Текст книги "Мир свалки. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Грог

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

  Стрелок еще мстительно направленно свою мысль 'додумывал', приукрашивал всякими подробностями, глядя прямо на Слухача. А когда он еще машинально 'додумал' то, что они делали с местными зазнайками, там, в Южной провинции, сгоряча и приврал, тут Слухач зарделась и выскочила, как ошпаренная. Стрелок только сообразил, что подумал, так сам зарделся не хуже 'Л-кардинала' – того самого, вареного, с клешнями...

  Уговорил попробовать. Начал с того, что разложил машинки на столах.

  – Вот! Бери и пуляй!

  – Нельзя!

  – А мы не в людей – в картинки.

  Начал с простых картинок. Мастер сильно помог. И теперь стоял, ухмылялся.

  – Вон, картину видишь?

  Показал, что намалевал под линейку – черный квадрат на белом фоне.

  Заржала.

  – Квадрат вижу – картины нет. Ты что ли рисовал? На продажу?

  И опять заржала, едва ли слезы не вытирая.

  – Не нравится? – спросил Восьмой.

  – А что, должна?

  И опять зашлась, слезы по лицу размазывая. Верно, нервное у нее. Картина Восьмому нравилась. Было в ней что-то глубокое. Решил при случае, белый квадрат нарисовать и посмотреть – как тот смотрится... на белом. Сам заржал.

  – Ладно! – сказал. – Раз не нравится – продырявь его. Вот машинка.

  Посерьезнела. Взяла машинку нехотя, двумя пальцами, чуть не уронила. Восьмой пристроился кисть держать, сам отщелкнул предохранитель, пальцы ей спусковые на планку положил.

  – Жми помаленьку.

  Сморщилась, нажала. Зажмурилась уже позже, после того, как бабахнуло.

  – Не больно?

  – Не... А я раньше думала, что в руку бьет сильно, а она только прыгает. Я еще, хорошо?

  Выложила две. Потом три с другой, и руку ей уже не держал – сама. И еще.

  – Пойдем, глянем?

  Подошли.

  Вязкий лист пластика отверстия еще не затянул, не успел. Восьмой развернул его обратной стороной, той, на которой был нарисован противный страж в муниципальной форме, с дырками, которые Слухач сама понаделала. Увидела – дошло, вот тут словно озверела – плевалась, топала ногами. Восьмой загляделся на это представление. Развернулся и молча ушел. Потом видел, подходила, совала просунула палец в дыру и пыталась заглянуть с одной и с другой стороны. Палец мыла тщательно, брезгливо. Думала. Ходила. Не отвлекал, не встревал. Приучил-таки стрелять в изображения. Потом и в макеты. И уже такие, что от людей не отличишь... Мастер увлекся, с каждым разом у него все лучше и лучше получалось, по рожам даже характер можно было определить, выслугу лет и то – есть язва или нет (это Лекарь сказал).

  Остальных тоже приучил глаза не закрывать. Но не было ни в ком того дара, как в Лидере. Даже Мастер стрелял нехотя. Руками что-то делать – да, а ломать жалел.

  Может быть, в фигуры, не им деланные, легче у него пойдет? – думал Стрелок.

  Последнюю свою работу – женщину средних лет – Мастер не дал использовать в качестве мишени. Потом Восьмой видел, как он ее укладывает на свое место и заботливо прикрывает одеялом. Больные они все. Как бы не заразиться. Хорош он будет – Восьмой Стрелок – если тоже в куколки начнет играть. Худо-бедно, а выучил. А как выучил, так решил открыться. Шансы увидел. Может и покувыркаемся еще?

  – Мне нужно забрать одну вещь, – сказал Стрелок. – В городе.

  – Так в чем дело? Скажи, тебе принесут.

  – Даже, если это в хранилище у Мэра?

  – Тогда обойдешься.

  – Я-то, может, и обойдусь, а вы – нет!

  Стрелок, как мог, попытался объяснить про штуцер, и видел, как загораются глаза. Особенно у Мастера, который не выдержал, отвалился от своей стеночки, где имел привычку сидеть на корточках, прижимаясь спиной, скрипнул, щелкнул суставами и два раза бесцельно прошелся по ангару.

  – Не отдадут! – сказал Мастер.

  Два слова от Мастера уже много.

  – Наши не отдадут, – пояснила Слухач. – Себе оставят.

  Ясно, что себе, – подумал Стрелок. – Никто бы не отдал. Не дураки, хоть и уроды.

  – А мы? Если пойти и взять?

  – В хранилище мэрии?

  – Ну, не мэрии, – сознался Стрелок. – Ближе.

  Пришлось рассказать про бар Большого Ника.

  – Не выпустят. Наши не выпустят. Предложат сами.

  – А если не говорить?

  – Услышат!

  – А если не думать?

  Слухач аж обалдела вся. В струнку вытянулась. Челюсть отвисла. Стрелок с трудом избежал искушения послать ей зеркальную картинку, причем подправить маленько.

  – Пойдем туда, а думать будешь, как будто мы здесь.

  Совсем озадачилась...

  – Какая у вас система по отчетности? – допытывался Стрелок.

  Помаленьку выяснил, что периодически дежурный Слухач-куратор просматривает зону через всех Слухачей, что в пределах досягаемости.

  – А мы в зоне?

  – Мы в особой зоне и на особом счету – нас в два раза чаще.

  – Ну, вот и думай устойчиво, что мы в ангаре. Если там, в баре, стрелять будем, думай, что здесь стреляем. По мишенькам. Картинку фона наложи одну на другую.

  Слухач поразилась простоте этой идеи. И ее наглости.

  – Нам ведь только взять и смыться, пока не перекрыли, – убеждал Стрелок. – И сюда уже возвращаться не будем. Прямо на Свалку – прорываться к этой вашей Красной хате... Дорогу хоть знаешь?

  Прикидывали, как штуцер взять. Ведь Ник уже наверняка ящик Восьмого вскрыл, на правах наследника.

  – А можно так? – фантазировали.

  (Кстати, с фантазиями у уродов было все в порядке, даже чересчур, чего только они не предлагали...)

  – Можно! Но если Большой Ник не будет сидеть в своей конторке. А он всегда там сидит.

  Упиралось, что Большого Ника валить нельзя. Стрелок сам не знал – почему. Но нельзя, в этом был уверен. Нельзя стрелять в живую легенду.

  – Почему? – допытывалась Слухач.

  Долго подбирал слово, чтобы поняли, потом все-таки нашел.

  – Дисквалификация! Ясно?

  Вопросы на этот счет исчезли. Верно, слово для уродов священное, – подумал Стрелок. – Надо бы еще парочку подобрать...

  Стрелку пришлось не только рисовать на полу ангара, но и 'выкладывать' бар Большого Ника в натуральную величину. Хорошо, глаз наметан, стрелок все-таки. Мастер расспрашивал про лестницу. Восьмой вспоминал – на каком расстоянии дыры, из которых могут пальнуть. Лестница в хранилище самое сложное. Рассказывал, как в прошлом году, когда банда (гастролеры непутевые) пытались наехать – на хранилище ли, по какой другой причине – кто их разберет, но покойнички, числом осьмнадцать штук, не все были заколоты в брюшину, грудь да спину, частью посечены, дырявлены в плечи и темечко, будто дождик по ним пробежался. А если на потолок глянуть, особенно на входе, занятный такой потолок. Тоже дыры. И снизу дыры. Восьмому казалось, что сильно поверил Большой Ник в эти дырки и тех, кого там прятал – именно в этом его слабость. Слабость всегда, когда сильно уверуешь во что-то особенное, а больше в собственную исключительность.

  Лекарь с Мастером соорудили нечто очень летучее, вроде пыльцы хвощевой, говорили, что само собой должно утянуться в верхние пробоины. Дел на полминуты. И для нижних раствор сделали – только плеснуть у дыр и все. Тем, кто посередке ходит ничего не грозит. Восьмой им поверил. Оставалось только с Большим Ником что-то решить. Очень Восьмому не нравилось, как тот руки держит при разговоре. И то, что из конторки, будочке своей, он почти не выходит. Эти мысли даже в подземке его донимали, никак было не расслабиться.

  Давно в подземке не был. Отвык от запахов. Хотя, пассажиров не много. Не толкаются не жмутся.

  Один показался знакомым, и тут, словно буравчик кольнул – черт! Черт!! Есть же удачные дни, а есть такие... как этот! Вроде, когда проснулся, ступил на пол с правильной ноги и сплевывал через плечо, как положено, когда дельные мысли в голову приходили и – на тебе! От дурацких случайностей не застрахуешься.

  Подумал тоскливо – надо было в женское переодеваться...

  И этот, значит, утек. Ну, не хотят живцы живцами быть, хоть убей. Что за времена настали! Интересно, а бывают незлопамятные живцы? Если из отморозков, то вряд ли. Лучше бы тот попался, которому Стрелок самолично руку оттяпал – господину Начальнику на сувенир. С тем проще было бы договориться. Могли б, по такому случаю, даже отложить поход за штуцером, пивка в пабе опрокинуть... Ой, нехорошо глаза горят у этого... знакомца. Волосы как бы невзначай отбросил – показал пришитое к черепу ухо, потом сунул кисть в рукав, показал пуговку, и, как бы невзначай потянул на себя, приоткрывая спицу. Не знай Восьмой, как 'вязальщики' быстро со своими спицами орудуют, чем смазывают, не обеспокоился бы так. Осуждающе покачал головой, пальцы положил на машинку.

  Тут еще, как назло, выходить! Лучше бы 'вязальщику' этому отмороженному раньше дергать, а так получалось и весьма недвусмысленно, что это Восьмой ему уступал – слабину свою показывал. Да еще и светился – куда! Слабину покажешь, уже не отстанут, прицепятся намертво – закон улицы...

  Восьмой встал лениво, будто нехотя, даже зевнул скучающе – мол, насрать на ритуалы – и отступил спиной к дверям. Как лязгнули, открылись створки, сделал шаг назад и замер – ждал, пока не закроются – глаз с отморозка не сводил, а рука, естественно, на машинке. Снова лязгнуло, едва нос не защемив, и состав разом дернулся. Тут вот бывший живец с места соскочил, прилип к стеклу и показал на пальцах, все, что должен был показать в таком случае. Восьмой уличный сленг знал. Сейчас пальнуть бы сквозь стекло, но на каждом выходе контрольный пункт, моментально перекроют и внеплановый досмотр по третьей категории – сито! А у него ни одной бумажки – ни карточки Стрелка, ни допуска, даже медсправки нет... Только кокарда Южных Ворот. А если б и были, то наверняка уж все аннулировано.

  Состав в горло туннеля входил, но отморозок этот – живец не использованный – все стоял, и столько обжигающей ненависти было в глазах...

  Слухач, естественно заметила, спросила:

  – Родственника встретил?

  – В баре надо все будет сделать быстро! – сказал Стрелок. – Не так, как планировали, а быстро!

  А планировал посидеть, а к закрытию, когда постоянные начнут расползаться, всем стать на намеченные точки, дождаться сигнала Восьмого, да и 'закрутить хоровод'. Плановый 'хоровод', в котором каждый заранее знал – что и как. Выходило, что зря в ангаре гонял, и даже стенки с Мастером слепили – углы наметили и кое-какую мебель сымитировали, чтобы наглядно все знали, видели. Гонял, чтобы до автоматизма все действия довести. Теперь получалось, что впустую. А новое придется оговаривать прямо на ходу.

  – Сразу работаем, как заходим.

  Слухач-умница, не стала выяснять – что, как и почему? Только глянула вслед уходящему составу и кивнула.

  – Как входим? – спросила Хамелеон. – Во что рядиться?

  – Вы со Слухачом первые и сразу к стойке. Будете изображать блядей!

  – А это сложно? – игриво спросила Хамелеон

  – Вам – нет! – хотел брякнуть Стрелок, но вовремя прикусил язык.

  Занялся было прикидками, сколько у него времени, пока сбегутся и начнут отсекать от всех дыр? У молодняка своя служба налажена. Возрастные банды самые жестокие и замкнутые на себя. Правила вырабатывают и следуют им фанатично. Упертые.

  Чуть затянешь со временем, и на выходе из бара будет ждать с полста отмороженных вязальщиков – дикобраза из Восьмого делать. Сильно дурное дело – отмороженные! Но их только звали так, а ничего замороженного у них не было, разве что чуточку мозги, но это от той гадости, что постоянно нюхали, а так еще те живчики! Особенно подвижные, когда много их, когда кодлой собираются – друг перед другом пофорсить. Тут и штуцер не поможет. Просто не успеешь.

  Отмороженными звались потому, что все, как один, родились зимой. Раз родился зимой, значит, зачат по весне и нормальным быть не может. Первая зелень местная хоть и хороша на вид и даже способствует производству, но не те витамины. В общем, хочешь нормального ребенка – делай его не по весне, а осенью. Так в инструкциях записано. Восьмой все инструкции читал внимательно.

  НИК

  Бар Большого Ника пять раз сжигали дотла. Даже традиция появилась – 'сходим на пожарище?' – пари заключались, когда ему в следующий раз гореть. Большой Ник восстанавливал свой бар на одном и том же месте – хотя примета была плохая. Две группировки пытались крышеваться в этом районе. Пока друг друга не перебили, очень неспокойно было. Как ослабли, Большой Ник сперва под Мэра лег (того самого, что должность занимал между двумя повешенными), потом (но это тоже только по слухам) под Черных Стражей – тех, кто катакомбы и подземку курируют. Там серьезные, и Стражами их велено называть с недавнего, еще не все привыкли. Раньше звались – Повелители Червей...

  Большой Ник был не в духе. Всю ночь не давали покоя воспоминания, которые, как ему казалось, давно должны были задохнуться под шелухой последующих лет. Но прорвалось одно, зацепило, потащило за собой следующее – всю цепочку, пока не обнажило и стало болеть как совсем недавняя рана. Всю череду событий вспомнил...

  ...Барменам от него досталось и счетному служке, у которого никак не хотели сходиться цифры за вчерашнее...

  Но, против ожидания, день проходил нормально, привычно, и внутреннее напряжение стало помаленьку отпускать.

  Когда завалила эта разношерстная компания, колокольчик звякнул, но чуть, просто не успел раскачаться, уж очень быстро все понеслось.

  Огненно рыжая с гладким кукольным лицом, от дверей пошла прямо на него, на ходу заголяясь и взглядом обещая так много, что у Ника, не верующего в беспроцентный кредит, даже челюсть отвисла. А как заголила груди свои...

  – Руки, чтоб я видел! – и машинка едва в переносицу не воткнулась.

  Как же так оплошал? Откуда этот-то вынырнул? Под юбкой что ли прятался? За спиной? Тьфу на эти сиськи! Отвлекла-таки! Хотя сисек уж Ник на своем веку повидал!

  Тут и еще один, уже с кокардой Стрелка, пристроился рядом, и тоже машинку в переносицу. Тот первый, с лицом убийцы ловко скользнул в сторону и исчез, будто и не было его.

  – Руки в стороны и из конторки вышагивай!

  И что обидно, сиськи оказались так себе – средние. Никогда Ник не думал, что на такую вяленькую наживку его можно подловить. Потом разглядел, что это за Стрелок с машинкой – узнал и еще больше расстроился...

  – Руки в стороны!

  Дались им эти руки! Все равно ведь не успеют, не сообразят, и машинки им не помогут...

  Работники, тем временем, послушно на пол улеглись – им не привыкать.

  Если сразу не пальнул, значит, хочет поговорить, объясниться – привет от кого-нибудь передать, а уж потом мозгами стенку забрызгать. Но не так все просто, шансы у Ника всегда есть – полный рукав шансов. И еще кое-где...

  Однако, спустя несколько минут, стало нехорошо...

  Кто же знал, что вторая баба, у которой грудь еще меньше (не потому ли прячет наглухо?), плоть-жилет распознает? От ненужного ее знания весы жизни опять качнулись. Теперь придется – ох и муторное дело! – зачищать не только пришлых, но и весь собственный персонал. Всех, кто видел или мог видеть.

  Плоть – вот сволота! – всосала и выгрызла все, что только намокло, каждую каплю. С этим ей не скомандуешь, не запретишь, если уж хоть раз попробовала... Испортили безрукавку – подарок. Тоже надо зачесть. Дырок в шкурах понаделать ничуть не меньших. Хорошо бы прямо по трафарету кожу снять. На груди одну сплошную дыру, а вокруг в вольной непосредственности маленькие блинчики нарезать кружочками. Такую безрукавку попортили, уроды! Потом сообразил, что действительно – уроды. Стрелок с Уродами! И слегка затосковал, понял, что весы жизни опять качнулись – его собственная вдруг весьма-весьма потеряла в весе. Уроды, они и сами свидетелей не оставляют, и навыки их не слишком известны. Новый расклад придется учитывать, а ход делать только наверняка – больше одного раза не дадут...

  Потом весы качались неоднократно – в ту и в другую сторону. Пока, наконец, Большой Ник не принял решение. Тогда-то и весы остановились в растерянности, и Ник понял, что снова взял жизнь в собственные руки. Да и не только свою.

  Никогда не стать барменом-владельцем тому, кто не умеет торговаться и находить компромисы... с самим собой. Понял, что проторговался вчистую и может потерять нечто большее, чем бар. Долги надо платить, даже если за долгом приходит не тот мальчишка, которому вкруг обязан, а его правопреемник. Тот, который когда-то не доставал Большому Нику и до пояса, находился теперь – хотелось верить! – внутри этого расторопного, но не слишком умного Стрелка...

  БОЛЬШОЙ НИК, СЛУХАЧ, ВОСЬМОЙ

  ...Слухач чему-то прислушалась, посмотрела на Ника внимательно, прямо впилась в него. Потом решительно подошла к стойке, отбила горлышки чего-то крепкого и в пивной кувшин стала заправлять. Влила изрядно – никак не меньше пары бутылок. Стрелок не видел, но чувствовал и запахом протянуло притягательным – как от весьма дорогого пойла. Неужто, поквасить решила, пока пауза? Нашла время! А Слухач подошла и с размаху плеснула с графина на грудь Большого Ника.

  – На нем плоть-жилет! – сказала.

   И тут началось. Сначала Восьмому показалось, что безрукавка на Нике растворяется, еще удивился – до чего же крепкое пойло-ерш Слухач сварганила, смешала. Потом раздалось чмоконье, будто это грудь Ника всосала в себя почти всю майку тысячью глоток, настолько мелких, что и разглядеть нельзя.

   Восьмой оцепенел и видимо только поэтому не нажал на машинку.

  – И что теперь? – спросил потерянно.

  – Он сам в порядке – а защита его пьяная! – уверенно сказала Слухач.

  – На нем плоть! – объяснила. – Я и не думала, что они сохранились. Метрополия запретила. Последние сожгли, когда я маленькая была.

  – И что теперь? – опять спросил Восьмой.

  – Если сросся с носителем, то Большой Ник человеком уже считаться не может. Он скорее один из наших.

  – А если не сросся? – спросил Восьмой.

  – Тогда за нарушение закона от какого-то там надцатого года, хозяина в распыл, но уже отдельно. В лучшем случае – если блат имеет – городской карантинный отстойник, со всеми вытекающими. Плоть, естественно, на площадь – на костер. Ох, и орет же она, когда жгут! А бару, как ни крутись, по любому – полная дезинфекция. Хотя, могут и спалить – дешевле. Так ведь, Ник?

  – Отдал бы то, что тебе не принадлежит, – подытожил Восьмой. – И разбежались бы? А?

  – Не могу! – сказал Ник убежденно.

  И Восьмой поверил, что действительно не может.

  – Чего так?

  – Теневому обещал.

  – А я думал, ты под Мэром ходишь или под Червями, – удивился Восьмой.

  – Днем под Мэром. С восьми до восьми стартовых. Потом под Теневым – восьми до восьми прицепных. Они сами так поделили. Весь город поделен, кроме кварталов с отмороженными и подземки...

  Ухмыльнулся и повторил, глядя прямо в дуло:

  – С восьми до восьми, однако! Знаешь, сколько сейчас?

  До Стрелка стало доходить, обеспокоился.

  – Слухач! Глянь на стрелки – сколько там?

  – Восемь с копейками, – ответил за нее Ник. – А начали вы свою дурь с машинками, еще восьми не было. Теперь те и другие заявятся... Карта твоя такая, что ли, под цифрой восемь лежать? Под восьмым столбом, ведь, закопают. Живьем закопают. Так-то, Восьмой!

  Ник опять усмехнулся, но не злорадно и как-то уж совсем не весело. Восьмой Стрелок сообразил, что Ник не исключает, что его самого там прикопают за компанию. На восьмой километр (Восьмой Столб, как говорили) город свозил испортившиеся продукты – разное инфицированное гнилье, то, что лаборатории уж напрочь исключали привычным к всякой дряни жителям. Там же была фабрика переработки меха земляных мохнатых полозов. Некоторые даже в клетках держали на дому – не возбраняется. Славненькие такие, безногие долговязики. Симпатичные до того, пока не увидишь, как они пищу принимают.

  – Линял бы ты отсюда, пока улицу не перекрыли. Не светит тебе здесь ничего. Думаешь, у одного тебя пукалка? А даже, если и штуцер? В помещении с ним толку мало. Это войсковая модель. Да и не пробовал ты из нее ни разу. Так ведь?

  – Мозги у него не пьяные, – подтвердила Слухач. – Тело пьяное, но на ногах держится. Еще плеснуть?

  – Приготовь! – сказал Восьмой. – Сколько машинок в баре с хозяевами?

  – В большой зале девять пукалок. И наверху три.

  У девочек, – сообразил Восьмой. – В номерах.

  – Знаешь, а ведь у тебя еще одна проблемка. Тут еще один Стрелок гостит. Узнает тебя, пристрелит, как инфицированного. Хотя можешь ему сказать, что здоров и с уродами скорешился, – Ник опять хохотнул, нервно, не убедительно.

  Про Стрелка была новость неприятная.

  – Какой Стрелок? Четвертый, Пятый, Шестой? С наших ворот?

  – А я вас стрелков не считаю!

  – Плеснуть? – спросила Слухач. – Пускай всосет крепенького?

  – Нам с ним еще в подвал, по ступенькам, – засомневался Восьмой.

  – Скантуем и спихнем. Не вверх же? Крутые ступеньки?

  Похоже, по ступенькам Нику кувыркаться не хотелось. Восьмой даже подумал, что с сюрпризом сегодня ступеньки.

  – С Южных Ворот. Ваш. Кокарда с красным и зеленью. Не Первый и не Второй – тех знаю. Тебя запомнил потому, что ты малюсенькую восьмерку рисуешь у замка на контейнере и волосок-контрольку лепишь, когда думаешь, что тебя никто не видит.

  – Правда, что ли? – спросила Слухач у Восьмого. – Срамные картинки прячешь?

  Стрелок в другое время обязательно бы покраснел, засмущался. Сейчас не до того было, влипли по крупному. Только кончики ушей зарделись.

  – Еще и поминки по тебе на той неделе справляли. Хорошие поминки, – похвалил Ник. – Так гульнули, что выручка на двадцать процентов выше, чем обычно. Тогда и решил твой кофр проверить. Завещания ведь не оставил, не оформил, как положено, хотя и советовали тебе, когда ящик брал.

  Еще бы не советовали, – подумал Восьмой, – если, по любому свой процент идет, а от наследства и все пятьдесят.

  Ник держался дружелюбно, но Восьмой не настолько был простаком, чтобы машинку хоть на миллиметр сдвинуть или глазами на секунду в сторону вильнуть. Хотя зудело и скреблось, что в любой момент за каким-то делом могут выйти из большой залы или номеров спуститься.

  Мастер держал входную, ту, что вне поля зрения, за спиной. Широкий проход в залу, загороженный шумными висюльками, находился почти рядом – пять шагов. Слева – что удобно. И крученую лестницу можно было видеть – не четко, но движение уловишь. Ее, как уговорились заранее, Лекарь на себя взял, от машинок отказался и собирался орудовать длинными занозами, пропитанными на концах каким-то составом. Обещал, что быстро и не больно. Он уже по зале пробежался, возле лежащих останавливаясь – проверил – те затихли, значит, действует.

  Стрелок не видел, но чувствовал. Он когда 'внапряге' был, на взводе – что бы вокруг не делалось – все видел-чувствовал. Для этого не только широкое периферийное зрение надо, не только внимание, хотя много чего отражалось и от бара, а нечто другое. Чувствовал, например, знал, как спустя некоторое время после Лекаря, прошлась вдоль тел и Хамелеон, выдергивая занозы – не пропадать же добру! Как всхлипнул Лунатик, когда возле конторки, разглядывая картинки, нашел одну – новогоднее кострище на площади. Впечатлительный он, Лунатик. Наверное, все такие... А Желудок набил за пазуху уже столько всего, что могут возникнуть осложнения, если придется уходить очень быстро. Еще показалось ли, пригрезилось – на втором этаже равномерно раскачивалось, било в стенку.. или это уже скорее от воображения, от знания, что там происходит. Только Лидер не шевелилась, держала вход в соседнюю залу, грамотно держала, не подставляясь под всякие неожиданности.

  Щелкнул пальцами Мастер.

  – Что? – спросил Восьмой, не шелохнувшись.

  – Уже! – сказал Мастер. – На улице, как в подземке. Уши у всех пришитые.

  Значит, не ускользнул от Мастера тот конфликт глаз в метро... Черт! Быстро-то как...

  Восьмой машинку не опускал и целил Нику в переносицу – самое слабое место. Кто его знает, что у него за лобовая кость? Восьмой все не мог забыть, как был свидетелем, что из бара Ника вывозили тела последнего наезда. И что интересно, среди тех тел не было ни одного служки Ника, лишь залетные. Не сами же они друг дружку потыркали по просьбе Большого? А если так, то просьба должна была быть очень убедительная. Стреляных среди них не было. Только резаные. Не полосованные, как попало, что обычно бывает в драках на ножах, а скупо резаные, экономно, только вот никак не совместимо с дальнейшей жизнью.

  Слышно было как Лекарь взялся принюхиваться, потом, вдруг, заурчал. Подскочил, вырвал целое панно с набитыми на нем ушами, стряхнул их на пол себе под ноги – обломил край. Стрелок опять подивился силе Лекаря. Тот сунулся носом, едва не облизал по свежему излому, стал крошить панно и обломки складывать в брезентовую сумку на плече.

  Большой Ник болезненно поморщился.

  Восьмой шевелил мозгами так, что казалось – скрип на весь бар стоял.

  Ситуация...

  В подвал с Большим Ником за штуцером никак нельзя. На то не меньше десяти минут уйдет – по любому, как ни крути. Слишком ловушек много. В Хранилище Ник вполне подставить попробует – не берись! – глаз и глаз за ним нужен. Придется кого-то с собой брать, подстраховывать, но не Мастера же от входной двери? В подвале у Ника наверняка домашние заготовки, про всякий случай. Он тертый. Битый. Пять раз горел. А за то время, пока с ним занят, уж точно кто-то из большой залы нос высунет. Или сверху. Черт!

  Девять машинок в Большой зале с владельцами. Три наверху, но тех легче удержать. Лекарь справится. Но когда в зале скооперируются, если найдется среди них авторитет, ворвутся – дуршлаков понаделают. Штуцером еще тот зал можно прожарить сквозь стену. Целиком прожарить, не выборочно. Зря Ник за простака держит – Восьмой служил, видел, как это делается. Без понтов – на раз! И пахнет потом хорошо. Главное, не приглядываться и под разнарядку не попасть на вынос – обблюешься... Жутко хотелось глянуть на стрелки напольных часов, что стояли в углу. Но не рискнул. Понятно, что еще пару минут потеряли. Ник беспокоил. Слишком спокоен. Если мозги у него не пьяные, как уверяет Слухач, то ходы просчитывает. Выбирает. Но ход свой сделает. Или сейчас здесь сделает, или в подвале. А в подвал нельзя пока. Патовая ситуация. Хорошо, что руки его на виду. Пальцы длинные. Умеет он что-то своими пальцами делать, не только посуду мыть, вилки там или ножи...

  Ножи? Восьмой насторожился. Кисти расслаблены, быстро должен двигаться, если расслаблены. Интересно, где у него ножи? В рукавах? За загривком, под волосами? Вон – шевелюра какая! На что такие волосы? Еще у бедер? В голенищах? Взглянуть бы на ноги, но нельзя. Машинку лучше так в переносицу и держать. Не в грудь. Черт знает, что за Плоть такая, может, пальнешь, а она как брызнет кислотой. Никогда не слыхал о таких. Жилет, что ли такой защитный? Ускоритель реакций? Знал бы, не связывался. То-то с последнего раза, когда 'дикие' наехали... это сколько их тогда отсюда вынесли?

   Висюльки разошлись.

  Ник метнул нож снизу в сторону

  Вколотый посетитель – из простых – побулькал, руками еще нож обхватил у шеи, но это не жизнь уже – одни рефлексы, и стал заваливаться... Не сползать – увы! – вдоль стены, как должен бы, а заваливаться на самую неудачную сторону – обратно в ту залу, откуда вышел. Слухач подскочила, успела хватануть одной рукой за одежду, но не удержала, выскользнул – тьфу! – с дешевой синтетикой вечно так!

   Зло глянула на Ника

  – Это пьяненький-то?!

  – Пьяный я, пьяный! – заторопился Ник и еще шире руки растопырил, показывая, что в них ничего нет. – Если бы трезв был, никто и не заметили бы, что это я!

  Мастер бросил сторожить входную, подошел, свою машинку нацелил. Вид у него был более чем серьезен.

  Восьмой, остановил, не дал стрельнуть, вернул на место. Раньше только подозревал что-то, а теперь по броску вспомнил. Только, вроде бы, Тот, про Кого он думал, длиннее был и тощ чрезвычайно, казалось, переломится на ветру от сухости своей. А у этого даже щеки висят.

  – Отойдите все! – велел Восьмой. – Пару слов скажу!

  – Ну, ты – это... – сказала Слухач. – Только не шути! С машинками и я теперь могу – сам научил. Начнешь дурить – все здесь поляжем.

  Восьмой не ответил. Смотрел на Ника. Слухач помялась еще чуток и отошла, присела на корточках возле Лидера, стала ей что-то шептать на ухо.

  Восьмой не видел их, но чувствовал, как некие тени за спиной. И висюльки, загораживающие, разделяющие залы, в поле зрения держал – там оживились весьма, но соваться не решались. Пытались сообразить – что к чему. И лестницу на второй этаж. Периферийное зрение, как у всех стрелков сильно развито, но тут стал видеть и то, что за спиной, пусть тенью, но видел. А вот почему – таким вопросом не время задаваться – может Лунатик подсоблял, чтобы поспокойней было.

  – Ты ведь раньше Тощим был, не так ли?

  – Ну? – спросил Ник, не понимая.

  – Сафари. Ты загонщик... Машины... Мальчишка, которому ты обязан. Мальчишка, о котором и не думал, что он может в живых остаться. И вырасти, не сгинуть на помойках, а статус поднять до уровня Стрелка.

  – Считаешь, поверю?

  – Загадку свою помнишь? Чем легче попасть – ниткой в иголку или ломом в дверной замок?

  – Тогда кранты, – сказал Ник и размяк, будто из него воздух выпустили. – Гореть бару в шестой раз. Да опусти ты свою пукалку! Сам знаешь, теперь можешь... И не про замок я тогда говорил, а про открытые двери – что ломом не промахнешься, даже если дверной проем двигается.

  В висюльки сунулась чья-то рожа, посмотрела влево-вправо. И треснула поперек лба, словно перезревший плод мкхота развалился. Сухо дало по ушам и к потолку потянулось маленькое облачко – первая порция кисловатого дыма.

  С почином тебя, девочка! – мысленно поздравил Восьмой, но головы не повернул и машинку не убрал.

  – И мертвых в том самоходе было много больше, чем живых, – коротко хохотнул Ник, – потому что...

  Замолчал.

  – Потому что мальчишка сидел внутри и был очень зол! – закончил за него Восьмой.

  – Ну, вы, придурки! – заорала Слухач. – Долго еще будете воспоминаниями делиться? Восьмой, пристрели его нахрен! Насрать на штуцер! Сматываться пора!

  Возможно, речь и лексикон Слухача весьма оживили влетевшие гостинца, что узором – будто крупные мухи нагадили – выложились на стене.

  – Все! Понеслось, – сказал Большой Ник. – Держи залу, я пока верхний этаж очищу.

  – Точно не знаешь, какой Стрелок внутри?

  – Сказал же!

   Восьмой машинку все еще держал.

  – Убери! – попросил Ник. – Сейчас ведь попрут. Там восемь пукалок у умелых, а девятая у Стрелка. И наверху, наверняка услышали, сейчас в штаны влезают. Не удержим. Входную еще надо заложить, а то в зоне окажется под перекрестным. Гасить всех придется, иначе скорые кранты, а так еще побарахтаемся. И свидетелей теперь гасить, – он кивнул на лежащих у столиков и у барной стойки, – Потому как я, в отличие от вас, намерен опять здесь бар поставить.