Текст книги "Дорога к дому (СИ)"

Автор книги: Александр Куликов

Безымянный пожал плечами. Более бессмысленного обращения он не мог себе и представить. Впрочем, он замедлил шаг и постарался приспособиться к манере ходьбы спутника: в конце концов, Ви`ател – его наниматель, и, если он желает двигаться синхронно… что ж, это не так уж и трудно.

Ближе к вечеру техник чуть снизил скорость и принялся внимательнее оглядывать окрестности в поисках подходящего для ночевки места, каковое и было обнаружено в зарослях терновника и черемухи, имевших небольшой просвет, выводящий к крохотному закутку, свободному от окружавших его кустов. Это ночь прошла почти точно так же, как и предыдущая, за исключением того что Безымянный и Ноби не остались без ужина. Наступивший за ними день также мало чем отличался от вчерашнего. Как и следующий. Дорога без конца, дорога в никуда, в неизвестность…

Все дни знакомства Безымянный присматривался к технику, тщательно анализировал короткие, малоинформативные фразы, что тот бросал время от времени, пытался изучить поле, окружавшее щуплую фигурку существа. Результаты наблюдений, сформировавшиеся в некую общую картину к исходу шестых суток, преизрядно его удивили и ещё больше насторожили. Главным оказался неожиданный вывод, что странное отсутствие каких-либо проявлений энергии Бытия является для техника не естественным состоянием, а, скорее, неким подобием защитного кокона, скрывающего за непроницаемой тьмой пустоты… Он так и не смог в полной мере заглянуть за этот покров, но даже того, что он рассмотрел, оказалось достаточно: искривленные, необычные, но всё же вполне "человеческие" энергетические потоки. Такого просто не могло быть! Все хроники утверждали, что техники всего лишь машины, а у машин по определению нет и не может быть свойственных живым существам энергоконтуров. Ещё одна тайна. Он решил пока не говорить спутнику о своих подозрениях и дождаться более подходящего момента.

Ви`ател вел их извилистым, как след змеи, путем, петляющим то к востоку, то к западу но, тем не менее, в основе своей не меняющимся и лежащим на юг. В коренные земли филиала Валентиниана. Безымянный возвращался домой… И хотя до центральных регионов было всё ещё далеко, влияние приграничья ощущалось всё слабее, сменяясь обыденной, мирной картиной ничем не тревожимой жизни, пусть и лишенной человеческого присутствия.

Поход их завершился на девятый день со времени выхода из Штормскальма, и произошло это совершенно внезапно. Ви`ател ни словом, ни жестом не предупредил Безымянного, что они приближаются к цели перехода, вместо этого, когда до полудня оставалось около часа, он просто замер на месте посреди странного, довольно большого поля:

– Вот мы и пришли, – провозгласил он, остановившись возле нескольких округлых, словно бы обкатанных водой, валунов в рост человека, образовывавших некую обособленную группу, как бы отгороженную от остального пространства своим внешним видом и нелепой формой. Он довольно покивал головой сам себе и, разведя руки в жесте гостеприимного хозяина встречающего долгожданного гостя на пороге дома, провозгласил: – Пришли!

Безымянный, насупившись, огляделся по сторонам: искривленные, изуродованные деревья с перекрученными, будто старческие суставы, ветвями; клочковатая, низенькая трава, разбросанная чахлым, беспорядочно-пестрым ковром на истерзанном и перепаханном покрывале буро-коричневой земли с бегущими в разные стороны паутинками-нитями непонятных, бледно-серебристых прожилок; выщербленные, покрытые частыми корявыми оспинами камни, словно бы от нечего делать разбросанные и вдавленные в почву в самых, казалось бы, неподходящих местах. Такой же самый пейзаж сопровождал путников на протяжении всего нынешнего перехода, да и вчерашний, надо заметить, не сильно от него отличался, разве что уродство было не столь очевидным и бросающимся в глаза.

Вздохнув, Безымянный обратил взор на техника и, с трудом сдерживая рвущееся наружу раздражение, поинтересовался:

– Пришли. Осталось понять куда?

– О, это весьма любопытное место! – загадочно улыбнувшись уголками губ, провозгласил техник. – Место утраченной памяти и забытых мифов. Сакральное, в некотором роде, место. Здесь тесно переплелись прошлое – далекое и не очень – и настоящее. Даже будущее пустило сюда глубокие корни! Будущее, возможное пока лишь как надежда, мечта о вероятности, к каковой стремишься всем сердцем, всей душой… и в которой отказывает себе разум, вынужденный ограничивать себя жестокими рамками в тщетной попытке избежать пагубных реалий окружающей действительности.

Александер помолчал некоторое время, ожидая дальнейших пояснений. Но их не последовало. Отчаявшись получить хоть какие-то дополнительные сведенья, он выругался сквозь плотно сжатые зубы и задал технику вопрос, который тот, очевидно, ждал:

– И что же это за место такое? – бесцветным тоном выдавил он.

Как же он устал от этой бесконечной игры полунамеков и скрытых смыслов. Устал до нервного зуда, до зубовного скрежета! Нет бы просто сказать, куда они, к демонам, приперлись и чего техникам от него, в конце-то концов, надо! Куда там! Как он ни пытался, как ни бился, стремясь разговорить Ви`атела и вытащить из него хоть какую-то информацию о цели предстоящей миссии, – всё оказалось тщетно! Проклятый техник или попросту отмалчивался, или отговаривался бессмысленными словами, или, вот как сейчас, загадочно улыбался, будто посмеиваясь про себя над скудоумием и недогадливостью спутника.

– Легенда! – вздев кверху палец, нараспев проговорил техник. – Грустная для одних, позабытая за ненадобностью – для других.

Безымянный никогда не отличался взрывным характером, как большинство его родичей, никогда не склонен был к немотивированному злу: ни в силу природных своих наклонностей, ни в меру обретенного опыта. Трудная жизнь, исполненная опасностей, печальный опыт прошлого с его болью, потерями и тоской, мудрость, обретенная в череде тяжких испытаний, – всё это выковало из него человека, не способного в угоду собственным эмоциям на поступок, противный разуму и тому кодексу чести, что он сам для себя выработал. Вот только за последние дни этот самый кодекс уже дважды подвергался преизрядному испытанию, проверке на прочность. Впервые это произошло, когда он, бросившись, точно несмышленый юнец, в омут неведомой авантюры с головой, согласился на работу, предложенную техниками, не выяснив о ней ничего совершенно.

Второй случай произошел только что. Безымянный не считал себя человеком, способным на хладнокровное, предумышленное убийство. Да, ему, разумеется, приходилось убивать, в том числе и людей, и происходило это куда чаще, чем хотелось бы. Но даже казнь Сарги – этого полоумного маньяка, державшего в страхе несколько поселений в Запределье, – не являлась убийством как таковым. Там был поединок, схватка не на жизнь, а на смерть – но не убийство! Так что никогда, ни разу до сего мгновенья не возникало у Александера желания отнять жизнь у существа просто по той причине, что оно его безумно раздражало! Но сейчас он был всего в одном крохотном шажке, от того чтобы наброситься на Ви`атела – желательно сзади! – и попросту удушить его, выдавить то подобие жизни, что он имел.

Вероятно, техник как-то почувствовал настроение своего спутника, хотя тот ни единым жестом или словом не выдал бушевавших в нем эмоций. А может, ему самому надоела игра? Как бы то ни было, он отбросил прочь свой менторско-игривый тон и сказал:

– Когда завершился Восемнадцатый Поход Священного Гнева, твои предки согнали на это поле тех немногих техников, что ещё оставались в живых. Горстка изувеченных, истерзанных пытками и лишеньями, сломанных и разбитых узников – их и было-то не больше шести сотен! – в окружении тысяч конфедератов, закованных в экзоброню, сияющую на солнце, подобно звездам в безлунной тьме! Величественное зрелище вышло, надо полагать! Парад по всем правилам…

Техник зашелся в беззвучном смехе, но лицо его отражало отнюдь не веселье. В лице его, в каждой черточке обычно бесстрастной маски поселилось ныне только одно чувство, глубокое и необъятное, как сама Бездна, – ненависть! Жгучая, испепеляющая, беспощадная ненависть. Глядя в это искаженное лицо, Безымянный уже не в первый раз усомнился в собственном выборе и подумал: а не ловушка ли всё это? Хотя для каких целей она могла понадобиться техникам – он не представлял, что отнюдь не означало отсутствие таковой цели. Одно можно было утверждать с очевидностью: месть здесь ни при чем. Не того полета птица он сам, чтоб ради него устраивать весь этот спектакль.

Но на всякий случай он отступил на несколько шагов назад и приготовил пару парализующих информационных форм. Он даже начал окружать себя коконом энергетических потоков – чем бес не шутит, глядишь, прямо сейчас придется вступить в бой.

– Поле Милосердия… так называется это место! – Ви`ател, казалось, не заметил перемены, произошедшей в его спутнике, не различил его тревоги. Техник продолжил свой рассказ как ни в чем не бывало! – Поле Милосердия… твои предки действительно верили, в большинстве своем, что даруют моим предшественникам великую милость победителей – избавление от страданий! Забавно… – снова беспричинный, озлобленный смех, больше походящий на плач. – Ирония заключалась в том, что как раз здесь, на этом самом месте, располагается одна из самых больших лабораторий моего народа. Потаённая, сокрытая, заброшенная…

– Возможно, оттого Конфедерация и выбрала это место? – предположил Безымянный, стараясь разговором отсрочить момент неизбежного, как казалось ему, нападения.

Техник развернулся лицом к человеку, и взгляд его вновь вернул прежнее, осмысленное и даже в некотором роде умиротворенное выражение.

– Нет! – категорично заявил он. – Никогда Конфедерация не ведала об этом месте. Оно было покинуто задолго до тех времен, как наш народ подвергся гонению.

– В застенках "вопрошающих" очень хорошо умеют развязывать даже самые неразговорчивые языки, – усмехнувшись, возразил Безымянный. Он немного помолчал, а затем добавил: – Особенно, самые неразговорчивые. Мнемоники "алых" – спецы своего дела, и они способны вытянуть из любого сознания все, что им нужно.

Ви`ател равнодушно пожал плечами, словно и не было давешней, необузданной вспышки гнева.

– Не в этом случае, – весьма безмятежно проговорил он. – Как я уже сказал, "Кротовая нора" – так называется эта лаборатория – была покинута своими создателями очень давно. Техники, обитавшие в этом месте, оставили его около двух тысяч лет назад, сами же – бесследно сгинули. Где и когда – неизвестно. С тех пор и до момента, как мой клан обнаружил и заново открыл лабораторию, она находилась в глубокой консервации, окруженная защитным вакуумным куполом. Никто не знал о ней. Никто даже не подозревал о её существовании! Мы сами обнаружили её лишь недавно и при весьма необычных обстоятельствах, не оставляющих сомнений, что для всего остального мира её существование – тайна. Всего пять лет назад она находилась в замороженном состоянии.

Безымянный отвел взгляд от лица техника и, сощурив глаза от нестерпимо блестевших в металлических прожилках солнечных бликов, уставился на истерзанную землю. Еще одна тайна – будь и она, и все прочие секреты техников неладны! Он решил не спрашивать, не интересоваться этой новой загадкой. Он утомился от бесконечного напряжения, беспрерывной готовности к… неизвестности. Усевшись на ближайший, нагретый солнцем камень, он потупился и погрузился в угрюмое молчание.

 
Неподалеку, из-под нависающего над неприметной ямкой камня, выбралась крохотная изумрудно-зеленая ящерка, с коричневым спиралевидным узором на спинке. Её глаза-бусинки, безостановочно моргая в опасливом сосредоточении, остановились на сидящем человеке, решая: является ли он угрозой. Безымянный не шевелился. Его потертый, выцветший за долгие годы плащ висел мертвой, неколеблемой грудой тряпья, придавая его тощей фигуре сходство с каменным изваянием. Успокоившись, зверек стремительно порскнул прочь, отправившись по своим делам, быстро-быстро перебирая крохотными четырехпалыми лапками. Вот так же и он сам, подумалось Безымянному, точь-в-точь как эта ящерица: суетится, бегает, прячется, а стоит остановиться – появляется страх. Страх, что его обнаружат, поймают, выследят, затравят. Вечная настороженность, неспособность расслабиться, успокоиться – как же они угнетали. Только сейчас он понял, что уподобился зверю, что стремление выжить постепенно стирало его человеческий образ, превращая некогда живое лицо в омертвевшую маску. Да, инстинкт самосохранения помогал, оттачивал сноровку – но отнимал чувства, давал силы – но забирал эмоции. Он видел то, во что превращается. Там, в Тартре. Видел людей, бесстрастных и холодных убийц, с пустыми глазами как у Легионеров. Таким был Вархид – лишь перед самой смертью сумевший обрести себя былого. Таким был Кадо-стрелок – вся жизнь которого свелась к беспрестанной погоне за новой жертвой. Таким был Коротышка Чин – для которого гнев и ярость заменили все остальные чувства, превратив его в совершеннейшую и беспощадную машину смерти. Неужели же и ему, потомку древнего рода Александеров, уготована подобная же участь? «Земля Проклятых не кара и не судьба, Тартр – это кровь твоей души», – так говорили исконные обитатели тех мест. «Он забирает всё и ничего не предлагает взамен», – добавляли те, кому уготовано коротать свой век в Запределье, во искупление грехов.
 

– И к чему вы всё это рассказываете? – с трудом прервав цепочку безрадостных рассуждений, обратился к технику Безымянный.

– К тому, что… Видите ли, Конфедерация ведь действительно уничтожила всех техников, всех до последнего.

– Не понимаю, а это-то при чем здесь? Весь этот бессмысленный… – Безымянный смолк на полуслове. Мгновение потребовалось ему, дабы в полной мере осознать весь смысл сказанного. – Погоди-ка… Если всех техников перебили… То кто же ты тогда такой, Бездна поглоти твою Душу!

– Я техник, – просто сказал Ви`ател, чем привел своего спутника в ещё большее недоумение и раздражение.

Он последовал примеру Безымянного и примостился на ближайшем окатыше, легко подогнув под себя ногу.

– Полагаю, мне следует объясниться чуть более… детально, – проговорил Ви`ател, уставившись в землю.

– Да уж, не помешает! – немедленно откликнулся Безымянный, и трудно было разобраться, чего в его словах больше – любопытства или раздражения.

Техник, казалось, не расслышал его. Он сидел, всё так же сутулясь и склонив голову на грудь, на лице отпечаталось выражение глубочайшей озабоченности и концентрации на чем-то доступном лишь ему самому. У ног его играли в пятнашки крошечные облачка пыли, пробужденные к жизни невесомыми порывами ветерка. Пыль была сероватая, маслянистая, словно пепел погребальных костров, на которых истлела надежда.

– Как же это сложно, – едва слышно прошептал он, обращаясь, скорее, к самому себе, нежели к собеседнику.

 
Он тяжело вздохнул и поморщился:
 

– Вольно или невольно, но мне придется повести свой рассказ издалека. После полного уничтожения древних техников и разгрома их лабораторий Конфедерация утратила всякий интерес к ним. Множество архивных документов: исследовательских, исторических, личных, целые тома и разрозненные листки, кристаллы-хроникеры и мнемо-импланты – всё это оказалось никому не нужным хламом. К чему хранить, зачем оберегать и изучать жалких немых свидетелей истребленного народа, его наследие? Так, вероятно, думали простые коны. Патриархи же стремились похоронить под нагромождением лжи самую память о ненавистных смутьянах, дерзнувших бросить вызов могущественным владыкам мира, осмелиться на непослушание…

– Что ты хочешь этим сказать? – настороженно спросил Безымянный, расслышавший в словах техника неприкрытый намек на некую тайну, стоявшую за решением Патриархатов, тайну, приведшую к "Диктату Осуждения". Впрочем, он и сам уже начал догадываться, что официальная позиция Конфедерации имеет весьма слабое отношение к истинной причине, стоящей за гонениями на техников.

– Лишь то, что уже сказано, – задумчиво ответил Ви`ател. – Те, древние техники, позволили себе то, чего до них не позволял себе никто. Даже выступление Акватикуса было частью внутренних разборок внутри Конфедерации. Техники же, никогда не являвшиеся частью целого, тем не менее осмелились выступить против этого целого. Они отказались подчиняться прямому, недвусмысленному приказанию. Видите ли, народ техников всегда был связан некими тайными узами с Конфедерацией. Не спрашивайте меня, что это были за узы или как они возникли, – я не смогу дать вам ответ, наше поколение не ведает этого. Слишком много секретов прошлого утеряно в огне войн или погребено под спудом тайны в недрах патриарших архивов. Скажу лишь, что связь эта была подобна поводку, прикрепленному к ошейнику, стягивающему горло. Чьё горло – полагаю, нет смысла уточнять?

Безымянный молча кивнул. Пояснений точно не требовалось. Он только спросил:

– А что это был за приказ, который ваши предки отказались выполнять?

Ви`ател потупился, и на лице его проступило странное выражение. Смущение – вот что больше всего соответствовало этой гримасе.

– Вам не понравится мой ответ, – с заметным колебанием ответил он. – Возможно, было бы лучше оставить всё, как есть, и не вдаваться в подробности?

– Я ведь уже не кон, – усмехнувшись, возразил Безымянный. – Так что ваш ответ, каким бы он ни был, навряд ли заденет мои чувства.

– Я бы не был столь уверен, – с сомнением в голосе отозвался техник после минутного колебания. – Впрочем, если вы настаиваете, я отвечу. Всё началось с битвы у стен Хартуша. Вам знакома эта история?

– Трагедия Хартуша? – Безымянный прикрыл глаза и ожесточенно потер лоб, словно пытаясь этим незамысловатым жестом пробудить собственные воспоминания. – Помнится, это была очередная попытка Конфедерации отбить часть территорий Акватикуса, попытка, закончившаяся очередной же катастрофой. Я не помню подробностей, – честно признался он. – Вроде бы там что-то приключилось с первым атакующим валом, но детали…

 
Он замолчал, и просто пожал плечами, признаваясь в собственном незнании.
 

– Эта битва произошла за четыре года до объявления «Диктата». Сто девяносто восемь лет назад, в первый день летнего Солнцестояния, объединенные войска филиалов Катека, Джайрека, Дамадара и Саируса одновременно атаковали восемнадцать островов, входящих в архипелаг Поэнато, – приступил к рассказу Ви`ател, и голос его снова обрел ставшую уже привычной менторскую сухость. От былых эмоций не осталось и следа. – Поэнато, как вам известно, – это крайняя северо-восточная часть территорий Акватикуса, клином врезающаяся во владения Дамадары, – настоящая заноза, по мнению Конфедерации! Основной удар был направлен на крупнейший остров архипелага – Поэн, и город Хартуш – столицу всего региона. Тактика конов была простой и изящной: отвлекающий удар воздушных симбиотов, направленный не столько на уничтожение, сколь на отвлечение «гарпий» и недопущение их участия в основных боевых действиях; высадка десанта – тяжелые штурмовые отряды, словно приливная волна, хлынули на берег Поэнта, оцепляя его, готовя плацдарм для высадки основных войск; затем, вслед за штурмовиками, стали выгружаться остальные: ваятели, боевые плетельщики, элитные штурмовые части – все те, кому, по замыслам Верховных Патриархов, предстояло довершать разгром обреченного города, зачищать его от непокорных. Последними на берег сошли те, кто должен был стать передовым атакующим кулаком и возглавить штурм – хельмы…

– Погодите, – Безымянный поднял руку в останавливающем жесте, он на мгновение сморщился, пытаясь ухватить тень воспоминания, навеянного рассказом техника, а затем внезапно хлопнул себя ладонью по бедру и, довольно кивнув, воскликнул: – Кажется, я припомнил, что там произошло! Чендары не сошли на берег вместе со своими зверюшками, а остались на судах филиалов, – как и большинство простых конов, Безымянный на дух не переносил чендаров, полагая последних трусами, прячущимися за спинами своих боевых форм. – С ними они и отправились на дно, когда гарпии, отбившись от симбиотов, атаковали флот.

Он довольно усмехнулся, представив себе удивление, недоумение и страх чендаров, пробуждающихся от глубокого транса и обнаруживающих себя сидящими по горло в воде. Да, прежние привычки упрямо оставались с ним, и впитанные с молоком матери представления и обычаи не спешили покидать его, несмотря ни на что.

– Не совсем так, – Ви`ател демонстративно разгладил складки на брюках и кашлянул, прочищая горло. – Действительно, чендары не сошли на берег вместе с остальными. Они остались на корабле, носившем имя "Сафрона". В глубине трюма, в самой защищенной части этого судна, для них было оборудовано огромное помещение, откуда они могли свободно управлять своими формами и вести их в бой, сами находясь при этом в полной безопасности. Восемьсот чендаров, собранных в одном месте, – прелюбопытное, надо полагать, было зрелище! – одновременно впав в транс, возглавили штурм Хартуша. Могучие хельмы прорывали защитную вязь укреплений, собственными телами вскрывали стены города, и, даже погибая и рассыпаясь в прах, они несли смерть обороняющимся, а на смену павшим подходили всё новые и новые формы, обретавшие разум и жизнь в тот самый миг, когда погибал их предшественник, и вновь расцветал бутон хаоса и разрушений. Да, Конфедерация позаботилась, чтоб разумы чендаров не испытывали недостатка в формах для своего воплощения! Воистину, план, разработанный Патриархами, был великолепен! Ах, как же, должно быть, радовались простые коны, глядя на тщетные усилия гибнущих защитников города, они наверняка смеялись, видя, как место каждого павшего хельма тут же занимает новый. Просто и изящно! Во всём этом плане был всего один недостаток – тот самый, что и превратил восхитительное начало битвы в катастрофу её финала. Разрабатывая операцию, Патриархи посчитали, что, собрав всех чендаров в одном месте, они лучше сумеют обеспечить их безопасность, они сочли, что так будет проще оберегать и защищать этот самый ценный ресурс предстоящего сражения – возможно, так и было. Но всего лишь один-единственный пилот подбитой "гарпии", понимая, что мгновения её жизни сочтены, в тщетной попытке причинить хоть какой-то вред врагам, разрушающим её дом, направил падающий корабль прямо на "Сафрону"! И надо ж было такому случиться, что этот самоубийственный акт отчаянья, эта бессмысленная по всем меркам атака на защищенный всеми доступными способами флагманский колосс – угодит в единственное уязвимое место корабля!

– Резервуар накопителей? – предположил Безымянный, искренне увлекшись повествованием.

 
Техник согласно кивнул.
 

– Именно! Судно разнесло в клочья, все кто был на его борту – погибли мгновенно. И не только чендары, но и вся верхушка, руководившая атакой, включая одиннадцать старших патриархов. Естественно, что ситуация на островах в мгновение ока кардинально изменилась…

 
«Очевидно», – мысленно согласился с собеседником Александер.
 

– …Оставшись без прикрытия хельмов и возможности отступить и перегруппироваться – флотилия Конфедерации, лишившись флагмана и руководства, оказалась совершенно дезорганизованной: наземные войска оказались в котле, зажатые между океаном и выступившими из города амазонками Акватикуса, перешедшими в наступление. Это была бойня. Акватикус потерял три четверти своих бойцов, но коны были истреблены поголовно. Остатки флота Конфедерации, теснимые подоспевшими подкреплениями неприятеля, в панике бежали. На этом всё и закончилось. По вполне понятным причинам, эта операция не получила широкой известности, её итоги была вычеркнуты из официальных хроник и остались достоянием тактических курсов академий… в весьма сжатом варианте.

– Поучительная история, – подвел итог Безымянный. – Только я не вполне понимаю, каким образом она связана с гибелью техников.

– К сожалению, самым непосредственным, – печально откликнулся Ви`ател. – После катастрофы Хартуша патриархи некоторое время приходили в себя, пытаясь разобраться в причинах произошедшего и выработать меры, направленные на недопущение подобного впредь. Они даже в мыслях не допускали, что причиной трагедии стала их собственная глупость, ошибки, допущенные при планировании, и простое стечение обстоятельств, не поддающееся никакому прогнозированию. Сколько-то времени они провели за тщательным анализом, а потом… Нам так и не удалось выяснить, кому именно из тогдашних правителей, пришла в голову эта блестящая мысль, но только итогом умозаключений патриархов стала идея, и приведшая, в результате своего воплощения, наш народ к гибели… Да, патриархи сочли, что вина за поражение лежит на чендарах, что они не справились, просчитались, что хельмы показали себя инструментом несовершенным – хотя тысячи лет до этого боевые формы хельмов являлись великолепными исполнителями! Заключением стала идея о том, что необходимо найти совершенно новый способ взаимодействия разума с неживой материей, способ, отличный и от воплощения чендаров, и от слияния симбиотов, способ взаимодействия, берущий лучшее от обоих предшественников и отбрасывающий их недостатки – ограниченность хельмов и независимость симбиотов…

С каждым последующим словом этой тирады голос Ви`атела становился всё более желчным и гневным. Техник снова впадал в ярость, а к Безымянному опять подкрадывалась тревога.

– …Патриархи решили, что должен существовать некий способ прямого имплантирования, соединения духовной основы существа с материей, не присущей ему изначально. Подобные наработки всегда были прерогативой только одного народа – древних техников, чей главный смысл жизни заключался в преобразовании собственных телесных оболочек. Нынче только Акватикус владеет такими… методами, да и то – весьма примитивными, устаревшими задолго до "Диктата". Но наши предки сумели продвинуться в этой области несравнимо дальше и Акватикуса, и нас, теперешних, практически сумев отказаться от своих первоначальных форм, заменив их телами, созданными на основе взаимодействующих элементов материи и овеществленного Поля – вернее, той его части, что именуется Истинной Силой…

– Ложь! – Безымянный чуть не подпрыгнул от негодования. Да неужели этот худосочный сморчок держит его за круглого дурочка, кретина, готового проглотить без отрыжки любой, даже самый невероятный бред! – Это Ложь! Не существует способов перевода чистой энергии Истинной Силы в материальную форму…

– Вы ошибаетесь, – спокойно возразил Ви`ател. – И скоро вы сможете своими глазами в этом убедиться. Там, – он указал рукой вниз, на землю. – В нашей лаборатории вы многое увидите и узнаете, в том числе и о преобразовании Истинной Силы в материальную форму. Но это, с вашего позволения, будет чуть позже. Теперь же я сообщу вам о весьма малоприятных событиях, приведших к конфронтации между техниками и Конфедерацией. Как уже упоминалось, древние техники были подлинными мастерами по объединению различных типов материи на основе Истинной Силы, но даже они не могли произвольно извлекать свой разум, свою душу и окончательно переселять их в произвольно выбранный объект. Но это было именно то, чего от них потребовали Патриархи. Техники уверяли своих повелителей, что на данном этапе развития науки трансформации – это невозможно. Они твердили: нужно время. Они утверждали, что эксперименты идут. Патриархам же не нужны были их слова и уверения, им нужен был результат: новые, наделенные собственным разумом, не связанным с чендарами, хельмы! Хельмы, лишенные воли, беспрекословно подчиняющиеся приказам, но наделенные живым воображением… Им нужны были совершенные солдаты. Патриархи приказали техникам удвоить усилия в указанной области, заморозив все остальные проекты. А чтобы у техников не возникало проблем с материалом для исследований, нам… им… их…

Ви`ател смолк и потупился. Нервная дрожь сотрясла всё его хрупкое тело, заставив узенькие ладони судорожно сжаться. Лицо исказилось от прорывавшихся наружу гнева и отвращения. Несколько минут потребовалось ему, дабы обрести хотя бы подобие всегдашнего спокойствия. Несколько минут, проведенных его спутником в крайнем напряжении: ведь Безымянный не знал чего ждать от собеседника!

– Нам доставили заключенных, – справившись с обуревавшими его демонами, продолжил, наконец, Ви`ател голосом до того глухим, что было понятно: до окончательной победы над мятущимися тенями ещё далеко. – В основной своей массе это были пленные амазонки, но и обычных людей – так или иначе не угодивших Конфедерации, – было вдосталь. Нам приказали проводить эксперименты над ними без жалости, без сострадания – ведь они всё равно были обречены! Нам велели вырывать их души, их сознания, коверкать их, уродовать, искривлять – отнимая волю, желания, мечты! Всё что составляет личность, что делает человека, – человеком должно было быть безжалостно стерто. А когда это будет сделано – вплавлять то, что осталось, в новые формы… И ждать результатов. Крики, такие страшные, дикие, что, казалось, – Бездна разверзлась прямо в наших Лабораториях – они были повсюду! Крики не смолкали ни на мгновение… день за днем. Беспрерывно, люди кричали беспрерывно, безостановочно, а нам доставляли всё новых и новых пленников, занимавших места тех, кто не выдержал пытки и умер сломавшись… Все умирали как бы ни старались мои предки – умирали все подопытные. Одни раньше, другие – позже, но все непременно! Прогресса не было, не было даже крошечных подвижек, и с каждой новой партией заключенных приходилось начинать сызнова… снова, снова и снова.

Ви`ател запнулся и, вновь не сумев сдержать себя, прикрыл лицо ладонями, словно наяву переживая те терзания и муки, что одолевали его предшественников, что переносили их бессчетные и безымянные подопытные. Долгое время он не мог произнести ни слова, лишь грудь его судорожно вздымалась да редкие хрипы разрывали горло.

– Так продолжалось многие месяцы, годы, – в конце концов, вымолвил он, и ярость, холодная, непрощающая ярость звенела в его словах. – Тысячи, десятки тысяч узников познали непереносимые страданья и смерть от наших рук. Но мы так и и ни на шаг не продвинулись. Патриархи всё больше нервничали, всё сильнее торопили нас, отправляли на закланье всё новые и новые партии рабов, увещевали техников, грозили им, сулили золотые горы в случае успеха и страшные муки за неудачу – ничего не помогало! И тогда Патриархат счел, что, возможно, допустил ошибку в первоначальных расчетах. Они сделали вывод из наших неудач и посчитали, что взрослый, сформировавшийся разум не способен справиться с испытанием, вынести весь процесс трансформации… Вот тогда они и прислали нам детей! Совсем маленьких – только-только вышедших из грудного возраста, и постарше – лет пяти-шести. Целую толпу детей… Вот тогда-то мы и не выдержали! Мои предки отказались принимать участие в предлагаемой мерзости. Техники сопротивлялись до конца, саботировали исследования, отпустили детей, врали, изворачивались… Когда же Патриархат понял, что происходит, когда понял, что техники повернулись против них… Их гнев не знал предела, и к чему он привел, полагаю, нет смысла объяснять.