Текст книги "Станция спасенных грез (СИ)"

Автор книги: Александр Никоноров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава 4

Ситуация ухудшается

05 июня.

Наблюдение за жителями продолжалось несколько дней. Все это время я тщательно вел в голове дневник, отмечая самые интересные события. Например:

"Я прочел аж две книги и услышал три новые истории от дяди Коли. Удивительно холодными ночами я стою у окна чердака, закутавшись в одеяло (холодно!), и наблюдаю за смотрителем. Он по-прежнему выходит на платформу и вытворяет странные вещи – машет руками и носится туда-сюда. Видимо, из-за нового расписания электричек (это я так думаю, что из-за НОВОГО расписания) работы у него прибавилось. Вот удивительно. Никогда такого не было, чтобы ездили в такое время. Хоть Тин и уверяет меня, что ночами тихо и ничего не проезжает, каждую ночь я собственными глазами вижу, как мимо платформы с невыносимым грохотом проносятся составы. Да интересные какие – с голубой подсветкой и необычными вагонами...

Может, тестируют новые модели? Например, скоростные поезда или что-то такое.

Иногда дядя Коля гуляет по платформе с хорьком, который то устраивается на заборе, то просто идет рядом. Дядя Коля часто разговаривает с ним.

А еще я стал видеть сны про говорящего хорька. Он представился Туманом. Забавно. Считаю смотрителя чудаком за разговоры с хорьком, а сам точно так же болтаю с ним. Правда, во сне. Он успел предупредить меня о каком-то вторжении, говорил, что еще не время, но скоро час пробьет. Взволнованный зверек всегда сидит в проеме окна и с грустью оборачивается на сторожку дяди Коли.

Я просыпаюсь и в подробностях описываю сновидения. На листах (настоящих). Перечитываю записи, но в них ничего нового. Одни закономерности: хорек, дядя Коля, поезда, выкрики, странные движения, холод и запах кедровых орехов и мяты...

Тин корпит над своей дрезиной, пыхтит, хмурится, от него постоянно пахнет маслом и железом, да и сам он ходит перепачканным, со звенящими инструментами на поясе. Тетя Даша номер два. Не человек, а музыкальный инструмент. Кстати, папа Мишки привез для робота какой-то микрокомпьютер. Говорит, что это будет мозгом Винтика. Но дядю Володю я еще не видел – он сидит у себя в гараже за закрытой на замок дверью. Я всякий раз порываюсь зайти и поздороваться, но Тин останавливает. "У папы депрессия. Вчера была годовщина их свадьбы с мамой..." – сказал он, и я испугался, как бы Мишка сам не раскис.

Ярмарка так и не началась. Дымчатые ходят хмурые, разговаривают неохотно, будто и вправду все со всеми переругались (похоже ведут себя и ро-ро). Те, кто идет на контакт, ничего не знают и не понимают, что происходит. Тин завел список и вносит туда всех НОРМАЛЬНЫХ. Мы отметили одну очень неприятную деталь: не охваченных тенью становится все меньше и меньше. И те, с кем еще вчера мы могли перемолвиться фразой-другой, сегодня идут мимо и делают вид, что никого вокруг нет. Это пугает. Как будто людей поразила неизвестная эпидемия, высасывающая из них жизнь. Просто ходячие куклы. Зомби. Живые мертвецы – такие же молчаливые и отчужденные. Вроде бы вот они, здесь, но... Где-то далеко. День ото дня жители становятся все пассивнее, а тени на их лицах – гуще. Самое грустное, что никаких зацепок и улик мы так и не обнаружили. Чтобы не путаться в классификации дымчатых, я предложил Тину разбивать их на "теневиков" и "прежних".

Теневики преобладают. Их все больше. Интересно, можно ли заразиться? Папа Мишки считает, что у них просто "мрачные лица". Мда, реальность явно перестаралась. Из наблюдений: теневики не в настроении, первыми не здороваются, выглядят равнодушными и потерянными. Если их не трогать, они ничего и не заметят. В общем-то, все то, с чем я столкнулся в тот день, когда бежал на ярмарку.

"КТО СЕГОДНЯ?" – именно с этой фразы начинается наша встреча на заводе. Мы сверяемся со списком оставшихся и вычеркиваем новые имена. В конечном счете, в числе горстки ПРЕЖНИХ людей – я, Тин, дядя Володя, дядя Коля, Людмила Сергеевна и пара дымчатых, чьих имен мы не знаем. Возможно, остался еще кто-то. Нам неведомо.

У некоторых теневиков признаки слишком явные, у других, как, например, у бабушки с дедушкой, едва заметны. Рука несколько раз останавливалась, но я пересилил себя и записал ро-ро в теневики. И это несмотря на то, что они по-прежнему являют образец примерной семьи и проводят время вместе. Но назвать их счастливыми друг другом я уже не могу. То, чему я завидовал, глядя на ро-ро, утрачено. А вскоре ухудшения стали прогрессировать".

– Дедушка, а почему поездов прибавилось? – как-то раз спросил я. – И куда они все идут, если наша станция – предпоследняя? Чего им делать в Дружбино? И почему они обратно не возвращаются?

Задумчивый дедушка сидел за столом и безразлично смотрел на газету. Просто смотрел. Сегодня он был особенно оторван от реальности, а тень на лице вроде бы стала гуще...

– Де-е-е-ед!

– А, что? – он словно проснулся: часто-часто заморгал и посмотрел на меня так, будто я появился из ниоткуда.

Я повторил вопрос.

– А Бог его знает, Сашк... Да какая разница? Идут и идут, чего теперь.

– Какая разница... – повторил я себе под нос.

Продолжать дальнейшие расспросы было бессмысленно. Налицо все признаки прогрессирующего теневика. Все чаще разговоры заканчивались именно так – на полуслове, обрубленные полнейшим равнодушием. Это здорово тревожило.

Может, вызвать скорую?

И ЧТО ОНИ СКАЖУТ? «СКОЛЬКО ИМ?.. А НУ ЯСНО. СТАРЕНЬКИЕ УЖЕ».

Да и с другими теневиками не получилось бы – к моему удивлению, они вполне адекватно (ну, почти) взаимодействовали с внешним миром, и с первого взгляда нельзя было догадаться, что с ними что-то случилось. Да, возможно, они казались не такими приветливыми и расположенными к беседе, но со стороны – обычные люди, разве что с плохим настроением.

Вот дед не был в плохом настроении. Он был НИ В КАКОМ настроении. Смотрел в газету, а глаза даже не двигались. И бабушка, против обыкновения, выпила чай быстрее всех и ушла на улицу. Она повадилась проводить время на лавочке возле дома, в окружении цветов.

– Доброе утро, бабуль! – сказал я, выходя из сеней.

– Да... Доброе, доброе... – промолвила она, даже не посмотрев на меня.

Я нахмурился.

– Бабушка, я тебя очень люблю.

Она скосила голову, посмотрела на меня и неуверенно улыбнулась. Кивнула, но как-то неуверенно. Тень. Страшная тень, пожирающая лицо. Пожирающая эмоции. Пожирающая моих родных. Улыбка бабушки выглядела жутковато... Но я улыбнулся в ответ.

– Я к Мишке!

– Ага.

***

Я забежал в магазин, чтобы купить прохладной газировки. У самого входа наклонился, чтобы завязать шнурок, и краем уха услышал разговор:

– Ну как, все сходится?

– Да, нормально.

– Накладную подписываем?

– Давай.

Я заметил тучного мужчину, который беседовал с продавщицей.

– Чего в следующий раз привезти? Заказывать будешь?

– Пока нет. Народ не очень покупает.

– Что-то ты нынче неразговорчивая. Ну ладно, погнал я. До встречи!

– Угу.

Мужчина повернулся к выходу, и я поспешно опустил голову, притворяясь, что вожусь со шнурками. Он скользнул по мне взглядом, насупился, но прошел мимо. Сел в грузовик и уехал. Я долго смотрел ему вслед, наблюдая, как над дорогой медленно оседает пыль. Та рассеивалась и переставала заслонять взор. Рассеивалась и не заслоняла...

А что если продавщица?..

– Добрый де-е-ень! – я влетел в магазин с громким криком, чем переполошил женщину.

– Чего? – спросила она, глядя под ноги.

Здесь было темно. И я не мог различить, есть ли на ее лице тень или нет. В глубине души я уже поверил в то, что она стала прежней, и ликовал.

– А можете включить свет?

– Зачем?

– Ну на секунду. Пожалуйста.

Угрюмая продавщица постояла несколько мгновений, затем пожала плечами и щелкнула выключателем. Загорелись лампы. Тени разбежались прочь. Все, кроме одной.

– Блин...

– Все?

– Да, спасибо.

Внутри все оборвалось. Я так надеялся... Впрочем, никто не заставлял меня принимать эту версию за истину. РАВНО КАК И НИКТО НЕ ЗАПРЕЩАЛ НАДЕЯТЬСЯ НА ЛУЧШЕЕ.

Вздохнул.

– Можно мне лимонад?

Продавщица кивнула на холодильник за моей спиной.

– Бери.

Я схватил баночку и протянул деньги. Женщина взяла их с отрешенным видом. Я выпил газировку тремя большими глотками, словно хотел потушить боль досады. Желудок и голову пронзило отрезвляюще ломким холодом. Мне нужна была минута, чтобы подождать, когда ледяной напиток уляжется в животе. Но продавщица расценила иначе.

– Да ставь.

Я посмотрел на нее. Пустые глаза. Будто нарисованные.

– Что? Не расслышал.

Так могут смотреть только незрячие.

– Ставь. Или бросай. Как хочешь.

Или те, кто уставился, но ничего не замечает.

– Вы о чем?

Продавщица коротким кивком указала на банку в моей руке.

– А... – меня внезапно затошнило. – Так на улице же урна.

– Смотри сам.

На этом разговор закончился. Продавщица стояла, опустив руки, и напоминала выключенного робота. ВИНТИКА.

– Всего доброго, – сказал я и поспешил выйти.

А на пороге столкнулся с Людмилой Сергеевной.

– Ой, здравствуйте!

Тетя Лены улыбнулась.

– Здравствуй, Саш. А я за какао вот. Кончилось.

Я вспомнил, что забыл зайти к ней на чаепитие. Как она говорила – «графские развалины»? Ох, как же так...

– Видать, совсем заболтались с Мишкой, да? – добродушно сказала Людмила Сергеевна, ничуть не показывая обиды.

ЕСЛИ БЫ.

– Как-то да... Вы уж простите, пожалуйста.

– Да ничего, Саш. Я же понимаю все – друзья, разговоры... Сами такими были.

– А скажите, можно сегодня прийти?

– Конечно! Буду только рада!

– Тогда до встречи!

Обрадованный, я припустил бегом. За что я любил Людмилу Сергеевну, так это за чувство такта. В любой ситуации, даже когда она складывалась не в твою пользу, Людмила Сергеевна обязательно помогала и находила выход, чтобы ты не чувствовал себя виноватым.

Тина дома не оказалось. Зато во дворе появилось кое-что новое – блестящий на солнце каркас из оцинкованного металла. Высотой под два метра, узкий, немного нескладный, как будто дядя Володя делал его по своему образу и подобию. Голова у будущего робота отсутствовала. Неживое создание стояло и ждало, бездушно и абсолютно нейтрально.

Ну точно продавщица из магазина.

В гараже стучали молотком. Вовнутрь тянулись несколько проводов, словно змеи-шпионы. Дверь была приоткрыта. Я нарочито громко чихнул. Звуки прекратились, а спустя мгновение в проеме показался дядя Володя – взрослая версия Тина, разве что на лице недельная щетина да в красных глазах застывшее озеро смертной тоски, появившееся со дня смерти супруги.

И несмотря на это, папа Миши улыбнулся мне. По-настоящему, чтобы морщинки вокруг глаз. Его одежду прикрывал толстый фартук. Мы поздоровались. Дядя Володя протянул мне руку. Я любил здороваться с ним – рукопожатие у него было крепкое, мощное, и я старался сжать его ладонь так же крепко. Это было чем-то вроде обмена уважением. Нельзя показать, что я уважаю папу Миши меньше, чем он меня.

– Ну ты даешь, Санек! – захохотал дядя Володя, потирая ладонь. – Еще год, и ты мне руку сломаешь!

Я улыбнулся и пожал плечами.

– Мишка рассказывал, что вы робота готовите. Это ведь он? – я указал на бросающий блики каркас.

– Он, родимый! Вот сейчас голову ему ваяю. Хочешь посмотреть?

– Я бы, дядь Володь, с удовольствием, но лучше увидеть сразу готовую работу, чтобы восхититься от и до!

Папа Миши понимающе кивнул. Его непокорная грива, усыпанная металлической стружкой и кусочками изоленты, подпрыгнула.

– Поверь, восхищения тебе не хватит так или иначе! Думаешь, зря я, что ли, такой чокнутый?

Дядя Володя и вправду выглядел одержимым. Но его одержимость не была слепой, он не витал в облаках, а прямо шел к своей мечте. Вот так просто одна смерть смогла перекроить все до неузнаваемости. Сознание дяди Володи заполонили электронные поделки. Он хотел создать робота, который смог бы обучаться и становиться умнее. Это была его мечта. И это страшило. Мечта служила ему бегством. Только тяжело было смотреть в эти воспаленные глаза с темными кругами и раннюю седину. Смерть жены дядя Володя переживал очень трудно. Винтик стал его плотом, не дающим потонуть в беспробудном горе. Тем ценнее для меня было видеть улыбку и неизменно хорошее настроение, с которыми дядя Володя встречал меня. И я знал этого человека только таким, потому что когда был не в духе, он предпочитал сидеть взаперти и не показываться.

– А вы, дядь Володь, ничего по ночам не слышите?

– Слышу, – серьезно сказал он. Я насторожился. – Мишкин храп.

Дядя Володя рассмеялся. Мне же было не до смеха.

– И все?

– Пожалуй. А что я, по-твоему, должен услышать?

– Может, электрички...

– Не-е-е, не ходят они.

– Вдруг расписание поменяли? – нашелся я.

Пожалуйста, пусть это будет так.

Дядя Володя помотал головой.

– Мне бы сообщили. У меня друг работает на железной дороге и все рассказывает. – ПОМНЮ. – Как думаешь, кто уведомляет Дымчатую о малейших изменениях?

ДОГАДЫВАЮСЬ.

Тут он меня уел.

– А то мне кажется, что кто-то по ночам ездит...

– Вряд ли, Сань. Последний поезд у нас отходит в двадцать три сорок пять. Может, прошел дежурный какой?

– Каждую ночь?

– А ты уверен, что каждую?

Я кивнул.

– Ну не знаю. А точно не сон?

– Точно.

– Я спрошу у товарища. Может, сам выйду к путям как-нибудь. – Он сглотнул, его щека дернулась. – Все равно не спится.

– О, хорошо. Будет здорово! Ой, дядь Володь, так вы же, получается, знаете про железную дорогу все?

– А то.

– Хм... А у вас случайно нет расписания электричек до Сосновки и обратно.

– Есть, конечно. А тебе зачем, если не секрет?

Я замялся.

– Да просто... Ну, чтоб было, что ли...

Дядя Володя сощурился и поскреб бороду. На губах появилась улыбка.

– А Ленка где, кстати? – спросил он, и тут я понял, что угодил в ловушку. Чувствуя, как краснею, ответил:

– Кхм... Ну, в Сосновке.

– А, ну ясно, – дядя Володя улыбнулся еще шире и больше ничего не сказал.

Мы зашли в дом распечатать график движения и еще немного перебросились парой фраз. Я видел, что запал дяди Володи угас, тоска начинала брать верх, и поспешил распрощаться.

Мишка был на заводе. Он распиливал трубу со множеством отверстий, прикрыв глаза своими смешными очками. Пол был завален сточенными сверлами, саморезами и магнитом, на который налипло целое облако металлической стружки. Я вспомнил волосы дяди Володи. Там бы тоже не помешало пройтись магнитом.

– Кто сегодня? – не поднимая головы, спросил Тин.

– На удивление, никого. А ты все пыхтишь над своей дрезиной?

– Велодрезиной! – он не уставал исправлять меня, а мне же нравилось нарочно говорить неправильно. – Погоди, я приведу ее в чувство.

– Я тут кое-что заметил.

Мишка продолжал пилить трубу.

– Это связано с теневиками!

Он тотчас оторвался от своего занятия и уставился на меня очками-консервами.

– Выкладывай.

– Сегодня шел в магазин и услышал, как продавщица преспокойно болтала с водителем. Ну, который товары привез. Я подслушал, о чем они говорили.

– И о чем?

– Да какая разница! Они говорили! Понимаешь?

– Да. Я, кстати, тоже заметил. Они взаимодействуют. Я вчера видел агронома и председателя. Болтали как ни в чем не бывало. Вот только тени у обоих.

Я сел рядом с Тином.

– Кажется, они способны выходить на контакт с остальными.

– Тогда почему с нами они вон какие? – спросил Мишка. – Как вообще два теневика могут заговорить друг с другом?

– Ну языки им никто не вырывал. Просто у них что-то притуплено.

Тин закатил глаза.

– Голова кругом. Столько наблюдаем, а ничего конкретного сказать не можем.

– Прошло всего три дня, Миш.

– От этого не легче.

Голова шла кругом. Ситуация начинала напрягать и нервировать. Прямо на наших глазах ускользали люди, и мы ничего не могли с этим поделать. Просто наблюдали, обреченно водя шариковой ручкой по блокноту, вычеркивая имена. Слева направо, слева направо.

– Пошли лучше торт есть, – сказал я, поднимаясь. – Людмила Сергеевна звала.

Тин вымученно улыбнулся.

– О. Торт это очень хорошо.

Внезапно я понял, что должен ему сообщить.

– Тут это... Поезда стали ходить по ночам.

– В смысле?

– В прямом! Раньше последний поезд во сколько уходил?

– Ну... Часов в двенадцать, может. Не помню, но папка говорил.

– Вот именно, что почти в двенадцать. Если точнее, то без пятнадцати двенадцать. А теперь по ночам стали проезжать. И много! А обратно не возвращаются... И утром не проезжают. Которую ночь слушаю стук колес.

Мишка снял очки. Вокруг глаз остались смешные следы, словно нарисованные циркулем.

– Интересное дело. Я ничего не слышу, хоть и сплю чутко. А тебе не приснилось?

– Нет конечно. Ну что я, по-твоему, дурак, что ли?

Тин рассмеялся.

– А вдруг стал? Как твой друг смотритель.

Я не улыбнулся.

– Тин, не разбрасывайся словами.

– А чего?

– А ничего, – резко сказал я. – Странно это все.

– Согласен.

Я сел на кожаное сиденье комбайна и посмотрел на друга.

– Ты мне веришь?

– Верю... Но сам не слышал. И папка не слышал. У него ж знакомый на железной дороге работает. Да и деревня бы сказала чего, или ты думаешь, что только около вас гремят эти электрички?

Я начинал злиться. Почему он мне не верит?

– Нет, но ты разве не видишь, что с жителями? Да тут если в лесах война начнется, они так и будут ходить, уставившись в пол, как зомби! Как будто сам не понимаешь.

Наверное, Тин осознал, что его недоверие меня задело. Он сел рядом.

– Не будем ссориться. Ты про торт говорил? Вот и пошли. Заодно Людмила Сергеевна нас рассудит, раз тебе мало слова отца.

– Все-таки не веришь...

Тин не дал мне закончить.

– Нет! Я не об этом. Вдруг она что-то знает?

– Ну давай попробуем.

Каждый год мы ввязывались в какую-нибудь передрягу, которая захватывала нас с головой, да так, что лето проходило совсем незаметно, но интересно.

Приключений хватало. Но все они заканчивались. Дела были увлекательными, но простыми, объяснимыми: куда пропадают собаки, кто ворует с кладбища конфеты... Не составляло труда пройти по пути разгадки от начала и до конца, разрешая все непонятности. Назвать приключением то, что случилось в том злополучном году, я не могу до сих пор. Посчитать все это интересным? Нет, спасибо. Здесь уже не до азарта, не до мальчишеского задора и элемента игры... Все было куда серьезнее.

На сей раз, чтобы решить загадку, нам предстояло приложить кучу усилий: собрать информацию по крупицам, воспользоваться чужой помощью, анализировать, наблюдать, додумывать и полагаться "на авось".

Нам повезло – Людмила Сергеевна была дома и как раз готовила "графские развалины". Наверное, повезло и ей, ведь она нашла, кого можно угостить. В нынешней ситуации найти подходящих кандидатур было затруднительно. Обрадовавшись, тетя Лены разговорилась, но, к нашему сожалению, твердила вовсе не о Дымчатой. Целых полчаса мы слушали, как она модернизировала рецепт торта, чтобы он был еще вкуснее, и сегодня, по ее словам, удалось сделать идеальное блюдо. Привычка говорить много и, скажем, не совсем по делу появилась у нее недавно. Возможно, в силу возраста. Или одиночества.

– Простите... – Тин кое-как влез в паузу между тягучими монологами. – А вы по ночам ничего не слышите?

– Да нет, – тут же ответила Людмила Сергеевна, одаривая свой торт взглядом, полным нескончаемой любви.

– Наверное, спите, – сказал я, понимая, что ловить здесь нечего.

– Вовсе нет! Наоборот, по ночам я выхожу во двор и иду в сарай за яйцами. Это, кстати, тоже входит в идеальность рецепта. Заметили, какой чудесный вкус?

– Да, очень заметили! – важно кивнул Тин. – Так это, Людмила Сергеевна, а совсем не слышите?

– Например, поезда, – как бы невзначай добавил я.

Людмила Сергеевна, наконец, оторвалась от созерцания торта и посмотрела на нас, как на дураков.

– Откуда ж им, если последний уходит без пятнадцати двенадцать?

Я чувствовал, что проигрываю. Все шло к тому, что считать меня сумасшедшим будет не только лучший друг, но и тетя моей подруги. Вот останусь в одиночестве, кто мне потом поверит? Стану дядей Колей номер два.

А СХОДСТВ СТАНОВИТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ.

– То есть, совсем-совсем ничего? – теряя надежду, спросил я.

– Ну конечно, Саш!

– Ладно... – пробубнил я и подставил тарелку под огромный кусок торта.

***

– Мда, – сказал я, когда мы вышли на улицу.

– Но я верю тебе, Оул.

– Спасибо. Мне это важно.

Зря только рассказал ему. Ну ничего. Про сны и говорящего хорька я тебе точно не расскажу, Тин. Уж не обижайся. Хватит с меня и этого... О! А что если поезда и дядя Коля снятся мне так же, как и Туман? Ведь не может же быть наоборот? Говорящих хорьков не бывает. Нет, серьезно. Сам посуди: днем дядя Коля нормальный, но по ночам... Может, стоит прекратить читать? Хотя бы на время.

"Ни за что и никогда!" – горячо возразил я, но вслух почему-то сказал совсем другое:

– Что-то я уже сам начинаю сомневаться в себе...

– Да ты чего, Оул! – Тин ткнул меня в плечо. – Давай не раскисай. Хочешь, возьму у отца видеокамеру? Заснимешь.

– Не, тогда я точно сдамся и признаю, что схожу с ума. Понаблюдаю.

– Запиши все события. А утром прочтешь и проверишь.

Я молча кивнул.

Зачем говорить ему, что делаю так со второй ночи пребывания в Дымчатой?

***

Клены перешептывались между собой. День почти истаял. Мягкими облаками колебался туман, висящий над Сливочной и плавающий в оврагах. Его клубы были похожи на диковинных зверей, которых пригнали на выгул. Тут и там возникали новые облака. Распухая, они соединялись друг с другом и сливались в единое полотно.

– Сашка, а правда – в тумане лучше мечтается, а?

Дядя Коля стоял ровно, засунув руки в карманы брюк. Он любовался. Так мог бы смотреть на свою картину художник, довольный собственным творением.

– Наверное, да. Как-то уютнее, что ли... – неуверенно сказал я. – Ну, сосредоточиться помогает.

– У тебя уже появились мечты? – я заметил тревогу в его голосе. – Новые.

– Да. Есть у меня еще одна мечта...

– Сильная?

Я задумался.

– Сильная. – Но я знал, что ответил не до конца. – И не одна.

Дядя Коля нахмурился и посмотрел на меня.

– Ты забыл про макаронины?

– Нет. Но я помню про баланс. Их не много. Просто... Они связаны, вроде как. А если и нет, то их наберется штуки три-четыре. Это же ничего?

Он казался выше фонарных столбов.

– Ничего. Плох тот, кто не мечтает.

Дядя Коля замолк. Мне оставалось только гадать, к чему эти вопросы.

– Тогда хорошо, – ни с того ни с сего сказал смотритель. – Я спокоен. С тобой ничего не случится.

– Дядя Коля?

– Да. Все хорошо.

Интерлюдия 4

Полтора года назад

Хмурь выбрала очень интересный способ завоевания мира – через рельсы. Она вовремя подсуетилась, и теперь ей доступны мечты в любом уголке мира. Не сказать, что железнодорожные пути принадлежат ей, но это, безусловно, главный инструмент, с помощью которого она восстанавливает могущество и набирается сил для атаки.

Для этого она использует своих Едоков и... Поезда. Один, реже – два удлиненных вагона. Состав заметно короче, машиниста нет, но это не столько материальный способ, сколько приближенный к реальности, хм, эгрегор. Удивительный симбиоз потусторонних сил и продукта человеческого прогресса. Никто не сможет посмотреть на пути сверху. Но взгляни на них посторонний, и он все равно не поймет, что рельсы складываются в рунную вязь. Код доступа Хмури.

На свою деятельность ей отведено несколько часов: с полуночи до четырех утра. В этот период она особенно сильна. Редкий Хранитель проспит дежурство и не выйдет на станцию – поезда прибывают с таким грохотом, что не проснется только мертвец. Собственно, то даже не грохот, а стон разрываемой материи. По сути своей, поезда – самостоятельные автономные врата, возникающие каждую ночь по всему миру.

Я не люблю, когда появляется поезд. Голова потом трещит. А вот Антон Степаныч, наоборот, говорит, что это заряжает его и подстегивает. Но Перелесов всегда был странным. Его время подходит к концу. Равно как и мое. Такова уж судьба Хранителей. Благо, я успел найти ему замену и посоветовал обратить внимание на одну молодую девушку – талантливейшую художницу. А что до меня, то...

Как хорошо, что кое-какой мой приятель любит поезда. Надеюсь, ему будет проще, чем мне или Перелесову. ДОЛЖНО быть проще. Лишь бы это дело не привило мальчику ненависть ко всему, что связано с железной дорогой.

Но я верю в него.

Он справится.