Текст книги "Лукашенко. Политическая биография"
Автор книги: Александр Федута
Жанры:
Политика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 44 страниц)
Возможность для демонстрации силы у него была. Закончившаяся ничем «горячая» весна 1996 года все-таки выдвинула своих героев. Ими стали Юрий Ходыко и Вячеслав Сивчик, попавшие в тюрьму по делам, возбужденным еще за участие в мартовских акциях оппозиции. «Сначала практически все руководство Фронта, кто был на Беларуси, все были задержаны, – вспоминает Вячеслав Сивчик. – Потом начался постепенный процесс освобождения и, в конце концов, на Володарке (главная тюрьма Минска. – А. Ф.) оказались только мы с Ходыко».
На них и начали демонстрировать силу.
Задачей власти было максимально скомпрометировать саму идею сопротивления. Для этого следовало, во-первых, увязать личности арестантов и сбежавшего за границу Позняка, во-вторых, заставить их самих осудить и митинги, и Фронт, и оппозицию вообще, то есть сломать. И показать: вот, даже такие упертые – и то сдались.
Вячеслав Сивчик рассказывает:
«Все попытки допросов начинались с Зенона Позняка. Схема примитивно гэбэшная: вот ты тут сидишь, голодаешь, мучаешься, а он в это время за границей кайфует».
Но допрашиваемые не ломались, твердо стояли на своем. Позняка они считали несгибаемым лидером и символом нации, вины своей в нарушении закона не признавали, поскольку соблюдали все достигнутые договоренности, и осуждать собственные действия и саму идею Чернобыльского шляха явно не собирались.
Но и власть не собиралась их отпускать несломленными. Мол, нет покаяния – доведем дело до суда.
И Юрий Ходыко и Вячеслав Сивчик были вынуждены пойти на крайнюю меру. В знак протеста они объявили бессрочную голодовку.
Увы, но это была голодовка двух одиночек. Партия не поддержала их никакими практическими действиями. Никто не разбивал палатки на площадях, не объявлял голодовки в знак солидарности. Все ограничивались словами сочувствия, воззваниями, письмами, протестами – не более. Позняк из-за границы вообще заявил, что место политика – не в тюрьме, а на свободе.
Это позволило Лукашенко выжидательно молчать. Внешне никак не реагируя на происходящее – ни на обращения партий, правозащитных организаций, творческой интеллигенции, ни даже на открытое письмо матери Сивчика, – он, вероятно, надеялся, что в конце концов двое голодающих будут вынуждены покаяться.
Но и Ходыко с Сивчиком не собирались сдаваться. Они были решительно настроены отстаивать свою правоту даже ценой собственной жизни.
Трагический исход предотвратил президент России Борис Ельцин. Человек, пришедший к вершинам власти из демократического лагеря, Ельцин был вынужден считаться с мнением демократических избирателей. И когда лидер российской партии «Яблоко» Григорий Явлинский, один из соперников Ельцина на выборах 1996 года, обратился к нему с просьбой вмешаться, Ельцин позвонил Лукашенко и присоединил свой голос к тем, кто ходатайствовал за двух голодавших в Минске арестантов.
Отказать Ельцину Лукашенко не мог. Вероятно, он уже представлял, как скоро понадобится ему самому лояльность «царя Бориса». Ходыко и Сивчика освободили.
А президент Беларуси начал готовиться ко второму раунду схватки за полную и безоговорочную власть над страной. Его пугала возможность импичмента. И поскольку гарантию избежать его давало только радикальное изменение Конституции, Лукашенко решил готовить референдум для такого изменения.
Летом 1996 года он начинает агитационную кампанию за его проведение.
Вспоминает Ольга Абрамова, тогда – оппозиционно настроенный депутат Верховного Совета:
«Уже в июне был готов план по референдуму. Я узнала об этом случайно. Один из депутатов, который мне симпатизировал и принадлежал к правящей группе, решил со мной попрощаться перед летним отпуском. Это было трогательное прощание, выражение сожаления, что мы расстаемся. Вид был такой, как если бы мы расставались навсегда. Я была удивлена и спросила:
– А что, вы куда-то уезжаете?
Он сказал:
– Нет. Это вы "уезжаете", а я остаюсь, – имея в виду, что вскоре у нас уже не будет возможности встречаться в Верховном Совете. – Будет референдум.
И далее он мне сказал обо всем, что нас ждет: о Двухпалатном парламенте, о том, что оппозиции в нем не будет, об изменении формы правления и о многом другом».
Сам Лукашенко заговорил о референдуме неожиданно. Произошло это во время его июньской встречи с депутатами германского бундестага.
«Тогда и было сказано: "О парламенте не беспокойтесь, с парламентом я разберусь законными средствами – через конституционный референдум". На этой же встрече говорилось, что оппозиционные депутаты ведут себя просто возмутительно:
– Как бы вы себя повели на моем месте, будучи главой государства, если бы депутаты вашего парламента возглавляли различного рода уличные акции?
На что консерватор Криднер, руководитель делегации, сказал:
– Здесь присутствуют две женщины-депутата, представители партии зеленых, они исправно возглавляют массовые акции протеста и идут в первых рядах. Это нормальная традиция демократического общества»213213
Стенограмма беседы с О. Абрамовой.
[Закрыть].
Но Лукашенко мало волновали традиции демократического общества. Его волновало другое: «президентско-парламентская республика легко могла стать парламентско-президентской».
А Шарецкий, похоже, только в августе понял, что референдум действительно неизбежен. Догадался, когда на расширенное заседание Президиума Верховного Совета прибыли все председатели облисполкомов. «Они приехали как бы просто посмотреть. Но даже по тону, как они себя вели, как разговаривали, было уже видно, что они чувствовали себя хозяевами положения»214214
Стенограмма беседы с В. Святской.
[Закрыть].
Действительно, назначенные президентом «губернаторы», хорошо знавшие, как относится глава государства к парламенту и каковы его намерения, смотрели на руководство Верховного Совета свысока. Даже председатель Гродненского облисполкома Александр Дубко, который совсем недавно был активистом Аграрной партии, выдвигался от нее кандидатом в президенты, дружил с Шарецким, сейчас держался высокомерно, если не сказать – презрительно.
И только по поведению этого своего бывшего соратника по партии председатель Верховного Совета 13-го созыва Семен Шарецкий понял, что законодательная власть больше властью не является. И что Верховный Совет обречен. И что нужно драться.
Глава вторая. Быть или не бытьЛукашенко всегда отличался умением чувствовать опасность на расстоянии. Он еще только-только стал президентом, когда понял, как опасен для него лично Конституционный суд. Его следовало жестко и постоянно контролировать.
Председателем Конституционного суда, как мы помним, был Валерий Тихиня – доктор юриспруденции, в очень зрелых годах ввязавшийся в публичную политику и согласившийся стать секретарем ЦК КПБ. Но именно в этот момент рухнула коммунистическая система, и Тихиня остался никому не нужен. Он обладал депутатским мандатом, но в реальную политику никто пускать его не намеревался.
Лукашенко, придя к власти, выдержал паузу. Протянул ровно столько, чтобы Тихиня понял: для того чтобы возглавить Конституционный суд де-юре, даже будучи его бесспорным лидером, необходимо снискать благосклонность президента, доказать свою бесспорную к нему лояльность. И Тихиня понял.
Вспоминает Леонид Синицын:
«Назначение Валерия Тихини оставило у меня неприятное впечатление. Разговор у них с президентом был предельно откровенный, до цинизма. Тихиня конкретно сказал:
– Пока вы будете президентом, я обещаю вам, что импичмента никогда не допущу.
Не было никакого компромата, никаких угроз. Тихиня сам все понял и просто попросился. И он выполнил это свое обещание. В этом смысле оказался человеком "порядочным"».
Забегая вперед, скажем, что он действительно оказался человеком порядочным и «честное слово» сдержал. Если только это можно считать порядочностью.
Ведь сдержал Тихиня свое слово слишком дорогой ценой.
Трудно сказать, насколько при своем назначении Тихиня предвидел будущее развитие событий. Но то, что человек с его опытом и его юридической компетенцией не мог не видеть, что Лукашенко законы нарушает и будет нарушать, сомнений не вызывает. Уже по первым столкновениям президента с Конституционным судом это стало понятно. Более того, как считает Михаил Пастухов, «Валерий Гурьевич знал о том, что в Верховном Совете готовится сбор подписей за импичмент Лукашенко, и, надо сказать, большинство судей Конституционного суда вполне объективно могли бы поддержать эту инициативу депутатов и констатировать факт, что Лукашенко неоднократно нарушал Конституцию, что служило бы основанием для его смещения с должности».
Говорит участник событий депутат Владимир Нистюк:
«Начался сбор подписей. Две фракции оппозиционного толка очень быстро собрали эти подписи. Собирал их Карпенко. У него в сейфе лежали все наши заявления»215215
Стенограмма беседы с В. Нистюком.
[Закрыть].
Ольга Абрамова:
«Среди подписавшихся были две категории. Во-первых, люди, которые были убеждены, что референдум – это неправильно, что изменение Конституции – это неправильно. Но были и те, кто просто поддался влиянию событий, влиянию более сильных депутатов, и те, кто думал о собственной судьбе и хотел пробыть в Парламенте еще какое-то время, не будучи столь сильно уж привязанным к политике».
Сбор подписей шел далеко не гладко. Голосов либералов из фракции «Гражданское действие» и социал-демократов не хватало. Нужно было уговорить аграриев и коммунистов. «Фракция коммунистов была массовой и в то время очень управляемой, – продолжает Владимир Нистюк. – Все видели, что карандаш поднимался в руке Калякина, и фракция голосовала так, как показывал этот карандаш. Если вверх, то "за", если вниз, то "против". И коммунисты стали давать свои подписи буквально в последние дни».
Вспоминает Сергей Калякин:
«Было много разговоров вокруг импичмента. Это был не простой вопрос. Когда мы приняли решение, что эти подписи надо собрать, мы их тут же собрали. Не было задержки ни за кем».
Процесс сбора подписей завершился к середине ноября. Оставался, что называется, технический вопрос: отнести подписи депутатов в Конституционный суд, который и должен был принять их к рассмотрению. Конституционный суд – значит, Тихиня. Тот самый, который, по словам Синицына, перед своим назначением на пост председателя Суда обещал Лукашенко, что не допустит импичмента.
И вот бывший министр внутренних дел Юрий Захаренко приносит в кабинет председателя Конституционного суда заявление депутатов с оригиналами их подписей. Вероятно, это было поручено Захаренко в расчете на то, что его не остановят дежурившие у входа милиционеры, а в случае применения силы генерал, которого никто не лишал права носить оружие, сумеет защитить «драгоценный» пакет.
Вслед за Захаренко в кабинет к Тихине пытаются попасть судьи Михаил Пастухов и Александр Вашкевич. Пастухов вспоминает: «Попасть к председателю не получалось: секретарь сказала, что у него знакомый, который обсуждает с Валерием Гурьевичем какие-то важные юридические вопросы. Мы ждали, пока он освободится. Это заняло почти час. Мы зашли все-таки в кабинет к Валерию Гурьевичу, и там у него был высокий худощавый мужчина лет пятидесяти, как я потом выяснил, это был Анатолий Мордашов».
Член правительства Республики Беларусь, президент концерна «Белнефтехим» Анатолий Мордашов пришел в кабинет председателя Конституционного суда Валерия Тихини?.. Для чего же? Вряд ли он рискнул бы прийти к Тихине, не имея полномочий на переговоры216216
Если полномочия действительно существовали, то переговорщика выбрали весьма удачно: Мордашов и Тихиня были соратниками со времен их общей работы в ЦК КПБ. Оба они оставались «на хозяйстве» в дни августовского путча 1991 года.
[Закрыть].
Михаил Пастухов продолжает:
«Валерий Гурьевич был очень подавлен, явно смущен чем-то. Он сказал:
– Извините, я пока не могу вести с вами беседу, я должен сейчас отлучиться на один час.
И ушел. Мы пошли к себе в кабинет. Мне буквально минут через пятнадцать звонит журналист и спрашивает:
– Это правда, что Тихиня пошел в Администрацию Президента?
– Этого не может быть!
Я ведь знал, что Захаренко принес обращение депутатов с подписями. Более того, я знаю, что была договоренность у депутатов с Тихиней, что сами подписи депутатов не будут предаваться огласке до начала судебного разбирательства, а будет только оглашен сам текст обращения».
Бывший преподаватель кафедры Института национальной безопасности (ранее Минской школы КГБ) полковник Михаил Пастухов хорошо представлял себе, чем все это может обернуться и для самой идеи импичмента, и для его инициаторов:
«Валерий Гурьевич вернулся от президента и сказал, что тот просил, чтобы мы не рассматривали это дело, это обращение, а пока подождали. Большинство судей возмутились: "Как это мы не будем рассматривать? Дело-то сверхсрочное. Мы должны принять по нему безотлагательно решение, поскольку это важно для судьбы всей страны". Тихиня вынужден был назначить совещание судей. К своему ужасу и удивлению, я увидел у некоторых судей копии не только обращения депутатов, но и подписей депутатов. На вопрос: "А откуда подписи?" – я получил ответ: "Ну, по закону, по регламенту мы обращение должны представить судьям". Валерий Гурьевич передал мне как судье-докладчику этот пакет с подписями и сказал: "Хорошо, готовьте решение"».
Но подписи оказались и в Администрации Президента. Каким образом?
Говорит Валентина Святская:
«Списки были переданы в Конституционный суд. Как они оказались у Александра Григорьевича, я думаю, на этот вопрос должен ответить Тихиня… Естественно, тут же пошла обработка тех депутатов, которые поставили подписи».
Никто ведь не мог заставить Лукашенко сидеть сложа руки в ожидании импичмента!
Обрабатывали как умели. Приведем некоторые свидетельства.
Валентина Святская:
«Обработка шла страшная. Один из гродненских депутатов рассказывал, что к нему приехал Дубко (председатель облисполкома! – А. Ф.) и стал на колени перед ним, чтобы тот отозвал свою подпись. Я, говорит, уступил, потому что просто не смог этого перенести. На другого повлиять невозможно, так там началось просто физическое давление: начали психологически обрабатывать его семью – машины с включенными фарами стояли вокруг дома и ночью светили в окна. У кого-то начали увольнять с работы близких. Коля Бекеш мне рассказывал: его дочка заканчивала школу, тянула па медаль, так в класс зашла директор школы, подняла ее и прямо сказала, что ее отец чуть ли не враг народа – раз он пошел против президента (почти как в 37 году)».
Шло давление и на коммунистов. Сергей Калякин вспоминает:
«Ряд людей в нашей фракции просто сломали. Угрожали, что дети потеряют работу, что кого-то в тюрьму посадят… У нас два замруководителя фракции были женщины. А мужики, известно, плакаться всегда идут к женщинам. Шли и рассказывали, какие они негодяи, как они ничего не могут поделать, потому что страдают их дети».
Рассказ руководителя фракции коммунистов Сергея Калякина дополняет член фракции «Гражданское действие» Валерий Круговой:
«Я был свидетелем, как заставляли! Буквальным свидетелем. Например, как депутата Кудинова заставляли. Когда мы сидели у него в номере (он иногородний – жил в гостинице), приехал Петр Прокопович и как старый знакомый стал ему объяснять, что он неправильно занял линию. Надо, мол, отозвать подпись, он же понимает, чем это может закончиться. Его же полностью разорят, и не будет просвета…
Но – это мягкие уговоры. А вот Кучинский давил очень просто. Тому же Володе Кудинову так и сказал: будешь сидеть, и будут тебе кол в задницу вгонять – тогда-то ты и попомнишь.
Один председатель колхоза позвонил мне домой и говорит: "Валера, давай сюда, потому что ко мне сейчас приедут выкручивать руки. Я хочу, чтобы ты был рядом. При тебе побоятся". Зампред облисполкома открытым текстом ему говорил:
– Пустим по миру тебя и колхоз, и все люди будут знать, что по миру пошли благодаря тебе… Будешь знать. Твою бухгалтершу посадим и т. д.
Вот такие шли угрозы».
А вот что рассказывает Владимир Нистюк:
«Ко мне подошел с утра на заседании Верховного Совета депутат Василий Сакович и говорит:
– Начинается активная торговля.
Сказал с улыбкой и ушел. Имелось в виду, что начинают раздавать обещания. Я, в общем-то, пропустил это мимо ушей, а потом заходит мой помощник и говорит, что меня ждет Шейман.
Я прибыл в Администрацию, поднялся к Шейману. Вопрос был поставлен прямо. В той ситуации, в которой сегодня оказался Лукашенко, ему нужна поддержка и помощь. Надо определяться: или ты еще имеешь шанс быть в нашей команде и занять какое-то место – достойное, очень достойное, или ты все перечеркиваешь, сжигаешь мосты и становишься по другую сторону баррикад.
И когда разговор дошел до предложений, что можно было бы получить взамен того, что я отзову прежнее заявление, я просто сказал, что вообще-то не совсем удобно, когда офицеры рассуждают о таких вещах. Есть ведь какие-то принципы. В конечном итоге, есть семья, друзья, окружающие, которым потом надо смотреть в глаза. Как вообще жить, если себя не уважать?».
Такой получился джентльменский разговор двух бывших членов одного предвыборного штаба Лукашенко, двух бывших политработников – Нистюка и Шеймана. Нистюк продолжает:
«А перед этим из кабинета вышел Валерий Круговой, белый как полотно, забравший свое заявление».
Вспоминает Валерий Круговой:
«Действительно, мы встретились с Нистюком в коридоре. Он был в очень хорошем расположении духа. Признаюсь, я тоже был в хорошем расположении духа, потому что – да, я выходил из кабинета, где господин Шейман рисовал мне весьма розовые перспективы. Мне сказали:
– Валерий, ты прекрасно знаешь, что ведется уголовное дело, давнее. Ты прекрасно знаешь, что если ты не уберешь подпись, то дело закончится плохо. Не только для тебя оно закончится плохо. Плохо закончится и для тех, кто с тобой вместе работал. Поэтому думай.
Это не было угрозой. Не говорили так, как другим, что если ты не отзовешь подпись, то мы заведем дело. Мне просто напомнили: "Ты давно ходишь под мечом. Меч этот опустится".
Я сказал: "Хорошо, я подумаю". Потом с Володей Кудиновым мы обсуждали эту тему. Ему-то открыто сказали: "Сядешь. Будешь сидеть по полной программе". Володя мне говорит:
– В гробу я видел их всех, мой дед сидел в какие-то там времена, и я отсижу217217
И отсидел – по обвинению в якобы незаконной предпринимательской деятельности – около трех лет.
[Закрыть].
Я говорю:
– В отличие от тебя я сидеть не собираюсь. Тем более людей подставлять, которые в этом деле ни слухом ни духом».
Что ж, выбор был у всех.
У всех – кроме Лукашенко.
Как и в 1994 году, он оказался единственным, кому в случае поражения не оставалось места на политической сцене. У Калякина была партия, Шарецкий достиг пика своей партийно-политической карьеры как раз к пенсионному возрасту. Остальные оппозиционеры имели шанс дождаться переизбрания в новый парламент – разумеется, при условии, что власть будет соблюдать хотя бы некоторые демократические нормы.
Лукашенко же терял все. Куда ему деваться? Возвращаться в совхоз? Но даже там подвергнутому унизительной процедуре импичмента президенту не нашлось бы места. А переизбраться во второй раз ему при всей его всенародной популярности просто не дали бы218218
Совсем недавно мы увидели явное тому доказательство на примере экс-президента Литвы Роландаса Паксаса.
[Закрыть]. Да Лукашенко и сам хорошо понимал, что бы он на их месте сделал с проигравшим оппонентом и с каким удовольствием219219
Впрочем, он с ними «это» и сделал. Достаточно вспомнить, что экс-спикер парламента Станислав Шушкевич по «милости» нашего всенародно избранного главы государства до сих пор получает пенсию в размере менее двух долларов США.
[Закрыть].
Нет, Лукашенко просто не мог позволить себе проиграть! Он обязан был победить, мобилизовав всю свою волю и энергию.
И эта его энергия передавалась чиновникам, работавшим в структурах исполнительной власти. Они видели перед собой игрока, способного на все. Это вам не старчески вялый Шарецкий. К тому же с Лукашенко уже свыклись, знали, чего от него ожидать, а что сделает новая власть – еще неизвестно.
И потом. Если не с ним, то куда? В оппозицию? А что чиновнику делать в оппозиции? Хотя парламент и сделал все возможное, чтобы уговорить правительство встать на защиту конституционной законности. Но, как уверяет Василий Леонов, «тему референдума мы в правительстве не обсуждали»220220
Леонов В. Указ. соч. С. 82.
[Закрыть].
Его поправляет министр труда Александр Соснов: «Однажды из Администрации поступает распоряжение: явиться в какой-то штаб (это происходило в Минсвязи). Мы туда пришли. Оказалось, что это штаб по подготовке референдума. Там проводили какой-то "мозговой штурм", заслушивали какие-то предложения – что делать, откуда, что и как и т. д. Потом распределили: кого за каким регионом закреплять. Лично мне достался Гомельский район. Я должен был проехаться по району, посмотреть уровень подготовки к референдуму: проверить настроения людей, поговорить с руководством и выяснить, что они себе думают, как думают проводить референдум.
Я съездил в командировку несколько раз и понял, что нужное президенту решение будет. Все было готово: местные власти готовы, местные вертикальщики настроены в "нужном" направлении, никаких сомнений ни у кого. И даже это известное голосование "да-да-да-нет" – кажется, так звучало, не помню – уже у всех было на слуху, как пионерская речевка221221
Не вполне так: «да-да-нет-нет-нет-нет-нет». Четыре вопроса внес президент, три – парламент. По первым двум президентским вопросам (о Конституции и о совмещении дня Независимости с днем освобождения Беларуси) нужен был ответ «да», по остальным (отмена смертной казни и введение частной собственности на землю) – «нет». Отрицательного ответа власть ждала и на три парламентских вопроса: о новой редакции Конституции (без поста Президента), о финансировании органов государственного управления исключительно из государственного бюджета и о выборности руководителей местных органов власти всем населением. Это стремление загнать голосование в ритм «речевки» превратило Беларусь в посмешище: белорусы оказались единственным народом, разрешившим своему правительству финансироваться не из бюджета, а еще невесть из каких источников!
[Закрыть]. Поэтому мне просто стало страшно».
