есть на всех станциях?

– На всех.

– А Едоки нападают только по ночам?

– Да.

Я улыбнулся.

– Хорошо.

– Будем считать, что я не раскрыл твой план.

– Будем считать, что я забыл, как ты умеешь читать мысли.

Хорек потянулся и лениво прошелся к краю стола, поближе ко мне.

– Кстати, однажды на одной из станций Хранитель проспал. Он просто забыл завести будильник.

– И что с ним стало?

– Едоки спокойно пробрались через станцию и пожрали мечты людей, полностью опустошив городок. Такое бывает. Ты наверняка знаешь о существовании всяких заброшенных и покинутых городов, где люди по каким-то необъяснимым причинам скоропостижно скончались или массово разъехались кто куда? В некоторых случаях это дело рук Едоков.

– Что они способны сделать с человеком?

– Ты уже увидел. Они не убивают, нет. Но делают много хуже. Лишают людей фантазий и грез. Превращают их в пустые сосуды. Им гораздо удобнее нападать на человека, чем использовать порталы, но кто же их так просто пустит к людям?

– А нас, Хранителей, они могут убить?

– Нет. Но они точно так же воздействуют на наши мечты, ломают их, жрут и от этого становятся только сильнее. А человечиной как таковой они не питаются. Прежний Хранитель Дружбино вообще попал под колеса их поезда.

Я вздрогнул.

– Что такое? – насторожился Туман.

– Н-нет, ничего. И что с ним стало?

– Превратился в куклу. Безвольную и бездушную. А вскоре умер.

– Но ты же сказал, что Едоки не убивают!

– Да. Но долго ли человек протянет без мечты?

Вскипел чайник. Я повернулся, чтобы взять кружку, и вздрогнул. В дверном проеме застыла высоченная фигура, сильно похожая на Едока. Я беспомощно посмотрел за спину, но хорька и след простыл. Книги так и остались лежать, дразня своими потаенными фантазиями.

Фигура сделала шаг вперед.

– БОЖЕ МОЙ! – в сердцах выпалил я, едва не рухнув от облегчения.

– И тебе привет, друг! – кузнец выглядел довольным собой. – Ну что там с дровами? С кем это ты разговаривал, кстати?

– А спросил у мира, повзрослеешь ты когда-нибудь или нет?

– Правда? А что мир?

Я скривил губы и показал на Ивана.

– Как видишь... А еще он, кажется, сказал, что ты безнадежен.

Иван расплылся в улыбке.

– Гы, я могу! Правильно Мишка сказал. Чудной ты стал.

– А где он, кстати?

– Дома остался. Я зашел за ним, а у него дела там какие-то с отцом.

Я кивнул. Наверное, решил побыть с дядей Володей, а уж Ивану ничего не сказал. Тоже правильно. Я понимал Тина и испытывал те же порывы, но, признаться, долго находиться в обществе бабушки и дедушки было тяжело. Да что там! Сама Дымчатая давила, будто нависший над головой камень, подпираемый гнилой балкой.

– Какао будешь? – предложил я.

С прошлого года в лесу, что окаймлял Дымчатую, лежало множество чурбаков и нераспиленных стволов деревьев. Что-то осталось после лесников, что-то кучковалось на местах делянок. Прихватив топор и пилу, мы с Иваном отправились на поиски тех самых мест, надеясь, что за год ничего не растащили. По лесу шла старая дорога, заросшая и едва угадывающаяся, но колея никуда не делась.

– Сложим все в несколько кучек вдоль колеи, а вечером проедемся на мотоцикле, подберем. Достану его из гаража ради такого. Тридцать восемь лет уж не заводил.

Я кивнул.

– Начал тебе вчера делать держатель, – сказал Иван. – Хороший получится, тяжеленький такой.

– О, спасибо большое!

– Не пойму только. Ты так много читаешь... И зачем это все?

С ответом не пришлось раздумывать.

– Вот ты умеешь летать? – в ответ на мой вопрос кузнец покачал головой. – А я умею. Я был в сотнях мест, общался с разными людьми, видел стольких монстров, что не счесть... Я знаю, как вести себя в той или иной ситуации и почти уверен, что смогу найти подход практически к любому человеку. Кто еще расскажет о себе лучше, если не сами люди? Да и вообще...

Я вспомнил, чем для меня стало чтение сейчас. Работа, вооружение, патроны. А сам же я был чем-то вроде пистолета и стрелка одновременно.

– А как по мне, лучше ни с кем не общаться и найти себе настоящих друзей! Таких, как вы с Мишкой. Хотя вот он сегодня ответил мне так... Ну, не знаю. Но ты бы да, ты бы понял, почему. Ты ж книги читаешь.

До сих пор гадаю, было ли последнее предложение поддевкой или нет.

– Да просто Мишке сейчас тяжело. У него отец тоже того... Как и почти все дымчатые.

– А что с ними?

– То же, что было с тобой. Пропало желание чего-либо. О! Иван! Ты помнишь, что с тобой было? Ощущения и прочее.

Кузнец пожал массивными плечами и отогнал мошкару.

– Да что вспоминать? И вспоминать нечего. Когда ты пуст и в голове ни мыслишки, что тебе вспоминать? Самое яркое – это когда меня будто разбудили. Ну, когда сорвался в деревню. Оно как нахлынуло, вот. Странно и необычно. Неужели так со всеми дымчатыми?

– Как видишь. У них похитили мечты. Они существуют, сами не зная зачем. Таким же стал и дядя Володя. Не вини Тина – ему и так трудно. И знаешь... Я верю, что мечты вернутся, – добавил я, потому что знал, что в покое это все я не оставлю.

Иван покосился на меня, но ничего не ответил. Наверное, теперь я казался ему еще страннее. На фоне имеющихся проблем это было мелочью.

Под ногами шуршали листья клена и дуба. То и дело мы натыкались на паутину, что противно облепляла лицо. Как будто это была одна и та же нить, что старалась обогнать нас и врезаться еще раз, дабы создать новые неудобства. Тут и там подобно не успевшему растаять снегу лежали клочья тумана. Они неторопливо плавали по лесному покрову, словно корабли.

– Классно, а? – Иван вертел головой, пристально вглядываясь в дрейфующий туман.

– Сказочно... – пролепетал я и чуть было не споткнулся о выглядывающий из-под земли корень. – А раньше, говорят, не было тумана. Видел старые фотки, и ничего нет.

– Да. Как-то он неожиданно возник, словно по щелчку.

Словно по щелчку... Иван значит, тоже заметил. Что же за всем этим кроется? Разгадка так и не найдена. Но я отыщу ответ.

Мы переходили от делянки к делянке, складывали в кучку дрова или перетаскивали поближе к дороге те, которые так и не забрали. Я с ужасом смотрел на все новые горы чурбаков, пугаясь будущей работы. Эдак я и книги читать не поспею!

– А где Ленка-то? – тяжело спросил Иван, переводя дух после распиливания толстого ствола липы. – Обычно ж в это время она тут. Тебе, наверное, совсем грустно, да, Сань?

– Да, в обычное, – кисло заметил я, сам не зная почему – разозленный. Последнюю фразу кузнеца я проигнорировал.

Он округлил глаза.

– Что, ее тоже шарахнуло?

– ЗАТКНИСЬ!

Это слово вырвалось из меня подобно арбалетному болту, запущенному ребенком. Так же внезапно и неожиданно. И, подобно арбалетному болту, оно ранило. Иван сдвинул брови и посмотрел мне прямо в глаза.

Я не отвел взгляд. Слышал, как тяжело дышу, и дыхание мое вырывалось с тихим рычанием.

– НЕ СМЕЙ, ПОНЯЛ МЕНЯ?! – добавил я не своим голосом.

Иван сделал шаг вперед. Кулаки сжаты. Сейчас будет драка? Да пожалуйста! Я готов. ПОТОМУ ЧТО НЕ НАДО ГОВОРИТЬ ГЛУПОСТЕЙ!

Я тоже шагнул навстречу Ивану. Повисла тишина. Наши ноги опускались тихо-тихо, но даже они казались сейчас громче пролетающего над самой головой вертолета. Иногда к этим звукам примешивалось дыхание, вальсирующее на грани хрипа и рыка.

Иван поднял руку и незаметным движением опустил на мое плечо, крепко стиснув пальцы.

– Прости.

Сколько вины, сколько расстройства было в его глазах!

Я стоял и не мог пошевелиться. Тело одеревенело. Лицо горело – это "прости" было звонче и обиднее пощечины.

– Прости, Саша, – напряженным до предела голосом сказал Иван.

В его тоне было что-то, что сорвало мои оковы. Я понял, что снова могу шевелиться. И я крепко обнял кузнеца.

– Прости, Ваня...

***

После той ситуации я понял, что больше не могу.

Поеду в Сосновку. Я должен увидеться с Леной и познакомиться с Хранителем. Туман, как всегда, пропал. До ночи времени полно. Книжку возьму с собой, по пути наберусь всяких фантазий. А на обратном пути их заучу. Делов-то.

Я заскочил домой проведать бабушку с дедушкой. Они сидели перед телевизором, неопрятные, помятые, словно расправленные из мятого куска бумаги фигурки оригами. День ото дня ничего не менялось. Желания готовить и выглядеть опрятно у них почти не осталось. На полу в кухне крошки, из кастрюль пахло не так вкусно, как раньше. О выпечке пора забыть. Конечно, в кукол, каким стал тот Хранитель с Дружбино, они не превратились. В конце концов, ро-ро – те же самые люди, что и раньше, просто без мечты внутри. Насколько же они жили мечтой, что, лишившись ее, стали безвольными оболочками?.. И что это были за мечты?

Но долго ли человек протянет без мечты?

– Бабуль, дедуль, вам что-нибудь надо? – спросил я самым обычным тоном, словно не было на их лицах густой тени, а в глазах – пустоты.

– Нет, – нескладно ответили они.

– Ну хорошо. Я до Сосновки доеду. Лену повидать.

– Да, – сказала бабушка.

– Хорошо, – сказал дед.

Проглотив ком в горле, я все же улыбнулся и поцеловал каждого в щеку, после чего попрощался и помчал на вокзал. Я знал расписание наизусть. Что до Сосновки, что обратно. Почему? Потому что каждый день ждал ее. А она не появлялась.

На платформу я вбежал вовремя – в моей сторожке электрички и поезда были слышны издалека. Опоздать нереально. Однако я с неприятностью осознал, что звук приближающегося состава нервирует меня и злит, настраивает на боевой лад и заставляет быть предельно сосредоточенным. Я вошел в вагон и долго не понимал, почему на меня косятся немногочисленные пассажиры. Ответ пришел не сразу – нахмуренные брови и стиснутые до скрипа зубы. Ну и видок, должно быть, у меня.

Расслабившись, я натянул улыбку и сел к окну с солнечной стороны. Из рюкзака, который всегда сопровождал меня в поездках, я выудил пухлый томик "Омута радуги". За этой книгой я охотился с третьего класса. Гуляя с родителями или друзьями по городу, я непременно заглядывал в попадающиеся на пути книжные или всякие развалы в надежде найти увесистый фолиант с переливчатой обложкой. Под разным углом она приобретала совершенно иной цвет, при этом за, казалось бы, однотонной пеленой скрывалась та или иная сцена из книги. Удивительный труд – хитросплетения фантастического калейдоскопа, порожденного авторской мыслью, витки сюжетных линий и невероятные пейзажи с детальной проработкой мира. Это была моя настольная Библия. Мое сокровище. Мой склад и ориентир. Бесценок. Сколько раз я ее перечитывал? Не ответят даже потрепанные уголки страниц и видавший виды корешок.

Покидать Дымчатую было удивительно. Это лето стало таким насыщенным, что я напрочь забыл о существовании чего-либо вне туманных границ нашей деревушки. Поезд словно вошел в новое пространство, широкое и просторное. На мгновение меня даже охватили паника с беспокойством – до того я привык к тесному мирку Дымчатой.

До Сосновки не больше двадцати минут езды, и это время я решил посвятить "Омуту радуги". Совершенно неважно, сколько тебе отведено на чтение – эта книга изобиловала фантазиями и была неисчерпаема.

Я бегло пролистывал страницы, пробуждая те или иные воспоминания. Пересказать книгу было трудно, но как только я прочитывал одно-два предложения, эпизоды оживали, а с ними – и мои воспоминания.

Теперь же на лице обосновалась неподдельная улыбка.

За неполных двадцать минут я вооружился пятью крепкими фантазиями. И я бы не хотел распрощаться с ними так просто. Больше никаких ошибок. Главный герой "Омута" умел передвигаться по радуге. Это было его мостом, его подвесными дорожками и просто местом уединения. Мне не составило труда адаптировать эту фантазию под себя. Правда, я долго колебался, поскольку расставаться с ней совсем не хотелось – она была невероятной красоты. Я понимал, что впечатлить этот эпизод меня больше не сможет... Но мне надо было вооружиться. Чем-то проверенным и сильным. Радуга стала первым донором.

Следующие фантазии были столь же проверенными, сколь и любимыми – сдвиг земной орбиты во избежание столкновения с метеором, умение делать тело невесомым на несколько секунд, путешествие по глубинам океана в сферическом аппарате и умение видеть потоки ветра и при помощи них управлять движением лодки – нужно лишь потянуть за воздушные канаты.

Радуга, орбита, я-невесомый, океан и потоки ветра. Мое новое оружие. И, надеюсь, куда более надежное.

Сосновка представляла собой поселок городского типа, почти все население которого работало на небольшом рыбном заводе, построенном недалеко от Верного водохранилища. Что удивительно – над ним никогда не было тумана, только в редкие-редкие дни. Это еще раз подтверждало мое предположение, что Дымчатое – место странное, и тамошний туман далеко не так прост, как кажется.

Сосновку обступали густые – СЮРПРИЗ! – сосны, которые также любили выращивать местные жители у себя во дворах, отчего каждая улица пахла хвоей, смолой и новым годом. В самом центре стояло несколько пятиэтажек (и никаких сосен!), в одной из которых, кстати говоря, Лена и жила. Вообще-то после Дымчатой здесь было слишком многолюдно и цивилизованно, потому что у нас в деревне и машины-то практически не встретить, а уж дом выше двух этажей – и подавно. Пятиэтажки соседствовали с центральной аллеей, по которой в праздники маршировали кадеты. Из достопримечательностей поблизости – площадь и большой красивый храм. Лена часто жаловалась, что ей мешает колокольный звон, и дни, проведенные в Дымчатой, были для нее настоящим счастьем. Именно потому меня и заботил вопрос: почему же она все еще не приехала?

Из электрички я выбежал счастливый. Проигнорировав ступеньки, я спрыгнул на платформу и помчал прочь с вокзала, а люди оборачивались и смотрели на меня, как на дурака. Нужно было всего-то перейти дорогу и бежать прямо по аллее, ориентируясь на золотой купол храма.

Привет, Лена! Это я, Саша.

Привет, Ле! Чего давно не приезжаешь?

Эй, Ленка, совсем занятой стала?

Лена, когда приедешь?

Вот, сам приехал. Сюрприз, что ли...

Лена, я скучал.

В голове роились тысячи вариаций приветствия. Впервые в жизни я нервничал и не до конца понимал своей мотивации. Хм, и нервов тоже. С Леной никогда не возникало проблем, она была, что называется, моим человеком, но почему я так нервничал и переживал?

Как она воспримет мой приезд? Никогда еще я к ней не приезжал один. А если она больше не хочет со мной дружить? Если Дымчатая ей больше не интересна? Нет, глупости!

Осталось пробежать два дома, и я сбавил ход, чтобы восстановить дыхание. Еще не хватало явиться к ней раскрасневшимся и мокрым от пота! Не сказать, что я устал – выложенную плиткой аллею укрывали высокие каштаны и туи (ну, это если не считать сосен), журчали мелкие фонтанчики, и вообще все было умиротворенно и дружелюбно.

Я поймал себя на мысли, что иду и улыбаюсь. Встречным людям, кадетам, детишкам в песочницах или таким же, как и я, отдыхающим от школы. И все улыбались в ответ. Не то что в Дымчатой. Да хоть где! По-моему, Сосновка была самым дружелюбным местом. Мне всегда казалось, что Лена живет в особом мире, где нет зла и негатива: ведущие в подъезд двери распахнуты, окна настежь, во дворах сушится белье, все чисто и аккуратно, никакого мусора, никто не повышает тон... Своя маленькая идеальность, которая вращалась вокруг Лены. Вселенная чистоты и добра. Ее Вселенная.

Наверх. По истертым ступеням на четвертый этаж. Каждая ступень – фраза приветствия. Каждый шаг – растаптывание фразы.

Почему так нервно? Почему колотит? Это же Лена... Да что со мной?

Казалось, прошел год, прежде чем я замер перед ее дверью.

Раз царапина, два царапина, три, четыре, пять...

Пришел я в себя, когда счет дошел до трехсот тридцати семи. Тогда я понял, что это уже слишком. Хватит трусить. Пора звонить.

– Импровизируй, – шепнул я себе и положил палец на кнопку звонка.

Обычно вместе со звонком слышался быстрый топот, который становился все ближе. А потом резко раскрывалась дверь, и широко улыбающаяся Ленка начинала кричать, и успокоить ее могли лишь мои крепкие объятия – я частенько не рассчитывал сил и неумышленно делал ей больно. По словам Лены, я мог сломать ей позвоночник больше десяти раз. Как бы то ни было, я всегда обосновывал это крепкой дружбой. И тем, что сама Лена – невероятно хрупкая и тонкая, как тростиночка.

Я улыбнулся и нажал на кнопку. Раздались птичьи трели. В преддверии совсем скорой встречи сердце заколотилось. Стало очень холодно. Не так, как перед поездом с Едоками. Холоднее.

И когда я услышал шаги, мне поплохело. Это не были быстрые шаги моей подруги. Медленная тяжелая поступь. Ноги шаркали по скрипучему полу, и все это сопровождало недовольное кряхтение.

Что-то не припомню, чтобы у Лены тут была бабушка. Или дедушка. Они жили далеко, а сама Лена делила квартиру со своей старшей сестрой. Но та не была настолько старшей, чтобы кряхтеть и еле поднимать ноги.

ОНА НЕ МОГЛА СТАТЬ ТЕНЕВИКОМ!

Щелкнули замки, медленно отворилась дверь. В проеме возникла тучная женщина с седыми нечесаными волосами, несколькими слоями подбородка и тремя длинными черными волосами, что торчали из него, словно антенны.

– З-з-здравствуйте... – я замешкался.

– Драсьть, – лениво бросила женщина, поправляя грязный халат.

– А Лена? Где Лена?

– Какая Лена?

– Здесь живет Лена... – неуверенно сказал я.

Может, ошибся? Да нет – вон же разрисованные ей стены, вон сова и кенгурёнок, вон пейзаж с радугой, на котором сидели парень и девушка. Это точно ее квартира.

– А-а-а! Та девчонка странная?

– Да!

– Ну, она съехала. Не живет тут больше.

– Как? А... А где она теперь?

– Не знаю. Не докладывала.

– А...

– НУ ЧТО ЕЩЕ? – нетерпеливо спросила она, обдав нещадной дозой перегара.

– Н-ничего.

Дверь захлопнулась с такой скоростью, что меня чуть было не снесло. Из-за двери донеслось приглушенное "до свидания".

Я постоял, посмотрел, посчитал царапины, сбился на девяносто седьмой, и только потом до меня дошло.

ЛЕНЫ НЕТ.

И где ее искать – непонятно. Радость, волнение, предвкушение... Все рассыпалось.

Лена тут больше не живет...

Интерлюдия 7

Два дня назад

Как же часто ему не хватало мамы. Он так мало успевал! Особенно теперь, когда отец стал не таким. С тех пор как мама ушла, их обоюдное увлечение техникой превратилось в поддержку друг друга. Постоянное общение, обсуждения, совместные проекты и грандиозные планы на будущее – все это отвлекало и не позволяло им углубиться в горе.

Со временем боль утихла. А ноющее в груди чувство осталось. Папа был прекрасен, но ни один отец не заменит маму. Дело не в умениях. Скорее, важна духовная связь. Зато ему никто больше не запрещал отращивать волосы. Тин старался найти плюс везде, даже в самой страшной ситуации.

Он повзрослел очень рано. Научился готовить и быть самостоятельным. Независимым и, как он любил говорить, автономным. Правда, последние дни очень плохо спал. После того как отец отвез запчасти Винтика, Мишка не на шутку перепугался, что останется один. Навсегда. После смерти мамы это стало его фобией. Жуткой, изъедающей. Сашка говорит, что все наладится, но он такой странный теперь, что воспринимать его слова за чистую монету нерационально.

А можно ли объяснить рациональностью и наукой то, что они видели тогда на платформе? Тин убегал от этих размышлений. Он ничего не понимал и не мог понять, а вот Сашка... Он как будто что-то знал. И стал еще более загадочным.

Тин как раз домывал посуду, когда услышал в комнате глухой звук.

"Отец", – обреченно подумал Мишка и вышел из кухни...

...Чтобы обнаружить лежащего на ковре человека с пустыми глазами и темным лицом. Этот человек когда-то был его отцом.

Мишка стиснул зубы и резким движением поставил отца на ноги.

– Ну, ты чего пап?

– Ничего.

– Все хорошо? Не ушибся?

– Нет.

– Поможешь мне с велодрезиной?

– Не хочу.

– Ладно. Я пойду скоро.

Он забыл смыть средство для мытья посуды и вытер мокрые глаза.

"Ого, оно щиплется", – подумал мальчик перед тем как разрыдаться.

***

Он закончит велодрезину. Во что бы то ни стало. Ему не нравится скептический взгляд Оула. Он докажет. И потом, когда папка вернется, Тин похвастается ему. Как хорошо, что вернулся Иван. С ним общаться намного проще, пусть он и не восприимчив к элементарной арифметике.

***

Ему снился странный сон. Он был на заводе, в тени куста черемухи, который почему-то был увит туманом. Повсюду груды металла – велодрезина (разобранная), пружины, какие-то мечи и металлические части тела. Они принадлежали Винтику.

Во сне было очень холодно. Туман превратился в клубы синего дыма с запахом гари. А Тин стоял и беспомощно озирался. Внезапно дымка завихрилась и...

– Папа! – выкрикнул Мишка. – Папа!..

Его лицо было плоским. Глаз не было. Губы что-то шептали, но Тин не мог ничего разобрать.

– Папа, вернись! Мне плохо без тебя!

Лицо папы расплылось в кошмарной улыбке. Рот распахнулся, и оттуда показался язык. Черный. Нет, серый. Он издавал странный шелестящий звук. Язык рос, пока не стал размером с трубу двух метров в диаметре.

У Мишки пропал дар речи. Чудовищная пародия на отца пригвоздила его к месту. Он не мог сделать ничего.

Гигантский хобот поглощал в себя то, что было вокруг Тина. Все железки, каждая полезная мелочь, банки с гайками, ключи, Винтик, велодрезина – все исчезало в клокочущем нутре серого тоннеля.

Очередь дошла до Мишки. Труба приблизилась к нему, и мальчик почувствовал, как лицо пронзает иглами. Его оторвало от земли, закружило. Мир стал удивительно серым и плоским.

***

А потом все исчезло. Он проснулся и понял, что не хочет ничего. Достало. Надоело. Дрезина? Да плевать. Зачем куда-то идти?

Утром раздался звонок в дверь. Иван.

– А, привет.

– Здорова, Ты чего смурной такой?

– Да нормальный я, ты чего?

Иван замешкался.

– Так это... К Саньку пойдем?

– Я, наверное, нет. Не хочу. Точнее, дела. С отцом надо... Ну, надо.

Как хорошо, что это устроило Ивана и он ушел.

Он хотел покоя и безмятежности.

Покой и безмятежность – это когда ничего не хочешь.

И Тин не хотел. Больше ничего не хотел.