Текст книги "Дорога к дому (СИ)"

Автор книги: Александр Куликов

Перехватив секиру поудобнее и широко расставив ноги, Дани стал выжидать, наблюдая за мертвецом и готовясь нанести свой первый удар.

Конечно, с мечом ему было бы проще, привычнее, ведь не зря он кода-то считался совсем неплохим фехтовальщиком, даже входил в сборную академии… полных пятьдесят лет назад. С тех пор утекло немало песка из часов его жизни, да и, если сказать по правде, последняя его полноконтактная тренировка состоялась лет, эдак, восемь назад, но всё же, ощущая привычную оплетку рукояти, Павилос чувствовал бы себя куда увереннее, нежели сейчас, когда руки сжимали стальное топорище тяжеленной секиры. Только вот та же самая частичка разума, что подсказала ему избавиться от излучателя, настойчиво уверяла: меч не сгодится. Здесь не будет поединка, не будет честного столкновения металла и воли; ни уколы, ни плавные режущие удары не остановят монстра, явившегося из небытия по его душу. Ловкости, требуемой для работы с клинком, не достанет для сражения с существом, которому нипочем любые раны, да и какая ко всем демонам Бездны ловкость, когда на тебе висят пусть и облегченные, но все ж боевые доспехи, тянущие к земле не меньше задницы его собственной женушки. Нет, будь в его распоряжении мономолекулярный резак, вроде тех, что выдают специальным бригадам, – тогда другое дело. С такой штукой можно выступить против кого угодно, и не суть важно, что по уровню потребляемой энергии он ничуть не уступает излучателю. В данных обстоятельствах резак мог бы весьма пригодиться. Одна беда: лёгкие штурмовые ладони на то и легкие, что никакого специального и весьма дорогостоящего оборудования им не полагается. Проще набрать новых людей, чем обеспечить уже имеющихся. Таков расчет Патриархата… мать его!

Подпустив монстра поближе, Дани вскинул секиру и нанес рубящий боковой удар снизу вверх, одновременно делая небольшой шажок назад – подстраховка не случай, если удар не достигнет цели. Но в этот раз удача – точно решив вознаградить его за все те ужасы, что он успел пережить, – сжалилась над сержантом. Тварь инстинктивно вскинула руки в попытке прикрыться, и лезвие топора отсекло левую конечность, чиркнув по правой – раздробило кость, так что бесполезная рука повисла на лоскутках кожи, и вдобавок наискось раскроило нижнюю челюсть, превратив её в трепыхающееся подобие жвал насекомых.

Павилос же, вдохновленный первым успехом, легко перекинул массивное оружие через голову, вывернул руку и нанес плавный, скользящий удар, метя в левую ногу существа.

В этот раз сработать так же чисто не получилось. Тварь успела среагировать, и лезвие лишь самым кончиком прошлось по ноге монстра, но, как оказалось, и этого было достаточно. Благословенная удача направила топор точнехонько в подколенное сухожилье, перерубив его и лишив существо возможности владеть ногой.

Мертвец шлепнулся на земь, подергиваясь, как червяк на крючке. От столкновения с землей его повело, и он перевернулся на живот, подставив беззащитную спину под завершающий удар, который незамедлительно последовал, обезглавив гадину.

– Топоры! Бросьте пушки, вооружайтесь топорами! – проревел Павилос, обращаясь к своим бойцам, вступившим в неравный бой. Хотя уверенности, что хоть кто-нибудь его услышит, не было: слишком далеко он отошел от основной части конфедератов.

Для надежности Дани ещё раз обрушил топор на дергающееся создание, перерубая позвоночный столб внизу поясницы, и, выпрямившись, постарался вникнуть в то, что происходило на поле сражения. Этот эпизод чуть было не стал для него последним в жизни. Новый мертвец, вынырнув из-за деревьев, бесшумно набросился на Дани, и тот лишь в самый последний момент сумел увернуться от широко разведенных рук бестии, готовых заключить его в смертельные объятья.

И снова начался уродливый танец: удар, отскок, ложный выпад, удар, отскок…

Какой-то частичкой невероятно обострившегося зрения – многократно усилившегося от выброса в кровь адреналина и простенького плетения, наброшенной им в мгновение ока на самого себя в краткий период между двумя схватками, – Павилос разглядел в отдалении энергетический всплеск, сопровождавшийся рокочущим звуком и всполохами огня, прокатившимися по поляне, как чудовищные пародии на перекати-поле: это плетельщик Серафим Эдуард вступил в битву. Хотя разглядеть в целом, что происходило на поле боя, Дани не мог: картины сражения мелькали на самом краю сознания, столь быстро, что разум просто не успевал их запечатлевать, а уж о том, чтоб попытаться их осмыслить, разобраться, – и речи не велось! Ведь это было бы всё равно, что пытаться вникнуть в смысл книги, осознать, что в ней содержится, лишь по мельканию бесконечно чередующихся виньеток. Всё внимание сержанта было сосредоточено на ближайшем противнике и на собственном ударе, том самом ударе, что отсрочит смерть ещё на одно мгновенье, что позволит с шумом втянуть сквозь оскаленные зубы ещё один глоток воздуха.

Мертвец, с которым Дани сражался уже несколько минут – а может секунд или столетий, он не взялся бы утверждать, что знает точно, сколько, – подойдя слишком близко, вздрогнул и, запоздало вскинув руки, осел наземь – топор снес ему голову, перерубив шею у самого подбородка. Но времени передохнуть и сориентироваться в происходящем не было: загребая руками воздух и подскакивая словно кузнечик, к нему уже спешил следующий противник, с разорванным дротиками пульсара животом. И вновь круговерть драки, в которой нет ритма и понятной цели, кроме простого выживания, – но разве этого мало?

Удар, отскок, ложный выпад, удар, отскок… снова, снова и снова. Пока хватает сил, пока ноги выдерживают вес тела, а руки удерживают секиру, пока сердце – яростно бьющееся в груди, точно ловчий сокол, посаженный в канареичью клетку, продолжает с бешеной скоростью гнать кровь по венам. Удар, отскок, ложный выпад, удар, отскок… снова, снова и снова!

Дани видел, что к нему пробивается плотно сбитая группа бойцов, со всех сторон окруженная мертвецами, повисшими на них, точно свора псов на израненной серне. Люди падали и скрывались в мелькании окостеневших рук и оскаленных пастей чудовищ один за другим, но оставшиеся, ведомые настырным и неунывающим Чедром, упорно продолжали движение. Бойцы огрызались короткими злыми выпадами, изредка умудряясь повергнуть то одного, то другого монстра, но это мало чем помогало им на нелегком пути вперед, ведь за каждого поверженного врага, отряду приходилось платить двумя собственными жизнями.

Гроссмейстер Павилос отвернулся от Чедра и его бойцов и с остервенением – больше ничего не осталось, даже гнева, – набросился на ближайшего мертвеца, уже четвертого по счету. Какой-то частью разума – ещё не успевшей окончательно отупеть от усталости – он понимал: и Чедр, и его люди обречены, и совершенно не важно, сумеют они добраться до него или нет. Они все обречены. Слишком неравны силы. Будь в его ладони, как и раньше, старые приграничники, этот бой пошел бы совсем по другому сценарию: да, были бы жертвы, да, возможно немалые, но конфедераты всё равно сумели бы одолеть противника. Сейчас же, когда большая часть его людей – новички…

Ведя свою собственную битву, больше походившую на нелепый танец: удар – мимо, отскок, удар, уклонение – с воскресшей тварью, Павилос опять повернулся лицом в сторону основного сражения. Один взгляд, и многоопытный ветеран понял: битва подходит к концу. Ни Чедра, ни его людей уже нет в поле видимости, да и в других местах бой почти стих. Только у дальней оконечности этой проклятой поляны заметно некое шевеление. Видимо, там ещё оставались люди, ведущие неравный бой. Но скоро и он стихнет…

Удар секиры, косой, не очень четкий, какой-то смазанный, сделанный скорее в надежде отсрочить неизбежное, чем в попытке действительно зацепить атакующую тварь, принес неожиданный результат. Оступившись, монстр утратил равновесие, и Дани, несмотря на чудовищную усталость, сумел воспользоваться подходящим моментом. Крякнув с натуги, гроссмейстер взмахнул топором, и хищно изогнутое лезвие с треском впечаталось в башку мертвеца, расколов верхнюю часть черепа.

Тварь на мгновение замерла, а затем рухнула наземь, точно подрубленное деревце, – даже конвульсий не последовало. Дани тяжело вздохнул и, зажмурив глаза, потряс головой, разгоняя дрожащее марево, застилавшее взор. Как же он устал! Наверное, не было ничего в его жизни, чего он желал бы с большей силой, чем сейчас, – отдыха. Пусть небольшого, всего чуть-чуть…

Ударная волна, не очень мощная, но вполне достаточная, чтоб повергнуть с ног истощенного человека, обрушилась на Павилоса, швырнув его, точно слепого котенка, вниз. "А вот теперь точно всё!" – отрешенно и с каким-то даже облегчением подумал младший сержант, поднимаясь с земли.

Вероятно, последним из его людей пал плетельщик Серафим Эдуард – Дани очень хорошо осознал этот факт: ударная волна – результат чудовищной силы энергетического всплеска и последовавшего за ним взрыва, унесшего с собой не только самого плетельщика, но и большинство мертвецов, трудно было не ощутить даже с другого конца поляны. Видимо, Эдуард, до конца оставаясь верен "Кодексу Кэльвина", в последние минуты жизни постарался отвлечь на себя как можно больше оживших мертвецов, давая тем самым шанс другим конам, а когда понял, что ни отступать, ни сражаться больше не сможет, прибег к "Вентрагку" – финальному аккорду песни Кэльвина. Вот только его самопожертвование мало что дало бойцам ладони: к тому времени все они уже были мертвы. Но этот прощальный жест плетельщика оказал неоценимую помощь Дани Павилосу – единственному, кто ещё оставался в живых. Лишь два мертвеца сумели пережить взрыв, всего двое против одного воина-конфедерата. И, возможно, не будь Дани столь истощен, он смог бы выиграть сражение. Но, увы, вернуть растраченные за время боя силы невозможно, оставалось смириться и ждать…

Два мертвеца на негнущихся ногах приближались к шатающемуся от усталости человеку, обходя его с двух сторон, вознамерясь взять в клещи. У того, что был слева, отсутствовала часть руки и голова клонилась набок из-за оторванного плазменным сгустком куска шеи, из которой сочилась темная, загустевшая масса, некогда бывшая кровью. "Правый" мертвец не имел видимых повреждений, но двигался как-то странно даже для ожившего трупа – медленно и чуть ли не вприскочку.

Дани стоял, устало оперевшись на секиру. Силы его были на исходе, и он отчетливо понимал: мгновения жизни, отпущенные ему Вселенной – истекают. Выстоять против двух столь слабо уязвимых противников не выйдет. Нет, просто стоять в ожидании смерти он не собирался, только не он! Еще несколько мгновений, ещё чуть-чуть, пара глотков воздуха, ещё капелька времени, проведенная в тщетной попытке вдохнуть в собственное изможденное тело немного сил, – и он соберется. Вновь поднимет секиру и, уподобившись своим далеким предкам, бросится в битву, подбадривая себя утробным ревом, заглушающим страх и отчаянное желание выжить. Ещё чуть-чуть, всего один вздох…

Голова ближайшего мертвеца дернулась и взорвалась фейерверком кровавых ошметков. Удар десятков крошечных дротиков, превративший грудь в месиво, отбросил чудовище на несколько метров назад. Вторая тварь, повернувшись на свист пульсаров, не успела ничего предпринять: слитный залп трех стволов разорвал в клочья всю верхнюю часть туловища монстра, забрызгав при этом сержанта Павилоса с ног до головы кровью и заляпав кусочками подгнивающей плоти.

– О Бездна, Дани, что здесь случилось? – Толик Китен – разведчик, отосланный в рейд, незадолго до того как начался весь этот кошмар, и о существовании которого сержант успел напрочь позабыть, – всё ещё держа пульсар перед собой и водя дулом из стороны в сторону, осторожно приближался к Павилосу. Карим и Виттек – третий чтец – разделились и настороженно двинулись в противоположные стороны, стараясь сохранять спокойствие, что им, многоопытным бойцам, почти удалось. – Ты слышишь меня, Дани? Кто это был? Где остальные? Что вообще происходит?

Сержант Павилос повернул к разведчику лицо, сплошь покрытое кровью, так что лишь застывшие глаза загнанного зверя выделялись на этой окаменевшей маске смерти и выдавали в нем живого человека.

– Что случилось? – голос был тихим и сиплым, но спокойным, таким спокойным, что Толик начал всерьёз беспокоиться за состояние рассудка своего начальника. – Что случилось?

Павилос внезапно весь словно обмяк. Его плечи опустились, спина ссутулилась, из раскрывшихся ладоней выпала секира, но, так и не упав наземь, растворилась: нано-элементы, образовавшие её материю, лишившись соприкосновения с плотью своего владельца, немедленно развоплотились и вернулись в накопители.

– Огонь и Тьма, Толик, я понятия не имею, что случилось!

Колени гроссмейстера подогнулись, и он опустился на землю – силы разом покинули его.

– Я не знаю… – он поднял руки и закрыл ладонями лицо, словно пытаясь этим детским жестом скрыться от обступившего его со всех сторон кошмара. – Не знаю…

Только невероятное усилие воли и долгие годы самоконтроля позволили ему не впасть в оцепенение или, что ещё хуже, не зайтись в приступе истерического хохота, вызванного невероятным облегчением, испытанным оттого, что всё кончилось, что он больше не один, что…

Среди всего этого дерьма: гибели его "стариков", отличных ребят со многими из которых он был знаком не один десяток лет; восставших мертвецов, разрывавших в клочья его подчиненных, большинство из которых он толком не успел запомнить даже по именам; предстоящего возвращения и неминуемо последующего допроса; ночных кошмаров, которые, как он предчувствовал, ещё долго будут его преследовать, и всего остального, случившегося и ещё только предстоящего, было только одно светлое пятнышко и заключалось он в том…

…что лично он, захудалый отпрыск великого рода, младший сержант легкой штурмовой "ладони", Дани Павилос лэйн Соломон, – выжил. Выжил и, несмотря ни на что, сумеет увидеть ещё один закат. Только это его и радовало.

 
***
В девяноста семи милях к северо-востоку от поляны Мууша, на расстоянии всего одного дневного перехода от городка Валлена, эфирец Кассель вскочил на ноги и, издав негромкий волувсхлип-полувскрик, замертво рухнул на землю возле костерка, у которого он то ли медитировал, то ли дремал на протяжении целого часа… С того самого момента, когда гроссмейстер Павилос и его люди вступили на злополучную поляну…
 
 
Глава 9: Нечестивая сделка.
 
 
Выбирая между шагом в Бездну и шагом в пропасть – выбирай пропасть. Кто знает, возможно, ты научишься летать?
По легенде, эти слова были высечены на камне в камере смертников Крайнскальма, Рексом Аугусто де Ниар-Кайлески, – первым конфедератом подвергнутым «Каре».
 
 
За минувшие дни Безымянный успел полюбить этот старый тенистый парк, наполненный запахами прошлогодней палой листвы и молодой зелени. Не очень ухоженный, с непомерно разросшимися кустами можжевельника и северного лавра меж деревьями, чей мягкий пряный аромат так успокаивал, он чем-то неуловимо походил на древнюю родовую усадьбу, где царил уютный беспорядок и царствовала чарующая полутьма, прячущаяся по углам, полутьма – умиротворяющая душу и волнующая воображение. В этом парке не было того эстетического совершенства, что присутствовал в каждой детали, каждой веточке и листке невероятно древних садов и парков филиалов – тех, что были сотворены последними дрианидами, перед тем как эта раса окончательно вымерла. Нет, здесь не ощущалось того подавляющего великолепия и завораживающей гармонии, совершенства формы и утонченности деталей, что присутствовала в дрианидмиариях. Зато здесь чувствовалась жизнь – не застывшее великолепие мраморного изваяния, а жизнь, пусть бесхитростная и незамысловатая, но такая близкая и понятная, что от простого осознания этого щемило сердце.
Ранними вечерам здесь можно было встретить чинно гуляющих под пристальными взглядами стариков, расположившихся на скамейках, парочки молодых влюблённых или нетерпеливого юношу, прячущегося за могучим стволом древесного великана и поджидающего с замиранием сердца свою ветреную возлюбленную. Заливистый птичий щебет и шепот листьев, будто неумолчный разговор, обращенный природой к самой себе; неспешная, медлительная беседа седых мудрецов, склонившихся над доской «великой игры» и степенно передвигающих фигурки; беспричинный и радостный детский смех, оглашающий всё вокруг раскатистыми переливами, – всему находилось место под сенью старого парка, вся и всё чувствовали себя в нём как дома.
Прохаживаясь по тенистым аллеям под аккомпанемент шороха палой листвы или отдыхая на скамейке, овеваемой мягкими, как рука возлюбленной, прикосновениями трепещущего ветерка, Безымянный мог так легко позабыть о тревогах и проблемах, царящих за пределами парка. Позабыть о стремительно летящем времени, о деньгах, исчезающих не менее резво, о всевозможных мелочах, так сильно отравляющих нам жизнь. Даже о Легионерах, подстерегающем на улицах Штормскальма…
Хотя нет. Эта тревога никогда не оставляла его до конца; подспудно, исподволь присутствуя в мыслях, она беспокоила, как рокот далёкой лавины, незримой громадой камня, готового обрушиться в любой момент, давила на его плечи, заставляя пригибаться к земле. Пусть не физически, пусть только в мыслях, но она угнетала.
Безымянный боялся и совершенно не стыдился своего страха, ведь только глупцы полагают, что страх равнозначен слабости и потому достоин презрения. Глупцы, которые, как правило, недолго коптят мир своим никчемным присутствием. Безымянный глупцом не был и потому боялся, ведь помимо всего прочего Легион был известен своей просто-таки звериной ненавистью ко всему, что входит вразрез с писаными законами и порядками, в особенности же это относилось к таким, как он, сам отщепенцам. Допрос с пристрастием, исполненный поистине с изуверскими изощрениями, – вот что ожидало его, буде Легион обнаружит его присутствие в одном с ним городе. И это при самом благоприятном исходе… Разумеется также, что, в случае чего, на помощь официальных властей Штормскальма, как и на заступничество Конфедерации, рассчитывать не приходилось: не станут они из-за отверженного портить отношения с Легионом. Не станут рисковать. И это также не улучшало его настроения.
Легион… воплощенный ужас и легендарное могущество былой Конфедерации! Легион… сумевший возродить знания и навыки, утраченные филиалами за века, минувшие со времен падения Золотого Города. Формально такого объединения конов даже не существовало, но в действительности они являлись чуть ли не независимым блоком, агрессивным, невероятно жестоким и не подчиняющимся никому, кроме своих собственных, глубоко законспирированных вождей – если они у них вообще были – даже Верховным Патриархам – блоком. Весьма малочисленные (ведь найти добровольцев на вступление – ввиду постоянно курсировавших слухов о весьма малоприятных подробностях их жизни – было не так-то легко), крайне замкнутые, консервативные, отвергающие любые, самые мало-мальски отличные от использовавшихся в старину технологии и практики, Легион, тем не менее, являлись грозной силой, с которой приходилось считаться.
Настолько грозной, что Верховным Патриархам пришлось пойти на ряд уступок, которые привели к подписанию так называемой «Конвенции Серого Пламени» – договора, по которому, в частности, Легион имел возможность призывать в свои ряды любого конфедерата без права оного оспорить решение. Этот пункт получил название «Диктат Призыва», и многие коны боялись его больше, чем направления в Тартр. Ради справедливости стоит сказать, что сам Легион не злоупотреблял теми возможностями, что предоставила ему Конвенция, в том числе это же относилось и к призыву в свои ряды новичков, хотя как происходил сам набор и какими критериями пользовались эмиссары Легиона для отбора неофитов, – оставалось неизвестным. Среди вновь приобщенных были как успешные, опытные конфедераты, сумевшие доказать своё мастерство на выбранном поприще и ставшие всеми признанными специалистами, так и совершенно безвестные коны, только-только вступившие в ряды братства; выходцы из древних родов и полукровки, не способные насчитать в своей родословной даже пары поколений благородных предков, связанных узами с Конфедерацией; стражи и чтецы, плетельщики и следящие – в выборе Легиона, казалось, напрочь отсутствовала логика. Любой кон мог однажды проснуться и обнаружить, что на него пал выбор неведомых Отцов Легиона. Только ваятели и криптографы были защищены от подобной участи. Неведомо почему, но Легион никогда не призывал в свои ряды представителей этих двух каст. Их, да ещё целителей, к которым относился с непонятным презрением, возможно, потому, что среди исцеляющих всегда было много женщин, а отношение Легиона к женщинам было однозначным и предельно жестким, об этом достаточно красноречиво свидетельствовал тот факт, что ни один их адепт не был женат и не имел детей.
Также, в соответствии с Конвенцией, в каждом филиале – за исключением разве что Донерианского, как и во многом другом, весьма отличающегося от прочих, – имелись две-три цитадели, полностью подчиненные Легиону вход в которые обычным конам был заказан даже наместники и гонцы Верховных Патриархов не решались переступать порог этих мрачных твердынь. Обычно те располагались в глухих, труднодоступных уголках приграничных регионов или же в пустынных местах, где редко появлялись посторонние и куда было практически невозможно добраться по земле.
О том, что творилось за высокими стенами этих цитаделей – оплетенных невероятным количеством ограждающих форм и боевой вязи, – приходилось только гадать и довольствоваться весьма противоречивыми, а зачастую и вовсе невероятными слухами. Истина была никому не известна, кроме самих Легионеров.
Возможно, нечто о происходящем там знали патриархи, они о многом знали, но, как и обычно, не считали нужным делиться своими знаниями с другими. Вероятно, кое о чем догадывались высокие ваятели: по крайней мере, в частных беседах, касающихся Легионеров многие из них упоминали о некоем коконе пустоты, окутывающем этих воинов и связывающем их на глубинном уровне в некую единую форму. Но наверняка этого не знал никто. Легион надежно оберегал свои тайны от любопытствующих.
Неудивительно, что в созданных условиях тотальной секретности и замкнутости Легион не пользовался особой популярностью в филиалах. Был страх – грозные адепты Легиона, убийцы с пустыми, застывшими глазами, безмолвные, способные на всё – они вселяли ужас одним присутствием. Была ненависть – безгранично жестокие даже в сравнении с конами и полуживыми, не ведающие пощады ни к детям, ни к старикам, изощрённые изуверы, предпочитающие пытки всем остальным способам получения информации. Было почтение – великие воины, не ведающие страха и сомнений, не отступающие, не терпящие поражений. Даже зависть была, ведь Легион обладал столь великими познаниями в плетении, что многие представители этой касты из филиалов локти кусали с досады, видя шедевры посвященных Легиона, о которых сами они могли только мечтать. Было всё, кроме уважения, Но Легиону этого и не требовалось. Ему было всё равно, как и людям, составлявшим его войско. Всё, что им было нужно, – повиновение. И они его добивались. Любыми способами, любыми методами, любой ценой…
«Мертвец не спорит», – вот каким мог бы быть девиз этой группы.
Стоило ли удивляться тому, что Безымянный боялся? Как и всякий разумный человек, он знал: есть страхи, с которыми надо бороться, а есть такие, с которыми лучше никогда не сталкиваться. Потому-то он и следовал совету Влада, стараясь покидать хоттол, в котором остановился, как можно реже. Исключением оставались ежедневные посещения парка. Он не сильно рассчитывал на скорый ответ неведомых людей, выбравших столь странный способ связи, как изумруд, оставленный в Портальных Вратах. Но, всё же повинуясь условиям договора, каждый день, после полудня, он совершал положенный променад.
Так было и сегодня. Неспешно прогулявшись по аллеям, он приблизился к арке и, окинув безразличным взглядом ставшую уже привычной картину, внезапно замер на месте от неожиданности. Изумруд отсутствовал! Со всем тщанием, со всем сосредоточением, доступным ему, Безымянный обследовал чуть ли не всё строение сверху донизу, хотя совершенно отчетливо помнил место, где ещё накануне поблескивали грани драгоценного камня. Все оказалось тщетно. Значит, время встречи определилось – сегодня! Конечно, существовала крохотная вероятность, что изумруд был обнаружен и попросту стянут кем-то посторонним. Но в подобное верилось слабо.
Оттого-то Безымянный и сидел сиднем на выщербленной скамейке неподалеку от Портальных Врат на протяжении уже двух часов и, глядя на растущие тени, заполняющие всё вокруг, перебирал в уме возможные варианты развития событий. Ничего утешительного в голову не приходило. С одной стороны, столь скорый выход нанимателя на связь говорил о его или её несомненной заинтересованности, с другой, по словам Гаргарона, прошло уже полгода, с тех пор как заказ был размещен, и раз за всё это время не нашлось подходящего кандидата…
Безымянный так и не понял, откуда появился этот странный человек, с круглым, открытым лицом, доходящими до плеч огненно-рыжими волосами и бледно-голубыми, рыскающими по сторонам в поисках возможной опасности глазами. Он был облачен в свободные одежды – то висевшие на нем мешком, то раздувавшиеся чуть не вдвое под порывами ветра, – всевозможных оттенков зеленого от яркого, цвета только что взошедшей травы, до грязно-бурого, почти коричневого. Высокие мягкие сапоги, доходившие до середины икр незнакомца, оплетала странная сеть из слабо мерцающего серебристого с голубоватым отливом металла, ладони скрывали широкие перчатки, перевязанные тонкими полосками серой ткани на запястьях. Нелепейшее сие одеяние дополняла широкополая шляпа с обвисшими полями и нашейный сетчатый платок.
Он вышел из-за ствола высоченного ясеня, росшего неподалёку от врат с противоположной – от расположившегося на скамье Безымянного – части парка, и, приблизившись к арке, настороженно остановился, продолжая стрелять глазами по сторонам, лишь изредка мельком пробегаясь по фигуре сидящего человека.
«Следящий», испустив невнятную, но мощную энергетическую волну, смолк на полутоне – подобного ещё не случалось, и Александер даже не смог разобраться, что означает этот сигнал. С уверенностью можно было утверждать лишь отсутствие непосредственной угрозы – что, учитывая обстоятельства, уже немало.
Неспешно, дабы не вызывать подозрений, Безымянный поднялся со скамьи и, стараясь двигаться как можно медленнее, подступил к Портальным Вратам. Рыжеволосый незнакомец перестал напряженно оглядываться и сосредоточил всё внимание на приближающемся человеке. И продолжил свое безмолвное созерцание, по тяжести и весомости взгляда сравнимое с горой, даже когда тот остановился. Молчание затягивалось, беспокойный взор беспрестанно пробегался по фигуре Безымянного снизу-вверх и обратно, точно сканируя.
 

– Вы, тот, кто назначил здесь встречу? За вами следили? – такими были его первые слова, разрушившие тишину. Вот так, без уверток и прямо в лоб. Ни приветствия, ни знакомства, ни наводящих вопросов.

Голос у вновь прибывшего был хрипловатым, с придыханием, словно ему было трудно или неудобно говорить, как будто в горле что-то застряло и мешало правильно произносить слова и расставлять ударения. Вдобавок в речи незнакомца звучал странный, ни на что не похожий акцент, коверкающий слова зачастую до полной их неузнаваемости, и, лишь напрягая слух изо всех сил, его собеседнику удалось разобраться в услышанном.

– Разумеется, – скупо улыбнувшись, ответил Безымянный. Мысленно же он чуть не вопил от переливающегося через край всего разумного изумления и потрясения. После разговора с Темным он ожидал от этой встречи многого, но подобного не мог себе даже представить! – Штормскальм ныне весьма взбудоражен, и ни один человек не остается без присмотра.

– Это хорошо, – удовлетворенно проговорил незнакомец, слегка покивав, но настороженность не покинула его.

– Хорошо, что за мной следят или что я это заметил? – решил сыграть в игру, предложенную незнакомцем, Безымянный.

– Хорошо, что вы это признали и не попытались скрыть или же отрицать очевидного, – ни на мгновенье не смутившись, отозвался тот. Определенно, в игру намеков и скрытых смыслов незнакомец играл очень хорошо. – Это говорит о вас, как о человеке благоразумном и рассудительном.

Безымянный кивнул, принимая комплимент, но сам не ответил, ещё не решив до конца, как себя вести с незнакомцем.

– Прежде чем мы приступим к переговорам, мне необходимо провести осмотр, дабы убедиться, что вы не несете на себе следящих устройств, – монотонной скороговоркой произнес рыжеволосый, отчего его акцент стал ещё более явным.

– Да пожалуйста, – пожав плечами, легко согласился Безымянный, после того как сумел разобраться в смысле произнесенного. – Только если вас так беспокоит возможность слежения, хочу заметить, что мнемонический надзор…

– Пусть это вас не тревожит, – очень неприятно улыбнувшись, отозвался незнакомец. – Наши методы учитывают весь спектр возможных угроз.

С этими словами он извлек из кармана небольшую продолговатую коробочку, серого цвета, с тремя сквозными отверстиями для пальцев по центру и небольшой кристаллической экранной панелью, мерцающей красным – с внутренней стороны. От удивления Безымянный невольно подался назад – рыжеволосый в который раз сумел его изрядно удивить.

– Вам совершенно не о чем беспокоиться. Это абсолютно безвредно, – неверно оценив реакцию собеседника, поспешил успокоить того незнакомец. – Данный аппарат всего лишь…

– Детектор Поля, – справившись с удивлением, перебил его Александер. – Тени и Дьяволы! Откуда он у вас? Это же совершенно уникальная вещь. Если Конфедерация узнает, что вы украли один из их…

– Мы ничего не крали! – теперь пришла очередь незнакомца перебивать собеседника. Он чуть раздраженно встряхнул головой, но лицо оставалось бесстрастным, было видно, что ему неприятно обвинение в воровстве, но он крепко держал эмоции под контролем. – Кроме того, этот прибор не совсем то, что вы сказали. Да, он сканирует Поле, но помимо этого он способен обнаруживать информационные и мнемонические следящие сети и отслеживать направление вплоть до их источника.

Детектор тем временем выпустил с боков два небольших отростка, меж которыми тут же замелькали зеленые искры. Множество искр. Воздух вокруг прибора задрожал и словно бы уплотнился, Безымянный почувствовал, как сквозь него проходит волна насыщенной инфоформами энергии – ощущение было такое, словно ты погружаешься в воду, ледяную и не очень чистую воду. Не самое приятное ощущение, но оно прошло довольно скоро. Тихий урчащий звук оповестил о завершении сканирования. Усики-энергоманипуляторы втянулись в корпус.