Текст книги "Проклятие темной дороги"
Автор книги: Александр Золотько
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
Первый раз Гартан мог стать наместником Черных болот, но супруга Вальтона из Карстена буквально на коленях умолила Канту уступить назначение своему супругу. До его родового замка отсюда было всего несколько дней пути, а это было очень важно для успешной службы. Он всегда мог рассчитывать на помощь родственников и, в случае опасности, укрыться у них.
«Мы же никуда не торопимся, – со смехом сказала Канта, удивительно спокойно переносившая тяготы похода. – Мы ведь путешествуем…»
Гартан уступил свою очередь и благополучно оказался почти в самом конце списка будущих наместников. Пришлось ждать еще почти месяц, прежде чем выпала очередная возможность. Провинция была богатой и почти не пострадала во время захвата, с юга она выходила к морю, с промыслом жемчуга и кораллов – Канту и Гартана стали поздравлять с удачей. Но тут захворала жена Астриса из Борхов – Уртина, – жар свалил ее в одночасье, и Астрису нужно было либо отстать от армии, либо готовиться хоронить молодую супругу.
Либо, как, посоветовавшись, решили Гартан и Канта, становиться наместником в этой провинции.
Астрис плакал, когда узнал о благородстве Гартана, клялся в вечной дружбе и в том, что обязательно, когда понадобится его помощь… Ты только скажи, друг!
– Хорошо, ваша милость, – ответил Гартан и поклонился.
Через пару дней стало известно, что жар у несчастной Уртины прошел так же внезапно, как и начался, что она весела и счастлива, обживаясь в новом дворце на берегу теплого моря.
На Гартана и его жену стали поглядывать с насмешкой, но быстро поняли, что те не притворяются, что им действительно все равно, где именно и когда придется нести службу. И даже если провинции им не достанется, то они и тогда не слишком огорчатся. Им было хорошо вдвоем. Даже в переполненном людьми и животными военном лагере.
Армия вышла на Старый торговый тракт, места пошли если не дикие, то, во всяком случае, негостеприимные: отряды, уходившие на разведку в стороны от тракта, возвращались не всегда, а если и возвращались, то ополовиненные в лучшем случае. Уцелевшие разведчики говорили о заболоченных пущах, в которых обитали ядовитые слизни, о гнездах гарпий, о логовищах жутких, невиданных тварей… Однажды перед самым закатом весь лагерь, все сотни тысяч людей, высыпали за ограду и смотрели, как на севере два дракона до самой ночи вились в небе, время от времени испуская огненные струи, то ли сражаясь, то ли исполняя брачный танец.
Перед самым вторжением в Драконью Пустошь к Гартану, прогуливавшемуся по лагерю, подошел пожилой мужчина в потертой одежде, стоптанных сапогах и кожаной шляпе, надетой на давно не стриженную голову.
– Вечер добрый! – сказал мужчина. – Меня Когтем звать.
– Гартан из рода Ключей.
У них в роду никогда не избегали простолюдинов, а во время похода даже очень высокомерные потомки благородных родов значительно умерили свои требования к происхождению соседей по ночлегу. В конце концов, лучше уж спать неподалеку от ватаги лучников, чем возле загона для скота.
– Чем могу помочь? – спросил Гартан.
– А и не знаю… – немного растерянно сказал мужчина, прищурившись однако с хитрецой. – Тут какое дело… Значит, за этой вот грядой – Драконья Пустошь. Место не то чтобы плохое, но… Князь у них дурак дураком. Из простых, но с гонором… Вначале мечом машет, потом думает. И я так полагаю, что завтра он какую-то глупость и устроит.
– И что?
– То есть на службу его не возьмут. Наместником он не будет.
– Насколько я знаю, на это место уже есть кандидат. И он не собирается…
– Да знаю я, – отмахнулся Коготь. – Не об том речь! А об том я веду разговор, что идти по этой Пустоши – всего ничего, один переход. Место-то, конечно, спокойное, если в леса окрестные не соваться, но жить только на дорожные поборы – не слишком весело. А вот дальше, за Рубежной рекой, там начинается Последняя Долина… Место тоже не так чтобы веселое. И люди там трудные, и граница с дикими землями… Но Долина – большая. Народу там живет, так, чтобы навскидку сказать, тысяч с полсотни. Может, чуток поменьше. Главными у них – старики, что скажут, все выполняют…
Коготь замолчал, глядя на Гартана.
– И зачем ты мне все это рассказываешь? – спросил Гартан. – Моя очередь еще не пришла…
– Ваша очередь… Ваша очередь придет, аккурат когда вы деньков через десять в болота войдете, в Гнилые Хляби. Вот тогда у всех остальных благородных господ и понос начнется, и золотуха с придурью… Вот вы там и останетесь жабом на кочке, простите за грубость. И квакать вам там вместе с лягухами до скончания века. Нет, там тоже можно разбогатеть. Икра слизневая опять-таки в столице дорого стоит. А тут – дешево. Посылаешь селян в болота, они ее и выменивают. Одно ведро – на десяток селян. Вы, простите, благородный господин, станете таким заниматься?
Гартан поморщился.
Он готов был сказать, что будет выполнять свой долг там, где ему прикажут, но сдержался. Ключи готовы были жертвовать собой, а не людьми, доверившимися им.
– Ко мне утречком, простите, ваша супруга подходила, расспрашивала. Что, как, а когда я ей все это рассказал, очень опечалилась. Она у вас в ожидании, как я понимаю?
– Это не твое дело! – отрезал Гартан.
– Конечно, не мое, ваше. Только дитенка в болотах растить – то еще удовольствие, я вам доложу… Один из пятерых и выживает в лучшем случае. Вот супруга ваша и запечалилась. А потом просила меня с вами поговорить.
– Полагаешь, у тебя выйдет заставить меня что-то сделать?
– Упаси Светлый Владыка! – испуганно замахал руками Коготь. – Как можно? Меня и супруга ваша, госпожа Канта, сразу предупредила – не получится. Я об другом толкую. Последняя Долина – место особое. Там нужен наместник, который сможет себя под договор загнать и слова своего не нарушать ни в чем и никогда. Я прошелся по лагерю, посмотрел на будущих, прости Владыка, наместников, так чуть не вывернуло меня, как от тухлой воды. И дамы их в бархате да кружевах по лагерю шастают, блох на благовония приманивают… Они же только приказывать умеют…
– Наместник и должен приказывать, – твердо сказал Гартан.
– Конечно, само собой. Должен. Только вначале думать, а потом уж… В Последней Долине власти императорской не было никогда. Туда вот уже годков пятьсот бегут всякие, кто подати платить не желает и кто своей рукой готов свое поле и свой дом от супостата защищать. И набралось там таких, я уж говорил, тысяч пятьдесят. Понятно?
– Нет.
– Ну придет новый наместник, ну проедется по деревенькам да хуторам, огласит волю императорскую… Сколько он там продержится, если не сможет договориться? Ну сезон один. Не более.
– Наместник может заставить…
– Может. Попробовать может. Сколько народу он с собой возьмет? Дадут ему кого? Сотню арбалетчиков, простите за грубое слово, да сотню егерей. Вместе – две сотни. Не много для тридцати сотен тамошнего ополчения?
– Гнев императора…
– И это правильно. Только пока станет известно, пока пришлют подмогу… А зимы здесь страшные, жестокие и голодные. Либо наместнику и его людям придется самому еду заготавливать, либо у жителей Долины отбирать… – Коготь усмехнулся, не скрывая иронии. – У вас, простите, что лучше получается – землю пахать али амбары у поселян перетряхивать?
Неподалеку, у ватажного котла, лучники устроили свару: кого-то, похоже, уличили в воровстве и стали учить, охаживая кольями, приятели вора вмешались, и пошла потасовка – с криками, руганью, хрустом костей и воплями уязвленных дрекольем. За железо в лагере при ссорах не хватались, за железо в лагере могли и на кол посадить.
Гартан оглянулся на шум, смотрел некоторое время на драку, на мелькание кулаков и мельтешение теней на фоне костра, полагая, что назойливый болтун поймет намек и уберется. Но когда Гартан снова повернул голову, Коготь стоял на том же месте и в той же позе.
– Ты все сказал? – раздраженно спросил Гартан. – Даже если я вдруг решу стать наместником той Долины, то от меня это не зависит. В лагере есть личный посланник императорского секретариата, вот он и решает…
– Крысенок, что ль? – пренебрежительно отмахнулся Коготь. – Конечно. Может, в обычных провинциях, где и так народ привык меж оглобель ходить, он сам решает. А вот в таких землях, как Последняя Долина, – тут он сделает то, чего ему сотник егерей присоветует. Тот сотник, который с наместником там останется. И который весь прошлый год там лазил, простите, с людьми знакомился да карты-планы рисовал… Вот сотник и может выбрать. Один сотник выберет наместника в Последнюю Долину, другой – в Гнилые Хляби…
– Ты предлагаешь мне… мне идти клянчить к сотнику егерей? – уже совсем зверея, из последних сил сдерживая себя, спросил Гартан.
– Зачем? Нет, ну как дети малые, честное слово. Зачем идти к сотнику, если я уже пришел? Легче с кентавром голодным договориться, чем с вами, право слово… Если бы ваша жена не попросила да если бы люди о вас хорошего не говорили – я бы уже давно ушел к своим пиво пить…
– Значит, сотник Коготь, ты на самом деле подбираешь себе подходящего наместника? – ледяным тоном осведомился Гартан. – Того, при котором тебе будет удобно своими делишками заниматься? И который будет чувствовать себя обязанным твоему милостивому решению?
– Значит, так, – Коготь цыкнул зубом. – Последний раз мы разговариваем с вами вот так, по-простому. И по-простому я объясняю. Я ищу наместника, с которым я и мои парни имеют надежду выжить. Понятно объясняю? Надежду. Выжить. С вами, как мне кажется, можно попробовать, если вы моих советов послушаетесь и гордость свою слегка наклоните… Мне хорошо – живым останусь. Вам хорошо – наместником будете в провинции громадной и людной. Ведь неплохо? Жителям Последней Долины тоже приятно – человек достойный и благородный к ним придет. Старики у них спокойные, мудрые, можно сказать, старики. Думаю, все без крови обойдется. Так что скажете, господин? Вы тут наместником будете или на болотах?
Все рассчитал Коготь. Так он думал и в это заставил поверить даже Гартана. А оказалось, что лучше все равно не стало. Что пришли они в провинцию, мужчин которой – лучших и самых сильных – убили воины императора. А того, кто единственный мог, по словам Когтя, помочь наместнику удержаться в провинции, вчера они видели распятым на кресте.
Ветер снаружи шатра усилился. Ткань гремела, как натянутый барабан, веревки звенели.
Но Канта ничего этого не слышала, она спала со счастливой улыбкой на лице. Она, наконец, обрела дом. Ее любимый осуществил свою мечту и предназначение, а ребенку – будущему ребенку – не угрожала безвременная смерть от ядовитых болотных испарений. Все остальное, сказала Канта вчера перед тем, как они уснули, можно пережить. И победить. Вместе.
Возле шатра кто-то кашлянул. Потом еще раз, немного громче. Это не спится Когтю.
Гартану вдруг стало стыдно. Вчера вечером он был с Кантой, оставив на Когтя и капитана арбалетчиков разбивку лагеря и выставление постов. Это нехорошо, подумал Гартан. Они работали, а он…
Еще они наверняка слышали стоны Канты и его вскрик…
Осторожно высвободив руку из-под головы жены, Гартан встал с постели, быстро оделся, натянул через голову кольчугу, посмотрел на шлем, лежавший у входа, обулся и вышел из шатра, захватив плащ.
– Тучи, ваша милость, – не оборачиваясь, сказал Коготь, услышавший, что наместник выбрался наружу и закрепляет полог. – Это теперь непогода дней на десять, если не больше… С юга воду несет. А тут горы какие-никакие, тучи в них бьются, и через дырки из туч вода выливается…
– Как прошла ночь? – Гартан кутался в плащ, чувствуя, что от неожиданно холодного ветра по телу начинают бегать мурашки.
– А как прошла? Тихо прошла. Все живы, что для этих мест, скажу я вам, уже почти чудо. Да еще и после резни… Хорошо прошла ночь. У вас, как я понял, тоже все нормально?
– Тебе когда-нибудь язык вырвут, – без злобы предупредил Гартан.
– А уже пробовали, ваша милость. Только тем, кто мне язык рвал, я пальцы пооткусывал. По самые локти. И в рожи им выплюнул. Вы лучше настойки егерской утренней глотните, оно и полегчает.
Коготь протянул Наместнику кожаную флягу, а когда тот поднес ее к губам и сделал, поморщившись, большой глоток, добавил с усмешкой:
– Только я ее уже облизал, уж вы не обессудьте, ваша милость!
– Угу, – кивнул Гартан и сделал еще глоток. – Обязательно. Теперь меня точно тошнить будет целый день… Продирает настойка.
– Еще бы ей не продирать! Пятнадцать трав, восемь перцев, четыре минерала и троллевая печень. Вы еще нормально пьете, меня по первому разу чуть в калач не свернуло. – Коготь забрал флягу, сунул в горлышко деревянную затычку и повесил на пояс.
– Так это и есть Последняя Долина? – спросил Гартан.
– Она. Бугор, на котором мы ночевали, называется Порог, дальше – вниз и вниз, потом равнина. Справа и слева – горы. Непроходимые, надо сказать. То ли по причине скал, то ли из-за нечисти или людоедов: кто не ходил – не знает, а кто ходил – не вернулся. От гор и до самого Порога – леса. Может, сквозь них и можно обойти горы, только никто об этом толком не говорит. Потому как кто не ходил, тот не знает, а кто…
– А кто ходил, тот не вернулся, – закончил за Когтя Гартан. – Это я уже понял. За пятьсот лет местные жители так и не выяснили? Не любопытные тут люди живут…
– Осторожные, ваша милость.
– Да, я видел вчера возле тракта этих осторожных…
Коготь промолчал.
– Ладно. До диких земель отсюда далеко?
– Три дня пути, – спокойно сказал Коготь. – Если в седле. А если на телегах, то дней до десяти…
Гартан присвистнул.
Коготь и раньше ему говорил о размерах Последней Долины, но сейчас, когда перед взором наместника раскинулся до самого горизонта простор, укрытый пока туманом и низкими облаками, и горы – непроходимые горы – выглядели отсюда, с Порога, невысокими серыми зубцами, только сейчас Гартан понял, какой груз лег на его плечи.
– В горах на востоке Долины местные копают руду… Так себе железо получается. Видел я, как они своими мечами воюют. Раз пять по врагу мечом махнул, в сторону отскочил да об колено и выпрямил. И снова в бой. Они сами говорят, что железо у них мягкое, зато люди – твердые.
– Столица… – начал Гартан и осекся.
– Какая столица? Вот еще, ведь говорил-говорил, говорил-говорил. Тут деревень и поселков с хуторами у них сотни две. Или три. Они их толком и не считали. Почти в центре Долины – Дом Очага. Сарай громадный, в приличном селе в таком бы и скот постеснялись держать, а эти собираются на совет старейшин. Очаг у них там из дикого камня, каждый старик по веточке в него бросит, и пока все это горит, Совет продолжается. Погасло – закончили. Не успели решить, все равно – а будь добр, расходись по домам. Когда что-то совсем уж важное обсуждают, народ собирается вокруг сарая, орет, кричит, а если попытаются старики разойтись, ничего не решив, то могут и не выпустить. Дикий народ.
Слева прозвучал пронзительный свист. Потом кто-то свистнул снизу, из долины, ему ответили свистом справа, потом сзади, со стороны тракта.
– Твои караулят?
– А то, – кивнул Коготь. – Что арбалетчиков в секреты ставить? Так мы их потом утром не соберем. Которые себе ноздри, пальцами ковыряя, раздерут, которые – челюсти, зевая, повывернут. А остальные так просто исчезнут. Испарятся, или жучки съедят… они вон палатки и шатры ставили почти до полуночи. А к утру половину переставляли – ветром сдуло. Безрукие, одно слово…
Тепло, вызванное егерской настойкой, ушло. Ветер настойчиво рвал плащ наместника, лез холодными пальцами под одежду, словно пытался согнать Гартана с Порога, чтобы не мешал тот ветру нестись с юга к диким землям и дальше, к Болотным Равнинам.
– Коготь, – позвал Гартан. – Но ты же не затем кашлял возле шатра, чтобы мне на арбалетчиков пожаловаться?
– Я? На арбалетчиков? А еще на блох и боль в спине… – Коготь набросил капюшон на голову, подошел к наместнику поближе, как обычно делал, когда не хотел, чтобы его услышали посторонние. – Я в ночь разведчиков послал… в долину неподалеку, на всякий случай, и ближе к восходу – к тракту.
– К тракту? – спросил с неприятной интонацией Гартан. – Я же ясно приказал, чтобы этого, как его… Барса не трогали. Я ведь приказал! Надеюсь, они его хоть мертвым застали? Не стали снимать живого?
– Не стали. И мертвого тоже – не стали. Не было там никого на холме. Даже креста не было. Валялся в стороне, вырытый. Я толковых ребят посылал…
– А у тебя есть бестолковые? – не удержался Гартан.
– Нет, но эти – самые толковые, – невозмутимо ответил Коготь. – Так вот, они все осмотрели, пока в небе были обе луны.
– И что?
– Крест не выкапывали, а вроде как выдернули.
– Вот так взяли и просто выдернули, как морковку? – недоверчиво усмехнулся наместник.
– Вот так и выдернули. Один человек.
– Это-то откуда известно?
– А сами посудите – есть яма от креста, и есть одна пара следов справа и слева от этой ямы. Как будто бы человек подошел, встал, взялся двумя руками, потяну-ул… Крест почти на треть столба был вкопан, тянуть пришлось сильно, вот ноги в землю у человека и ушли. Лис прикинул – по колено, считай.
– По колено… – эхом повторил Гартан.
– Угу. И не просто выдернул, а положил осторожно. Если бы бросил, Барсу, живому или мертвому, руки переломало бы о гвозди. Так что – положил осторожно. И Барса с креста снял. Я так думаю, что живого.
– Живого?
– Во-первых, Лис видел на кресте свежую кровь. Там, где гвозди были. Вот как если бы рана вдруг открылась, а потом ее перевязали, столько бы крови и вылилось. Из мертвого кровь не течет.
– Если бы сразу после смерти снимали, то натекло бы…
– Натекло бы, – согласился Коготь, – но вот вы, ваша милость, если бы труп с гвоздей снимали, стали бы гвозди выковыривать? Вот такие…
Коготь высвободил руку из-под плаща и протянул Гартану. Тот взял гвоздь.
Четырехгранный, длиной в две ладони и толщиной возле квадратной шляпки в полтора пальца. Такие используют при строительстве мостов и сооружении осадных орудий.
– Перекладина была из дубовой доски почти в ладонь толщиной, гвоздь пробил ее насквозь. Вы бы ради самого любимого покойника стали бы гвоздь выдирать? Или уж руку просто через шляпку гвоздя протащили? Через шляпку, тут и думать нечего. А тут – гвоздь вынули. И не клещами. Нет, не клещами, иначе царапины были бы на гвозде…
Гартан посмотрел на гвоздь: покрытый старой окалиной и ржавчиной, гвоздь был совершенно цел, разве что шляпка носила следы ударов молотка.
– Как булавочку. Похоже, кто-то ноготками подцепил гвоздик и вытащил. Вы кого-нибудь, ваша милость, знаете такого умелого?
– Тролль, – неуверенно предположил Гартан.
– Ну да, этот мог бы, только с чего бы это ему крест выдергивать да гвозди? Руки, ноги оборвал, ну и крест походя обломил бы у основания. А человека бы просто там и съел. Мертвого или живого – троллю это без разницы… Так что, выходит, сейчас где-то в Долине или поблизости залечивает раны человек, которого вы вчера отказались спасти с креста или добить. А Драконы императора человека того на крест повесили и людей его, друзей и соплеменников, вырезали. Как думаете, ваша милость, тот человек на вас обиды не затаил?
Гартан оглянулся на шатер, зябко передернул плечами.
– Вот и мне не по себе стало, – с пониманием кивнул Коготь. – А если он вместе с тем, кто его с креста снимал, за обиду рассчитаться придет, что делать будем? Но только и не это самое хреновое, простите за грубость. Самое хреновое – это то, что, пока мы тут спали, мимо нас в долину прошел отряд инквизиторов, душ с полсотни. Все конные, при десяти телегах груженых. Их мои ребята по знаку ордена на подковах опознали. У них это, значит, как печать… или клеймо. Если, значит, ступили, то, выходит, в их власти. Вот эти нам головной боли отсыплют по самые эти самые…
– Инквизиторы? – Гартан, обдумывавший то, чем ему и его людям могло грозить появление живого Барса со странным союзником, известие об инквизиторах принял не слишком близко к сердцу.
Всякий человек – простолюдин, жрец или член ордена – обязан был выполнять волю императора или его наместников. Нет, он и раньше слышал о могуществе ордена инквизиторов, читал книги, в которых рассказывалось и об инквизиторах, и о палачах ордена, об экзорцистах, о великих подвигах и о не менее великих преступлениях.
– Ваша милость, ваша милость… – снова покачал головой Коготь, – я же вам объяснял: в эти земли не только селяне и дезертиры бежали, тутошние горы и леса старыми святилищами утыканы, здесь куда заступом ни ткни – либо курган, либо могильник, либо захоронение не пойми кого… По пещерах – беглых магов с чародеями не десятки, сотни. Которые просто так свой век доживают, а которые жертвы приносят да людей к себе зазывают, чтобы древних богов почитать, а то и кого похуже… Вот тут инквизиция и разгуляется… И ведь никто мне ничего не сказал в лагере. Вроде как, кроме вас, никто сюда и не должен был идти.
– Да, в моих грамотах сказано, что я должен найти возможность создания храмов Светлого Владыки и пригласить в нужный момент жрецов и служек. Об инквизиторах – ничего…
– Чтоб им пусто было! – сплюнул Коготь. – Я вот стоял и высматривал дым погуще да запах горелой человечины вынюхивал, очень уж братья-инквизиторы любят грешников на костры гнать. Пока тихо… Не к добру это все…
– Доброе утро! – прозвучало от шатра. Гартан резко обернулся, словно мальчишка, застигнутый на горячем, и краем глаза увидел, что на лице Когтя мгновенно появилась улыбка, как ни странно, совершенно искренняя.
– Доброе утро, ваша милость! – почти проворковал сотник, сбрасывая капюшон с головы. – Неужто это я вас разговорами своими разбудил?
– Нет, мне стало холодно и грустно в постели одной, – улыбнулась Канта. – Снились всякие милые вещи… Снился наш замок, между прочим. Сотник, отсюда не видно нашего замка?
– Да какой замок, любимая? – Гартан подошел к жене, обнял ее за плечи и поцеловал в губы. – Руины…
– А сотник говорил – замок, – надула губки Канта, хотя в глазах ее прыгали золотистые искорки, а на щеках проступили обычные при улыбке ямочки. – Замок. С башнями, донжоном, воротами… Ведь говорил же, говорил…
– Говорил, казните, ваша милость… – с покаянным видом Коготь опустил голову и развел руками. – И сейчас скажу – есть замок. Местные его называют руинами и к нему не ходят. А я в прошлую осень туда лазил. Замок, как есть. Его немного подлатать… Все, что из камня там, будто вчера поставили. Со стен или с башен даже камешек не упал. Те лестницы, что были из камня, – целехоньки. А вот деревянного – ничего не сохранилось. Ни ворот, ни ставней. Железных петель воротных и то только одну нашел – ржавчина, и ничего более. Так что замок, конечно, есть, но жить в нем пока нельзя.
– А где можно? – быстро спросила Канта. – Разобьем лагерь где-нибудь на берегу озера? Или реки? Я надеюсь, здесь не всегда так холодно? А летом – не слишком жарко?
Коготь покряхтел, почесал в затылке и промямлил что-то наподобие, что и не холодно, что летом, правда, жарко, особенно, когда все луны уходят с неба…
– А давайте я разбужу своих лентяек и нашу прислугу. – Канта поцеловала мужа в щеку и выскользнула из его объятий. – Пора уже завтракать, наверное.
Канта легко сбежала к палаткам прислуги, что были чуть ниже гребня Порога.
– Повезло вам с супругой, ваша милость, – сказал Коготь.
– Повезло, – кивнул наместник с совершенно беспомощной улыбкой. – Осталось выяснить, повезло ли ей с супругом.
Улыбка медленно погасла на лице Гартана.
– Отсюда до замка далеко? – спросил он.
– Да нет… Примем влево, – Коготь указал рукой. – Если двинемся прямо сейчас, то к полудню будем на месте. Там и вода есть. А ворота, если что, сможем камнями заложить. Их там полно. Руины прямо к скалам прилеплены, а те – к горному кряжу. Проход туда только один, так что мы там сможем от всей Долины отбиваться. Если понадобится. И если ума не хватит помириться.
Упали первые капли дождя.
– Прикажи своим и арбалетчикам сниматься! – подумав, сказал Гартан. – Пусть перекусят на ходу, всухомятку. А мы с тобой и еще… ты сам реши, кто тебе понадобится, поскачем вперед, глянем. Не хватало, чтобы кто-то занял руины…
– Я этим инквизиторам! – Коготь потряс кулаком над головой.
Сунул в рот четыре пальца и пронзительно свистнул.
Пока слуги, егеря и арбалетчики еще только собирали лагерь, полтора десятка всадников галопом поскакали в долину – Коготь, дюжина его егерей, Гартан… и Канта.
Она напрочь отказалась оставаться с обозом, по-детски скакала вокруг мужа, умоляла, корчила жалостные гримасы и просила-умоляла-умоляла-просила взять ее с собой… Она хочет видеть замок. Он ей даже снился – ее первый замок. Ну пожалуйста…
Гартан посмотрел на Когтя, тот еле заметно пожал плечами, и наместник, мужчина из рода Ключей, сделал то, чего хотела его жена.
– Ничего, – тихо сказал Коготь, когда Канта побежала в шатер за плащом и своим оружием. – Пусть попрыгает пока… когда брюхо вырастет – дома будет сидеть. Пройдет от кухни до спальни – и успокоится.
– Ну да, – вздохнул Гартан. – Когда это будет…
Потом спохватился и смолк.
Когда всадники скрылись за пеленой мелкого, но частого дождя, капитан арбалетчиков Картас остался командовать работой. Но Картас не жаловался. Ничто и никогда не могло вывести его из равновесия.
Он заставил своих арбалетчиков дважды перевязать тюки на повозках, лично проверил все узлы, потом медленно обошел место бывшего лагеря, высматривая, не забыл ли кто чего. Картас не обращал внимания ни на дождь, который все усиливался, ни на ворчание арбалетчиков, ни тем более на усмешки егерей.
Убедившись, что ничего не забыто, Картас медленно сел в седло, тронул брюхо своей кобылы шпорами и пока не выехал в голову колонны, не дал команды сниматься с места.
Все это время ему казалось, что кто-то пялится ему в спину из ближайшей рощи, мелькнула даже мысль приказать егерям отправиться проверить, но это значило, в случае если там никого не было, оказаться предметом шуточек как егерей, так и слуг.
– Они уехали, брат-инквизитор, – сказал служка, когда отряд ушел. – Прикажите проследить?
Брат-инквизитор Фурриас не ответил.
Его не интересовало, куда отправился наместник. Придет время, и они встретятся лично… Если это будет угодно Светлому Владыке. Или не встретятся никогда. Это не волновало брата Фурриаса.
Не за этим он прибыл в Последнюю Долину и привел своих братьев и служек. Здесь его ждала работа. И вот работа не терпела ни малейшего промедления.
Брат Фурриас встал с поваленного дерева и подошел к группе братьев, стоявших на противоположном краю рощи. Те расступились при его приближении.
На земле лежал совсем юный паренек в куртке и штанах из покрашенного в бурый цвет грубого домашнего холста. Ноги паренька были босы. От холода и от страха его колотила крупная дрожь.
Мальчишку схватили этой ночью, он бежал в сторону тракта со своим приятелем. Служкам было приказано схватить обоих, но один сумел улизнуть. Этот, лет двенадцати, шмыгнуть в кустарник не успел.
Его не били и не пытали. Неподалеку лагерем стал наместник, так что пришлось ночью обходиться без огней и без шума.
Ни самого брата Фурриаса это не смущало, ни его людей. Они привыкли переносить лишения без жалоб. Они должны были переносить лишения без жалоб.
А вот то, что допрос пришлось перенести на утро, – было неправильно. Но мальчишка мог заупрямиться, и крики посреди ночи обязательно вызвали бы тревогу в лагере наместника. Дозор егерей ночью расположился перед самой рощей, и пришлось соблюдать особую осторожность, молчать и даже прикрыть морды лошадей мешками.
Кляп уже вынули изо рта мальчишки, кровь из разбитой губы испачкала подбородок и куртку, но мальчишка не обращал на это внимание: он с ужасом смотрел на приближающуюся к нему фигуру в черном суконном плаще с глубоко надвинутым на голову капюшоном.
– Здравствуй, – сказал брат Фурриас, и мальчишка вздрогнул, услышав низкий хриплый голос инквизитора.
Люди всегда пугались, впервые услышав голос брата-инквизитора. Многие полагали, что в голосе уже не осталось ничего человеческого. Что люди так не разговаривают. Что так мог говорить демон, прорвавшийся в этот мир из Преисподней. Это, конечно, была полная чушь.
Демоны разговаривали вовсе не так. Брат Фурриас знал это совершенно точно. Он был одним из немногих, кто владел языком демонов.
Его голос не был похож на их пронзительные, клокочущие, будто раскаленная лава, голоса.
– Я хочу знать, как тебя зовут, – сказал брат Фурриас.
Мальчишка заговорил. Поначалу сбивчиво, а потом все более уверенно, хоть торопился и глотал окончания слов.
Его звали Заяц, он был из Кустов, небольшой деревеньки совсем близко отсюда. Вечером он и его брат, Корень, отправились к тракту, куда вот уже дней пять как ушло ополчение и их отец.
Братья и раньше порывались искать отца, но мать и дед строго-настрого запретили, грозились выпороть, а сам отец приказал, уходя на битву, чтобы братья мать слушались, так что Корень и Заяц терпели; а прошлым вечером мать ушла к соседке, а дед задремал, а Корень возьми да и скажи, что другого случая может и не быть; а Заяц ответил, что выпорют, а Корень тогда сказал, что пусть выпорют, а только мать ночью плакала да бабке говорила, что и не чает уже мужа увидеть живого, а та сказала, спи, дура, а мать плакала до самого утра, и что ты, Заяц, как хочешь, а я пойду… И пошел. А Заяц – за ним. Нельзя же брата одного отпускать. И почти дошли до тракта, мимо каких-то чужих людей проскочили, а потом из темноты кто-то прыгнул, Корень утек, а Заяц споткнулся, палец на ноге о корягу ушиб и ночью замерз, сейчас вот промок и рук связанных не чувствует, а только отпустите вы меня, дяденька, домой, будьте добреньки…
Задав вначале несколько вопросов, брат Фурриас дальше слушал не перебивая. Когда Заяц снова попросил отпустить его, брат-инквизитор присел на корточки перед мальчишкой, достал из-под плаща небольшую деревянную фигурку на кожаном шнурке, которую ночью во время обыска сняли с того.
– Что это?
– Это? Оберег это, дяденька, чтобы никакая злобынь в лесу и на болотах не тронула.
– Откуда у тебя это? Сам сделал?
– Нет. Сам я такую штуку сделать не могу… Фигурки строгать, понятное дело, умею, сестрам, мальцам соседским всегда делаю, но это – оберег. Мне его мама у чародея выменяла… В позапрошлую весну, как мне разрешили в лес одному ходить за грибами, ягодами или травами…
– И что – помогает оберег?
– А помогает, – мальчишка уже почти совсем успокоился. – Прошлым летом почти перед Днем Последней Луны мы к реке ходили. В камышах вдруг как завоет речной, все побежали, а я обмер и стою, шевельнуться боюсь, а речной повыл-повыл за спиной, даже в затылок дохнул, но не тронул, а ушел… Если бы не оберег, то убил бы, как Тоненького из Завязи. Вот так же застиг, только когда все вернулись, Тоненький мертвый лежал, с шеей переломанной.