Текст книги "Визитная карточка флота"
Автор книги: Александр Плотников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Глава 12
По радио сообщали, что израильские танковые колонны, прорвав оборону египтян, вышли в некоторых местах к берегам Суэцкого канала, а также захватили сирийские Голанские высоты. Арабские страны определенно терпели поражение. Удивляло, что в сводках ни слова не говорилось о войне на море, хотя Египет имел внушительный военно-морской флот: корабли артиллерийской поддержки, подводные лодки, ракетные катера.
– Подойдут они и шандарахнут по Тель-Авиву! Израильтянам придется тянуть руки к небу! – вещал Юра Ковалев.
На мировой арене явно обозначились главные политические силы, влияющие на ближневосточный конфликт: Соединенные Штаты Америки подспудно поощряли агрессора, Советский Союз выступил на стороне пострадавших арабов. Требования нашей страны были предельно ясными: прекратить агрессию и немедленно остановить кровопролитие.
Сомалийское правительство заявило, что окажет помощь Египту, вело переговоры с соседней Эфиопией о пролете самолетов над ее территорией, но дипломаты никак не могли столковаться, боевая эскадрилья сомалийцев продолжала сидеть на взлетной полосе аэропорта Харгейса.
На рейде Берберы стало тесным-тесно от судов. Правда, некоторые из них начали сниматься и уходить вокруг Африки. Первыми это сделали англичане.
«Новокуйбышевск» тоже получил распоряжение пароходства следовать вокруг мыса Доброй Надежды, задерживала только бункеровка. Сомалийский танкер, опроставшись, ушел в Могадишо и что-то не возвращался.
Британцы, те быстро сообразили, пригнали собственный заправщик из иранского порта Бендер-Аббаса в Персидском заливе. Капитан Сорокин с завистью смотрел, как споро наливал специализированный бункеровщик опустевшие емкости английских судов. Советских танкеров, к сожалению, поблизости не было.
Наконец сомалиец пришвартовался к борту «Новокуйбышевска», умудрившись в тихую погоду сделать вмятину и содрать пласт краски с неподвижно стоявшего советского судна. Сорокин не стал конфликтовать по этому поводу, надеясь поскорее заправиться и улепетнуть с надоевшего рейда.
Татьяна в город не ходила, ее мучила обожженная солнцем спина результат похода за ракушками. Ян Томп быстрее оправился от последствий африканского загара, успел побывать в Бербере и со смехом рассказывал о «военном положении» в порту:
– Сидит в проходной аскер, или сардар, или как его там называют, в обнимку с автоматом и задает храпака на всю округу! Такого караульщика самого можно скрутить как барана…
Он с грустью говорил о зловонной нищете бедняцких окраин города, о кое-как слепленных из хлама лачугах, возле которых копаются в отбросах золотушные ребятишки…
* * *
В ночь с девятого на десятое июня «Новокуйбышевск» поднял якорь, включил ходовые огни и тихо, без гудков, покинул рейд Берберы. Город, обозначенный редкими желтыми огоньками, быстро растаял за кормой. Лоцмана на мостике рядом с капитаном Сорокиным не было, но с левого борта подмигивал зеленый глазок сомалийского военного катера.
Почетный эскорт вызвал веселые реплики в ходовой рубке «Новокуйбышевска».
– Как бы он не перестарался да не вжарил по нам из своего главного калибра, – сказал Алмазов.
– Его главным калибром только дырки в сыре делать! – поддержал его Рудяков.
– Поди, еще деньгу потребуют за охрану, – недовольно проворчал капитан. – Хватит того, что бункеровка влетела в копеечку.
– В чужой епархии своих порядков не наводят, Семен Ильич! – подначил старпом.
– Похоже, что Суэц надолго закрылся, – вздохнул секонд. – Придется теперь корабликам торить старую Васьки Дагамова дорожку.
– Когда-то с прорытием Суэцкого канала закончилась эпоха парусного флота, – сказал капитан. – Ушло романтическое время барков и клиперов, возивших в Европу чай из далекой Индии… Одни только их названия берут за душу: «Катти Сарк» – юная ведьма в короткой рубашке, «Сибатерфляй» морская бабочка, «Скайвелло» – небесная ласточка. Теперь суда чаще скучными именами называют…
– Я купил в Хакодате стереокартинку с «Катти Сарк», – вставил словечко Алмазов. – Красивая, я вам скажу, штучка!
Утром, еще до завтрака, подвахтенных пригласили в столовую экипажа на митинг.
«Что там еще стряслось?» – озабоченно думала Татьяна, торопливо приводя себя в порядок перед зеркалом. Бежать на люди растрепой не хотелось. Потому она задержалась и явилась, когда все уже были в сборе.
Митинг открыл председатель Александр Александрович Сидорин.
– Внимание, товарищи! – стукнул он ладонью по импровизированной трибуне. – Сегодня наше правительство разорвало дипломатические отношения с Израилем, который наперекор всему миру продолжает разбойничью войну. Он бы не посмел вести себя так нагло, если бы его не вооружали и не поддерживали американские империалисты. Заметьте, товарищи, те же самолеты, которые уже два года разрушают города и деревни Вьетнама, теперь с израильскими опознавательными знаками обрушивают смерть на головы мирных жителей арабских стран!.. Слово для зачтения Ноты Советского правительства имеет первый помощник капитана Воротынцев Кузьма Лукич…
Помполит, оглядев присутствующих из-под сурово сдвинутых бровей, стал читать телеграмму, отчеканивая каждую фразу. В ноте действия Израиля назывались агрессивными, противоречащими Уставу Организации Объединенных Наций, бросающими вызов всему миролюбивому человечеству, а решение Советского правительства было грозным предостережением зарвавшимся воякам. Выдержав паузу, Воротынцев металлом в голосе выделил концовку: «Если Израиль не прекратит немедленно военных действий, Советский Союз совместно с другими миролюбивыми государствами примет в отношении Израиля санкции со всеми вытекающими отсюда последствиями».
– Это что же будет, война? – ахнула кокша Варвара Акимовна.
– «Когда смолкает глас разума, начинают говорить пушки» – так, кажется, писал философ Шеллинг, – посмотрел в ее сторону помполит. – Мы не хотим войны, но пусть пеняют на себя те, кто нам ее навяжет…
– Сан Саныч! – спросил предсудкома рулевой Некрылов. – А кто будет записывать добровольцев?
– Если вы хотите выступить, Геннадий Васильевич, прошу сюда, обратился к нему Воротынцев.
– Ну и выступлю! – решительно двинулся к трибуне Гешка. – Я из тех немногих, что родились в войну, – смущенно тряхнув шевелюрой, начал он. Отец мой в сорок втором году после госпиталя на побывку домой был отпущен. Потом мать его снова на фронт проводила, а обратно он уже не вернулся. Так что я отца своего в глаза не видел, даже, где могила его, не знаю. Потому у меня к фашистам свой личный счет имеется, готов в любом месте их бить: в Египте, в Греции, в Испании! Чтобы и следа их коричневого на земле не осталось! Так что прошу в случае чего меня первым записать в добровольцы. Все у меня… – опять смутился рулевой, махнул рукой и отправился на свое место. Ему долго аплодировали.
– Что ж, товарищи, давайте запишем в постановлении нашего митинга: будем трудиться по-фронтовому и трудный наш рейс закончим успешно, подытожил Сидорин.
Татьяна слушала выступающих, а сама с тревогой думала о старшем брате Андрее. А теперь там, в Средиземном море, наверняка и племянник Игорь. Она же знала, что там еще и Павел. Зато впервые за последнее время она вспомнила Сергея Урманова – он, видимо, тоже в эскадре Андрея.
* * *
«Новокуйбышевск» между тем обогнул самую крайнюю восточную точку Африканского Рога, снова вышел в Индийский океан, теперь в его западную часть, и взял курс на Коморские острова.
– Считайте, что вам, Таня, повезло, – сказал Томи. – Нет худа без добра, теперь сбудется ваше желание: через двое с половиной суток мы пересечем экватор. Предсудкома Сидорин с комсгрупоргом Гешкой Некрыловым уже готовят праздник Нептуна. Помполит хотел было отменить его, но капитан Сорокин на этот раз с ним не согласился. «Война войной, – сказал, – а экватор не каждый раз пересекаем».
– Умница капитан! – обрадованно воскликнула Татьяна.
Ей надо было закончить кое-какие дела, а Ян все не уходил из каюты, будто что-то хотел сказать, но не решался. Татьяна пришла ему на помощь:
– Ну говорите, Янек, что там у вас?
– Я написал вам стихи…
– Ого! Выполнили, значит, мой социальный заказ… Читайте, я слушаю.
– Нет, я не могу… Я вот их принес. Прочтите сами… Только не вслух. И еще, я плохо сам себя перевожу на русский язык…
– Сразу столько оговорок. Хорошо, давайте я прочту.
Ян подал ей листок, на котором четкими округлыми буквами написано было несколько четверостиший:
Чтоб стала моя бригантина
Всех краше в знакомом порту,
Я мысленно женское имя
Поставлю на влажном борту.
Волной окропят ее шквалы,
Румянец подарит восход,
Легка и послушна штурвалу,
Уйдет она в дальний поход.
И через шторма океанов,
С огнями на кончиках рей,
Моя голубая «Татьяна»
Примчит меня к тезке своей.
– Спасибо, Ян, – растроганно прошептала Татьяна. – Спасибо за очень милые стихи… Можно, я вас поцелую?
Татьяна обняла Томпа за шею и прикоснулась губами к его щеке.
Ян на мгновение замер, а потом опрометью выскочил из каюты.
«Что же я с ним делаю? – пристыженно подумала Татьяна. – Зачем мне это?»
* * *
В полдень 12 июня, когда были уже в нескольких минутах широты от экватора, пришло сообщение о перемирии на израильско-арабских фронтах.
– Теперь тем более на самых законных основаниях можем устраивать праздник Нептуна, – сказал капитан.
А на палубе уже готовили брезентовую «соленую купель» и «чистилище» узкий и длинный ящик из-под ЗИПа, вымазанный изнутри смесью тавота с графитовой пылью, – ее приготовили маслопупы Яна Томпа.
Ян предупредил Татьяну, чтобы та одевалась «во что не жалко», ибо после всех ритуалов одежду ни за что не отстирать, все равно придется выбросить. Правда, у нее была возможность дать откуп чертям и русалкам бутылку медицинского спирта, но она твердо решила разделить участь всех остальных новокуйбышевцев, впервые пересекающих экватор.
Под звуки «Марша Черномора» подвахтенные вывалили наверх. Вахту же несли в основном уже «крещеные» мариманы, бывавшие в нулевых широтах.
День был нежарким, небо запеленуто тучами, надстройки закрывали кусок палубы, где должно было происходить «посвящение», от ветра.
Возле «священных сосудов» уже стояли капитан с помполитом, одетые по полной тропической форме. В руках у Сорокина белел листок с копией судовой роли. Чуть в стороне полукругом расположились зрители, они же участники будущего спектакля.
Послышался разбойничий свист, улюлюканье, нарочитый топот босых ног, и на палубу вывалила толпа ряженых. Следом за ними две русалки – Лида и Варвара Акимовна – торжественно вели под руки владыку морей Нептуна. На нем была картонная корона, борода из куска растрепанного капронового каната, на плечи вместо мантии наброшена пестрая цыганская шаль с малиновыми кистями, в руках трезубец, сварганенный из отпорного крюка.
– Кто вы есть и откуда будете, славные мореходы? – возопил морской царь голосом предсудкома Сидорина.
– Мы, владыко, моряки русские, советские, из стороны далекой, северной, – выступил вперед капитан. – Следуем с самого Дальнего Востока в Северную нашу Пальмиру – город Ленинград.
– Знаю, бывал во владении своем, море Балтийском, в речку Неву заглядывал… Только чего ж вы, люди торговые, практичные, кружным путем идете, а не через воды новые, рукотворные?
– На тех водах, владыко, Суэцким каналом именуемых, злые люди войну затеяли, суда все вспять в Индийский океан повернули.
– Какую войну? Почему не знаю? – грозно стукнул о палубу черенком трезубца Нептун, зыркнув очами на свою свиту.
– Не ведаем, владыко… Слыхом не слыхивали… – заскулили размалеванные черти, водяные и русалки.
– Люди те злые мною наказаны будут, – важно напыжился морской царь. А скажите, кормчий, много ли среди вас таких, кои линию знаменательную, экватором нареченную, впервые пересекают?
– Здесь, владыко, имена оных галочками, сиречь чаечками, открыжены, протянул ему Сорокин листок.
– Тэ-экс! – поднес его к глазам Нептун. – Кто здесь раб мой, матрос второго класса Семен Аверин? Слуги мои верные, черти полосатые, русалки хвостатые, водяные хмельные! Взять оного Семена Аверина, проволочь сквозь чистилище, окунуть в купель соленую, дабы чистым пропустить из северного в полушарие южное, из лета жаркого в зиму прохладную! – указал он перстом на ухмыляющегося матроса. Тотчас к тому подскочили ряженые, подхватив под микитки, засунули в ящик с выбитыми передними стенками, по которому можно было лишь проползти на карачках. Вымаранного в черной липкой ваксе, его, раскачав за руки и за ноги, швырнули в маленькое озерко посреди брезента. По чистой поверхности морской воды тотчас пошли жирные мазутные пятна.
– Когда обсушишься и в пристойный вид себя приведешь, – вещал мокрому матросу морской царь, – будет выдана тебе моя охранная грамота. С нею смело дальше следуй, гнева моего не страшась!
Когда подоспела очередь Татьяны, вода в брезенте была бурой, как прокисшие чернила. Но она не стала противиться раззадорившимся подручным Нептуна, только заранее надела на голову ситцевую косынку. После долго отмывала в душевой въевшуюся в кожу графитную краску, а штапельное платьишко и косынку вышвырнула через иллюминатор в океан, кативший свои волны уже в южном полушарии Земли.
Глава 13
Советская эскадра следовала в район предстоящих учений. Одну из кильватерных колонн возглавлял «Горделивый», идущий под флагманским штандартом.
Натовские корабли снялись почти одновременно со своими соседями по стоянке. Разделясь на две группы, они заняли места на флангах нашей эскадры, уравняв скорости, двинулись на параллельных с ней курсах.
– Следите за ними внимательно, – сказал Урманову сидевший в кресле контр-адмирал.
– Есть, товарищ командир эскадры, – откликнулся тот и тут же передал в боевой информационный центр: – Докладывать о характере маневрирования каждой из наблюдаемых целей!
В кильватер «Горделивому» шел крейсер «Адмирал Нахимов», поклевывая массивным утюжистым носом и покачивая высокими мачтами, облепленными, как грачиными гнездами, марсовыми площадочками. Носовые трехорудийные башни главного калибра, расположенные в два яруса, выглядели внушительно и грозно.
«Могуч еще старик, – размышлял, глядя на крейсер, Урманов, – не один год будет верой и правдой служить флоту…» Когда-то, еще мичманом выпускником училища, Сергей стажировался на другом «адмирале», собрате этого, сохранил о нем самые лучшие воспоминания.
На сигнальном мостике «Адмирала Нахимова» вспыхивали проблески сигнального прожектора, и Урманову казалось, что ветеран ободряет своего младшего собрата: «Давай, давай, сынок, не робей! Я тут рядом, в случае чего – подсоблю…»
– Цель номер один повернула влево! Цель номер пять повернула вправо! – доложили из БИЦа. – Обе цели увеличили ход!
«Что же это они творят? – соображал командир. – С разных бортов идут на пересечку курса?»
Он покосился на застывшего в кресле контр-адмирала, но тот никак не реагировал на доклады боевого информационного центра.
– Чаще давать дистанцию до целей! – распорядился Урманов.
Дистанция быстро сокращалась, а оба натовца продолжали свой странный маневр.
– Передать им по международному своду сигналов: вы маневрируете опасно! – приказал командир радистам.
– Не отвечают, товарищ командир!
– Сообщите на «Нахимов»: следите за мной, буду маневрировать, стопорить ход!
– «Нахимов» принял!
– Стоп машины! Обе полный назад! – выдерживая четкие паузы, скомандовал Урманов. Вздрогнула под ногами палуба. Это машины гасили инерцию переднего хода.
– Негодяи! Наглецы! – в сердцах ругнулся командир, когда ближний сторожевик, оставив пенную борозду, прошел всего в двух кабельтовых впереди «Горделивого».
– Вот тебе и приятного аппетита! – усмехнулся молча стоявший до этого замполит Валейшо.
– Вы бы посмотрели, как они вели себя во время «шестидневной» войны, – додал наконец голос контр-адмирал. – Только что огня не открывали.
«Какая железная выдержка у отца!» – подивился лейтенант Русаков, стоявший дублером вахтенного офицера. У него самого до сих пор учащенно колотилось сердце.
– Во время арабо-израильского конфликта чьи-то катера без опознавательных флагов выходили на нас в самую настоящую атаку, – вставая с кресла, продолжал командир эскадры. – На запросы не отвечают, а сами ложатся на боевой курс. Кому-то очень хотелось, чтобы наши пушки и ракеты заговорили первыми. Только уже на прямой видимости катера вдруг отвернули и сыпанули в разные стороны… Война нервов – тоже штука непростая… Спасибо, командир, – сказал он, подойдя к Урманову. – Вы грамотно оценили обстановку.
– А вы как думаете, товарищ контр-адмирал, для американцев нападение израильтян на арабов было неожиданным? – спросил Валейшо.
– Если судить по тому, что они сосредоточили почти весь свой шестой флот в восточном секторе Средиземного моря около израильского побережья, ввели на театр третий авианосец «Интерпид», посадили на десантные корабли свою морскую пехоту, израильское нападение для них было секретом полишинеля, как говорят дипломаты.
– А каким было настроение у нас на кораблях? Как вела себя молодежь? – снова задал вопрос замполит. – Матросы, старшины, лейтенанты?
– Нормально. На каждого можно было положиться.
– Все-таки предупреждение Советского правительства привело Израиль в чувство.
– Думаю, что наше здесь присутствие не помешало советской дипломатии, – усмехнулся командир эскадры.
Боевые тревоги зачастили, как осенние дожди. Они на самом интересном месте обрывали матросские сны, не давали возможности выкурить сигарету после обеда. Боевая учеба эскадры шла на таком тактическом фоне, который не смоделируешь ни в каком тренажерном кабинете.
Несколько раз чуткие уши акустических приборов улавливали шумы рыскающих поблизости подводных лодок. Бескрайнюю синеву южного неба то и дело вспарывали остроносые самолеты, над мачтами советских кораблей зависали, треща стрекозиными крыльями, натовские разведывательные вертолеты с оскаленными лисьими и волчьими мордами на фюзеляжах. Летчики иногда высовывались из кабин, что-то выкрикивая и размахивая снятыми шлемофонами.
На вахте лейтенанта Русакова из боевого информационного центра доложили о появлении крупных надводных целей.
– Никак старые знакомые объявились! – воскликнул Урманов. – Доложите командиру эскадры: на горизонте авианосная ударная группа! – распорядился он.
Контр-адмирал тут же поднялся на мостик.
– Где они? – спросил он Урманова.
Русаков-младший уступил отцу место возле визира.
– Ага, «Саратога», «Галвестон», эсминцы и фрегаты охранения. А вот и визитная карточка адмирала Мартина – крейсер «Литл-Рок»! Согласно ППСС преимущественная сторона наша, – сказал контр-адмирал, отрываясь от визира. – Курса не менять!
После него к визиру подошел Урманов. В оптике хорошо видны были высокий борт и плоская палуба авианосца со светлыми угольниками самолетов.
Потом все присутствующие в рубке услышали резкий хлопок. Минуту спустя над мачтами «Горделивого» с ревом промчался палубный штурмовик. Хлопнула другая катапульта, выбросив в небо новый самолет. Следом потянул дымный шлейф третий.
– Показательное учение затеяли, – усмехнулся командир эскадры. Попугать решили. Только нам не страшно. Пусть слабонервных в другом месте поищут, а мы сами с усами… Поднять палубные вертолеты! – приказал он.
Теперь уже послышался близкий рев советских винтокрылых машин. Чуть накренясь, они резко уходили в сторону и взмывали в синеющее небо.
Вскоре американцы отвернули. Сделав коорданат вправо, они взяли курс на Сицилию.
* * *
В пустовавшей каюте рядом с Павлом Русаковым поселился моложавый капитан второго ранга с подпаленным сединой коротким ежиком темно-русых волос.
– Помощник флагманского штурмана эскадры Стрекачев Константин Васильевич, – представился он соседу.
– Русаков Павел Иванович, дублер инженера-механика, – назвался тот.
– Рад знакомству. Слышал краем уха, что вы родственник нашего «деда»?
– Я довожусь командиру эскадры родным братом, – сухо-официально произнес Навел, недовольный тем, что брата обозвали «дедом». Хотя, впрочем, ничего обидного в этом нет, Андрей вот-вот может им стать.
– В шахматах кумекаете, Павел Иванович? – спросил помфлагштур.
– Сам я игрок никудышный, а вот мой приятель, доктор, в этом деле мастак… Загляни ко мне, Слава, – сказал он по телефону.
Свирь явился тотчас же.
– Вот вам и достойный партнер, – познакомив офицеров, подмигнул новому соседу Павел.
Помфлагштур высыпал на столик шахматные фигуры, партнеры расставили их и разыграли цвет. Белые достались Свирю.
Они играли около получаса беззвучно и сосредоточенно, потом капитан медицинской службы сгреб в угол свои фигуры.
– Все. Проиграл. Капитулирую, – сказал он.
– И зря, – улыбнулся довольный помфлагштур, – биться надо до последней пешки… Закурить у вас можно? – спросил он у хозяина каюты, доставая красивую зажигалку.
– Курите, – разрешил Павел. Глянув на зажигалку, поинтересовался: Японская?
– Нет, французская, – ответил сосед. – В прошлом году осенью я ходил с «Напористым» на визит в Тулон, там и купил.
– Интересный был визит? – спросил Свирь.
– Очень! – оживился помфлагштур. – Тулон – закрытая крепость, и с 1893 года, после захода русской эскадры адмирала Авелана, там больше никогда не было наших кораблей. Кстати, в составе той эскадры тоже был крейсер «Адмирал Нахимов»! Французы приняли нас как дорогих гостей…
И Стрекачев очень живо, представляя участников событий в лицах, рассказал о том, как они посетили в Тулоне фешенебельный ресторан «У Нептуна».
Вдовая его хозяйка мадам Барт, узнав о предстоящем визите советского военного корабля, немедленно вступила в члены Общества франко-советской дружбы, рассчитывая пригласить в свое заведение гостей и сделать на этом хорошую рекламу. В ее ресторане были все моряки мира, кроме русских! Такой случай она упустить никак не могла.
Когда «Напористый» ошвартовался у причала морского арсенала, неподалеку от Сталинградской набережной, у руководителей перехода голова кругом пошла от количества дружеских приглашений. Просили о встрече с советскими моряками рабочие доков и арсенала, экипажи кораблей и подводных лодок, общественные организации города и спортивные клубы. Надо было умудриться никого не обидеть. Не пропустили и заявки мадам Барт, отпечатанной на бланке франко-советского общества. Она хотела, чтобы десять советских офицеров пожаловали в ее заведение на товарищеский ужин.
Но корабль один, а Франция большая и гостеприимная, потому на прием к мадам Барт отрядили только троих. Старшим среди них и по званию и по возрасту оказался как раз Стрекачев. В назначенное время к причалу подкатили два восьмиместных «кадиллака», из одного вышел человек в белом костюме с черным галстуком-«бабочкой».
«Машины для гостей мадам Барт!» – объявил он.
Метрдотель немного смутился, увидев всего троих, но ничего не сказал, услужливо распахнув дверцу первого лимузина.
Не успели офицеры тремя словами перекинуться, как были уже на месте возле красивого здания с фигурой Нептуна перед фронтоном. Мадам встретила прибывших на улице – честь, как выяснилось позднее, оказываемая только высокопоставленным лицам. Тоже слегка удивившись малому их числу, взяла Стрекачева под руку и повела в зал. По винтовой лесенке поднялись на полукруглый балкончик и…
– Я едва не обалдел, – рассказывал Стрекачев, – увидел стол, сервированный на двадцать персон, а за ним в разреженном порядке десять девушек. Верите или нет, но я еще никогда не видел столько красоток сразу! Причем подобраны они были, как мы потом заметили, в расчете на самые разные вкусы. Вы можете себе представить выражения их лиц при виде нашей хилой делегации… А думаете, просто было нас рассадить! Ого! Выручили опыт и авторитет хозяйки…
Появилась смугленькая официантка – вся обслуга в ресторане «У Нептуна» была женского пола – и наполнила рюмки армянским коньяком. Одна из девушек, ее звали Мариной, на приличном русском языке произнесла тост «за российских мореходов». Вместе со всеми пригубила рюмку мадам Барт, с благодарностью приняла сувенир и заторопилась по делам.
«Одна просьба, мадам, – остановил ее Стрекачев. – Дело в том, что у нас не принято фотографироваться в подобных случаях. Обещайте, что фоторепортеры сюда не заглянут».
«Хорошо, капитан», – без энтузиазма согласилась хозяйка.
Мужчины подняли традиционный морской тост «за всех женщин», «за всех красивых женщин», но атмосфера за столом оставалась кисловатой.
«Вы позволите, – обратилась к гостям Марина, – пригласить к нам сюда французских моряков? Чтобы мои подруги не скучали…»
Стрекачев заявил, что хозяева могут поступать, как им заблагорассудится, гости не смеют возражать. Одна из девушек тотчас сбежала вниз и возвратилась с группой молодых мужчин, одетых в штатское.
«Бон суар, месье!», «Ви глэд ту си ю!» – шумно загалдели они на смеси французского с английским, что означало: «Добрый вечер!» и «Мы рады вас видеть!»
Пришельцы расселись на свободные места, и настроение красоток мигом поднялось.
– Я прилично знаю французскую поэзию, – с улыбкой рассказывал Стрекачев. – Особенно люблю Аполлинера и Бодлера. Вот и решил блеснуть эрудицией. Прочел аполлинеровскую «Грозу», потом «Дохлую лошадь» Бодлера. Слушали меня внимательно, даже сигареты из ртов повынимали. Но когда я заявил, что хотел бы услышать стихи этих поэтов на их родном языке, за столом произошло замешательство. Все стали растерянно переглядываться и перешептываться.
«Видите ли, капитан, – сказала мне на ухо Марина, – у нас во Франции хорошо знают одного писателя – Виктора Гюго, его портрет оттиснут на ходовой денежной купюре… Остальных пока на франках не печатают…»
В двадцать три часа гости встали, пригласили хозяйку и начали откланиваться.
«Мы чудесно провели время у вас в ресторане, мадам, – сказал Стрекачев. – Этот вечер мы надолго запомним!»
«Как? – удивилась мадам Барт. – Вы уже уходите? А девочки? Они же так ждали встречи с вами!»
«Вы совсем не знаете теперешней России, мадам, – улыбнулся Стрекачев. – Мы, русские, давно стали однолюбами».
«Капитан, не лгите! – погрозила пальцем она. – Все мужчины мира одинаковы. Уж я-то это прекрасно знаю!..»
Обратно в порт их повезли на тех же двух респектабельных «кадиллаках», а назавтра в провинциальной газете «Меридиналь Франсе» появилась крохотная заметка, озаглавленная «Триумф мадам Барт».
«Хозяйка популярного ресторана „У Нептуна“ торжествует, – говорилось в ней. – Отныне ее коллекция гостей завершена, и она гордится тем, что в ее заведении были все моряки мира! Вчера в гостях у мадам Барт провела вечер компания русских офицеров. Они оказались на редкость обаятельными людьми, большими знатоками французской кухни и нашей литературы».
– Я вас заговорил! – спохватился Стрекачев. – Прошу прощения.
– Что вы, товарищ капитан второго ранга, вы нам доставили большое удовольствие, – успокоил его Свирь. – Скажите, а в Египте вам приходилось бывать?
– Дважды был в Александрии, ездил через пустыню в Каир, удалось посмотреть даже пирамиду Хеопса…
– Египетская армия считалась одной из сильнейших в регионе, египтяне имели сильный флот, прогрессивное правительство. Что же произошло с ними в этой войне? Почему их разбили всего за несколько дней?
– Задайте вопрос полегче, капитан, – нахмурился Стрекачев. – Отвечать не стану, поделюсь только своими соображениями. Мне думается, нет у них настоящего морально-политического единства нации. Авиация, к примеру, у них комплектуется только из высшего сословия. Бывшему феллаху или рабочему нельзя мечтать о самолетной кабине. То же самое и в командном составе военно-морского флота. Мне приходилось бывать на египетских кораблях. Просто поразили тамошние порядки: ржавчина, неполадки, безответственность. Офицеры держатся особняком, к матросам относятся презрительно, после обеда их словно ветром с палубы сдувает… Вот причина того, что флот практически в военных действиях не участвовал. Авиацию же, как вы знаете, израильтяне уничтожили на аэродромах. Войну эту проиграли не солдаты, а офицеры и генералы…
– Может, вы и правы, но понять все это трудно, – вздохнул Павел.
– «Ничему не удивляйся», – говорил когда-то Юлий Цезарь. Рад был с вами познакомиться. Нам еще долго щи из одного котла хлебать, так что моя каюта всегда для вас открыта. Заходите без стука!
– С этим мужиком не соскучишься, – сказал Павел, когда помфлагштур вышел.
– Настоящий моряк, – поддержал Свирь. – Еще Ушаков предписывал не брать на флот унылых людей.
– Брат Андрей, может, и не Ушаков, но ребята у него в штабе подобрались веселые. Чего о нем самом не скажешь…
Накануне вечером Русаков-старший пригласил Павла в свою каюту. Она и в самом деле казалась роскошной: четырехсекционная, с большими квадратными окнами, с бархатными шторами. Не зазорно даже дипломатические приемы проводить.
На диване, в углу рабочего кабинета отца, сидел насупленный Игорь.
– Полюбуйся, Павел, каков мариман! – кивнул Андрей в сторону сына. Командир ему, видишь ли, не нравится! Самому еще до мостика как до неба, а смотри-ка, фасон гнет! Отцовским именем решил всю жизнь прикрываться? сердито глянул он на сына. – Просчитаешься! Во-первых, невелика я персона, чтобы мною козырять, а во-вторых, скоро из меня песок посыплется. Пристроят где-нибудь на бережку начальником заштатного департамента – и кончится мой авторитет. А у тебя от моего авторитета всего лишь одна фамилия. Заслуги-то, сынок, не наследуют! Привыкай собственной башкой вперед пробиваться! Нам с Павлом попутной струи никто не устраивал… Иди и хорошенько подумай, как дальше жить будешь.
Игорь молча вышел за дверь.
– Может, зря ты с ним так сурово, Андрей? – проговорил Павел. Парень еще молодой, горячий.
– Вот и надо шелуху с него снимать, пока зеленый. Слушай, Павел, все спросить тебя хочу. Ты все время рядом с ними был, ответь как на духу: невестка моя никогда между Урмановым и нашим Игорехой не стояла? Сдается мне, что ревнует ее наш к Сергею.
– Нет, Андрей, – твердо ответил Павел. – Завистниц было много у Ирины, но даже они про такое не болтали…
