Текст книги "Визитная карточка флота"
Автор книги: Александр Плотников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Глава 4
Возвратясь на судно, Татьяна узнала, что погрузка на обратный рейс до Ленинграда будет в японском порту Хакодате. Морская судьба перелистывала новую экзотическую страницу не ей одной, а всему экипажу «Новокуйбышевска». В Японии бывал пока один старпом Алмазов, и то во времена своей курсантской юности.
На Сангарский пролив вышли из Находки с небольшим попутным грузом по хорошей погоде. В Японском море погуливала легкая зыбь, почти неощутимая даже для полупорожнего судна.
Героем послеобеденной «травли» стал хозяин кают-компании – старпом. Пощипывая недавно отпущенную рыжеватую шотландскую бородку, вспоминал он первые послевоенные годы:
– В сорок восьмом поступил я в ТОВВМУ – Тихоокеанское высшее военно-морское училище. Тогда оно не носило еще имени адмирала Макарова, как сейчас. Отмаялся первый курс без двоек, а летом спустили нас в трюм учебного судна «Тобол», бывшего японского сухогруза «Окай-мару», отправили в штурманский поход до Чукотки. Помню, сразу после залива Петра Великого отломился нам штормяга баллов до восьми, многим тогда захотелось на бережок, домой к маме… Когда нас измочалило на швабры, прошел слух, что срочно возвращаемся во Владик, то бишь во Владивосток. Так оно и вышло на самом деле, завернули нас почти от самого пролива Лаперуза. Радости было полный трюм!.. В Золотом Роге нас выгрузили с опостылевшего «Тобола» и развели поотделенно на фрегаты, которые нам во время войны передали американцы по ленд-лизу, то есть взаймы до победы над супостатами. Мое отделение попало на восьмерку. Дали нам кубрик, который по сравнению с тоболовскими шхерами показался нам райским уголком. Надо пояснить, что прокатные кораблики эти почти год простояли в заводе, их подновляли и вылизывали, чтобы вернуть прежним хозяевам. Все буквально восстановили, даже «поправки на дураков» – всякие там пояснительные таблички сделали снова на английском. В один прекрасный день наш отряд двинулся в Страну восходящего солнца. С погодой повезло, как нам сейчас, море уморилось и взяло передышку. За полтора суток дошлепали к Сангарскому проливу. Перед входом в него нас встретили американские эсминцы, и дальше мы пошли с почетным эскортом. Прошли вдоль северо-восточного побережья острова Хонсю, затем через пролив Кии вошли в Токийский залив, встали на рейде Иокогамы. Теперь, говорят, Токио уже соединился с Иокогамой, а тогда до столицы было приличное расстояние. Мне повезло, я попал в автобусную экскурсию по Токио. Не очень-то узнаешь большущий город из окошка автобуса. Правда, несколько раз останавливались, выходили посмотреть. В памяти застрял лишь императорский дворец за высокой каменной стеной, да какие-то храмы, не то синтоистские, не то буддистские… На улицах было полно американских солдат и матросов. Со страшной скоростью гоняли они на своих «джипах», один едва не врезался в наш автобус. Да еще помню хрупких японских женщин в цветных кимоно с широкими кушаками, они семенили маленькими ножками и двигались совсем неслышно, как тени…
– Какая уймища впечатлений! – с ехидцей воскликнул Юра Ковалев.
– Ну а как американские специалисты принимали ваши корабли? поинтересовался Ян Томп.
– О, этого я никогда не забуду! – оживился Алмазов. – Двое суток мы авралили с утра до ночи, так что чистоту можно было носовым платком проверять. Сами оделись с иголочки. А они пришли в повседневных рубашках с расстегнутыми воротничками. Два офицера и несколько старшин. Галопом пробежали корабельные помещения. Старшины включали механизмы, и, едва те начинали работать, офицер кивал, говорил: «О'кэй!» – и тут же отправлялся дальше. За полдня закруглили приемку. Подписали все бумаги, потом нас построили по левому, их – по правому борту, торжественно спустили советский флаг и подняли американский. Вот и вся игра!
Как же было обидно, когда мы узнали, что все наши первые фрегаты они вывели на буксирах в океан и там затопили на глубоком месте. Стоило тратить силы и средства на их ремонт!
– Продемонстрировали свое экономическое могущество, – сказал помполит.
– История эта получила неожиданное продолжение, – снова заговорил старпом. – Вторую партию кораблей уже не стали готовить так тщательно: какой резон наряжать будущих утопленников? А когда привели их на сдачу, тут наши союзники вновь показали характер: стали проверять все скрупулезно, до последнего винтика. Приходилось по ходу дела устранять неполадки. Простояли на рейде почти целый месяц, но один из кораблей американцы так и не приняли, пришлось вести его обратно. Вот такие пироги!
– Они до сих пор ведут себя в Японии как хозяева, – сказал Воротынцев. – Понастроили там баз, полигонов, в японские порты заходят их военные корабли, даже атомные подводные лодки.
– Японцы тоже хороши! – усмехнулся Ян Томп. – Записали в конституции, что никогда не будут воевать, а сами вскоре организовали «Силы самообороны», которые с каждым годом растут. Одних кораблей почти полтысячи. Вы, наверное, слышали, это было в нашей печати, два года назад японское правительство наградило посмертно почти два миллиона солдат и офицеров, погибших во второй мировой войне. И сейчас их бизнесмены делают барыши на крови вьетнамского народа…
– Позвольте напомнить японскую пословицу: когда идешь в гости, не настраивайся ругать хозяев! – весело выкрикнул Юра Ковалев.
– Надо учесть, что в Японии сейчас не 1967 год, а 42-й год Сева, что означает 42-й год правления императора Хирохито, – сказал напоследок помполит Воротынцев.
Ближе к вечеру, надев теплую меховую куртку, Татьяна выбралась на мостик. Далеко за кормой «Новокуйбышевска» погружалось в воду тусклое лимонное солнце, а с левого борта открывался небольшой холмистый островок с заснеженными макушками холмов.
– Остров Кодзима – брандвахта Сангарского пролива, – пояснил Татьяне капитан Сорокин. – Скоро откроется мыс Сираками на полуострове Миура, а там до Хакодате рукой подать…
Он говорил так, словно шел хорошо знакомым путем с привычными глазу ориентирами, но Татьяна знала, что Сорокин тоже не бывал в Японии. Она только подивилась капитанской интуиции.
– А вот кто-то торопится нам навстречу! – воскликнул тот, взглянув на экран локатора. – Быстро жмет, похоже – военный корабль…
Чуть погодя Татьяна увидела в бинокль белесый бурун и темноватый силуэт с тонкими соломинками мачт. Силуэт вырастал на глазах, превращался в приземистый корабль с чуть задранным кверху носом. А потом она различила коробчатые щиты с пушками, которые нацеливались в сторону «Новокуйбышевска».
– Тренируют орудийные расчеты, – нахмурился Сорокин. – По нам наводят, стервецы.
Корабль проскочил мимо, на мачте разглядела Татьяна белый флаг с красным кругом, от которого расходились широкие лучи. Даже разобрала цифры номера на борту – 131.
– Японский сторожевик, – сказал Сорокин. – Из тех самых «Сил самообороны», о которых говорил Томп.
– В этом регионе Индокитай, народы его борются за свое освобождение, а мы по-братски им помогаем. Потому и стращают нас пушками.
– Американцы бомбят Вьетнам из Таиланда и с Окинавы, – сказал Воротынцев. – Но это им безнаказанно не проходит. Вьетнамцы сбили уже больше полутора тысяч их самолетов. В последней сводке передали, что над Ханоем сбит беспилотный разведчик на большущей высоте…
Впереди показался высокий обрывистый берег северного острова Японии Хоккайдо. Но из пролива потянуло колючим холодным ветром, и Татьяна ушла вниз.
Уже в лазаретном отсеке она слышала, как стопорили машины, принимая на борт японского лоцмана; часа через два торжественно загрохотала якорная цепь – встали на карантинном рейде порта Хакодате.
Утром следующего дня к «Новокуйбышевску» подошел изящный белый катерок с карантинными и таможенными чиновниками. Необходимые формальности закончились быстро. Японский врач спросил Татьяну, нет ли на борту больных. Ее отрицательный ответ вполне его удовлетворил. Прибыли два пестро раскрашенных портовых буксира и повели судно к причалу.
Соседом «Новокуйбышевска» оказалось обшарпанное, с ржавыми потеками на грязно-сером корпусе китайское судно. На корме его под цепочкой иероглифов едва проступало название «Синьцзян» и порт приписки Далянь.
– Это же бывший Дальний! – прочитав латинские буквы, воскликнул Ян Томп. – А Порт-Артур теперь называется Люйшунь.
– Разве Япония имеет торговые отношения с КНР? – удивленно спросила Татьяна.
– Формально нет, а фактически да, – ответил Томп. – Еще несколько лет назад заключено полуправительственное торговое соглашение «Ляо Такосаки» – по именам глав делегаций обеих стран. С тех пор как пошли на прямой разрыв с нами, китайцы готовы торговать с кем угодно. Я не удивлюсь, если они заключат какой-нибудь договор с Америкой, которую совсем недавно называли «кровавой гидрой империализма». Зато теперь хунвейбины рубят «собачьи головы» всем, кого заподозрят в симпатиях к Советскому Союзу.
– До моего сознания это никак не доходит, – покачала головой Татьяна. – Наш Андрей – он воевал с японцами в сорок пятом – рассказывал, как радостно их встречали тогда китайцы, целовали как родных… Потом Андрей участвовал в передаче китайскому флоту трофейных японских кораблей. А сколько понастроено всего в Китае руками советских специалистов!
На палубе «Синьцзяна» было пусто. Если иногда появлялись люди, то долго не задерживались: испуганно глянув на стоящее рядом советское судно, торопливо скрывались внизу. Обмотавшись вокруг древка, сиротливо висел красный флаг. Татьяне припомнилось, как «Новокуйбышевск» проходил Тайваньским проливом и как шарахались от него китайские рыбацкие джонки.
Между тем к борту советского судна подогнали большущий портальный кран, на причале возле него и на палубе появились докеры, все в аккуратных синих бушлатах и серых шапках. Распределившись по рабочим местам, без лишней суеты и криков начали разгрузку, повинуясь свистку тальмана.
– Находкинских грузчиков надо прислать сюда на стажировку, – сказал Рудяков, которому понравилась такая организация труда.
А группа новокуйбышевцев, в которой были и Ян Томп с Татьяной, отправилась в город. Они уже знали, что в Хакодате триста тысяч жителей, он один из крупных городов префектуры Хоккайдо, центром ее является Саппоро, расположенный у подножия гор в долине Исикари.
Пока шли по территории порта, Татьяна размышляла о том, что портовые сооружения носят интернациональный характер. В любой стране тот же лес кранов, те же пакгаузы, транспортерные эстакады, железнодорожные пути. Разница только в архитектуре строений да в марках тепловозов и автомобилей. Настоящая заграница начинается лишь за воротами порта.
Предъявив паспорта дежурным полицейским, вышли через проходную на городскую улицу и сразу же попали в торговый центр.
Дома здесь стояли впритык один к одному, зияя дырами узких подворотен. Пестрило в глазах от чередования белых вывесок с черными иероглифами и, наоборот, – темных с белыми значками. Изредка под японской стояла английская надпись – очевидно, на лавках для иностранцев. По обочинам прохаживались уличные торговцы с лотками на лямке через плечо, совсем как в Сингапуре, только вместо помятых штанов и грязных рубах малайцев и китайцев японские лотошники были одеты в пальто хорошего покроя и меховые шапки, что придавало им прямо-таки интеллигентный вид. Да и не лезли они нахально к прохожим с криками и жестикуляцией, просто взмахивали приглашающе рукой, негромко называя свой товар.
Татьяна придирчиво разглядывала одежду японских женщин, простую и по преимуществу европейскую, лишь иногда из-под обычного пальто ниспадал до самых ступней подол кимоно.
Ближе к центру улицы были запружены сплошным потоком автомобилей. Жутко было видеть в этом скопище железных тараканов юрких велосипедистов, которые умудрялись ехать, не попадая под колеса.
В парке умилила Татьяну раскидистая сосна. Такая же, как в Подмосковье, только, может быть, слишком свежая и зеленая для начала апреля; рядом с ней притулилась маленькая нежная елочка. Пахнуло Родиной, и тревожно-сладко защемило сердце, сразу захотелось домой…
Вечером в кают-компании «Новокуйбышевска», Татьяну познакомили с переводчиком, господином Оно, веселым человеком средних лет, который, улыбаясь, обнажал два ряда золотых зубов. На нем был добротный шерстяной костюм.
– Финский? – полюбопытствовал Рудяков.
– О нет! Я патриот своего отечества, а у нас сейчас политика «бай джапаниз» – покупай японское.
– Мы тоже предпочитаем отечественное, если оно не хуже заграничного, – сказал Рудяков.
– Япония, как птица Феникс, поднялась из пепла Хиросимы и Нагасаки, без улыбки, напыщенно, произнес господин Оно. – Поднялась и стала вровень с великими державами! Кто в огромном мире теперь не знает маленькую Японию? Мы вновь завоевали и возвратили свои вековые традиции. Недавно, 11 февраля, мы снова отмечали наш самый великий праздник «Кигэнсэцу» – День основания японской империи. В этот день, еще за 660 лет до нашей эры, на престол взошел первый император Дзимутэнно. Представьте себе, это было на 660 лет раньше рождения вашего Христа!
– Мы атеисты, господин Оно, – подал голос помполит Воротынцев.
– На словах, может быть, но в душе у каждого человека есть свой бог.
– Скажите, господин Оно, вы были на войне? – спросил Юра Ковалев.
– Нет, и очень сожалею об этом. Высший долг гражданина – пролить кровь за отечество.
– Сколько вы получаете, господин Оно? – поинтересовался Ян Томп.
– Ровно столько, чтобы быть благодарным императору и моему правительству, – вскинул голову переводчик, потом встал, шумно отодвинув кресло, и поклонился: – Спасибо за угощение, господа, меня ждут дела.
После его ухода в кают-компании наступила неловкая пауза.
– Во, самурай недобитый! – первым разрядил ее Юра Ковалев. – Где вы его только откопали, Марк Борисович?
– Я не археолог, – сердито буркнул Рудяков.
– К сожалению, он в Японии не единственный, – сказал помполит.
– А о каком это празднике он поминал? – спросила Татьяна у Воротынцева. Тот неопределенно пожал плечами.
– Это самый шовинистический праздник, – ответил за него Ян Томп. Когда-то в этот день богатую молодежь посвящали в самураи. После разгрома Японии, в сорок пятом году, он был запрещен, а теперь правящая верхушка добилась его восстановления…
За все время стоянки господин Оно больше не появился в кают-компании, хотя по правилам вежливости его приглашали неоднократно.
Разгрузив судно, японцы без промедления начали погрузку. Громоздкие ящики, обклеенные ярлыками «No throw!» – «не бросать!», «No overturn!» «не кантовать», докеры принимали осторожно, ни разу не стукнув, тщательно раскрепляли в трюмах для дальнего пути.
Через восемь суток «Новокуйбышевск» покинул Хакодате. На выходе из бухты разминулись с огромным железнодорожным паромом, на палубе которого в четыре ряда стояли пассажирские и товарные вагоны.
– Между Хакодате и портом Аомори на Хонсю действует паромная переправа, – пояснил Татьяне капитан, – как у нас между Керчью и Таманью.
– Точнее, между станциями Крым и Кавказ, – с улыбкой поправила его Татьяна.
– И еще между Баку и Красноводском, – подхватил Алмазов.
– Только здесь отживающая линия, – блеснул своей осведомленностью Воротынцев. – Японцы собираются проложить тоннель под Сангарским проливом и уже объявили конкурс на лучший проект.
Капитан смотрел в бинокль на медленно поворачивающее в гавань широкое неуклюжее судно, словно хотел разглядеть на его мостике знакомых, потом повернулся к Татьяне.
– Вы слышали когда-нибудь, доктор, о тайфуне «Кровавая Мэри»? Английское слово «кровавая» по-русски звучит нецензурно, но получается очень точный эпитет… Так вот, эта свирепая шлюха пронеслась над Японией осенью пятьдесят четвертого года, потопила больше полутора тысяч судов и шхун, унесла пять тысяч человеческих жизней. На одном только таком же пароме «Тойя-мару», в этих самых местах, людей погибло больше, чем на несчастном «Титанике».
– Я видела картину «Гибель „Титаника“», ужасное зрелище!
– Здесь было пострашнее… Паром вез очень много женщин с маленькими детьми. Никто из них не уцелел…
– А почему тайфуны называют женскими именами? Получается какая-то абракадабра: тайфун – мужского рода, а имя ему дают женское!
– Наверно, этот обычай придумал женоненавистник, – усмехнулся Сорокин.
В каюте Татьяны осталась на память о Японии искусно выполненная из цветного шелка картинка: женщина в национальной одежде на фоне причудливой, с многоярусной крышей, пагоды. Но, когда Татьяна смотрела на нее, ей почему-то чудился тонущий паром, на палубе которого мечутся в смертельном страхе женщины и дети…
Глава 5
Ночью задул северо-восточный ветер – норд-ост, или мордотык, как издавна прозвали его рыбаки. Медленно, но верно он раскачал стальную громаду крейсера.
Урманов проснулся оттого, что его чувствительно хряснуло головой о переборку. Быстро оделся и поспешил на мостик.
Командирскую вахту нес старший помощник Саркисов.
– Крепчает? – спросил его Урманов.
– Да нет, дует устойчиво, двенадцать метров в секунду.
– Значит, надолго, – резюмировал командир. – Первая же стрельба и в сложных условиях.
– Может, отменят?
– Вряд ли, проливы нам заказаны на послезавтра.
– Будет серьезная проверочка, особенно для молодых. Впереди у нас много штормов, – усмехнулся Саркисов.
– Утром распорядись, Иван Аркадьевич, чтобы физзарядку на верхней палубе не проводили. Ненароком сыграет кто-нибудь за борт.
– Понятно, – коротко ответил старпом.
На мостик поднялся Валейшо.
– А вам чего не спится, Федор Семенович? – спросил Урманов.
– По той же самой причине, что и вам, Сергей Прокофьевич, – пригасив зевок, ответил замполит. – Стрелять будем? – осведомился он.
– Наверняка, – сказал командир.
– Стартовая батарея Русакова?
– Она.
– А может, все-таки дадим старт второй батарее? Исмагилов поопытнее и спокойнее. Нет у Русакова уверенности…
– Откуда же она у него возьмется, если мы ему стрелять давать не будем?
– Еще настреляется. А если завалит первую стрельбу – нехороший резонанс будет на эскадре.
– Завалит не адмирал, а лейтенант Русаков. Обычный лейтенант, делающий первые шаги.
– Все-таки вы неважный психолог, командир.
– Психология больше по вашей части, заместитель. Словом, сделаем так: по полному циклу будут работать обе батареи. Если усомнимся в Русакове, пуск произведет Исмагилов. Такое решение вас устраивает?
– Вполне.
– Тогда можете спать спокойно.
– Какой уж теперь сон, – вздохнул Валейшо.
Утром в кают-компании вестовые подняли выдвижные бортики столов, чтобы посуда не скатилась на палубу. Однако никакой тревоги не чувствовалось, как всегда оживленной была утренняя беседа, или, как ее называют по-флотски, «треп-разминка».
– В январе ходили мы с главкомом на визит в Эфиопию, – завладел вниманием веселый посредник. – В порту Массава стали вторым корпусом за англичанами. У соседнего причала – американцы с французами. Бухта там открытая, акулы запросто гуляют по ней туда-сюда, бороздят воду кривыми плавниками. А посреди акульей стаи крутится малюсенькая лодчонка, в ней полуголый эфиоп. Думаете, чем занимается? Промышляет со дна консервные банки, бутылки, всякий другой хлам. Сиганет в воду, и тут же над ним ширк один плавник, ширк другой! Американцы пари заключают: сожрут его эти твари или нет, а мы просто переживаем за человека. Дух захватывает от всего этого цирка. Ан нет! Выныривает эфиоп как ни в чем не бывало. Или по худобе своей шибко неаппетитен, или стал уже у них своим.
– А зачем эфиоп хлам со дна убирал? Работал в санитарной инспекции? поинтересовался старший лейтенант Исмагилов, черноголовый скуластый крепыш.
– Ну даешь, старлей! – искренне рассмеялся посредник. – Человек за кусок хлеба жизнью рискует. Делает из банок и бутылок посуду, потом везет в деревню – менять на продукты. Нищета у них жуткая. Довел народ до ручки император Хайле Селасие Первый. Кстати, видел я его, маленький, головастый, взгляд злющий-презлющий, будто у него желчь разлилась. Самый настоящий осколок средневековья.
– Вы несправедливы к нему, товарищ капитан третьего ранга, – подал голос Павел Русаков. – Он возглавлял борьбу за независимость, когда на Абиссинию напали итальянские фашисты.
– Воюют короли, а умирают солдаты! – воскликнул посредник. – Это простой народ боролся за свободу, а потом сели ему на хребет местные феодалы.
– Вы по какому случаю ходили в Эфиопию? – снова спросил Исмагилов.
– Газеты надо читать, юноша! На празднование Дня военно-морского флота. В Массаву пришли четыре эсминца: наш, американский, французский и английский, да несколько суданских катеров. Проведен был торжественный выпуск офицеров из военно-морского училища, в котором преподают шведы, потом начался парад. Сначала прошли части эфиопской армии, затем сводная колонна гостей. Лучше всех чеканила шаг, конечно, рота с нашего корабля. Матросы подобрались молодец к молодцу, ногу ставят – земля гудит. Красота! Даже педантичные британцы и те отметили все: и нашу швартовку, и состояние корабля, и выправку парадного расчета. «С русскими приятно шагать в одном строю», – заметил их старший морской начальник.
После завтрака старпом Саркисов провел тренировку вахтенных офицеров.
– Мина с левого борта! – дал вводную он, когда подошла очередь лейтенанта Русакова.
Тот глянул в указанном направлении, увидел черную рогатую корягу, которая и впрямь напоминала плавающую мину. Коряга вскидывалась на волне совсем близко от крейсера.
– Право на борт! – срывающимся голосом выкрикнул он, рванув на себя рукоятки машинного телеграфа, стрелки которого остановились на риске «стоп машина».
Корабль резко накренился, описывая циркуляцию, затем замедлил движение, кладя поклоны на обе стороны. А коряга, ударившись о борт в районе кормового среза, скрылась под кормой.
– Можете петь «Варяга»! – насмешливо поглядел на лейтенанта старший помощник. – Корму нам отхватило по самую стартовую батарею. Кто же в таких случаях ворочает на ветер? Ведь у нас парусность во много раз больше, чем у мины. Да еще застопорили машины, вместо того чтобы дать самый полный. Ведь на большом ходу отжимная волна напрочь отбросит мину, даже если она окажется возле борта. Всем понятна ошибка Русакова? – помедлив, спросил он остальных.
Игорь стоял, опустив голову, багровые пятна выступили у него на щеках и на лбу. Он всегда так предательски краснел, даже шея у него становилась пунцовой.
– Ну ничего, лейтенант, – заметив его смятение, добродушно тронул его за рукав Саркисов. – Первая вводная колом, вторая соколом…
Урманов, стоявший чуть в стороне, был свидетелем инцидента. «Может, и впрямь прав замполит, рановато ему еще доверять стрельбу? – размышлял он. – Первый старт – боевой почин корабля».
Во время обеда по корабельной трансляции выступил мичман Кудинов. Он заверил экипаж, что ракетчики не подведут и поразят цель на предельной дистанции.
«Может, все-таки дать старт первой батарее? – мучился сомнениями командир. – Там опытные специалисты: Кудинов, Шверин… Они подстрахуют Русакова в случае чего…»
После Кудинова обзор комсомольских новостей сделал главный старшина Василий Хлопов. Комсомольский «бог», как его шутливо-уважительно звали на крейсере, рассказал, что операторы боевого информационного центра взяли обязательство, получив исходные данные, выдать ракетчикам координаты цели тютелька в тютельку, а личный состав агрегатных – обеспечить четкую работу механизмов ракетного комплекса.
«Не зря я его переманил на корабль, – мысленно улыбнулся Урманов. Толковый парень, а мог бы загубить себя на извозчичьей работе».
Забавной была первая встреча Павла Русакова с Хлоповым на палубе «Горделивого».
– Здравствуйте, Павел Иванович… виноват, здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга! – вскинул руку к виску Хлопов.
– С дезертирами не знаюсь, – буркнул Русаков.
– Какой же я дезертир? – улыбнулся комсорг. – Дезертиры те, которые с войны бегут, а я, наоборот, на войну убег!
– Ну ладно, как живешь-то? – не выдержал характера Русаков.
– Нормально, Павел Иванович. К морю мне не привыкать, четыре года на подводной лодке оттрубил. А здесь по сравнению с лодкой – благодать. Каюта на двоих с умывальником. Иллюминатор открыл – свежего воздуха взахлеб. На мостике – солнышко припекает, ветерок освежает.
– Ты меня и на «Волге» с ветерком возил. Помнишь небось, сколько раз я тебя от инспекторского гнева спасал?
– Ветерок ветерку рознь, Павел Иванович. Мне больше морской по душе, соленый, запашистый!
Радиограмма с берега все не поступала. Видимо, там решали: быть или не быть зачетной стрельбе. Ближе к вечеру погода приутихла, но по морю продолжали гулять, потряхивая сивыми гривами, крутые пятибалльные волны.
Урманов выкурил с досады почти целую пачку сигарет, когда из рубки доставили на мостик голубоватый бланк.
«Морское и воздушное обеспечение разворачивается. Время „Ч“ 22.00», – прочитал он и мигом повеселел.
– Внимание экипажа, – сказал он в микрофон, как только отгремели колокола громкого боя. – Говорит командир. Получено разрешение на выполнение учебно-боевой задачи. Погода штормовая, качка, рыскание, условия сложные, тем более успех зависит от каждого из нас. От уверенных действий матросов на боевых постах, офицеров на командных пунктах, от меня – вашего командира, от слаженности наших общих действий…
Урманов говорил спокойным тоном, негромко, понимая, что в данном случае командный голос не нужен, без того его слушает каждый. Недаром рядом со словами выдающегося русского адмирала и патриота Степана Осиповича Макарова: «Помни войну!» – во флотские «святцы» вписаны слова советского флотоводца Николая Герасимовича Кузнецова: «Главная должность на флоте – командир!»
– …Прошу всех быть предельно собранными, вспомнить все то, чему мы долгие месяцы учились на тренировках, быть готовыми подстраховать друг друга…
Во всех корабельных помещениях стояла чуткая тишина, нарушаемая лишь шумом работающих механизмов.
Тихо было и на первой стартовой батарее. Русаков слушал командирское обращение, понимая, что прежде всего слова командира адресуются к тем, кому доведется поставить последнюю точку – метким стартом завершить усилия всего экипажа. Лейтенант покосился на спокойно сидящего в кресле возле пульта мичмана Кудинова, перевел взгляд на худощавого и собранного, похожего в своем шлемофоне на космонавта старшину Шкерина, мысленно спрашивая весь расчет: «Справимся, хлопцы? Не подведем?»
– …Нам сегодня предстоит открыть боевой счет ракетного крейсера «Горделивый». Командование корабля уверено в вашей выучке и надеется, что вы не посрамите свое гордое имя! – закончил Урманов.
Щелкнул выключатель трансляции, минуту спустя она снова ожила, и старпом отдал команду:
– Начать предварительную подготовку!
Со стороны берега появился золотистый в лучах закатного солнца крохотный крестик самолета. Он пролетел чуть в стороне от крейсера, качнул крыльями, приветствуя корабль.
– Морской дальний разведчик! – доложили сигнальщики старшины Хлопова. Урманов и сам хорошо распознал силуэт.
– Командир! – вдруг заговорила ультракоротковолновая радиостанция. Вас обеспечивает старший лейтенант Леонид Крючков. Помните теплоход «Петр Великий»? Привет вам от Аллы!
Вот где довелось встретиться снова! Сергей невольно улыбнулся, глядя вслед исчезающему в голубой дали самолету. За нарушение правил радиосвязи старшему лейтенанту Лене может нагореть. «Надо попросить посредников вступиться за парня на разборе в штабе соединения», – подумал Урманов.
Одна за другой боевые части и службы обеспечения докладывали о готовности к бою. Поступил доклад и от первой стартовой батареи. В голосе лейтенанта Русакова командир снова уловил нетвердые нотки. «Нет, все-таки он не уверен в себе…» – мысленно отметил Урманов. С борта самолета-разведчика уже поступили координаты цели, самоходной мишени, управляемой по радио. Урманов знал, что в ее авторулевое устройство заранее введена сложная программа маневрирования.
– Легли на боевой курс!
На пульте перед командиром загорелись желтые транспаранты «Товсь», означавшие готовность обеих стартовых батарей к пуску. Проверка борта ракет закончена, все исходные данные введены.
«Кому же из них стрелять?» – в последний раз мучительно задумался Урманов и дал команду:
– Вторая батарея, ключ на старт!
Помедлил немного, глядя на разноцветный калейдоскоп транспарантов, остановил взгляд на кроваво-красной кнопке «Пуск», затем решительно утопил ее большим пальцем до отказа.
Крейсер вздрогнул, осел на корму как конь, остановленный на полном скаку; с пронзительным ревом, проникающим в каждый его закуток, вышла из контейнера освобожденная ракета. Ее огненно-дымный хвост мелькнул мимо задраенных окон ходовой рубки, превратясь в пляшущее оранжевое пятно, ушел за горизонт.
– Ракета вышла, контейнер исправен! – доложил на главный командный пункт старший лейтенант Исмагилов. И столько неподдельной радости было в его голосе, что все слышавшие доклад невольно улыбнулись.
Не улыбался только расчет первой стартовой батареи. Ее командир лейтенант Русаков сидел, бессмысленно уставившись на обесточенный, онемевший пульт, в груди у него было холодно и пусто, словно вынули из нее душу…
Урманов, ломая спички, торопливо прикурил сигарету, стал жадно затягиваться горячим дымом, смотря на боязливо вздрагивающую волосинку стрелку секундомера. Ракета уже где-то на полпути. Только бы дошла, не сорвалась с траектории! Слишком много получается этих «только бы»…
Прямо от первой прикурил другую сигарету. Стрелка секундомера приблизилась к роковой отметке. И тут откуда-то издалека, будто из другого мира, донесся хрипловатый выкрик:
– Вижу прямое попадание! Цель поражена!
«Спасибо, старший лейтенант Леня», – мысленно поблагодарил летчика Урманов. Счастливым взглядом окинул всех, находящихся на ГКП, не торопясь выключил трансляцию.
– Мишень поражена. Поздравляю экипаж с победой! – торжественно, не скрывая радости, объявил он.
После обработки всех стартовых документов в кают-компании происходил предварительный разбор зачетной стрельбы. Свои соображения доложили старшие групп наблюдателей, затем слово взяли посредники.
– Мне кажется рискованным, – сказал один из них, – что на первой же стрельбе командир применил элемент внезапности. По заданию должна была стрелять первая батарея, а он дал старт второй. Это могло привести к срыву задачи…
– Командир имеет право на риск! – перебил его другой посредник. Надо учить тому, что необходимо на войне!
– Это правильно, не спорю, но усложнять обстановку следует постепенно. На первый раз вполне хватило бы шторма.
Лейтенант Русаков слушал эти препирательства, не поднимая глаз, забившись в дальний угол кают-компании. «Почему он дал старт второй батарее? Ведь мой расчет гораздо опытнее исмагиловского. Выходит, он выразил недоверие лично мне. Но почему?»
