Текст книги "Лукашенко. Политическая биография"
Автор книги: Александр Федута
Жанры:
Политика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц)
Вечером должен был состояться президентский прием для дипломатов и прессы по случаю наступающего Рождества. Утром президент улетал с официальным визитом в Ташкент, и я должен был его сопровождать. Неожиданно вызывают в приемную главы государства.
Лукашенко встретил меня уже на пороге, выходя из кабинета:
– Делай что хочешь, но доклад не должен быть напечатан.
Я стал говорить, что это будет воспринято как нарушение свободы слова, гарантированной Конституцией, тут же предложил напечатать доклад с предисловием: «Публикуется по указанию президента Республики Беларусь», еще что-то лепетал, но президент был тверд:
– Я своих людей не сдаю. Поступай как знаешь, но доклад не должен быть напечатан.
Я вернулся в кабинет и позвонил директору Белорусского дома печати Борису Кутовому:
– Пожалуйста, в случае, если какая-нибудь газета будет печатать этот чертов доклад, дайте знать!
Тот только вздохнул в трубку:
– Александр Иосифович, стрелочником, выходит, опять буду я. Вы ведь потом будете отрицать, что мне звонили…
Я понял:
– Не волнуйтесь, Борис Александрович. Факт нашего разговора я обещаю подтвердить публично.
На рождественском приеме были и главные редакторы четырех ведущих государственных газет – Иосиф Середич, Николай Кернога, Владимир Наркевич и Игорь Осинский. Я попросил их воздержаться от публикации доклада Сергея Антончика, аргументируя это тем, что незачем раньше времени позорить людей, нарываясь на иски о защите чести и достоинства.
Помню взгляд редактора «Звезды» Наркевича, полный неизбывной тоски:
– Что ж тогда публиковали предыдущий доклад?
Иосиф Середич, возглавлявший парламентскую «Народную газету» и бывший депутатом Верховного Совета, а потому считавший себя более свободным в действиях, поинтересовался, нельзя ли все-таки напечатать доклад с комментарием, что изложенные в нем факты нуждаются в проверке. Я ответил:
– Запретить по закону не могу. Могу лишь просить. Очень не хотелось бы, чтобы получилось, что мы завтра улетаем, а вы печатаете доклад.
Кто-то из редакторов, вздохнув, сказал:
– Будем считать, что договорились.
Редактор «Советской Белоруссии» Игорь Осинский промолчал.
И утром я улетел в Узбекистан.
Перед торжественным раутом (это был конец второго дня официального визита президента Республики Беларусь в Узбекистан) ко мне подошел заведующий белорусского бюро «Интерфакса» Слава Зенькович:
– Слушай, Иосифович, у нас там в Минске какая-то буза. Газеты вышли с белыми пятнами.
– Как это – с белыми пятнами?
Я тут же бросился звонить в Минск, Синицыну.
– Не нервничай, все в порядке, – с натянутой бодростью заявил тот. – Ничего страшного… Ну, депутаты начали бузить. Побузят – и перестанут. Как у вас там, в Ташкенте, дела?
Я принялся звонить в свое управление. Ситуация, как я и предполагал, оказалась далеко не радужной. Оказывается, первой с белыми пятнами вместо доклада Антончика вышла «Советская Белоруссия» – с ее полумиллионным тиражом! На следующий день с белыми пятнами вышли все четыре главные государственные газеты. Парламентская оппозиция поднимет вопрос о свободе слова, о введении цензуры и возможном импичменте главе государства…
Глава государства, проходя к трапу самолета (мы вылетали в Самарканд), посмотрел на меня неодобрительно:
– Ну что там у тебя?..
– Ничего. У меня – ничего. У нас – проблемы.
Но сам Лукашенко так не считал. Он ведь лично никому никаких распоряжений не отдавал. Можно ли считать распоряжением фразу, брошенную на лету: «Поступай, как знаешь…»?
Как я и ожидал, Синицын лишь делал вид, что все в порядке. Идея импичмента действительно витала в воздухе. Газеты буквально кишели заголовками, из которых следовало, что налицо нарушение Конституции177177
Что и подтвердит потом Конституционный суд.
[Закрыть].
Но больше всего впечатляли белые, нет, не пятна, а целые газетные страницы.
Мне предстояло сделать что-то решительное. Эти белые страницы ставили крест на моей собственной репутации. И тогда я сообщил подчиненным, что намерен подать в отставку… в связи с тем, что мои действия нанесли политический ущерб главе государства.
На меня, с моим идиотским «благородством», смотрели как на юродивого.
Точно так же посмотрел на меня Синицын, которому я сообщил о своем решении. Я твердил ему что-то о том, что если я не «прикрою главу государства», взяв вину за случившееся на себя, то дело может закончиться импичментом «нашему президенту». Синицын смерил меня взглядом, причем убежденность в том, что я рехнулся, явно крепла в нем с каждой минутой178178
Как я понимаю, в тот момент Синицын был прав: только рехнувшийся на почве идейной верности начальству чиновник может нести такую чушь.
[Закрыть]:
– Ну, по КЗоТу я тебя могу не увольнять еще месяц. А там посмотрим.
На том и расстались.
Я вернулся в кабинет и позвонил в «Звезду» Наркевичу:
– Владимир Брониславович, пришлите мне кого-нибудь потолковее. Желательно прямо сейчас.
– В отставку собрались, Александр Иосифович? – догадался Наркевич. – Не делайте этого. Всем только хуже будет.
Тем не менее, корреспондента Наркевич все-таки прислал. Наутро информация о моей возможной отставке уже была распространена.
Взяв на себя ответственность за все случившееся, я знал, что в истории с появлением «белых пятен» в «Советской Белоруссии» все же была и совсем не зависящая от меня подоплека.
Дело в том, что в редакции газеты «Советская Белоруссия» в течение месяца шла проверка службы контроля Президента. Были якобы вскрыты какие-то злоупотребления, вплоть до крупных финансовых афер. Не могу утверждать, было это на самом деле или нет, но главный редактор газеты Игорь Осинский понимал, что он обречен. Причем обречен по той же причине, по какой были обречены Гончар, Булахов, Синицын и многие другие члены команды: именно «Советская Белоруссия» активнее других государственных газет пропагандировала деятельность будущего президента страны, первой опубликовав и текст его пресловутого доклада, и огромное интервью с ним.
Таким образом, силу этой газеты – русскоязычной, а потому влиявшей именно на его электорат, – Александр Лукашенко знал. А значит, он должен был подчинить ее себе. Прежде всего – лишив коллектив статуса соучредителя газеты.
Понимая, что никакой перспективы договориться с главой государства у него нет, Осипский и избрал наступательную тактику самозащиты. Дерзким и весьма остроумным ходом с «белыми пятнами» он попытался превратить свое «дело» из административно-уголовного (каковое ему начали «шить») в политическое.
Дальше все было просто. Дело и в самом деле превратилось в политическое, сам Осипский некоторое время фигурировал в качестве жертвы борьбы за гласность, а Лукашенко и пресса поругались уже навсегда.
Я вовсе не собирался уходить в отставку. Я все еще надеялся на то, что президент осознает, что совершил ошибку, запрещая печатать этот ничего не изменивший и никому, в сущности, не мешавший доклад.
Но Лукашенко слишком хорошо знал, чего именно хочет.
В этом я убедился утром 2 января 1995 года, когда пришел на работу. В приемной сидел директор Белорусского дома печати Борис Кутовой.
– Ну, Александр Иосифович, кого выгоняем? – спросил меня главный типограф республики, изображая деловитость.
– Как – «выгоняем»? Вам что, Борис Александрович, одного скандала мало?
Он достал из папки какой-то список и положил передо мной:
– Вот. Это перечень тех изданий, которые печатаются у нас в БДП. Видите: четыре вычеркнуты. Это Сам вычеркнул. – По ужасу, блеснувшему в глазах Кутового, я понял, что он имел в виду вовсе не Титенкова. – Сказано, что еще четыре газеты должны назвать вы.
Были вычеркнуты: «Белорусская деловая газета», «Фемида», «Свабода» и «Газета Андрея Климова». Именно эти издания досаждали главе государства больше всего. Я взял в руки список, бросил через плечо: «Ждите!» – и побежал на третий этаж, к Синицыну.
Синицын был не в курсе. История с «белыми пятнами» и так вызвала у него состояние шока, как бы он ни храбрился. Выслушав меня, он совсем помрачнел. После долгого молчания, наконец, спросил:
– И что же ты предлагаешь делать?
– Сходите к нему. Объясните: это уже не ошибка, это окончательное уничтожение моей репутации. Я ему это объяснить не могу. Но и «козлом отпущения» быть не хочу. Помогите. Вам удобнее, к тому же вас он послушает. Хорошо, я взял на себя «белые пятна», но второй раз на те же грабли – спустя неделю! Ошибку взять на себя еще можно, но глупость – увольте!
– Чего ты хочешь?
– Пусть отменит приказ!
И мы отправились в приемную главы государства. Президент был на месте. Синицын взялся за ручку двери кабинета, посмотрел на меня:
– Пойдем вместе?
– Идите один! Вы же с ним были на ты179179
Я определенно был плохим чиновником. Какой хороший чиновник станет дожидаться решения собственной судьбы в приемной, имея возможность «морально давить» на начальство в его кабинете?
[Закрыть]…
Через час в приемную заглянул Иван Титенков:
– Кто у шефа?
– Синицын.
– А, ну и я зайду, – Титенков исчез за дверью.
Через минуту оттуда вылетел разъяренный глава Администрации:
– Пошли!
Синицын буквально вломился в собственный кабинет, прошел в комнату отдыха, достал из сейфа коньяк и, не спрашивая, налил два стакана до половины.
– Я его почти убедил. Но тут пришел Иван. «Вот как Иван скажет, так и будет!» А этот возьми и ляпни: «А чего это Федута выкобенивается? Пусть идет и выполняет приказ!» – «Слышал? Так и передай – пусть идет и выполняет приказ!»
– Считайте, что передали. А мое заявление у вас?
Всего неделю назад я добросовестно принял на себя ответственность за совершенную президентом ошибку, попросив взамен об одном: прежде чем принимать подобное решение, позовите и выслушайте! А потом решайте, это ваше право. И вот снова… Теперь это уже было настоящим предательством с его стороны.
Значит, нужно уходить. И я ушел. И не осуждаю за собственную отставку ни президента, ни самого себя.
Мы оба поступили правильно. Каждый – по-своему. Я – потому что после всего случившегося оставаться на прежней должности не мог. Даже ради дела это не имело смысла. А президент… Ему нужен был обслуживающий персонал, а не соратники. Ни мои принципы, ни мои представления о свободе слова Лукашенко не интересовали.
Можно было, конечно, послушаться Синицына и высидеть себе депутатский мандат. Но с меня уже хватило. Я не мог одобрить ни историю с «белыми пятнами», ни последовавшие за ней увольнения главных редакторов газет (вопреки всем законам)180180
Главных редакторов государственных газет уволили почти всех, включая редактора парламентской «Народной газеты» Иосифа Середина, которого увольнять и вовсе не имели права – потому, что газета была парламентская, и потому, что Середич был депутатом.
[Закрыть], ни изгнание негосударственных газет из типографий, а позже, и из государственной системы распространения181181
А произошло и это, и многое другое. Каждый раз, когда я читаю в прессе о закрытии очередной газеты, об избиении либо осуждении журналиста или редактора, я думаю, что был прав, когда уходил в отставку. Помешать этому было бы не в моих силах. Единственное, что остается, – работать в негосударственных белорусских изданиях, вместе с ними ощущая на себе «прелести» лукашенковской информационной политики.
[Закрыть].
Кроме того, мне слишком хорошо были понятны мотивы поведения Лукашенко. Что тут сложного? После того как Сергей Антончик попытался повернуть против президента так хорошо знакомое ему оружие – борьбу с коррупцией, Лукашенко понял, что точно так же кто-то однажды вздумает применить против него и второе оружие – гласность. Он успел предусмотрительно отобрать у потенциальных оппонентов телевидение, поставив на руководящие посты в доску преданных ему людей, едва придя к власти, добиться отмены прямой трансляции сессий, несмотря даже на угрозы депутатов обратиться в прокуратуру. Сессии не транслировались ни по телевидению, ни по радио. И никто депутата Антончика не услышал и не увидел, отчего все действо в Овальном зале осталось сугубо камерным и лишь отголосками отозвалось за его пределами.
Очередь дошла до газет. Конечно, газеты были не таким сильным оружием, как ТВ или радио. Но тем не менее: есть статья в газете – есть проблема, нет статьи – нет и проблемы. Он пошел на скандал с «белыми пятнами», потому что был уверен, что любой скандал все же менее опасен, чем содержание доклада. И нужно было сделать так, чтобы неугодных ему статей в государственной прессе не было. Никогда.
И он этого добился.
Общество разделилось на читателей разных газет и зрителей разных телеканалов (московские НТВ, «Культура» тогда еще транслировались на республику). Наверное, такое разделение произошло бы и без активного нажима Лукашенко, но постепенно, а он не собирался ждать. И разделил общество сразу. Немногочисленные читатели демократической прессы перестали читать прессу государственную. Белорусское государственное телевидение с его голой и слащавой пропагандой перестали смотреть процентов 90 сторонников оппозиции. Зато на электорат теперь обрушилась вся мощь лукашенковской пропаганды – с постоянным теле– и радиовещанием, огромными тиражами официальных газет.
Именно ради этого, а вовсе не из-за мнения какого-то там Титенкова президент не послушал тогда Синицына. Он слишком хорошо знал, чего добивался. Он пришел к власти потому, что общество было расколото, и управлять намеревался именно расколотым обществом.
Дело было за малым. Оставалось поставить на колени оппозицию, уничтожить ее морально.
Глава пятая. «Утилизация»Идея проведения первого в истории Беларуси референдума, вероятно, пришла Лукашенко в голову сразу после доклада Сергея Антончика. При всей его «самостоятельности» здесь отчетливо просматривались «козни» БНФ, активистом которого он был и оставался.
А поскольку именно в Народном фронте Лукашенко видел главную угрозу потенциально возможной смуты, ему нужно было покончить с политическим влиянием БНФ раз и навсегда. Сделать это можно было, лишь рубанув ростки смуты под корень, отняв у «противника» его главные завоевания.
«Завоеваний» у БНФ было всего два – принятие в государстве исторической белорусской символики и признание белорусского языка государственным. Это и следовало отнять, причем именно на референдуме, продемонстрировав еще раз, что «народ» поддерживает не оппозицию, а его, Лукашенко.
Поэтому, когда 16 марта 1995 года большая группа депутатов Верховного Совета (соответствующим образом «подготовленных» главой Администрации Леонидом Синицыным) обратилась к президенту с предложением провести референдум о новой символике и придании русскому языку статуса государственного, эта «инициатива» была горячо принята и поддержана Лукашенко.
Лучшего повода для драки с оппозицией придумать было нельзя. Тем более что «за компанию» можно было поставить и вопрос о поддержке народом внешнеполитического и экономического курса главы государства.
Оставалось придумать новый герб и флаг – взамен древней белорусской «Пагоні»182182
Изображение всадника с копьем – символ, древний, как память о Грюнвальдской битве, в которой белорусские воины сражались под бело-красно-белыми знаменами.
[Закрыть] и бело-красно-белого стяга. «Соцзаказ» на разработку «новой» символики определялся так: «Общество было в большинстве своем ориентировано на старый флаг и герб», – вспоминает Синицын.
«Старый» – в данном контексте читай: «советский». С флагом поступили просто: убрали с былого флага БССР серп и молот да слегка обновили начертание орнамента. С гербом, конечно, сложнее. Но, как говорится, глаза боятся, руки делают. Леонид Синицын:
«Сел и нарисовал. Хоть я и не художник. А потом уже художник оформил все в красках… Устроили своего рода конкурс. Кто-то приносил с аистом, кто-то еще что-то приносил, не помню. Но когда выставили все, Лукашенко принял мои эскизы за основные: "Вот это – наше". Поэтому от авторства мне тут никуда не деться». Вспоминает Валентин Голубев:
«Синицын рассказывал мне, как они "сварганили" герб. У Владыки Филарета183183
Филарет (в миру – Кирилл Вахромеев) – Митрополит Минский и Слуцкий, Патриарший Экзарх Всея Беларуси. Длительное время был начальником Отдела внешних церковных сношений Русской Православной Церкви. Декан теологического факультета закрытого властями негосударственного Европейского гуманитарного университета, вместе с факультетом без потерь перешедший в государственный университет. Депутат Верховного Совета 12-го созыва.
[Закрыть] был день рождения, президента с командой он в обед пригласил к себе. Когда пришли оттуда, настроение приподнятое, выпили там немножко, посадили компьютерщиков:
– Ну, как будем делать герб?
– А давай возьмем за основу герб Советского Союза или Беларусской ССР.
Взяли – раз, поменяли, это убрали, почистили, сделали. И вот такой герб. И мне показали, что получилось. Я говорю:
– Не может быть такого герба.
– Может. И принят он будет, и вынесем мы его на референдум.
Явная кустарность вынесенных на всенародное утверждение наших главных государственных символов многих до сих пор коробит. И непонятная «дыра» с контурами Беларуси над земным шаром, и красный (наверху) с зеленым (внизу) флаг, вскоре прозванный острословами «закатом над болотом». Но оставим это…
Дело ведь не в геральдике. Потому что если вспомнить, зачем вообще нужно было менять символику, то понятно, что чем она хуже получилась, чем больший протест вызывала, тем лучше. Ведь ее замена была лишь провоцирующим выпадом, причем только одним – в комбинации сразу из нескольких ударов.
Новая символика и двуязычие должны были спровоцировать Зенона Позняка и его команду на решительные действия. Ведь у них на глазах людям предлагали отказаться от самого святого – воплощенной в «Пагоне» и бело-красно-белом флаге многовековой истории борьбы и страданий белорусского народа. Отказаться от признания единственным государственным белорусского языка значило обречь его на медленное и тягостное умирание. Чтобы не допустить этого – и здесь Лукашенко рассчитал все правильно, – БНФ готов был к любой форме протеста. Валентин Голубев рассказывает:
«Когда стало ясно, что 12 апреля все-таки будет принято решение о проведении референдума, мы собрались в комнате 367 в здании Верховного Совета, которая была отдана оппозиции. Мы были готовы на любые радикальные действия, но не знали, что делать».
Радикализм был закономерен: Зенон Позняк и его соратники понимали, что люди, менее четырех лет назад получившие в качестве государственной историческую символику, сегодня могут легко согласиться с ее отменой. Ведь для большинства ничто с этими символами не было связано. Два века белорусов лишали исторической памяти, и референдум символизировал победу беспамятства над Историей. Использовать это было подлостью, но Лукашенко перед ней не остановился: он явно руководствовался в этот момент не нравственными, а политическими соображениями. Поэтому горстка интеллигентов-бэнээфовцев с депутатскими мандатами ощущала себя – и была на самом деле! – последними солдатами белорусской истории. Ценой собственной жизни они готовы были предотвратить референдум – лишь бы остальные поняли, от чего им предлагают отказаться.
Так появилась идея голодовки.
«Ночью ко мне приехали Позняк и Антончик, – вспоминает Валентин Голубев. – Мы сидели на кухне и думали, что делать. И решили начать голодовку. Это был акт отчаяния. Договорились, что приходим заранее, предупреждаем оппозицию и сочувствующих депутатов, чтобы поддержали то, что мы будем делать. Если могут».
Одиннадцатого апреля 1995 года Верховный Совет приступил к обсуждению вопроса об инициированном Лукашенко референдуме. В бюллетене было сформулировано четыре вопроса: о смене государственных герба и флага в соответствии с представленными президентом эскизами, о придании статуса государственного русскому языку, о поддержке курса президента на экономическую интеграцию с Россией и о возможности роспуска Верховного Совета в случае грубого нарушения им Конституции. Решено было, что по первым трем вопросам итоги голосования будут носить обязательный характер, а по четвертому консультативный184184
Вероятно, консультативный характер вопроса о праве президента на роспуск Верховного Совета и был компромиссом, обеспечившим лояльность парламентского большинства.
[Закрыть].
Осталось назначить лишь дату. И тогда оппозиция начинает действовать.
«Встал Позняк и объявил, что мы в знак протеста против принятия решения о референдуме объявляем бессрочную голодовку в зале заседаний. Это был, конечно, шок. Верховный Совет сразу отказался рассматривать предложение о референдуме. Многие подумали: значит, что-то не так с референдумом, если уж мы пошли на такую чрезвычайную меру. Депутаты подходили к нам и высказывали поддержку. Стало понятно, что Верховный Совет может вообще отменить референдум»185185
Стенограмма беседы с В. Голубевым.
[Закрыть].
Оппозиция демонстрировала свою моральную силу, и это превращало ее в центр политического притяжения.
Разумеется, отношение депутатов было далеко не однозначное. «У одних в зале это вызвало стресс, другие смотрели на нас со стороны, как на какой-то спектакль. У многих начинался озноб от ожидания, чем же все закончится. И все понимали, что просто так нас не оставят»186186
Там же.
[Закрыть].
«О голодовке депутатов я узнал днем, – вспоминает Леонид Синицын. – И буквально через час собрал представителей спецслужб и спросил: „Что вы думаете по этому поводу?“ Заместитель министра внутренних дел (я не помню фамилию) сказал, что здание заминировано. Я спросил, что они намерены предпринять, и получил ответ:
– Мы будем действовать в данном случае в соответствии со сложившейся нестандартной ситуацией».
И что же дальше делает глава Администрации президента, которому доложили о мине в здании Дома правительства? Да ничего особенного! Как будто все в порядке вещей. Он ждет вечера!
«Это было за рамками моих служебных полномочий, – продолжает Леонид Синицын. – Иван Титенков занимался зданиями, Виктор Шейман занимался безопасностью. Это было в их компетенции. Вечером я позвонил президенту, и мы поехали в Дом правительства, где тогда располагались и президентские службы187187
После референдума Лукашенко переедет в бывшее здание ЦК КПСС, демонстрируя всем, кто теперь хозяин в Беларуси.
[Закрыть]. Мы пришли вместе с министром обороны Костенко. Депутаты сидели в Овальном зале, мы сидели в кабинете президента. И Лукашенко говорит:
– Здание заминировано, что будем делать? Как мы будем освобождать? Серьезное дело. Депутаты все-таки.
Он вызвал Валентина Агольца (командующий внутренними войсками Республики Беларусь. – А. Ф.). Аголец пришел, чеканным шагом зашел в кабинет, по всей форме доложил:
– Товарищ Главнокомандующий. Прибыл по вашему приказанию.
Президент говорит:
– Выполняйте команду по освобождению здания. Примите меры и доложите о плане действий. Вам тридцать минут времени.
Аголец минут через тридцать доложил президенту план эвакуации».
Рассказ Синицына дополняет первый заместитель председателя КГБ Валерий Кез:
«Это была первая акция, которую я выполнял по указанию президента (Егоров, председатель КГБ, был в отпуске). Я не смог тогда возразить и не смог воспрепятствовать. Мне был отдан приказ выехать вместе с подразделением "Альфа" и подразделением внутренних войск под руководством Агольца принять участие в выдворении депутатов».
Попытаемся на основании свидетельств очевидцев и участников реконструировать картину того, как было выполнено решение главнокомандующего.
