Текст книги "Проклятие темной дороги"

Автор книги: Александр Золотько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Коготь, заслонившись рукой, глянул на восходящее солнце.

– Сегодня с Порога кто-нибудь сбежит, и слух пойдет, что опасно сюда наниматься, умереть можно… или еще хуже, скажут, что наместник вместо платы ядом потчует…

– Я? – вспыхнул Гартан.

– Угу, ты! Честное слово всякому прохожему давать будешь, мол, нет, я не убивал? Полагаешь, эти типы, что сами готовы кого угодно обмануть, в эту мыслишку подлую не поверят? Еще как поверят, у них жизнь опасная, а служба хитрая. Тебе отец не рассказывал, как в пограничных провинциях вначале наемное войско собрали, а потом, чтобы не платить, всех убили?

– Рассказывал.

– Вот то-то и оно… То-то и оно… – Коготь прошелся по площадке, держась за поясницу. – А я уже старый. Сколько тут в седле проехал, а спина вон как болит. Думал в Долине на покой уйти, дом построить, молодку какую или вдовушку взять… Да, как же, взял…

– А хочешь баронство? – спросил Гартан.

– Чего?

– Баронство, спрашиваю, не хочешь? – повторил Гартан. – Мне вчера советник Траспи рекомендовал. Предложил клич бросить всем, кто хотел бароном стать. Чтобы ехали в Последнюю Долину, выбирали себе надел, который охранять и защищать смогут, да жили себе баронами. А я чтобы в столицу послал письмо с нижайшей просьбой этим баронам даровать наследные титулы… Или по весне чтобы вырезал их всех к бесам дьявольским. Так и сказал – к бесам дьявольским. Вот я до сих пор думаю, может, он прав? Может, объявить на тракте? Желающие сюда и повалят, будет у меня чем от кочевых обороняться…

Гартан вспомнил, что не рассказывал Когтю ничего о своем пребывании у кентавров. Ни Когтю, ни Канте, ни Траспи. Канту он не хотел пугать и огорчать, да и понимал прекрасно, что она все равно никуда от него не уедет, а Когтю и Траспи не сказал ничего потому, что они-то как раз предложение Барса поддержали бы. Они бы не стали ломать голову. Если есть способ спасти хоть кого-то – нужно действовать. Погубить сотни, чтобы спасти тысячи – какие могут быть вопросы?

Даже капитан Картас с ходу согласился бы: для него соотношение потерь и приобретений – всего лишь арифметика войны. Если второе больше первого – что еще нужно? Вперед!

Поэтому Гартан никому ничего и не сказал тогда, и сейчас ничего не сказал Когтю. Хотя тот, почувствовав в голосе наместника боль, смотрел внимательно и с ожиданием.

– Ладно, – как можно спокойнее сказал Гартан, хотя какое тут может быть спокойствие после того, что произошло на Пороге. – Уже утро. Пора спускаться…

– А… да, точно… У вас же работы много, ваша милость. Я видел виселицу – ладненькая такая, удобная. То есть на дереве просто вздернуть вы его не захотели и меч об его шею тоже марать не стали… За что ж вы его так?

– Я его предупреждал, чтобы без моего разрешения он не смел приближаться к замку. Иначе…

– Ага, ну да… А он, значит, приблизился?

– Да. И не просто приблизился, смог попасть во двор замка. Его опознала служанка из местных, закричала, подняла тревогу… Он ее ткнул ножом и попытался бежать. Как ты думаешь, что ему за это положено?

– Девушку ножом ткнул? – переспросил Коготь. – Вот так вот, с испугу? За то, что она тревогу подняла?

– Да. Так получается.

– Получается… А он сам что говорит?

– А ничего он не говорит. И я полагаю, что и под пытками он говорить не станет.

– Не станет… Так вы его не пытали? Хоть тут поступили правильно. Только чего ж так долго тянули?

– Вначале – я разбирался в этом деле, потом послал за родителями девушки, потом оказалось, что ее деревню выжгли инквизиторы, потом попытались найти каких-нибудь родственников…

– Чтобы они могли помиловать его? – с пониманием спросил Коготь.

– А хотя бы… только не осталось родственников, один старейшина ее деревни выжил, прятался, как оказалось, от него с самой Резни. Дарень из Моховки. Старик потребовал, чтобы убийцу казнили.

– Вот и решили сегодня утром…

– Да, решили сегодня утром, – Гартан потер лоб. – Сегодня утром он будет повешен. И ничто уже не сможет этому помешать. Я должен выполнять законы. И я должен быть беспристрастен. Есть закон, и нет никакой возможности его обойти. И это… Это правильно. Иначе быть не может. Что-то не понятно?

– Понятно, чего тут не понять? А что сказала госпожа Канта?

– А госпожа Канта сказала, что человек, струсивший настолько, что поднял руку на женщину, не должен был рождаться. И уж жить он не должен во всяком случае… – Гартан зажмурился. – Но если бы она сказала что-то другое, если бы попросила бы для него помилования, то я…

– То вы бы ей отказали? – предположил Коготь.

– Да, отказал бы, – в голосе наместника звякнул металл. – Да он, кажется, и сам не хочет жить. Он даже не попытался защищаться, бросил оружие и позволил себя связать.

– Они такие, эти трусы, – губы Когтя изогнулись в ироничной улыбке. – Готовы убить девушку, поднявшую тревогу, а потом без возражений пойти на эшафот.

Гартан не ответил.

Ему нечего было сказать, он ничего не смог придумать в оправдание Барса из Последней Долины.

Ничего.

А тот даже пальцем не пошевелил, чтобы спастись, сидел молча в подвале донжона и смотрел на огонь масляной лампы. Он даже есть отказывался первые дни, потом, правда, согласился.

Похоже, он просто не хотел жить. Просто не хотел жить.

И ничто не могло его заставить изменить решения.

Барс хотел умереть, думал Гартан.

А Барс умирать не хотел, но у него не было выбора. Его честь не позволяла ему ни объяснить что-либо наместнику, ни попытаться спастись. Он ведь в замок не просто так пришел, он специально девчонку из Моховки искал. Хотел долг наместнику отдать. И отдал. И как всегда, не так, как хотел.

Барс случайно узнал, что Рысь не просто так в услужение в замок пошла, с умыслом. Или присоветовал кто, или своим умом дошла, только решила она отомстить пришлым за резню у Брода, за поборы, за безнаказанность инквизиторов. Ясно ведь, что все это с попущения наместника творится, что он во всем виноват. Вот и пошла девка, яд приготовив, за все обиды мстить.

Вначале стирала в слободе, потом потихоньку познакомилась с кем-то из гарнизона замка, постаралась, хорошо постаралась, чтобы любовник ее к себе забрал, разрешение у Канты выпросил. Стала на кухне помогать, ее даже к господской еде допускать стали. Еще бы немного – и все бы у нее получилось.

Нельзя было мешкать, Барс в замок пробрался, нашел Рысь, стал уговаривать, а она… Она закричала, стала звать стражу, и что оставалось? Объяснять? Гнуть спину перед наместником и рассказывать, что ради спасения его милости от дуры-девки сюда явился? А ее бы все равно казнили за умысел. Не могли не казнить, так закон велит. Когда Барс по молодости в столице да в старых провинциях счастья искал, законы хорошо изучил.

И суть наместника тоже хорошо понял. Потому и ударил Рысь ножом. Так она хоть без пытки умерла и без четвертования…

Когда за ним пришли и дверь камеры открылась, Барс двумя пальцами загасил фитиль лампы, встал с охапки сена, служившего ему постелью, и вышел в коридор.

Ему даже руки не стали связывать, чувствуя, что он не побежит.

Советник Траспи, склонный к церемониям, выгнал к виселице барабанщиков, приказал собрать население слободы и тех людей Последней Долины, что жили сейчас возле замка и обслуживали его обитателей. Он бы даже речь сказал, если бы Гартан прямо не запретил ему устраивать из казни балаган.

– Просто повесить, – сказал наместник.

Коготь тоже не пошел к виселице, встретил Барса у замковых ворот, молча посмотрел ему в глаза и коротко кивнул.

Эшафот поставили на восточном краю слободы, подальше от замка. По законам империи повешенного убийцу не снимали до тех пор, пока не обрывалась веревка или шея. Как у добытого фазана.

Гартан не хотел еще долгие дни видеть труп Барса.

Просто не мог.

С двух сторон Барса сопровождали наемники. Они не знали, кого именно вели на казнь, понимали только, что человека необычного. Не рядового.

И жители слободы не слишком радовались зрелищу. Большинство из них без приказа советника к месту казни даже не приблизились бы.

Барс подошел к виселице. Остановился перед свежевыструганными ступеньками, огляделся. Люди примолкли, ожидая, что он сейчас скажет последнее слово, но Барс ничего не сказал, а легко взбежал на эшафот. Встал на люк, палач из свиты Траспи набросил ему на шею петлю, затянул.

Стрела ударила палача в лоб. Палач замер, удивленно глядя перед собой, потом медленно опустился на помост, лицом к небу. С десяток людей в серых плащах метнулось из толпы к эшафоту, расшвыривая зевак и оглушив стражников. Двое взлетели на эшафот, сорвали с ошеломленного Барса петлю и силой сволокли его прочь.

Люди закричали, бросились врассыпную, кто-то догадался побежать к замку крикнуть часовым, что приговоренного отбили.

Гартан, Коготь и Картас на конях в сопровождении воинов примчались к месту несостоявшейся казни.

– Кто это был? – спросил Гартан у барабанщика, который так и сидел на земле, обнимая пробитый барабан. – Кто? Это? Был? Разбойники?

Барабанщик помотал головой.

– Кто?! – Коготь, свесившись с седла, приподнял его за шиворот, встряхнул. – Кто это был?

– Инквизиторы, – дрожащим голосом прошептал музыкант. – Инквизиторы.

– Все-таки брат Фурриас его настиг, – сказал Гартан.

– Прикажете в погоню? – осведомился Картас, поправив правой рукой поочередно кончики усов.

– Нет. Он приговорен к казни. Инквизиция имеет право забирать приговоренных по своему желанию для тренировки собственных палачей, – голос Гартана был тих и лишен жизни. – И я ничего не могу здесь поделать.

– Но палач… – начал подбежавший Траспи и замолчал, посмотрев на палача.

Тот сидел на помосте, разглядывая тупую стрелу, которую держал в руке. На лбу его вспухала гигантская шишка.

– Так они его вешать не станут, – тихо сказал Коготь.

Целый день Гартан боролся с собой. Он хотел послать Когтя в погоню за Барсом, но сумел убедить себя, что нелепо было бы вырвать человека из лап инквизитора только для того, чтобы повесить. Нелепо и неуместно.

Целый день, до самого заката, да и всю ночь, Гартан думал о случившемся, а потом так получилось, что размышлять о подобных пустяках стало некогда.

Человеческий ручеек с запада на восток разом превратился в поток.

Третья армия императора Востока погибла.

Все произошло внезапно и быстро. Достигнув моря, войска погрузились на корабли. Буря разразилась как раз тогда, когда авангард высадился на вражеский берег, а море кишело от кораблей, забитых людьми и лошадьми.

Длилось все это недолго: вот только-только светило солнце, потом вдруг все разом потемнело – небо стало черным, море стало черным, морская вода, казалось, смешалась с тучами. Рев ветра, удары волн, крики людей; и невозможно было понять, что было громче – треск рвущихся парусов, грохот ломающихся мачт и бортов, ржание лошадей или вопли тысяч и тысяч пока еще живых людей, понявших вдруг, что это конец, что через мгновение их не станет…

И снова – чистое небо. И гладкое, искрящееся под солнечными лучами море, покрытое щепой, бочками, трупами, тряпками…

Рассказывали, что предводитель Третьей армии на берег выбрался. Видели, как он выполз из воды и замер на песке. К нему не подошли – боялись. Он лежал так почти до вечера, потом медленно встал, осмотрелся и подошел к воинам, все это время стоявшим поблизости.

Кажется, предводитель приказал готовить новые корабли. Но ничего сделать не успели – на остатки армии обрушились драконы. Те, кто не погиб в воде, сгорали заживо, вместе с деревьями, домами, даже камнями – камни горели и плавились в драконьем огне.

Солнце село, из моря и лесов вдруг полезли чудовища, выискивая среди обугленной плоти спасшихся людей.

Предводитель сумел собрать выживших, смог сплотить и до утра сдерживал натиск клыков, щупалец, когтей, давая возможность уйти обозу, людям, сопровождавшим армию, купцам, проституткам, чиновникам, кандидатам в наместники, так и не получившим своих провинций…

С рассветом жалкие остатки армии стали отступать по старому тракту. Только все вокруг стало другим – враждебным и смертоносным. Гарпии и василиски, пауки и слизни нападали и рвали на части все живое вокруг…

Они даже не пожирали тех, кого убивали, обочины тракта были завалены трупами… кусками тел… обрывками плоти и осколками костей…

Трупы гнили, рои мух вились над зловонными массами…

А потом пришел мор.

Вначале человека охватывал жар, жажда, потом – холод и озноб. И вскоре наступала смерть. Умерших не хоронили – сталкивали с тракта и торопливо уходили на восток. Потом стали бросать еще живых. Но это не помогало – мор опередил отступающих и бежал по тракту, кося на своем пути тех, кто все еще двигался на восток к армии, кто еще даже не знал о поражении.

Мор, чудовища и люди, обитавшие в новых провинциях. Увидев, что армия бежит, новые подданные императора Востока обрушивали свой гнев на тех, до кого могли дотянуться, – резали, вешали, сжигали. Наместников, инквизиторов, сборщиков податей, купцов, ремесленников и жрецов, явившихся вместе с войском…

Человек от Брода примчался в замок на взмыленном коне, и Гартан, позабыв обо всем, бросился к тракту, нет, не для того, чтобы остановить бегущих или навести порядок у реки. Он хотел увидеть собственными глазами то, что происходило, убедиться, что все это творится на самом деле…

Может быть, он надеялся встретить предводителя и просить его… умолять принять под защиту Последнюю Долину. Даже тех жалких остатков армии могло хватить, чтобы отразить нашествие кочевых. Даже небольшой части этих жалких остатков…

Но ничего не получилось – тело героя провезли мимо потрясенного Гартана в повозке, запряженной громадными, размером с быков, конями. Повозка двигалась по тракту, окруженная десятком всадников и странным, почти осязаемым ореолом страха…

Нет, не страха. Каждый, кто хотел приблизиться к телу героя, испытывал не страх, не отвращение, он вдруг понимал, что ближе подойти нельзя, просто невозможно… Никто и ничто не может, не имеет права на это…

Гартан подождал, когда повозка и ее эскорт пересекут реку, потом попытался останавливать воинов, бредущих по тракту. Те шли молча, понурив головы, не обращая внимания на крики Когтя, Картаса и их людей. Когда одного из отступающих силой притащили к наместнику, Гартан отшатнулся, заглянув в его глаза – столько в них было безысходного ужаса.

Несчастного отпустили и молча смотрели на бесконечный поток страха и страданий, текущий мимо холма. Того самого холма, на вершине которого когда-то – миллионы лет назад – возвышался крест с умирающим Барсом.

Через два дня поток почти иссяк, по тракту двигались только больные, и Коготь приказал своим людям убивать всякого, кто попытается свернуть с дороги к Последней Долине.

Гартан не возразил. И не стал вмешиваться, когда первая стрела пробила грудь несчастного, шагнувшего к Долине. Скорее всего, высокий, исхудавший мужчина просто не удержался на ногах и, пытаясь сохранить равновесие, сделал несколько шагов в сторону.

Коготь выпустил первую стрелу. Мужчина упал. Люди шли мимо него, не обращая внимания, обходя или переступая, если хватало сил.

Потом с тракта попыталась сойти женщина, одетая в когда-то красивое и дорогое платье. Может быть, она даже была супругой наместника. Женой купца или ремесленника.

Болт пробил ее голову. Картас, опустив арбалет, пробормотал что-то неразборчиво.

– А вы езжайте, ваша милость, – сказал Коготь. – И я поеду, у нас с вами очень много дел будет. А капитан наш Картас тут справится… Правда, капитан?

– Справлюсь, – ответил капитан. – И я, пожалуй, послежу, чтобы сюда не лезли мародеры… И если кто-то придет с востока, то попытаюсь нанять или завербовать.

– Хорошо, – тихо согласился Гартан.

Тетива щелкнула по кожаному наручу егеря – человек возле тракта упал.

– Думаю, оставить капитану нужно сотню… – вполголоса предложил Коготь. – Арбалетчиков и моих ребят… Наемников лучше увести…

– Да, – кивнул Гартан, словно во сне. – Так и сделаем…

До замка они добрались без остановок, чуть совсем не загнав лошадей. Коготь ехал рядом с Гартаном, поглядывал на него искоса, будто что-то хотел сказать, но не решался.

Первым не выдержал Гартан.

Уже перед самым замком, когда они проехали слободу, наместник придержал своего Грома и повернулся к Когтю.

– Говори.

– А что говорить? – вроде как удивился сотник. – Разве вашей милости и так не понятно? Армии больше нет, предводителя повезли воскрешать… Полагаю, что и провинций на запад по тракту тоже больше нет…

– И что? – Гартан вздернул давно не бритый подбородок.

– Ничего… – пожал плечами Коготь. – Разве что одно – бежать отсюда нужно, все бросить и бежать. Послать гонцов по Долине, чтобы, значит, они всех предупредили… Или просто самим собираться и уходить. Нечего нам тут больше делать, ваша милость. Подохнуть разве что… Понятно ведь, что наместники на восток от нас на месте не усидят, все бросят и отправятся к столице… и никто их за это…

Коготь увидел горькую усмешку на лице Гартана и замолчал.

– Ты хочешь уехать? – осведомился Гартан у сотника. – Хочешь попросить отставки?

– Дурак ты, ваша милость, – усмехнулся наместнику в ответ Коготь. – Двадцать два года тебе, недоумку, а ничего ты в людях не понимаешь… Знаешь, если ты эту зиму не переживешь, оно, наверное, и к лучшему…

– Почему?

– Сколько людей потом уцелеет и выживет без тебя… без твоей чести и достоинства… – Коготь сплюнул. – Ты же не просто сам себя убить хочешь и жену свою с дитем неродившимся, ты же и остальных за собой тащишь.

Гартан тоскливо вздохнул.

– Плюнуть на все – и уходить. Бежать, пока не поздно… – сказал Коготь, почти простонал. – Из моей сотни половина осталась в живых, пятьдесят три человека я уже здесь схоронил. Своих мальчишек… Моя жизнь – ерунда, плюнуть да растереть, но им за что умирать? За твою родовую спесь?

– Тебе не понять… Не понять… Десятки поколений моих предков умирали на посту, не отступив и не предав… И еще десятки или даже сотни поколений в моем роду будут знать, что никто, никто из Ключей не струсил и не сподличал… А если ты попытаешься сбежать, то я велю тебя казнить. За трусость. И всякого, кто побежит… – голос Гартана дрогнул. – Своей рукой…

– Ты думаешь, что раз семью свою убиваешь, то имеешь право и остальных смерти предать? – прошипел Коготь. – Я ведь… я могу тебя прямо тут порешить, одним движением руки… И никто на меня не обидится, разве что госпожа Канта. Все с радостью уедут из Последней Долины…

– Хочешь – убей, – Гартан развел руки, словно приглашая Когтя к убийству. – Убей, спаси всех остальных.

Коготь медленно опустил правую руку к голенищу, пальцы нащупали рукоять ножа. Сотник не сводил взгляда с лица Гартана, а тот ждал. Просто ждал, когда удар клинка освободит его от страшного выбора. И, может, спасет Канту и ребенка… Он не мог просить Когтя об этом, мог только надеяться, что старый сотник сам все поймет и сделает.

– Как знаешь, – сказал Коготь, отпуская нож. – Как знаешь…

Они въехали в замок.

Вечером на небе взошла Третья Сестра, Водяная. На Долину обрушился ливень. И стало понятно, что спор у наместника и сотника получился бессмысленным. Переправиться через Рубежную реку в такую пору было невозможно. Все ручьи в Долине превратились в бурные реки, с гор загрохотали водопады, болота наполнились водой и стали затапливать окрестные леса и луга.

Люди продолжали готовиться к зиме.

Через день после возвращения Гартана от тракта дозорный наткнулся на сгоревшие человеческие останки. Для Долины такие находки уже давно перестали быть редкостью, но на этом трупе была оплавившаяся серебряная цепь со знаком предводителя ополчения.

Получилось, что Фурриас не стал тратить времени и сил на Барса, просто убил. А еще через несколько дней наемники на Пороге заметили группу конных, едущих из Долины, человек пять.

Наемники попытались их остановить, но всадники бросились вскачь. Ливень лил уже десять дней, земля раскисла, кони еле вытаскивали ноги из грязи, поэтому наемники успели расстрелять беглецов из самострелов.

Один из конных был в черном плаще с глубоким капюшоном. Он был еще жив, когда его подняли, болт вошел в спину и прошел насквозь, пробив легкое. Капюшон стащили с головы – о Черном Чудовище слышали все, и каждый хотел, наконец, увидеть его лицо.

На вид брату Фурриасу было лет тридцать пять, и ничего особо выдающегося в его лице не было. Шрам над бровью – но у кого нет шрама?

Брат-инквизитор был еще жив, на губах пузырилась кровь, наемники переглянулись, посмотрели на десятника егерей, бывшего старшим на Пороге.

– Вот и все, – сказал Лис.

В его руке откуда-то появился нож, лезвие легко вошло в горло Фурриаса. Еще двоих раненых добили наемники. Наместнику сообщили, что инквизиторы попытались пробиться с боем и были убиты.

…Тучи с неба так и не ушли до самых заморозков. Просто вместо дождя из них пошел снег. Много снега. Очень много снега.

И начались морозы.