Текст книги "Визитная карточка флота"

Автор книги: Александр Плотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава 14

«Новокуйбышевск» подошел к Мозамбикскому проливу между юго-восточным побережьем Африки и одним из самых крупных островов Индийского океана Мадагаскаром. Несмотря на зиму в южном полушарии, океан баловал теплой малооблачной погодой. В заветренных уголках палубы можно было загорать.

Напуганная сомалийском солнцем, Татьяна боялась обнажить плечи, зато Ян успел снова почернеть, грудь и спина его забавно контрастировали с выцветшей льняной шевелюрой. Выгорели и стали совсем белесыми реденькие брови.

– Этот район называют осколками колониализма, – рассказывал он Татьяне. – Много мелких островов тут принадлежит Англии, Коморские острова – заморское владение Франции, Мозамбик – колония Португалии. Мадагаскар тоже совсем недавно добился независимости…

– Какая это земля справа на горизонте? – поставив руку козырьком, спросила она.

– Остров Гранд-Комор, на нем столица провинции город Морони. Кстати, женщины мира должны уважать Коморы, здесь добываются лучшие эссенции для духов. Французские «Коти» и «Сикам» именно им обязаны своей популярностью…

– Живут здесь тоже французы? – поинтересовалась Татьяна.

– Нет, европейцев здесь всего горстка. Четвертьмиллионное население потомки Синдбада-морехода, арабы, которые за прошедшие века смешались с аборигенами, их зовут коморцами или анталаутра – это название ближе к арабскому.

– А кто населяет Мадагаскар?

– На нем расположена Малагасийская Республика, коренные ее жители малагасийцы, но есть французы, индийцы, китайцы…

– Как же они сюда, на край света, добрались? – удивилась Татьяна.

– Один мой приятель заходил в Мадзунгу, это порт на Мадагаскаре, так рассказывал, что там полно китайских лавчонок, крохотных ресторанчиков.

– Где только их нет!

– Нужда заставит. Даже сейчас немало людей бежит из Китая, в приграничном Гонконге как грибы растут трущобные поселки-«шанхайчики», где собираются китайские беженцы.

Слева замаячила новая земля – остров Анжуан, а далеко на горизонте расплывчатым миражем поднималась из волн вершина горы Марумукутру на Мадагаскаре.

Потом впереди по курсу возник какой-то изломанный рефракцией силуэт, сначала увидели ступенчатый дымок и странные рогульки мачт, затем силуэт оформился в правильный темный треугольник.

– Военный корабль идет, – сказал Томп. – Португальский, наверное.

– Всюду военные корабли! – воскликнула Татьяна.

– «Доктор фашистских наук» Салазар развязал здесь настоящую войну против мозамбикского народа. Бомбит с воздуха негритянские деревни, обстреливает из пушек, устраивает карательные экспедиции, подвозит с метрополии все новые и новые подкрепления. Возможно, и этот, – показал он в сторону вырастающего в размерах корабля, – притащил новых солдат.

– Как много еще на земле мест, где проливается кровь, – вздохнула Татьяна.

– Уже три года Фронт освобождения Мозамбика сражается с португальскими фашистами. Патриоты контролируют северные провинции страны, громят военные гарнизоны…

Корабль повернул в сторону африканского берега и вскоре скрылся из виду. А над мачтами «Новокуйбышевска» пробежала маленькая тучка, окропила судно веселым теплым дождичком, как из ситечка, согнала всех с открытой палубы.

Вечером в кают-компанию заявился расстроенный, Воротынцев. Он нес в руках кусок плотного картона, на котором крупными кривыми буквами было начертано: «Поборем лень здоровым сном и добрым аппетитом!»

– Кто этот лозунг в бильярдной повесил? – спросил он.

– Наверное, мои маслопупы схохмили, – улыбнулся Томп. Присутствующие встретили его слова одобрительным смешком.

– Ваши люди и в самом деле от лени изнывают, – не принял шутливого тона помполит. – Служба у них чересчур вольготная.

– На торговом флоте, Кузьма Лукич, люди не служат, а работают, спокойно заметил механик. – Потому нам после рейса отгулы и праздничные полагаются. Что же касается этой шутки, – кивнул он на картон, – то мы еще в мореходке, когда строем на камбуз ходили, распевали на мотив из «Веселых ребят»:

 
Нам шутка плавать в морях помогает,
Она хандрить и скулить не дает,
И тот, кто шутку душой понимает,
Тот никогда и нигде не пропадет…
 

– Мне рассказывали, что курсанты-фрунзенцы, когда их однажды в город не увольняли, тельняшку на Крузенштерна надели, – поддержал Томпа Алмазов. – У них в Ленинграде, на Васином острове, возле училища, памятник этому адмиралу стоит. Тельняху они из десятка курсантских втихаря шили, ни сил, ни средств, как говорится, не пожалели… А в нашем ТОВВМУ в подобной ситуации старшекурсники шарабан по училищному плацу катали. По отделению двуногих жеребчиков на каждую оглоблю. Наш батя контр-адмирал Богданов посматривал из окна своего кабинета да улыбался. Понимал, что молодым парням стравливать душевное давление необходимо. Было это в пятьдесят первом, когда шла война в Корее.

Неловко улыбнувшись, Воротынцев спрятал под стол картон и молча стал ужинать.

«Ничего, море вас помаленечку обтешет, товарищ помполит», – подумал Алмазов, залпом допивая остывший чай. Потом заторопился в ходовую рубку.

– Что стало бы с нашим судном, если бы вдруг началась война? обращаясь ко всем сидящим, спросила Татьяна.

– Может быть, переоборудовали бы «Новокуйбышевск» в военный транспорт, – ответил капитан Сорокин. – В носу и на корме пушки, а может, и зенитные ракетные установки поставили, назначили бы военного помощника капитана – и в состав действующего флота… Я во время блокады Ленинграда вооруженный буксир по Ладоге водил. Помните легендарную «Дорогу жизни»? Так вот, она действовала зимой и летом. Зимой по ледяному асфальту грузовики через озеро шли, а летом по чистой воде – буксиры с баржами. Тащишь, бывало, такой караван, а сам от «юнкерсов» не успеваешь отбиваться. На подходе к ленинградскому берегу еще и фашистская артиллерия начинает лупить. Несколько раз крепко нам доставалось. Хорошо еще, что машину не задевало, по бортам и надстройкам осколки секли. А порой случались трагические ситуации. Дыры приходилось штопать, товарищей погибших хоронить. К тому же, как и все, с голодухи мы пухли, едва-едва на ногах держались, таща на буксире баржи с продуктами. По нескольку человек списывали из-за острой дистрофии в госпитали…

Чем ближе подходил «Новокуйбышевск» к южной оконечности Африки, тем больше хмарилось небо, громоздясь осадными башнями сизых облаков, сильнее горбатился океан, катя навстречу судну злую валкую зыбь.

На ходовой карте штурманов появились названия портов Южно-Африканской Республики: Дурбан, Ист-Лондон, Порт-Элизабет.

Помполит Воротынцев собрал подвахтенных на политическую информацию. Он повесил рядом две карты Африки: довоенную, на которой почти весь этот континент заливали несколько красок: голубая – французская, светло-зеленая – английская, темно-зеленая – португальская, желтая испанская… и теперешнюю, на три четверти покрытую веселой мозаикой цветов свободных африканских государств.

– На памяти нашей с вами, товарищи, – сказал Кузьма Лукич, народно-освободительная борьба перекроила всю карту мира. Яркий пример тому Африка. Видите, здесь осталось всего несколько струпьев колониальной и расистской проказы. Но и под ними тлеет и разгорается очистительный огонь национальных восстаний…

Неподалеку от мыса Игольный – самой южной точки Африканского континента, откуда-то из-под берега вывернулся отряд небольших военных кораблей. На мачте головного в бинокль был виден белый флаг с зеленым крестом через все поле и какой-то пестрой эмблемой во внутреннем верхнем углу.

– Гляньте по справочнику, чей это штандарт, – сказал Сорокин вахтенному штурману Рудякову.

– Южные африканцы! – через минуту сообщил тот.

Корабли аккуратно ответили на салют «Новокуйбышевска», затем разделились на две кильватерные колонны. Одна осталась с левого борта советского судна, другая перешла на правый.

– Чего это они затевают? – вслух размышлял секонд. – Выстраивают почетный эскорт?

– Такое же внимание, как от американцев в Карибском море, – сказал Воротынцев.

– Честь и уважение представителям великой державы!

– Была бы их воля, так уважили, что не поздоровилось…

На мачтах кораблей взвились какие-то флажные сигналы.

– Предупреждают, что ожидается резкое ухудшение погоды, – еще раз сбегав в штурманскую рубку, доложил Рудяков.

– Сами видим, – буркнул капитан.

– Что-то чаек не стало, Семен Ильич.

– Шторм идет, верная примета. Груз давно проверял?

– На днях, Семен Ильич. Крепеж держал надежно, – ответил грузовой помощник.

– Что дает факсимильный аппарат?

– Паук крутится возле Антарктики. Приличный идет циклончик.

– Он чикнет так, что у твоего крепежа не хватит терпежа.

– Что вы, Семен Ильич, японцы на совесть заделали!

– На японцев надейся, а сам не плошай, секонд. Здесь рядом ревущие сороковые. Нас и так погода долго баловала…

Татьяна как-то на досуге разговорилась со вторым помощником. Тот оказался коренным калининградцем, если так вообще можно говорить о жителях этого города. Семья Рудяковых поселилась в бывшем Кенигсберге весной сорок шестого года. Здесь Марк Борисович заканчивал десятилетку.

– Представьте себе, учился в одной школе с космонавтом Леоновым! похвалился он. – Помню, бегал по коридору рыжий такой мальчишка. Кто бы мог подумать, что он первым выйдет в открытый космос? А теперь живу на проспекте Космонавта Леонова, правда, дома нечасто бываю. Пятнадцатый год «по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там»! Не люблю на берегу засиживаться. Понимаете, доктор, у моряков на берегу особый режим. Им хочется веселья, постоянных праздников, а ведь у их близких обычные будни. Работа, учеба, домашние хлопоты. Вот и получается, что жена, теща, дети быстро устают от меня, а меня начинают раздражать житейские мелочи: магазины, рынок, аптека, воркотня, детские слезы… Рвусь в море и на судне отдыхаю от всего этого! Вот поплаваете годков с пяток, сами это поймете…

Пяток годков Татьяна плавать не собиралась, хотя новая профессия ей нравилась. Океан ее принял: она больше не укачивалась даже на самой муторной зыби, только приходилось умеривать аппетит, чтобы совсем не лишиться талии.

Первым засек перемену в ее образе жизни востроглазый радист Юра Ковалев.

– Татьяна Ивановна, – подначивал он, – зачем вы целый час мотаетесь по шлюпочной палубе? Готовитесь к Олимпийским играм в Токио?

За обедом Ян посматривал на Татьяну, видя, как она отставляет тарелку с супом, а буфетчица Лида потихоньку усмехалась. О своем деле она больше не заговаривала с Татьяной, зато ее снова стали замечать в обществе рулевого Гешки Некрылова. «Похоже, не зря я проводила воспитательную работу», – размышляла по этому поводу Татьяна.

За мысом Доброй Надежды шумел Атлантический океан. Он встретил «Новокуйбышевск» шестибалльной волной, низко к воде опустилось обложенное фиолетовыми тучами небо.

Капитан вызвал наверх штурманов, приказал им покрепче привязаться к берегу, то есть точнее определить свое место по видимым пока береговым ориентирам.

– Неизвестно, когда сможем еще определиться, – буркнул он. Воспитанник старой школы навигаторов, Сорокин не доверял радиопеленгатору.

Общими усилиями истребили неувязку курса, поточнее рассчитали дрейф судна. Теперь можно было идти без звезд в открытом океане.

Свирепел холодный ветер, все больше и больше разводил волну. От разных направлений шла суетливая зыбь, заставляя «Новокуйбышевск» чертить невидимые зигзаги кончиками мачт.

Буфетчица Лида залегла. Ее место привычно заняла Варвара Акимовна.

– Сколько можно балласт возить, – притворно ворчала кокша.

– Ей теперь нельзя переутомляться, – заступилась за Лиду Татьяна.

– Чего нельзя? – переспросила Варвара Акимовна и тут же сообразила: То-то, я вижу, округлилась наша краля. Неужели, думаю, с моих вкусных харчей? Небось Генкина работа?

– Геннадий очень порядочный парень.

– Я не спорю, только детишек надо делать на берегу. Это старая морская заповедь.

– Любовь не признает ни места, ни времени, – улыбнулась Татьяна.

– Я вот замуж не пошла, чтобы заповеди не нарушить. Женихи и у меня были, только море всех отбило, – вздохнула кокша.

Удаляющийся берег заволакивало туманной хмарью. Где-то справа по корме остался Кейптаун.

Из хмари медленно выплыло встречное судно, большой рыжий сухогруз с высокой трубой.

– Просит дать место, – сообщил старпому радист.

– А кто есть он? – поинтересовался Алмазов.

– Португалец.

– Патроны, наверное, везет в Мозамбик, фашист недорезанный! ругнулся старпом. – Но ничего не попишешь, морской закон… Дайте ему, маркони: широта тридцать два десять, долгота пятнадцать сорок одна.

– Благодарит за услугу!

– Сесть ему на камень, собаке! Этого не передавайте, маркони…

Алмазов сходил в штурманскую рубку, принес контурную карту с факсимильного аппарата.

– Ого! – присвистнул он. – Паучок медленно, но верно ползет в нашу сторону. Ох и тряхнет нас, братцы-кролики! – воскликнул старпом с какими-то восторженными интонациями в голосе.

Глава 15

Возле одинокого островка в Средиземном море к лежащему в дрейфе «Горделивому» подошел танкер. Хотя судно всего неделей позже вышло из базы, на нем была почта для крейсера. Тонюсенькую пачечку конвертов расхватали мигом. Среди счастливцев оказались замполит Валейшо и лейтенант Русаков.

Прочитав письмо, Игорь засиял, как надраенная медяшка; Валейшо же, наоборот, помрачнел.

После ужина замполит постучался в командирскую каюту.

– Позволишь на минутку? – от двери спросил он, и по его тону Урманов заподозрил неладное. Предложил своему заместителю кресло, сам сел напротив.

– Мой совет тебе, Прокофьич, не жениться на молодой, – помолчав, заговорил Валейшо. – Бедным станешь человеком… Вот моя написала, что отправляет старших к моей маме, оказывается, договорилась с ней за моей спиной. Ведь на проводах полсловечком про это не обмолвилась! Выбрала момент, когда я далеко… Дам я ей телеграмму, чтоб не смела этого делать.

– В гости на лето? – спросил Урманов.

– Пока на лето, а потом, надо полагать, насовсем!

– Не пори горячку, Федор Семенович. Ничего нет страшного, если ребята погостят у бабушки.

– Но старухе восемьдесят! Сама кое-как ковыляет, куда ей такую обузу – двух сорванцов на шею.

– Она же согласилась.

– Какая бабка откажется от внучат? На карачках будет ползать, но к себе возьмет… А ведь наоборот надо – мне мать к себе брать. Но моя наотрез, говорит, две женщины под одной крышей – китайский иероглиф означает ссору. И ведь не хватает духу, веришь, Прокофьич, настоять на своем, она верх берет… Обратного пути тоже нету – Люська растет, глазенки словно уголечки, ручонки ласковые, «папу» уже выговаривает. Услада старости, как говорится…

– Какой же ты старик, Федор Семенович!

– Какой-никакой, сорок три стукнуло. А Ларисе двадцать шесть.

– По формуле Зигмунда Фрейда возраст жены должен быть половина возраста мужа плюс семь лет, – приободрил замполита Урманов.

– Его бы в мою шкуру, этого Фрейда!..

– Все-таки с телеграммой ты, Федор Семенович, повремени, посоветовал Урманов. – И брось хандрить, ты же у нас начальник самой главной службы – службы хорошего настроения!

Подав крейсеру топливо и воду, заправщик перешел к следующему кораблю. Вскоре эскадра двинулась дальше, курсом на выход в океан.

В рассветной дымке подошли к Гибралтарскому проливу. В оптику смутно просматривались мифические Геркулесовы столбы, так называют скалу Гибралтар на европейском и гору Джебель-Муса на африканском берегу. Зато отчетливо видны были белесые проплешины на склоне скалы; лоция утверждала, что это зацементированные стоки дождевой воды в резервуары. Дождь главный источник водоснабжения некогда грозной английской крепости.

– Серьезная свара идет между Англией и Испанией за Гибралтар, – подал голос из кресла командир эскадры. Он поднялся на мостик задолго до рассвета. – Прошлой осенью испанцы затеяли сухопутную блокаду крепости, не пускали туда со своей территории рабочих, которые обслуживают англичан. А недавно Франко перекрыл воздушное сообщение Англии с Гибралтаром, выдвинул свои «исторические права на эту территорию».

– Каудильо грызется с англичанами, а сам предоставляет военные базы натовцам, – заметил Урманов. – Рота в Кадисском заливе, к примеру, в несколько раз больше Гибралтара, в ней можно весь американский шестой флот разместить. Адмирал Мартин именно Роту назвал «подлинным стражем Гибралтарского пролива».

– Франко – дряхлый старик, дни его сочтены, – вступил в разговор Валейшо. – Что будет с Испанией после Франко?

– Хуже, чем при нем, не будет, – сказал командир эскадры. Прогрессивные силы уже сейчас открыто выступают против фашистского режима. Даже в армии и на флоте есть недовольные франкизмом.

– Пока известно, что после Франко Испания станет королевством, сказал Урманов.

– Ну, это как народ захочет, – возразил контр-адмирал.

– Политику делает гот, кто опирается на вооруженные силы!

– Вот это точно, командир.

Остался за кормой мыс Марроки – самая южная точка Пиренейского полуострова, все сильнее ощущалось могучее дыхание океана. Задул резкий порывистый ветер, корабли стали клевать носами на встречной зыби.

– Прогноз погоды приняли, командир? – спросил контр-адмирал.

– Только что. Сейчас вам доложат. Неважный. Сильный циклон движется из Южной Атлантики. Краешком может и нас зацепить.

– Но пока-то мы можем работать с подводной лодкой? Скоро приходим в исходный квадрат.

– Чем сложнее условия, тем больше пользы для тренировки специалистов, товарищ командир эскадры.

– Подводная цель, пеленг… дистанция… – доложили вскоре акустики.

– Классифицировать контакт!

– Цель – подводная лодка! – сообщили из акустической рубки.

– Дать целеуказание в БИЦ! Противолодочному расчету учебная боевая тревога! – скомандовал Урманов.

– Далеконько стали ходить наши подводники, – удовлетворенно произнес контр-адмирал. – Десяток лет назад такое казалось фантастикой…

Ходовая рубка мигом преобразилась. Ожили приборы на переборках и палубных тумбах, вспыхивали и гасли сигнальные лампочки, негромко дзенькали звонки.

– Курс сближения сто семьдесят градусов, – передали из боевого информационного центра.

– На румб сто семьдесят! – скомандовал Урманов рулевому. – Как контакт? – спросил он акустиков.

– Контакт устойчивый! Пеленг идет на нос, лодка резко увеличила ход!

– Полный вперед!

– Как-то она странно себя ведет, – подал голос стоявший у рекордера старпом Саркисов. – Совсем не по заданию.

– Тем лучше для нашей аппаратуры, – сказал Урманов.

– Лодка погружается! Глубина больше двухсот метров!

– Чудит командир. – Приподнялся в кресле контр-адмирал.

– Контакт потерян! – тревожно частила акустическая.

– Восстановить контакт!

«Куда он мог отвернуть? – смотря на рекордер акустической станции, размышлял Урманов. Линия курса лодки, извилистая, как заячий след, внезапно оборвалась. – Может, выделывает там, в глубине, какую-то замысловатую петлю?.. Терпение, старик!» – успокаивал он себя, командуя вслух:

– Самый полный вперед!

Услышал, как повысили обороты вентиляторы машинного отделения, огромный крейсер помчался со скоростью электрички. Спустя несколько минут Урманов отдал новую команду:

– Стоп машины! Акустики, прослушать горизонт!

– Есть контакт! – послышался радостный вскрик.

– Наша взяла! – облегченно вздохнул Урманов.

– Похоже, не наша это лодка, – снова заговорил старпом. Урманов и сам чувствовал какой-то подвох в маневрировании подводного партнера, но учебную атаку надо было довести до конца.

– Средний вперед!

– Держим контакт с двумя целями! Цель номер два отвернула вправо!

«Так, – лихорадочно соображал Урманов. – Появилась вторая лодка или первая поставила помехи? Какая же из двух целей наша?»

– Право руля! Держать цель номер два! Классифицировать контакт!

– Цель – подводная лодка! – некоторое время спустя доложили акустики.

Интуиция не подвела Урманова. Рекордер снова писал на ленте замысловатую линию курса подводного корабля. Если бы дело было в настоящем бою, захлебнулись бы сейчас залпом реактивные бомбометы, прочертили огненные дуги глубинные бомбы – и взрывами разорвали на клочки сотни кубических метров глубины, взяв субмарину в смертельную сеть.

Из-под воды донеслись три негромких взрыва, потом на горизонте вздулся большой белесый пузырь.

– Подводная лодка всплывает! – сообщила акустическая рубка.

– Стоп машины!

Из волн вынырнула темная, похожая на китовую, туша подводной лодки. Вздыбленный хвостовой стабилизатор напоминал плавник, непомерно маленькая рубка казалась бородавочным наростом на могучей спине.

– Американская подводная лодка типа «Трешер»! – доложили на мостик сигнальщики. Но здесь уже и без того все поняли.

Продув балласт, лодка в надводном положении взяла курс к испанскому побережью.

– Получено радио с американца! – сообщили связисты: – «Джентльмены, у вас хороший корабль, отличные специалисты. Благодарим за обеспечение. Капитан Гленн».

– Дайте ответ, – распорядился контр-адмирал: – «Благодарю взаимно. Командир».

– Такую оценку не стыдно доложить главнокомандующему, – сказал Русаков-старший, когда радио передали. – Спасибо, командир. Объявите мою благодарность всему экипажу. Составьте донесение об этом инциденте…

«Горделивый» снова возглавил строй отряда. Непогода разыгрывалась. Огрузлые брюхатые тучи разразились холодным ливнем, несколько часов подряд полосовавшим и пузырившим серые, вмиг полинявшие волны. Ошалевшие дождевые потоки низвергались с надстроек и палуб крейсера, хрипели в захлебывающихся шпигатах. Провиснувшие брезенты чехлов держали на себе целые озерца.

А в лазарете у капитана медслужбы Свиря объявился пациент. Сюда пришел бледный, заметно осунувшийся инженер-механик Дягилев.

– Худо мне, доктор, – пожаловался он. – Рези в животе, тошнит. Видно, съел что-то не то…

– Питаемся все из одного котла, – обидчиво возразил Свирь, который отвечал за качество приготовленной пищи. – Раздевайтесь, я вас посмотрю.

Пропальпировав живот больного, Свирь сделал ему анализ крови. Количество лейкоцитов оказалось резко повышенным.

– У вас аппендицит, Алексей Михайлович. Придется оперировать.

– До сорока дожил, а не знал, что мину в животе ношу, – грустно пошутил инженер-механик. – Надолго выйду из строя?

– На неделю, не меньше.

– По закону подлости, как всегда, некстати! – вздохнул Дягилев. Шторм идет…

Свирь доложил о случившемся по команде. Получив разрешение, стал со своими помощниками готовить операционную.

Командир эскадры пригласил к себе Урманова и Павла.

– Что делать будем, Сергей? – спросил он. – Возьмем опытного комдива с «Нахимова»?

– Я предлагаю назначить врио механика инженер-капитана третьего ранга Русакова, – высказал свое мнение Урманов.

– Павел не кадровый офицер. Формально мы не имеем права…

– При чем тут формальности, товарищ контр-адмирал! Русаков знает корабль как свои пять пальцев!

– Мало знать железо, надо уметь командовать людьми, – покосился на брата Русаков-старший.

– За этим его сюда и послали!

– Ну как, Павлуха, справишься?

– Постараюсь, товарищ контр-адмирал, – официально ответил Павел.

– Не хочется мне семейственность разводить, – хитровато прищурился командир эскадры, – но последнее слово должно быть за командиром. Ему с механиком плавать… Принимайте дела, товарищ инженер-капитан третьего ранга!

– Есть принимать дела, товарищ контр-адмирал!

– А в нем тоже есть военная косточка, верно, Сергей? – сказал Русаков-старший, когда Павел вышел. – Но все-таки присматривай за ним, командир! – добавил он серьезно.

– Присмотрю, товарищ контр-адмирал.

Из лазарета сообщили, что к операции все подготовлено.

– Передать по линии, – распорядился контр-адмирал: – «Ложусь под волну. Всем кораблям следовать прежним курсом. Мателот „Адмирал Нахимов“» … Действуйте, командир, – разрешил он Урманову.

«Горделивый» накренился, делая крутую циркуляцию, суматошные валы ударили в борт. Затем постепенно, как при замедленной киносъемке, снова стал на ровный киль, кормой отыгрываясь на волне.

– Включить успокоители качки! – скомандовал Урманов. Крейсер совершенно перестал крениться, только корпус его чуть вздрагивал, словно вагон на стыках рельсов.

– Как обстановка, лазарет? – запросил командир.

– Спасибо, – откликнулся Свирь. – Чувствуем себя как в госпитале имени Бурденко. Начинаем работать.

– По возможности держите нас в курсе дела!

Твердую палубу обеспечил медикам Павел Русаков. Он сидел на командном посту энергетики и живучести, немного смущенный новым титулом. По внутренней связи его называли не иначе как «товарищ командир бэ чэ пять». Посмотрела бы сейчас Шуренция на своего благоверного!

Во всю переборку перед ним громадный пульт, испещренный цветными линиями со множеством контрольных приборов, релюшек и сигнальных ламп. Для непосвященного тут сам черт ногу сломит, но для врио инженер-механика за каждым элементом контрольной схемы скрывался живой механизм, выпестованный и одушевленный его собственными руками.

– Как температура масла в подшипниках стабилизаторов? – переключив нужную тангенту селектора, спрашивал он.

– В норме, товарищ командир бэ чэ пять! – доложили из агрегатной.

Успокоители качки на «Горделивом» были принципиально новой конструкции, когда-то во время наладки они крепко пощекотали нервы главному строителю. Сейчас на операционном столе лежал человек, скептически относившийся к этому новшеству. Надо было ему доказать, что умные люди не зря шевелили мозгами.

Однако Павлу Русакову не давали забывать, что он всего калиф на час. То и дело по селектору раздавались встревоженные голоса:

– Как там наш шеф, товарищ капитан третьего ранга?

Операция продолжалась сорок минут. И все это время успокоители качки работали как часы.

Заштопанного Дягилева помощники врача уложили на койку в лазаретном отсеке, перед дверью которого собрались подвахтенные представители машинных «духов».

– Все в порядке. Больной спит, – успокаивал делегатов медбрат.

– Когда к нему будет можно?

– Когда разрешит начальник медицинской службы, – важно отвечал медбрат, который по штатному расписанию именовался санитарным инструктором.

Погода заметно свежела. На кораблях эскадры крепили все, что могло двигаться, по-штормовому. Спящего Дягилева санинструктор пристегнул к койке двумя широкими брезентовыми ремнями, чтобы не вывалился.

Командир эскадры озабоченно просматривал только что принятую синоптическую карту. Центр циклона был еще далеко на юге, за экватором, чуть ниже острова Святой Елены. На этом затерянном в океане клочке суши заканчивал свои дни коронованный узник – Наполеон. Известно, что большую часть пути к Святой Елене он пролежал пластом, так одолела его морская болезнь. По этому поводу Наполеон якобы сказал: «Можно стать властелином мира, но нельзя повелевать стихией»…

Небольшой циклончик карта отмечала неподалеку от мыса Трафальгар, возле которого в 1805 году британский флот под командованием Нельсона сокрушил объединенную франко-испанскую эскадру. Было потоплено и взято на абордаж 22 корабля, остальные едва спаслись бегством. Сам Нельсон погиб в этом сражении, став навсегда национальным героем.

– Сколько в экипаже молодых матросов, Сергей Прокофьевич? – спросил командир эскадры.

– Почти каждый четвертый, Андрей Иванович, а в электромеханической боевой части даже больше, – ответил Урманов.

– За ними нужен глаз да глаз…

– Нас уже разок штормануло в Черном море, большинство новичков держались молодцами.

– Там были брызги шампанского, – усмехнулся контр-адмирал. – Судя по движению этого циклона, встречи с ним не миновать.

– Надо и через это пройти, Андрей Иванович.

– Пусть старпом соберет молодых и еще раз объяснит, как вести себя в шторм. Выход на палубу всем, кроме верхней вахты, категорически запретить. Боцману еще раз тщательно проверить крепление шлюпок, спасательных плотов, всех палубных люков.

– Есть, товарищ командир эскадры!

– Слушай, Сергей, – приблизившись к Урманову, вполголоса спросил Русаков-старший. – Мой-то отпрыск качку как переносит? Брезентовое ведерко возле себя не держит?

– Не замечал, Андрей Иванович… Он же из потомственной морской династии, – польстил начальству Урманов.