Текст книги "Проклятый Лекарь (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

ЗВОН!

Стекло разлетелось по кафелю мелкими, сверкающими осколками. Волков же, не удержавшись, с размаху врезался в стену и сполз по ней на пол, зажимая ушибленный нос, из которого тонкой струйкой потекла кровь.

– Ой, как неловко! – произнёс я с преувеличением, глядя на него сверху вниз. – Задумались, коллега? Не заметили стену? Какая досада! Вы разбили анализы пациентки заведующего! Ай-яй-яй.

Из ближайшей двери, словно фурия, привлечённая звуком бьющегося стекла, вылетела старшая медсестра Глафира Степановна.

– Так я и знала! Вы хоть знаете, кто эта пациентка? Графиня Золотова! Её муж – член попечительского совета! Он нас с землёй сравняет за такое! – торжествующе воскликнула она, но, увидев картину, замерла. На полу сидел не я, а её любимчик Волков, зажимая окровавленный нос. – Егор⁈ Что случилось⁈

– Этот… этот выскочка… он меня толкнул! – прохрипел Волков, указывая на меня пальцем.

– Я⁈ – я изобразил крайнее изумление. – Да я вас и пальцем не тронул! Вы сами споткнулись и разбили пробирку. Сестра, – я повернулся к молоденькой медсестре, которая высунулась из соседней палаты, – вы ведь видели?

Девушка, которую я утром спас от обморока, испуганно кивнула.

– Да… Я видела. Доктор Волков как-то… неловко развернулся и упал. А доктор Пирогов просто стоял рядом.

– Что здесь происходит⁈

Тяжёлые шаги в конце коридора заставили всех замолчать. В коридоре появился Сомов. Он не спешил. Он медленно подошёл, его взгляд скользнул по осколкам на полу, по растерянному лицу Глафиры, по сидящему на полу Волкову с окровавленным носом, и остановился на мне.

– Пётр Александрович, этот выскочка… – начала было Глафира, но Сомов поднял руку.

– Егор, – его голос был ледяным. – Поднимитесь. И объясните, как вы умудрились разбить анализы и разбить себе нос, просто стоя в коридоре.

Волков, поддерживаемый Глафирой, поднялся на ноги.

– Он… он что-то сделал! Я не знаю что, но я просто так не падаю! – залепетал он.

– Действительно, – я кивнул с самым серьёзным видом. – Просто так не падают. Возможно, у вас проблемы с вестибулярным аппаратом. Или это ранние признаки болезни Паркинсона. Я бы рекомендовал вам пройти обследование. Как коллега коллеге.

Волков побагровел от ярости.

– Пирогов, – вмешался Сомов, и его голос не предвещал ничего хорошего. Для Волкова. – Вы утверждаете, что Волков намеренно пытался вас толкнуть?

– Я этого не говорил, Пётр Александрович, – я пожал плечами. – Я просто шёл в лабораторию. А коллега Волков, видимо, был так поглощён изучением истории болезни, что не заметил стену. Бывает. Переутомление.

Сомов посмотрел на меня, потом на Волкова, и в его глазах блеснуло понимание. Он всё понял.

– Волков, – его голос был ледяным. – Вы разбили анализы. Вам и исправлять. Возьмёте у графини кровь повторно. Лично.

– Но, Пётр Александрович! – взвыл Волков. – Она же игл боится! Она скандал устроит!

– Это ваши проблемы, – отрезал Сомов.

– Да я ей всю её роскошную палату кровью из носа залью! – в отчаянии выпалил Волков, зажимая нос платком, который уже пропитался алым.

Сомов на мгновение замер, представив эту картину. Затем стиснул зубы.

– Ладно. Сначала в травмпункт. Бегом, – кивнул Сомов.

Он повернулся ко мне.

– А вы, Пирогов, ко мне в кабинет. У меня к вам отдельный разговор.

Глава 8

Кабинет Сомова встретил меня терпким запахом крепкого кофе.

Утренний энтузиазм заведующего испарился без следа. Он сидел за своим столом, устало массируя виски, и смотрел на меня не как на перспективного сотрудника, а как на источник серьёзных проблем.

На полированной поверхности стола лежали документы.

– Присаживайтесь, Пирогов, – сказал он, не поднимая головы. – Нам нужно поговорить.

Я сел напротив, молча ожидая продолжения. Сомов налил себе ещё кофе из небольшого фарфорового кофейника, жестом предложил мне. Я отказался.

– Вот, полюбуйтесь, Пирогов, – он бросил на стол передо мной несколько листов гербовой бумаги. – Это – цена моей веры в вас. Официальное обязательство, что я буду нести полную персональную ответственность за каждый ваш шаг. Морозов повесил надо мной дамоклов меч.

Я взял бумаги. Канцелярский язык был сухим и безжалостным.

– Я вас об этом не просил, – ответил я.

– Знаю, – его голос был полон горечи. – Это условие Морозова. Он не смог отказать мне напрямую, поэтому нашёл другой способ. Любая ваша ошибка – моя ошибка. Любая жалоба на вас – удар по репутации всего отделения. Врачебная ошибка? Вычет из премиального фонда. Всего отделения, заметьте.

Очень умно. Морозов не просто наказал Сомова. Он сделал весь коллектив моими надзирателями. Теперь любая моя оплошность, любой конфликт ударит по их карману.

Старый паук плетёт свою сеть, и я оказался в самом её центре. Не как муха, нет. Как другой, более опасный паук.

– Это несправедливо по отношению к вам, – заметил я, возвращая ему бумаги.

– Жизнь вообще несправедлива, – философски ответил Сомов, убирая документы в ящик стола. – Но теперь вы понимаете, в какое положение меня, а заодно и вас, поставили?

– Понимаю. И ценю вашу готовность рискнуть.

– Рискнуть? – он горько усмехнулся. – Пирогов, я поставил на кон свою карьеру и репутацию всего отделения ради молодого врача, которого знаю всего один день. Надеюсь, вы понимаете, что права на ошибку у вас больше нет?

Момент был подходящий, чтобы продемонстрировать, что я умею решать проблемы.

– Позвольте мне решить эту проблему, – предложил я. – Я сам возьму новую порцию крови у графини Золотовой.

Сомов изучающе посмотрел на меня.

– Елизавета Золотова – не простая пациентка. Она жена владельца «Золотых приисков Империи». Капризная, избалованная, привыкшая, что мир вертится вокруг неё. И да – она панически боится игл. В прошлый раз, когда ей нужно было поставить капельницу, пришлось вызывать её личного психолога из Вены.

– Справлюсь, – заверил я.

– Хорошо, – кивнул он после долгой паузы. Его взгляд был полон скепсиса и безысходности. – Валяйте, Пирогов. Но учтите, если будет скандал, я вас не прикрою. У меня просто не будет такой возможности. Вы останетесь один на один с гневом её мужа и злорадством Морозова.

– Не будет никакого скандала, – твердо произнес я.

Палата номер двенадцать больше напоминала не больничную комнату, а будуар какой-нибудь придворной дамы. Вычурная, почти безвкусная роскошь.

Картины с пасторальными сценами в кричащих золочёных рамах, неуместная хрустальная люстра под потолком, персидский ковёр, на котором можно было бы разместить небольшой операционный стол. Всё это создавало ощущение не больничной палаты, а дорогой, позолоченной клетки.

На огромной кровати с шёлковым балдахином лежала женщина.

Елизавета Золотова оказалась эффектной брюнеткой лет тридцати семи. Дорогой шёлковый пеньюар жемчужного цвета, крупные бриллианты в ушах, идеальный маникюр, стоимость которого, вероятно, превышала мою недельную зарплату.

– Вы новый врач? – она окинула меня оценивающим взглядом с головы до ног. – Где доктор Сомов?

– Доктор Сомов занят, – ответил я. – Я доктор Пирогов, и теперь я буду вести ваш случай.

– Пирогов? – она изящно прищурилась. – Не слышала такой фамилии среди врачей этой клиники. Я лечусь только у докторов с именем.

– Я новый сотрудник, – пояснил я.

– Понятно, – она картинно откинулась на гору подушек. – Ну что ж, можете идти. Когда освободится доктор Сомов, пусть придёт он.

– Боюсь, это невозможно, – спокойно сказал я. – Мне нужно взять у вас кровь для анализов.

Эффект был мгновенным. Она села прямо, её глаза расширились от ужаса, смешанного с негодованием.

– Кровь? Нет! – воскликнула она. – Я не позволю! Я боюсь игл! Я немедленно позвоню мужу! Требую другого врача!

Пятьсот лет назад такие дамы продавали душу за вечную молодость и власть. Теперь их главная трагедия – укол иглы. Но подход к таким не меняется. Им нужно не лечение, а внимание. И лесть.

Я остался совершенно спокоен. Не стал спорить или уговаривать. Вместо этого я достал из кармана халата стетоскоп и подошёл ближе к кровати.

– Позвольте мне для начала вас послушать, – дружелюбным тоном сказал я. – Никаких игл, обещаю. Просто стандартный осмотр.

Она настороженно следила за каждым моим движением, но позволила приложить холодную мембрану стетоскопа к своей груди. Пока я делал вид, что внимательно слушаю её сердце, я активировал некромантское зрение.

Потоки Живы в её теле показали то, что я и ожидал – никаких серьёзных проблем, только лёгкий дисбаланс, вызванный малоподвижным образом жизни и избытком сладкого.

– У вас прекрасное сердце, Елизавета, – сказал я, убирая стетоскоп. – Ритм ровный, чистый. Как у двадцатилетней девушки.

Комплимент сработал. Она чуть расслабилась, её плечи опустились.

– Правда? А доктор Сомов говорил, что у меня есть какие-то шумы.

– Возможно, он просто перестраховался. Но чтобы быть абсолютно уверенным, что всё в порядке, нужны анализы.

– Нет, – она снова напряглась. – Никаких игл!

Я сел на стул рядом с её кроватью, создавая атмосферу доверительной, неформальной беседы.

– Елизавета, – начал я и тут же поправился, – можно так? Расскажите, откуда этот страх? Это ведь не просто каприз.

Она удивилась. Видимо, другие врачи никогда не интересовались причинами её страха, предпочитая просто давить или уговаривать.

– В детстве… мне сделали неудачную прививку, – с паузами начал говорить она. – Медсестра долго не могла найти вену, было очень больно, много крови… С тех пор я не могу видеть иглы.

– Понимаю, – кивнул я сочувственно. – Детские травмы – самые стойкие. Но вы ведь уже не тот испуганный ребёнок, верно?

– Конечно, нет! – она гордо приподняла подбородок.

– Вы сильная, уверенная в себе женщина, которая управляет большим домом, прислугой, наверняка участвуете в делах мужа?

– Естественно! – её глаза блеснули. – Без меня бы он половину своих контрактов не заключил!

Отлично. Наживка проглочена. Апеллируем к самолюбию.

– Тогда неужели такая влиятельная, волевая особа позволит какому-то глупому детскому страху контролировать свою жизнь и мешать заботиться о своём здоровье? – задал я контрольный вопрос.

Она смотрела на меня с неподдельным интересом. Потом на её губах появилась лёгкая улыбка.

– А вы не похожи на обычных врачей, доктор Пирогов, – лукаво произнесла она. – Они обычно просто уговаривают или угрожают.

– Я предпочитаю понимать своих пациентов, а не лечить их, как бездушные механизмы, – констатировал я.

– И часто это срабатывает? – в её голосе появились игривые, кокетливые нотки.

– Давайте проверим, – предложил я, незаметно доставая из кармана одноразовый шприц и ватку со спиртом. – Но сначала – отвлекающий манёвр. Расскажите о вашей последней поездке. Вы ведь недавно вернулись? Куда ездили?

Её монолог о пляжах Ниццы был моим прикрытием. Пока она с энтузиазмом жестикулировала одной рукой, описывая какого-то наглого официанта, моя левая рука нашла идеальную вену на сгибе её локтя, а правая совершила молниеносный, почти невидимый укол.

Комар укусил бы больнее.

– … и представляете, этот идиот перепутал заказы! Мне принесли какую-то рыбу вместо фуа-гра! – широко раскрыв глаза, говорила она.

– Всё готово, – сказал я, прижимая ватку и заклеивая место укола пластырем.

– Что? – она ошарашенно посмотрела сначала на свою руку, потом на меня. – Но… я же ничего не почувствовала! Совсем!

– В этом и фокус, – я убрал наполненную пробирку. – Страх заставляет мышцы напрягаться, от этого процедура становится болезненной. А когда вы расслаблены и увлечены рассказом…

– Невероятно! – она смотрела на меня с неприкрытым, почти детским восхищением. – Доктор, вы просто волшебник!

– Просто опытный врач, – ответил я. – Результаты будут завтра. Отдыхайте.

– Доктор Пирогов, – окликнула она, когда я уже направился к двери. – Спасибо. И… приходите завтра лично. Я хочу услышать результаты именно от вас.

Тонкий, но вполне определённый намёк.

Отлично. Я не только избежал скандала, но и, кажется, приобрёл влиятельную поклонницу.

Я вышел из палаты, чувствуя на себе её заинтересованный взгляд. В коридоре меня уже ждал Сомов. Он стоял, прислонившись к стене, и в его глазах читался немой вопрос.

– Скандала не было, – коротко отчитался я, протягивая ему образцы. – Кровь взята. Пациентка спокойна.

– Я слышал, – он едва заметно кивнул. На его лице промелькнуло удивление, смешанное с уважением. – Вы действительно не такой, как все, Пирогов. Отнесите пробирки в лабораторию лично и дождитесь предварительных результатов.

Он протянул мне обратно штатив с драгоценной кровью.

– Чтобы не было больше инцидентов, – добавил он многозначительно, и в его взгляде читалось недвусмысленное предупреждение, адресованное не только мне, но и невидимым врагам в этих стенах.

Лаборатория располагалась на втором этаже и представляла собой большое, залитое светом помещение. Здесь пахло спиртом, озоном и едкими химическими реагентами.

Вдоль стен тянулись ряды столов, заставленных сложным оборудованием. Что-то тихо жужжало, что-то мерно гудело. В стеклянных колбах пузырились разноцветные жидкости.

На анализаторах крови и тканей мерцали сложные рунические символы. За одним из столов, склонившись над мощным микроскопом, сидел молодой лаборант в очках с толстыми линзами и что-то бормотал себе под нос.

– Анализы от Золотовой, – сказал я, ставя штатив с пробирками на специальный приёмный столик. – Срочные. От доктора Сомова.

– Понял, – кивнул лаборант, не отрываясь от своего занятия. – Минут двадцать придётся подождать.

Я устроился на высоком табурете у окна, глядя на внутренний двор клиники и стал поглаживать невидимого Нюхля.

Мысли снова вернулись к странному замечанию доктора Мёртвого. Что он имел в виду под «мёртвые иногда благодарят больше»? Это была просто фигура речи, чёрный юмор старого циника? Или в его словах крылось нечто большее, знание, недоступное мне?

– Надо же, кого я вижу, – знакомый презрительный голос вырвал меня из размышлений.

Михаил Волконский, собственной персоной, стоял, лениво опираясь о дверной косяк. На нём был идеально сшитый костюм, начищенные до зеркального блеска туфли, а на пальце сверкал массивный перстень с родовым гербом. Он держал в руках папку с чьими-то результатами.

– Волконский, – кивнул я.

Снова он. Удивительно, как некоторые люди умудряются быть одновременно и ничтожными, и навязчивыми. Как комар, который жужжит над ухом, – не опасно, но раздражает.

– Господин Волконский для таких, как ты, – поправил он, медленно подходя ближе. Его взгляд был полон спеси. – Бастард из морга решил поиграть в настоящего доктора? Сомов, видимо, совсем из ума выжил, раз пускает… таких… к приличным пациентам.

– Я не вижу здесь никаких господ, Волконский, – ответил я, даже не повернув головы в его сторону и продолжая смотреть в окно. – Только одного перепуганного мальчика, который пытается самоутвердиться за счёт фамилии. Если у тебя есть что сказать по делу – говори. Если нет – не мешай мне ждать результаты анализов.

Его лицо исказилось. Он не ожидал такого спокойного ответа.

– Не умничай, выродок! – прошипел он. – Думаешь, Сомов тебя защитит? Наивный. Я избавлю «Белый Покров» от таких безродных выскочек, как ты.

– Угрожаешь? – всё так же спокойно уточнил я.

– Предупреждаю, – он наклонился ближе, его голос стал тихим и ядовитым. – Исчезни сам, пока не поздно. Уволься. Иначе…

Я мысленно отдал приказ. Нюхль, невидимый и бесшумный, подкрался к аристократу и с особым энтузиазмом вцепился своими маленькими, но острыми костяными челюстями в самую мясистую часть его филейной области.

– АЙ! – Волконский издал звук, похожий на визг поросёнка, которого ткнули раскалённой кочергой. Он подпрыгнул на месте, хватаясь за зад. – Что за чёрт⁈

Он завертелся, пытаясь увидеть, что его укусило. Лаборант наконец оторвал голову от микроскопа и с любопытством посмотрел на него.

– Что случилось, господин Волконский?

– Меня… что-то… укусило! – он продолжал вертеться на месте, яростно растирая пострадавшее место через тонкую ткань дорогих брюк.

– Крысы, наверное, – невозмутимо предположил я. – В старых зданиях, знаете ли, водятся. Особенно любят кусать тех, кто много говорит. Отвлекает их от важных дел.

Волконский побагровел от ярости и унижения. Он сделал шаг ко мне, чтобы высказать всё, что думает.

– Это ты! – возмутился он. – Не знаю как, но это твоих рук… АЙ!

Второй укус, на этот раз с другой стороны, прервал его на полуслове.

– Точно крысы, – подтвердил лаборант с абсолютно серьёзным лицом. – У нас тут одна, с рунической меткой на ухе, на прошлой неделе у главбуха бутерброд прямо со стола утащила. Зверь, а не крыса. Надо бы санэпидемстанцию вызывать, да всё руки не доходят.

Волконский, подпрыгивая и продолжая растирать обе пострадавшие ягодицы, выскочил из лаборатории, бормоча проклятия. Когда лаборант отошел, Нюхль материализовался рядом со мной, довольно щёлкая челюстями.

– Хороший мальчик, – прошептал я. – Но больше так не делай. Слишком заметно. В следующий раз целься в лодыжку.

Ящерица обиженно цокнула, но растворилась в воздухе.

Через десять минут лаборант протянул мне распечатку.

– Вот, держите, – сказал он. – Анализы Золотовой.

Я пробежался глазами по цифрам. Всё в пределах нормы, как я и предполагал. Никаких органических патологий. Чистая психосоматика, скука и избыток свободного времени.

Снова поднялся на четвёртый этаж. Дверь в кабинет Сомова была приоткрыта.

Заведующий сидел за столом, просматривая какие-то бумаги. Он поднял на меня усталый взгляд.

– Ну что, Пирогов? Есть чем удивить? – спросил он.

Я молча положил бланк с результатами ему на стол.

– Всё в норме. Как и следовало ожидать, – пожал плечами я.

Сомов пробежался глазами по цифрам.

– Я так и думал, – кивнул он. – Спасибо. Теперь займитесь ею. Успокоительные, психотерапия… что там у нас по протоколу для скучающих жён олигархов?

– Я уже назначил ей главное лекарство, – ответил я.

– И какое же? – с интересом спросил он.

– Осознание того, что она не больна, и небольшую дозу лести, – ответил я. – Иногда это работает лучше любых препаратов.

– Вы циник, Пирогов, – Сомов усмехнулся. – Мне это нравится. Хорошо, можете быть свободны.

– Благодарю, – я кивнул. – Если больше ничего нет, я отправлюсь на своё основное место работы. У меня по расписанию вскрытие.

Я произнёс это намеренно буднично, наблюдая за его реакцией. На его лице на мгновение промелькнула тень досады – он понимал, что талантливый диагност сейчас пойдёт ковыряться в трупах. Но он лишь махнул рукой.

– Идите, Пирогов, – кивнул Сомов. – Уговор есть уговор.

Я вышел из кабинета и направился к лифту, ведущему в подвал. Моя работа в мире живых на сегодня была закончена. Пора было возвращаться в царство мёртвых.

Спустился в свой подвальный домен. Прохладный, пахнущий формалином воздух морга приятно остудил кожу после суеты и интриг верхних этажей.

Доктор Мёртвый, склонившись над секционным столом, препарировал какой-то орган, что-то неразборчиво бормоча себе под нос. Увидев меня, он поднял голову.

– А, блудный сын вернулся из мира живых, – сказал он, не отрываясь от работы. – Ну как там? Солнце всё ещё светит? Люди всё ещё суетятся по пустякам?

Этот старый ворон видит больше, чем говорит. Его слова – не просто стёб, а проверка. Он пытается понять, изменило ли меня соприкосновение с нормальной работой.

– Пока терпимо, – ответил я, надевая свой прорезиненный фартук.

– Терапия вас испортит, – предупредил он, аккуратно отделяя скальпелем одну ткань от другой. – Живые постоянно врут и притворяются. То они больные, когда на самом деле здоровы, то здоровые, когда уже стоят одной ногой в могиле.

– Мёртвые честнее, – согласился я. – Но, к сожалению, менее благодарны.

– Не всегда, Пирогов, – он хмыкнул, и его плечи едва заметно вздрогнули. – Иногда мёртвые благодарят куда щедрее живых.

Он произнёс это с едва заметной, загадочной улыбкой, не глядя на меня.

– Это как? – заинтересовался я.

– Со временем поймёте, – ответил он. – Если проживёте достаточно долго.

Он знает что-то, чего не знаю я? Что-то о природе смерти в этом мире, что отличается от всего, к чему я привык? Это я обязательно выясню.

Остаток дня прошёл в рутинной, но такой знакомой и успокаивающей работе.

Два вскрытия. Первое – пожилая женщина с обширным геморрагическим инсультом. Второе – мужчина средних лет с последней стадией цирроза. Его печень была похожа на старый, сморщенный камень.

К вечеру, перед уходом, я подвёл итоги дня. Сосуд показывал девятнадцать процентов. Я начал день с девятнадцати, потратил три на существование, получил три за диагностику матери и дочери.

Вышел в ноль. Но рост некро-силы… это был интересный побочный эффект. Мои руки становились твёрже, зрение – острее. Теперь я мог чувствовать остаточную энергию смерти на расстоянии пары метров, а не только при прямом контакте.

Возможно, ключ к решению проблемы лежит не только в Живе. Возможно, я ищу выход не в той плоскости. Что, если я смогу найти способ конвертировать одно в другое? Превратить силу смерти в топливо для жизни…

Эта мысль была новой. И опасной. Но мне уже не терпелось проверить свою догадку.

В метро было душно и многолюдно. Вечерний час пик выгнал на улицы всех офисных работников, и вагон был набит плотно, как банка с консервами.

Я почувствовал его раньше, чем увидел. Ощущение чужого, пристального взгляда на затылке. Не любопытного, не враждебного. Профессионального. Холодного. Я медленно обвёл взглядом вагон, скользя по лицам. И нашёл его.

Мужчина в сером, ничем не примечательном плаще, сидел в углу и слишком внимательно изучал газету. Слишком внимательно для того, кто едет уже четвёртую станцию и ни разу не перевернул страницу. Его лицо было серым, незапоминающимся, одежда – такой же. Идеальная униформа для того, чтобы раствориться в толпе. Профессионал. От Морозова, надо полагать.

Что ж, пусть следят. Пока что я примерный сотрудник, который просто едет домой с работы. С двух работ.

Но вот где именно я живу, его начальству знать совершенно необязательно.

На следующей станции, когда двери начали закрываться, я сделал то, чего он точно не ожидал. В последнюю секунду я выскользнул из вагона на платформу. Двери с шипением закрылись прямо перед его носом. Я видел, как он вскочил, но было уже поздно. Поезд тронулся.

Я постоял на платформе, дождался следующего состава и поехал. Мелочь, но пусть побегает. Терять хвост – полезный навык в любом мире.

У моего дома царила непривычная суета, которая резко контрастировала с респектабельной тишиной района. Во дворе стояли две машины с открытыми багажниками, из которых виднелись какие-то свёртки.

Вокруг сновали люди, их голоса были приглушёнными и нервными. Несколько человек сидели прямо на ступеньках подъезда, прижимая к себе окровавленные тряпки и глухо постанывая. В воздухе висел слабый, но отчётливый запах пороха и свежей крови.

– Ах да, – вспомнил я. – Стрелка же. Совсем забыл.

– Док! – окликнул меня Митька-Косой, заметив меня. – Наконец-то!

Двое бандитов, один из которых был Митька, бросились ко мне, явно намереваясь схватить под руки и потащить наверх. Я сделал лёгкий, почти ленивый шаг в сторону, и они пролетели мимо, едва не столкнувшись друг с другом.

– Не советую, – мой голос прозвучал холодно и веско.

– Док, некогда! – взмолился второй, незнакомый мне парень. – Там пацаны кровью истекают!

– Помните, что было в прошлый раз, когда вы пытались вести себя бесцеремонно? – спокойно напомнил я, глядя прямо на Митьку.

Они переглянулись.

– Помним, – Митька поморщился, потирая плечо. – Ты тогда Косте руку вывернул так, что он неделю не то что ложку – стакан держать не мог. Мы потом его к трём костоправам возили, никто не понял, как ты это сделал.

– Вот и славно, – кивнул я. – Ведите спокойно, и я спокойно пойду.

Квартира на третьем этаже была наспех превращена в лазарет. Запах крови, дешёвого антисептика и страха ударил в нос. На полу валялись окровавленные бинты. На диване, покрытом грязной простынёй, лежали стонущие раненые.

Я не стал метаться. Быстрый, чёткий триаж – сортировка по степени тяжести.

Первый – царапина на плече, жить будет. Второй – сломанные рёбра, больно, но не смертельно, пусть ждёт. Третий – пуля в ноге, нужно извлечь, но артерия не задета, тоже терпит. А вот четвёртый…

Я наклонился над ним. Он лежал на полу, на расстеленном пальто. Бледный, как полотно, дыхание поверхностное, едва уловимое, пульс на сонной артерии – нитевидный.

Пулевое ранение в живот, большая кровопотеря. Классика жанра. Без немедленной лапаротомии и переливания крови не выживет.

– Где Паша? – спросил я, накладывая жгут на бедро третьему раненому, чтобы остановить кровотечение.

– Сейчас придёт, – ответил Митька, нервно переминаясь с ноги на ногу.

И словно в ответ на его слова дверь распахнулась. В комнату ворвался незнакомый мне бандит с перекошенным от злости и страха лицом. В руке он сжимал массивный пистолет.

– Ты слишком долго! – рявкнул он не раздумывая, направляя ствол мне в голову. – Из-за тебя Серый может сдохнуть!

Холодный металл упёрся мне в висок. Я почувствовал резкий запах оружейного масла. Палец стрелка на спусковом крючке дрогнул. Не от страха. От ярости и неуверенности. Самый опасный тип стрелка.

– Убери пушку, идиот! – громовой голос прогремел от двери, заставив замолчать даже стонущих раненых. – Это НАШ врач!

Паша Чёрный Пёс вошёл в комнату. Массивный, под два метра ростом, с лицом, которое, казалось, видело всё и давно разучилось чему-либо удивляться. В его присутствии даже воздух стал тяжелее.

Но бандит с пистолетом не опустил оружие.

– Наш? Или ИХ? – он злобно посмотрел на Пашу. – Что-то долго он шёл! Я его в окно видел, он с Митькой внизу лясы точил, пока Серый тут подыхал! Может, он специально время тянул⁈

Отлично.

Параноидальный идиот с пушкой у моего виска. Раненый, которому осталось минут десять жизни. И Паша, который пока не решил, на чьей он стороне.

Если я сейчас не начну оперировать, я потеряю пациента, а с ним – и драгоценную Живу. Если дёрнусь – потеряю голову, и тогда Жива мне уже не понадобится.

Проклятие, ты выбрало отличный момент для проверки на прочность.