Текст книги "Станция спасенных грез (СИ)"

Автор книги: Александр Никоноров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

– Увы.

Тогда я еще не понял, что означало его «увы».

***

Дедушка с бабушкой ждут нас у ворот. Они стоят в обнимку и улыбаются, их лица сияют.

– Неужели они правда такие счастливые? – спрашиваю маму, не выдерживая их радости. Спрашиваю каждый год, едва только вижу бабушку с дедом.

– Очень, сын. Наверное, они одни такие.

– А вы с папой?

– Кхэ-кхэ, – сидящий за рулем отец мрачнеет.

Мама смотрит на него. Он хмурится.

– И мы с папой... Счастливы и любим друг друга. Но посмотри – разве можно с ними конкурировать?

Конечно, нет. Они кажутся намного моложе своих лет. Бабушка стоит в платье, а в свободной руке держит небольшой букет полевых цветов, которые, как обычно, принес ей дедушка. Он возвышается рядом, загорелый, в рубашке с закатанными рукавами. Дедушка излучает здоровье. В глазах плещется гордость. Особенно это заметно в те моменты, когда дедушка держит бабушку за руку.

Стоит только выйти из машины, как крепкие руки деда хватают меня под мышки, и я взмываю к небу. Он подбрасывает меня в воздух несколько раз, и я с каким-то странным интересом жду, когда он запыхается, но этого не происходит.

– И где ты умудряешься находить их? – отец кивает на цветы в руке бабушки. – Я думал, ты все на километр вокруг вырвал.

– Я был близок к этому! – радостно отвечает дед. – Пришлось сажать новые.

И все смеются.

А потом звякает калитка, и мы идем пить чай. Это отличный повод накормить нас пирогами, пирожками, булочками, рулетами и много-много чем еще. Угощения гораздо вкуснее, ведь напротив сидят ро-ро – улыбчивые и открытые. Они живут вместе почти полвека и выглядят самыми счастливыми. Когда я рядом с ними, мне словно передается их солнечное настроение. И я улыбаюсь.

Глаза бабушки – это глаза дедушки. Его взгляд точно так же пылает молодостью и силой. Как будто они не менялись с самых юных времен и до сих пор сияют жизнью во всей ее красе.

После обеда мы с дедом выходим на улицу подышать свежим воздухом. Повсюду растут цветы, где-то в зарослях гудит шмель.

– А знаешь, Саш, – тихо говорит дедушка. – Я мог тысячу раз сжульничать и сорвать цветы в нашем саду, но никогда не делал этого. Из уважения к своим чувствам и их проявлению. Понимаешь?

Тогда я этого не понимал.

Глава 2

Поезда и призраки

01 июня.

Чердак. Самое уютное место в доме. Нижний этаж меня не интересовал, равно как и других не интересовал верхний, так что чердак, сколько себя помню, целиком и полностью принадлежал мне. Дальняя сторона была заставлена инструментом, лопатами, запчастями. Я никогда не обращал внимания на этот хлам – свет там не горел, а пару лет назад дед вообще завесил брезентом все так, что издалека свалка походила на оплавленные камни.

Другое дело – моя часть. Пожилой диван-книжка; последний раз складывал его лет восемь назад. Спал я именно здесь – в царстве одиночества и свежего воздуха. Между диваном и выходящим на платформу окном стояло большое советское кресло. Честное слово, я так много на нем сидел, что ему давно пора было проломить деревянный пол или врасти в него. Это было моим читальным местом. Может, незатейливым, зато самым уютным. Широкие деревянные подлокотники, мягкая спинка, мягкое сидение, фиолетово-золотая обивка, утратившая былые цвета и успевшая протереться в нескольких местах.

Рядом с креслом – круглый деревянный столик. Пустовал он только в первый день моего приезда, а в остальное время был заставлен кружками с какао, тарелкой всяких вкусностей и беспорядочно лежащими книгами. А на книгах – незаконченные эскизы Ленкиных рисунков. Они были для меня самым важным и дорогим. Рисунки с аккуратно написанной датой в углу напоминали, как давно я не видел Лену. Целый год. Наверное, она изменилась. Выросла, закончила школу и потеряла интерес общаться со мной...

Я включил светильник. Теплый свет и вправду согрел меня, распугав дурные предположения. Из мглы проявилась книжная полка с покосившимися томиками и главная достопримечательность чердака – стена. Яркая, пестрая и по-настоящему удивительная. Помню, как я показал ее Мишке, а потом Ивану – и что первый, что второй стояли с раскрытыми ртами и долго не могли отвести от нее взгляда. Все потому, что я обклеил все рисунками Лены. Она была столь же талантлива, сколь и красива. Мы очень хорошо дружили, и Лена всегда старалась читать те же книги, что и я – она любила писать картины и рисовать наброски по мотивам прочитанного. Большую часть дарила мне. Иногда в рамках, иногда – просто листы формата А3 или А4. Абсолютно каждый рисунок находил свое место, и со временем они вытеснили компьютерные распечатки любимых героев и пейзажей книг, найденные в Интернете. Жалко, что в последние два года Лена приезжала редко, да и то – не играть с нами, а навестить тетю и уделить мне с Тином денек-другой. И вообще, чего делать в компании с ребятами на пару лет младше? Зато с ней всегда были новые рисунки, и я с огромным удовольствием примерялся, куда повесить очередную работу. И чего ей эта Сосновка?..

Я взял со стола один из томов. Обычно чтение поглощало меня сразу, буквы оплетали, подобно лианам, и выстраивались в миры. Однако в тот день между мной и текстом как будто возникла колючая проволока. И чем сильнее я прорывался сквозь заслон, тем больше испытывал дискомфорт. Смена книги не помогла. Водя взглядом по одному и тому же месту в десятый раз, наконец, осознал истинную причину. Дядя Коля.

Смотритель не выходил из головы. Из вечно улыбающегося старика он превратился в трухлявый пень и разом постарел лет на сто. Может, всему виной скудное освещение в сторожке, но я отчетливо видел бледную пелену на его лице. Хотя, скорее всего, просто устал с дороги – ну не могло мне померещиться столько странностей! Но хриплый голос... Дядя Коля всегда так мастерски рассказывал, обыгрывая каждую интонацию! Он знал множество историй и делился ими не менее увлекательно, чем это делают писатели. Я так и не узнал, придумывал ли он их сам или просто пересказывал. У меня даже закралось подозрение, что некоторые прочитанные мной книги были написаны им. Под псевдонимом. Ну а почему нет? Да еще эта странная привычка блуждать по ночам.

Разве может такой человек заболеть? А... А умереть? Нет же, не может! Пока у таких людей есть любимое дело, есть, что рассказать, они будут жить. Разве может умереть тот, у кого есть друзья?

Наверное, дядя Коля считал меня другом. Уж я-то его точно! Я не хотел, чтобы с ним что-нибудь случилось. И если я – его друг, стало быть, ничего со смотрителем не будет!

Эта мысль успокоила меня. И раз уж Тин находился в отъезде, ничего не оставалось, кроме как пересилить себя и все-таки одолеть несколько страниц. Тем более что заслон, кажется, исчез. В открытое окошко ворвался громкий звук сигналящего поезда. Он словно подначивал, говорил: "Давай же, вперед!". Я улыбнулся, поправил светильник и погрузился в книгу.

Представить чтение в деревне без стука колес попросту невозможно. Связка книг и стука колес была нерушимой, и меня нисколько не смущали громко проезжающие поезда. Открытие и закрытие дверей, пыхтящие составы, скрипы, сигналы, перестукивания – я называл эту канонаду колыбелью чтения. Особенно было здорово, когда звуки органично вплетались в повествование. Например, происходит сражение, и мне уже кажется, что за окном разгорается настоящая битва, звенят мечи, копья ударяются о щиты, скрипят доспехи... Или читаешь, скажем, про великанов, а мимо проезжает состав, медленно и тягуче – стук колес напоминает тяжелую поступь, словно в нашем мире материализовались гиганты и прямо сейчас разгуливают во дворе, а под их ногами хрустят заборы и дома...

Под пение птиц и приглушенные голоса ро-ро я погрузился в чтение. Едва уловимый ультразвук работающего телевизора растворился в тишине.

Перелистывались страницы, постанывало кресло, проносились электрички. Я неторопливо поедал прихваченные с кухни булочки. И все было хорошо, пока в полумрачной тишине не раздался тихий довольный смешок. Иглы ужаса пронзили меня быстрее, чем я смог осмыслить произошедшее. По телу пробежала дрожь, и мне с трудом удалось побороть приступ паники и не рвануть с места с громкими воплями, взывая к помощи. Я хотел оказаться в комнате бабушки и дедушки, обнять их и отвернуться, уткнуться лицом в подушку. Там светло, громкий телевизор и сильный дедушка.

Я вцепился в книгу, как в штурвал шаттла, способного унести меня из Вселенной Страха. Глаза приковало к строчкам, взгляд остановился. Отрываться от страниц не рискнул – боковым зрением я отчетливо видел посторонний предмет, замерший в открытом окне. Нечто светлое. Может, белое. Совсем рядом со мной. И если что-то и могло издавать смех, то это было именно оно.

– Ш-ш-ш-ш... Ш-ш-ш-с-с-с-ко-о-о-р-р-о-о-о...

Это он! То, что находится в окне, шепчет мне!

Книга задрожала в руках.

Холод сковал меня, я трясся, будто вытащенный из воды щенок. Только не отводить взгляд от страницы. Смотреть прямо. Смотреть.

Но вот же оно! Боковое зрения отчетливо видело пятно...

Неужели призрак?!

Я вздрогнул. Белесая тень встрепенулась и исчезла. Я подбежал к окну, не думая ни о страхе, ни о последствиях, ни об опасности. Просто метнулся к окну, словно это могло дать ответы.

Никого и ничего. Хм.

Я провел пальцами по шершавой деревянной раме, чтобы окончательно убедиться, что никого нет. Выглянул наружу. Окно выходило на станцию, укрытую высокими американскими кленами. Сетчатая тень от листьев накрыла ступеньки платформы. Ведущая от нее тропинка была пуста, кусты не трепыхались. Никаких следов бегства. Все тихо и спокойно. На Дымчатую опускался вечер. Температура упала, и от далекой речки величественно поднимался туман. Он отрезал путь к деревне, будто поднятый крепостной мост.

Может, то был не призрак, а кусочек тумана?

ДА КОНЕЧНО КУСОЧЕК ТУМАНА ОТБИВШИЙСЯ ОТ СТАДА И ЗАПЛЫВШИЙ ТЕБЕ В ОКНО! ВПОЛНЕ ВОЗМОЖНО ЕСЛИ ПРЕДПОЛОЖИТЬ ЧТО ТУМАНЫ УМЕЮТ СМЕЯТЬСЯ НУ НУ.

Свет в сторожке не горел. Неужели дядя Коля все так же лежит на койке и держится за голову, то и дело разглаживая свой пинжачок?

Цветы плавно трепетали на ветру, подсолнухи, подобно маятникам, раскачивались из стороны в сторону, листья кленов... Были неподвижны.

Что-то вскрикнуло. Взгляд вперился в дверь. По дорожке мчало белое пятно. Оно исчезло в сторожке. Следом закрылась дверь, пресекая все вопросы и предположения.

– Дядя Коля! – вскрикнул я и помчался вниз, на помощь станционному смотрителю.

– Ты чего, Саньк? – пророкотал из глубины дома дед.

– Все хорошо!

Чуть не упав с сундука, влетел в кроссовки и побежал к сторожке.

Хорошо, что было недалеко. Я сбавил темп, чтобы вслушаться. Голоса. Из сторожки. Это удивило меня, ведь смотритель всегда жил один. Да и кто к нему придет?

– Странно... – буркнул я и распахнул дверь, готовый, если надо будет, драться.

И замер.

Дядя Коля преспокойно сидел на койке в неизменно облачении, а на круглом столе возле него деловито устроился... Хорек! Удивительный белоснежный хорек с янтарными глазами, что сияли в полумраке подобно фонарям. Зверек словно и вправду был порождением тумана.

Две пары глаз – тусклых и ярких – уставились на меня, как на призрака.

– Д-добрый вечер... – растерянно проговорил я, переводя взгляд с одного на другого.

Здесь был все тот же спертый воздух. Уставший воздух, еле живой.

– Добрый, коль не шутишь! Проходи, Сань.

– Я думал, у тебя кошка, – пробормотал я, садясь напротив хорька.

Пушистый, чистый и ухоженный. Словно мягкая игрушка. В этом царстве запустения зверек выглядел чужеродно. Белая шерстка не сочеталась с грязным столом и пылью, подмявшей под себя все, что можно. Светящиеся глаза пронизывали сумрак золотыми лучами. Или мне показалось?

– Почти что кошка, – отмахнулся смотритель, на что хорек, возмущенно повернув голову, недовольно уставился на него. Или мне просто показалось? – Из лесу прибежал. Покормил его раза два, а он... Ну, и привязался.

– А... – кивнул я, стараясь не замечать ухмылки на морде зверька.

Или мне?..

НЕТ СЛИШКОМ МНОГО ДЛЯ ПОКАЗАЛОСЬ.

– А ты чего, Сань?

Заметил, что дядя Коля избегает смотреть мне в глаза больше пары секунд.

– Да что-то вот... – замялся я, рассматривая его бледное лицо. – Испугался что-то. Ты как? Все хорошо?

Смотритель одарил отеческой улыбкой и взлохматил мои волосы.

– Хорошо. Спасибо тебе, что беспокоишься, – хрипло произнес он. Я чувствовал себя неловко, вынуждая его говорить. Казалось, что это причиняет ему неудобства. – Эх, Сашка, соскучился я по нашим разговорам. Совсем от меня все отворачиваются. Вроде бы и я чудной, а на них посмотришь, так все чуднее становятся. Стар я уже... Едоки-то все прут, а тяжеловато. Барьеры, знаешь ли, не вечные. Иной раз не справляюсь и корю себя. Туман вот помогает. Мы с ним, вроде как, команда, да. Как-нибудь познакомлю вас. Сейчас, он говорит, не время.

Я послушно кивал и внимательно слушал каждое слово. Честно говоря, ничего не понимал, но дядя Коля всегда был хорошим и приветливым, так что хотя бы из вежливости я обязан посидеть с ним и попытаться поддержать беседу.

– А тебе не тяжело говорить? – вырвалось у меня. Слушать долгие речи таким надломленным голосом было трудно. Особенно если допустить, что все это ради меня.

– Не переживай. Есть вещи поважнее.

– Поважнее?

– Да. С Дымчатой вот нехорошо становится... Мечты теряются. Понимаешь? – дядя Коля выглядел странно. Серое лицо... Будто выжатое от красок. Широко распахнутые глаза в цвет пыли на мебели и опустошенный взгляд. Усы встопорщились, пальцы беспокойно скребут по коленям. – Завтра сам увидишь. Они больше не мечтают. Их интерес угас. Потому что ОНИ жрут. И Пленусов много стало. А я не справляюсь. Едоки прорываются и становятся сильнее. Из-за меня страдают дымчатые. Сдаю я, Сашка... Ох, тяжелое будет лето.

Я слушал и грустнел все больше. Вновь закралась мысль, что смотритель собирается умереть. Возможно, он сильно заболел.

Он продолжал говорить, сникший, подобно игроку, который заканчивает партию и понимает, что проиграл. Его речь была пламенной и отдавала фанатизмом. Тем больнее мне становилось, когда я осознал, что он истово верит в сказанное.

– Знаешь, мечты – ресурс на самом деле исчерпаемый. Если не мечтать, нет смысла жить, а если мечтать сразу и о многом, мечты обесцениваются. Ты разделяешь свое стремление на мелкие кусочки и в итоге топчешься на месте. Необходим баланс. Нельзя распадаться на десятки частиц.

Я вспомнил автомобиль. Выжать сцепление, сбавить газ, включить передачу, нажать на педаль газа, аккуратно отпустить сцепление, контролировать дорогу, смотреть по сторонам... Потому-то и не выходило.

– Баланс. Я люблю приводить в пример макаронины. Возьми одну и надломи. Легко, правда? А теперь схвати целый пучок. Получится ли у тебя? А если макаронин будет слишком много, ты не удержишь их и рассыплешь. Все должно быть в меру.

«Это чересчур для меня, пап. Я так не сумею!»

«Не думай обо всех этих пунктах. Просто веди машину».

Хорек неотрывно смотрел на нас и будто бы вслушивался. И то, что он иногда кивал, мне точно не казалось!

– К сожалению, я это понял не сразу. Пойдем на платформу пройдемся? – предложил дядя Коля. – Мне тоже как-то лучше там стало думаться. С тебя пример беру.

Я был рад покинуть сторожку. Все-таки там висела какая-то нездоровая атмосфера. Перед тем как выйти я настоял на том, чтобы открыть окно и оставить дверь открытой, чтобы проветрилось. Надеялся в глубине души, что болезнь – независимо от того, есть она или нет – покинет сторожку.

– А хорек не убежит?

– Не убежит, – улыбнулся дядя Коля и вышел за порог.

Фонарь не взял, сославшись на то, что за год он значительно потяжелел.

Наступил вечер. Село солнце, поутихла жара; в воздухе плавали запахи печеной картошки и шашлыка. Вдалеке чадили трубы истапливаемых бань; дым вился длинными столбами, и казалось, что небосвод покоится на сизых колоннах. Я завороженно наблюдал, как дымные колонны становятся выше и гуще. Мир оживал. Рядом сопел дядя Коля, неподалеку рубили дрова, лениво перегавкивались собаки. Утихли раскидистые клены, будто прислушиваясь вместе со мной. Замер и ветер. Никаких иных звуков. Дымчатая готовилась ко сну.

Последние лет пять из трех фонарей на станции горел только один, самый дальний. Его света едва хватало, чтобы смотреть под ноги и не спотыкаться. Из омута тишины вынырнул поезд и без остановки пронесся в сторону города. То был последний поезд и останавливался он только на крупных станциях.

Дядя Коля проводил его встревоженным взглядом и тяжело вздохнул.

– Ох уж эти руны.

– Что? – переспросил я.

Смотритель кивнул на рельсы.

– Руны. Не довели до добра. – Опять он со своими рунами! Пожалуй, именно за это дядю Колю считали немного не в себе. – Не было бы рун, не было бы проблем.

– Ты о чем? – меня немного пугала эта чушь. Когда дядя Коля говорил совсем уж страшные вещи, становилось неуютно и тревожно. – Да что с тобой?

Он покачал головой.

– Да что-то вспомнилось. Сегодня три месяца, как я потерял друга, – просипел дядя Коля. – Хоть мы и не виделись последнее время, а жалко. Знаешь, Саш, когда в печке горит огонь, мы тоже не видим дров. Но знаем, что они там есть. Они горят, и нам тепло. Так же и с людьми. В силу разных обстоятельств вы можете не видеться черт знает сколько времени, но одна только мысль о том, что он есть, живет и здравствует – греет. А теперь этого нет. Все чаще стал искать тепло в печке.

– Из-за чего?.. – я почувствовал ком в горле. – Из-за чего он умер?

– Руны. Это все руны. И Едоки. Довели. – Дядя Коля посмотрел вдаль. Ветер растрепал его волосы. В глазах блеснули слезы. – Покойся с миром, Перелесов Антон Степанович. Ты был достойным.

Я ничего не знал об Антоне Степановиче, но дяде Коле верил и разделил с ним его скорбь. Над головами замерло темное небо. Смотритель шмыгнул носом.

Под ногами путался хорек. Для него два человека были медлительными, и пока мы неторопливо шагали вдоль края платформы, удивительный зверь сновал из стороны в сторону, принюхиваясь и расшвыривая лапками кучки щебенки, а когда это наскучивало, начинал поддразнивать нас и бегал в опасной близости.

– Я расскажу тебе одну историю, – ни с того ни с сего сказал дядя Коля, смотря вдаль.

Сказал тем самым мягким и обволакивающим голосом. На душе у меня просветлело.

– В одном из миров имелся Орден Переписчиков. Считай что магов. Они охраняли древнее зло, заключенное в сосуде – враждебную сущность. И однажды эта сущность вырвалась из заточения и вселилась в одного из Переписчиков по имени Сарпий. Понимая, что никто ничего сделать не сможет – ни усмирить сущность, ни уничтожить, – Сарпий отправился на край света, к местным богам, чтобы те развоплотили его вместе с укоренившимся в нем злом. С каждым днем темная сущность овладевала им, помутняя разум. Началось длительное противоборство. Сарпию становилось все тяжелее.

Мы ходили от одного края платформы к другому, вплоть до небольшого перехода через рельсы. Чем слабее говорил дядя Коля, тем громче становилась тишина. Она буквально звенела. Мир слушал историю вместе со мной.

– За Сарпием охотились, – продолжал дядя Коля. – Все хотели заполучить себе силу, чтобы захватить мир. Они алкали могущества. Но для этого нужно было убить того, в ком оно обосновалось.

– То есть Сарпия? – так же тихо спросил я.

– Да. Сарпию было трудно отбиваться от людей. Он понимал, что в смертях виновата их же собственная жадность. Но что делать, если на кону – судьба целого мира...

– Знаю! – не выдержал я, чуть было не подняв руку, как ученик, которому не терпелось ответить на вопрос. – Принцип меньшего зла, да?

Смотритель кивнул.

– Совершенно верно. Хм, а ты помнишь! – улыбка на лице дяди Коли. Такая нужная и такая редкая. – Молодец.

– Конечно помню! Я даже в нескольких книжках читал про это.

Мне снова пришла в голову мысль, что автором тех книг мог быть дядя Коля. Тот, впрочем, никак не отреагировал и вернулся к истории.

– Вскоре против Сарпия встали его же собратья по Ордену. Но знаешь что? Он все-таки нашел в себе душевные силы перебороть таящееся в нем зло, поднять руку на членов Ордена и спасти мир. Его воля – образец для подражания, его стремление – самое сильное, что в нем было. Сарпий стал героем. Он дошел до богов и просил их. И они послушали его.

Я сглотнул.

– Неужели... Неужели он умер?..

– Умер? Нет, он не умер, – смотритель с важным видом поднял палец. – Он спас мир. Разве такие люди могут умереть? Нет, Саша, он жил вечно. И будет жить до тех пор, пока я, ты, кто-либо еще будет рассказывать о нем людям. Герои не умирают.

Получается, Сарпий с самого начала знал, что умрет, но все равно шел к цели... Наверное, это тяжело. И грустно.

– Да... – только и смог сказать я, содрогаясь.

Где-то над Сосновкой пророкотал гром.

– Не понравилась история? – как-то обреченно спросил дядя Коля.

– Нет, ты чего! Просто... Просто грустно. Мужественно, но грустно. – По телу пробежали мурашки. – Бр-р! Да что так холодно-то стало?

Смотритель остановился. Прищурившись, он посмотрел на пути.

Еще один раскат. Вроде бы не сильный, а меня словно пошатнуло.

– Не так важна история, как то, что в ней можно найти, – не своим голосом сказал дядя Коля. – Глупец не увидит ничего даже в самом поучительном рассказе. Но...

Он замолк. Издалека послышался стук колес.

Странно. Откуда бы ему взяться? Последний поезд ушел. Смотритель посмотрел направо. Там, в густой темноте, запутавшейся в ветвях кленов, разрасталось голубоватое свечение. Как будто к нам приближался...

Поезд?

Неожиданно дядя Коля пустился в пляс. Нет, вряд ли это походило на танец. Он принялся совершать странные движения руками и ногами – словно вальсировал. При этом можно было решить, что он дерется с невидимкой или от кого-то отмахивается. Но от кого, если кроме нас и хорька на платформе никого не было?

Запахло мятой и кедровыми орехами. Ничего нового, все как всегда. Еще одна загадка Дымчатой – кедров здесь и в помине не было, а до мест, где растет мята, идти и идти.

ПОЕЗД?

Фонарные столбы и деревья отбрасывали длинные тени. Источник таинственного света постоянно двигался, и тени – вместе с ним.

Стало не по себе. Я не решался подойти или окликнуть смотрителя.Пожилой человек носится по платформе с серьезным лицом и как будто чем-то мажет воздух, а потом разглаживает, выравнивает, чего-то кидает...

Что тут думать?

Свечение начало угасать.

Так продолжалось пару минут. Похолодало. Меня затрясло. Дыхание превратилось в пар. От острого мятного запаха свербело в носу. Никакого поезда не появилось. Закончив, смотритель подошел ко мне. По раскрасневшемуся лицу текли капли пота, волосы слиплись, пинжачок распахнулся, показывая насквозь мокрую тельняшку. Дядя Коля дышал прерывисто и хрипло. Он согнулся и оперся об ограду.

– Фух... Пойдем отдыхать, Санька. Тяжелое будет лето.

И почему-то сомнений в правдивости его слов не возникло.

***

Не спалось. Я не мог унять дрожь и усмирить волнение. На станции произошло нечто странное. Дядя Коля... Хотя дед говорил, что смотритель стал еще чуднее. Но это свечение... Неприятный холодный оттенок, похожий на электрический разряд. Что же такое я видел?

Да уж. Обычно в первый день я засыпал как убитый. В редкие ночи, когда сон ко мне не спешил, я воспарял над Дымчатой, окидывая взглядом окрестности, или смотрел в окно на платформу и одетые в сумрак кроны деревьев. Сегодня выглядывать в окно было боязно.

Внизу еще работал телевизор, но я не сомневался, что бабушка с дедушкой давно спят. Хорошо, что они засыпали рано и не знали, что их внук допоздна засиживается на чердаке и читает, пока его не сморит сон. Или лежит себе и летает по деревне.

Я всматривался в потолок, боясь различить на нем голубые отсветы. Однако его едва-едва касалась бледная охра, тянущаяся от фонарного столба с платформы. Я закрыл глаза и покинул тело.

Вверх, через крышу, к звездному небу! Лети через тесные улочки, мимо обширной площади возле правления, пролетай через заросли крапивы и ничего не бойся. Отыщи протоптанные с Тином лабиринты и тайные ходы, скользи над поросшими травой рельсами, которые врезаются в заброшенную мельницу. Воспаряй, Оул! Дымчатые спят, никто тебя не увидит. Не бойся, поднимайся выше. Еще выше! Чтобы видеть водонапорную башню, которая кажется отсюда детской игрушкой, а домики – рассыпанными детальками конструктора. Нет, слишком высоко. Ты же любишь Дымчатую. Опускайся к лесу, а через него – прямо насквозь! – к Сливочной. Видишь этот туман? Посмотри, какой он мягкий и влажный. Такой приветливый. Поздоровайся с ним!

Лети дальше – к жутковатому скелету фермы. Ну точно останки древнего чудовища! Ночь темна, луна освещает кости. Этот монстр сейчас оживет! Быстрее отсюда! Прямиком к песчаным карьерам. Смотри не врежься в деревья! Хотя погоди, чего тебе бояться? Летай и наслаждайся!

Прямиком в Сосновку! Видишь, уже день? Все так же маршируют кадеты. Лети дальше! В самый центр, где пятиэтажные дома и сквер. Опускайся ниже. Поброди между фонтанами, полюбуйся стройными высаженными соснами, что наполняют улицы запахом хвои и смолы, сверни в небольшой парк аттракционов и взмой ввысь, чтобы карусели показались тебе игрушечными! Помнишь, как ты гулял тут с Леной?

Вот бы полетать так вживую... Вот бы подойти к окну и...

"Подойти к окну..."

ТЫ ТАК И НЕ РЕШИЛСЯ ПОДОЙТИ К ОКНУ ОУЛ. ТЫ ПРЕСПОКОЙНО ЛЕТАЕШЬ НАД ДЕРЕВНЕЙ НО БОИШЬСЯ СДЕЛАТЬ НЕСКОЛЬКО ШАГОВ И ВЫГЛЯНУТЬ НАРУЖУ?

Нет, я так не могу.

Набрав полную грудь воздуха, я метнулся к распахнутому окну.

Лицо обдало свежестью летней ночи. На самой грани обоняния ощущался запах кедровых орехов. Чудесный дуэт темноты и тумана обступил Дымчатую. И только фонарь оставался одиноким светлым пятнышком.

И ничего страшного. Тишина, покой и умиротворение. И сверчки. Слегка кружилась голова, будто я и в самом деле минутой ранее летал в небе. Немного постояв, я вернулся обратно на диван и снова попытался уснуть. Но даже не успел устроиться поудобнее. Дом затрясло.

Бурлящая вибрация заполонила все свободное пространство. Я знал это чувство. В голову вкрутился звон проезжающего поезда, будто по нему колотили молотами. Так близко... Словно состав ехал через мою голову – из одного уха в другое.

Я скрючился на диване, прикрыв уши. Ужасный звук был везде. Моя кровь стала мощным гулом, сердце – колоколом. А сам я превратился в металлический корпус, в который колотили, колотили КОЛОТИЛИ КОЛОТИЛИКОЛОТИЛИ...

Стены ходили ходуном, на потолке плясали голубые огни. От накатившей паники я оцепенел. У меня перехватило дыхание, из горла вырвался хрип.

"ДА ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ?! – даже мысли с трудом перекрикивали эту адскую какофонию. – Что это? Очередной поезд? Из самой Преисподней!"

Дом тряхнуло с новой силой.

Вырываясь из тисков жутких звуков, я кинулся к окну. Пол подо мной изогнулся. Я чуть не упал.

Мята и кедровые орехи.

Холод. ХОЛОД!

Все стихло. Так же быстро, как и началось. Дом замер. Шум словно заглушили подушкой. Я высунулся из окна и посмотрел на железнодорожные пути. В сторону Дружбино уплывало пятно, сочащееся электрическим светом.

Я наблюдал, подсознательно ожидая, когда всполошатся ро-ро и позовут меня, но те все так же мирно спали под включенный телевизор. И дядя Коля не вышел из сторожки. Что такое...

У меня уже болели глаза, а я всматривался и всматривался в смыкающую темноту. Все стало как прежде.

...До тех пор, пока из мрака под кленами на станцию не вынырнул силуэт. Он показался мне жутко знакомым. Наверное, потому я и не испугался.

Высокий силуэт поднимал и опускал руки, кружил, будто загнанная в ловушку мышь. Я закусил губу и, не мигая, следил за темной фигурой, пока она не вошла в круг света.

Ба, да это же дядя Коля!

От сердца отлегло. Странно, почему я не узнал его сразу – как будто не он сегодня вечером вытворял то же самое: кряхтит да охает, но движений не прекращает. Словно выравнивает невидимое полотно.

У меня вырвался смешок. Правду говорили – с ума сходит.

– Эх, дядя Коля, дядя Коля...

Или это я теряю рассудок? Что если мне все почудилось? Нет, этого не может быть...

Смотритель ходил по платформе. Его присутствие меня успокаивало. Я был в полной уверенности, что ничего плохого больше не произойдет, словно он присматривал не только за станцией, но и за мной. И за всей Дымчатой.

Засыпая, я мог поклясться, что слышал голоса. Один принадлежал смотрителю, другой... НЕ ЗНАЮ. А еще я слышал крики, визги и вопли. И поезда. Источники звуков я объяснить не мог.

А потом увидел: в окне сидит белоснежный хорек дяди Коли и смотрит на меня янтарными глазами.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я.

– Наблюдаю за тобой.

Забавный насмешливый голос.

– Ты говоришь! – воскликнул я, осознав, что веду диалог с животным.

– Я много чего делаю. Например, снюсь тебе. Спи. Еще слишком рано. Завтра ярмарка.

Да. Какой я дурак! Это же все приснилось мне. Тряска дома, свечение, говорящий хорек... Ну что за глупости?

Внезапный вывод освободил меня из тревожного плена. Я уснул как убитый.

Интерлюдия 2

Три года назад

Марк Дмитриевич закончил предложение и поставил жирную точку. Мел противно скрипнул по доске. За его спиной снова говорили. Он вдавил мел так сильно, что тот начал крошиться. Одернув себя, мужчина повернулся.

Ну конечно же – все тот же парень с темными глазами и короткими волосами цвета обсидиана. Саша... Как его. Забыл фамилию.

– Всем ясно, класс? – невозмутимо спросил Марк Дмитриевич.

– Да! – ответили дети.

Все. Даже этот Саша.

Хорошо.

Марк Дмитриевич схватился за левый край доски и потянул на себя, прикрывая половину написанного текста. Затем закрыл правую сторону и снова повернулся к классу, вперив взгляд в Сашу.

– Значит, ясно, говорите? – сдерживая ярость, сказал он. – Хорошо. С... Саш, раз вам все ясно, может, перескажете суть задания?

Мальчик удивленно заморгал и неуверенно поднялся, чуть не опрокинув стул. Его сосед по парте тихо засмеялся и с ожиданием уставился на друга. Не было никаких сомнений, что тот сморозит какую-нибудь глупость и получит двойку за поведение. В крайнем случае его выгонят из класса.

Едва появившись, растерянность с лица Саши ушла.

– А-а-а... Ну. Я так понял, что надо написать текст и расставить знаки препинания. – Молчание и ледяной взгляд учителя. – Д-да?..

Марк Дмитриевич расплылся в улыбке.

– Совершенно верно.

Саша заметно обрадовался.

– А, ну вот! – и довольно посмотрел на друга.

– Тогда переписывайте, – невозмутимо сказал Марк Дмитриевич.

По залу пронеслась волна коротких смешков.

– В смысле? – не понял Саша.

– Открываете тетрадку и пишете текст. Не забыв про знаки препинания.

Слова хлестали, подобно кнуту. Ученики боязливо смотрели то на Сашу, то на Марка Дмитриевича, только и успевая, что поворачивать головы от одного к другому.