Текст книги "Мир свалки. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Грог

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

  Восьмой с подозрением взглянул на Большого, вроде он с удовольствием сообщал дурные новости. Нездорово это как-то, – подумал. Все-таки плоть-жилет не только на тело влияет, но и на голову. И про колонну знает, хотя даже Каптеру сообщают лишь в самый последний момент.

  – А я это, тоже... Извините, короче, – сказала Слухач. – Но когда последнее мочилово было, забыла картинку наложить. В общем, наши тоже сюда припрутся.

  – А они за кого? – спросил Восьмой рассеянно.

  Слухач пожала плечами.

  – Еще не решили. Но злятся на нас сильно. Если прорвемся, к ним лучше не попадать. Мне и тебе – точно.

  Большой внимательно прислушивался. И тут опять заржал, неприятно со всхлипами.

  – Ну-ну! – сказал: – Такого, чтобы всех собрать, и все распять тебя желали, я что-то не упомню.

  И затрясся, будто воздуха перестало хватать, и слезы на глазах выступили.

  – Чего это он? – спросила Слухач.

  – Бара жалко! – ответил Восьмой.

  Ник, наконец, продышался.

  – Но главное...

  И тут Ник опять засмеялся нервно, всхлипами.

  – Может Лекаря ему? – озаботилась Слухач. – Или ты сам, с машинки?

  Ник отмахнулся, принялся выдавливать из себя мелкими порциями:

  – Но главное, никто не знает, за каким собственно хером он здесь! А хер этот – глаза бы мои его не видели! – вот тут рядышком со мной сидит, да затылок свой скребет, не понимая, как во все это влип. Зря скребет, промежду прочим, по роже видно – ничего не выскребет...

  К концу монолога Большой Ник отдышался и посерьезнел.

  – А что, муниципальные теперь тоже здесь? – спросил Восьмой.

  – Здесь, миленький, здесь, – успокоил Ник.

  – Это их начальник за чучело обиделся, – начал объяснять Восьмой. – Я ему чучело обещал. Икса пообещал.

  – Ничего, не расстраивайся! Он взамен твое возьмет. Только вот, не пойму, Теневой здесь зачем? Чем интересы Теневого обидел?

   – Опасается, что в Хранилище полезем, – предположил Восьмой.

  Думаешь, они из-за Хранилища здесь? – злорадно сказала Слухач. – Они из-за Восьмого! Восьмой живца скормил не того – племянничка самого Теневого. Подставил его Начальник Стражи, конкретно подставил.

  – Откуда знаешь? – ошарашено спросил Восьмой.

  – Слухачи напели! – сказала, как отрезала. – Пять дней, как весь город стрелка Южных ворот ищет – премия за него нехилая. Восьмому теперь только одно – ноги в руки и на свалку!

  Восьмой рот открыл, потом закрыл, потом сказал:

  – Я теперь на говнотуннель согласен. Попробуем?

  – Поздно, миленький, – сказал Ник. – Группа Очистки прибыла – все дырки, весь периметр заткнула, а уж говносброс первым делом. Теперь каждого таракана сначала сжигают, а лишь потом допросить разрешают – куда, по какому делу полз и почему в этом направлении...

  – Так не годится! – объявил, вдруг, Лекарь рассерженно. – Постелить есть чего? Ноги разъезжаются!

  Да, – отметил про себя Восьмой, – крови у лестницы натекло много – неудобно Лекарю.

  Лекарь, балансируя на чьем-то теле, достал пузырек и поочередно стал опускать в него щепки.

  – Ты чего там?

  – А те, что наверху, ожили и ногами топают.

  – Не должны! – уверенно заявил Ник, и нож сам собой скользнул в ладонь. Восьмой, наконец, разглядел – плоть подала, выдавила.

  – Топают-топают! – подтвердил Лекарь. – И с каждым разом все больше их. Один из недоростков рожу сунул, но я не успел – шустрый.

  – Откуда взялись? – удивился Восьмой. – Ведь перекрыто все!

  Переглянулись с Ником. Тот посерьезнел.

  – Раз они вошли, значит, и мы выйдем, – сказал Мастер.

  – Сначала глянем – кто такие, потом на прорыв пойдем, – согласился Ник. – Сквозь. Всех зачищать некогда, время потеряем, внизу сообразят...

  – Не каждая печень спицу в себе переварит, – на всякий случай предупредил Лекарь.

   – Что?

   – Та рожа до меня дотянуться пыталась. Очень шустрый...

   Остальное Восьмой, как потом не напрягался, помнил плохо. Должно быть, сработала в организме какая-то защита от всего от этого. Перегрузился. Хотя в Желтых провинциях бывало и позабойнее, но отвык, разрыхлел от городской сытой и спокойной жизни.

  ...Помнил, что пришлые – вроде бы группировка из отмороженных чердачных – рассыпались по номерам. Иногда закаленные спицы били сквозь двери, как жало, и едва не доставали. Ник, когда в последний раз отстроился, похоже, пожадничал с планировкой – коридор был узковат. Восьмой не стрелял сквозь двери. Он не любил так, вслепую. Было темновато и еще очень мешали те, кто валялся в проходе, приходилось идти прямо по телам. Ник шел первым, равномерно раскачиваясь, как маятник, вправо влево, чтобы открыть обзор Восьмому. Стрелок, как и когда-то во времена службы – ох и быстро вспомнились те навыки! – всаживал заряд в каждое тело на полу. В одном месте Ник качнулся, уперся рукой в дверь и упал во внутрь. Женщина с узлом вскрикнула. Похоже, что там тоже растерялись, и Восьмой с Лидером расстреляли все живое. Ник дождался, пока они не закончат, потом встал с пола, отмахнулся и сам выдернул спицу из плеча.

  Буркнул:

  – Попомнят они у меня!

  Слухач не стеснялась палить сквозь двери, более того, делала это с удовольствием

  Лунатик балансировал легко, перепрыгивал с тела на тело. Столь же грациозно, даже улыбаясь, излишне высоко задрав юбки, и подбородок, прошла по коридору Хамелеон. Желудок, придерживая двумя руками брюхо, шел не разбирая, смотрел только в пол, и Лекарь, пристроившись сзади, подталкивал, направлял. Злой Мастер шел последним, машинки в переднике, штуцер за спиной, а в руках пучок деревянных тонких щепок Лекаря. Спицы перехватывал, обламывал мимолетным движением, словно они были и не стальные, а некие соломинки, и, задержавшись на секунду, в освободившееся отверстие вбивал, выстреливал свою щепку – судя по вскрикам – весьма-весьма обидно.

  Прошли как сквозь масло. Без потерь.

  Большой Ник, как пролом увидел, челюсть затряслась от обиды.

  – Это что же?

  Отверстие было в монолитной, древней стене, гордости Ника, той, к которой он пристраивал бар. Вечной стене.

  – Это сколько же они ее скребли? С зимы, похоже... Значит, гробануть решили барчик! – заорал он, оборачиваясь. – Большого Ника гробануть!

  Видно, что расстроился очень.

  – Передумал я! – объявил вдруг Ник. – Не оторваться нам, пока всех этих уродов не зачистим... Да гори оно все пропадом! – взревел он.

  КОЛОДЦЫ ВЫРАБОТКИ

  Восьмой окончательно очухался только под землей, узнал древние ямы. Где-то за стеной прошелестела подземка, раскачав фонарь и обсыпав всех прелой трухой. Было душно и влажно. Остались позади переходы по каким-то соединенным между собой подвалам, какие-то скользкие опоры, которых ни в коем случае (как предупредил Ник) нельзя было касаться... Восьмой устал как никогда. Будто три смены подряд на Свалке отбарабанил.

  Вспоминать, что сотворили в Баре Большого Ника, не хотелось. Не самое важное состоялось внутри, там, если сравнивать, семечки были, мелочевка, а вот когда отходили, да след свой путали... Подумал, что наверняка войдет в историю города, как Большое Мочилово у Ника. Не думал, что Длинный может быть настолько неутомимым и злым. Все-таки собственность людей меняет.

  Сидел и подозрительно косился на многочисленные дыры. Вздрагивал, когда оттуда что-то заглядывало. Постепенно привык и уже не так шарахался. Все-таки самого большого страха натерпелся, когда сюда шли. Не было у него доверия к таким дырам, а там попадались вовсе неприличные, прямо-таки неправдоподобно огромные для этих... что, по идее, не должны быть толщиной с ляжку взрослого человека.

  Слышал конечно всякое про червей шахт, забоев, из раскопов. И про Повелителей Червей слышал, но никак не думал, что самому придется столкнуться.

  Здесь вроде бы и не Свалка, и не рядом, а откуда-то взялась и слежалась древняя органика. По стенам видно. Перепрела в незапамятные времена и не могла служить пищей кроме как для червей. И еще топливом для людей (если, конечно, хорошо высушить). Потому и копали. Потому и эти вертикальные колодцы, сейчас уже заброшенные, поверху почти затянулись, но внизу все так же. Колодцы слишком близко друг к дружке не стоят, но между ними проходы есть, правда, говорят, не все соединены. Колодцы люди рыли, а проходы между ними – черви.

  Черви не грызут у них даже зубов нет. Открывает круговую пасть, и по краю губы что-то вроде слизи едкой образуется, которая разжижает твердое. Если правильно направлять червя, он как бы разрыхляет, пропускает слежавшийся грунт сквозь себя, за ним легко подбирать, но лаз получается узкий. А вот если запустить нескольких разом, да под правильным углом, так можно вынимать целиком куски. Для этого и Повелители.. Любым другим способом работать, по старинке, то случаются обвалы. Поговаривают, сами черви и обваливают, не хотят, чтобы без них что-то происходило.

  Рудокоп, если у него нет союза с червями, или если не платит Повелителям, долго не протянет. Пусть хоть сколько звонит в свой колокольчик, предупреждая, что копает, чтобы (не приведи Черный Свалочный!) ненароком не срезать лопатой мохнатую голову какого-нибудь недоростка. Рано или поздно это произойдет. У червей со всеми поверхностными договор – голова за голову, пусть даже это и хвост был. Договор невыгодный. Может быть, те специально подставляются? У червя-то, рано или поздно, заново отрастет, или даже два червя получится вместо одного, а что отрастет у человека?

  Не все, что пропущено сквозь себя – съедено. Но эти круглые готовые пористые брикеты тоже в ход идут. На одном таком как раз сейчас сидел. Но разве скажешь, что еще вон тот кусок, поставленный на попа, на котором улечься можно (хоть и калачиком), то же самое?

   Снова что-то мелькнуло.

  – Эти не кислотные, не бойся, – сказал Ник. – Этих даже кушать можно... Только при них это не говори, – предупредил он. – Понимают, заразы. Это сразу понимают, а в остальном тупые. Прокладчики-пастухи с ними мучаются. Никак не хотят рыть куда надо, лишь туда, где через них полегче пропускается...

  Слухач тоже, время от времени, встревожено вскидывала голову, вертела ею со стороны в сторону, всякий раз напоминая Восьмому боязливого зашуганного жизнью вертихвоста-ларгана, падальщика, что пасется на дорогах, и опасается стать той же самой падалью, под пулями линейных стрелков и колесами курьерского груза с Метрополии. Восьмой знал, что именно ее беспокоит – полное отсутствие связи с остальными Слухачами. Предполагал, что слой каким либо образом экранирует.

  Сухой округлый колодец – ... – широкий сужающийся кверху только за счет нароста зелени, ее наплывам из-за чего оставалось небольшое пятно света, опять-таки не чистое, а почти полностью забитое переплетением тонкого хвоща

  Протискивались по сети старых подвалов.

  Даже не удивлся, что вышли другие. Флегматики они эти повелители червей

  Колодцы, старые грунтовые выемки. Старого, давно переработанного сектора свалки.

  Мастер держал тесак – рубить головы червям, если сунутся, попрут на бесхозные корма.

  Так поставил дело, что с готовностью высл только ... в руке

  Повелители червей! Восьмой не видел резону встречаться с этими самыми 'повелителями', Достаточно, что влажная липкая духота напомнила ему Болотные Провинции, тоже, закапавшись в землю, чего-то все время ждали, и никак не мог избавится от ощущения, что жизнь его идет по кругу.

  Черви Свалки считались 'ограниченно разумными'. Много по барам шутковали острили на эту тему. Мол, 'разумные' потому, что с ними можно было договориться, а 'ограниченные' из-за того, что всегда уговоры соблюдают. Покосился на похрапывающего Ника. Тоже, поди, ограничено разумен, раз сюда затащил. Пройти по туннелям, по пастбищам такое расстояние, не договорившись с главным пастухом, не заплатив положенной мзды, это, знаете ли...

  Восьмой вздрогнул.

  – Не бойся, это не кислотный, – опять сказал Ник.

  – Вижу! – сердито буркнул Восьмой. Отвык он от этих подземных штучек...

  Это была лишь одна из причин, по которой они отсиживались здесью еще менее после той заворухи хотелось встретиться с уродами боевых групп, которые

  К вони постепенно притерпелись, ... так вообще готов был отсиживаться бесконечно.

  Ник выглядел пресыщенным – навалял жмуриков больше, чем в самые удачливые дни службы, когда платили поштучно а не за опт.

  Рядом дыра с неприятной слизью – явно рабочая нора, не брошенная, недавно расширяли. Восьмой подозрительно поглядывал, грея в ладони рукоять машинки. Только последний псих влезет в туннель без мускусного запаха. Вспоминал, что знал нехорошего. Из червей только зубатые ядовиты – парализуют, консервируют, разжижают, высасывают. Стандартный набор Свалки. Живешь и соображаешь очень долго. Даже когда до половины от тебя останется, а то и треть. (Бывали такие случаи – удавалось найти и порасспросить – каково оно?). Пока центральный позвоночный столб не затронут... Счастье, если сердечко слабое, счастье, если быстрые кранты...

  Черви всякие бывают. Встречал и водяных – в тех же Болотных Провинциях. Но разумные (пусть даже ограниченно) только в окрестностях Свалки. Впрочем, всякое из того, с чем приходилось сталкиваться Восьмому в период службы, отличалось изощренным коварстом – пугающей сообразительностью, но Метрополия разрешения на признание 'ограниченного разума' не давала. Возможно, из-за деликатесов, которые из них делали (Восьмой сам подхалтуривал – коптил. И 'крышевал', пытался потверже на ноги стать, поскольку прямоходящие двуного-двурукие аборигены такого права были лишены. А все потому, что Метрополию обидели, цивилизовываться отказались. Много на свете сумасшедших.

  Ник дрыхнуть перестал, во сне принюхался, уселся и опять на прикормку попытался червя выманить – уже четвертого. Всякий раз втолковывая одно и то же.

  – Я – Ник! Ты – балда! Балда ведет хозяина для Ник! Понял?!

  Повторил раз десять, потом обернулся.

  – Ни хрена он не понял! Но, думаю, что-то вызубрил. Если встретит того, кто понимает, намурлычет ему наш текст. Ждать будем, все равно нехрен делать.

  Откинулся на спину и моментально захрапел. Сразу видно волонтерскую выучку – отсыпаться впрок. У Восьмого, хоть порядочно поволонтерил, так ловко не получалось, завидовал тем, кто может спать в любых условиях. Неуютно здесь. Опять несколько раз (так ему показалось) из дыр выглянули и в миг исчезли чьи-то глаза. Хотя, какие глаза могут быть у червей? Они видят чем-то другим. Как Восьмому когда-то говорили, звуком. Нащупывают звуком вокруг себя – получают эхо, отражение – выходит, что смотрят. Повелители Червей эти звуки различают, остальные нет. Они так и друг с другом общаются, а получаются, что видят и разговаривают одновременно. Значит, слова у них зрячие. Интересно! Интересно, а есть ли у него, Восьмого, зрячие слова? Сколько не перебирал, не нашел, хотя есть слова очень завлекательные, приятно их слушать и приятно смотреть, если кто-то на них покупается и им следует. Тайком глянул на Слухача, на которую был сердит, и уже не тайком, а очень откровенно на Хамелеона. Хамелеон лучше смотрится. Даже в одежде лучше. Пусть даже как сейчас, когда помирает. Никогда не видед, чтобы так красиво помирали. Но вот есть в ней что-то, проскальзывает холодное, даже когда смотрится горячо. Словно струйка сквознячка по спине. А в Слухаче, хотя смотреть пытается холодно, сердито, есть что-то теплое, к чему хочется прижаться щекой. Нет в жизни идеальных женщин – вздохнул Восьмой, – ни идеального оружия, ни путевой защиты от всего этого. Еще раз посмотрел на Хамелеона.

  – Сыграем в херики? – тихонько спросил Восьмой.

  Не ответила.

  – Никак померла? – спросила растерянно Слухач.

  Открыла глаза и явственно произнесла:

  – А вот – шиш вам!

  Ей уже два раза капали кровь, налили ото всех в одну общую банку. Восьмой тоже отлил своей в склянку. Лекарь понюхал, поворотил носом, Восьмой уже решил, что неодобрит и отчего расстроился, словно ущербный он какой-то, неподходялый, больной. Но Лекарь взглянул на него, потом еще раз склянку на просвет и влил его кровь к общему.

  – Не умрет?

  – Может быть.

  – Лекарь?

  – Что лекарь! Чуть что – сразу Лекарь! Два из пяти, на то, что сама выкарабкается. Один из восьми

  Когда струпьями полезла кожа, рука от кисти надулась до размера бревна и приобрела характерный вишневый оттенок, кожа полезла струпьями...

  – Я уж думал, что левую ты потеряешь, – сказал Лекарь.

  – Опять бы в колясочке возили, пока бы ты новую искал, чтобы приживить? – спросила Хамелеон.

  И усмехнулась каким-то своим воспоминаниям. Перевязывали. Скрипела зубами. Восьмой смотрел: все как у людей, и в поту плавала, и черный бред шел вперемежку с ругательствами, когда отпускало. Такими ругательствами от которых даже привычному ко многому Восьмому, хотелось зажать уши. Впрочем, вскоре и к этому привык, даже находил удовольствие в их кислотной пышности – понимал, что все это несерьезно, и не сделает она с Лекарем даже десятой доли того, что обещает.

  Только ненормально быстро все у них заживает. Только что, казалось, переживали – выживет ли, потом думали – руку потеряет, а сейчас уже Лекарь про это не говорит, возится, вены надсекает, причем не металлическим инструментом, а отточенной щепкой. Этой же щепкой потом приглаживает ранку, тут же затягивается. Восьмой не уставал удивляться. Как все просто делается – миску с кровью повыше, шланг тонкий вниз, еще взял и отсосал, чтобы самотеком шла.

  – Не загустеет? – удивился Восьмой.

  Лекарь хмыкнул, бросил щепочку порошка в миску. Оставшееся втянул в ноздри и даже пальцы облизал. Лицо стало доброе, разгладилось, посветлело. Работал уже в удовольствие, сыпал шуточками уже не столь мрачноватыми.

  – Протравленные спицами прошлись?

  – Да. Тебя бы в пять минут скрутило, не выпрями ли бы, а она поборется – метаболизм другой.

  Сказал неизвестное слово, будто с него теперь станет все понятно.

  Бритва, чтобы полосовать, спица в другой – тыкать. Спица дальних, бритва ближних. Спица ядовитая, смоляная, а бритву согласно традиции, зашивают в тушку дохлой легитсы, выдерживают в теплом влажном месте, до степени, пока та расползаться начнет, и малюсенькие опарыши не начнут круглеть и сами ее вскроют – надуется и сама лопнет, тогда вынешь, стряхнешь – готова к употреблению.

  – Расскажи сказку! – попросила Хамелеон: – Был же когда-то ребенком?

  Восьмой ребенком себя не помнил, но кое-какие сказки знал. Их в ротах рассказывали. Похабень в основном. Выбрал самую щадящую. Рассказал о деве, которая выращивала волосы в башне неприступной, а когда выбрала того, чтобы лишил ее неприступности, спустила волосы, что забрался по ним и..

  Здесь Восьмой стушевался, покраснел, дальше было неприлично, а другой версии не знал.

  – Долго выращивала? – деловито спросила Хамелеон. – Если быстро, то девица из наших.

  – Не знаю, – промямлил Восьмой.

  – Понятно! – объявила Хамелеон. – Когда девичество будет тяготить, еще не те в себе способности откроешь!

  И принялась обсуждать с Лекарем как быстро можно вырастить волосы, что для этого надо жрать из его аптечки, чтобы не истощить подобным усилием организм.

  – Кости станут хрупкие! – сказал Лекарь. – Потом отлеживаться придется. Позвонки не удержат.

  И стал убеждать, что голову та дева должна была потерять не только фигурально, но и практически.

  – Представляешь зрелище? – объяснял. – Он ее дерг за волосы, чтобы проверить перед тем как лезть, а голова – раз! Вот смеху-то!

  Восьмому отчего-то не смеялось. Испоганили уроды его сказку.

  Лениво трепались о новых разработках Метрополии. Восьмой служил позже. Рассказал про ружье, испаряющее влагу и гранаты того же самого действия, но уже действенные лишь в закрытых помещениях.

  А была такая, тоже хорошая штука, как ртутный... – начала говорить Слухач и получила локтем в бок от Мастера.

  Откуда плоть-жилет знаете? – спросил Ник у Слухача.

  На нас всякое пробовали, даже летательное. А плоть-жилет... Из-за этого дурного изобретения убивать вас приходится очень медленно. Обычно двое держат, третий закалывает и на ухо шепчет – извини, дурень, скорее не получается.

  – Все, что тяжелее воздуха, далеко летать не может – не дальше одного броска. А чтобы непрерывную цепочку бросков создать, такое не придумали, хотя не один голову на этом себе сломал. Но бросить предмет можно и порохом, только живое при этом становится неживым. Тоже проверено. А и пороху уходит неэкономично.

  Все это Восьмой объяснял, гордясь самим собой.

  Мастер, вдруг, взялся спорить, что можно не из ружья пулей, а ружье оседлать и палить из него, тогда получится ДВИЖЕНИЕ. А Восьмой ухмылялся и спрашивал, подумал ли Мастер, что позади его делаться будет? На таком помеле только от врагов хорошо улетать!

  А Слухач, тщательно заэкранировавшись, думала – какие же они оба дураки. Что с них вполне станет, возьмутся проверить и даже взлетят, но, только взлетев, начнут думать – как приземляться?

  Восьмой, вдруг, нахмурился, вспомнил, что ему Каптер в последний раз говорил.

  – Иди на Свалку – там все ответы.

  – А я вопросов не задавал! – сказал Восьмой.

  – Там ответы на незаданные вопросы...

  6. 'Центральная Свалка'

  СВАЛКА, ЮГО-ЗАПАДНЫЙ СЕКТОР

  – Сойди с тропинки, скотина бородавчатая! – орала Слухач из-за плеча.

  Стрелок морщился. Правое ухо и так стало хуже слышать (после того, как девочка-Лидер сообразила, что много удобней палить с упора). Вздулся волдырь на щеке, там, где она неосторожно прижала раскаленным дулом. Притравить бы 'холодной пудрой', но где ее сейчас возьмешь? Нехороший волдырь водянистый – саднил и мешал мыслям.

  – Сойди с тропинки, скотина!

  И девочка-Лидер высунулась из-за плеча, удобно уложив дуло машинки на другом ухе Стрелка – хотя говорил же ей! Еще говорил, чтобы поменьше кувыркалась в своей корзине – прицел сбивает.

  Если пальнет – оглохну на оба, – флегматично подумал Стрелок.

  Лидер сидела удобно, позиция идеальная, прекрасный обзор, упоры. Хорошо сидеть в десантном ранце, а не тащить его – каркас стального прутка и брезента.

  Тут еще и Хамелеон приняла угрожающую окраску. То есть, так ей казалось, что окраска угрожающая, но Стрелок сомневался, что мандоноид не дальтоник.

  Угораздило же связаться с бабами! Из всех мужиков, только Мастер – мужик. Лекарь, быть может, тоже человек, но явно не в себе. А Лунатик, да Желудок – непонятно что. Возможно, сами не в курсе...

  Уже ясно было, что не разойтись на тропе с этим монстром – холмом с ногами. Провалы слева и справа, а ободранная тропа, с виду безопасная, еще тянулась неровной ниткой и дальше по хребтине. Прошли порядочно и вот – на тебе! Про мандоноидов Стрелок до сих пор только слышал, еще картинки видел в библиотеке, читал описания, но нигде – а это точно! – не упоминалось о столь крупных особях. Даже на расстоянии производил впечатление. Стоит, переминается...

  Третью неделю топали, обвыклись. Смешно, но все живы до сих пор. Кто поверит? Это с городскими-то! Городские не приспособлены к ходьбе в сапогах освинцованной резины со стальными калошами. Но на это понадобилось только часть пути. Там где мусор относительно свежий. Где под тонким верхним слоем кипит жизнь, перемолачивая мусор во что-то непонятное. Есть места, где сапоги не помогут. Внизу, например...

  Теперь волокли все на себе. Мастер – самый крепкий, больше всех на себя навьючил. По нему и не скажешь, что устал. Только нос заострился, и щеки впали... Желудок, Лунатик и Лекарь шли, покачиваясь под грузом. Из них троих только Желудок ныл, но никто не замечал – привыкли. От свежачка увязался Икс-недомерок. Стрелок группу оставил, а сам на жестком плато петлю сделал с Лидером и Слухачом. Худо-бедно, а сняли Икса. Не думал, что та скотина так быстро передвигается. Хорошо, нагрудный лифчик – передник с машинками не снял, и попал он своей клюкой не промеж, не в швы, а прямо в машинку...

  Удачный хребет. Благодаря ему, уже оставили за собой подозрительное местечко с огромным количеством дыр и несколько озерков, сцепленных между собой протоками. Где вода – слишком много непонятной злостной, опасной жизни.

  Тепло, пригревает. Весной и в начале лета озерца Свалки только что не кипят от обилия живности. Это к осени она уже пережрет друг друга, чтобы набраться сил и веса пережить короткую, часто теплую, но бесплодную зиму. Хвощи – зеленка – увянут, высохнут, а потом и рассыплются коричневой пудрой, дав жизнь следующему поколению. Весна – удачное время для путешествия – прорыва через территорию. Молодь еще мелковата и занята проблемами лидерства в собственном клане, отслеживанием себе подобных, пожиранием слабых, и еще не обращает внимания на деликатесы из двухногих, что старательно обходят сеть озер по хребту. Прямая дорога здесь, как и везде в мире, не может быть ни безопасной, ни самой быстрой.

  Но рано или поздно все хребты обрываются, либо утопают в долинах верховых болот, тогда приходится чесать затылок, соображать, куда дальше. А еще, как выяснилось, путь может преградить и этакое существо.

  – Свали с тропинки, урод! Тебе сказано!

  Слухач разошлась не на шутку. Так и слюной скоро плеваться начнет. Наконец, озлилась и на Стрелка.

  – Восьмой! Ты его долго рассматривать намерен? Сделай же что-нибудь!

  Мандоноид – нечто мощное, непробиваемое, знакомое раньше только по картинкам, неловко переваливалось с лапы на лапу. И это неуклюже, беззлобное существо было облеплено маленькими мандоноидиками, словно чешуей.

  – Давай же! Не разойтись нам! Этот детсад бродячий нам сейчас всю тропу осыплет!

  – Я по детям не стреляю, – сказал Стрелок.

  – А вон тому крайнему немного осталось, – по-иезуитски стала подбивать клинья Слухач. – Цвет у него другой. Это не альбинос, а болезнь. Мучается маленький... Кишечных паразитиков нахватался. И клизмочку ему никто не поставит – так и сгинет в мучениях. Неужто, не пожалеешь?

  Стрелок пожалел. Вскинул машинку... Кожура неестественно светлого мандоноидика не выдержала, и он разлетелся красными брызгами, забрызгав соседей.

  Холм на минуту задумался, посмотрел вниз склона, потом на Стрелка. Тот сунул машинку в кобуру и поощряюще повел дулом штуцера – давай, мол, не тормози!

  Похоже, мандоноид огорченно вздохнул. Втянул голову поглубже, подобрал лапы. Мандоноидики, те что по бокам, встревожено заверещали, стали карабкаться повыше, пихая соседей. Туша мандоноида сперва медленно, потом все быстрее и быстрее заскользила вниз, он еще попытался глиссировать, распластался, но центр тяжести оказался слишком высоко, да тут еще по пути оказался торчащий обломок...

  Еще много часов позже Стрелка преследовал укоризненный взгляд мандоноида, и то, как он зацепил боком торчащий осколок, сорвал со своей шкуры часть детенышей, потом напоролся на второй зубец, но тут его подбросило вверх, после чего эта многотонная громадина кувыркнулась в воздухе... Брызгами, черными каплями разлетелись по сторонам детеныши.

  – Вот уж не думала, что когда-нибудь сподоблюсь увидеть летающих многоноидов! – едва не захлебнулась от восторга Слухач. – Рассказать кому – не поверят!

  Показалось ли Стрелку, нет, что к тому месту, где, пробив в коре мусора черную дыру, упал панцырник, потянулись некие бледные нити?

  Исчез, будто и не было его, оставив после себя лишь две борозды, начинающиеся от края тропы (когда пытался тормозить задними лапами), да темный широкий след на склоне.

  – Ладно, хватит сопли жевать! Пошли!

  Это Слухач сказала. Стрелок покосился.

  Давно ли Слухача лихорадило, глаза на выкате, и она судорожно, раз за разом, давила на курок? В тот самый первый раз, когда Стрелок с девочкой-Лидером в четыре руки расстреляли Икса. Стрелок подошел сбоку, приподнял ей руку вверх, потом, мягко надавив, осторожно вынул машинку.

  – А ты что думала? – сказал он, забирая машинку из оцепеневших пальцев. – Это тебе не по людям – люди они гладкие. И сердце у них одно...

  – Вот здесь, кстати, предохранитель, по первому разу многие забывают, когда пугаются, – не выдержал, съязвил-таки.

  Потом про предохранитель помнила. И на выводке с леггорнами помогла. По крайней мере, отвлекла часть на себя. Стрелок с Лидером же сделали всю работу. Лидер стреляла как автомат, не задумываясь. Но не так, как Стрелок, который по въевшейся привычке еще старался как можно меньше портить трофеи, а потом досадовал на то, что вынуждены были их бросить, и на себя досадовал, и почему-то на девочку-Лидера.

  Хорошо, что машинки подвязал на шнурки – как знал, что некогда их будет совать в кобуры. Не зря и сидел столько времени спиливая мушки... Одну машинку таки потерял – Икс повредил, но по этому нельзя сказать, что фартук – неудачная конструкция, в иных случаях полезна, и кроме того, чего уж проще, схватить, дернуть из кобуры дополнительную машинку, вместо того, чтобы тратить время перезаряжаться. А мушки? Какой Стрелок при скоротечных контактах пользуется мушками?

  Вспомнил, как тогда перепугался, что по пояснице потекло что-то теплое. Кровь? Осторожно расстегнул, снял ранец, взглянул на бледное, без кровинки лицо Лидера, тихонько вынул машинки из ее задеревеневших пальцев.

  – Я описалась, – заявила Лидер...

  Что ж, при первом боевом контакте с Иксом и с мужиками случается...

  – И часто здесь всякие Мадоноиды шастают? – спросила Слухач.

  – У Южных ворот редкость... На Западных недавно взяли одного. Как у нас будет, как там дальше – не знаю. Считается, что бить панцырника надо между пластин и только по прямой. Более желательно в упор, но как к нему приблизишься? Края растопырит, пластинами пошевелит – у него они одна за другую заходят – тут даже спецобувь, где в голенищах металлические полосы пропущены, не гарантирует, что ноги при тебе останутся. Красивый...

  – Он все равно был не жилец, – примирительно сказала Слухач. – Среди его детенышей затесался иудский зверек.

  – Не путаешь?

  – Нет. Он мне сущность приоткрыл, когда понял, что... В общем, он бы оторвался и к нам прилип, будь у него чуточку больше времени. Наверное, наживую нервные связи рвал, когда...

  – Хреново. Значит, либо на тропе выводок, либо... Калоши одеть и не снимать, голенища раскатать до самого не могу! – отдал распоряжение. – На землю не ляжем, пока... Долго не ляжем, – уточнил Стрелок. – Если придется, то и спать будем стоя, по очереди, друг дружку подпирая. Самое время Лекарю таблеточки раздать.

  Хорошие таблеточки у Лекаря, кажется горы свернешь, скользишь над землей, постреливаешь... Только жмотится, редко дает.

  Одну из машинок подвесил теперь по особому, как на болотах вешали армейские чистильщики – на груди, стволом вперед.