Текст книги "Проклятый Лекарь (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Глава 6

– Пойдёмте в мой кабинет, – сказал Сомов, и его спокойный голос прозвучал как окончательный вердикт. Он кивнул в сторону выхода. – Нам есть что обсудить.

Я молча последовал за ним, оставив позади ошеломлённых Ольгу и Варвару.

Мы шли по длинным, тихим коридорам ночной клиники. Редкие ночные медсестры, встречавшиеся нам на пути, с удивлением смотрели на странную пару: заведующий терапией в безупречном костюме и молодой парень в мятом халате из морга. В их взглядах читался немой вопрос.

Мы поднялись на лифте на четвёртый этаж. Здесь воздух был другим – более тёплым, пропитанным запахом лекарств и антисептиков. Это был мир живых.

Кабинет заведующего терапией оказался неожиданно аскетичным. Никаких портретов предков в золочёных рамах или дорогой мебели из красного дерева, которыми так любят кичиться местные аристократы.

Только самое необходимое. Массивный письменный стол из тёмного дуба, два строгих стула для посетителей, огромный шкаф, доверху забитый медицинской литературой, и большой, тускло мерцающий диагностический кристалл на подставке в углу.

Человек, который ценит суть, а не обёртку. Опасный тип. С такими сложнее всего – их не отвлечь мишурой.

– Присаживайтесь, – Сомов жестом указал на стул напротив своего стола. Он двигался плавно, с уверенностью хозяина положения. – Чай? Кофе?

– Благодарю, не стоит, – отказался я.

– Как знаете, – он сел в своё кресло и сцепил пальцы в замок, внимательно изучая меня. – Скажите, Святослав, чего вы хотите? Какова ваша цель в этой клинике? Деньги? Слава? Возможность работать с лучшими умами?

Началась игра. Прямой вопрос, рассчитанный на то, чтобы вскрыть мои истинные мотивы.

– Я хочу работать, – просто ответил я. – И лечить людей. Разве для врача нужна другая цель?

– Понимаю, – он медленно кивнул. – В нашем мире имя порой значит больше, чем талант. Несправедливо, не находите?

Он задавал вопросы, но на самом деле просто расставлял сети, ожидая, что я в них попадусь, выдам какую-то эмоцию, обиду или свои амбиции.

– Справедливость – понятие относительное, – уклончиво ответил я. – Важен результат, а не то, что написано в документах.

– Именно, – в его глазах блеснул интерес. – Результат. Святослав, я наблюдал за вашей работой. Диагностика феохромоцитомы по годичным анализам во время гипертонического криза – это уровень не просто профессора. Это уровень интуиции, граничащей с талантом.

– Мне повезло заметить нужные цифры, – я пожал плечами, не собираясь раскрывать свои методы.

– Везение – это когда подготовка встречается с возможностью, – процитировал он. Его взгляд стал жёстче. – Вы потеряны для морга. Такой талант должен работать с живыми пациентами.

Терапия… Это постоянный, неиссякаемый поток Живы. Десятки пациентов каждый день, каждый – потенциальный источник. Сосуд можно будет держать постоянно полным.

Но морг… работа со смертью, вскрытия, – это питает мои некромантские силы, мою истинную суть. Отказаться от этого – значит замедлить своё восстановление, отрезать себя от источника тёмной энергии.

Я как человек, которому предложили еду, но хотят отобрать воду. А мне нужно и то, и другое. Вопрос – как это совместить?

– Вы предлагаете мне перевод? – уточнил я.

– Именно, – кивнул Сомов. – Полный переход в терапевтическое отделение. Ставка младшего ординатора для начала, но с вашими способностями и интуицией, ваш рост будет стремительным.

– А что скажет доктор Морозов? – я задал ключевой вопрос, внимательно наблюдая за его реакцией.

Лицо Сомова на мгновение помрачнело. В его глазах вспыхнула холодная, с трудом сдерживаемая ярость, которую он тут же скрыл за маской вежливости. Он откинулся в кресле, и оно недовольно скрипнуло.

– Александр Борисович человек старой закалки, – протянул он. – Он ценит порядок и субординацию. А вы, Святослав, своей выходкой с магистром Крюковым нарушили и то, и другое. Он этого не любит. Ваше распределение в морг он утвердил лично, как показательную порку.

– Значит, перевод невозможен? – я изобразил на лице лёгкое разочарование.

– Не совсем, – Сомов наклонился вперёд, понизив голос. – Есть лазейка. Я могу взять вас на испытательный срок по совместительству. Формально вы остаётесь в штате патологоанатомического отделения, но большую часть времени работаете у нас, в терапии. Если за неделю вы покажете выдающиеся результаты, у меня будет достаточно оснований, чтобы обосновать ваш полный перевод даже перед Морозовым.

Испытательный срок по совместительству… Идеальная лазейка. Слишком идеальная. Он предлагает мне именно то, что мне нужно. Работа с живыми для пополнения Сосуда и доступ к моргу для восстановления некро-силы. Почему? Какую игру он ведёт? Что ему нужно от аномалии из морга?

– Какие условия? – спросил я прямо.

– Утренняя смена в терапии – с восьми утра до трех. Диагностика, обходы, приём новых пациентов. После обеда – ваши прямые обязанности в морге. Испытательный срок – неделя. Если справитесь с двойной нагрузкой и докажете, что ваш сегодняшний успех не был случайностью, оформим всё официально.

– Двойная нагрузка означает двойную оплату? – уточнил я. Это была провокация. Я хотел проверить, насколько он заинтересован во мне.

Сомов усмехнулся. Улыбка была понимающей, но с оттенком снисхождения, как у игрока, который видит все карты оппонента.

– Вы практичны. Это хорошо. Да, Святослав, оплата будет соответствующей. Плюс доплата за ночные дежурства, если вы на них согласитесь.

Деньги меня волновали меньше всего. Но согласиться слишком быстро было бы подозрительно.

– Мне нужно подумать, – сказал я, принимая правила его игры.

– Думайте, – кивнул Сомов. – Но недолго. Место ординатора освободилось только вчера, и желающих занять его будет много. Даю вам время до утра. Если согласны – жду вас здесь к восьми. Если нет – что ж, продолжайте работать с мёртвыми.

Он встал, давая понять, что аудиенция окончена. Я тоже поднялся.

– Ещё один вопрос, – остановил его я у самой двери. – Почему именно я? В клинике полно молодых и талантливых врачей.

Сомов обернулся и посмотрел мне прямо в глаза. Его взгляд был острым, как скальпель.

– Потому что вы не побоялись взять на себя ответственность, когда две ваши коллеги были в панике. Потому что вы думаете нестандартно, выходя за рамки протоколов. И потому что я чувствую – вы не такой, как все. А мне в моём отделении нужны именно такие люди.

Ночная Москва встретила меня мелким, моросящим дождём. Он смывал с города дневную пыль и суету, превращая улицы в тёмные, блестящие зеркала. Редкие газовые фонари отражались в лужах, создавая иллюзию второго, перевернутого и дрожащего города под ногами. Воздух был свежим, пах мокрым асфальтом и озоном.

Нюхль невидимой тенью семенил рядом. Я чувствовал, как он брезгливо переступает через лужи, хотя вода просто проходила сквозь его нематериальный остов. Периодически он встряхивался так, что я почти слышал сухой, дребезжащий звук его позвонков, полный костяного негодования.

У подъезда нашего дома на Малой Бронной, под козырьком, курили двое. Я узнал их – Митька по кличке Косой и Семён-Башка, бойцы среднего звена клана Черных Псов.

– О, лекарь! – Митька махнул мне рукой, заметив мою фигуру в свете фонаря. – Как раз вовремя! А мы тут с Семёном ставки делаем, сколько наших завтра к тебе в ремонт попадёт.

– Добрый вечер, – кивнул я, подходя ближе. – Надеюсь, ваша касса останется пустой.

– Какой он добрый, этот вечер, – фыркнул Семён, выпуская клуб дыма. Он был крупнее и молчаливее Митьки, и лицо его напоминало обтёсанный булыжник. – Завтра стрелка с Серыми Волками. За территорию у Патриарших.

– Я ставлю на троих, – продолжил Митька, подмигивая. – Эти «Волки» совсем озверели, с руническими кастетами бегают, твари.

– И? – спросил я, хотя уже прекрасно всё понимал.

– И будь наготове завтра вечером, – сказал Митька уже серьёзнее. – Часиков в восемь. Стрелки у нас честные, ножи да кулаки, но мало ли. Вдруг кто схватит лишнего свинца или магическую заразу подцепит.

Рунические кастеты. Значит, будут рваные раны с магическими ожогами. Интересно. Больше работы – больше благодарности. Главное, чтобы не перестарались и доставили пациентов ещё тёплыми.

– Паша сказал – чтобы ты был в курсе, – добавил Семён. – И чтобы всё необходимое приготовил. Бинты там, нитки, зелья твои хитрые, что вы, лекари, используете.

Прекрасно. Завтрашний вечер обещает быть богатым на благодарность. Если, конечно, я успею спасти раненых быстрее, чем они станут полноправными клиентами доктора Мёртвого.

– Понял, – кивнул я. – Буду готов.

– Вот и славно, – Митька затушил окурок о стену. – Ладно, не будем задерживать. Отдыхай, док. Тебе силы понадобятся.

В квартире было тепло и тихо. Нюхль сразу же материализовался, запрыгнул на подоконник и свернулся там наподобие кошки, только костяной. Зелёные огоньки в его глазницах потухли, переходя в режим энергосбережения.

Я сел на диван и закрыл глаза, проверяя Сосуд. Девятнадцать процентов. Неплохо, но всё ещё недостаточно для полного спокойствия. При текущем расходе это шесть дней жизни. С работой в терапии можно будет поддерживать стабильный уровень, может, даже накапливать резерв.

Мысли возвращались к событиям в клинике. Морозов, Сомов, Волков… Этот серпентарий. Честно говоря, мне эти элитные интриги и даром были не нужны. Но выбора у меня не было.

Я вспомнил свои первые недели в этом мире. С такой мотивацией – спасай или умри – казалось бы, логично было пойти в городские больницы. Там всегда полно пациентов.

Но этот путь оказался закрыт.

Двадцать два отказа из двадцати двух попыток быстро вернули меня с небес на землю.

Дело было не только в дипломе с жалкими «тройками», на который брезгливо смотрел каждый кадровик. Как оказалось, прежний владелец этого тела умудрился полностью запороть и свою единственную студенческую практику.

Судя по коротким, уничижительным отзывам в его личном деле, он не желал работать по специальности от слова «совсем». Прогуливал дежурства, хамил старшим врачам, а в довершение всего умудрился уронить утку с анализами на какого-то важного городского чиновника.

Теперь за мной тянулся шлейф не просто «троечника», а «троечника-разгильдяя с ужасной характеристикой». Ни одна государственная клиника не хотела брать на себя такую "головную боль'.

Частные же лавочки, вроде «Белого Покрова», были моим последним шансом – здесь личная протекция и демонстрация таланта решали больше, чем записи в личном деле.

Можно было, конечно, просто бегать по улицам и лечить каждого встречного калеку бесплатно. Но на что тогда жить? Проклятие не отменяло банального голода. Бандиты давали денег, но каким путем они сами зарабатывали деньги – все прекрасно знают. А мне такой подход претил.

Нет, мне нужно было совмещать полезное с полезным – получать и Живу, и зарплату.

И вот я здесь. В самой элитной клинике города, в центре паутины интриг. Один паук, Морозов, пытается меня изолировать и изучить. Другой, Сомов, – использовать как фигуру в своей игре. Что ж, поиграем. Но по моим правилам.

Одно я знал точно – завтра в шесть утра я буду в терапии. Доступ к живым пациентам был сейчас важнее любых политических игр начальства.

* * *

В кабинете главврача клиники «Белый Покров» всё кричало о власти, статусе и контроле.

Воздух был пропитан запахом дорогой кожи, полированного дерева и едва уловимым ароматом озона от работающих магических артефактов. Тяжёлые тёмно-зелёные портьеры были плотно задёрнуты, но сквозь узкие щели деревянных жалюзи пробивались утренние солнечные лучи.

Пётр Александрович Сомов сидел на стуле для посетителей и, несмотря на свой высокий пост, чувствовал себя именно так – посетителем. Как на допросе. Он сидел идеально прямо, положив руки на колени, и смотрел на человека за столом.

Александр Борисович Морозов, главврач и фактический правитель этой медицинской империи, медленно, с ленцой сытого хищника, откинулся в своём огромном кресле из чёрной кожи. Кресло не скрипнуло. Оно издало дорогой, приглушённый вздох. Морозов сцепил тонкие, аристократические пальцы в замок и поверх них изучал своего подчинённого.

– Феохромоцитома? – его голос был спокойным, почти бархатным, но от этого не менее опасным. – Интересно. Очень интересно. И вы говорите, он диагностировал это по годичным анализам? Во время острого гипертонического криза?

– Именно так, Александр Борисович, – подтвердил Сомов, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более уверенно. – Я всё проверил лично. Диагноз безупречен. Я принял решение взять его к себе в отделение по совместительству. Такой талант нельзя закапывать в морге.

Морозов улыбнулся. Улыбка была холодной, как скальпель хирурга.

– Принял решение? – повторил он, смакуя каждое слово, словно пробовал на вкус дорогое, но слегка горчащее вино. – Какая похвальная самостоятельность, Пётр Александрович. Почти… самоуверенность.

Сомов почувствовал, как воротник рубашки внезапно стал тесным.

– Я действовал исключительно в интересах клиники, Александр Борисович. Талант…

– Талант, талант… – Морозов прервал его лёгким, усталым вздохом. – Таланты приходят и уходят. А порядок и дисциплина – это то, на чём держится «Белый Покров». Или вы считаете иначе? Я лично распределил Пирогова в патологоанатомическое отделение. Это было административное решение, основанное на ряде факторов. А вы его отменяете.

– Я не отменял, а предложил компромисс, – попытался возразить Сомов.

– Вы полагали, – Морозов плавно встал, обошёл свой массивный стол и подошёл к окну. Он стоял спиной к Сомову, глядя на утреннюю Москву. – Знаете, что я полагаю, Пётр Александрович? Я полагаю, что заведующий отделением должен согласовывать подобные кадровые решения с руководством. Особенно когда речь идёт о столь неоднозначном сотруднике.

Сомов напрягся.

– Александр Борисович, я не думал…

– Вот именно – не думали, – Морозов всё так же стоял у окна. – Но я не мелочный человек. Пусть работает. На ваших условиях.

Сомов едва заметно расслабил плечи. Кажется, буря миновала.

Рано.

– Однако, – Морозов резко повернулся, и его взгляд был жёстким и холодным, как лёд. – Раз вы так самостоятельно принимаете решения, вы и отвечать за них будете. Полностью.

– Что вы имеете в виду?

– О, это просто, – главврач с той же плавной грацией вернулся за свой стол. – Любая ошибка Пирогова – ваша ошибка. Любая жалоба на него от пациента или персонала – жалоба на вас. Врачебная ошибка? Вычет из премии всего вашего отделения. Конфликт с пациентом? Выговор вам лично. Грубое нарушение протокола? Дисциплинарное взыскание с занесением в личное дело. Ваше дело.

Сомов почувствовал, как попался. Морозов не стал запрещать, нет. Это было бы слишком просто и прямолинейно. Он превратил инициативу Сомова в поводок, который теперь был на его собственной шее.

– Но это же… это беспрецедентно!

– Несправедливо? – Морозов изобразил на лице искреннее сочувствие. – Но вы же сами сказали – такой талант! Талантливые люди не делают ошибок, верно? Вы же верите в своего протеже?

Сомов молчал, понимая, что загнан в угол. Любое возражение будет означать, что он сам не уверен в человеке, за которого только что так рьяно вступался.

– И ещё, – добавил Морозов, не спеша доставая из дорогого кожаного бювара несколько бланков. – Подпишите это. Официальное принятие полной персональной ответственности за действия ординатора Пирогова на время его испытательного срока. В трёх экземплярах.

Он с лёгкой улыбкой пододвинул бумаги через стол.

– Александр Сергеевич, это похоже на…

– На что? – в голосе главврача появилась сталь. – На исполнение нового административного регламента по работе с сотрудниками из групп риска? Именно. Подписывайте, Пётр Александрович. Или отменяйте своё «решение». Выбор за вами.

Сомов взял тяжёлую перьевую ручку с золотым пером. Его рука на мгновение замерла над бумагой. Он понимал, что подписывает не просто документ. Он подписывает акт своей капитуляции в этой маленькой войне. С громким скрипом пера, которое будто царапало не бумагу, а его собственную гордость, он поставил свою подпись.

– Вот и отлично, – Морозов с удовлетворением убрал подписанные бумаги в массивный сейф, встроенный в стену. – Можете идти. И передайте Пирогову мои поздравления. Надеюсь, он оправдает ваше… доверие.

Когда за Сомовым бесшумно закрылась тяжёлая дубовая дверь, маска вежливого начальника спала с лица Морозова. Он подошёл к окну и несколько минут молча смотрел на город, раскинувшийся внизу. Он смотрел на него не с восхищением, а как на свою вотчину, где каждый механизм должен работать так, как он задумал.

Затем он вернулся к столу и снял трубку внутреннего телефона.

– Начальника охраны ко мне. Срочно.

Через пять минут в кабинет без стука вошёл высокий, плечистый мужчина с непроницаемым лицом и выправкой бывшего офицера спецслужб.

– Слушаю, Александр Борисович.

– Пирогов. Святослав. Тот, что из морга. Усильте за ним наблюдение. Мне нужны ежедневные отчёты. С кем общается, куда ходит, что делает в свободное от работы время.

– Понял. Могу я узнать причину повышенного внимания?

Морозов на мгновение задумался, подбирая слова.

– Помните результат его испытания на Сердце Милосердия? Десять локтей чистого, незамутнённого света. За двадцать лет моей работы в этой клинике такое было лишь однажды. И тот человек… – Морозов замолчал, его взгляд стал далёким и холодным, словно он смотрел в прошлое. – … тот человек оказался… В общем, я не хочу повторения.

Он снова посмотрел на начальника охраны.

– Просто следите. Особенно за его методами лечения. Я хочу знать всё. И если он использует что-то, что выходит за рамки стандартной лекарской магии.

– Будет исполнено, – чётко ответил охранник.

– И ещё, – добавил Морозов, когда тот уже развернулся, чтобы уйти. – Если заметите что-то… необычное. Что-то, что вы не сможете объяснить. Сразу ко мне. В любое время суток.

Начальник охраны молча кивнул и вышел.

Морозов остался один. Он подошёл к бару, налил себе стакан холодной воды.

Посмотрим, что ты за птица, Пирогов.

От авторов:

Дорогие читатели! Нам очень важно понимать, как Вам заходит книга. От этого будет зависеть количество томов в серии. Поэтому не стесняйтесь ставить лайки и писать комментарии. Благодарим за внимание!

Глава 7

Будильник прозвенел в половине шестого, вырвав меня из неглубокого сна. Нюхль недовольно зашевелился на подоконнике, но остался невидимым – утренний свет ему явно не нравился.

– Пойдёшь со мной? – спросил я, застёгивая свежую рубашку. – Будешь моим личным детектором смерти.

В воздухе рядом со мной сформировался полупрозрачный Нюхль и кивнул костяной головой.

Архилич Тёмных Земель, идущий на работу к восьми утра, и его фамильяр, который боится солнечного света. Мы отличная пара.

Фамильяр спрыгнул с подоконника и снова растворился в воздухе. Только лёгкое искажение пространства выдавало его присутствие рядом с моей ногой.

В терапевтическом отделении уже кипела жизнь. Медсестры сновали по коридорам с подносами, раздавая утренние лекарства. Санитары с грохотом катили тележки с чистым постельным бельём. Где-то в конце коридора надрывался электрический звонок вызова.

Ординаторская встретила меня густым запахом крепкого кофе и приглушёнными разговорами. За длинным столом сидело человек десять – врачи разного возраста и пола, одетые в белые халаты.

– А, Пирогов! – Сомов поднялся из-за стола, привлекая всеобщее внимание. – Как раз вовремя. Коллеги, представляю вам нашего нового сотрудника, Святослава Пирогова. Будет работать у нас по совместительству. Прошу любить и жаловать.

Реакция была смешанной.

Молодая женщина-врач с усталой, но доброй улыбкой, приветливо кивнула. Пожилой седовласый мужчина в очках оторвался от бумаг и кивнул равнодушно, словно я был не новым коллегой, а предметом мебели.

В дальнем углу я заметил Ольгу и Варвару. Они сидели рядом, что-то обсуждая за чашкой чая. Услышав мою фамилию, они замолчали. Ольга бросила на меня быстрый, испуганный взгляд и тут же уставилась в свою чашку, словно на дне был написан ответ на все её вопросы.

Варвара же, наоборот, посмотрела прямо на меня – долго, изучающе, без тени улыбки, а затем подчёркнуто медленно отвернулась к окну, давая понять, что для неё я – пустое место.

Забавно. Ночью я спасаю их пациента, вытаскивая их из катастрофы, которая могла стоить им карьеры. А утром они воротят носы, словно я не спаситель, а виновник их проблем. Благодарность – товар скоропортящийся. Особенно когда она смешана со страхом.

А вот полная дама лет пятидесяти с жёстким, властным лицом и высокой причёской смотрела на меня с откровенной, неприкрытой враждебностью.

– Глафира Степановна, наша старшая медсестра, – представил её Сомов.

– Ещё один выскочка, – произнесла она не бормоча, а чётко и громко, чтобы все слышали. – Мало нам своих бездельников.

– Рад знакомству, – сказал я спокойно, глядя ей прямо в глаза.

Меня её мнение мало интересовало.

– Это Константин, наш ординатор, – Сомов указал на молодого человека с идеально прилизанными волосами, который тут же вскочил со своего места.

– Очень рад новому коллеге! – воскликнул он с преувеличенным, почти приторным энтузиазмом. – Я слышал о вашем вчерашнем подвиге! Феохромоцитома! Блестяще! Это же надо, такая редкая патология! Я читал о ней в «Вестнике эндокринологии» за прошлый год! Вы просто гений!

Подхалим. Таких в любом коллективе хватает. Полезные, но скользкие. Нужно держать ухо востро.

– А это Егор Волков, – Сомов кивнул на мужчину лет тридцати с тяжёлой челюстью и неприятным, оценивающим взглядом. – Тоже ординатор.

Волков смерил меня взглядом с ног до головы, громко хмыкнул и отвернулся, демонстративно начиная разговор с соседкой.

А вот и местный альфа-самец. Явно не рад появлению конкурента.

Внезапно одна из молоденьких медсестёр, стоявшая у шкафа с медикаментами, тоненько вскрикнула.

– Там! В шкафу! Что-то зелёное! – испуганно вопила она, отбегая от шкафа.

Все обернулись. Дверца большого медицинского шкафа из нержавеющей стали была приоткрыта, и из щели действительно пробивалось слабое, пульсирующее зелёное свечение.

Нюхль, я тебя точно упокою. Повторно и окончательно.

Переполох начался мгновенно. Все вскочили со своих мест, глядя на шкаф.

– Наверное, проблемы с вентиляцией, – сообщил я. – Иногда некоторые виды плесени, попав в определённые химические условия, могут фосфоресцировать.

– Плесень⁈ В моём отделении⁈ – Глафира Степановна побагровела, её голос загремел на всю ординаторскую. – Да я вас всех! Я сейчас же вызову санэпидемстанцию! Нас закроют на карантин!

– Успокойтесь, Глафира Степановна, не стоит поднимать панику, – вмешался Сомов, сохраняя олимпийское спокойствие. – Пирогов, будьте добры, проверьте шкаф. Если там действительно плесень, немедленно примем меры.

Я подошёл к шкафу и распахнул дверцы, намеренно загораживая обзор остальным.

– Нюхль, ещё одна такая выходка, и я сделаю из тебя брелок. Ты понял? Погаси свои фары немедленно! – мысленно велел я.

Зелёные огоньки обиженно моргнули и погасли. Фамильяр стал полностью невидимым, но я чувствовал, как он с недовольным ворчанием переползает на другую полку.

– Ничего нет, – объявил я, поворачиваясь к коллегам. – Видимо, отражение от индикатора на приборе аварийного освещения. Игра света.

Костя-подхалим тут же облегчённо выдохнул. Медсестра смущённо извинилась. А Егор Волков смотрел на меня с явным подозрением, явно не поверив в мою версию.

После утренней планёрки, на которой Сомов раздал всем дежурные задания, он отвёл меня в сторону.

– У меня есть для вас интересный случай, Святослав, – сказал он, и в его голосе прозвучали нотки заговорщика. – Пациентка в двенадцатой палате, графиня Самойлова. Жалуется на постоянную усталость, но все стандартные анализы в норме. Коллеги разводят руками. Вот её история болезни, – он протянул мне тонкую папку. – Посмотрите, что сможете найти.

«Интересный случай». На языке врачей это обычно означает «мы не имеем ни малейшего понятия, что с ней, и спихиваем её на кого-нибудь другого, чтобы не портить себе статистику». Но взгляд Сомова был другим.

Он не спихивал. Он проверял меня. Давал мне сложную, на первый взгляд нерешаемую стандартными методами задачу, чтобы посмотреть, как я буду действовать. Экзамен продолжался.

По пути в палату я пробежался глазами по документам. Самойлова Елена Игоревна, сорок пять лет. Жалобы на апатию, сонливость, набор веса.

В анамнезе – ничего критичного. Лечащий врач – Егор Волков. Диагноз под вопросом: «Астено-невротический синдром». Классика.

Двенадцатая палата оказалась одноместной – привилегия для очень состоятельных пациентов. Просторная, светлая комната с видом на внутренний сад клиники.

На широкой функциональной кровати лежала женщина. Тонкие, породистые черты лица, ухоженные руки, но глаза были усталыми, а под ними залегли тени, которые не мог скрыть никакой макияж.

– Здравствуйте, Елена Игоревна, – представился я, подходя к кровати. – Доктор Пирогов. Пётр Александрович попросил меня вас осмотреть. Как вы себя чувствуете?

– Ужасно, доктор, – она устало вздохнула, и этот вздох был полон безнадёжности. – Постоянно хочется спать. Сил нет совершенно, даже на то, чтобы дочитать главу в книге. А ваши коллеги твердят, что я здорова как космонавт. Что у меня просто хандра.

Я задал ей пару общих вопросов о самочувствии, чтобы расположить к себе, и одновременно активировал своё особое зрение, сканируя её ауру. Её Жива была похожа на медленную, застойную реку, почти как болото.

Не было явных пробоин, но сам поток был слабым и вязким. А в области шеи – небольшая, но отчётливая пробка, энергетический тромб, мешающий нормальной циркуляции жизненной силы.

– Позвольте вас осмотреть, – попросил я.

Пальпация шеи подтвердила мои подозрения – щитовидная железа была слегка увеличена и уплотнена. Обычный врач, особенно такой самоуверенный, как Волков, мог бы и не заметить этого, списав на анатомические особенности.

Но мои пальцы, привыкшие к работе с самыми тонкими структурами, уловили это отклонение.

– Скажите, у вас бывают отёки по утрам? – спросил я. – Может быть, необъяснимая зябкость?

– Да! – она посмотрела на меня с удивлением. – Постоянно мёрзну, даже когда в комнате тепло. Муж смеётся, что я превращаюсь в ледышку. Но разве это болезнь? Я думала, это просто возрастное.

– А волосы не стали более сухими и ломкими в последнее время? – задал я очередной вопрос.

– Стали! – её удивление росло. – Я сменила трёх парикмахеров, думала, они мне их сожгли.

– Вы сдавали анализ на гормоны щитовидной железы?

– Нет. Доктор Волков сказал, что в этом нет никакой необходимости, – на её лице отразилось разочарование. – Сказал, что все мои симптомы – это классическая депрессия на фоне стресса, и посоветовал съездить на курорт и попить успокоительные.

Депрессия. Любимый диагноз ленивых и некомпетентных врачей.

Когда не можешь найти причину, всегда можно свалить всё на нервы. Дёшево и сердито. Волков либо полный идиот, который не видит симптомов, лежащих на поверхности, либо он намеренно лечит состоятельную пациентку от несуществующей болезни, чтобы она подольше оставалась в клинике.

Судя по его поведению в ординаторской, я склоняюсь ко второму варианту. Сомов, видимо, тоже это подозревает и использует меня, чтобы уличить своего нерадивого подчинённого.

– Я назначу вам несколько анализов, – сказал я, доставая бланк. – На гормоны ТТГ, Т3 и Т4. И ещё – развёрнутый анализ крови. Подозреваю у вас не только гипотиреоз, но и скрытую железодефицитную анемию.

В этот момент дверь палаты тихо открылась, и в неё вошла молодая женщина – почти точная копия пациентки, только на двадцать лет моложе. Такая же стройная, с теми же тонкими чертами лица, но полная энергии.

– Мама, я принесла тебе твои любимые пирожные… Ой, извините, доктор, я не знала, что у вас осмотр.

– Ничего страшного, мы как раз закончили, – улыбнулся я, но моё внимание уже привлекло другое. Я бросил на неё один беглый взгляд, и моё зрение тут же подсветило аномалию.

Тонкая, едва заметная рябь в потоках Живы, идущих от поджелудочной железы. Классический маркер ранней инсулинорезистентности. Она ещё не больна, но уже уверенно стоит на пороге диабета второго типа.

– Простите, – обратился я к девушке, когда она поставила коробку с пирожными на столик. – Вы не могли бы присесть на секунду? У вас немного бледный вид.

– Правда? – удивилась она, но послушно присела на край кресла. – Я действительно последнее время быстро устаю. Думала, из-за учёбы.

– Часто хочется пить? Особенно по ночам? Или, может, заметили, что стали чаще бегать в туалет?

Девушка растерянно посмотрела на мать, потом на меня.

– Да… Откуда вы знаете? – изумленно спросила она.

– Опыт, – я снова улыбнулся. – Рекомендую вам сдать кровь на сахар и гликированный гемоглобин. Просто для профилактики.

Мать и дочь переглянулись. В их глазах было удивление и что-то ещё.

– Доктор, вы первый, кто действительно нас слушает и задаёт правильные вопросы, – сказала пациентка, и в её голосе прозвучала искренняя надежда. – Спасибо.

И в этот момент меня накрыло. Двойной поток. Один – тёплый, благодарный, от матери за обретённую надежду и внимание. Второй – удивлённый, но тоже искренний, от дочери за своевременное предупреждение, которое, возможно, спасёт её от серьёзной болезни в будущем.

Сосуд отозвался приятной тяжестью. Плюс три процента. Не так много, как за спасение от неминуемой смерти, но это была стабильная, качественная пища. На таких пациентах можно было жить.

После обхода я направился в лабораторию с направлениями и пробирками для анализов. Я шёл по коридору и спиной чувствовал тяжёлый, враждебный взгляд. У окна, делая вид, что с интересом изучает историю болезни, стоял Егор Волков.

Сейчас начнётся.

Такие, как он, не умеют проигрывать достойно. Им нужна мелкая, подлая месть. Я сбавил шаг, готовясь к провокации.

Когда я проходил мимо, он, как я и ожидал, «случайно» развернулся. Волков сделал это слишком резко, выставив локоть, чтобы «нечаянно» выбить у себя из рук штатив с пробирками.

Движение было рассчитано с точностью фехтовальщика-недоучки, который делает неуклюжий, но предсказуемый выпад.

В тот самый момент, когда его локоть должен был коснуться моей руки, я сделал неуловимое движение – лёгкий шаг назад и в сторону. Его рука с силой пронеслась по пустому воздуху.

За его спиной появился Нюхль и слегка подтолкнул. Этого хватило.

Потеряв равновесие, Волков сам зацепился ногой за ногу и с криком «Ой!» полетел вперёд, пытаясь ухватиться за воздух.

В падении он инстинктивно выбросил вперёд руки и схватился за мой штатив. Тот пошатнулся, и Волков упал вместе с одной из пробирок.