Текст книги "Проклятие темной дороги"

Автор книги: Александр Золотько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Это был Гартан.

От коня валил пар, с удил капала пена, наместник торопился.

– Здравствуй, – сказал Барс.

– Где она?

– Рядом.

– Я хочу ее видеть!

– Подожди, я хотел тебе сказать…

– Я хочу ее видеть! – повторил Гартан. – Немедленно!

– С ней ничего не случилось. Пока не случилось. Я должен тебе сказать…

Гартан скрипнул зубами, хлестнул себя нагайкой по сапогу.

– Говори.

– Набега кочевых не будет.

– Что? – не понял Гартан.

– Набега кочевых не будет, – Барс повысил голос, словно наместник был далеко от него. – Они не придут в Долину. Они вообще уходят к реке…

Гартан недоуменно смотрел на Барса, пытаясь понять, что тот говорит. Какие кочевые, когда Канте, его Канте, угрожает смерть? Какой набег?

Гартан свесился с седла, набрал пригоршню снега и с силой потер лицо.

– Ко мне приходил Гнедой, – медленно, отделяя слово от слова, проговорил Барс. – Он сказал, что кочевым не до нас, вымирают кочевые. Целыми стойбищами мрут, трупы валяются по всем диким землям. Словно проклял их кто-то. А Старшие кентавров – их к Долине тоже не пускают, говорят о какой-то Темной Дороге, которая раз в тысячу лет ведет к Концу Мира… И говорят, что эта Дорога откроется через несколько дней. И что если мир не погибнет, то придет человек, который…

Наместник смотрел на Барса не мигая. Вода замерзла у Гартана на бровях и на многодневной щетине. Он не понимал ничего. Он хотел видеть свою жену. Свою Канту.

– Ладно, – сказал Барс. – Поехали.

Он махнул рукой, из-за деревьев дальней рощицы на коне появился один из его ополченцев. Подвел Барсу коня и умчался прочь.

– Ты один? – вскакивая в седло, спросил Барс.

– А вы мне оставили выбор? – вопросом ответил Гартан. – Ты бы привел с собой кого-нибудь?

– Только не дергайся, – предупредил Барс, когда они подъехали к осине. – Все не так страшно, как выглядит…

Но может быть гораздо страшнее, мысленно добавил Барс.

Фурриас решил провести обряд экзорцизма в присутствии наместника. Чтобы он понял, сказал инквизитор. Чтобы сам увидел и услышал. Тогда он точно поймет, сказал инквизитор.

Барс возражать не стал.

Он успел убедиться, что Фурриас просто не слышит возражений, если уже принял решение. И еще Барс убедился, что инквизитор и в самом деле может видеть магию, чувствовать ее. Фурриас неоднократно отводил от своих людей смертельную опасность. Правда, и на смерть своих людей он тоже посылал неоднократно.

Барс был потрясен, когда один из монахов, надев на себя черный плащ, обсуждал с Фурриасом свою смерть. Он должен был погибнуть у Порога, чтобы дать инквизитору время для поисков. И погиб.

И когда нужно было кого-то оставить на верную смерть в узком тоннеле шахты, трое воинов Фурриаса молча обнажили мечи и остались умирать в неверном свете факелов.

Они верили.

Они искренне верили в то, что их дело – важнее их жизней. Они пытались противостоять Хаосу. И Барс тоже начинал верить, что они смогут его остановить.

Гартан побледнел, увидев жену, но не метнулся вперед, не соскочил с коня, не попытался броситься в драку.

– Здравствуйте, ваша милость! – проскрежетал Фурриас, подходя к нему, и Барс с изумлением распознал в этом скрежете сочувствие. – Мне очень жаль, что мы…

– Ты мог убить Канту и без моего присутствия, – мертвым голосом произнес Гартан. – Ты мог сделать это еще утром.

– Я не хочу ее убивать… Я хочу узнать правду.

– Какую правду? Ты ведь уже все знаешь… все решил.

– Я хочу, чтобы ты мне поверил. Чтобы ты тоже узнал правду… – Фурриас резко повернулся к наместнику спиной и пошел к осине.

Барс увидел, как рука Гартана потянулись к мечу. Пальцы коснулись рукояти и замерли. Один из воинов инквизитора поднял арбалет и прицелился в спину наместника.

– Убери руки от железа, – выдохнул Барс.

Гартан медленно повернул голову на звук.

– Я говорю, не делай глупостей… – сказал Барс.

Фурриас подошел к Канте, осторожно вытащил кляп из ее рта. Канта, не отрываясь, смотрела на мужа. По щеке потекла слеза, превращаясь в льдинку.

Инквизитор достал из сумки на поясе темно-синий кристалл, зажал его между указательным и большим пальцем правой руки.

– Ты знаешь, что это такое? – спросил Фурриас у Канты.

Та не ответила. Она, наверное, даже не услышала вопроса.

– Не делай этого! – крикнул Гартан.

Фурриас оглянулся и покачал головой.

– Я должен, – скрежет вылетел из-под капюшона и взлетел к низкому небу, затянутому тучами. – Она отмечена Хаосом. На ней его след. На теле и на душе…

– Нет, не смей! – Гартан спрыгнул с коня и побежал к Фурриасу.

Воины бросились к нему наперерез, от двоих он увернулся, но его подсекли, свалили, заломили руки за спину, до хруста, до стона.

– Не смей, не смей… Она носит моего ребенка… – прохрипел Гартан. – Она не виновата в том, что на ней знак… Это след раны. Раны!

Глотая слова, сбиваясь и повторяясь, Гартан рассказывал… кричал о том, как впервые встретился с Кантой. О том, что тварь из Бездны напала на них, о том, что удар пришелся в плечо, оставил отметину, и все были уверены, что Канта умрет…

Наместника уже отпустили, он рухнул коленями в снег, но все говорил и говорил, рассказывал, как сидел возле постели умирающей, как водил ее в Храм и как жрецы ему сказали, что теперь она всегда будет отмечена черным знаком… Но чернота эта не коснулась ее сердца. Не коснулась!

Гартан пополз на коленях вперед, к Фурриасу. К жене. Он плакал и не стыдился своих слез, он отбросил в сторону свой меч, он полз, извиваясь, словно собака с перебитым хребтом.

– Посмотри, сам посмотри… На левом плече, возле ключицы… Посмотри… – Гартан замер в снегу, потом медленно поднялся на колени. – Я молю тебя…

Фурриас снова покачал головой, кристалл между его пальцами стал наливаться светом.

– Нет! – закричал Гартан, бросился на инквизитора, но монахи снова свалили его, прижали к земле. – Нет!..

Кристалл медленно приближался к лицу Канты. Медленно, словно сам инквизитор не мог решиться изуродовать эту красоту.

Барс прыгнул вперед, ударил по руке брата-инквизитора. Кристалл описал дугу и упал в снег, зашипев. Схватив Фурриаса за одежду, Барс оттащил его шагов на двадцать от Канты, швырнул на снег.

– Назад! – прорычал Барс, выхватывая меч и кинжал. – Отойдите от нее и отпустите наместника…

С ним было все ополчение Последней Долины – все двенадцать ополченцев. И все они через мгновение оказались рядом, стояли плечом к плечу напротив инквизиторов. Напротив десяти инквизиторов. Два палача медленно двинулись к Барсу.

– Проверь! – крикнул Барс. – Слышишь, ты, Черное Чудовище? Проверь то, что он говорит. Может, у нее и вправду шрам…

– Шрам… – проскрежетал Фурриас, поднимаясь. – А еще у нее голубые глаза, очаровательные ямки на щеках… Она красива, молода, умна и добра…

Инквизиторы приближались.

Двое лучников из ополченцев вскинули луки.

– А та девочка была совсем крохотной… Вот такой, – Фурриас показал, какой маленькой была девочка. – И у нее тоже были голубые глаза и светлые волосы. А мне было всего восемнадцать лет, я просто не знал, как может притворяться зло… Девочка молила о пощаде… И мое сердце – у меня тогда еще было сердце – мое сердце тоже просило помиловать девочку… Стоять!

Инквизиторы замерли, подчиняясь приказу.

– Отойдите, – уже тише сказал Фурриас. – Отойдите…

Инквизиторы отошли на несколько шагов.

– Нас было двое – она и я. Больше никого. Уже больше никого. Деревня сгорела. Отряд, в котором был я, – сгорел. Были только она и я. Маленькая девочка лет семи, и восемнадцатилетний служка Ордена инквизиторов. Меня оставили с лошадьми, пожалели, наверное… Но когда возле деревни полыхнуло, когда крик сгоравших заживо людей взлетел до самого солнца, я бросился туда, к черным столбам дыма. У меня был кинжал, и я думал, что смогу убить порождение зла… Но там, среди обугленных тел и сгоревших домов была только маленькая девочка… Маленькая милая девочка… – Фурриас говорил, словно в забытьи, и Барс слушал его, словно завороженный. – Таких хочется спасать… Я и бросился к ней… я был слишком молод, а она была еще ребенком. Ей не хватило хитрости… А может, просто ей нравилось убивать? Я уже почти добежал, когда она протянула ко мне руки, словно выпускала невидимую птицу… Только это была не птица, нет. Огненный комок… сгусток пламенеющей ненависти… Я не успел уклониться. Не успел… Огонь ударил мне в лицо и превратил его…

Инквизитор одним движением сорвал со своей головы капюшон.

Голый череп, багровое лицо, глаза, наполовину закрытые веками без ресниц. Дыра вместо носа, зубы, выглядывающие из-под короткой верхней губы. Сморщенные багровые комки вместо ушей.

Барс отвел взгляд.

– Я успел зажмуриться, – проскрежетал Фурриас, – но не догадался задержать дыхание. Я вдохнул огонь. И я не помню, что было дальше. Мне рассказали, что нашли меня возле мертвой девочки. Я держал в руке кинжал, а лезвие этого кинжала было в ее сердце. Когда клинок извлекли, он оказалось оплавленным…

Фурриас говорил и продолжал медленно идти, очень медленно. Ополченцы опускали оружие и отводили глаза, чтобы не видеть багрово-лиловую маску инквизитора.

Даже Гартан отвернулся, не выдержав.

Это было неправильно, понял Барс. Они ведь только что пытались не допустить инквизитора к Канте, а теперь… Вот он медленно поднимает правую руку, широкий рукав черного одеяния открывает запястье…

Барс взмахнул мечом одновременно со взмахом руки инквизитора. Нож, брошенный Фурриасом, со звоном натолкнулся на клинок и отлетел в сторону.

– Тварь… – выдохнул Барс, прыгнув вперед.

Острие меча коснулось горла инквизитора.

– Только шевельнись, – попросил Барс. – Только шевельнись.

Он видел, как инквизиторы подняли арбалеты и луки. И понял, что целятся они не в него и не в ополченцев, а в Канту. И понял, что не сможет остановить стрелы, направленные в ее лицо и грудь. Его парни, ополченцы, могут броситься за Барса в драку, могут даже жизнью пожертвовать, но за него, а не за приезжую бабу. Пусть она даже такая хорошая, помогает местным женщинам, лечит больных… Умирать вместо нее никто не станет.

– Прикажи им опустить оружие, – сказал Барс.

Фурриас засмеялся.

– Я перережу тебе горло, – сказал Барс.

Фурриас продолжал смеяться.

– Но ты так и не узнаешь…

– Я сделаю то, что смогу, – ответил инквизитор, его глаза блестели, безгубый рот кривился, открывая желтые неровные зубы. – Никто из нас не способен на большее… Если бы мне предложили такой обмен раньше, то я бы согласился.

– Ты хочешь убить обычную женщину…

– Она – служанка Хаоса!

– Но ты этого не знаешь…

– А кроме нее, просто некому. Есть кто-то… есть много людей, решивших служить Хаосу. Что-то должно произойти здесь, в Последней Долине… И скоро. Ты мне рассказывал о Темной Дороге, о той, что раз в тысячу лет ведет к Концу Мира… И кочевые решили не идти в Долину… Вначале собирались, а потом передумали… Может, убив ее, я все это остановлю?

– Или ты ошибся… И это не она…

– Больше некому…

– Есть! Есть другой! – Гартан вскочил и бросился к Фурриасу. – Есть другой, и он… он… Барс, кто тебя спас с креста? Скажи, кто снял тебя с креста?

Барс, не опуская меча, задумался.

Темный силуэт, плащ, надвинутый капюшон и глаза, сверкнувшие голубым огнем из-под этого капюшона.

– Он ведь был один? – спросил Гартан, лихорадочно переводя взгляд с лица Барса на лицо Фурриаса и обратно. – Он был один?

– Один… – кивнул Барс.

– Он в одиночку выдернул крест из земли… И осторожно положил его на землю… Иначе… иначе твои руки были бы сломаны – Коготь мне еще тогда сказал, что тот, кто тебя спас, имел нечеловеческую силу. Он ведь голыми рукам и вытащил гвозди… Голыми руками, Барс! Такое под силу обычному человеку? Скажи, Барс! И ты, инквизитор, подумай! Кто пришел в Долину одновременно с нами, со мной и тобой… И этот кто-то обладает силой… невероятной силой… – Гартан закашлялся. – Он… он снял с креста преступника… И это значит, что к воле императора он относится без трепета.

У Барса чуть не вырвалось, что неизвестный спаситель знал наизусть законы империи. Барс закусил губу. Лучше промолчать. Одно его слово сейчас может погубить Канту. А тот неизвестный… Он и вправду необычный человек. Если человек вообще. Его глаза…

– Неизвестный… – пробормотал Фурриас. – Почему Барс мне об этом не рассказал?

– А ему было не до того, – зачастил Гартан, понимая, что вот сейчас, сейчас все решится. – Барс был в диких землях с кентаврами… Они следили за кочевыми… Барс, ты рассказывал инквизитору, что собирался сделать для спасения Последней Долины? Рассказывал? Фурриас, он тебе говорил, что собирался отдать кочевым несколько тысяч женщин и детей Долины, чтобы их принесли в жертву? Он тебе это говорил? Барс меня уговаривал ему помочь в сборе жертв. Вначале отдать женщин и детей, а потом, когда жертва будет принесена, внезапно ударить по стойбищам кочевых, они собрались бы вместе… Ударить, вырезать женщин, детей, стариков… Безжалостно, под корень… Так, чтобы даже кочевые ужаснулись и отступили… Он тебе говорил о своем плане? Он даже сговорился с кентаврами, дело оставалось только за мной. Я должен был принять решение… И я принял…

Гартан зажмурился, словно пытался что-то вспомнить. Или наоборот – забыть.

– Но я не об этом… не об этом. Он просто не успевал вспомнить о своем спасителе. И я тоже забыл, я не пытался его найти… выяснить, кто это… У нас не было времени на размышления, нас волокло вперед, будто течением реки… тащило и било о камни… многие погибли… и те, что были со мной, и те, которых привел ты, Инквизитор… Но ведь… Не только Канта… Не Канта, а тот, другой…

– Старик, – тихо сказал Барс. – Он что-то говорил такое странное… Я даже решил, что он выжил из ума… Он будто бы видел то, что было несколько сот лет назад. Я вспомнил… У него светились глаза… Я вспомнил.

– Очень вовремя… – гримаса улыбки снова искривила губы инквизитора. – Для того, чтобы спасти ее… Жаль, что я не смог попасть в замок сразу… Не подумал, что в нем может быть что-то такое… Я боялся, что ты станешь мне мешать, а работы было так много… В первый же день – шаман. Могущественный шаман, который одаривал жителей деревни оберегами, наполненными черным волшебством. Он отдавал им обереги, а отражения оберегов держал у себя и мог бы со временем управлять селянами… Или убить их.

– Как ты убил девчонку?

– Я? Когда?

– Она не отдала подарок своего погибшего жениха, и оберег прожег ей грудь…

– Я просто сжег все, что принадлежало шаману, сжег и отражения его даров… А то, что происходит с отражением, то происходит и с оберегом. Я ведь сказал, чтобы они отдали все…

Рука Барса с мечом устала, начала мелко дрожать, и инквизитор мог это почувствовать. Барс опустил меч.

– Ты можешь пойти в замок сейчас, – как-то слишком живо предложил Гартан.

И улыбка, появившаяся на лице наместника, была такой же фальшивой, как и его слова.

– Я мог бы поехать в твой замок, – Фурриас чуть наклонил голову, заглядывая в глаза Гартана. – Но какой теперь в этом смысл? Сейчас я могу ее убить, пусть ценой собственной жизни. И у меня есть шанс остановить то, смысла чего я даже не понимаю… Что-то страшное, придуманное Хаосом. Сейчас есть крохотная возможность… Или даже не крохотная. Совсем не крохотный шанс, что я прав. Мне достаточно только отдать приказ…

Инквизитор посмотрел на меч Барса.

– Или умереть, – сказал Фурриас. – И умрет она. А если я поверю тебе и поеду в замок, то…

– Дай ему слово! – выкрикнула Канта.

Гартан вздрогнул, и фальшивая улыбка исчезла с его лица.

– Дай ему слово Гартана из рода Ключей, что если он в замке решит, что виновата все-таки я… Что моя смерть может остановить это… Остановить то, чего мы сейчас даже и не представляем себе… Дай слово, что ты не станешь ему мешать, Гартан из Ключей!

– Молчи, – не оборачиваясь, простонал Гартан, одним движением руки разорвал ворот своей кожаной куртки и крикнул громко, так громко, что вороны испуганно взлетели с деревьев. – Молчи, не смей этого говорить!

Гартан бросился к Канте, попытался разорвать веревку голыми руками.

– Я спасу тебя, спасу… – бормотал он.

Он сорвал ноготь о заледеневшую веревку, кровь ярко-красными бусинками застучала по затоптанному снегу.

– Подожди, – спокойно, совершенно спокойно сказала Канта. – Ты ведь знаешь, что я не виновата? Знаешь?

– Знаю, и я не позволю ему прикоснуться…

– Подожди, дурачок, – Канта улыбнулась. – Он будет искать и проверять, он вынюхает все, обыщет замок, проверит те колдовские штуки, что до сих пор лежат в подвале донжона… Но он ведь ничего не найдет. Потому что нечего находить. Понимаешь? Нечего. Ты смело можешь дать слово, ведь все знают, что мужчина из рода Ключей просто не способен нарушить своего обещания… Когда ты отказался бежать из Последней Долины, ты ведь знал, что подвергаешь меня смертельному риску. Ты ведь знал?

Гартан попытался отвернуться, но не мог – взгляд Канты не отпускал его.

– Ответь, знал?

– Да.

– Но ты поклялся императору… А я поклялась тебе, что жить и умирать буду с тобой… возле тебя. И мы не нарушим своих обещаний. У твоего сына будут родители, неспособные нарушить клятву. Инквизитор!

– Да? – Фурриас надвинул капюшон на голову и снова превратился в Черное Чудовище с темнотой вместо лица.

– Ты поверишь слову Гартана?

– Да, – ни на мгновение не замешкавшись, ответил инквизитор. – Я поверю его слову.

Гартан покачал головой.

– Гартан! – Канта повысила голос.

– Хорошо, – Гартан повернулся лицом к инквизитору. – Я, Гартан из рода Ключей, клянусь, что не стану мешать… Не так.

Наместник хлестнул себя по лицу ладонью.

– Не так.

Гартан вскинул голову и торжественно, чеканя каждое слово, начал говорить:

– Я, Гартан из рода Ключей, даю слово брату-инквизитору Фурриасу. Я обещаю, что если брат-инквизитор после того, как проведет следствие в замке, решит, что моя жена должна умереть, то я сам, своей рукой, убью Канту. И я клянусь, что после этого той же рукой я убью брата-инквизитора Фурриаса и всякого, кто попытается встать между ним и моей местью. И никто не может освободить меня от этой клятвы…

– Едем в замок, – проскрежетал Фурриас. – Мы все – едем в замок. Барс, ты с нами?

Барс задумался.

В замке ему и его парням нечего делать. Все эти клятвы высокородных, все эти хитрости инквизитора – ему на них наплевать. Теперь – наплевать.

Он ведь уже поверил Фурриасу, почти убедил себя в том, что это Канта виновна в гибели Последней Долины. А теперь получается, что даже сам инквизитор в этом сомневается? Получается, что Фурриас не был уверен до конца в своей правоте, но был готов принести в жертву своей вере ни в чем не повинную женщину? Беременную женщину?

Гартан схватил протянутый кем-то из ополченцев нож и торопливо резал веревки. Канта улыбалась сквозь слезы, Фурриас отдавал приказы своим людям, чтобы те выводили повозки из леса и собирались ехать.

Они поедут в замок. Им нужно спасать мир. А Барсу… Барсу нужно ехать домой, в Семихатки. Он и так слишком долго не видел матери.

Он вначале гонялся за инквизитором и потерял своего младшего брата, потом спасал жизнь его убийце, который не дал Фурриасу уничтожить Семихатки, потом Черное Чудовище спасло жизнь Барсу, и пришлось вместе с отрядом инквизиторов…

Мир просто сошел с ума.

Все в этом мире сошли с ума.

Нужно было не уговаривать маму, сестер и остальных родственников, нужно было забирать их… пусть силой, пусть связав, и увозить отсюда. На Восток, подальше по тракту… Он ведь понимал, что ничего хорошего Долину уже не ждет, что нужно спасать своих, раз уж не получилось спасти всех…

А он пытался уговорить, пытался придумать, как можно защитить людей Долины, понимая глубоко в душе, что ничего нельзя сделать. Он ведь все это прекрасно знал.

Барс называл наместника слюнтяем и слабаком, но ведь сам не был до конца уверен, что сможет отдать под нож сотни невинных, чтобы спасти остальных.

Совсем не был уверен.

Наверное, он должен быть благодарен этому слабаку за то, что тот испугался крови на своих руках.

Пошел мелкий снег.

К осине подогнали сани, Гартан посадил в них свою жену, укутал шкурами, привязал к саням своего Грома, а сам взял в руки вожжи.

Барс стоял неподвижно, глядя, как сани исчезли в белой пелене. Фурриас окликнул его, проезжая мимо, но Барс даже не повернул головы – их пути разошлись. Инквизитор хотел все выяснить – пусть выясняет.

А Барсу остается только ехать домой, чтобы вместе с родными принять то, что уготовано Последней Долине. Ни больше ни меньше.

Так Барс и сказал ополченцам. Почти все они были из Семихаток, отправляя Котенка к кентаврам, Барс отослал вместе с ним земляков. Так было надежнее. И не мог он рисковать жизнями односельчан в бессмысленной схватке. А еще – он ведь хотел предать… продать Последнюю Долину императору, а при своих это было бы еще труднее. Стыдно было бы становиться предателем на глазах у брата и соседей.

Из двенадцати выживших ополченцев – десять были из Семихаток, а двое с Дальнего Хутора, братья Тополи, старший Тополь и младший. Но Дальний Хутор был пуст. Братья, вернувшись домой сразу после Третьей Сестры, так и не смогли ни понять, ни выяснить, куда подевались все жители Хутора. Вся их семья.

Так что Тополя тоже ехали в Семихатки. Так решили сами братья.

До родного села Барса было недалеко. Солнца видно не было, но и так было понятно, что уже далеко за полдень. Они успеют приехать в деревню до темноты, надеялся Барс. Если снова не начнется ураган.

Ураган не начался, снег вообще стих, зато поднялся ветер. Налетев со стороны диких земель, ветер бил всадников в лицо, выдувал из-под одежды тепло, жестко, со злобой бросал в лица сухой снег. Приходилось прятать лица в воротники, заслоняться рукавицами или плащами. Все так были поглощены борьбой с ветром и снегом, что не заметили, как с неба исчезли тучи.

Только когда ветер стих, а впереди замерцали огоньки Семихаток, Барс увидел черное звездное небо. И Четырех Сестер.

Барс почувствовал, как к горлу подкатила тошнота. Руки ослабли.

– Сестры, – только и смог выговорить Барс.

– Что – Сестры? – спросил Сирота, посмотрел вверх и вскрикнул от неожиданности.

Сестры были громадными, в два… нет, в три раза крупнее, чем обычно. И они не собрались в круг, как делали в эту пору всегда. Сестры словно гнались друг за дружкой… Или шли похоронной процессией…

С юго-востока на северо-запад шла эта процессия. Между Сестрами все еще было расстояние, но стоило задержать на Сестрах взгляд, как становилось понятно, что скоро, очень скоро, Сестры прикоснутся друг к другу… Или нет: вон Водяная вроде как зацепила край Второй, и стало понятно, что Сестры на самом деле не скользят по неподвижному небу, а висят между ним и Землей на разной высоте. И что пока тучи их скрывали от человеческих глаз, Сестры изменили свой вековечный путь, приблизились друг к другу и Земле, образуя…

Темную Дорогу образует эта тень.

Зубы Барса скрипнули. Это – Темная Дорога, о которой ему рассказал Гнедой, Темная Дорога, о которой говорили предания кочевых. Сестры не светились, как раньше, они стали больше, но их свет почти погас, лишь по краям, вдоль изломанных линий были отблески красного, белого, зеленого и синего цветов.

А днем… Днем Сестры закроют солнечный свет. Тень от них ляжет на Землю… И протянется эта тень Темной Дорогой.

Барс попытался понять, где именно ляжет громадная тень, но не смог. Темная Дорога протянется до Конца Мира, вспомнил он.

Такое невозможно остановить. Такое сильнее любого человека, сильнее всех людей на свете. Барс почувствовал себя ничтожно мелким по сравнению с тем, что происходило сейчас на небе.

– Смотри! – Сирота вытянул руку в сторону. – Это не Борки?

Над недалеким лесом вставало зарево. В той стороне действительно были Борки. И теперь, похоже, Борки горели.

– За мной! – скомандовал Барс и стегнул коня плеткой.

Конь провалился почти по грудь, как только сошел с дороги. Ему тяжело было пробиваться сквозь снег, но Барс был неумолим, все погонял и погонял коня, безжалостно работая плетью. Когда они проскочили лесок и стали видны Борки, конь был потным, будто скакал целый день.

Борки горели, каждый дом, каждый сарай, деревья и кусты – все полыхало ярко-оранжевым пламенем. И на его фоне метались люди. Барсу поначалу показалось, что жители тушат деревню, но, присмотревшись, он понял, что люди не борются с огнем, люди убивают друг друга.

Женщины и старики. Дети.

Они бросались с остервенением на соседей и даже, наверное, на родственников. Кто-то дрался голыми руками, люди падали, сцепившись, и катались в снегу, завывая и рыча, словно звери. К двум девушкам, упавшим в сугроб, подбежала старуха с вилами, замахнулась и ударила. Раз и еще раз.

Когда она поднимала вилы для второго удара, было видно, как с них сорвались и полетели в огонь темные капли крови.

Старик замахнулся на мальчишку топором, но захрипел и осел – молодка в одной нательной рубахе походя полоснула старика косой по горлу.

– Что ж это творится? – растерянно спросил кто-то из ополченцев, Барс не понял, кто именно – таким испуганным и жалким был этот голос. – С ума они посходили, что ли?

Барс не ответил. Не нашел ответа. Да и не успел – Сирота вдруг ударил его в плечо и что-то просипел.

– Что? – спросил Барс и увидел глаза Сироты, в которых отражался огонь пожара. – Что такое?

Дрожащей рукой ополченец указал на опушку леса, туда, где был сельский погост. Барс глянул и подумал, что кто-то все-таки выбрался из обезумевшей деревни и пытается спрятаться на кладбище.

Но это были не спасшиеся. Это даже были не люди. Это не могли быть люди.

Ожившие мертвецы. Скелеты, покрытые остатками плоти. Трупы, лишь тронутые разложением, похороненные, наверное, недавно. Все они поднимались из-под снега, вскакивали, будто кто-то выталкивал их из промерзшей земли и гнал вперед, к огню.

Мертвецы шли медленно, раскачиваясь, издавая странные, ухающие звуки. Они шли к домам, к людям, убивающим друг друга на освещенном огнем пространстве, но жители деревни их не видели. Жителям Борков было некогда оглядываться по сторонам.

– Да что же это такое… – простонал Сирота, схватил лук, вытащил из сумки стрелу. – Надо же что-то…

– Уходим, – приказал Барс.

Это простое слово он смог вытолкнуть из себя только со второй попытки. Во рту пересохло.

Если сейчас по всей Последней Долине, на всех кладбищах творится то же самое? Если все люди Долины обезумели?

– В Семихатки! – закричал Барс. – Скорее в Семихатки!