Текст книги "Визитная карточка флота"
Автор книги: Александр Плотников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Он был в сшитой на персональный заказ у доброго портного тужурке, в белой фуражке с высокой тульей, и ему доставляло удовольствие ловить на себе пристальные взгляды встречных девушек. И вообще дела у него в ту пору шли здорово. Только что он получил звание старшего лейтенанта и назначение командиром штурманской боевой части.
Кажется, это была единственная пора в его жизни, когда он пытался даже писать стихи. Несколько строчек застряли в памяти:
Вновь в Крыму капризный ветер марта
Шелестит цветущим миндалем,
Тонкой паутинкою на картах
Остается путь за кораблем.
А вокруг, за мачты задевая,
Бродят тучи в небе штормовом,
Клочья пены чайками взлетают,
Шапками вскипают под винтом.
Отчего же петь хочу я звонко,
Почему я вдруг лишился сна?
В сердце синеглазою девчонкой
Входит черноморская весна…
– Привет блестящему морскому офицеру! – воскликнула Татьяна, переводя дух. Пышные белокурые волосы ее были перехвачены надо лбом голубой бархатной лентой, цветастое шелковое платье двумя резкими клиньями ломалось на груди, на стройных ногах белые туфельки с модными каблуками-шпильками. Сергей невольно залюбовался ею: она походила на какую-то ослепительно яркую бабочку-махаона.
– Здравствуй, Танюша, – негромко сказал он, нежно прикоснувшись к ее руке. – Ты стала делать маникюр? – обратил он внимание на густо-малиновые ногти.
– А разве это плохо? – кокетливо оттопырила она нижнюю губку.
– Нет, просто непривычно.
Они спустились по широким ступеням на бетонную набережную, которую лизали суетливые волны от снующих туда-сюда катеров, подошли к знаменитому памятнику «Затопленным Кораблям».
Сергей смотрел на иссеченную ветрами мраморную колонну, которую венчал позеленевший бронзовый орел с лавровым венком в клюве, и представлял себе торчавшие здесь более ста лет назад высокие кресты мачт, перекрывшие вход в Севастопольскую бухту. Ничуть не походили они на сиротливые кладбищенские надгробья, это были грозно щетинившиеся реями пики, готовые пропороть днища вражеским фрегатам. По сути дела, они были прообразом будущих боновых заграждений…
– Знаешь, Сережа, мне моя профессия нравится все больше и больше, говорила Татьяна. – Я уже начинаю привыкать даже к анатомичке. Именно там уясняешь себе предостережение древних: помни о смерти! Последний раз экспонатом была молодая женщина, скончавшаяся от родов… Слово-то какое экспонат! Жил человек на свете, радовался и страдал и вдруг стал наглядным пособием для студентов медфака…
– Зачем такие грустные разговоры, Танюша? – ласково прижал к себе ее локоть Сергей. – Ты думай о том, сколько людей будут тебя благодарить за возвращенное здоровье. Лично я готов всю жизнь быть твоим пациентом…
Она как-то странно глянула на него, но ничего не ответила. А у Сергея от этого ее взгляда застряли в горле все слова, которые он собирался сказать. Нехорошее предчувствие ознобило его.
– Ты простишь меня, Сережа? – вдруг виновато опустила голову Татьяна. – Мы погуляем еще чуток, а потом ты проводишь меня на автовокзал, мне сегодня обязательно надо быть в Симферополе.
– Зачем же? – недоуменно воскликнул он.
– Нужно, Сережа… Неотложные институтские дела.
– Какие могут быть дела в выходной день? – все еще цеплялся он, как утопающий за соломинку.
– Важные, Сережа…
Урманов почувствовал тогда, что бетон набережной качнулся под ногами, словно корабельная палуба от внезапно налетевшего шквала.
– Тебя кто-то ждет? – хрипло пробормотал он.
– Да, Сережа! – решительно тряхнула она волосами. – Меня ждет один человек, который мне очень и очень дорог…
– Вопросов больше нет, – выдавил из себя он. – Все ясно…
– Мы ведь останемся добрыми друзьями? Правда, Сережа? – виновато говорила она, ловя его повисшую плетью руку.
– Останемся, Таня…
– Ты что, оглох? – спросил Урманова поднявшийся на мостик Павел. Кричу тебе, кричу, а ты ноль внимания.
– Что с линией вала? – деликатно вмешался Томп.
– Будем перебирать подшипник, Георг Оскарович, – ответил Павел Русаков и поднял над головой скрещенные руки, давая знать капитану буксира, что на сегодня работы закончены.
Глава 9
Вторично «Новокуйбышевск» тряхнуло в проливе Скагеррак. Это был уже настоящий шторм. Даже во внутренних помещениях было слышно, как волны с ревом набрасываются на судно.
Татьяну вновь скрутил приступ морской болезни. Некоторое время она пыталась сопротивляться, держалась на ногах, но мучительные спазмы пищевода и головная боль уложили ее в постель. Сквозь дремотную одурь она смутно улавливала какие-то команды по судовой трансляции, необычно резкие выкрики капитана, видимо, наверху что-то происходило.
Потом гулко хлопнула входная дверь лазаретного отсека.
– Доктор, где вы? – позвал ее кто-то.
Собрав все силы, Татьяна поднялась с койки, сунула обмякшие ноги в домашние шлепанцы.
В приемной стоял секонд – грузовой помощник Рудяков, держа правой рукой левую, перевязанную окровавленной тряпицей.
– Точите скальпели, доктор! – попытался шутить он, но болезненная гримаса согнала с его лица улыбку.
– Что с вами? – встревоженно спросила Татьяна, чувствуя, как свежеет ее голова и четким становится сознание.
– Маленько шмякнуло грузовой оттяжкой. Раскрепился контейнер, пришлось выбираться на палубу…
– Идите сюда, Марк Борисович, – позвала она его в процедурную: Быстро набросила на плечи белый халат, вымыла над раковиной руки.
– Да, – вздохнула она, убрав с кисти секонда тряпицу. – Вас не шмякнуло, а рубануло…
Тыльная сторона ладони Рудякова была глубоко рассечена, в ране видны были следы какой-то грязной смазки.
– Придется вам потерпеть, голубчик, – покачала головой Татьяна. Надо продезинфицировать и наложить пару шовчиков.
– Потерплю, доктор, – покорно кивнул головой секонд.
Он и в самом деле не шевельнул ни одним мускулом, пока Татьяна промывала и зашивала ему рану. Сделав тугую повязку, она сказала:
– Денька три руку надо держать в покое. Каждое утро приходить на перевязку. А пока составим акт производственной травмы.
– Что вы, доктор! – отчаянно замахал здоровой рукой Рудяков. – Если мы станем по таким пустякам акты плодить, нас с вами после рейса заклюют! Инспекторов по технике безопасности нагонят, душу всем наизнанку вывернут.
– И все-таки положено…
– Мало чего положено! Пальцы целы, рука работает, а шрамы только украшают мужчину.
– Ну ладно, уговорили. Будьте только в следующий раз поосторожнее.
– Спасибо, доктор. И послушайтесь моего совета: никогда не становитесь грузовым помощником!
– Меня моя профессия вполне устраивает, и я менять ее не собираюсь, рассмеялась Татьяна.
Рудяков вышел, а Татьяна с приятным удивлением обнаружила, что все эти четверть часа, пока обрабатывала рану секонда, не замечала качки. «Похоже, начинаю привыкать, – обрадованно размышляла она, – ни за что теперь не позволю себе раскиснуть и завалиться в постель!»
Когда Татьяна во время обеда появилась в кают-компании, раздалась грозно-шутливая реплика старпома:
– Кто тут утверждал, что наш доктор моря не нюхала?
– Танюша у нас молодцом! – ласково пропела Варвара Акимовна, подававшая комсоставу вместо укачанной буфетчицы Лиды. – Сразу видать морского роду-племени.
– А вы знаете, как классно наш доктор секонда заштопала? – подал голос Юра Ковалев. – Он теперь ждет, пока рука заживет, чтобы еще какую-нибудь конечность под оттяжку подставить.
Дружный смех засвидетельствовал, что острота маркони оценена по достоинству.
– Советую всем быть поосторожнее, – улыбнулась и Татьяна. Отрубленное напрочь не пришивают даже в клинике профессора Богораза.
Место Рудякова за столом пустовало, это добавляло пылу разошедшимся острякам.
Ян Томп рассказывал Татьяне об удивительной незлобивости грузового помощника, который не обижался даже на присвоенное ему шутливое звание «дамского мастера». У него росли три дочери, и утверждали, что он предъявил жене ультиматум: не остановишься и на дюжине, пока не родишь продолжателя фамилии!
Всякое упоминание о детях вызывало у Татьяны приступ щемящей тоски. Димку на все лето забрал Илья. Из Калининграда она несколько раз звонила в Куйбышев, разговаривала с бывшим мужем. Тот деликатно передавал трубку сыну.
– Мне здесь хорошо, мамочка! – радостно кричал Димка. – Папа мне чешский велосипед купил с тормозом и трещоткой! Приезжай поскорее к нам!
Слова его неприятно задевали Татьяну, она представляла, как Илья выпытывает у Димки: поздно ли приходила мама домой, бывали ли у них гости, кто звонил по телефону и прочие подробности ее жизни. Она не боялась, что Илья станет настраивать сына против матери, знала порядочность его в подобных делах, но даже само сознание того, что долгое время Димка будет находиться возле отца, тревожило ее. Почему? Не хотелось об этом думать.
– Вы знаете, Татьяна Ивановна, – вытер губы салфеткой старпом Алмазов, – лет двенадцать тому плавал я четвертым помощником на одном сухогрузе. Был это старый лапоть, угольщик, в хороший ветер двух узлов не выгребал. На другие коробки нашего брата – бывших офицеров тогда не брали. Вся механизация на лапте – четыре грузовых стрелы, а в остальном: мешок с угольком на плечи, нажал пальцем собственный пуп – и рысью по сходне до палубного бункера! Так вот, была на этом ихтиозавре собственная знаменитость: фельдшер с морским стажем Григорий Савельевич Быков, в обиходе – Докбык. Силищи мужик невероятной, двухпудовкой мог несколько раз перекреститься, и такой же могучей лени. Спать мог в любом месте, при любой погоде и в любой позе. Собственно, и дел у него особых не было, ребята в экипаже подобрались здоровые и выносливые. А вспомнил я сейчас о нем потому, что очень уж забавным был метод его лечения. Приходит, к примеру, матрос с царапиной, Докбык осмотрит его и говорит: «Пустяки, паренек, у моей жены такое было. Помазал ей руку три раза зеленкой, и прошло!» Другой заявляется, не к столу будь сказано, с чирьяком на мягком месте. Докбык опять свое: «Такое я у жены за неделю вылечил. Пришлепал ей, где следует, тампон с ихтиолкой…» А третий моряк в Одессе вернулся утром с берега и, грешным делом, что-то неладное у себя заподозрил. Покаялся Докбыку, тот было завел обычное: «Пустяки… – но тут же спохватился: Стоп, – говорит, – такого у моей жены не бывало, лечить не умею! Придется тебя, паренек, направить в больницу…»
За столом прошелестел негромкий смешок, слушатели застеснялись доктора, не зная, как та прореагирует на старпомовскую травлю.
– Муж у меня тоже врач, – усмехнулась Татьяна. – Так что домашней практики я не получила. Что касается последнего названного прецедента, то подобное и я лечить не умею…
– Татьяна Ивановна, милый наш доктор, я же ни умом, ни сердцем не хотел вас обидеть! – прижал картинным жестом ладони к груди Алмазов. – Я просто вспоминаю, каким тогда был наш торговый флот и какие дремучие люди в ту пору на судах плавали. Разве с нынешними их сравнишь?
– А я вовсе и не обиделась, Генрих Силантьевич. С чего вы взяли? Тем более, что такие быки до сих пор не перевелись… И не только в медицине.
Старпом закашлялся, не находясь с ответом. Выручило его появление в кают-компании Рудякова с рукой на марлевой перевязи.
– Явление героя дня народу! – прыснул Юра Ковалев.
Рудяков добродушно поздоровался со всеми присутствующими.
– Ты зачем это ляльку нянчишь? – притворно нахмурил брови Алмазов. Захотел мне свою вахту сплавить?
– Охотно сдам вахту, только вместе с должностью! – отшутился секонд.
– Чтобы по твоей милости кто-нибудь другой без головы остался? Генгруз под твоим руководством раскрепляли.
– Под нашим с вами общим руководством, товарищ старпом, – деликатно уточнил Рудяков.
– Дайте же человеку поесть! – вступилась Варвара Акимовна.
– Он столько крови потерял, ему теперь калории нужны! – не удержался от последней подначки Юра Ковалев.
– Ладно, – смилостивился Алмазов, – оставим секонда в покое и перейдем к самокритике. Эти все про меня знают, я специально для вас, Татьяна Ивановна, расскажу один эпизод… – Алмазов стрельнул в ее сторону озорным взглядом и продолжил без улыбки: – Было это в одном из портов «энского» моря. Мой шип безнадежно застрял под разгрузкой, и заела меня тоска зеленая…
Вы еще не знаете, что эта морская хандра страшнее всех ваших инфекций, вместе взятых, и единственное лекарство – какое-нибудь сумасбродство. Так вот, однажды вечером швартуется напротив нас шикарный лайнер, наш сухогруз – запачканный поросенок рядом с этим лебедем белым. И так мне захотелось побывать на палубе этого круизера, поглазеть на расфуфыренных женщин – спасу нет. Надеваю свой выходной смокинг – и туда. Возле самого чужого трапа встречаю двух корешков по училищу, оказывается, они со своими милашками совершают свадебное путешествие. Тут, разумеется, начались представления, приветы, поздравления, а еще через полчаса оказались мы все вместе за столиком судового ресторана. Тосты за молодых, им сладко, а мне горше горького… Словом, набрался до полной грузовой отметки, кое-как снялся с якоря и побрел куда глаза глядят… Проснулся оттого, что покачивать стало. Первая мысль: неужели свою вахту проспал? Потом огляделся, понять ничего не могу: все в каюте чужое, незнакомое. Распахнул дверь, увидел ковровую дорожку в длиннющем коридоре и тут только сообразил, что меня везут куда-то на том самом шикарном теплоходе… Кое-как добрался до ходовой рубки, спрашиваю вахтенного штурмана: куда идем и скоро ли новая стоянка? Выясняется: к черту на кулички, швартовка через сутки. Что предпринять? Хоть «SOS» давай, хоть волком вой персональный катер не пришлют. Тут, как на грех, пассажирский помощник объявился. «Ну и фокус, – говорит, – который год билеты проверяю, а такой жирный заяц первый раз попался!»
Нечего делать, пришлось давать своему кэпу радиограмму, а тот был мужик серьезный, юмора не понимал, взял и тут же доложил в пароходство. Уходил я в тот круиз вторым помощником, а возвратился уже третьим…
Слушатели хохотнули для приличия, видимо, зигзаги биографии Генриха Силантьевича были им хорошо известны, а Татьяна впервые подумала о той непосредственности, которая возникает в отношениях моряков дальнего плавания. Разве бы стал Алмазов выставлять себя в таком невыгодном свете где-то в компании случайно собравшихся людей? Нет, конечно. А здесь, вдали от родимых причалов, не считается зазорным позабавить товарищей рассказом о себе самом, непутевом. К тому же истории, подобные только что услышанной, невозможно сохранить в тайне, они изустно и письменно разносятся по всему флоту, обрастая домыслами и преувеличениями, становятся легендами. Татьяна вспомнила, что этот сюжет обыграл в своей книжке Борис Кливеров, он же Ролдугин, только его незадачливый герой угодил из английского порта Кардифф в ирландский Дублин и добирался обратно на свое судно с немалыми приключениями.
Ролдугин подарил ей свою книжку, поставив на титуле автограф: «Владычице моих грез и яви с негаснущей надеждой».
Татьяна не сомневалась в искренности этих вычурных слов, да и самому Борису была благодарна, что поддержал ее в самые трудные дни, когда растерянность у нее сменялась тоской, а тоска отчаянием. Даже ночной гостиничный эпизод казался просто неприятным сном. До сих пор в ее каюте стоял букет засохших цветов, которые Ролдугин принес на причал в день отхода «Новокуйбышевска».
– Вы читали сборник «За синей далью»? – чтобы поддержать разговор, спросила она Алмазова.
– Опус Кливерова-Шиверова? – подскочил на своем кресле старпом. – За него Борьке Ролдугину по шее надо накостылять. Наврал с три короба, осрамил товарищей, а срам фиговым листочком прикрыл. Я у него Талмасов, Серега Иконников – Оконников, капитан Девятов – Десятов. До чего додумался: сделал меня судовым сердцеедом, всех буфетчиц и дневальных в мою постель положил! Я его взял было за грудки, а он мне: в литературе нельзя обойтись без прототипов! Тоже мне Станюкович! Никакие мы для него не прототипы, а просто противные типы!
– Я бы этого не сказала, – простодушно улыбнулась Татьяна. – Лично мне, например, штурман Талмасов определенно понравился. Широкой душой, бесшабашностью натуры…
– Верно? – благодарно глянул на нее старпом. – Если честно говорить, он, собака, кое-что во мне точно подметил. Кроме юбочных дел, конечно.
– А вдруг он вас, Ген Силантьич, обессмертил? – встрял в разговор Юра Ковалев. – Станет классиком, критики будут на нем хлеб зарабатывать и выяснят, что штурмана Талмасова он с вас изобразил! Войдете в историю литературы.
– Мне из нее сейчас выйти хочется, – проворчал Алмазов.
– Старшего помощника приглашают в ходовую рубку! – вежливо проворковал динамик судовой трансляции.
– Кэп проголодался, – вслух расшифровал команду старпом. – И верно, засиделся я тут с вами, пора и о службе вспомнить.
Алмазов неожиданно шустро для своей комплекции вскочил с охнувшего кресла, властно захлопнул за собою дверь.
«Вот кто тоже никогда не будет моим пациентом», – глядя ему вслед, подумала Татьяна.
– Пойду-ка и я крутану для поднятия настроения хорошую пленку, сказал Юра Ковалев. Вскоре после его ухода из динамика полились чарующие аккорды из «Времен гола» Чайковского.
Дверь кают-компании распахнулась, стремительно вошел капитан Сорокин.
– Хорошая музыка помогает пищеварению, – сказал он, потирая руки. Давай-ка мне, Акимовна, со дна погуще!
Глава 10
Сергей Урманов поджидал поезд на перроне. Предстоял неприятный для него момент встречи с контр-адмиралом Русаковым. Сергей не чувствовал за собой никакой вины, но знал крутой характер Андрея Ивановича и потому зябко поеживался, стоя на разогретом беспощадным августовским солнцем асфальте. Поезд опаздывал…
Наконец обшарпанный репродуктор косноязыко объявил о прибытии восточного скорого, и в конце платформы показался зеленый лоб тепловоза. Проплыли мимо номерные таблички головных вагонов, появился и нужный седьмой.
Сергей знаком пригласил следовать за собой стоявшего рядом шофера, ухватясь за поручень, прыгнул на ходу в открытую дверь.
– Товарищ моряк! – укоризненно воскликнула проводница.
– Извините, милая девушка, – пробормотал Урманов, протискиваясь в коридор мимо выставленных рядком чемоданов, ящиков и корзин. Забыв постучать, откатил дверь купе.
Русаков-старший стоял в проходе между полками. Был он в штатском спортивного покроя костюме, густо посоленные сединой волосы, уложенные на пробор прической «внутренний заем», закрывали солидную плешь на затылке. Возле столика сидела его жена, Полина Никитична, дородная женщина с крупными чертами лица.
– Здравия желаю, товарищ контр-адмирал! – вскинул руку под козырек Урманов.
– Не надо, Сергей, – устало отмахнулся Русаков. – Я здесь не по службе.
– С приездом, Полина Никитична.
– Здравствуйте, Сережа. А где же Игорь?
– Он вас дома ждет. Прошу на выход, машина на вокзальной площади.
Урманов двинулся первым, подал руку жене адмирала, помог сойти с подножки. Шофер вынес из вагона два кожаных чемодана.
– Будь возле машины, Толя, – сказал ему Урманов.
– Ну так что ты на это скажешь?.. – сердито насупился Русаков, когда они остались втроем.
– Павел вам написал обо всем, Андрей Иванович, – опустил глаза Урманов.
– Павел Павлом, а ты? – в упор глянул на него контр-адмирал. – Или твое дело сторона?
– Я пытался его отговаривать, даже перевел на казарменное положение, но… таких законов нет, чтобы запретить офицеру жениться.
– Но есть командирский авторитет, весомое слово старшего!
– Коли уж родственники не сумели его переубедить, куда мне…
– Мы далеко, а ты каждый день рядом!
– Ты несправедлив к Сергею, Андрюша! – мягко возразила Полина Никитична. – Тебе прекрасно известен характер Игоря…
– Ладно, о нем потом, а кто же она?
– Работница завода, красивая женщина…
– Женщина? – замедлил шаг Русаков. – Разведенная жена?
– Нет, почему же, замужем она еще не была… – преодолел неловкость Урманов.
– Ах, Пашка, каков стервец! – желчно выдохнул Русаков. – Как икону расписал: и общественница она, и уважаемый на заводе бригадир!
– Все это верно, Андрей Иванович…
– Чего ж ты сам не женился на такой хорошей?
– Не в моем вкусе, да и не пошла бы она за меня…
– Ну, а если по совести? – Русаков властно взял Сергея за плечо, повернул к себе.
– Если по совести, то говорят о ней разное. Не знаешь, кому верить…
– Не приготовили они нам крестины сразу же после свадьбы? – нервно фыркнул Русаков. Сергей неопределенно передернул плечами.
– Не в том суть, какой она была, Андрюша, – подала голос Полина Никитична, – лишь бы теперь стала хорошей женой нашему Игорю. Да и поздно виноватых искать, свадьба через три дня. О том надо думать, чтобы по-людски ее справить.
– Об этом не беспокойтесь, Полина Никитична. Павел уже снял банкетный зал в ресторане «Парус». Игорь дал деньги моему помощнику по снабжению, тот закажет стол…
– А наряды свадебные у них есть, кольца обручальные?
– О чем ты талдычишь, мать? Думаешь, вчера только они сговорились? сердито глянул на жену Русаков.
Подошли к машине.
– Номер для нас забронировал? – спросил Русаков.
– Гостиница есть, Андрей Иванович, только Павел велел к нему вас везти.
– Никаких Павлов! Едем в гостиницу! – распорядился Русаков, усаживаясь на заднем сиденье «Волги».
– Где они жить собираются? – после долгого молчания осмелилась спросить Полина Никитична.
– У Кармен есть комната в заводском семейном общежитии, – машинально ответил Урманов.
– У кого, у кого? – пробасил сидевший до этого нахохлившись Русаков.
– Она что, цыганка?
– Простите, я оговорился. Это ее так подружки прозвали, на самом деле она Ирина…
– Кажется, украинка.
– Поехали к Павлу, Андрюша, – попросила мужа адмиральша, – там сразу с невесткой познакомимся.
– Нет, мать, – жестко отрезал Русаков, – не мы к ним, они к нам должны прийти.
Сергей сидел рядом с шофером, стараясь не глядеть в зеркало заднего вида, в котором видна была неподвижно застывшая, словно восковая, голова адмирала, и думал о том, насколько сродни морю характер этого человека. В хорошем настроении он благодушен и ласков, как штилевой бриз, зато, когда гневался, многие опасались попадаться ему на глаза. Чего греха таить, бывал Русаков и несправедлив в такие минуты, правда, остыв, находил в себе мужество извиниться перед напрасно обиженным. Припомнилось Урманову, как однажды и он угодил в яростную русаковскую бетономешалку…
Было это в одном из дальних походов. Головным в отряде кораблей шел эсминец «Летучий», которым тогда командовал Сергей, а возглавлял переход начальник штаба соединения капитан первого ранга Русаков. По старой морской привычке, а может, и потому, что не очень доверял молодому командиру корабля, начштаба почти круглые сутки проводил на мостике, подремывая в принесенном из кают-компании кресле. Урманова злила эта назойливая опека: он не чувствовал себя хозяином корабля даже тогда, когда слышал за спиной сладкое похрапывание Русакова.
Начштаба ушел вниз, только когда корабли легли в дрейф в точке встречи с танкером-заправщиком, который еще не подошел.
– Я сосну чуток, – сказал Русаков. – Разбудите меня перед швартовкой к заправщику.
– Есть, – буркнул Сергей, обиженный тем, что даже элементарный маневр ему придется делать под пристальным взглядом вышестоящей «няньки».
Танкер появился на горизонте буквально через несколько минут после ухода начштаба с мостика. Погода была сносной: полная видимость, почти безветренно, лишь небольшая зыбь плавно раскачивала эсминец.
«Поди, еще и разоспаться как следует не успел, – подумал Сергей о начальнике штаба. – Чего его будить? Вот подадим сходню на заправщик, тогда и скажу: „Пожалуйте, товарищ капитан первого ранга!“»
Урманов перевел машинный телеграф на «малый ход», корабль вздрогнул и стал разворачиваться против ветра. Вскоре он догнал танкер, уравнял с ним ход и начал постепенно сближаться.
Сергей до сих пор не понимал, отчего допустил тогда досадный промах: то ли не вовремя дал реверс, то ли танкер неожиданно для него повернул, однако нос эсминца резко пошел в сторону танкера, со свистом лопнул надувной резиновый кранец, затрещали смятые леерные стойки.
Сергей не успел еще как следует осознать происшедшее, как сзади раздалось:
– Болван! Мальчишка! Тебе мусорной баржой командовать, а не боевым кораблем! Вон с мостика!
Русаков стоял в шерстяном свитере и войлочных тапочках на босу ногу, лицо его исказила гримаса ярости.
Урманов поплелся было вниз, обреченно опустив голову, но на полпути остановился и негромко, но твердо сказал:
– Занесите в вахтенный журнал, товарищ капитан первого ранга, что вы отстранили меня от командования.
Его слова произвели неожиданное действие. Русаков как-то сразу успокоился и недовольно пробурчал:
– Ладно, оставайтесь на месте. После расследования решим, что с вами делать.
Последствия навала оказались пустяковыми. Пока принимали с заправщика топливо, масло и воду, сборная команда умельцев из обоих экипажей выправила и приварила смятые стойки, подкрасила разлохмаченную плешь на борту танкера, капитан которого беззлобно отшутился:
– Если бы все меня так целовали, я бы морскому черту свечку поставил. Иной раз так долбанут, что за неделю не расхлебаешься.
Урманов воспрянул духом, но все-таки с трепетом душевным ждал последнего слова начштаба.
Тот пригласил его к себе во флагманскую каюту.
– За болвана ты меня извини, – нахмурив кустистые брови, сказал Русаков. – А за неисполнительность и неграмотное маневрирование объявляю вам, командир, строгий выговор.
Вообще Сергею всегда казалось, что Русаков относится к нему предвзято. Другой командир на его месте за такой пустяковый навал отделался бы замечанием.
…Резко взвизгнув тормозами, машина остановилась перед светофором. Сергей видел в зеркале, как дернулась адмиральская голова, и на лице появилась недовольная гримаса. Очень уж не терпел любой непорядок Андрей Иванович Русаков.
– Как дела на корабле? – спросил он после затянувшейся паузы.
– Я только три дня назад посылал донесение…
– Бумага все вытерпит. Ты мне по совести обо всем доложи. Завод сроки выдерживает?
– Как будто бы да. Хотя бывают и срывы. Снимают людей на другие заказы.
– Ты Пашку почаще за галстук бери, пусть ушами не хлопает.
– Ему не позавидуешь, крутится, как тигр в клетке, рычать рычит, а укусить никого не может.
– Зубки бережет. Но ты и сам не стесняйся – начальников рангом повыше тереби.
– Теребим, товарищ адмирал.
– С дисциплиной-то как? У заводской стенки соблазнов уйма.
– Народ в экипаже подобрался сознательный, паршивых овец немного.
– Игорь среди них?
– Ну что вы, товарищ адмирал, – смутился Сергей. – Парень он с характером, но не разгильдяй.
– Неужто ни разу не наказал?
– Не было серьезного повода.
– На отца оглядываешься? Как бы чего не вышло! На его художества глаза закрываешь!
– Ну чего ты опять раскипятился, Андрюша, – усовестила мужа Полина Никитична. – Совсем заклевал парня.
– Об него клюв сломаешь, – пробурчал напоследок адмирал и снова монументально застыл.
В гостинице Сергей проводил чету Русаковых до двери номера.
– Спасибо вам за встречу, Сережа, – ласково улыбнулась Полина Никитична.
– Эти дни действуй по своему плану, мешать тебе не буду, – сказал Русаков. – Увидишь Павла, передай, что жду его здесь.
«Ну берегись теперь ты, братец, снимут с тебя стружку по-родственному», – мысленно посочувствовал Павлу Ивановичу Сергей, радуясь, что сам-то легко отделался. Но тут же вспомнил о предстоящем сидении на свадебном торжестве и затосковал.
Вряд ли сумел бы Урманов объяснить толком, почему так огорчила его женитьба Игоря Русакова, однако такого скверного настроения не бывало у него, пожалуй, с той давней поры, когда узнал он о замужестве Татьяны Русаковой. В запутанном сонме его переживаний, и тогда и теперь, верх брала не личная обида, а предчувствие беды, грозящей не только ему самому… В случае с Татьяной предчувствия эти, пусть через много лет, сбылись, а у Игоря все может произойти гораздо быстрее…
Как тонущий за соломинку, цеплялся Сергей за последнюю надежду, что контр-адмирал Русаков по каким-то причинам не сможет приехать на свадьбу, тогда бы и он увильнул под мало-мальски удобным предлогом.
Но и эта зыбкая надежда испарилась… Хорошо еще, что Татьяна сейчас далеко, для полного контражура не хватало лишь ее присутствия…
Среда и четверг растворились в заводской суете, наступила пятница, взбудоражившая почти всю кают-компанию «Горделивого».
Лейтенант Русаков пригласил на свадьбу даже тех, кому никогда не симпатизировал.
Ясность по составу приглашенных внес командир, оставивший в казарме руководство боевой смены во главе со старпомом. Урманова ничуть не тронуло затаенное недовольство остающихся: «Зачем, мол, такие драконовские порядки, корабль еще не в строю, хватило бы и дежурной службы…» Командир был убежден, что настало время приучать людей к боевой корабельной организации.
К ресторану «Парус» Урманова, Валейшо и механика Дягилева подбросил на своей машине Павел Русаков. После ухода Васи Хлопова он не стал брать нового шофера, а сел за руль персональной «Волги» сам. Сейчас Павел вел себя так, словно именно он сосватал новобрачных: довольно похохатывал, то и дело поправлял торчащую из нагрудного карманчика пиджака большущую белую махровую гвоздику. Сергея подмывало подпортить ему настроение вопросом о результатах объяснения со старшим братом, но присутствие в машине замполита и механика связывало его.
– До самого шабаша возле «Паруса» будут дежурить автобус и машина, которую выделили Андрюхе. Я свою коломбину ставлю в гараж и возвращаюсь на трамвайчике, – говорил Павел, небрежно одной рукой пошевеливая руль. Кроме того, заказано пять такси по вызову. Думаю, колес на всех хватит…
– Слушай, Павел, а почему Иван Егорович не приехал? – задал ему вопрос Сергей.
– Прислал телеграмму, что нездоровится, – сказал Павел. – Нелегко ему теперь разъезжать, за семьдесят перевалило… Зато явился нежданно-негаданно гостенек!
– Это кто? – поинтересовался Сергей, чувствуя, как болезненно екнуло сердце.
– Бывший зятек Илюша Юркевич…
Не зря заныло ретивое… Все минувшие годы Урманову хотелось взглянуть на человека, которого предпочла Татьяна, без ревнивой предвзятости оценить щедрость его характера, остроту ума, интеллект, чтобы уяснить наконец причины своего поражения. Сергею казалось, что он сумеет быть беспристрастным вопреки древней мудрости, которая гласит: «Забудь о справедливости, когда сравниваешь себя с соперником». Теперь представлялся такой случай, но судьба-индейка распорядилась по-своему, сделав их как бы сотоварищами по несчастью, и Сергею было неловко от мысли, что Юркевич может заподозрить злорадство с его стороны.
– Кто его пригласил на свадьбу?
